Текст книги "Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля"

– Я перепугал вас, – виновато произнёс он. – Непредвиденное затруднение – невозможность достать один из препаратов в приемлемо чистом виде – заставило меня прибыть в Лондон недостаточно подготовленным. Весьма сожалею о том, что предстал перед вами без тех красот, которые, вероятно, многое для вас значат, но для меня они имеют не большее значение, чем проливной дождь над океаном. Молодость всего лишь состояние организма, и она столь же преходяща, как и обморок, от которого вы только что очнулись, и, если единственная сила заключена в науке, сколь и легко возвратима. Я говорю вам всё это потому, что считаю, что сейчас я должен посвятить вас во все мои помыслы и планы. С самых юных лет я посвятил всего себя этому честолюбивому замыслу, и близок час, когда все мои усилия увенчаются успехом. В тех неизведанных краях, где я столь долго прожил, я собрал необходимые компоненты. Как мог, я оградил себя от возможных ошибок, и теперь прежняя мечта обретает реальные очертания. Когда я предложил вам в женихи своего сына, это была некая фигура речи. Тот сын, тот муж, Асенат, есть я сам, но не такой, каким вы видите меня сейчас, а возрождённый во цвет юношеских лет. Вы считаете меня сумасшедшим? Это типичная реакция невежественных людей. Я не стану это оспаривать, и пусть факты скажут сами за себя. Когда вы увидите меня очистившимся, преобразившимся и полностью обновлённым, когда вы признаете во мне перевоплощённом первое проявление человеческого гения, вот тогда я смогу добродушно посмеяться над вашим естественным, но преходящим недоверием и скептицизмом. Всё, что вы только можете ожидать: славу, богатство, влияние, очарование молодости вкупе с опытом и рассудительностью зрелости – всё это я смогу положить к вашим ногам. Не обманывайте себя. Я уже превосхожу вас во всём, кроме одного, и, когда я восстановлю в себе это недостающее звено, вы признаете во мне своего повелителя.

С этими словами он посмотрел на часы и сказал, что должен отлучиться, после чего, настоятельно посоветовав мне руководствоваться доводами разума, а не пустыми девичьими фантазиями, удалился. Я не смела даже шевельнуться. Наступил вечер, а я всё лежала там, куда он перенёс меня после обморока, закрыв лицо руками. Меня одолевали самые мрачные предчувствия. Поздно вечером он вернулся со свечой в руках и каким-то неприятно дребезжащим голосом велел мне подняться и идти ужинать.

– Неужели я обманулся в вашей стойкости? – спросил он. – Трусиха мне совсем не пара.

Я бросилась перед ним на колени и принялась слёзно умолять освободить меня от данного ему обещания, уверяя его, что я боюсь всего на свете и безнадёжно уступаю ему как в умственном развитии, так и в моральных качествах.

– Ну разумеется, – ответил он. – Я знаю вас лучше, чем вы сама, и я достаточно хорошо изучил человеческую натуру, чтобы понять значение этой сцены. Она адресована мне, причём тому мне, который ещё не прошёл трансформацию. Однако вам не стоит опасаться за своё будущее. Стоит мне достичь своей цели, как не только вы, Асенат, но любая из женщин Земли станет моей покорной рабыней.

После этого он приказал мне встать и пойти поесть. За столом он присоединился ко мне, угощал и развлекал меня, как гостеприимный и радушный хозяин. И лишь около полуночи он с изысканной вежливостью пожелал мне приятных сновидений, вновь оставив меня наедине со своими невесёлыми мыслями.

Во всех этих разговорах об эликсире молодости явственно прослеживались два главных посыла, и я терялась в догадках, какой из них отвергнуть. Если его высказывания и ожидания основывались на неких реальных фактах, если ему каким-то невероятным чудом удастся омолодить себя, то мне оставалось лишь умереть, чтобы избежать этого в высшей степени неестественного и богопротивного союза. Если же, с другой стороны, все эти разглагольствования представляли собой лишь плоды его воспалённого воображения, если же его безумие обострялось и усугублялось с каждым часом, то жалость становилась столь же тяжёлым бременем, сколь и моё противление этому браку. В этих лихорадочных размышлениях минула ночь, и их результатом явилось то, что наутро я в полной мере осознала всю безысходность моего фактически рабского положения. И хотя за завтраком он являлся воплощением любезности, очень скоро доктор заметил, что я чем-то опечалена, и его лицо тоже помрачнело.

