Текст книги "Бездна"

Приближаясь к этой большой емкости, Вальбен заметил священника, недавно прибывшего на Гидрос и представляющего Церковь Всех Миров, отца Квиллана. Он медленно огибал огромный бак и при этом совершал нечто в высшей степени странное: через каждые десять шагов священник останавливался, поворачивался лицом к резервуару, простирал руки по направлению к нему в каком-то подобии объятия, то и дело задумчиво прижимая кончики пальцев к его стенке, словно желая удостовериться, не протекает ли он.

– Боитесь, что образовалась течь? – крикнул ему Лоулер. «Священник – чужак, пришелец с другой планеты… Он пробыл на Гидросе меньше года, – почему-то мелькнуло в голове доктора. – Гм… А на Сорве приплыл всего несколько недель назад». – Не беспокойтесь, ничего не случится.

Квиллан поспешно повернулся, явно смущенный неожиданной встречей, отнял пальцы от резервуара.

– Здравствуйте, Лоулер.

Святой отец являл собой тип крепкого человека аскетического вида, лысеющего и гладко выбритого, которому можно дать сколько угодно лет – от сорока пяти до шестидесяти. Он был худ, словно вся плоть усохла и сошла вместе с потом, имел вытянутое, овальной формы лицо с крупным костистым носом. Его глубоко посаженные глаза холодного светло-голубого цвета в упор смотрели на собеседника, а кожа отличалась необычайной бледностью и казалась почти выбеленной, хотя постоянный рацион из даров моря начал придавать ей тускловатый оттенок, который отличал коренных жителей Гидроса.

– Не беспокойтесь, резервуар в высшей степени надежен, – бросил Лоулер.

– Уж поверьте мне, святой отец. Я провел здесь всю жизнь, и ни разу стенки емкости не подвели. Поймите, такая авария просто непозволительна.

Квиллан неловко рассмеялся.

– О, я вовсе не этим интересуюсь… Просто пытался почувствовать его внутреннюю силу.

– А-а-а… Понимаю.

– Хотелось ощутить все то, что составляет его мощь. Только представьте

– огромная сила, взятая в тиски… Сила, сдерживаемая лишь могуществом человеческой воли и решительности.

– Ага, а также большим количеством стволов морского бамбука и деревянных обручей, святой отец… Ну… и Божьим благословением, конечно.

– Верно, верно, – согласился священник.

«Очень странно, – подумал доктор, – пытаться обнять резервуар, чтобы ощутить его мощь… Гм…» Но Квиллан был известен своими странностями. В этом человеке постоянно присутствовала отчаянная жажда Божьей милости, Божьего прощения – словом, чего-то такого, что помогло бы ему полностью отдаться некой высшей, значительно более могущественной силе, чем он сам. И, естественно, в нем жила неутолимая жажда веры. Лоулеру даже казалось странным видеть святого отца, которому недостает духовной силы.

– Кстати, этот резервуар создал мой прадед, – заметил Вальбен, – Гарри Лоулер, один из Отцов-Основателей… Он претворял в жизнь все, что взбредало ему в голову, как говаривал мой дед. Прадед по праву считался настоящим мастером на все руки. Он мог удалить аппендицит, провести корабль от одного острова к другому, наконец, создать эту емкость. – Лоулер на мгновение замолк. – Старину Гарри сослали на Гидрос за убийство. За убийство человека.

– Я не знал этого. Выходит, ваша семья всегда жила на Сорве?

– Да, с самого начала. Я здесь и родился… Примерно в ста восьмидесяти метрах отсюда. – Вальбен ласково похлопал ладонью по стенке резервуара. – Старый добрый Гарри… Тяжеловато нам пришлось бы без него. Вы уже, наверное, обратили внимание, насколько сухо у нас?

– Начинаю это чувствовать, – отозвался священник. – Неужели здесь никогда не идут дожди?

