Текст книги "Бездна"

– Я никогда так рано не начинаю свой рабочий день. И вам это известно, Нид.

– У меня особый вопрос, – заметил Делагард, – требующий быстрого решения. И лучше будет, если мы займемся им до наступления рассвета.

– Это касается медицины?

– Да, сей случай – ваша проблема.

– Моя?

– Да. Но учтите – болен не я.

– Что-то я вас не понимаю.

– Поймете… Пойдемте со мной.

– Куда?

– На верфь.

«Черт побери, что все это значит? Делагард кажется каким-то странным. Возможно, действительно нечто важное…» – подумал Лоулер, а вслух произнес:

– Хорошо. Тогда… в путь.

Не говоря больше ни слова, Нид повернулся и направился к дороге, проходившей по внутренней части дамбы. Вальбен молча последовал за ним. Путь проходил по другому небольшому мысу, расположенному параллельно тому, на котором находилась электростанция. Наконец перед ними открылся превосходный вид на новостройку. Там взад и вперед двигались джилли, перенося блоки какого-то оборудования.

– Ох уж эти скользкие придурки, – пробормотал Делагард. – Хотелось бы мне надеяться, что их сооружение взлетит на воздух прямо у них на глазах, как только произойдет рабочий пуск. Если еще это получится…

Они обогнули отдаленный край мыса и вошли в маленькую бухточку, где располагалась верфь судовладельца. Это было самое большое предприятие, созданное людьми на Сорве. Здесь работало более десяти человек.

Корабли Делагарда непрестанно сновали между различными островами, где он имел свои интересы, перевозя разные товары – скромную продукцию, что производили мелкие заводики, организованные и управляемые представителями земной расы: рыболовные снасти, молотки, зубила, бутылки, ведра, одежду, бумагу, чернила, рукописные книги, продукты питания и прочее, и прочее. Флот Нида служил главным средством для доставки металлов, пластмасс, химических веществ и других жизненно важных компонентов, которые с такими громадными усилиями добывались на различных островах. Периодически Делагард умудрялся добавлять еще один остров к своей коммерческой цепочке. С самого начала завоевания Гидроса человеком его семейка руководила здесь бизнесом, но именно Нид расширил семейное дело за пределы первоначальных границ.

– Сюда, – указал коммерсант.

Узкая полоска жемчужного света зари внезапно осветила восточную часть неба. Звезды стали меркнуть по мере наступления дня, а маленькая луна почти исчезла из поля зрения. Залив приобретал свой утренний изумрудный цвет. Лоулер, следовавший за Делагардом по дороге на верфь, бросил взгляд на искусственный пруд и впервые за это утро отчетливо увидел тех гигантских фосфоресцирующих существ, что кружили в его водах всю ночь. Конечно же, это были «рты»: огромные плоские мешковидные существа длиной около сотни метров, странствовавшие по морям с постоянно распахнутой пастью, проглатывая все живое, что попадалось по пути. Примерно раз в месяц стая из десяти или двенадцати этих созданий появлялась в гавани Сорве и извергала здесь содержимое своих желудков, еще живое, в огромные плетеные сети, специально приготовленные для этой цели джилли, которые затем, не спеша, в течение нескольких недель собирали полученный «урожай». «Не слишком ли много для аборигенов? – подумал Лоулер. – Тонны и тонны еды…» Самое главное, что трудно понять, какую выгоду от подобной «сделки» имели «рты».

Делагард ухмыльнулся.

– Вот и мои конкуренты. Если бы мне удалось перебить все эти проклятые «мешки», я бы смог сам развозить продукты и продавать их джилли.

– Гм-м… И чем бы они расплачивались?

– Тем же, чем и теперь, – ответил коммерсант презрительно. – Ценными элементами… Кадмием, кобальтом, медью, оловом, мышьяком, йодом… Словом, всем тем, из чего состоит этот проклятый океан, но в гораздо больших количествах, чем те жалкие крохи, которые они выдают сейчас. Итак, мы каким-то образом избавляемся от «ртов», а вслед за этим я поставляю джилли их мясо. Они же нагружают мои корабли самыми разными нужными мне товарами в обмен на него. Могу вас заверить – это неплохая сделка. За каких-нибудь пять лет аборигены полностью попадут в зависимость от моих поставок продовольствия. Это же целое состояние!

