Текст книги "Волшебники Маджипура"

– А-а, понятно. Что ж, значит, я поставил пять крон на дегустатора яда Дантирии Самбайла! Мандралиска, так вы, кажется, сказали, его зовут?

– Я с удовольствием поставлю пятерку против него из одной лишь неприязни к этому человеку, – сказал Септах Мелайн, подбросив в воздух сверкающую монету. – Этому Мандралиске, как я слышал, вышибить дух из человека так же легко, как и оттолкнуть прохожего на дороге. Я ставлю на мальчика в алом.

– Престимион, что касается этого моего сна… – вновь заговорил Свор тем же тихим напряженным голосом. – Если вы позволите…

Престимион нетерпеливо повернулся к нему.

– Неужели он был настолько ужасным, что вы должны излить его содержание мне прямо сейчас? Ладно, Свор, валяйте. Валяйте! Расскажите его, и покончим на этом.

Маленький человечек запустил пальцы в тугие завитки своей короткой черной бороды; его лицо приняло самое кислое из доступных ему выражений, так что густые нависающие брови сошлись над переносицей, образовав единую линию.

– Мне приснилось, – сказал он после небольшой паузы, – что старый понтифекс наконец умер, и лорд Конфалюм прибыл в Тронный двор, перед всеми нами провозгласил вас короналем, снял с головы корону Горящей Звезды и, держа ее в руках, протянул вам.

– Пока что я не вижу ничего ужасного, – вставил Престимион.

На поле друг перед другом неподвижно застыли четыре пары бойцов на дубинках. Вместо боевых палиц они держали в руках нетолстые гибкие палки из легкого дерева ночной красавицы.

– Вызывайте противников! – отдал команду судья. – Приготовились! Бой!

Как только раздался сигнал к началу соревнований, Престимион подался вперед, всем корпусом покачиваясь в такт движениям бойцов и четкому ритму стремительно мелькавших дубинок. Этот спорт требовал не столько силы, сколько внимания, скорости реакции и ловкости движений запястья. Палки, имитировавшие боевые палицы, были настолько легки, что ими можно было фехтовать быстрее, чем самой легкой рапирой. Необходимо заранее и точно угадывать действия противника, едва ли не читать его мысли; в противном случае шансов парировать удары почти не оставалось.

Тем временем Свор, почти вплотную придвинувшись к Престимиону, продолжал свой рассказ:

– Принц Корсибар стоял напротив вас в зале, и его рука уже поднялась, готовая изобразить знак Горящей Звезды в тот момент, когда лорд Конфалюм возложит корону вам на голову. Но прежде, чем это свершилось, в зал вступил мертвый понтифекс Пранкипин.

– Очень странное видение, – вставил Престимион, слушавший своего сподвижника вполуха. – Но ведь это был всего лишь сон. – Он повернулся к Септаху Мелайну и с усмешкой толкнул его локтем: – Посмотрите, как дегустатор яда ловко машет палкой! Боюсь, что ваш мальчик в алом пропал. А вместе с ним и ваши пять крон.

Резким жестким голосом, в котором появилась редкая для Свора настойчивость, герцог перебил Престимиона:

– Принц, дальше я видел, как старый понтифекс подошел к лорду Конфалюму и небрежно забрал корону у него из рук Он направился с ней не к вам, а к принцу Корсибару и вложил корону прямо в его поднятые руки, так что Корсибару оставалось лишь возложить ее себе на голову. Что Корсибар без малейшего колебания и сделал, а все мы ошеломленно застыли на месте. Но корона была на его голове, а тот, кто носит корону – король. Так что выход у нас был только один: преклонить перед ним колени и прокричать традиционное приветствие: «Корсибар! Лорд Корсибар! Да здравствует лорд Корсибар!» Внезапно зал окрасился цветом огня – нет, цветом крови, яркой свежей крови – и я проснулся в поту с головы до ног. Но через некоторое время я снова заснул и увидел тот же самый сон, до мельчайших деталей совпадавший с первым.

– Значит, лорд Корсибар… – нахмурившись, сказал Престимион. – Во сне все возможно, Свор.