– Асенат, – произнёс он, – вы и так мне уже очень многим обязаны. Вы на волосок от смерти, и ножницы – в моих руках. Моя жизнь полна трудов и забот, и я бы предпочёл – в его голосе отчётливо прозвучали металлические нотки, – чтобы вы встречали меня с более доброжелательным видом.

Повторяться ему не пришлось, поскольку впредь в его присутствии я вела себя с напускной весёлостью, за что он вознаграждал меня своим обществом и ещё более подробным посвящением в свои планы. В задней части дома он обустроил лабораторию, где день и ночь работал над своим эликсиром. Он частенько навещал меня в моей гостиной, иногда жалуясь на неудачи, но гораздо чаще взахлёб рассказывая об успехах. Его долгое присутствие становилось практически невыносимым, и столь же безрадостным становилось для меня осознание того, что жизнь уходит из него капля за каплей. Однако, несмотря на это, он беспрестанно распространялся о блестящем будущем и с юношеской самоуверенностью строил планы один грандиознее другого. Как я ему отвечала, я уже не помню, но мне всегда удавалось находить нужные слова и интонации, хотя само его присутствие вызывало у меня отвращение.

Неделю назад доктор явился ко мне с восторженным выражением на лице. Мне сразу бросилось в глаза, что он сильно исхудал.

– Асенат, – торжественно объявил он, – я выделил последний недостающий компонент. Через неделю наступит финальная, наиболее опасная часть эксперимента. Однажды вы уже стали невольным свидетелем провала подобного опыта. Именно эликсир стал причиной ужасного взрыва, когда вы ночью проезжали мимо моего дома, и было бы глупо отрицать, что проведение столь сложной последовательности химических реакций в многомиллионном городе чревато огромной опасностью. С этой точки зрения я очень жалею, что покинул своё жилище посреди пустыни. С другой же стороны, мне удалось выяснить, что кратковременная неустойчивость эликсира в момент проведения опыта была обусловлена скорее недостаточной степенью очистки составных частей, нежели их сочетанием. Теперь же, когда я располагаю максимально чистыми компонентами, я почти не сомневаюсь в успехе. Через неделю, дорогая моя Асенат, наконец-то закончится долгое и томительное ожидание.

С этими словами он улыбнулся мне какой-то странной отеческой улыбкой.

Я улыбнулась в ответ одними губами, в то время как сердце моё сковал ледяной ужас. А вдруг его постигнет неудача? Или, что во сто крат хуже, опыт увенчается успехом? Что за жуткий и отвратительный подмёныш станет требовать моей руки? И была ли, в страхе думала я, какая-то доля истины в его хвастливых тирадах о том, что ему не составит ни малейшего труда сломить меня? Предположим, его опыт удастся. Предположим, он вернётся ко мне в обновлённом обличье, как вампир из легенды. Предположим, что благодаря какому-то дьявольскому очарованию… У меня закружилась голова, все мои прежние страхи исчезли, и я решилась выбрать худшую участь, нежели согласиться на этот безумный компромисс.

Мой ум заработал чётко и ясно. Присутствие доктора в Лондоне оправдывалось деятельностью общества мормонов. Часто в наших разговорах он с затаённым восторгом распространялся об этой организации, которой очень боялся, несмотря на то что имел там немалый вес. Он постоянно напоминал мне, что даже в грохочущем муравейнике Лондона за нами постоянно следит недреманное око из далёкой Юты. Его разношёрстные посетители – от простых миссионеров до ангелов-разрушителей – до того момента вызывали у меня лишь отвращение и страх. Я знала, что если моя тайна станет известна кому-то из старейшин, то судьба моя предрешена. И тем не менее, обуреваемая ужасом и отчаянием, я обратилась за помощью именно к визитёрам доктора. Однажды я перехватила на лестнице одного из миссионеров, человека невысокого звания, но не чуждого сострадания, наболтала ему кучу каких-то небылиц, чтобы как-то оправдать моё к нему обращение, после чего при его посредстве я вступила в переписку с семьёй отца. Они всей душой откликнулись на мои призыв о помощи, и в этот самый день я должна была совершить побег.