– Почему же? Но только в определенные периоды года, – сказал Лоулер. – Сейчас как раз не сезон. Вам придется ждать дождичка примерно месяцев девять. Вот почему мы вынуждены так тщательно строить такие сооружения. – И он снова похлопал ладонью по стенке емкости. – Теперь вы понимаете, что ни капельки не должно пропасть зря.

Воды на Сорве действительно было маловато. По крайней мере той, что пригодна для людей. Большую часть года остров проплывал по засушливым территориям, подчиняясь неумолимому и неизменному направлению морских течений. Плавучие сооружения Гидроса, несмотря на перемещение по океанским просторам, казавшиеся на первый взгляд совершенно свободными, оказывались на многие десятилетия привязанными к определенной географической долготе мощными течениями, напоминающими крупнейшие земные реки. Каждый год все острова «послушно» мигрировали по строго определенному курсу от одного полюса до другого и обратно. Каждый полюс окружал невероятно стремительный водоворот, который захватывал дрейфующие острова, разворачивал их и направлял к противоположному краю планеты. Но хотя плавучие сооружения проходили практически все параллели во время своих ежегодных миграций с севера на юг и обратно, их отклонения в направлении восток-запад оказывались минимальными из-за силы преобладающих течений. Таким образом, Сорве в своих бесконечных странствованиях вверх и вниз по планете оставался в пределах сорокового и шестидесятого градуса западной долготы. А этот пояс отличался небольшим количеством осадков в большинстве широт. Дожди выпадали редко, за исключением тех периодов, когда остров проплывал район полюсов, где ливни считались вполне обычным явлением.

Почти непрерывный засушливый период не создавал никаких проблем для джилли, организм которых приспособился к усвоению морской воды, но у людей возникали определенные проблемы. Распределение воды по карточкам являлось обычным делом. Правда, дважды случалось так, что капризные дожди шли, не переставая, в течение нескольких недель. Тогда все резервуары и дополнительные емкости были переполнены, и ограничения на потребление пресной воды пришлось отменить. Примерно неделю ливни казались чем-то новым и необычным, а затем бесконечная барабанная дробь дождевых капель, пасмурные дни и неприятный запах плесени начали надоедать. Так что в целом Лоулер предпочитал засуху – по крайней мере, он к ней привык.

– Это место восхищает меня, – смущенно признался Квиллан. – Здесь самый удивительный мир из всех мне известных.

– Думаю, что могу присоединиться к вашему мнению.

– Вы много путешествовали? Я имею в виду, на Гидросе.

– Однажды я побывал на острове Тибейр, – ответил Вальбен. – Он проплывал очень близко от нас, чуть ли не у самой нашей гавани, несколько наших взяли лодку и… Они провели там целый день. Мне тогда исполнилось пятнадцать… Заметьте, это единственный раз, когда я смог побывать где-то еще, кроме Сорве. – Он красноречиво взглянул на Квиллана. – Вот вы-то настоящий путешественник, насколько мне известно. Говорят, вам удалось повидать немалую часть Галактики.

– Да, кое-что, – согласился священник. – Впрочем, не так уж и много. Я посетил семь миров. Вернее, восемь, если считать и этот.

– Гм… Ровно на семь больше, чем я когда-нибудь увижу.

– Но теперь я окончательно достиг своей цели.

– В этом сомневаться не приходится, – подтвердил Лоулер.

Вальбен не понимал чужаков, переселявшихся на Гидрос. Зачем они так поступают? Позволить, чтобы тебя запихнули в космический челнок на Санрайзе, ближайшей планете, находившейся на расстоянии приблизительно десятка миллионов километров, затем перебросили на околопланетную орбиту, с которой ты плюхнешься в океан неподалеку от одного из плавучих островов, сознавая при этом, что навеки обречен оставаться на Гидросе?! Так как джилли решительно отказывались рассматривать любые предложения относительно строительства космодрома, путешествие сюда ни для кого не предусматривало возвращения обратно, и каждый совершающий его прекрасно все понимал. И тем не менее, они продолжали прибывать. Правда, понемногу, но тонкий ручеек переселенцев никогда не иссякал. Решившие прилететь на Гидрос избирали жизнь изгнанников и отшельников на морских берегах, которые и берегами-то можно назвать с трудом, предпочитали существование в мире без деревьев и цветов, птиц и насекомых, без лугов, поросших зеленой травой, без пушистых зверей и без тех, у которых имелись копыта, без спокойствия, без удобств, без достижений современной техники, раскачиваемые бесконечными приливными волнами в столь же бесконечном плавании от полюса до полюса и обратно на плетеных островах в мире, созданном лишь для существ с плавниками и ластами.