– Алый! – вдруг завопил Септах Мелайн. – Алый! Ну же, алый! Давай, алый! – А затем он застонал и выругался, когда дегустатор яда внезапно выполнил несколько ловких финтов, заставив противника раскрыться и перенести вес не на ту ногу, а затем обрушил на него серию молниеносных ударов.

– Божество благосклонно к вам! – сказал Септах Мелайн, с кривой улыбкой вкладывая монету в руку Престимиона.

– Я понял его возможности еще до начала соревнований, глядя на его движения. Он в этом деле на три головы выше любого юноши, которого я знаю, – ответил Престимион и добавил, снова повернувшись к Свору: – Забудьте об этом несчастном сне и следите за боями, Свор! Кто готов поставить десять крон против дегустатора ядов на следующий бой?

– Еще немного времени, Престимион. Если бы вы… – сказал Свор тем же самым заговорщическим тоном.

Настойчивость Свора начала раздражать Престимиона.

– Если бы я что?

– Я думаю, что обстоятельства более сомнительны, чем вы считаете.

Послушайтесь меня: тень этого сна скрыла и ваше и мое будущее, Я прошу вас, идите к короналю. Вы должны заставить его раскрыть карты, в противном случае мы неизбежно погибнем. Скажите ему, что опасаетесь предательства, и попросите немедленно, еще до наступления завтрашнего дня, объявить вас будущим короналем. А если он станет отказываться, настаивайте на своем, пока он не уступит. В случае необходимости пригрозите, что вы во всеуслышание объявите себя его наследником, не дожидаясь, пока он сам сделает это.

– Это немыслимо, Свор. Я не стану делать ничего подобного.

– Вы должны, Престимион. – Голос Свора превратился в полузадушенный шепот.

– Я считаю ваш совет неприемлемым и недостойным. Вынуждать короналя силой! Тревожить его, требуя защиты от каких-то призрачных опасностей! Угрожать ему, чтобы он объявил меня наследником! Это просто позор, это противно всем законам и традициям. С какой стати? Только лишь потому, что вы вчера на ночь переели угрей и видели дурной сон? Вы сами понимаете, что говорите?

– А если Корсибар захочет захватить корону своего отца в момент смерти Пранкипина, что тогда?

– Что-что? Захватить корону? – Глаза Престимиона округлились от изумления. – Он никогда не сделает ничего подобного! Вы что, считаете его вероломным преступником, Свор? У него и в мыслях нет ничего подобного! Между прочим, его не интересует корона отца. Никогда не интересовала. И никогда не будет интересовать.

– Я очень хорошо знаю принца Корсибара, – ответил Свор. – Может быть, вы забыли, что я в течение нескольких лет имел честь входить в его окружение. Вероломный… Нет, с этим я не соглашусь, но он с легкостью меняет курс при каждом новом ветерке. И с готовностью поддается лести. А есть люди, которые ради собственных великих амбиций были бы рады увидеть его короналем, и, возможно, они уже давно поют ему в уши, что он должен занять трон. А если петь эти серенады достаточно часто…

– Нет! – воскликнул Престимион. – Этого никогда не будет! – Он сердито взмахнул руками, словно отгонял от лица мошкару. – Сначала вруун морочил мне голову какими-то предзнаменованиями, а теперь вы. Нет, я не стану уподобляться суеверному крестьянину и руководствоваться предзнаменованиями. Закроем эту тему, Свор. Я люблю вас всем сердцем, но должен сказать, что сейчас вы сильно рассердили меня.

– Мой сон несет в себе зерно истины, принц. Будьте уверены, вам еще придется убедиться в этом.

– И если вы немедленно не выбросите этот дурацкий сон из головы, – продолжал Престимион, уже с трудом сдерживая гнев, – я возьму вас за бороду и зашвырну на другую сторону Арены. Клянусь вам, Свор, я так и сделаю. И покончим на этом. Вы слышите меня – покончим на этом! – Он напоследок обжег Свора яростным взглядом, повернулся к нему спиной и принялся с повышенным вниманием следить за происходившим на поле.