– А я думал, у вас уже есть состояние… Сколько же вам еще нужно?

– Вы ничего не понимаете.

– Мне кажется… да, – произнес Лоулер. – Я всего лишь врач, а не бизнесмен. Ну, где этот ваш пациент?

– Полегче, полегче. Я ведь надеюсь подвести вас к сути, док. – Делагард махнул рукой в сторону моря. – Видите вон там, у пирса Джолли? Где находится та маленькая рыбацкая лодка… Вот туда мы с вами и пойдем.

Названный пирс представлял собой врезавшуюся в море конструкцию из гниющей «древесины» древовидных водорослей. Она достигала примерно тридцати метров в длину и начиналась от дамбы в дальнем конце верфи. Хотя причал страшно поблек и местами развалился, потрепанный приливами и работой червей и живых «рашпилей», он выглядел более или менее целым и являлся величественным напоминанием об ушедшей эпохе. Его построил старый сумасшедший моряк, давно уже отошедший к праотцам, седовласый безумец, повсюду твердивший, что ему удалось в одиночку проплыть вокруг света и даже попасть в Пустынное море, куда не отваживался отправляться ни один человек в здравом уме, добраться до пределов самой Бездны или, как еще называли эту точку, Лика Вод – огромного запретного острова, великой тайны этой планеты, к которому не осмеливались приближаться даже джилли. Лоулер помнил, как, еще будучи мальчишкой, частенько сиживал на краю пирса Джолли и слушал безумные и фантастические истории старика о невероятных и чудесных приключениях. Но это было до того, как Делагард построил здесь свою верфь, сохранив по какой-то непонятной причине сей грязный полуразвалившийся причал. Возможно, ему самому в те давние времена нравилась слушать россказни старика.

Одна из рыбачьих лодок Нида оказалась привязанной у пирса и спокойно покачивалась на волнах залива. Здесь же, неподалеку, находился сарай, казавшийся настолько древним, что вполне мог сойти за хижину Джолли, хотя не имел никакого отношения к старому моряку.

Делагард остановился рядом с развалюхой, свирепо глянул в глаза Вальбена и прорычал своим низким хрипловатым голосом:

– Док, надеюсь, вы понимаете, что все увиденное внутри должно остаться в строжайшей тайне.

– Нид, давайте обойдемся без мелодрам.

– Но я говорю совершенно серьезно. Вы должны пообещать мне оставаться немым, словно рыба. Дело не только в моей безопасности, если все это выйдет наружу… Просто все мы можем попасть в большую беду.

– Гм… Не доверяете? Тогда обратитесь к другому врачу. Но это будет трудновато.

Делагард бросил на него угрожающий взгляд, затем на лице появилась холодная улыбка.

– Хорошо, как скажете… Проходите.

Он распахнул дверь сарая. Внутри царила абсолютная темнота и необычайная сырость. Лоулер почувствовал терпкий аромат моря, сильный и концентрированный, словно Нид хранил здесь в закупоренном виде океан, и какой-то другой запах, кисловатый, резкий и неприятный, показавшийся ему незнакомым. Вальбен услышал слабые звуки, напоминающие тихое ворчание, медленные и резкие, похожие на стенания грешников в аду. Делагард возился у двери, чем-то грубо стуча. Через мгновение он чиркнул спичкой, и доктор увидел, что судовладелец держит в руке пучок сухих водорослей, по форме напоминающий факел. Нид поджег импровизированный светоч. Тусклый свет лег оранжевыми пятнами на темень в сарае.

– Вот и они, – произнес Делагард.

