Текст книги "Бездна"

Перед школой стояла небольшая группка детей вместе с двумя своими учителями. Перед общественным центром как-то ошалело, словно безумные, неправильными кругами двигались около полудюжины мужчин и женщин.

Лис Никлаус вышла из кафе и, открыв рот, тупо уставилась в пространство. На противоположной стороне площади стояли два капитана Делагарда: приземистый громоздкий Госпо Струвин и худощавый длинноногий Бамбер Кэдрелл. Они находились в начале склона, который вел на это свободное пространство от побережья, и держались за перила, словно опасаясь внезапной приливной волны. Между ними, будто разделяя площадь своей массой, как растерянное животное, стоял неуклюжий торговец рыбой Брондо Катцин, уставившись на свою незабинтованную руку, как будто с ней случилось нечто совершенно невероятное.

Но нигде не было заметно никаких признаков несчастного случая и какой-либо жертвы происшествия.

– Что происходит? – поинтересовался Лоулер.

Лис Никлаус сразу повернулась к нему всем телом. Это была высокая, крупная и полная женщина со спутанными соломенного цвета волосами и такой загорелой кожей, что та казалась совсем черной. Делагард жил с ней уже целых пять или шесть лет – со дня смерти своей жены – и не хотел связывать себя новыми узами брака. Возможно, как считали некоторые, он стремился сохранить свое состояние для детей и передать его им, не делясь ни с кем. У Нида выросло четверо сыновей, и все в данный момент обитали на других островах.

Словно задыхаясь, владелица кафе хриплым голосом произнесла:

– Бамбер и Госпо только что пришли с верфи… Они сказали, там сейчас джилли, которые говорят… говорят нам… Делагарду…

Ее речь начала превращаться в какое-то нечленораздельное бормотание.

Морщинистая, сухонькая и маленькая Менди Таналинд, уже очень старая мать Нимбера, едва слышно прошамкала:

– Мы должны покинуть остров! Мы должны покинуть остров! Мы должны покинуть Сорве!

Старушка пронзительно захихикала.

– В этом нет ничего смешного, – с укором произнес Сандор Тальхейм. Он выглядел не менее старым, нежели Менди. Старик гневно замотал головой, потрясая всеми своими подбородками и мешками отвисшей кожи.

– И все из-за каких-то нескольких животных! – яростно воскликнул Бамбер Кэдрелл. – Из-за трех мертвых ныряльщиков!

«Итак, страшная новость стала всеобщим достоянием. Жаль, очень жаль. Людям Делагарда следовало бы держать язык за зубами, – подумал Вальбен, – пока мы не нашли выход».

Послышалось чье-то всхлипывание. Менди Таналинд снова захихикала. Брондо Катцин наконец вышел из ступора и принялся злобно бормотать, повторяя снова и снова:

– Грязные, вонючие джилли! Грязные, вонючие джилли!..

– Что тут стряслось? – спросил Делагард, появившись Наконец на тропе, что вела от ваарга Лоулера, тяжелой поступью двигаясь в сторону площади.

– Ваши ребята, Госпо и Бамбер, взяли на себя труд снабдить население новостями… – пояснил Вальбен. – Теперь всем все известно.

– Что? Что?! Ублюдки! Я им шеи сверну!

– Слишком поздно.

Площадь постепенно наполнялась народом. Лоулер увидел Гейба Кинверсона, Сандиру Тейн, отца Квиллана, Свейнеров, а за ними еще и еще… Собиралась целая толпа, сорок, пятьдесят, шестьдесят… Практически все жители Сорве. Пришли даже сестры-монахини и остановились маленькой тесной группой – своеобразной женской фалангой. Появился Даг Тарп затем подошли Мария и Грен Хайн. Прибежал семнадцатилетний ученик Лоулера, Йош Янсен, который со временем должен был стать следующим врачом на этом острове. Важно прошествовал Оньос Фелк, хранитель карт. Натим Гхаркид оставил свои «грядки» с водорослями и пришел сюда прямо оттуда в рабочей одежде, мокрой до пояса. К этому моменту новость разошлась уже по всем вааргам человеческой общины острова.