Но слова Свора никак не желали выходить у него из головы. Крошка-герцог, думал он, не имел никаких разумных оснований давать ему такой совет, подстрекать его к измене, чуть ли не к прямому восстанию на основе какого-то сновидения! Это совет труса, даже предателя, позорный и, мягко говоря, эксцентричный. И ко всему прочему дурацкий. Разве можно диктовать короналю, что ему следует или не следует делать! Да грозный Конфалюм наверняка просто уничтожил бы его, попытайся он выкинуть что-либо подобное! Нет, какая же глупость со стороны Свора настаивать на таком безрассудстве, такой дикой наглости – и все из-за того, что ему приснилось нечто странное…

Престимион помотал головой, словно стремясь отогнать все мысли о том, что сказал ему Свор.

8

Во второй, третий и четвертый дни Понтифексальных игр проводились гонки на скакунах, прыжки через обруч, метание молота и другие, менее интересные, состязания. Каждый день приезжая знать и несколько тысяч жителей Лабиринта собирались на Арене. И каждый день публиковались бюллетени из императорской опочивальни, слово в слово повторявшие друг друга: «Состояние его величества понтифекса остается неизменным». Как будто состояние его величества, подобно погоде в Лабиринте, не способно самопроизвольно меняться и должно быть одинаковым ныне и до скончания времен.

Пятый, шестой и седьмой дни отводились для борцовских схваток. На них записались больше двадцати участников. Но всеобщее внимание сосредоточилось на финальном поединке, великом противостоянии двух знаменитых борцов – Гиялориса и Фархольта. Трибуны в этот день были переполнены, а когда двое неповоротливых на вид мужчин вышли на площадку, на Арене воцарилась полная тишина.

Каждого сопровождал маг. Спутником Фархольта был темнокожий пухлолицый хьорт, один из многочисленных волшебников, входивших в свиту лорда Конфалюма, а Гиялорис выбрал украшенного бронзовым шлемом геоманта из Тидиаса. Эти двое расположились перед площадкой, отвернулись друг от друга и приступили к длительной и сложной процедуре, состоявшей из чтения заклинаний, вычерчивания на земле невидимых линий и обращения к невидимым силам, пребывавшим где-то вверху.

Септах Мелайн указал на Гиялориса, который, стоя на коленях с закрытыми глазами и склоненной головой, выполнял мистические пассы, пока его геомант продолжал свой ритуал.

– Наш друг, похоже, принимает все эти штуки близко к сердцу? – с раздражением в голосе спросил он.

– Мне кажется, что куда ближе, чем его противник, – ответил Престимион.

И действительно, Фархольт, казалось, ожидал завершения этого волшебного вздора с таким же нетерпением, как и сам Престимион. Наконец маги удалились, а Фархольт и Гиялорис сбросили одежды, обнажив свои мощные тела, и остались в одних лишь набедренных повязках. Кожа у обоих была густо намазана жиром морского дракона, что должно было помешать противнику держать захват. В сиянии ламп, заливающих Арену ярким светом, на руках и спинах обоих борцов с изумительной рельефностью выделялись мощные мышцы, вызывая у зрителей вздохи зависти и крики восхищения.

– Вы будете бороться до трех падений, – объявил судья, чиновник из администрации понтифекса по имени Хайл Текманот. Достаточно крупный человек, он казался едва ли не карликом по сравнению с великанами-борцами. Он по разу хлопнул каждого из соперников ладонью по плечу.

– Это сигнал, что вы выиграли схватку и должны ослабить захват. А это, – он хлопнул каждого дважды подряд, – означает, что ваш противник не в состоянии продолжать схватку из-за травмы и вы должны немедленно отпустить его и отойти в сторону. Понятно?

Фархольт направился к северной стороне площадки, Гиялорис – к противоположной. Над ареной раздались пронзительные медные голоса габек-горнов. Оба борца поклонились расположившемуся в центральной ложе короналю, другим знатнейшим властителям планеты, занимавшим места по соседству с ложей Конфалюма, и, наконец, распорядителю Игр принцу Гониволу, в одиночестве взиравшему на происходящее сверху.

– Пусть состязание начнется! – торжественно прокричал Хайл Текманот, и борцы ринулись друг на друга, как будто намеревались не бороться, а убивать.