Лоулер не знал, почему Квиллан решил прилететь на Гидрос. Подобные вопросы обычно не задавались. Возможно, его наказали за что-то, а может, это своеобразный способ уничижения. Но в любом случае, он прибыл сюда вовсе не для исполнения обязанностей священника. Церковь Всех Миров представляла собой секту, отколовшуюся от постпапистского католицизма, и у нее, насколько знал Лоулер, на Гидросе не имелось последователей. Квиллан также не производил впечатления как миссионер: он с момента появления здесь не делал никаких попыток обратить в свою веру жителей Сорве, но это и не имело принципиального значения, так как религия никогда не интересовала островитян. «Бог слишком далеко от нас», – любил говорить отец Вальбена.

На какое-то мгновение выражение лица Квиллана сделалось мрачным, словно он задумался над безрадостной перспективой провести остаток своих дней на Гидросе. Потом священник спросил:

– А вам не надоедает все время жить на одном месте? И никогда не хочется что-то изменить? Неужели вам не интересно, как протекает жизнь на других островах?

– По большому счету… нет, – ответил Лоулер. – Мне показалось, что Тибейр почти ничем не отличается от нашего Сорве. И внешне он практически такой же, и жизнь такая же… Просто я не был знаком с его жителями. Если одно место ничем, по сути, не отличается от другого, гораздо разумнее оставаться там, где ты все хорошо знаешь, и с теми, с кем прожил всю жизнь. – Вальбен прищурился, размышляя. – По-настоящему меня интересовали только другие миры, планеты, которые имеют сушу, настоящие и твердые космические тела. Интересно бы повидать те места, где можно много дней подряд идти и так и не добраться до моря, где все постоянно живут на твердой почве, а не на каком-то острове, обитают на огромном континенте, которому нет конца и края, на этом массивном куске настоящей суши с городами, горами и широкими реками. Но для меня только что сказанное – не более чем пустые бессмысленные слова. Города… Горы… Мне бы хотелось узнать, что такое деревья, птицы и растения, на которых распускаются цветы. Меня очень интересует Земля… Даже снится, что она все еще существует, а я хожу по ней, дышу ее воздухом, чувствую ее твердь под ногами. Я пачкаю в земле свои руки, она набивается мне под ногти… Ведь на Гидросе нет и намека на почву, вы же это понимаете… Только песок с морского дна. – Лоулер бросил быстрый взгляд на руки священника, на его ногти, будто под ними могла сохраниться грязь с Санрайза. Квиллан прекрасно понял состояние Вальбена, улыбнулся, но ничего не сказал. – На прошлой неделе в Доме нашей общины я краем уха услышал вашу беседу с Делагардом, святой отец. Вы говорили о той планете, на которой вам пришлось жить до прибытия сюда, и каждое ваше слово врезалось мне в память. Ведь вы рассказывали о Земле, не так ли? О Земле, кажущейся беспредельной: вначале вы идете по лугу, затем заходите в лес, за ним начинаются горы, а за горами – пустыня… Во время вашего повествования я все сидел и пытался представить, как это выглядит. Увы! Мне этого никогда не узнать… Отсюда невозможно попасть в другие миры. Для нас они не существуют. А так как все места на Гидросе абсолютно одинаковы, следовательно, я не склонен к странствиям.

– Мне нечего спорить с вами, – согласился Квиллан, а затем добавил:

– Хотя это и не так уж типично, не правда ли?

– Нетипично? Для кого?