Середину развалюхи занимал неуклюжий прямоугольный плетеный и просмоленный резервуар размером примерно три на два метра, почти до краев наполненный морской водой. Лоулер подошел к нему и заглянул внутрь. Там на дне лежали три лоснящиеся особи морского млекопитающего, известного под названием «ныряльщик». Они оказались тесно прижатыми друг к другу из-за малого объема резервуара и напоминали рыбок в консервной банке. Их мощные плавники изогнулись под совершенно немыслимым углом, а головы, напряженно поднимающиеся над поверхностью, как-то неуклюже и мучительно откинулись назад. Странный едкий запах, который Вальбен уловил еще у входа, исходил от них. Теперь он не казался таким неприятным. Страшный звук, напоминающий глухое ворчание, издавал ныряльщик, лежавший слева. Даже, скорее, не ворчание. Это были стоны, стоны, инспирированные мучительной болью.

– О, черт! – тихо выругался доктор. Теперь ему стала ясна причина ярости джилли, появления отблеска гнева в пылающих глазах аборигенов, их угрожающий храп. Инстинктивная вспышка негодования охватила душу Лоулера. Его словно ударило током, пронзив все тело, щека нервно задергалась в тике. – Черт! – Он с отвращением, даже с омерзением и ненавистью, взглянул на своего собеседника. – Делагард! Что ты наделал?!

– Послушайте, если вы полагаете, что я привел вас сюда, чтобы выслушивать ваше возмущение мною…

Вальбен медленно покачал головой.

– Что ты наделал?! Ты… – с придыханием произнес он, не отрывая взгляда от внезапно забегавших глазок судовладельца. – Что ты наделал, черт тебя побери?!

2

Перед ним был типичнейший случай отравления азотом. Лоулер нисколько не сомневался в этом. То, как ужасно изогнулись тела трех ныряльщиков, являлось основным признаком для составления анамнеза. Делагард, должно быть, заставлял их выполнять какую-то работу на большой глубине в открытом море и держал их под водой достаточно долго. Их суставы, мышцы и прочие ткани накопили огромное количество азота; затем, хотя это и кажется невероятным, эти существа, очевидно, поднялись на поверхность, не имея времени для постепенного снижения давления. Коварный газ, расширяясь по мере приближения к верхнему слою воды, проник в кровь и ткани в форме смертельно опасных пузырьков.

– Мы перенесли их сюда сразу же, как только поняли, что случилась беда,

– тихо сказал Делагард. – Может быть, вы что-то сможете сделать для них? Я полагал, их нужно держать в воде, поэтому и наполнил этот резервуар…

– Заткнитесь! – рявкнул Вальбен.

– Я хотел, чтобы вы знали… Ведь мы сделали все зависящее от нас…

– Заткнитесь! Пожалуйста… Просто закройте рот – и молчок.

Лоулер сбросил с себя тот кусок ткани, что заменял ему одежду, и забрался в емкость с млекопитающими. Вода стала переливаться через край, когда он расположился рядом с ныряльщиками. Но вряд ли доктор мог хоть чем-то помочь им. Лежавший в середине уже умер. Вальбен ощупал мускулистые плечи существа, и почувствовал, что смертный холод и оцепенение начало овладевать им. Две другие особи еще подавали признаки жизни. Но тем хуже для них: сохраняя сознание, они должны ощущать жуткую боль. Обычно гладкие, имевшие форму торпеды, тела ныряльщиков теперь покрылись причудливыми узлами; все мышцы находились в предельно напряженном состоянии, а их сверкающая золотистая кожа, всегда лоснящаяся и шелковистая, сделалась шероховатой, со множеством мелких комков. Их глаза янтарного цвета смотрели тупо и бессмысленно. Нижние, выпирающие вперед челюсти отвисли. Серая слюна струйкой стекала изо рта. Лежащий слева продолжал непрерывно стонать. Примерно через каждые тридцать секунд из его груди исторгался жуткий вопль, говоривший об ужасных муках, доставшихся на долю этого существа.

– Вы можете хоть как-то помочь им? – спросил Делагард. – Сделайте что-нибудь… Я знаю… Уверен, вы можете, док, вы все можете…

В голосе Нида звучала непривычная настойчиво-льстивая просьба. Такого раньше за ним не замечалось.