Их могучие тела встретились в центре площадки с такой силой, что звук удара разнесся по всей Арене. У многих зрителей даже сложилось впечатление, что оба гиганта сами опешили от столкновения, вполне способного сокрушить кости среднего человека. Но они мгновенно опомнились и встали лицом к лицу, твердо упершись ногами в землю; каждый цепко взял противника руками за плечи, и оба напряглись, стремясь неожиданным толчком вывести соперника из равновесия и швырнуть на землю. На протяжении нескольких неизмеримо долгих секунд они стояли в динамичном напряжении, готовом в любой момент взорваться резким движением. Можно было разглядеть, как Фархольт что-то шепчет противнику, можно было даже уловить резкие, хрипловатые звуки его голоса. Гиялорис смотрел на него с заметным удивлением, но затем в его глазах сверкнула ярость, и он ответил таким же холодным и резким тоном. Но, как и Фархольт, он говорил слишком тихо, для того чтобы со стороны можно было разобрать хоть одно слово.

А борцы все так же стояли, обнявшись крепче двух друзей. Ни один не мог поймать противника на ошибке. Они были, пожалуй, равны по силам. Фархольт на целую голову выше ростом, с более длинными, чем у Гиялориса, руками; Гиялорис намного тяжелее противника и шире его в плечах и груди. Минута шла за минутой, но, несмотря на все мощные, но практически незаметные со стороны усилия, ни один из них не мог заставить соперника коснуться земли. Оба непроизвольно издавали громкое хриплое рычание. Мышцы на их руках и спинах напряглись так, что выпирали неестественными горбами, словно готовые вот-вот прорвать кожу. Пот ручьями стекал по блестящим от жира телам. Вот Гиялорис, казалось, заставил Фархольта покачнуться, но тот устоял, удержался на ногах, и теперь уже тело Гиялориса слегка отклонилось в сторону под напором Фархольта…

Соперники по-прежнему неподвижно стояли в обоюдном захвате. В толпе зрителей усиливался ропот. Чуть ли не все, кто находился в привилегированных ложах, поднялись на ноги и выкрикивали имя кого-либо из борцов. Престимион бросил взгляд в сторону ложи короналя и увидел, что и принц Корсибар стоит, не отводя взгляда от противников, и громко выкрикивает: «Фархольт! Фархольт!», а затем поймал себя на том, что и сам кричит во весь голос, поддерживая Гиялориса.

– Смотрите, – подтолкнул его Септах Мелайн, – похоже, Фархольт сдвинул его.

И действительно, Фархольт сумел-таки оторвать одну ногу Гиялориса от земли. Взгляд его стал совершенно диким, на побуревшем лбу набухли вены, но он продолжал напрягаться изо всех сил, чтобы полностью лишить противника опоры. Престимион увидел, что лицо Гиялориса внезапно побледнело, по контрасту с красно-коричневым Фархольтом он казался совершенно белым, и густые бакенбарды яркими коричневыми полосами выделялись на бескровных щеках.

На мгновение всем показалось, что Фархольт сможет оторвать Гиялориса от земли и, как вырванное с корнями дерево, швырнуть его на площадку.

Но в тот самый миг, когда левая нога Гиялориса уже готова была оторваться от земли, он молниеносным движением повернул ту, что уже утратила опору, и с такой силой подсек Фархольта под голень, что нога согнулась в колене и Фархольт потерял равновесие. Теперь уже ему грозила опасность падения. В отчаянных поисках опоры он засунул пальцы правой руки в раскрытый рот Гиялориса и резко дернул его за нижнюю челюсть. Рука сразу же окрасилась кровью, но чья это была кровь – Гиялориса или самого Фархольта – не мог бы сказать ни один из зрителей.

– Их нужно остановить, – чуть слышно пробормотал Свор. – Это не спорт, а бесчестная драка. Они убьют друг друга.

Гиялорис усилил захват, а затем резким рывком за оба плеча вывел Фархольта из равновесия и, не давая выпрямиться, швырнул так, чтобы тот всей тяжестью рухнул на спину.