– Для людей, живущих на Гидросе. Я имею в виду никогда не путешествовать.

– Ошибаетесь, святой отец. Среди нас все-таки есть путешественники. Им нравится каждые пять-шесть лет переселяться с острова на остров. Правда, некоторое не находят в этом никакого удовольствия… Я бы сказал, таких большинство. Меня можете спокойно отнести к последней категории.

Квиллан задумался.

– В самом деле, – пробормотал он рассеянно, словно размышляя о чем-то чрезвычайно сложном. Казалось, священник исчерпал весь запас вопросов и теперь ему хотелось представить некий весомый и крайне значимый вывод из всего услышанного.

Лоулер наблюдал за ним без особого интереса, вежливо ожидая, не пожелает ли его собеседник сказать еще что-то. Но пауза затягивалась, и Квиллан, по-видимому, не собирался прерывать ее.

– Ну что ж… – протянул Вальбен, – пора открывать свою лавчонку.

И он направился в сторону вааргов.

– Подождите, – крикнул вслед священник.

Лоулер обернулся.

– Да?

– Доктор, с вами все в порядке?

– А что такое? Я выгляжу больным?

– Нет, скорее, расстроенным, – ответил Квиллан. – Обычно вы ведете себя иначе. Когда я впервые вас встретил, вы произвели на меня впечатление человека, который принимает жизнь без предвзятостей и просто живет день за днем, час за часом… Но сегодня утром… Нет, у вас явно что-то случилось… Эти ваши романтические излияния по поводу иных миров… Не знаю, но мне кажется, это не совсем похоже на вас. Конечно, я не могу утверждать, что хорошо знаю вашу натуру…

Лоулер недоверчиво взглянул на священника. Он не мог рассказать ему о трех мертвых ныряльщиках в сарае на пирсе Джолли.

– Прошлой ночью меня увлек ряд вопросов… Я плохо спал из-за этого… Вот уж не предполагал, что сие будет заметно.

– От меня вообще трудно что-либо скрыть, – улыбнулся Квиллан. Взгляд его бледно-голубых глаз, обычно смотревших отчужденно и равнодушно, показался в этот момент необычайно проницательным, почти пронизывающим. – Для сего не нужно быть сверхнаблюдательным… Послушайте, доктор, если вам захочется побеседовать со мной на какие-либо отвлеченные темы или просто снять тяжесть с души и тела…

Лоулер широко улыбнулся и показал пальцем на свою обнаженную грудь.

– На этом теле не такой уж большой груз.

– Вы прекрасно понимаете, о чем я говорил, – заметил священник. На несколько секунд показалось, что между ними возникла некая таинственная, неуловимая связь, что-то вроде напряжения, вызвавшего в душе Вальбена неприятные ощущения. Затем Квиллан снова добродушно улыбнулся, пожалуй, слишком добродушно. Улыбка выглядела вежливой, неопределенной, мягкой, словно специально предназначенной для установления какой-то дистанции между ними. Он поднял руку, и этот жест мог быть с одинаковой вероятностью истолкован и как благословение, и как проявление желания поскорее отделаться от собеседника.

Священник кивнул, повернулся и пошел своей дорогой.

3

Приближаясь к своему вааргу, Лоулер заметил, что там его ожидает женщина. Ее длинные темные волосы развевал легкий ветерок. «Пациентка», – подумал он.

Она стояла к нему спиной, и доктор никак не мог понять, кто это. По крайней мере, у четырех представительниц прекрасного пола на Сорве были такие же прически.

В квартале, где жил Лоулер, стояло около тридцати вааргов, ближе к оконечности острова располагалось еще примерно шестьдесят. Правда, некоторые из них пустовали. Постройки выглядели, как нечто похожее на пирамиду высотой в два метра, заканчивающуюся тупой и неровной верхушкой, которая имела отверстия, устроенные таким образом, чтобы дождь попадал внутрь жилища только в случае сильнейшего ливня, да и то не всегда. Ваарги были построены из какой-то шершавой разновидности целлюлозы, сморщившейся и грубой, – очередного продукта моря (другого источника строительного материала просто и быть не могло). Их возвели давным-давно. Исходные компоненты для стен жилищ оказались на удивление прочными и стойкими. Если ударить по поверхности ваарга палкой, то создавалось впечатление, что она

– из металла.