Всю прошлую ночь я просидела в своей комнате одетой, ожидая результата эксперимента доктора и приготовившись к худшему. В это время года ночи здесь короткие, и вскоре за окном забрезжил рассвет. Царившее в доме и вокруг него безмолвие нарушалось лишь звуками, доносившимися из лаборатории. Я прислушивалась к ним, постоянно глядя на часы, которые держала в руке, и ожидала условленного часа, снедаемая нетерпением и в то же время любопытством: чем же закончится опыт. Теперь, когда я знала, что могу рассчитывать на чью-то защиту, я начала в какой-то мере сочувствовать доктору и поймала себя на мысли, что даже желаю ему успеха. И когда несколько часов назад из лаборатории донёсся характерный хриплый возглас, я не выдержала, поднялась по лестнице и отворила дверь.

Доктор стоял посреди комнаты, держа в руках большую стеклянную колбу, на две трети заполненную какой-то ярко-жёлтой жидкостью. Его лицо светилось триумфом и восторгом. Увидев меня, он торжественно поднял колбу вверх.

– Победа! – воскликнул он. – Победа, Асенат!

И тут – то ли колба выскользнула из его дрожавших пальцев, то ли произошла спонтанная детонация – нас швырнуло в разные стороны. Меня ударило о дверной косяк, доктора отбросило в угол лаборатории. Мы пострадали от того же взрыва, который, очевидно, напугал вас на улице. Через мгновение от титанического труда, которому доктор посвятил всю жизнь, остались лишь осколки стекла да зловонные испарения, вырвавшиеся наружу сразу после того, как я выбежала из дома.

Дамский угодник
(окончание)

Благодаря живой манере изложения и драматическим сменам интонаций, рассказ девушки вызвал у Чаллонера целую бурю эмоций. Его воображение, при обычных обстоятельствах, возможно, не являвшееся особенно богатым, на сей раз буквально аплодировало как предмету повествования, так и его стилевым особенностям. Однако заложенное в нём рациональное начало не до конца верило этому поразительному рассказу. Это была великолепная история, вероятно правдивая, но именно её правдивость и вызывала у него большие сомнения. Мисс Фонбланк являла собой воплощение благородной дамы, а дама, безусловно, вполне могла исказить истинное развитие событий. Но как джентльмену тактично сказать ей об этом? Его настроение ухудшалось с каждой минутой, и настал момент, когда оно упало до нуля. После того как она умолкла, он ещё долго сидел с озабоченным выражением на лице, глядя прямо перед собой и тщетно пытаясь подобрать слова, чтобы поблагодарить её за рассказ. Он не испытывал ничего, кроме смутного желания как можно быстрее исчезнуть оттуда. Долгое молчание, с каждой секундой становившееся всё более неловким, внезапно было нарушено звонким смехом девушки. В нём взыграло уязвлённое самолюбие, он повернул голову и посмотрел на неё. Их взгляды встретились, и в её глазах он увидел такую неподдельную весёлость, что сразу успокоился.

– Как я понимаю, – начал он, – вы переносите все невзгоды с исключительной стойкостью и твёрдостью духа.

– Ах, неужели! – воскликнула она и разразилась ещё более заразительным смехом. Однако длился он недолго.

– Всё это, конечно же, прекрасно, – продолжила она, вмиг посерьёзнев, – однако я по-прежнему нахожусь в весьма печальных обстоятельствах, совладать с которыми, если вы откажете мне в помощи, мне будет весьма трудно.