Но Фархольт все же смог извернуться боком. Ухватив Гиялориса свободной левой рукой за шею, он потащил его за собой. Оба борца, крепко держа друг друга в мощных объятиях, ударились о землю так, что, казалось, Арена содрогнулась.

– Дави его, Гиялорис! – кричал Престимион. А из соседней ложи раздавался рев Корсибара:

– Фархольт! Ну же! Ну! Дожми его, Фархольт! Фаркванор, расположившийся в королевской ложе прямо за спиной принца Корсибара, подскакивал на месте и тоже вопил во весь голос, поддерживая брата. Узкое лицо Фаркванора сияло в предвкушении неотвратимой победы.

Однако ни одному из борцов опять не удалось получить преимущество. Ошеломленные тяжелым падением, они долго неподвижно, как бревна, лежали рядом, затем потихоньку начали приходить в себя и одновременно медленно сели, ошалело глядя друг на друга.

Гиялорис потирал челюсть и голову, Фархольт массировал колено и бедро. Они держались настороженно, готовые немедленно отскочить, чуть только противник попытается атаковать, но ни у того, ни у другого не было сил даже подняться. Хайл Текманот опустился на колени между ними и коротко переговорил с обоими. Затем судья вновь поднялся на ноги, подошел к краю площадки и провозгласил, глядя на принца Гонивола:

– Объявляю первое падение состоявшимся. Соперники отдохнут пять минут перед следующей схваткой.

– Можно вас на пару слов, принц? – Прокуратор Дантирия Самбайл перегнулся через невысокий барьер, отделявший его ложу от ложи короналя.

Корсибар, все еще мысленно переживавший перипетии жаркой схватки, только что происходившей перед его глазами, лишь взглянул в широкое лицо прокуратора, с которого никогда не сходило агрессивное выражение, и молча ждал, пока тот заговорит.

– Я поставил сотню реалов на вашего человека, – сообщил Дантирия Самбайл чрезмерно доверительным тоном близкого приятеля. – Как вы считаете, он сможет победить?

Эта ничем не обоснованная фамильярность вызвала у Корсибара приступ раздражения. Тем не менее он ответил спокойно:

– Я сам поставил на него пятьдесят. Но не больше вашего представляю, кто же возьмет верх.

Прокуратор указал в сторону дальней от него ложи, где Престимион был поглощен беседой с Септахом Мелайном и принцем Сирифорном.

– Мне сообщили, – так же по-свойски сказал он, – что Престимион поставил пятьсот реалов на Гиялориса.

– Королевская сумма, если это действительно так. Но вы уверены в достоверности сообщения? Престимион не любитель азартных игр. Пятьдесят крон были бы больше в его духе.

– Не крон, а реалов, и не пять десятков, а пять сотен, – возразил Дантирия Самбайл. – Никакой ошибки здесь нет. – Он откусил большой кусок от холодной жареной ножки билантуна, которую держал в руке, смачно прожевал, выплюнул несколько хрящиков, после чего вытер губы рукавом богато украшенной драгоценными камнями одежды и, устремив на Корсибара пристальный ледяной злой взгляд, небрежно заметил: – Ведь если человек заранее знает исход поединка, ставку нельзя считать азартной игрой, не так ли?

– Вы хотите сказать, что Фархольта подкупили, чтобы он проиграл? Клянусь Повелительницей, Дантирия Самбайл, вы совсем не знаете Фархольта, если допускаете, что он…

– Не подкупили. Опоили, вот что я слышал. Ядом, который действует постепенно, чтобы ослабить его силы к концу поединка. Конечно, это всего лишь слух. Мой виночерпий Мандралиска слышал разговоры об этом во время боев на дубинках, – Прокуратор широко улыбнулся. – Вы правы, Корсибар, это, конечно, не может быть правдой. А если даже и может, то что значит для таких людей, как мы с вами, потеря пятидесяти или сотни реалов… – Он подмигнул и добавил тем же заговорщицким тоном, каким начал разговор: – В любом случае это очень похоже на Престимиона – позаботиться о том, чтобы результат был в пользу его друга. Он проявляет заботу о своих друзьях всеми доступными ему средствами.