Лоулер привык к тому, что больные часто приписывают врачу почти божественную силу и возможности и ждут от него чудес. Но странно другое: почему судовладельца так беспокоит состояние этих ныряльщиков? В самом деле, что здесь происходит? В одном сомневаться не приходится – Делагард не чувствует себя виноватым. В случившемся можно обвинять кого угодно, но только не его.

– Я не лечу ныряльщиков, – холодно ответил Вальбен. – Мне все-таки ближе люди. И даже в этом случае мне далеко до Господа Бога.

– Ну, постарайтесь… Сделайте хоть что-нибудь. Пожалуйста.

– Один из них уже мертв. Меня не учили искусству воскрешения. Вы хотите чуда? Тогда идите и приведите своего друга-священника.

– Господи! – пробормотал Делагард.

– Вот-вот… Чудеса – это его специальность, но никак не моя.

– Господи! Господи!

Лоулер попытался нащупать пульс в области шеи ныряльщика. Неровное и медленное биение ощущалось с большим трудом. Значит ли это, что он умирает? Трудно сказать что-то определенное, ведь никто не знает, каков нормальный пульс у этого создания. Да и откуда это можно знать? «Единственное, что можно предпринять сейчас, – подумал Вальбен, – так это опустить их, пока они еще живы, на ту же глубину, где они недавно находились, а затем вытащить обратно, но на этот раз – медленно, чтобы они успели вывести из организма избыток азота. Вот только сделать это невозможно, потому что слишком поздно…»

В отчаянии Лоулер совершал какие-то бессмысленные, почти мистические пассы над скрюченными от боли телами, словно надеялся удалить пузырьки азота одними лишь жестами.

– На какую глубину они погружались? – поинтересовался доктор, не поднимая головы.

– Мы точно не знаем… Наверное, метров четыреста. Может, четыреста пятьдесят. В том месте рельеф морского дна неровный, а кругом – неспокойный океан… Поэтому нам оказалось трудно уследить, на какую отметку ушел трос.

«Черт! У самого дна… Это же откровенное безумие!» – подумал Вальбен и спросил:

– Что вы там искали?

– Самородки марганца, – охотно отозвался Делагард. – Также предполагалось, что там может быть и молибден, и, возможно, сурьма. С помощью совка на трале нам удалось вытащить со дна целый букет различных минералов.

– Ну и пользовались бы своим совком, – со злостью отрезал доктор, – а не ими.

Неожиданно Вальбен почувствовал, как по лежащему справа ныряльщику пробежала волна судороги, он скорчился, и не успел человек прикоснуться к млекопитающему, как тот умер. Другой продолжал судорожно извиваться, непрерывно постанывая.

Холодный гнев и ожесточение овладели Лоулером. Вольно или невольно, но он стал свидетелем убийства, убийства глупого и бессмысленного. Ныряльщики

– разумные существа (конечно, им далеко до джилли), гораздо умнее собак, лошадей и любого другого животного, обитавшего на старушке Земле. Вообще моря Гидроса переполнены созданиями, которых без всяких натяжек можно называть разумными. Именно это обстоятельство и относилось к числу наиболее удивительных и озадачивающих особенностей этого мира – в результате эволюции здесь появился не один-единственный вид существ, обладающих способностями мыслить, а несколько десятков.

У ныряльщиков существовал собственный язык, имелись имена, они жили особой разновидностью племенного строя. Но у них был один недостаток, который сильно отличал их от остальных существ Гидроса, – ныряльщики очень благодушно и даже дружелюбно относились к людям, быстро превращаясь в милых и шаловливых приятелей. Они легко выполняли различные задания и даже пробовали трудиться.

Теперь же, как выяснилось, их можно эксплуатировать до смерти.

В отчаянии Лоулер продолжал массировать тело того из ныряльщиков, в ком еще теплилась жизнь, надеясь в этой совершенно безнадежной ситуации удалить пузырьки азота из тканей. На какое-то мгновение глаза существа открылись, в них блеснула тень мысли, и оно произнесло пять-шесть слов на своем лающем гортанном наречии. Вальбен не понимал их языка, но смысл сказанного уловил: боль, горе, печаль, утрата, отчаяние и снова боль. Затем взгляд янтарных глаз ныряльщика стал бессмысленным, глаза остекленели, и он умолк.