При слове «помощь» Чаллонер снова помрачнел.

– Я всей душой на вашей стороне, – ответил он, – и счёл бы за счастье помочь вам. Однако положение наше более чем странно, и обстоятельства, на которые, уверяю вас, я никоим образом не могу повлиять, лишают меня удовольствия помочь вам… Разве что, – добавил он, ощутив некоторое просветление, – я мог бы предложить вам обратиться в полицию?

Она взяла его за руку и посмотрела ему прямо в глаза тяжёлым взглядом. Он с удивлением заметил, что впервые за всё время их краткого знакомства её лицо сделалось белым, словно полотно.

– Если вы поступите именно так, – произнесла она, – то, уж верьте моему слову, вы просто убьёте меня.

– Боже сохрани! – воскликнул Чаллонер.

– Ах, вот оно что! – вскричала она. – Я вижу, что вы не верите рассказанному мной и не придаёте особого значения опасностям, со всех сторон подстерегающим меня. Но кто вы такой, чтобы судить? Моя семья разделяет мои опасения, она тайно помогает мне, и вы сами видели, какого посредника и какое место они выбрали, чтобы снабдить меня средствами, необходимыми мне для бегства. Я признаю, что вы смелый и умный человек, к тому же вы произвели на меня самое благоприятное впечатление. Однако как вы можете ставить своё мнение выше мнения моего дядюшки, бывшего министра с огромным политическим опытом и человека, приближённого к Её Величеству? Если я сумасшедшая, то кто же тогда он? К тому же, мне кажется, у меня есть особые причины просить вас о помощи. Какой бы странной вам ни показалась моя история, вы знаете, что большая её часть – сущая правда. И если вы, слышавший взрыв и видевший мормона на вокзале, не поверите мне и откажете в помощи, к кому ещё мне тогда обращаться?

– Значит, он дал вам деньги? – спросил Чаллонер, которого волновал только этот аспект.

– Ага, выходит, я стала вам интересна! – воскликнула она. – Хотя, откровенно говоря, вы просто обязаны помочь мне. Если бы я хотела попросить вас о какой-то хлопотной, необычной или даже подозрительной услуге, я бы о ней даже не говорила. Но в чём же эта услуга? Совершить приятную поездку (за которую, если вам угодно, я заплачу) и передать от меня другой даме некую сумму денег. Что может быть проще?

– А сумма значительная? – поинтересовался Чаллонер.

Она достала из-за пазухи свёрток и с удивлением обнаружила, что так и не удосужилась пересчитать деньги. Разорвав обёртку, девушка высыпала на колени целый ворох банкнот. На подсчёт ушло некоторое время, поскольку купюры оказались самого разного достоинства. Наконец, приплюсовав к ассигнациям несколько золотых соверенов, девушка насчитала немногим меньше семисот десяти фунтов стерлингов. Вид такого количества денег произвёл мгновенный переворот в сознании Чаллонера.

– Сударыня, и вы намереваетесь доверить подобную сумму совершеннейшему незнакомцу? – поинтересовался он.

– Ах, вот вы о чём! – ответила она с очаровательной улыбкой. – Но я вас больше не считаю незнакомцем.

– Сударыня, – возразил Чаллонер, – я полагаю своим долгом кое в чём вам признаться. Хотя я и происхожу из весьма древнего и достойного рода – по материнской линии я являюсь прямым потомком Тюдоров, – я считаю себя не вправе скрывать от вас, что дела мои находятся в весьма плачевном состоянии. Я весь в долгах, и в карманах у меня практически пусто. Короче говоря, я сейчас нахожусь в таком положении, когда для множества мужчин значительная сумма денег представляет собой искушение, которому невозможно воспротивиться.

– Разве вы не видите, – ответила девушка, – что подобными словами вы развеяли мои последние сомнения. Возьмите их.

И с этими словами она сунула купюры в руки Чаллонеру.

Он долго сидел, держа ворох ассигнаций с таким растерянным видом, что мисс Фонбланк не смогла удержаться от смеха.

