Текст книги "Тайна королевы Елизаветы"

VI. Дворянин доказывает, что он актер

В комнате на одну минуту воцарилась зловещая тишина.

– Актер… – прошептал Антоний в ужасе, отворачиваясь от Геля.

– Превосходно сыграно! – воскликнул доктор, и в голосе его послышались радость и надежда. – Вы действительно очень похожи на сэра Валентина, только надо немного подрезать бороду. – Сказав это, он взял со стола большие ножницы и старательно подрезал Гелю бороду. – Теперь вы смело можете сойти за сэра Валентина, – продолжал он дальше, – особенно при свете фонаря и если вас увидят только мельком, но при дневном свете, конечно, дело иное; там ваша фальшивая борода прямо бросится в глаза каждому.

– Но ведь офицеру этому и не придется видеть ясно моего лица после того, как я выеду отсюда. Я не стану подъезжать слишком близко к нему. Он может слышать обо мне только от встречных, от хозяев гостиниц, где я буду останавливаться. А главное то, что, кроме этого офицера, никто, собственно, не знает хорошо в лицо сэра Валентина, так как он большею частью живет за границей. А меня знают только в Лондоне и Оксфордшире. Кто же выдаст меня моим преследователям?

– Но вы забыли, мой милый, – сказал доктор, – что как только заметят вашу фальшивую бороду, вас непременно задержат, как подозрительное лицо, и выдадут вашим преследователям. А те, как только убедятся в своей ошибке, сейчас же повернут обратно и прискачут опять сюда.

– Ну, это пустяки, – ответил Гель, – завтра же утром я войду в первую попавшуюся гостиницу, хорошенько укутав свое лицо, а затем в комнате сниму эту бороду, так что все подумают, что я побрился; мои преследователи скоро узнают об этом и подумают, что я сделал это нарочно, чтобы обмануть их и избегнуть преследования. Это еще более убедит их в том, что они напали на верный след.

– Да, но ведь если вы сбреете бороду, всякий увидит, что вы еще совсем молодой человек, и обман тотчас откроется?

– Но разве вы не знаете, что иногда даже старик, если сбреет бороду, кажется молодым человеком, а кроме того, при мне будет все тот же спутник, который и сюда приехал со мной и теперь сторожит на большой дороге, чтобы предупредить меня, если покажутся гонцы королевы. Его присутствие должно убедить их в том, что я все тот же человек, выехавший из ворот этого дома, но для того, чтобы это было еще вероятнее, пусть со мной поедет еще кто-нибудь из слуг сэра Валентина, ведь его слуг знают здесь в окрестности, наверное, даже лучше, чем его самого; к тому же он может быть мне полезен, указывая дорогу, так как нам придется ехать час-два, не останавливаясь, спасаясь от погони, чтобы она не успела догнать нас.

– Вы слышали, сэр Валентин? – спросил доктор, обращаясь к раненому.

– Все это безумие, по-моему, – отвечал больной слабым голосом. – Даже если бы это было возможно, я бы не позволил никому рисковать из-за меня жизнью, как хочет сделать этот юноша. Ведь они наверняка догонят вас, и тогда…

– Это еще вопрос, сэр Валентин, – ответил Гель спокойно.

– Нет, это только вопрос времени, а я хорошо знаю, что ждет тех, кто помогает бежать осужденному за измену. Ведь поступок этот сам по себе уже является изменой.

– Ну а представьте себе, что я должен бежать от правосудия, представьте себе, что я совершил поступок, достойный смертной казни, и поэтому только спасаю собственную жизнь?.. Разве мое бегство не спасет в таком случае нас обоих? Обманывая этих людей и наводя их на ложный след, я в то же время и сам спасаюсь от них, – сказал Гель, не стесняясь этой лжи, так как он только хотел уговорить сэра Валентина согласиться с его планом.

– Неужели это правда, Гарри? – воскликнул больной. – Но ведь в таком случае ты можешь еще бежать сам, пока не поздно, к чему тебе ждать этих людей и тем только увеличивать опасность, грозящую тебе? Я не хочу, чтобы из-за меня ты подвергался лишней опасности.

– Но ведь меня не поймают, сэр Валентин, неужели вы не верите в мою ловкость, в мою смелость? К чему же в таком случае моя молодость, мои сильные руки и ноги? Я всегда сумею уйти от них вовремя, но сначала хочу спасти вас и задержать их возвращение на десять дней. Если мне удастся в продолжение пяти дней увлечь их дальше на север по направлению к Шотландии, им понадобится потом еще пять дней, чтобы вернуться сюда.