На лицах собравшихся на площади отражались самые различные настроения и эмоции: шок, удивление, недоверие. «Неужели это правда?» – как будто спрашивали люди друг друга.

– Послушайте все! Нет никаких причин для беспокойства! – прокричал Делагард. – Мы все уладим.

Гейб Кинверсон подошел к Ниду. Он казался вдвое выше владельца верфи, настоящая скала, а не человек, с массивным выступающим подбородком, широченными плечами и холодными сияющими глазами. Его всегда окружала аура огромной и опасной силы, которая может быть устремлена и на вас.

– Они вышвырнули нас? – спросил Гейб. – Они в самом деле сказали, что мы должны покинуть Сорве?

Делагард кивнул.

– В нашем распоряжении тридцать дней, а затем мы должны убраться. Джилли очень четко это разъяснили. Им нет дела, куда мы отправимся. Единственное требование – не оставаться здесь. Однако я постараюсь все уладить. Можете рассчитывать на меня.

– А мне лично кажется, ты уже все уладил, – возразил Кинверсон. Нид сделал шаг назад и злобно глянул на Гейба, словно готовясь к драке. Но морской охотник, казалось, был больше озабочен, чем озлоблен. – Тридцать дней – и на все четыре стороны, – пробормотал он, скорее обращаясь к самому себе, чем к собеседнику. – Но это уже предел всему. – Кинверсон повернулся спиной к Делагарду и пошел прочь, почесывая затылок.

«Вполне возможно, что Гейба это не так уж и заботит, – подумал Лоулер.

– Большую часть времени он проводит в море в полном одиночестве, занимаясь ловлей тех видов рыбы, что не заходят в залив. Кинверсон никогда не принимал активного участия в деятельности человеческой общины на Сорве и плыл по жизни примерно так же, как острова Гидроса по океану, чуждый окружающим, независимый, хорошо защищенный от многих проблем. Гейб всегда следовал какому-то своему собственному принципу».

Но все остальные были взволнованы новостью до умопомрачения. Маленькая и хрупкая женщина с золотистыми волосами – жена Брондо Катцина Элияна – разразилась неудержимым потоком слез. Отец Квиллан попытался успокоить ее, но и сам начал как-то странно потирать глаза. Старые неуклюжие Свейнеры что-то говорили друг другу тихими напряженными голосами. Несколько более молодых женщин старались объяснить суть происходящего своим встревоженным детям. Лис Никлаус вынесла из своего кафе кувшин бренди из морских трав, и он стал быстро переходить из рук в руки. Мужчины передавали емкость друг другу, делая из нее по большому глотку с мрачным видом отчаяния на лицах.

– И когда же конкретно вы собираетесь со всем этим разбираться? – тихо поинтересовался Лоулер у Делагарда. – У вас есть какой-либо план?

– Конечно, – ответил Нид. Внезапно он преисполнился некой безумной энергией. – Я же сказал вам, что принимаю на себя полную ответственность за все происходящее… На коленях поползу к джилли, буду лизать их задние ласты и вымаливать у них прощение. Рано или поздно они отступят и не станут принуждать выполнять условия этого абсурдного ультиматума.

– Меня прямо-таки восхищает ваш оптимизм, – саркастически заметил Лоулер.

Но Делагард, не обращая внимания на издевку доктора, продолжил:

– Если аборигены не пойдут на уступки, я предложу отправить в изгнание меня одного. Не наказывать всех, а только одного меня… Виноват лишь я. Перееду куда-либо… На Вальмиз или на Симбалимаке… Да куда угодно! И никто больше не увидит меня и моей уродливой физиономии на Сорве. Я все это скажу им – мое признание вины должно сработать. Они ведь разумные существа! Джилли поймут, что вышвыривать с острова такую старуху, как, например, Менди, для которой здесь родной дом, бессмысленно и глупо. Я – негодяй, я – убийца несчастных ныряльщиков покину Сорве в одиночестве… Хотя не думаю, что до этого дойдет…

– Может, вы и правы… А вдруг, нет?