Не прекращая массировать полубезжизненное тело гидранца, доктор произнес:

– Эти существа вполне приспособлены к существованию в океанских глубинах. Когда они полагаются на собственные физиологические механизмы, им не приходит в голову подниматься слишком быстро из зоны с повышенным давлением на поверхность. Благодаря этому ныряльщики прекрасно решают все проблемы с газообменом. Подобная истина известна каждому обитателю моря, независимо от степени их разумности. Даже губка «знает» об этом, не говоря уж о ныряльщиках… Признайтесь, как могло случиться, что эти трое всплыли так быстро?

– Они… Они запутались в тросах подъемника, – печально ответил Делагард, – и попали в сети. Мы ничего не подозревали, пока не подняли снасти на поверхность… Сделайте что-нибудь, прошу вас! Спасите их!

– Вон тот, с краю, тоже уже мертв. А этому осталось жить не более пяти минут. Единственное, что я могу сделать, – это сломать ему шейные позвонки и оборвать его мучения.

– Боже мой!

– Да уж! Господи, как все это мерзко!

Всего лишь небольшой по силе удар – и все закончилось. Лоулер застыл на несколько секунд. Он сгорбился и тяжело дышал, но, как ни странно, чувствовал какое-то облегчение от того, что ныряльщик умер. Затем доктор вылез из резервуара, отряхнулся и вновь обмотал вокруг тела кусок материи из морского салата. Единственное, что ему требовалось сейчас, – это хорошая доза вытяжки из трав, тех самых розовых капель, которые приносят с собой ощущение покоя и умиротворения. Да, и не помешала бы ванна после столь длительного пребывания в резервуаре с умирающими ныряльщиками. Но его предельная квота на принятие водных процедур уже исчерпана. Придется обойтись обычным купанием. Хотя Вальбен подозревал, что этого будет явно недостаточно, чтобы снова почувствовать себя чистым после всего произошедшего, но другого выхода не предвиделось.

Лоулер пристально взглянул на Делагарда.

– Конечно, это не первые ныряльщики, с которыми вы так обошлись, не так ли?

Его собеседник отвел глаза.

– Не первые.

– Вы хоть что-нибудь понимаете? Я знаю, у вас нет совести, но в голове что-то должно остаться… Какова судьба других несчастных?

– Они погибли.

– Да, конечно, зачем только я спрашивал? И что же вы сделали с их телами?

– Приготовил из них корм для животных.

– Великолепно! Сколько же их погибло?

– Это случилось так давно… Четыре, пять… Не могу припомнить.

– Скорее всего, их был целый десяток. Джилли известно об этом?

– Да. – Ответ прозвучал так тихо, что показалось, будто просто ветерок прошуршал в высохших водорослях.

– «Да», – передразнил коммерсанта Лоулер. – Нечего даже голову ломать! Аборигены, естественно, в курсе! Они всегда моментально узнают о всех наших идиотских поступках по отношению к местной фауне. И что же сказали джилли, когда узнали о ваших «подвигах»?

– Они предупредили меня, – Делагард произнес эту фразу немного громче угрюмым тоном нашкодившего школяра.

«Ну вот, – подумал Лоулер, – мы и добрались наконец до сути».

– Предупредили вас? О чем именно?

– Предупредили… Сказали, чтобы больше не использовал ныряльщиков в своих операциях.

– Но вы не послушались, судя по всему. Почему же, черт побери, вы снова это сделали после предостережения?!

– Мы изменили методы работы и не думали, что все так получится, – голос Делагарда сделался несколько более энергичным. – Послушайте, Лоулер, вы хоть представляете себе, насколько ценны самородки этих минералов? Они могут совершенно преобразить все наше существование в этой чертовой водяной дыре, которую какой-то идиот почему-то назвал планетой! Откуда мне было знать, что ныряльщики заплывут прямо в эту треклятую сеть подъемника? Заплывут да еще останутся там после сигнала о начале выборки?