– Но ведь это невозможно, Гарри, это безумие! – воскликнул сэр Валентин в то время как доктор молча шагал взад и вперед по комнате в глубоком раздумье, а Антоний стоял у дверей с притворно-равнодушным видом.

– Подумай, что тебе предстоит сделать. Ты должен убегать от своих преследователей и в то же время делать это так, чтобы они не теряли тебя из виду, и так в продолжение целых пяти дней, а затем еще ты должен суметь скрыться совершенно из их глаз и от погони. Это невозможно.

– Это своего рода чудесный спорт, сэр Валентин! – воскликнул Гель, и глаза его радостно засверкали. – По-моему, игра стоит свеч. Это – театральная пьеса, где я должен буду играть роль сэра Валентина, спасающегося от погони. Я докажу всем, что я превосходный актер. Послушайтесь меня и сделайте так, как я говорю, а я пойду к воротам и при появлении наших врагов живо вскочу на лошадь и поеду.

– Сэр Валентин сделает так, как вы хотите, – сказал доктор, очевидно, решившийся действовать как можно энергичнее, только бы спасти своего пациента, – но вам, наверное, нужны будут свежие лошади. Антоний сейчас приготовит вам их. Потом, вы говорили, что хотели бы взять с собой кого-нибудь из слуг сэра Валентина? Возьмите Антония, здесь в окрестности все его знают. А ты, Антоний, отправляйся седлать лошадей и пришли сюда Марию и Джона, пусть они помогут мне устроить нашего больного как можно удобнее в тайнике. Вы же, Мерриот, поезжайте прямо на север, как и говорили, мы со своей стороны сделаем все, что можем, если вы нам дадите десять дней сроку.

Говоря это, доктор подошел к стене, отдернул один из ковров, висевших на ней, и открыл тайник.

Антоний, все время хмурившийся, пока доктор отдавал ему приказания, стоял в нерешительности и вопросительно смотрел на своего господина.

– Послушайте, святой отец, – заговорил вдруг сэр Валентин.

При этих словах Гель вздрогнул, и, внимательнее посмотрев на доктора, он понял, что видит перед собой переодетого католического монаха, очевидно, тоже спасающегося от преследования королевы Елизаветы. По-видимому, он, однако, был настолько сведущ в медицине, что мог взять на себя лечение серьезной раны, полученной сэром Валентином.

– Теперь не время говорить и рассуждать, сын мой, – ответил монах. – Помните о тех, кого вы оставили во Франции, и пусть Антоний делает то, что я ему приказал.

– Ты слышал, Антоний, – заметил больной после минуты раздумья и колебания. – Приготовь лошадей.

– Трех, Антоний, – заметил Гель, который вдруг вспомнил, что драгоценное время уходит, и терять его нельзя, – наших двух лошадей я могу оставить вам.

– Возьми с собой побольше денег, Антоний, – сказал больной.

– У меня есть деньги, сэр, – заметил Гель.

– Но все равно, Антоний тоже должен взять деньги, возьми половину того, что ты найдешь у меня в шкафу; остальные деньги пригодятся мне на дорогу во Францию, если только ваш сумасбродный план удастся.

– Я могу поручиться за то, что вы в скором времени очутитесь во Франции, – сказал Гель.

– Да, нам приходилось совершать этот путь даже тогда, когда опасности грозили со всех сторон, – заметил сэр Флитвуд, посматривая на монаха. – А теперь, Антоний, запомни еще, что я тебе скажу. В случае, если этому юноше удастся уйти от своих преследователей, ты проводишь его во Францию ко мне. И тогда, если нам суждено еще встретиться в этом мире, я сделаю все на свете, чтобы отблагодарить тебя, Гарри: за твою привязанность и самоотверженность. Конечно, я знаю, что этот дом, где я теперь нахожусь, будет конфискован, и его отберут в казну, но ты сам видишь, Гарри, что я совершенно забросил свои здешние имения, в доме у меня теперь только трое слуг, тогда как раньше их было несколько десятков. Но зато все это время я заботился о том, чтобы устроиться как можно лучше во Франции, и если ты приедешь туда, Гарри, тебе не придется больше никогда испытывать нужды.