– Если будет нужно, я стану ползать перед джилли на коленях.

– И вы пришлете одного из сыновей с Вельмизе, чтобы он управлял верфью… Ну, на тот случай, если вас заставят покинуть остров, не так ли?

Делагард взглянул на своего собеседника с нескрываемым изумлением.

– А что же в этом плохого?

– Джилли могут решить: «А он не так уж и искренен в своем согласии покинуть родные пенаты». Мышление у них развито прекрасно… А вдруг второй Делагард окажется ничем не лучше первого?

– Вы хотите сказать, они не удовлетворятся моим изгнанием?

– Именно об этом я и толкую вам почти целый час. Возможно, они потребуют от вас чего-то большего.

– Например?

– А если джилли заявят вам, что простят всех остальных жителей острова при одном условии: никто из вашего семейства никогда не должен появляться на Сорве, а ваши верфи нужно снести?

Глаза Делагарда сверкнули.

– Нет, – решительно сказал он, – они не могут потребовать такого.

– Откройте глаза, несчастный! Джилли уже потребовали, а потребуют еще больше.

– Но если я уеду, если я действительно уеду… если мои сыновья поклянутся никогда не причинять вреда ныряльщикам…

Лоулер отвернулся от него.

Шок, охвативший Вальбена вначале, уже прошел; простая фраза «Мы должны покинуть Сорве» уже вошла в его душу, разум, в самые глубины его естества, и он смирился с ней. Теперь, все взвесив, Лоулер относился к происходящему значительно более спокойно, но постоянно задавал самому себе один и тот же вопрос: «Почему за одно мгновение у меня отняли все то, на чем держалось мое существование в этом мире?»

Он вспомнил то время, когда ему удалось посетить Тибейр. Как неуютно чувствовать себя среди незнакомых лиц и слышать имена незнакомых людей, о которых ничего неизвестно, проходить по тропинке и не знать, куда она приведет! Вальбен тогда так радовался возвращению домой, а ведь отсутствовал на Сорве всего лишь несколько часов…

И вот теперь ему придется уехать в другое место и провести там остаток дней своих; придется жить среди чужих людей; его имя – Лоулер с острова Сорве – утратит всякий смысл, он станет просто безликим «кем-то», пришельцем, чужестранцем, вторгшимся в незнакомое общество, в котором для него нет ни места, ни цели в жизни. Это не так-то легко принять. И все же после первого мгновения ужасной растерянности и утраты ориентиров на него снизошло чувство душевного онемения; Вальбен готов был воспринять все что угодно, словно он стал столь же равнодушен к изгнанию, как Гейб Кинверсон или Гхаркид, бродяга и странник. Это показалось Лоулеру крайне необычным. «Может быть, я просто еще не успел осознать по-настоящему происходящее?» – допытывался сам у себя доктор.

К нему подошла Сандира Тейн. Ее лицо покраснело, а на лбу выступила испарина. Внешность и поза женщины прямо-таки кричали о предельном волнении, охватившем ее душу, и о злорадном самодовольстве.

– Я же говорила вам, что мы раздражаем двеллеров! Ведь так? Похоже, правдивость моего предположения полностью подтверждается.

– Да, вы оказались правы, – согласился Лоулер.

Какое-то мгновение она изучающе рассматривала его.

– Нам действительно придется покинуть остров… У меня нет ни малейшего сомнения. – Ее глаза блеснули. Казалось, Сандира торжествовала победу, и это состояние опьяняло.

Лоулер вдруг вспомнил, что Сорве – уже шестой по счету остров, который она меняет за тридцать один год жизни. Переезды, судя по всему, не слишком осложняли ее существование. Вполне вероятно, что Тейн получает от них удовольствие.

Он кивнул.

– Почему вы так уверены в этом?

– Двеллеры никогда не меняют своих решений. Если они что-то сказали, то верны данному слову при любых обстоятельствах. А убийство ныряльщиков – с их точки зрения – значительно более серьезная вещь, чем гибель каких-то других морских обитателей. Ведь двеллеры не возражают против нашего выхода в залив для рыбалки. Они и сами поступают подобным образом. Но ныряльщики

– совсем другое дело. Аборигены считают своим долгом оберегать их, даже опекать.