Корсибар безразлично махнул рукой, как будто хотел сказать, что подобные рассуждения совершенно его не касаются и вообще ему не по душе граничащие с клеветой подозрения прокуратора.

Принц никогда не искал общества Дантирии Самбайла. Да и вообще мало кто стремился сблизиться с ним. Несмотря на окружавшую прокуратора ауру величия, Корсибар всегда считал его не более чем ядовитым и нечистоплотным самовлюбленным монстром. Однако приходилось, конечно, считаться с тем, что Дантирия Самбайл был безраздельным собственником огромных наследственных владений на другом континенте и потому имел ранг великого принца. Он подчинялся короналю, по крайней мере номинально, но имевшееся в его распоряжении богатство было столь огромным и неисчерпаемым, что мало кто рисковал демонстративно пренебречь его компанией. Тем не менее Корсибару очень хотелось, чтобы прокуратор возвратился на свое место.

– Что ж, – бодро продолжал Дантирия Самбайл, – мы уже достаточно скоро сможем выяснить, есть ли в этом слухе хоть доля правды. Смотрите, смотрите: наши гладиаторы, кажется, готовы вступить во вторую схватку. – Корсибар только кивнул в ответ. – Я на вашем месте уделил бы больше внимания проделкам Престимиона, – не унимался прокуратор, похоже, не желавший оставить принца в покое. – До меня доносится много странных разговоров, касающихся его персоны, и не только насчет снадобий, которые подсовывают борцам. – Его тяжелые веки затрепетали с неожиданной грациозностью. – Кстати, вам известно, что он планирует устранить вас, как только станет короналем?

Эти спокойным голосом произнесенные слова вонзились в Корсибара подобно копьям.

– Что?!

– Ну да. Слухи об этом ходят повсюду. Как только он наденет на голову корону, с вами очень кстати произойдет несчастный случай. Скорее всего, что-нибудь на охоте. Вы же понимаете, что не в его интересах оставить вас в живых.

Корсибар чувствовал приступ глубочайшего отвращения.

– Вы несете несусветную и оскорбительную чушь, Дантирия Самбайл.

Лицо прокуратора залилось краской. Толстые губы вдруг превратились в две ниточки, он как-то напряженно нагнул голову, отчего шея стала казаться вдвое толще, а взгляд его удивительно нежных и задумчивых фиолетово-серых глаз словно окаменел. Но улыбка оставалась прежней.

– Ах, дорогой принц, не стоит сердиться на меня! Я лишь пересказываю то, что слышал, надеясь, что мои сведения могут вам как-то пригодиться. А то, что я слышал, сводится к одному: как только Маджипур окажется в руках Престимиона, вы погибнете.

– Это абсурд, – отрезал Корсибар.

– Посудите сами, если вы останетесь в живых, а царствование Престимиона сложится не слишком удачно, вы всегда будете для него угрозой. Неужели он захочет, чтобы весь мир говорил о великолепном сыне лорда Конфалюма, который сам мог бы стать короналем, но был отвергнут? О нет, нет, нет! Если положение ухудшится, а это вполне может рано или поздно случиться, кто-нибудь непременно поднимет крик «Убрать Престимиона, пусть короналем будет Корсибар» – и скоро это будут повторять все. Вы сказали, что Престимион не игрок Но вы представляете для него опасность, а он не такой человек, чтобы смириться с существованием риска, или угроз, или конкурентов, или вообще каких-то препятствий. А так.. Фатальный несчастный случай на охоте, неожиданно обломившиеся перила балкона, столкновение на дороге, что-нибудь еще в этом роде… Поверьте мне: я его знаю. В нас течет одна и та же кровь.

– Я тоже знаю его, Дантирия Самбайл.

– Возможно. Но, говорю вам, если бы я был Престимионом, я постарался бы как можно скорее избавиться от вас.

– Если бы Престимион был вами, то, очень вероятно, он так и поступил бы, – ответил Корсибар. – И я благодарю Божество за то, что он – не вы.