– Вы обо мне не думайте, сэр Валентин, – сказал Гель, – думайте только о себе, а пока я прощусь с вами и пойду помочь Антонию седлать лошадей, мы и так уже потеряли много времени.

Но сэр Валентин непременно хотел обнять своего спасителя и попросил молодого человека наклониться к нему. Когда тот исполнил его просьбу и поцеловал его, на глаза раненого навернулись слезы. Затем Гель обернулся к монаху, чтобы проститься и с ним. Тот молча подошел к стулу, на котором висел длинный черный плащ, снял его и подал Гелю со словами:

– Возьмите этот плащ, он принадлежит сэру Валентину и больше подходит к той роли, которую вы собираетесь играть. А теперь Бог да благословит вас, идите и не теряйте времени.

Не теряя ни минуты, Гель быстро вышел из комнаты и поспешил в конюшню, где Антоний уже седлал лошадей; он предложил ему заменить его в этом деле, с тем чтобы тот пошел и запасся нужными деньгами.

Антоний быстро исполнил его приказание и несколько минут спустя опять очутился в конюшне, где и стал помогать Гелю, внимательно выслушивая его поучения относительно того, что он должен делать, когда появятся гонцы королевы.

Когда лошади были оседланы, Гель быстро вскочил на одну из них, остальных двух он привязал к воротам, чтобы они были наготове, и поехал навстречу капитану Боттлю, чтобы уговориться с ним, как действовать дальше. Старик выслушал его очень внимательно, вполне согласился с его планом, и когда при свете фонаря, принесенного Антонием, увидел превращение, происшедшее в наружности Геля, он не мог не выразить ему своего одобрения.

– А что же этот старик, он, кажется, пуританин, едет тоже с нами? – спросил Боттль вполголоса. – Не особенно веселое общество, нечего сказать, вероятно, всю дорогу он будет проповедовать о том, что следует умерщвлять свою плоть, и мне придется сдерживаться, чтобы не всадить ему шпагу в горло. Но что это такое? Я слышу вдали топот копыт. Прислушайтесь-ка!

Гель действительно ясно услышал топот копыт по деревянному мосту, пересекавшему большую дорогу, ведущую из Лондона.

– Неужели это наши преследователи? – шепотом спросил Гель. – Они едут очень медленно.

– Но кто же, кроме них, может ехать теперь в такой поздний час? – ответил Боттль. – Они ведь думают, что им незачем торопиться, их жертва не уйдет от них.

– Однако куда это запропастился Антоний? – воскликнул Гель. – Без фонаря, который он унес с собой, все пропало. Мне важно, чтобы они видели мое лицо. Я возвращусь во двор и посмотрю, где он.

– Да, они, по-видимому, не торопятся. Послушайте: вот они остановились там, в самом городке, и, очевидно, расспрашивают, как проехать в Флитвуд.

– Да, вероятно, это нам и на руку, там они узнают про рану сэра Валентина.

Оба собеседника замолчали и стали прислушиваться, сердца их невольно бились сильнее, чем всегда. Гель испытывал теперь почти то же чувство, как перед представлением «Гамлета».

– Вот они поехали дальше, – воскликнул наконец Гель сквозь стиснутые зубы. – Ах, этот негодный Антоний, где же он?

– Тише, вот он идет.

Антоний действительно спешил к ним, он тоже услышал топот копыт и поэтому ускорил шаги.

– Скорее в седло! – крикнул ему Гель. – А теперь прошу меня слушаться и делать то, что я приказываю.

Говоря это, Гель медленно выехал на улицу; все трое остановились неподвижно около самых ворот, Антоний держал в руках фонарь, так что свет его падал прямо на лицо Мерриота. Все трое напряженно прислушивались к приближающемуся шуму копыт. Где-то вдали часы пробили восемь, и затем ясно послышался голос одного из всадников, тихо говорившего что-то своим спутникам.

– Пора! – воскликнул Гель, и они выехали дальше на дорогу, которая в этом месте была очень широкой. Они повернули направо, как бы собираясь ехать по направлению к Лондону. Стоило им проехать еще несколько шагов, и они столкнулись бы лицом к лицу с ехавшими всадниками, но Гель, как будто только что заметив их, вдруг сразу осадил лошадь. Антоний, как бы для того, чтобы лучше рассмотреть всадников, высоко поднял фонарь, так что вся фигура Геля была ярко освещена, а лицо его еще оставалось в тени. Гель наклонился вперед, приняв характерную позу сэра Валентина, и сделал вид, будто зорко всматривается в окружающую темноту. Сначала всадники тоже остановились как бы в удивлении; затем один из них внятно произнес: «Добрый вечер, сэр Валентин!»