Первые поселенцы, прибыв на остров, сразу же обнаружили эти пирамидальные строения и приспособили их под временные дома. Это случилось около ста лет назад, но до сих пор люди продолжали жить в них. Никто не знал, каким образом они здесь появились и с какой целью. Практически на каждом островке имелись «поселки» из вааргов. Предполагали, что это заброшенные гнезда каких-то вымерших существ, деливших территорию с джилли, которые обитали в жилищах совершенно иного типа – в шалашах из водорослей. Один раз в несколько недель аборигены оставляли свой «дом» и строили новый. Пирамидальные строения казались символом нерушимости и постоянства в этом струящемся водном мире.

– Что это такое? – поинтересовались первые поселенцы, и джилли коротко ответили:

– Ваарги.

Что значит данное слово, никто не знал, а общение с аборигенами даже теперь являлось делом довольно сложным и непредсказуемым.

Когда Лоулер подошел ближе, то понял, что женщина, ожидающая его, – Сандира Тейн. Подобно священнику, она тоже считалась новичком на Сорве. Эта высокая серьезная молодая особа приехала с острова Кентруп несколько месяцев назад на одном из кораблей Делагарда. Она занималась ремонтом и обслуживанием лодок, сетей, корабельного оборудования, но главной сферой ее интересов, скорее всего, являлись сами гидранцы. Лоулер слышал, что Сандира является одним из основных специалистов по культуре, биологии и прочим аспектам жизни населения этой планеты.

– Я не слишком рано? – смущенно поинтересовалась Тейн.

– В принципе, нет, если вы сами так не считаете. Заходите.

Вход в ваарг Лоулера представлял собой низкую треугольную дыру в стене, похожую на дверь для гномиков. Он наклонился и прошел внутрь. Сандира последовала за ним. Они были примерно одного роста.

Тейн казалась чем-то озабоченной, занятой какими-то мыслями, тяжелыми и мрачными.

Тусклый утренний свет пробивался сквозь щели в вершине ваарга. На нижнем уровне перегородки, изготовленные из того же материала, напоминающего металл, разделяли помещение на три маленькие неправильной формы комнаты: его кабинет, спальню и прихожую, которую Вальбен использовал в качестве гостиной.

«Скорее всего, сейчас где-то около семи, – подумал Лоулер. – Не мешало бы позавтракать. Но придется пока отложить сие мероприятие». Он, как бы между прочим, влил несколько капель настоя из наркотических трав в кружку, добавил немного воды и выпил смесь маленькими глотками, словно лекарство, прописанное самому себе для ежедневного употребления по утрам. В каком-то смысле так оно и было.

Вальбен виновато посмотрел на свою пациентку. Она, слава Богу, не обратила никакого внимания на этот странный ритуал, а продолжала рассматривать его маленькую коллекцию предметов с Земли. Всякий приходивший сюда непременно интересовался собранием реликвий Лоулера. Робким движением она коснулась неровного края оранжево-черного черепка и провела по нему пальцем, затем вопросительно посмотрела на Лоулера. Он улыбнулся.

– Эта штука из того места, которое когда-то называлось Грецией, – пояснил Вальбен. – В давние времена на Земле все знали, где она находится.

Мощные алкалоиды, содержавшиеся в настойке, быстро завершили свое движение по крови Лоулера и почти мгновенно достигли мозга. Он почувствовал, как улетучивается напряжение, вызванное неприятными ранними встречами.

– У меня кашель, – сказала Тейн, – и никак не прекращается.

Словно по подсказке, она разразилась оглушительным сухим кашлем. На Гидросе подобная штука – явление обычное, вполне тривиальное, как и в любом другом месте, но тем не менее, оно свидетельствует о чем-то довольно серьезном. Все островитяне прекрасно знали об этом.