– Да, – согласился Лоулер, – полагаю, так оно и есть.

Сандира посмотрела ему в глаза, благо они были одного роста.

– Вы прожили здесь много лет, не так ли?

– Всю жизнь.

– О, простите. Тогда вам придется очень тяжело.

– Справлюсь, – ответил он. – На каждом острове может пригодиться еще один врач. Даже такой недоучка, как я. – Вальбен рассмеялся. – Ну, а что у нас с кашлем?

– С тех пор ни одного приступа… Ваше лекарство – просто чудо.

– Вот видите.

Внезапно рядом с Лоулером вновь появился Делагард. Не считая нужным извиняться за вмешательство в беседу, Нид поинтересовался:

– Док, вы не сходите со мной к джилли?

– Зачем?

– Они знают вас и уважают. Вы сын знаменитого отца, это добавляет вам популярности… Аборигены считают вас серьезным и честным человеком. Если я пообещаю им покинуть Сорве, вы сможете поручиться за меня… Я обязательно сдержу обещание уехать и больше никогда не возвращаться…

– Джилли поверят вам и без моей поддержки, если вы им скажете об этом. Они считают, что разумные существа не способны лгать. Даже вы… Но все равно ничего не изменится.

– Ладно, Лоулер. Все-таки пойдемте со мной…

– Пустая трата времени! Лучше займитесь составлением плана эвакуации.

– Ну, по крайней мере, давайте попытаемся. Нельзя верить на слово, что жидкость сладкая, пока не попробуешь.

Вальбен задумался.

– Прямо сейчас?

– Нет, после наступления темноты, – сказал Делагард, озираясь по сторонам. – Сейчас они никого не захотят видеть. Джилли слишком заняты торжествами по поводу открытия новой электростанции. Два часа назад им все-таки удалось запустить ее. Они провели кабель от побережья до своей части острова, и по нему пошел ток.

– Что ж, молодцы!

– Встретимся у дамбы на закате, хорошо? А потом пойдем и побеседуем с ними вдвоем. Согласны, Лоулер?

Всю середину дня доктор провел в тишине своего ваарга, пытаясь осмыслить значение отъезда с острова лично для себя. Он с разных сторон примеривался к этой неприятной перспективе, стараясь приучить себя свыкнуться с ней.

За все это время не появилось ни одного пациента.

Делагард, выполняя свое обещание, данное утром, прислал ему несколько бутылей с бренди из трав, и Лоулер уже приложился неоднократно к содержимому, но без особого эффекта. Он начал подумывать о принятии очередной дозы своего транквилизатора. Правда, попозже Вальбен пришел к выводу, что наркотик в нынешней ситуации – это не очень-то хорошая идея. Даже сейчас он чувствовал себя довольно спокойно: его ощущения не являлись привычным беспокойством, а скорее, стали отупением души, тяжелым грузом депрессии, против которых его розовые капельки были совершенно бессильны. «Я скоро покину Сорве, – в очередной раз подумал Лоулер. – Мне предстоит жить где-то еще, на неизвестном острове, среди людей, чьи имена, предки и внутренний мир для меня – незнакомая земля».

Он пытался убедить себя, что никакой трагедии нет. Не пройдет и нескольких месяцев – вернется ощущение дома, будь Вальбен на Тибейре или на Вельмизе, или Кентрупе… Да где угодно!

Казалось, подобное смиренное приятие собственной участи немного помогло. Смирение… и даже безразличие… Трудность состояла в том, что Лоулер никак не мог удержать себя в этом состоянии душевного онемения. Время от времени внезапный приступ растерянности вновь охватывал его, наплывало ощущение невосполнимой утраты и непереносимого ужаса. После таких неожиданных переживаний процесс самоуспокоения приходилось начинать заново.

Когда наступил вечер, Лоулер вышел из своего ваарга и направился к дамбе.