– Ну же, – подбодрила она его, – оставьте все сомнения и положите деньги в карман. И чтобы развеять последние следы недоразумения, назовите мне имя моего рыцаря, ибо мне весьма неловко использовать в разговоре с вами одни местоимения.

Если бы речь шла о даче взаймы, то на помощь молодому человеку тотчас пришла бы мудрость предков. Но под каким предлогом отказаться от столь доверительного поручения? Любой из рассмотренных им означал в лучшем случае неучтивость или даже оскорбление; к тому же сияющие глаза и дивная улыбка его спутницы уже пробили брешь в панцире осмотрительности, в который он обычно облачался. Всё это, размышлял он, может оказаться простой мистификацией, возмущаться по поводу которой было бы просто глупо. С другой стороны, взрыв, разговор в таверне и деньги в его руках, безусловно, служили доказательством существования некой серьёзной опасности, и будь всё это так, может ли он бросить её? Существовал двоякий риск: риск проявить чудовищное неуважение к даме и риск ввязаться в некую бесполезную затею. Весь её рассказ казался выдумкой, однако деньги были вполне реальны. Вся эта история отдавала авантюризмом, однако девушка являла собой воплощённое очарование, и её речь и манеры указывали на её принадлежность к высшему обществу. Пока он мысленно метался в поисках решения, он вдруг во всех подробностях вспомнил совсем недавний разговор. Не он ли обещал Сомерсету бросить вызов традициям и ввязаться в первое же приключение? Б него он уже почти ввязался.

Резким движением он засунул деньги в карман.

– Моя фамилия Чаллонер, – представился он.

– Мистер Чаллонер, – обратилась она к нему, – вы великодушно пришли мне на помощь, когда всё обернулось против меня. Хотя сама я персона незначительная, моя семья весьма влиятельна, и я не думаю, что вы пожалеете об оказанной мне услуге.

Чаллонер зарделся от удовольствия.

– Полагаю, что, возможно, пост консула, – добавила она, глядя на него с искренним восхищением, – консула в крупном городе, столице или где-то ещё… Однако мы теряем время, давайте же приступим к делу.

Она доверительно взяла его под руку, чем ещё больше расположила к себе, и, пока они шли по парку, она развлекала его шутками. Около Марбл-Арч они сели в кэб, который быстро довёз их до вокзала на Юстон-сквер. Зайдя в ближайшую гостиницу, они заказали великолепный завтрак. Первым делом юная дама попросила принести ей письменные принадлежности и торопливо набросала несколько строк, примостившись на углу стола, при этом не переставая одаривать своего спутника нежными улыбками.

– Вот вам рекомендательное письмо к моей кузине, – сказала она, сворачивая листок. – Хоть я её никогда и не видела, она слывёт весьма очаровательной дамой и признанной красавицей. Об этом мне доподлинно ничего не известно, но, по крайней мере, она очень добра ко мне, как и её отец-лорд и как вы – добрейший из всех, кто мне известен.

Она произнесла эти слова с необычайным жаром, одновременно заклеивая конверт.

– Ах! – вдруг спохватилась она. – Я уже запечатала письмо! Это не совсем вежливо, и всё же, сказать по-дружески, так даже лучше. В конце концов, я посвящаю вас в семейные тайны, и, хоть мы с вами уже старые товарищи, вы всё ещё незнакомы с моим дядюшкой. Поезжайте в Глазго по этому адресу на Ричард-стрит и, как только прибудете туда, передайте это письмо лично в руки мисс Фонбланк, поскольку именно этим именем она предпочитает называться. Когда мы встретимся вновь, вы мне расскажете, что вы о ней думаете, – добавила она лукавым тоном.

– Ах, – почти нежно отозвался Чаллонер, – она наверняка не вызовет у меня никакого интереса.

– Не делайте поспешных выводов, – вздохнула юная дама. – Кстати, я совсем забыла… Это очень по-детски, и мне весьма неловко об этом говорить… Когда вы встретитесь с мисс Фонбланк, вам надо выглядеть несколько нелепым, что на самом деле к вам нисколько не относится. Мы договорились с ней о пароле. Вам надо будет обратиться к дочери лорда со словами «Негритёнок влез на вяз», однако убедитесь в том, – рассмеялась она, – что аристократка назовёт вам отзыв. Ну-с, повторите заклинание.