Дело в том, что здесь существовал один паразитический грибок, обитавший в воде – обычно в северных умеренных широтах – и размножавшийся спорами, попадающими в организмы различных морских существ. Эти «семена» выбрасывались грибками прямо в атмосферу в виде плотных черных облаков. Одна такая спора, попав через дыхательные пути в тело морского млекопитающего в момент его выхода на поверхность за очередной порцией свежего воздуха, тут же обосновывалась в пищеводе и почти мгновенно начинала прорастать, выбрасывая густую сеть ярко-красных отростков, без труда проникающих в легкие, пищеварительную систему, даже в мозг. Внутренности зараженного организма превращались в плотно упакованную массу ярко-алой паутины. Цель действий этого грибка – отыскать респираторный пигмент, гемоцианин, содержащий медь. У большинства обитателей моря на Гидросе это вещество содержалось в крови, что придавало ей голубоватый оттенок. Сей паразит, по-видимому, тоже каким-то образом использовал гемоцианин.

Смерть от грибковой инфекции бывала медленной и страшной. Зараженный организм раздувался от газов, выделяемых «захватчиком», и беспомощно плавал на поверхности, но через какое-то время неизбежно погибал; вскоре после этого сквозь свищ, образованный грибком в животе зараженной особи, прорастали созревшие структуры паразита. Образовывалась шарообразная масса, которая очень скоро будто раскалывалась, высвобождая новое поколение зрелых грибков, те, в свою очередь, производили новые тучи спор

– и все повторялось заново.

«Семена» грибка-убийцы могли укореняться и в легких человека, что не приносило особой выгоды паразиту: организмы людей не производили гемоцианин, но «диверсант» в поисках этого вещества вторгался во все органы, что, по сути, оказывалось бессмысленной тратой энергии с его стороны.

Первым симптомом грибковой инфекции в человеческом организме являлся непрекращающийся кашель.

– Расскажите немного о себе, – попросил Лоулер. – А потом мы посмотрим, что происходит с вами.

Он вытащил новую папку для ведения истории болезни из ящика и написал на ней имя Сандиры Тейн.

– Сколько вам лет?

– Тридцать один.

– Где родились?

– На острове Хамсилейн.

Лоулер взглянул на пациентку.

– Это на Гидросе?

– Да, – ответила она несколько раздраженно. – Конечно. – Ее охватил новый приступ кашля. – Вы никогда не слышала о Хамсилейне? – спросила Сандира, когда смогла преодолеть болезненный приступ.

– Островов много… А я очень мало путешествую. Но об этом вообще не приходилось слышать. Кстати, в каком море он дрейфует?

– В Лазурном.

– В Лазурном, – повторил Вальбен, изумляясь. У него было весьма туманное представление о месте названного моря на огромном шарике Гидроса.

– Подумать только! Должно быть, вы проделали немалый путь, не так ли? – Она ничего не ответила. После короткой паузы доктор поинтересовался:

– Вы ведь приехали к нам с Кентрупа, и не так давно?

– Да. – И вновь ее тело сотряслось от кашля.

– Сколько времени вы здесь живете?

– Три года.

– А до этого?

– Восемнадцать месяцев на Вельмизе… Два года на Шактане… Около года на Симбалимаке. – Тейн бросила на него холодный взгляд и едко заметила:

– Кстати, Симбалимак тоже находится в Лазурном море.

– Я слышал об этом острове, – заметил Лоулер.

– А до этого я жила на Хамсилейне. Таким образом, Сорве – мой шестой дом, если можно так выразиться.

Вальбен занес все услышанное в историю болезни.

– Состояли в браке?

– Нет.

Он записал и это.

Характерное для островитян нежелание вступать в брак с жителями собственного «плавучего дома» породило обычай неофициальной экзогамии на Гидросе. Одинокие люди, собиравшиеся образовать семью, как правило, переплывали в поисках пары на другой остров. И если столь привлекательная женщина так часто меняла место жительства и при этом ни разу не была замужем, то, значит, либо она излишне привередлива в своем выборе, либо ее вообще не интересует проблема создания семьи.