Над полем пронесся стон габек-горнов. «Лучше поздно, чем никогда», – сказал себе Корсибар, давно уже в нетерпении дожидавшийся этого звука. То, что он услышал, не лезло ни в какие рамки. Отвратительные сплетни, которые передавал прокуратор, вызывали в нем яростное отвращение, пальцы принца дрожали от гнева, как будто стремились выйти из подчинения и сомкнуться вокруг толстой шеи Дантирии Самбайла.

– Начало второй схватки, – заметил Корсибар, бесцеремонно отвернувшись от своего непрошеного собеседника. – И больше ни слова об этом, Дантирия Самбайл.

На сей раз Фархольт вышел из угла, исполненный решимости немедленно одолеть Гиялориса. Он сразу же рванулся к своему более тяжелому противнику и с внезапной неодолимой яростью принялся теснить того в его угол.

Гиялорис, похоже, был озадачен диким напором атаки Фархольта. Он выставил ногу вперед, а другой далеко уперся сзади и напрягся, чтобы удержаться на месте. В этот момент Фархольт немного отодвинулся назад и левым локтем нанес Гиялорису сильный удар в нос. Тот взвыл от боли, по лицу сразу же хлынула кровь. Гиялорис схватился обеими руками за переносицу, – Нечестно! – закричал Престимион, разгневанный явным нарушением правил. – Позор! Грубо!

Но Хайл Текманот и не подумал прервать поединок. Он, казалось, вообще ничего не заметил. А Гиялорис стоял, рыча от боли, и тряс головой, стремясь рассеять туман, окутавший его сознание после удара. Одну руку он выставил вперед, чтобы держать Фархольта на расстоянии, Фархольт немедленно воспользовался этим. Он ухватил противника за запястье и с силой вывернул, так что Гиялорис был вынужден выгнуться и послушно повернуться спиной к Фархольту. А тот молниеносным движением просунул обе руки под мышки противнику и, изо всей силы стиснув его грудь, резко нажал лбом на затылок Гиялориса, словно хотел сломать тому шею.

С трибун для зрителей простого звания донеслись возмущенные крики.

Свор вскочил на скамью и пронзительно вопил:

– Остановите его! Остановите его! Это убийство! А Престимион стоял, вцепившись обеими руками в барьер ложи, и, остолбенев от ужаса, смотрел, как под бешеным напором Фархольта все ниже и ниже склоняется голова Гиялориса.

Лорд Конфалюм повернулся к сыну:

– Корсибар, твой друг борется, как дикий зверь.

– Я бы сказал, что там два диких зверя. Но наш зверь, похоже, посильнее.

– Я недоволен этим поединком, – продолжал корональ. – Не борьба, а зверство какое-то. Кто все это организовывал? И почему Хайл Текманот ничего не делает? Или принц Гонивол?

Конфалюм привстал и поднял руку, намереваясь дать распорядителю Игр сигнал прервать поединок. Корсибар поймал отца за руку и потянул его на место. И действительно, грудная клетка Гиялориса оказалась слишком широкой, чтобы Фархольт мог надежно обхватить ее, и теперь оказавшийся в опасном положении борец изворачивался и готовился могучим усилием разорвать захват. А Фархольт, несмотря на свои длинные руки, был не в состоянии воспрепятствовать в этом своему противнику. Еще мгновение – и Гиялорис оказался на свободе.

Двое богатырей одновременно отскочили друг от друга и теперь короткими боковыми шагами передвигались по площадке. Каждый из них, внимательно следя за соперником, готовился к новой атаке. Гиялорис, похоже, уже готов был броситься на Фархольта, когда рука того молниеносным змеиным броском вылетела вперед и ударила прямо в залитый кровью нос соперника. Фархольт вложил в этот удар всю свою мощь и тут же. воспользовавшись тем, что Гиялорис на мгновение замер от боли, схватил противника за плечи и с огромной силой швырнул на площадку. Тот, не успев прийти в себя, рухнул как подкошенный, а Фархольт навалился на него и прижал к земле.

– Нечестно! – во весь голос закричал Престимион, колотя кулаками по барьеру ложи. А Корсибар оглянулся на Дантирию Самбайла и улыбнулся, приподняв бровь, как бы желая напомнить прокуратору о его заявлении, будто Престимион подсунул Фархольту какое-то вредоносное снадобье, которое должно помешать тому довести поединок до конца.