На небосклоне сияли две луны. Вернулся на свое место и слабый фонарик Санрайза. Залив полыхал красками заката, по нему пролегли длинные полосы золотого и лилового цвета, быстро угасавшие и переходившие в серую гамму ночи прямо на глазах. Темные очертания таинственных морских созданий виднелись на мелководье. Здесь царил мир и покой.

Мысли о предстоящем путешествии вновь вернулись к Лоулеру. Он бросил взгляд в сторону бескрайнего, враждебного и непостижимого океана, раскинувшегося за пределами бухты. Сколько им придется плыть, прежде чем они найдут остров, готовый принять их? Неделю? Две? Месяц? Вальбен никогда раньше не выходил в открытое море даже на один лень. В тот раз, когда он побывал на Тибейре, это выглядело, как обычная прогулка на рыбацкой лодке неподалеку от прибрежных отмелей.

Неожиданно Лоулер понял, что боится моря, которое представлялось ему в виде огромной пасти размером с целую планету, проглотившей весь Гидрос одним чудовищным глотком еще в глубокой древности, не оставив ничего, кроме крошечных плавучих островов, созданных джилли. Море не подавится и им, если он попытается пересечь его.

«Господи! Это все полнейший идиотизм, – злясь на самого себя, подумал Вальбен. – Ведь такие люди, как Гейб Кинверсон, каждый день выходят на просторы океана и с ними не происходит ничего страшного. Нид Делагард совершил не менее сотни путешествий на другие острова, а Сандира Тейн приплыла на Сорве с такого далекого клочка тверди в Лазурном море, что я даже и не слышал о нем. Все будет хорошо… Все будет хорошо… Сяду на один из кораблей Делагарда – и через неделю-другую попаду в свой новый „дом“. И все же… Темнота, бескрайность и неодолимая мощь ужасающего всеохватывающего океана…»

– Лоулер? – вдруг раздался голос из темноты.

Он оглянулся. Во второй раз за нынешний день из сумеречной тени навстречу ему вышел Нид Делагард.

– Ну, – тихо произнес владелец верфи, – вот и стемнело… Пойдем поговорим с джилли.

5

На электростанции аборигенов горели огни, их цепочка убегала прямо за изгиб береговой линии. Еще больше сияющих точек – их было десятки, возможно, сотни – вытянулось вдоль улиц городка джилли.

Неожиданная катастрофа изгнания совершенно заслонила собой другое важное событие этого дня – началось производство электроэнергии с помощью турбин.

У местных жителей существовала своеобразная техника, находившаяся примерно на уровне восемнадцатого-девятнадцатого столетия Земли. Они уже изобрели некое подобие электрической лампочки. В качестве нити накала в ней использовались волокна морского бамбука, находившего широкое применение в здешней промышленности. Эти «светильники» оказались страшно дороги и сложны в производстве, а большая гальваническая батарея, являвшаяся главным источником энергии на острове, представляла собой довольно неуклюжее и ненадежное сооружение, производившее электричество крайне вяло и с многочисленными сбоями из-за постоянных поломок и несовершенства. И вот теперь – после скольких же лет работы? – электрические лампочки зажглись от нового и неиссякаемого источника энергии – моря, теплая вода с поверхности которого превращалась в пар, заставлявший вращаться турбины генератора.

Джилли согласились позволить людям, живущим в другой части Сорве, воспользоваться электроэнергией в обмен на помощь в производстве отдельных компонентов. Свейнер должен был делать лампочки, Данн Хендерс собирался помочь с изготовлением и прокладкой кабеля.

Лоулер вместе с Делагардом, Нико Тальхеймом и некоторыми другими являлся инициатором этого соглашения, этой маленькой победы в деле межвидового сотрудничества. Сей договор стал результатом шестимесячных медленных и упорных переговоров.

«И вот не далее, как сегодня утром, – вспомнил Вальбен, – я надеялся приступить к разработке следующего коллективного предприятия… Правда, на этот раз – в одиночку. Кажется, что с начала дня прошло не несколько часов, а миновал целый миллион лет. И вот мы сейчас стоим в ночной темноте и собираемся умолять хозяев острова позволить нам остаться на Сорве…»

– Мы пойдем прямо в хижину хончо, хорошо? – предложил Делагард. – Нужно начинать с самых верхов.