Лоулер подозревал, что Сандира действительно никого не искала. Единственный человек, с которым она, по наблюдениям доктора, проводила время в течение этих нескольких месяцев ее пребывания на Сорве, оказался Гейб Кинверсон, местный рыбак. Хмурый, немногословный, с грубым скуластым лицом, Гейб считался сильным и как-то по-звериному притягательным мужчиной, но он явно не принадлежал к числу тех счастливчиков, которые, по мнению Вальбена, могли претендовать на сердце Сандиры Тейн, если, конечно, исходить из предположения, что она ищет мужа. Да и Кинверсон никогда не стремился к браку.

– Когда у вас начался этот кашель? – поинтересовался Лоулер.

– Восемь или десять дней назад. Около последней Ночи Трех Лун.

– У вас случалось нечто подобное раньше?

– Нет, никогда.

– Лихорадка, боли в груди, озноб?

– Нет.

– При кашле есть выделения? Ну-у, слизь или кровь?

– Слизь? Вы хотите сказать, жидкость? Нет, такого не наблюдается.

У нее начался очередной приступ. На глаза навернулись слезы, щеки покраснели, все тело сотрясалось. После этого Тейн еще долго сидела, опустив голову, и казалась бесконечно измученной и несчастной.

Лоулер ждал, пока к ней вернется способность нормально дышать.

– В тот момент, – наконец произнесла Сандира, – мы находились не в тех широтах, где растет грибок-убийца. Я постоянно твержу себе об этом…

– Сие ничего не значит, знаете ли. Споры могут переноситься ветром на многие тысячи километров.

– Большое спасибо.

– Неужели вы серьезно считаете, что заразились грибком?

Тейн подняла голову и почти свирепо посмотрела на него.

– Откуда мне знать?! Возможно, меня уже всю сверху донизу изнутри опутали эти чертовы красные нити, а я ничего не знаю. Единственное, что мне известно наверняка, – кашель не прекращается. Только вы в состоянии объяснить, почему.

– Возможно, – согласился Вальбен. – А может, и нет… Ладно. Давайте посмотрим. Снимите рубашку.

Он извлек стетоскоп из ящика стола – смешной до нелепого инструмент, представлявший собой небольшой цилиндр из морского бамбука, к которому были прикреплены две гибкие трубки с жесткими пластиковыми наушниками на концах. Лоулер практически не располагал ничем из современного медицинского оборудования, не говоря уже о последних новинках техники. Ему приходилось обходиться примитивными вещицами, средневековым инструментарием. Рентгеновское сканирование могло бы за пару секунд помочь определить, заражена его пациентка или нет. Но где взять рентгеновскую установку? Гидрос почти не контактировал с «внешним миром», поэтому не существовало ни торговли, ни ввоза, ни вывоза хоть какого-либо товара. Им просто посчастливилось, что здесь имелось такое примитивное оборудование. И вот такие недоучки-врачи, которые могли оказать элементарную медицинскую помощь. Люди, жившие на этой планете, испытывали недостаток во всем. Население было немногочисленным, а его профессиональные возможности – весьма ограниченными.

Сандира, обнаженная до пояса, стояла у рабочего стола Лоулера и наблюдала, как он приготавливает стетоскоп для исследования. Она выглядела довольно неплохо: стройна, даже немного худовата; длинные руки с небольшими твердыми мускулами; груди – маленькие, округлые и далеко расположенные друг от друга. Черты ее широкого лица словно концентрировались в его центре: небольшой рот, тонкие губы, узкий нос, холодные серые глаза. Лоулер с удивлением подумал, что же такого привлекательного он поначалу нашел в ней. Бесспорно, ее внешность не имела ничего такого, что традиционно считается красивым. «Наверное, все дело в осанке Тейн, – начал строить умозаключения Вальбен, – в том, как она себя подает… Голова гордо поднята на длинной шее, выдающаяся вперед сильная челюсть, подвижные, проницательные и живые глаза. Черт возьми! Эта женщина прямо-таки пышет энергией и агрессивностью».