– Падение в пользу Фархольта, – провозгласил Хайл Текманот.

– Победа! – воскликнул Корсибар. – Победа! Сидевший рядом с принцем в королевской ложе Фаркванор визгливо вторил ему радостными воплями.

– Нет, – ровным голосом заявил Престимион. – Ни о какой победе Фархольта и речи быть не может! Ведь все видели, что он нанес Гиялорису по меньшей мере два запрещенных удара.

– Решение несправедливое, согласен, – отозвался Септах Мелайн. – Но вглядитесь в глаза Гиялориса. Он убьет Фархольта в третьей схватке.

– Убьет, причем, возможно, не только в переносном смысле, – резко бросил Свор. – Один из них наверняка прикончит второго. Разве это спорт? Ну посудите сами! Эти люди не борются друг с другом, они жаждут крови. Это вовсе не спортивный поединок. Престимион, здесь происходит что-то странное.

Ни Гиялорис, ни Фархольт не стали ждать, пока судья объявит третью схватку – она началась немедленно. Гиялорис одной рукой резко отодвинул удивленного Хайла Текманота в сторону и с ужасающим ревом ринулся на Фархольта. Но то, что они сейчас делали, даже отдаленно не напоминало борьбу. Они колотили друг друга кулаками, непрерывно нанося страшные удары. Рот Фархольта окрасился кровью. Он выплюнул несколько зубов. Гиялорис, продолжавший грозно реветь, снова бросился на него, но его встретил резкий удар коленом в пах, от которого он задохнулся от боли и отшатнулся. Теперь уже Фархольт налетел на врага, ногтями раздирая ему лицо и грудь. Гиялорис зарычал, как кровожадный ститмой, наводящий ужас на путников в северных горах, закрылся локтями, а затем, резко боднув головой, нанес Фархольту жестокий удар в лоб. Тот отлетел к краю площадки и остановился, покачиваясь.

Герцог Свор нетерпеливо схватил Престимиона за руку.

– Нужно немедленно прекратить этот ужас, принц!

– Согласен. – Престимион повернулся в сторону соседней ложи и, окликнув короналя, знаком предложил ему остановить поединок. Лорд Конфалюм кивнул и махнул рукой Гониволу.

– Ах, я прошу вас, кузен Престимион, – раздался из другой ложи веселый голос Дантирии Самбайла, – позвольте им довести бой до конца! Так приятно наблюдать за ходом столь самоотверженного поединка двух сильных и смелых мужчин.

Что касается принца Гонивола, то он взирал сверху на площадку для борьбы с рассеянным, почти отсутствующим видом, как будто перед ним суетились в пруду головастики. Он рассеянно поглаживал густую бороду, перебирал пальцами закрывавшие лоб курчавые волосы и никак не отреагировал на недвусмысленный жест короналя. Со стороны казалось, что принц Гонивол только сию минуту заметил, что на Арене что-то происходит.

А пока Гонивол пребывал в задумчивости на своем возвышении, Фархольт и Гиялорис, все так же грозно урча, вновь начали медленно сходиться с противоположных сторон площадки. Они одновременно оказались в центре и неуверенно протянули вперед полусогнутые руки.

Противники сейчас больше походили на пару пьяниц, решивших подраться после обильной попойки. Их движения выглядели неестественными. Оба они явно достигли пределов изнеможения. Гиялорис дотянулся концами пальцев до груди Фархольта и слегка нажал. Фархольт покачнулся – казалось, что он вот-вот упадет – и, пошатываясь, отступил на два шага. Затем он, волоча ноги, подался вперед и в свою очередь слегка толкнул Гиялориса, и уже тот зашатался и отступил. Судя по всему, у борцов совсем не осталось сил. Гиялорис еще раз толкнул противника, вложив в это движение ничуть не большее усилие, чем в первый раз, однако Фархольт во весь рост рухнул навзничь. Гиялорис свалился ему на грудь, в полубессознательном состоянии пытаясь провести захват.