– Ныряльщики оставались там не по своей доброй воле! Скорее всего, они запутались. Разумные животные такого типа никогда не пойдут на такой шаг по собственной воле: ведь сеть поднимается со скоростью метр в секунду. Причем с большой глубины!

Делагард бросил на Вальбена взгляд, исполненный откровенного вызова, и пробурчал:

– Все произошло так, как я рассказывал. Причины произошедшего мне неизвестны. – Но тень наглости мгновенно исчезла, и снова на доктора смотрели умоляющие, ожидающие чуда глаза. «Неужели он все еще питает какую-то надежду? Даже сейчас?» – изумился Вальбен. – Разве нет никакой возможности помочь им? Совсем безнадежно? Ведь вы могли спасти их?

– Ну, конечно, я мог! Я очень многое мог бы. Но, по всей видимости, находился не в настроении!

– Извините. Я сказал глупость. – Коммерсант выглядел почти сконфуженно.

– Понимаю, вы сделали все, что в ваших силах… Послушайте, я могу в качестве оплаты послать вам что-нибудь в ваш ваарг… Например, упаковку бренди из трав или несколько хороших корзин… А может, полуфабрикатов для бифштексов из мяса бангеров на целую неделю…

– Бренди… – повторил Лоулер. – А что? Неплохая идея. Я смогу напиться и позабыть обо всем, что здесь увидел. – На какое-то мгновение он закрыл глаза. – Кстати, джилли известно, что у вас сегодня ночью находились три умирающих ныряльщика.

– Известно?! Но вы-то откуда можете знать это?

– Я встретился сегодня утром с несколькими аборигенами во время прогулки по берегу залива, и они были так настроены, что мне показалось, джилли готовы оторвать голову не только с моих плеч. Гидранцы просто сходили с ума от гнева! А вы что, не видели, как они прогнали меня? – Лицо Делагарда неожиданно приобрело пепельно-серый оттенок, и он отрицательно покачал головой. – Да, да, прогнали! Но я ведь не сделал ничего дурного, кроме того, что, вероятно, слишком близко подошел к их электростанции. Но они раньше не считали эту территорию запретной… Поэтому пришлось задуматься и прийти к выводу… Да, да, не смотрите так удивленно. Их поведение напрямую связано со случаем с ныряльщиками!

– Откуда такие выводы?

– Вы считаете, есть и другие причины?

– Ладно. Тогда садитесь… Док, нам нужно поговорить.

– Только не сейчас.

– Послушайте меня!

– Не желаю ничего слушать! Понятно? Я не могу без толку тратить время… Существуют и другие дела. Наверное, меня уже ждут пациенты. Черт побери, в конце концов, я еще не завтракал.

– Док, подождите лишь секунду… Пожалуйста…

Делагард протянул к нему руку, но Лоулер отмахнулся. Внезапно Вальбена затошнило от жаркого сырого воздуха в сарае, смешавшегося со сладковатым запахом начинающегося разложения трупов. У него закружилась голова. Даже терпение и выдержка врача имеют свои пределы. Лоулер обошел Делагарда, словно столб, и вышел на улицу. Застыв у двери, доктор несколько мгновений стоял, покачиваясь и закрыв глаза. При этом он глубоко дышал и прислушивался к урчанию в пустом желудке и к скрипу пирса под ногами. Наконец Вальбен выплюнул что-то сухое и зеленое и уставился на собственный плевок, словно увидел нечто удивительное.

Господи! Ну и утро!

Наступил рассвет.

Сорве располагался вблизи экватора, и солнце здесь всходило над горизонтом очень быстро. Утреннее небо выглядело просто изумительно: ярко-розовые полосы перемежались с вкраплениями оранжевого и малахитового, разбросанными по небесному своду. «Как это похоже на саронг Делагарда», – подумал Лоулер.

Он уже полностью успокоился. Для этого многого не понадобилось – просто вышел из сарая и вдохнул свежего морского воздуха. Теперь в нем поднималась новая волна негодования, отдававшаяся неприятным резонансом во всем теле. Вальбен отвернулся, опустил голову и снова сделал глубокий вдох, стараясь избавиться от омерзительного ощущения гадливости. «Интересно, что мне нужно? – спросил сам себя доктор. – Наверное, поскорее добраться домой. Итак, дом, завтрак и капля или две наркотической вытяжки из трав… После этого можно приниматься за обычную повседневную работу». Облегченно вздохнув, он стал подниматься по склону.