Гель шепотом быстро отдал приказание своим спутникам, Антоний сейчас же круто повернул в другую сторону и поехал в северном направлении. Гель последовал за ним в сопровождении Боттля. Как только Гель убедился в том, что Кит следует за ним, он велел ехать как можно быстрее, и секунду спустя все трое неслись бешеным галопом, как будто за ними гнался сам дьявол.

– Остановитесь, приказываю вам именем королевы, – крикнул за ними тот же голос, который они только что перед тем слышали.

– Убирайся к черту, Роджер Барнет, – крикнул вдруг Кит Боттль, к немалому изумлению Геля.

– Ты знаешь его? – спросил он, продолжая мчаться вперед.

– Да, я знаю его, от него нечего ждать пощады, он хуже всякой ищейки. Слышите, как он ругается: его пистолет, вероятно, дал осечку. Вот теперь они понеслись за нами; очевидно, вся свора направилась по нашим следам.

– Слава богу! – воскликнул Гель. – Теперь сэр Валентин в безопасности; итак, охота началась, пять дней они должны гнаться за нами, не теряя нас из виду. Ах, черт возьми, фонарь Антония погас, надеюсь, что ты, старик, и без него найдешь дорогу.

VII. Мисс Анна Хезльхёрст

Не только Антоний, но и лошади его прекрасно знали дорогу и в темноте быстро неслись вперед. В скором времени направо от них показался лес, а налево парк. Погони уже не было больше слышно. Гель, зная, что лошади его свежее, чем у неприятеля, решил больше не гнать их и дать им отдохнуть, тем более что именно теперь надо было увлечь их как можно дальше от Флитвуда, так как только в таком случае они будут безостановочно преследовать их и не станут останавливаться, чтобы предупреждать местные власти о том, что они должны задержать беглецов. Во что бы то ни стало надо было теперь увлечь преследователей за пределы Флитвуда, а там всегда можно было найти время отдохнуть самим и дать отдохнуть лошадям, не подвергаясь риску быть пойманными.

– Расскажи-ка мне теперь про этого Барнета, – сказал Гель, обращаясь к Киту и пуская лошадей почти шагом, чтобы лучше слышать отдаленный гул копыт, свидетельствовавший о том, что преследователи все еще гонятся по их следам.

– Барнет – не только сыщик по ремеслу, но и по самому существу своему, – сказал Кит Боттль. – Я знаю его давно, лет пятнадцать тому назад мы служили вместе с ним под начальством сэра Френсиса Вальсингама. Мы вместе с ним выследили тогда несколько человек, государственных изменников.

– Так, значит, Барнет – человек опытный. Уверен ли ты в том, что он будет преследовать свою добычу до конца?

– Да, конечно, ведь для него вся суть жизни в этом, он гордится своим ремеслом, гордится тем, что никогда еще ни одна жертва не ушла от него. И действительно, насколько я знаю, ему всегда все удавалось, за исключением одного случая, где я подставил ему ногу, вот тогда-то мы и поссорились. Когда сэр Френсис Вальсингам умер, мы все еще оставались на службе, и я могу засвидетельствовать, что нам недурно жилось в то время, аресты происходили на каждом шагу, мы могли обвинить человека в каких угодно преступлениях, нам дана была полная власть сажать, кого хотим, в тюрьму. Нечего и говорить о том, что большинство старалось откупиться от нас деньгами; кому это не удавалось, тому приходилось очень плохо. Однажды я поссорился с Барнетом при дележе денег, которые мы получили от одного лорда, арестованного нами вследствие доноса на него другого лорда, давно враждовавшего с ним. Видя, что силой я ничего не добьюсь от Барнета, я решился прибегнуть к хитрости: я взял выкуп с этого лорда и ночью тихонько выпустил его на свободу. Трудно описать ярость Барнета, когда он узнал, какую шутку я сыграл с ним. Так как он обладал большими связями и мог повредить моей карьере, то мне и пришлось вскоре после этого оставить службу в тайной полиции и идти в солдаты.

– Смотри, старина, чтобы тебе не пришлось расплачиваться за старое на этот раз, если ему удастся захватить нас, – сказал Гель.