К своему удивлению, Лоулер обнаружил – она физически волнует его, и не потому, что ее тело сейчас наполовину обнажено, – ничего необычного в наготе, частичной или полной, не было – а из-за той энергии и силы, которую излучала Тейн.

Уже прошло много времени с тех пор, как он в последний раз увлекся женщиной. Теперь безбрачная жизнь казалась ему проще и удобнее, свободной от боли и суеты – для этого, правда, пришлось преодолеть первоначальные ощущения одиночества и пустоты. Его любовные отношения, за редким исключением, терпели фиаско. Единственный брак Вальбена, заключенный в возрасте двадцати трех лет, продержался меньше года. Все, что последовало за ним, имело фрагментарный, случайный и весьма непродолжительный характер.

Но легкая вспышка возбуждения быстро прошла. Через мгновение он снова стал только врачом, осматривающим больную, – доктором Лоулером.

– Откройте рот, – попросил он. – Так… Шире, шире.

– Не получается.

– Ну, а вы все-таки постарайтесь.

Она выполнила его просьбу.

У Лоулера имелась небольшая трубка с лампочкой на конце – устройство, доставшееся ему от отца. Там была крошечная батарейка, которую приходилось перезаряжать через каждые несколько дней. Вальбен просунул сие примитивное приспособление в горло Сандиры и начал детальный осмотр.

– Ну? Все в «красных нитях»? – поинтересовалась она, когда доктор закончил свои манипуляции.

– Не похоже… Просто небольшое воспаление в области надгортанника. Словом, ничего особенного.

– А что такое «надгортанник»?

– Своеобразный клапан, защищающий ваши голосовые связки. Совсем не то, о чем стоит беспокоиться.

Он приставил стетоскоп к ее груди и принялся внимательно прослушивать легкие.

– Вы слышите, как там прорастают «красные нити»?

– Ш-ш-ш…

Лоулер медленно перемещал цилиндр прибора по твердому и плоскому участку между холмиками грудей, выслушивая сердце, а затем переместил стетоскоп на поверхность грудной «клетки.

– Я пытаюсь уловить шумы, свидетельствующие о воспалении перикардия, – пояснил Вальбен, – то есть «сумки», в которой помещается сердце. Кроме того, стараюсь определить шумы в легких… Сделайте глубокий вдох и не выдыхайте. Постарайтесь не кашлять.

Сразу же – и это в порядке вещей – у нее начался новый приступ. Лоулер не отнимал трубки стетоскопа от ее груди, несмотря на кашель. Любая информация пригодится в том или ином случае. Постепенно приступ закончился, лицо Сандиры вновь побагровело – она выглядела измученной и страдающей.

– Извините, – еле слышно произнесла Тейн. – Когда вы попросили не кашлять, ваши слова прозвучали, словно сигнал, и я…

Она снова зашлась в кашле.

– Не волнуйтесь… Полегче, полегче…

На этот раз приступ закончился быстро. Он внимательно выслушивал легкие, кивал и снова выслушивал. Все выглядело вполне нормально.

Но Лоулер никогда раньше не сталкивался со случаями заражения грибком-убийцей. Единственное, что знал Вальбен об этом, сводилось к услышанному от отца и от врачей с других островов. «Можно ли с помощью стетоскопа, – думал он, – распознать признаки этого заболевания?»

Лоулер прослушал ее легкие со спины, затем попросил поднять руки и пропальпировал бока, стараясь обнаружить хоть какие-то признаки патологических изменений. При этом она корчилась и подергивалась, словно от щекотки.

Вальбен взял кровь для анализа и отправил Сандиру за ширму, чтобы получить мочу на исследование. У него имелся своеобразный микроскоп, изготовленный руками Свейнера. Его разрешающая способность была невелика, но все-таки этот примитивный прибор давал возможность проводить лабораторные анализы. Ведь, в конце концов, он знал так мало.