– Негритёнок влез на вяз, – с явной неохотой пробубнил Чаллонер.

Мисс Фонбланк расхохоталась.

– Прекрасно! – воскликнула она. – Воображаю себе эту сценку!

– И какой же я услышу отзыв? – сухо поинтересовался Чаллонер.

– Я открою его вам в самый последний момент, поскольку начинаю замечать в вас диктаторские замашки, – звонко рассмеялась она.

Когда они закончили завтракать, она проводила молодого человека на платформу и купила ему пару иллюстрированных журналов и разрезной нож для бумаги. Она стояла на ступеньке вагона и о чём-то переговаривалась с Чаллонером, пока не прозвучал свисток. Девушка тут же шагнула в купе.

– Хоть ты чёрный, – белый глаз![3]3
  Nigger, nigger, never die, Black face and shiny eye (амер. детская считалочка).


[Закрыть] – заговорщически прошептала она и тотчас спрыгнула на перрон, смеясь во весь голос.

Когда поезд, пыхтя и фырча, проходил под огромной стеклянной аркой вокзала, этот её смех продолжал звенеть у него в ушах.

Положение Чаллонера было слишком необычным, чтобы казаться завидным. Ему предстояло пересечь всю Англию с юга на север с поручением весьма двусмысленного и даже нелепого свойства. И всё же, поскольку он дал слово, ему пришлось его выполнять. Теперь, мысленно оглядываясь назад, каким же лёгким выходом ему казался следующий: наотрез отказаться от предложения, вернуть деньги и отправиться по своим делам свободным, беззаботным и счастливым человеком! Но сейчас это было невозможно: чаровница, околдовавшая его своими взглядами, исчезла, взяв с него слово чести, и, поскольку она не оставила ему никаких своих координат, она отрезала ему все пути отступления на случай, если он передумает и решится вернуть деньги. Он не прикасался ни к разрезному ножу, ни к журналам, поскольку это ещё больше усугубило бы его и без того подавленное состояние. Поскольку в купе он был единственным пассажиром, то целый день тоскливо смотрел на проносившиеся за окном пейзажи и достиг высшей степени самоуничижения задолго до того, как сошёл на станции «Св. Енох».

Он сильно проголодался и, следуя своим привычкам, предпочёл бы поужинать и немного отдохнуть, сбросив усталость, однако слова юной дамы и его собственное нетерпение лишь подхлёстывали его. Поэтому он быстрыми шагами продолжил свой путь в летних сумерках, расцвеченных редкими фонарями.

Место, куда он направлялся, когда-то представляло собой череду загородных вилл, расположенных на небольшом взгорье. Но город разрастался, и этот некогда пасторальный уголок оказался в окружении лабиринтов улиц. С вершины холма тесно прижатые друг к другу дома, населённые беднотой, с бельевыми верёвками, натянутыми вдоль каждого второго окна, словно прибрежные утёсы, нависали над виллами с их крохотными садиками. И всё же, несмотря на городской шум и чад, эти домики, украшенные оконными жалюзи и псевдоклассическими портиками, хранили какое-то неуловимое очарование и ностальгически напоминали о прошлом.

Нужная Чаллонеру улица оказалась абсолютно пустынной. Откуда-то издалека доносился шум города, но сама Ричард-стрит казалась вымершей. Её вид произвёл на молодого человека удручающее впечатление, и снова, как на улицах Лондона, он поразился размерам городской пустыни. Когда же он подошёл к нужному дому и после недолгих раздумий позвонил, ему стало не по себе.