Лоулер пожал плечами.

– Как скажете.

Они обошли вокруг электростанции и направились на территорию джилли, продолжая идти вдоль берега залива. Здесь остров резко расширялся, поднимаясь от низкого побережья за дамбой к широкому круглому плато, на котором располагалась большая часть поселка аборигенов. Широкая возвышенная площадка заканчивалась крутым обрывом, где массивная деревянная стена, защищавшая Сорве от морских волн, отвесно спускалась в океанские воды, неистово бившиеся далеко внизу.

Селение джилли представляло собой неправильную окружность. Самые важные постройки – в центре, остальные хаотическими группками размещались на периферии. Главное отличие строений внутри круга от внешних заключалось в надежности и устойчивости конструкций: внутренние построены из тех древовидных водорослей, что и основание самого острова, внешние же напоминали кое-как слепленные юрты из влажных зеленых водорослей, в беспорядке наваленных поверх шестов и распорок из морского бамбука. От них исходил отвратительный запах гниения. Солнце постепенно высушивало мокрый покров жилищ, когда же он окончательно высыхал, его сдирали и заменяли новым. У джилли даже существовала специальная бригада, которая занималась разрушением старых «юрт» и строительством новых.

Потребовалось бы полдня, чтобы пройти ту часть Сорве, что принадлежала аборигенам.

К тому моменту, когда Лоулер и Делагард вошли во внутреннюю часть селения, Санрайз уже зашел, и на небе ярко сиял Крест Гидроса.

– А вот и они, – произнес Нид, указывая вперед. – Позвольте мне первому вступить в разговор. Если я начну их раздражать, вмешаетесь вы. Я вовсе не против… Можете сказать им, какое я дерьмо… Словом, говорите все, что, по вашему мнению, может на них хоть как-то подействовать.

– Неужели вы и в самом деле думаете исправить положение?

Полдюжины джилли – мужские особи, как решил Лоулер, – приближались к ним со стороны внутренней части селения. Оказавшись на расстоянии десяти-двенадцати метров от людей, они остановились и выстроились в форме прямой линии.

– Ш-ш-ш, – оборвал Вальбена Делагард. – Я не хочу слышать от вас ничего подобного.

Нид поднял руку и сделал жест, означавший «Мы пришли с миром». Это было традиционное приветствие, с которым люди обращались к двеллерам. Ни один разговор не начинался без него.

Теперь, по традиции, аборигены должны ответить «траурным» свистом, который переводился примерно так: «Мы принимаем вас, пришедших с миром, и ждем ваших слов». Но на сей раз они никак не ответили, а просто стояли и рассматривали людей.

– У меня появились дурные предчувствия по поводу исхода нашего предприятия… А у вас? – тихо произнес Вальбен.

– Подождите… Подождите, сейчас…

Делагард повторил свой жест миролюбия, затем продолжил: «Мы ваши друзья и относимся к вам с величайшим уважением».

В ответ один из джилли издал непристойный звук.

Их сверкающие глазки, расположенные близко у основания крошечных голов, с холодным безразличием всматривались в лица двоих людей, стоявших перед ними.

– Позвольте, я попытаюсь, – пробормотал Лоулер.

Он сделал шаг вперед. Ветер дул ему прямо в лицо, принося запахи джилли, и Вальбен почувствовал их сырой мускусный запах, смешанный с ароматом гниющих водорослей, покрывавших их жилища.

Доктор сделал жест «Мы пришли с миром». Никакого ответа. Не последовало реакции и на знакомый жест «Мы ваши друзья». Выдержав паузу, Лоулер снова предпринял отчаянную попытку: «Нам нужны собеседники, облеченные властью».