– Я знаю только одно, – ответил Кит Боттль, – он теперь ни за что не бросит погони за нами, так как узнал, что я принадлежу к тем, за кем он гонится. Он будет рад отомстить мне за прошлое. Весьма возможно, он даже подозревает, что именно я и предупредил сэра Валентина о грозящей ему опасности. Во всяком случае, он убедился теперь в том, что я хочу помочь государственному преступнику уйти от правосудия, и поэтому я сам являюсь таким же преступником. Воображаю, как приятно было бы Барнету привезти меня в Лондон как своего пленника. Теперь, когда он уже напал на наш след, он ни за что не оставит его, пока есть хоть малейшая надежда поймать нас.

Старый Антоний ехал все время молча впереди, не проронив ни единого слова. Гель обернулся к своим спутникам и сказал им:

– Господа, пожалуйста, не забывайте теперь, что я – сэр Валентин, но в то же время старайтесь сделать вид, что хотите скрыть этот факт от других. Поэтому называйте меня каким угодно другим именем и только изредка, как бы по ошибке, можете называть меня сэром Валентином. Это еще больше убедит всех, что я на самом деле сэр Валентин и только прикидываюсь другим человеком.

– Уста мои принуждены будут лгать, но пусть эта ложь падет на вашу голову, – проворчал Антоний довольно громко.

– Прекрасно, беру на себя ответственность, – спокойно возразил Гель.

А Кит Боттль прибавил:

– Чтобы ответственность эта была не слишком велика, часть ее беру на себя. Так-то, старый ворчун и трус!

Антоний проворчал еще что-то сквозь зубы, затем опять поехал молча вперед. Они ехали долго по горам и долинам, проезжая деревушку за деревушкой, то шагом, то неслись как молния. Они все время слышали за собой топот копыт и знали, что преследователи не отстают от них. Они проехали так целый час, то есть сделали почти около пяти миль и были уже близко от Стивенеджа, как вдруг Антоний заметил:

– Нам навстречу кто-то едет, сэр.

– Да, я слышу, – ответил Гель. – Кто же может ехать так поздно ночью? Надеюсь, что эти поздние путники не задержат нас.

Барнет со своими людьми ехал в полумиле от них, очевидно, он щадил лошадей, чтобы потом сразу напасть на них врасплох.

Малейшая остановка в пути могла теперь испортить весь план Геля, и поэтому он тревожно всматривался в ехавших им навстречу людей, которые подвигались довольно быстро; передовой всадник держал в руках фонарь. Когда они поравнялись, все поехали гуськом, чтобы дать другим дорогу, так как в этом месте приходилось ехать чуть ли не по тропинке; как только передний всадник поравнялся с Антонием и заглянул ему в лицо, он вдруг воскликнул с удивлением, оборачиваясь назад к кому-то:

– Ведь это дворецкий сэра Валентина, Антоний Ундергиль!

– Добрый вечер, Дикон, дай нам дорогу, – угрюмо проворчал Антоний, так как всадник вдруг повернул лошадь так, что загородил собой всю тропинку.

– Что это, никак твой господин? – спросил он, вглядываясь в Геля, который подъехал теперь к Антонию и заслонил его собой.

– А тебе что за дело? – крикнул Гель сердито.

– Это дело касается меня, – произнес вдруг голос, страшно поразивший Геля, так как он явно принадлежал женщине. – Это вы, сэр Валентин?

– А кому это интересно знать, позвольте спросить? – довольно вежливо произнес Гель.

– Мне, Анне Хезльхёрст, – ответил быстро женский голос, и говорившая выступила вперед.

Хезльхёрст? Гель сталь припоминать, где он слышал недавно это имя.

– Это вы, сэр Валентин? – повторил нетерпеливо тот же голос.

– Я не отрицаю этого, – ответил Гель.

– Так вот вам, убийца моего брата! – И, говоря это, женская фигура приблизилась вплотную к нему и ударила его изо всей силы плашмя своим мечом по лицу. При этом движении капюшон, покрывавший ее голову, откинулся немного назад, и Гель в эту минуту вспомнил, что Хезльхёрстом звали дворянина, с которым сражался сэр Валентин, и сообразил, что женское лицо, мелькнувшее перед его глазами, принадлежало той таинственной девушке, которая очаровала его в роковой вечер первого представления «Гамлета».