А в глубине острова уже проснулись люди, засуетились и приступили к делам.

На Сорве никто не спал после наступления рассвета. Для сна существовала ночь, день полностью отдавался труду.

На обратном пути в свой ваарг, где ему предстояло ожидать очередную утреннюю партию как по-настоящему больных, так и хронических ипохондриков, Лоулер встретил и пожелал доброго утра значительной части всего человеческого населения острова. Здесь, на узком краешке Сорве, где жили люди, все постоянно сталкивались друг с другом.

Большинство из тех, с кем он здоровался, поднимаясь по пологому склону, были ему давно знакомы уже на протяжении десятилетий. Почти все население нынешнего человеческого поселка родилось на Гидросе, а более половины людей появилось и выросло прямо здесь, на этом острове, кстати, как и сам Лоулер. Поэтому о большинстве из них нельзя сказать, что они по собственной воле решили провести свою жизнь на чуждом им «водяном шарике». Сама Судьба соизволила распорядиться ими. Так что другого варианта просто не существовало. Лотерея жизни в момент рождения выдала младенцу билетик на Гидрос, и если он оказался здесь, то уже не мог покинуть планету ни под каким предлогом – здесь не имелось космодромов и не было другого способа сбежать отсюда, кроме как отправиться в мир иной. Появившись на Гидросе, вы будто приговаривались к пожизненному заключению. Представьте себе, насколько необычно обитать в Галактике, полной обжитых и более пригодных для человека планет, и не иметь возможности выбрать место жительства.

Но ведь существовали и другие, те, кто залетел сюда из иных миров в космическом челноке и у кого все-таки имелось право выбора, кто мог отправиться в любую точку Вселенной и, тем не менее, предпочел прибыть на Гидрос, заранее зная, что пути назад нет. Вот это уже выглядело совсем странно!

Даг Тарп, руководивший работой радиостанции и немного «подхалтуривавший» в качестве дантиста (а иногда и помогавший Лоулеру как анестезиолог), оказался первым, кого встретил доктор по пути домой. Даг выглядел невзрачно: маленький нескладный человечек с красноватым лицом, очень хрупкого телосложения, с тощей шеей и крупным острым крючковатым носом, возвышавшимся между маленькими глазками и тонкими, почти незаметными губами.

За ним по тропе следовал Свейнер, ремесленник и стеклодув, невысокий старичок весь в бородавках и наростах, и его половина, тоже покрытая бородавками и наростами, выглядевшая, словно сестра-близнец. Некоторые из новых поселенцев полагали, что так оно и есть, но Лоулер-то знал наверняка, кем эта парочка приходится друг другу. Дело в том, что жена Свейнера была родной сестрой Вальбена, а с самим Свейнером их не связывали никакие, даже отдаленные, родственные отношения.

Эти старички, как и Тарп, родились на Гидросе, на острове Сорве. Обычно люди-гидранцы не женились на женщинах со своего клочка тверди, Свейнер пошел наперекор традициям. Это – вместе с поразительным сходством супругов

– и породило вышеназванные слухи.

Вальбен уже находился неподалеку от центра острова, представлявшего собой высокую главную террасу. К ней вел широкий псевдодеревянный скат, потому что на Сорве не существовало лестниц: джилли с их толстыми короткими и не слишком проворными ногами не могли пользоваться ими. Доктор быстрыми шагами взошел на скат и поднялся на террасу – плоскую полосу из плотных и твердых, прочно связанных волокон морского бамбука, покрытую лаком. Это сооружение покоилось на решетке из тяжелых черных бревен, изготовленных из древовидных водорослей. По настилу проходила узкая центральная дорога острова. Если вы сворачивали с нее направо, то попадали в ту часть Сорве, где жили джилли; поворот налево приводил в район трущоб, где обитали люди.