Один из джилли снова издал непристойный звук. Вальбен невольно задумался: «А не тот ли это абориген, что урчал и храпел на меня так угрожающе сегодня рано утром? Ну, там, у электростанции…»

Делагард рискнул смягчить создавшееся напряжение, просигналив:

«Прошу прощения за невольное вторжение». В ответ – молчание и отстраненные взгляды холодных безразличных глаз.

Лоулер попробовал изменить ситуацию: «Чем мы можем загладить свою вину за нарушение правил хорошего тона?»

И снова никакой реакции со стороны аборигенов.

– Грязные подонки, – пробормотал Делагард. – Как бы мне хотелось проткнуть их жирные животы!

– Они понимают это, – сказал Лоулер, – и поэтому не хотят общаться с нами.

– Я ухожу. Говорите с ними сами.

– Если вы полагаете, что игра стоит свеч…

– Вы у них пользуетесь хорошей репутацией. Напомните им, кто вы такой и кем был ваш отец.

– А другие предложения у вас есть? – поинтересовался Вальбен.

– Послушайте, я просто пытаюсь помочь… Ну, давайте… Приступайте к делу так, как считаете нужным. Я жду вас на верфи. Зайдите туда на обратном пути, заодно расскажете о ходе переговоров.

И Делагард поспешно растворился во тьме.

Вальбен еще на несколько шагов приблизился к застывшей шестерке аборигенов и вновь начал с приветственного жеста. Затем он представился: «Я Вальбен Лоулер, врач, сын Бернета Лоулера, врача, Великого Целителя, которого вы наверняка помните, человека, который спас ваших детей от страшной беды – гнойничкового заболевания плавников».

В сложившейся ситуации присутствовала сама госпожа Мрачная Ирония: именно так начиналась речь, которую доктор репетировал сегодня ночью. В конце концов он получил возможность выступить с ней, хотя и в совершенно иной обстановке и по абсолютно другому поводу.

Джилли смотрели на него и не отвечали.

«По крайней мере, они перестали издавать непристойные звуки», – успокоил себя Лоулер и взмахнул руками, изображая: «Нам приказано оставить остров. Это правда?»

Двеллер, стоявший слева, издал шелестящий звук, означающий подтверждение.

«Это причинит нам горе. Можете ли вы изменить свой приказ?»

Последовал негативный ответ от джилли, стоящего справа.

Лоулер безнадежно уставился на них. Ветер крепчал, бил ему в лицо, принося с собой тяжелый запах, издаваемый самими аборигенами. Он снова почувствовал приближение приступа тошноты.

Джилли всегда представлялись ему существами странными и загадочными, даже немного отталкивающими. Он понимал, что их нужно воспринимать как нечто должное, как один из аспектов того мира, в котором жили люди, словно они – своеобразное напоминание о небе и океане. Но, несмотря на то, что человеческая община и аборигены обитали рядом, их пути никогда не пересекались, джилли оставались творениями совершенно иного мира. Чужими. «Они и мы… Люди и представители других ареалов обитания… Между нами не может быть никакого родства, никакой связи. Но почему? – частенько задумывался Лоулер. – Ведь для меня сей мир не менее родной, чем для них».

Оборвав поток собственных мыслей, Вальбен продолжил свой монолог, обращаясь к стоявшим перед ним двеллерам: «Те ныряльщики погибли в результате несчастного случая. Никто не хотел причинить им зло».

Бум! Взвизг! Хвш-ш!

Это означало: «Нас не интересует, почему это произошло. С нас довольно и того, что это случилось».

За шеренгой стоявших джилли то вспыхивал, то гас тусклый зеленоватый свет, выхватывавший из темноты странные сооружения, – статуи? машины? идолов? – что занимали открытое пространство в центре селения: непонятные по своему назначению куски и осколки металлов, которые с таким упорством и настойчивостью добывались из тканей мелких морских животных и собирались в создававшие впечатление хаотических, тронутых ржавчиной груды металлолома.

«Делагард обещал больше никогда не использовать ныряльщиков», – просигналил Лоулер, переходя к по-детски наивным унизительным переговорам и надеясь, что эта фраза хоть как-то изменит напряженную обстановку.

Взвизг! Бум! Полное безразличие.