Звонок оказался столь же старым, как и сам дом. Его тонкие, переливчатые трели долго оглашали здание, пока не смолкли где-то в задних комнатах. После этого медленно отворилась внутренняя дверь, и в коридоре послышались мягкие осторожные шаги. Чаллонер, рассчитывая, что его сразу же впустят внутрь, достал письмо и изобразил на лице вымученную приветливую улыбку. Каково же было его удивление, когда шаги смолкли и после небольшой паузы снова направились в глубь дома. Молодой человек вновь яростно дернул ручку звонка, и снова до его чуткого слуха изнутри донеслось шарканье ног, и опять трусливый страж подошёл к двери и удалился. Чаша терпения гостя начала переполняться, и, проклиная всё семейство Фонбланков до десятого колена, Чаллонер развернулся и начал спускаться по ступеням. Возможно, за ним наблюдали из окна, и обитатель дома наконец набрался смелости, видя, что Чаллонер оставил свои тщетные попытки, и разум возобладал над страхами обладателя осторожных шагов. Как бы то ни было, не успел Чаллонер достичь тротуара, как замер, услышав звук отодвигаемой щеколды. Затем заскрипел открываемый засов, в замке загремел ключ, и дверь отворилась. На пороге появился крепко сбитый мужчина в рубашке с короткими рукавами. Он не отличался ни красотой, ни внешней изысканностью – иными словами, на улице мимо такого пройдёшь и не заметишь. Однако когда он показался в дверном проёме, лицо его выражало такой неподдельный ужас, что Чаллонер похолодел. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга, затем обитатель дома разлепил пепельно-бледные губы и сдавленным голосом осведомился о цели визита незваного гостя. Чаллонер ответил, изо всех сил пытаясь скрыть своё волнение, что прибыл с письмом к некой мисс Фонбланк. При звуках этого имени мужчина словно преобразился и торопливо пригласил Чаллонера войти. Не успел наш искатель приключений переступить порог, как дверь за ним затворилась, отрезая ему всякий путь к отступлению.

Уже давно минуло восемь вечера, и, хотя на улице сумерки ещё хранили отсветы заката, в коридоре царила тьма. Мужчина провёл Чаллонера прямиком в гостиную, выходившую окнами на задний двор, где был разбит небольшой сад. Мужчина, очевидно, здесь ужинал, поскольку в свете коптилки Чаллонер заметил на столе салфетку, початую кварту эля и сырные корки. С другой стороны, меблировка комнаты хранила следы былой роскоши, а вдоль стен стояли застеклённые книжные шкафы с дорогими академическими и антикварными изданиями. Дом, очевидно, сняли или купили вместе с обстановкой, поскольку увядающее великолепие никак не сочеталось с неприметным мужчиной и его скудным ужином. Что же до дочери лорда, то и она, и сам лорд, и призрачная перспектива консульской должности за границей уже давно не занимали Чаллонера. Подобно доктору Грирсону и мормонским ангелам-разрушителям, они представлялись ему плодами чьего-то горячечного воображения. У «рыцаря» не осталось ни иллюзий, ни надежд. Единственное, чего он хотел, – как можно скорее покончить с этим сомнительным предприятием и забыть о нём.

Обитатель дома продолжал смотреть на незваного гостя с нескрываемой тревогой и снова принялся настойчиво расспрашивать его о цели визита.

– Я прибыл сюда только для того, – ответил Чаллонер, – чтобы осуществить посредничество между двумя дамами. Поэтому я прошу вас незамедлительно позвать мисс Фонбланк, в чьи собственные руки мне поручено вручить имеющееся у меня письмо.

К беспокойству на лице мужчины прибавилось неподдельное удивление.

– Я и есть мисс Фонбланк, – ответил он и, видя эффект, произведённый его словами, воскликнул: – Господи Боже, да что ж вы так уставились! Говорю вам, я и есть мисс Фонбланк.

Видя, что новоявленная «мисс Фонбланк» носила довольно длинную бороду-эспаньолку, а остальная часть «её» лица была выбрита до синевы, Чаллонер решил, что стал предметом банальнейшего розыгрыша. Все остатки чар юной дамы мгновенно улетучились, а уж с мужчинами, тем более стоявшими ниже его по положению, он всегда мог проявить завидную твёрдость.