– Доброе утро, господин доктор, – пробормотал Натим Гхаркид, находившийся примерно в двадцати шагах от Вальбена, и почтительно уступил дорогу.

Гхаркид прибыл на Сорве четыре или пять лет назад с какого-то другого острова. Его внешность располагала к общению: приятное ласковое лицо с такими же притягательными глазами, гладкая кожа темного цвета, ровная спокойная манера разговора. Ему до сих пор не удалось приспособиться к стилю жизни человеческой общины на этом клочке тверди. Он занимался торговлей водорослями и сейчас шел на свою обычную работу – собирать «товар» на отмелях.

Большинство же людей на Гидросе обладало сразу несколькими профессиями. Это было вполне объяснимо: при такой небольшой численности населения каждый должен владеть целым рядом специальностей. Но Гхаркида, казалось, это совершенно не волновало. Например, Лоулер являлся не только главным – и практически единственным – врачом на Сорве; он занимался фармакологией и метеорологией, владел похоронным бюро и, по мнению Делагарда, считался неплохим ветеринаром. Однако Натима, кроме сбора и продажи водорослей, ничего не интересовало. Вальбен полагал, что этот человек тоже родился на Гидросе, но не был уверен полностью в своих умозаключениях: Гхаркид редко говорил о себе. В Натиме желание стушеваться, не бросаться в глаза проявлялось в большей степени, чем в ком угодно другом из людей, известных доктору. Он выглядел тихим, терпеливым, трудолюбивым, дружелюбным и… непостижимым, словно загадочное молчание невидимки.

Проходя мимо друг друга, Лоулер и Гхаркид обменялись чисто формальными «автоматическими» улыбками.

Затем на дороге появились одна за другой три женщины, все – в одинаковых зеленых одеяниях: сестры Халла, Мариам и Фекла, которые пару лет назад создали некое подобие монастыря у самой оконечности острова, за лачугой старьевщика, где сваливали разные кости; из них затем получали известь, а из извести – мыло, чернила, краску и химические вещества для самых различных целей. Обычно это место никем лишний раз не посещалось, кроме собирателей отходов. Сестры, поселившись за свалкой костей, оказались застрахованными от всякого рода незваного вмешательства в их уединенную жизнь. И тем не менее, сам выбор сего места был весьма необычен. С тех пор, как они организовали свою обитель, женщины старались как можно реже общаться с мужчинами. К этому времени в «монастыре» уже жило одиннадцать представительниц прекрасного пола, то есть почти треть всего женского населения Сорве – очень странное явление, можно сказать, уникальное в короткой истории острова. В голову Делагарду приходили всякие грязные мысли по поводу того, что творилось на территории обители. Вполне возможно, он не так уж и далек от истины.

– Сестра Халла, – произнес Лоулер, поочередно приветствуя всех троих, – сестра Мариам. Сестра Фекла.

В ответ они взглянули на него так, словно он сказал нечто гадкое и непотребное. Вальбен пожал плечами и пошел дальше.

Впереди находился главный резервуар, крытая круглая емкость в три метра высотой и в пятьдесят – шириной, сложенная из лакированных свай, изготовленных из водяного бамбука и скрепленных ярко-оранжевыми обручами из волокон водорослей. Внутри этот огромный бак люди просмолили красной смолой, добытой из морских огурцов.

Из резервуара выходил целый лес труб и веером тянулся до вааргов, которые располагались почти рядом. Емкость, наверное, являлась самой важной постройкой в поселке. Ее соорудили первые люди, оказавшиеся здесь пять поколений назад, в начале XXIV века, когда Гидрос использовался в качестве планеты-тюрьмы, куда ссылали самых отпетых каторжников. Теперь бак нуждался в постоянном ремонте, бесконечном просмаливании, проконопачивании и новых креплениях-стяжках. По крайней мере, десять последних лет шли настойчивые разговоры о том, чтобы заменить его более элегантной конструкцией, но практически в этом направлении ничего не делалось, и Лоулер сомневался, что эта задумка претворится в жизнь. Тем более, старый резервуар до сих пор вполне удовлетворял нужды жителей острова.