«Не могли бы вы подсказать нам, как можно все изменить к лучшему? Мы сожалеем о случившемся, весьма сожалеем».

Никакого ответа! Холодные желтые глаза, пристально, но отстраненно всматривающиеся в него.

«Это же полнейший идиотизм! – подумал Вальбен. – Все равно, что спорить с ветром».

– Черт возьми! – крикнул он, дублируя слова жестами. – Но ведь здесь и наш дом!

Три грохочущих звука.

«Найти другой дом? – переспросил Лоулер. – Но мы любим это место! Я здесь родился. Мы никогда не причиняли вам вреда, никто из нас! Мой отец… Вы знали его… Он помог вам, когда…»

И вновь – непристойный звук.

Далее продолжать разговор было совершенно бессмысленно. Вальбен полностью осознал всю его бесполезность. Он начинал раздражать их. Вот-вот придет черед грохочущих звуков, сердитого храпа и гнева. Тогда-то уж может произойти все что угодно.

Коротким взмахом плавника один из джилли дал понять, что встреча окончена. В их желании поставить на этом точку сомневаться не приходилось.

Лоулер сделал жест разочарования, вместе с тем выражая огорчение, душевную боль и тревогу.

Один из двеллеров неожиданно разразился быстрой последовательностью раскатистых звуков, которые можно было истолковать почти как выражение сочувствия. Или это только показалось Лоулеру?

В этот момент, когда Вальбен предавался размышлениям, одно из существ вышло из ряда джилли и, к великому изумлению парламентера, шаркая ластами, стало приближаться к нему, протягивая «руки»-плавники. От удивления Лоулер не мог сдвинуться с места. Что это? Двеллер навис над ним, подобно каменной стене, «Вот оно, – пронеслось в голове доктора, – нападение, случайный, но несущий смерть взрыв раздражения у джилли».

Вальбен застыл, словно статуя. Отчаянный рефлекс самосохранения истошно вопил внутри него, призывая к бегству, но не хватало сил сдвинуться с места.

Двеллер схватил его за руку, притянул к себе и накрыл ластами в тесном удушающем объятии. Лоулер почувствовал, как острые загнутые когти слегка впились в спину, удерживая его с какой-то странной таинственной нежностью. Почему-то сразу вспомнились красные отметины, продемонстрированные ему Делагардом.

«Ну, ладно, – подумал доктор. – Делайте, что хотите. Пусть все идет к черту!»

Ему еще никогда не приходилось так близко стоять с джилли. Абориген прижал его голову к своей мощной груди. Вальбен слышал, как там бьется сердце двеллера – раздавалось не знакомое человеческое «тук-тук», а неведомое «тамтам-там, там-там-там». Загадочный мозг джилли находился всего в нескольких сантиметрах от его щеки. Вонь, исходившая от аборигена, заполняла легкие Лоулера; у него закружилась голова, подступила тошнота, но он по какой-то непостижимой причине не испытывал ни капельки страха. Эта фантастическая ласка двеллера казалась чем-то невероятным, поэтому в душе Вальбена просто не осталось места для боязни. Подобная близость существа из другого мира перемешала все представления о них в голове доктора. Ощущение, сравнимое по силе с ураганом, и столь же мощное, как сама Великая Волна, пронизывало всю его сущность. Во рту он почувствовал вкус водорослей, а по жилам вместо крови вдруг побежала соленая морская вода.

Несколько мгновений джилли удерживал его, словно пытаясь что-то сообщить ему – что-то, совершенно не передаваемое словами. И это объятие нельзя было назвать ни дружеским, ни враждебным; его смысл находился вне пределов понимания Лоулера. Хватка сильных конечностей существа хотя и казалась грубой, не приносящей каких-либо приятных ощущений, но в намерения джилли явно не входило причинить вред. Вальбен чувствовал себя, словно младенец, которого ласкает странная уродливая и холодная кормилица, или подобно крошечной кукле, что прижимает к груди некое громадное животное.

И тут двеллер отпустил его, оттолкнул от себя и, шаркая ластами, снова вернулся к остальным.