– Сударь, – довольно резко произнёс он, – мне пришлось претерпеть массу неудобств из-за малознакомых мне особ, и всё это дело начинает мне порядком надоедать. Или вы немедленно позовёте мисс Фонбланк, или я ухожу и обращаюсь в полицию.

– Какой кошмар! – вскричал мужчина. – Видит Бог, что я и есть та самая особа, но как же мне вас в этом убедить?! Полагаю, что это, очевидно, проделки Клары, давшей вам это поручение. Она явно не в себе, поскольку зачастую её розыгрыши – самая настоящая игра с огнём. В данном случае мы, похоже, не договоримся, и одному богу ведомо, что может повлечь за собой малейшая задержка!

В его голосе слышались растерянность и даже испуг, и тут Чаллонер вспомнил смешное двустишие, призванное служить паролем.

– Возможно, вам поможет вот это, – произнёс он и смущённо добавил: – «Негритёнок влез на вяз».

Лицо человека с эспаньолкой выразило искреннее облегчение.

– «Хоть ты чёрный, – белый глаз!» Давайте сюда письмо, – прохрипел он.

– Ну что ж, – ответил Чаллонер с известной долей недоверия в голосе, – я полагаю, что должен считать вас законным адресатом, и хотя я вправе быть недовольным оказанным мне обращением, тем не менее я рад, что со всей ответственностью выполнил данное мне поручение. Вот, возьмите, – добавил он, доставая конверт.

Дрожащей от нетерпения рукой мужчина буквально выхватил послание у него из рук, торопливо надорвал конверт и развернул бумагу. По мере того как он читал письмо, его лицо на глазах искажалось гримасой ужаса. Одной рукой он ударил себя по лбу, а второй, словно бессознательно, скомкал бумагу в небольшой шарик.

– Силы небесные! – воскликнул он, после чего бросился к открытому окну, выходившему в сад, и принялся с громким и протяжным завыванием бить себя по голове и по плечам, после чего издал долгий пронзительный свист. Чаллонер отступил в угол и, взяв на изготовку свою трость, приготовился к худшему, но человек с эспаньолкой и не помышлял о том, чтобы сделать ему что-то плохое. Обернувшись и снова увидев визитёра, о котором он, кажется, совсем забыл, мужчина буквально задрожал от возбуждения.

– Но это же невозможно! – вскричал он. – Совершенно невозможно! О Боже, я схожу с ума!

Затем, снова хлопнув себя рукой по лбу, он воскликнул:

– Деньги! Давайте сюда деньги!

– Любезнейший, – ответил Чаллонер, – ваше поведение в высшей степени странно. Поэтому, пока вы не возьмёте себя в руки, я отказываюсь иметь с вами дело.

– Вы совершенно правы, – согласился мужчина. – Я очень нервный от природы, к тому же хроническая лихорадка серьёзно подорвала моё здоровье. Но я знаю, что деньги при вас, и они ещё могут спасти меня. Во имя всего святого, будьте же великодушны и скорее давайте их сюда!

Чаллонер, несмотря на своё незавидное положение, с трудом удержался от смеха. Однако ему не терпелось поскорее исчезнуть отсюда, и он достал из кармана деньги.

– Я полагаю, что сумма полностью сойдётся, – сухо заметил он. – К тому же позвольте попросить у вас расписку.

Но мужчина не обратил на его слова ни малейшего внимания. Он схватил деньги и, не замечая рассыпавшихся по полу соверенов, засунул смятый ворох банкнот в карман.

– Расписку, – повторил Чаллонер с металлом в голосе. – Я требую расписку.

– Расписку? – повторил мужчина, гладя на него несколько диковатым взором. – Расписку? Сию же минуту! Ждите меня здесь.

Чаллонер, в свою очередь, попросил мужчину не терять ни секунды, поскольку хотел успеть на последний поезд.

– Ах да, и мне тоже на него надо! – воскликнул человек с эспаньолкой. С этими словами он выскочил из комнаты и помчался вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступеней.