Текст книги "Похождения одной картонки"

Роберт Стивенсон
Похождения одной картонки

* * *

До шестнадцатилетнего возраста мистер Гарри Гартлей получал обыкновенное джентльменское воспитание, то есть учился сначала в частной школе, а потом в одном из тех больших учебных заведений, которыми Англия справедливо славится. Но с этого времени у него явилось необыкновенное отвращение к учению; из родителей у него были жива только мать, слабая и невежественная женщина; она позволила сыну бросить ученье и заняться исключительно самоусовершенствованием в области разных светских пустяков. Два года спустя он остался сиротой и почти нищим. Для производительного труда он был совершенно непригоден как от природы, так и по воспитанию. Он умел петь романсы и мило аккомпанировать себе сам на фортепьяно; красиво ездил верхом, хотя и боялся ездить; превосходно играл в шахматы. Природа наделила его удивительно привлекательной, на редкость красивой наружностью. Белокурый, румяненький, с кроткими голубыми глазами и приятной улыбкой он производил впечатление томной, задумчивой нежности. Манеры его были тихие, вкрадчивые. Но пороха он выдумать не мог, в этом нужно было отдать ему полную справедливость. Совсем не годился ни для войны, ни для мирного управления государством. По счастливой случайности и отчасти через протекцию он в трудную минуту получил место личного секретаря у генерал-майора сэра Томаса Ванделера, командора ордена Бани. Сэр Томас был мужчина лет шестидесяти, с громким голосом, с резкими манерами, характером крутым и властным. За какие-то услуги, о которых ходили темные слухи, передававшиеся на ухо и неоднократно опровергавшиеся, раджа кашгарский пожаловал этому офицеру шестой из известнейших на свете алмазов. Этот подарок превратил генерала Ванделера из бедного человека в богача, из безвестного, непопулярного солдата в одного из львов лондонского общества. Обладатель бриллианта раджи был допущен в самые исключительные кружки. И нашлась молодая, красивая девушка из знатной семьи, которая согласилась сделаться носительницей этого бриллианта ценою супружества с сэром Томасом Ванделером. Леди Ванделер была не только сама по себе бриллиантом чистейшей воды, но и умела показать себя свету в самой великолепной оправе. Многие авторитетные лица признавали ее одной из трех или четырех женщин, считавшихся в Англии первыми франтихами.

Секретарские обязанности Гарри Гартлея были не особенно обременительны, но у него было природное отвращение ко всякому продолжительному труду. Ему не нравилось возиться с чернилами, пачкать себе ими пальцы, а прелести леди Ванделер и ее туалеты побуждали его чересчур часто перекочевывать из библиотеки в будуар. Он умел обходиться с женщинами, любил и умел поговорить с ними о модах и делал это с увлечением. С ним можно было посоветоваться о цвете ленты и дать ему поручение к модистке. В самое короткое время дело свелось к тому, что корреспонденция сэра Томаса постоянно запаздывала, а у миледи явилась вторая горничная.

Кончилось тем, что генерал, будучи и на службе самым нетерпеливым и взыскательным из начальников, в бешенстве вскочил однажды со стула и объявил своему секретарю, что больше не нуждается в его услугах. Свои слова он сопроводил жестом, весьма мало употребительным в джентльменской среде. На беду дверь была отворена, так что мистер Гартлей вылетел из нее стремглав и растянулся.

Он встал, слегка ушибленный и глубоко огорченный. Жилось ему в генеральском доме очень хорошо. Все-таки он там, хотя и на сомнительной ноге, вращался в лучшем обществе; работал мало, питался прекрасно и имел возможность замирать от восторга в присутствии леди Ванделер, которую в глубине сердца называл гораздо более нежным именем.

Получив такое солдафонское оскорбление, он сейчас же побежал в будуар и пожаловался на свое горе.

– Я вижу, любезный Гарри, – сказала леди Ванделер, звавшая его всегда просто по имени, как мальчика или как домочадца, – что вы не исполняли того, что говорил вам генерал. Я тоже никогда не делаю по его, как вы, вероятно, сами знаете. Но тут разница. Жена может загладить целый ряд своих провинностей, ловко угодив мужу в каком-нибудь одном случае. Но личный секретарь не жена. Мне очень грустно расставаться с вами, но ведь вы же не можете оставаться в доме, где вам нанесено такое оскорбление. Желаю вам всего лучшего и обещаю вам, что генерал у меня жестоко поплатится за свое поведение.

У Гарри вытянулось лицо, на глазах выступили слезы, и он взглянул на леди Ванделер с нежным упреком.

– Миледи, – сказал он, – что такое оскорбление? Его всегда можно забыть и простить, но расстаться с друзьями, но разрывать узы сердечных отношений…

Он не мог продолжать. Его душило волнение. Он заплакал.

Леди Ванделер поглядела на него с любопытством.

– Дурачок воображает себя влюбленным в меня, – подумала она. – Почему бы ему не перейти от генерала на службу ко мне? Он такой добрый, услужливый, знает толк в дамских нарядах. Кроме того, его следует вознаградить за полученную обиду. Его нельзя не пожалеть, он такой хорошенький.

В этот же вечер она поговорила с генералом, который уже и сам отчасти стыдился своей вспыльчивости, и Гарри был переведен на женскую половину, где он почувствовал себя как в раю. Он очень гордился своей службой у такой красавицы и смотрел на поручения леди Ванделер, как на знаки особого к нему расположения. Перед другими мужчинами, насмехавшимися над ним и презиравшими его, он, как будто на зло, особенно любил появляться в роли дамской горничной мужского пола или модистки в брюках. С нравственной точки зрения он свою жизнь совершенно не был в состоянии обсудить. Он знал только одно, что все мужчины злы, что злость составляет основную черту их характера, и находил, что проводить целые дни с изящной, милой женщиной, толкуя с ней об отделках и прошивках, все равно, что жить на волшебном острове, защищенном от житейских бурь.

В одно прекрасное утро он вошел в гостиную и принялся разбирать ноты на крышке фортепьяно. Леди Ванделер на другом конце комнаты оживленно беседовала со своим братом Чарли Пендрагоном, старообразным молодым человеком, сильно истощенным невоздержанной жизнью и на одну ногу хромым. Личный секретарь, на которого собеседники даже и не взглянули, невольно подслушал часть разговора.

– Сегодня или никогда – говорила леди. – Раз и навсегда это должно быть сделано сегодня.

– Сегодня, так сегодня, если это необходимо, – вздохнул ее брат. – Но только, Клэра, это гибельный шаг, и нам с тобой придется потом горько каяться.

Леди Ванделер бросила на брата твердый и какой-то странный, загадочный взгляд.

– Ты забываешь, что ведь он в конце концов должен же умереть когда-нибудь, – сказала она.

– Честное слово, Клэра, – сказал Пендрагон, – ты самая бессердечная мошенница в Англии.

– Вы, мужчины, созданы очень грубо, – отвечала она, – и совсем не понимаете оттенков. Вы сами и жадны, и хищны, и насильники, и бесстыдники, и не заботитесь о приличиях, а малейшее проявление чего-нибудь подобного в женщине, даже вызванное необходимостью, вызванное заботой о будущем, вас уже шокирует, возмущает. Не выношу я ничего подобного! Вы не желаете, чтобы мы были умны. Вам непременно хочется, чтобы мы были глупы, чтобы вы могли сообща презирать нас за глупость, которой вы от нас ожидаете.

– Ты совершенно права, – сказал ее брат. – Ты всегда была догадливее меня. Между прочим, ты знаешь мой девиз: прежде всего – семья.

– Да, Чарли, – отвечала она, вкладывая в его руку свою, – я знаю твой девиз лучше тебя. Ты сказал только первую его половину, а вторая будет такой: «и прежде семьи – Клэра». Разве неправда? Ведь это верно, что ты превосходный брат, и я люблю тебя всем сердцем.

Мистер Пендрагон встал, слегка сконфуженный этими семейными нежностями.

– Я бы не желал, чтобы меня видели, – сказал он. – Мне пора идти. Да и за «Ручным Котом» нужно присмотреть.

– Иди, иди, – отвечала она. – Он очень гадкий человек и может все дело погубить.

Она ласково послала ему воздушный поцелуй кончиком пальцев, и брат ушел из будуара по задней лестнице.

– Гарри, – обратилась леди Ванделер к своему секретарю, как только они остались одни, – у меня на сегодняшнее утро есть для вас поручение. Но только вы непременно возьмите кэб; я не хочу, чтобы мой секретарь загорел, и чтобы у него выступили веснушки.

Последние слова она произнесла с большим чувством и при этом взглянула на своего секретаря почти с материнской гордостью, отчего тот пришел в восторг и сказал, что он рад всякому случаю послужить ей и показать свое усердие.

– Только это один из наших величайших секретов, – сказала она лукаво, – и про него кроме меня и моего секретаря никто не должен знать. Сэр Томас, если узнает, поднимет целую бурю, а если бы вы только знали, как мне и без того уже надоели его скандалы! Ах, Гарри, Гарри! Не можете ли вы мне объяснить, отчего вы, мужчины, все такие грубые и несправедливые? Впрочем, вы, я знаю, не такой. Вы единственный из мужчин, свободный от этих ужасных недостатков. Вы такой добрый, Гарри, такой милый. Вы можете быть другом женщины. Знаете, Гарри, при сравнении с вами все прочие мужчины кажутся еще безобразнее.

– Вам это кажется потому, что вы очень добры ко мне, – сказал Гарри. – Вы ко мне относитесь, как…

– Как мать, – перебила леди Ванделер. – Я стараюсь быть вашей матерью, но только я, пожалуй, для этого слишком молода, – прибавила она с улыбкой. – Боюсь, что так… Поэтому скажем лучше: как друг.

Она помолчала ровно столько времени, чтобы дать этим словам произвести свой эффект на Гарри, но чтобы сам он не успел ничего ответить.

– Но мы все говорим с вами не то, все уклоняемся от дела, – сказала она. – В дубовом гардеробе, налево, под розовым платьем с кружевами, которое я надевала в пятницу, вы найдете картонку и сейчас же отнесете ее вот по этому адресу. – Она подала ему клочок бумаги. – Но только ни под каким видом не выпускайте этой картонки из рук, не получив наперед от того лица письменного удостоверения, собственноручно мной написанного и подписанного. Вы поняли? Повторите! Пожалуйста, повторите! Все это до крайности важно, и я прошу вас быть особенно внимательным.

Гарри успокоил ее, повторив слово в слово всю инструкцию, и уже собирался уходить, как вдруг в комнату, весь багровый от ярости, ворвался генерал, держа в руке длинный счет от портнихи.

– Сударыня, не угодно ли вам полюбоваться? – прокричал он. – Не угодно ли вам будет взглянуть на этот документ? Я очень хорошо знаю, что вы вышли за меня замуж только для денег, и я надеюсь, что могу в этом отношении сделать для своей жены значительно больше, чем всякий другой военнослужащий моего чина. Но, вот как Бог свят, я такому бессовестному мотовству потакать больше не могу и должен положить ему конец.

– Мистер Гартлей, я полагаю, вы достаточно уяснили себе мое поручение, – сказала леди Ванделер. – Не потрудитесь ли вы приступить к его исполнению?

– Стоп! – сказал генерал Гартлею. – Одно слово, прежде чем вы уйдете. – Обращаясь опять к леди Ванделер, он спросил: – Какое это поручение? В чем дело? Я этому господину доверяю отнюдь не больше, чем вам, не в обиду будь сказано вам обоим. Если бы в нем была хоть одна искорка чести, он бы посовестился оставаться в этом доме. И что такое он здесь делает за свое жалованье – полнейшая загадка для всех. Что за поручение вы ему дали, сударыня? Куда это вы его посылаете и почему так торопите?

– Я полагаю, что вы желаете поговорить со мной наедине, – возразила леди.

– Вы говорили о каком-то поручении, – настаивал генерал. – Лучше не пытайтесь меня обманывать: я не в таком теперь настроении, чтобы это стерпеть. Вы именно говорили о поручении.

– Если вы непременно хотите, чтобы служащие у нас были свидетелями наших унизительных раздоров, то я уж лучше приглашу мистера Гартлея сесть, – возразила леди Ванделер. – Нет? Не нужно? В таком случае вы можете идти, мистер Гартлей. – Я бы вам советовала хорошенько запомнить то, что вы здесь слышали, это может вам пригодиться.

Гарри немедленно ушел из гостиной. Удаляясь, он слышал, как голос генерала поднялся до крика, и с каким ледяным спокойствием возражала ему тихим и ровным голосом генеральша. Как искренно восхищался молодой человек этой женщиной! Как ловко сумела она увильнуть от ответа на щекотливый вопрос! С какой самоуверенной дерзостью повторила она свою секретную инструкцию, находясь в полном смысле слова под неприятельскими пушками! И зато, с другой стороны, как он ненавидел ее мужа!

Гарри Гартлей был довольно хорошо знаком с положением финансовой части в доме. Секретные поручения, которые ему давала леди Ванделер, относились по большей части к счетам портних и модных магазинов. В этом заключался домашний «скелет в шкафу». Бездонное мотовство, бесшабашная расточительность миледи уже поглотили ее собственное состояние и грозили со дня на день поглотить состояние и ее мужа. Раз или два на одном году огласка и разорение бывали уже на носу, и Гарри бегал по всевозможным поставщикам и поставщицам, рассказывая вздорные небылицы и уплачивая мелкие суммы в погашение больших счетов, чтобы получить отсрочку. Отсрочку обыкновенно давали, и миледи со своим секретарем получали возможность перевести дух. Дело в том, что и сам генерал любил франтовство, любил хорошо одеваться и тратил почти все свое казенное жалованье на портных.

Он нашел картонку там, где ему было указано, тщательно оделся и вышел из дома. Солнце невыносимо пекло. Идти, куда его послали, было далеко, и тут он с досадой вспомнил, что генеральский набег помешал генеральше дать своему секретарю денег на извозчика. Ему предстояло, таким образом, терпеть мучение от жары и духоты, да и само по себе – маршировать чуть не через весь Лондон с картонкой в руках было просто невыносимо для молодго человека с его наклонностями. Он остановился и стал думать. Ванделеры жили на Итонской площади, а ему нужно было идти на Ноттинг-Гилль. Можно было пойти парком, выбирая самые глухие аллеи. И он должен был благодарить свою счастливую звезду, что был еще ранний час, и что публики было везде не особенно много.

Торопясь отделаться от своей кошмарной картонки, он шел быстрее, чем ходил обыкновенно, и как раз проходил уже через Кенсингтонский сад, выбирая глухие места, как неожиданно столкнулся носом к носу с генералом.

– Извините, сэр Томас, – сказал он, вежливо посторонившись, потому что тот остановился как раз на дороге.

– Куда это вы идете, сэр? – спросил генерал.

– Так, вышел немного прогуляться по саду, – отвечал молодой человек.

Генерал хлопнул своей тросточкой по картонке.

– А это у вас что? – произнес он. – Вы лжете, сэр, и сами отлично знаете, что лжете.

– Сэр Томас, я никому не позволю на себя кричать, – отвечал Гарри.

– Вы своего положения не понимаете, – сказал генерал. – Вы мой служащий и притом такой, против которого я имею самые серьезные подозрения. Почем я знаю, может быть у вас тут в картонке чайные ложки?

– Тут просто шляпа одного моего приятеля, – сказал Гарри.

– Шляпа приятеля? Прекрасно, – возразил генерал Ванделер. – Вот вы мне ее и покажите. Я специально интересуюсь шляпами, – прибавил он угрюмо, – и человек я очень упрямый, вы это сами знаете.

– Извините, сэр Томас, – продолжал отнекиваться Гарри, – мне очень грустно, но это дело совершенно частное.

Генерал грубо схватил его одной рукой за плечо, а другою поднял над его головой свою палку. Гарри счел уже себя погибшим, но в этот самый момент небо вдруг послало ему неожиданного защитника в лице Чарли Пендрагона, выступившего вдруг, откуда ни возьмись, из-за деревьев.

– Ну, ну, генерал, удержите свою руку! – сказал он. – Это и невежливо, и неблагородно.

– А! Мистер Пендрагон! – воскликнул генерал, оборачиваясь на нового противника. – Неужели вы полагаете, мистер Пендрагон, что я позволю такому обесславленному банкроту и развратнику, как вы, гоняться за мной и становиться у меня на дороге? Если я имел несчастье жениться на вашей сестре, то это обстоятельство еще не дает вам права так поступать со мной. Напротив, мое близкое знакомство с леди Ванделер окончательно отбило у меня всякий аппетит к прочим членам ее семьи.

– Неужели вы воображаете, генерал Ванделер, – отрезал Чарли, – что если моя сестра имела несчастье выйти за вас замуж, то она утратила через это все права и привилегии благородной дамы? Я готов признать, что она очень унизила себя этим браком, но для меня она все-таки – рожденная Пендрагон. Я считаю своей обязанностью защищать ее от неджентльменского оскорбительного обращения, и будь вы хоть десять раз ее мужем, я не потерплю, чтобы ее свободу в чем-нибудь ограничивали и путем насилия задерживали ее личных посланцев.

– Как же так, мистер Гартлей? – спросил генерал. – Вот и мистер Пендрагон, по-видимому, одного со мной мнения. Он тоже подозревает, что с этой картонкой послала вас леди Ванделер, а вы говорите, что там у вас шляпа вашего приятеля.

Чарли увидал, что сделал промах, и поспешил его загладить.

– Как, сэр? – крикнул он. – Вы говорите, что я что-то подозреваю? Я ничего не подозреваю. Я просто не могу видеть, когда с подчиненными обращаются так грубо, потому и вступился.

Говоря это, он делал Гарри Гартлею знаки, чтобы тот уходил, но тот ничего не понял – не то от природной глупости, не то вследствие окончательной растерянности.

– Как мне понять ваше поведение, сэр? – спросил Ванделер.

– Как вам угодно, сэр, – отвечал Пендрагон.

Генерал еще раз поднял палку и замахнулся над головой Чарли, но тот, несмотря на свою хромую ногу, отмахнулся от удара зонтиком, бросился вперед и схватился со своим грозным противником.

– Бегите, Гарри, убегайте! – кричал он. – Бегите же, олух вы этакий!

Гарри с секунду постоял, как окаменелый, глядя как схватились два противника, потом повернулся и пустился наутек. Когда через некоторое время он оглянулся через плечо, то увидал, что генерал при этом барахтался и старался подняться. В сад отовсюду бежал народ поглядеть на драку. Секретарь понесся прочь, как на крыльях, и пошел потише только тогда, когда добежал до Бэйсуотер-Рода и свернул в первую попавшуюся из боковых улиц, выбрав наиболее безлюдную.

Смотреть на грубую драку двух знакомых джентльменов было для Гарри в высшей степени неприятно. Это его шокировало. Ему хотелось даже забыть, что он это видел, и, кроме того, хотелось поскорее уйти как можно дальше от генерала Ванделера. Второпях он совсем забыл, в которую сторону ему нужно идти, и бежал просто вперед, очертя голову и весь дрожа от страха. Когда он вспомнил, что леди Ванделер – жена одного из гладиаторов и сестра другого, ему сделалось жаль бедную женщину, жизнь которой так неудачно сложилась. Теперь и собственная его жизнь в генеральском доме, под влиянием этих событий, показалась ему далеко не такой уж сладкой.

Он прошел еще некоторое расстояние, осаждаемый всеми этими мыслями, и тут случайно столкнулся с одним прохожим. От столкновения он почувствовал, что у него под мышкой картонка, и только тут вспомнил о поручении.

– Боже мой! Где у меня голова! – вскричал он. – Куда я это зашел?

Он достал полученный от леди Ванделер конверт и взглянул на адрес. Там было обозначено только место и дом, а имени адресата не было. Гарри просто должен был спросить «джентльмена, который ждет посылки от леди Ванделер», и если его не будет дома, то подождать. Джентльмен этот, пояснялось далее, должен будет представить собственноручную расписку миледи. Все это было таинственно, загадочно. Почему ничьей фамилии не названо? По какому случаю такая формальность, что даже расписка требуется? Соображая все и сопоставляя между собой все подробности, Гарри пришел к выводу, что его впутали в какое-то опасное, темное дело. Был момент, что он усомнился даже в самой леди Ванделер, но потом разбранил сам себя за эти сомнения, успокоился и даже немного ободрился.

Теперь ему хотелось только одного – поскорее избавиться от картонки. Здесь его личный интерес вполне совпадал с его обязанностью, а страх с великодушным желанием услужить женщине.

Он подошел к первому попавшемуся полисмену и спросил дорогу. Оказалось, что он находится почти уже у цели своей ходьбы, и через несколько минут он дошел до небольшого, только что выкрашенного свежей краской домика в одном из переулков. Молоток для стучанья и ручка звонка блестели, ярко вычищенные; на подоконниках многих окон стояли цветы в горшках; на окнах висели занавески из довольно дорогой материи. На всем жилище лежал отпечаток покоя и некоторой секретности. Гарри не особенно еще собрался с духом. Он постучался тише обыкновенного и старательнее, чем всегда, отряхнул пыль со своей обуви.

Сейчас же ему отворила дверь прехорошенькая горничная девушка и взглянула на красивого секретаря очень ласковым взглядом.

– Я с посылкой от леди Ванделер, – сказал Гарри.

– Я знаю, – кивнула девушка головой. – Только самого джентльмена нет дома. Быть может, вы оставите посылку мне?

– Не могу, – ответил Гарри. – Мне приказано отдать ее только под известным условием, и я боюсь, что мне придется попросить у вас разрешения здесь подождать.

– Хорошо, – сказала она. – Мне кажется, что я могу вам это разрешить. Я здесь хоть и одна, но не из робких, да и вы не похожи на человека, способного загрызть женщину. Но только вы не спрашивайте у меня, как фамилия моего джентльмена, потому что я вам все равно не скажу.

– Как все это странно! – воскликнул Гарри. – Впрочем, я с некоторого времени живу среди всевозможных странностей и сюрпризов. Однако, мне кажется, что один вопрос я могу вам задать, не делая нескромности: ваш хозяин – владелец этого дома?

– Нет, только жилец и переехал всего с неделю. Отплачиваю вам вопросом за вопрос: вы знакомы с леди Ванделер?

– Я ее личный секретарь, – не без гордости ответил Гарри.

– Она красива или нет?

– Она в полном смысле слова красавица; при этом необыкновенно мила и добра.

– Вы сами-то на вид такой добрый и милый, – сказала она, – и я пари держу, что вы стоите дороже целой дюжины таких, как леди Ванделер.

Гарри был прямо шокирован.

– Я! – вскричал он. – Да ведь я всего только секретарь!

– И вы это говорите мне, когда я сама всего только горничная? – заметила девушка. Заметив, что он сконфузился, она прибавила: – Я знаю, что вы не обращаете внимания на звание и сословие. Я тоже не обращаю, и о вашей леди Ванделер я совсем невысокого мнения. И хороша же она, ваша хозяйка! – воскликнула она. – Ну, можно ли было послать такого красивого джентльмена пешком, с картонкой и среди белого дня!

Во время этого разговора она стояла в дверях на крыльце, а он на тротуаре. Шляпу он снял от жары, а под мышкой держал картонку. Конфузясь от ее недвусмысленных комплиментов, направленных прямо по его адресу, он смущенно оглядывался по сторонам. Вдруг на другом конце переулка, он к своему великому неудовольствию, встретился взглядом с глазами самого генерала Ванделера. Генерал, чрезвычайно возбужденный от зноя, ходьбы и гнева, сперва погнался по улицам за своим шурином, но потом увидав мельком беглого секретаря, переменил объект своей погони. Его гнев потек другим каналом, и он с криком и угрожающими жестами вбежал в переулок. Гарри одним прыжком вбежал в дом, втолкнувши впереди себя горничную, и дверь захлопнулась перед самым носом генерала.

– Нельзя ли запереть дверь еще на засов? – спросил Гарри, когда на весь дом раздался страшный стук, поднятый генералом.

– Что такое? Кто вас напугал? – спросила горничная. – Неужели этот старик?

– Если он до меня доберется, я пропал, – прошептал Гарри. – Он весь день с утра за мной гоняется с палкой, внутри которой шпага. Он военный, он офицер индийской армии.

– Нечего сказать, хорошо вы все себя держите! – воскликнула горничная. – А могу я вас спросить, кто он такой?

– Генерал Ванделер, мой хозяин, – отвечал Гарри. – Это он из-за картонки.

– Ну что, разве я неправду сказала? – с торжеством воскликнула девушка. – Я вам сказала, что ваша леди Ванделер ничего не стоит. И если бы у вас были глаза во лбу, вы бы сами видели, что и к вам она относится вовсе нехорошо и даже прескверно. Неблагодарная она развратница, больше ничего! Я готова поручиться, что это так, хотя я не знаю ее.

Генерал устал колотить молотком в доску и, в досаде, что ему не отворяют, принялся яростно ломиться в саму дверь.

– Хорошо, что я одна в доме, – сказала горничная. – Генерал может стучаться сколько ему угодно, пока самому не надоест, я ему не отопру. Идите за мной.

Она провела Гарри в кухню, посадила его на стул, а сама встала около него в любовной позе, положив ему руку на плечо. Стукотня генерала все усиливалась, и каждый удар в дверь болезненно отзывался в сердце секретаря его супруги.

– Вас как зовут? – спросила девушка.

– Гарри Гартлей, – отвечал молодой человек.

– А меня – Пруденс. Нравится вам такое имя?

– Очень, – отвечал Гарри. – Но вы послушайте, как генерал молотит по двери! Если он ее выломает, это для меня смерть!

– Не беспокойтесь, ваш генерал только себе все руки отобьет, а двери ничего не сделается. Неужели вы думаете, что я взяла бы вас сюда, если бы не была уверена, что мне удастся вас спасти? О, я умею быть верным другом тому, кто мне понравится. И у нас есть задняя дверь в другой переулок.

При этом известии он сейчас же вскочил на ноги, но она удержала его и прибавила:

– Только я вам не покажу где она, пока вы меня не поцелуете. Хотите меня поцеловать, Гарри?

– Очень хочу, – воскликнул он, вспомнив, что следует быть любезным, – я с удовольствием вас поцелую и не только за заднюю дверь, а так, вообще, потому что вы хорошенькая и добренькая.

И он дал ей два или три сердечных поцелуя, на которые девушка ответила полностью.

После того Пруденс подвела его к задним воротам и взялась рукой за запор.

– Вы придете со мной повидаться? – спросила она.

– Непременно приду, – сказал Гарри. – Ведь я обязан вам жизнью.

– Бегите же как можно скорее, – прибавила она, – потому что я сейчас впущу генерала.

Гарри не нуждался в этом напоминании. Страх подгонял его и так уже достаточно хорошо. В несколько шагов он рассчитывал удрать от всякой опасности и вернуться целым и невредимым к леди Ванделер. Но этих немногих шагов он не успел сделать, как услыхал, что его кто-то зовет по имени. Он обернулся и увидал Чарли Пендрагона, который махал ему обеими руками, приглашая вернуться. Этот неожиданный новый инцидент подействовал на Гарри так, что бедняга совсем растерялся и не придумал ничего лучше, как прибавить шагу и продолжать бегство. Ему бы следовало вспомнить сцену в Кенсингтонском саду, когда генерал был его врагом, а Чарли Пендрагон другом, но у него от страха и волнения совершенно помутился рассудок, он ровно ничего не соображал, а только мчался и мчался во весь дух по переулку.

Чарли кричал и бранился вслед секретарю, видимо, будучи вне себя от гнева. Он тоже побежал, насколько мог при своей хромоте, но ничего не мог сделать. Секретарь бежал гораздо быстрее, и Чарли не мог его догнать.

Надежды Гарри окрепли. Переулок был с крутым подъемом и узкий, но совершенно пустынный; по одной его стороне шла стена сада, через которую свешивались ветви деревьев. Вдоль всей стены, насколько глаз доставал, не видно было ни одного живого существа и ни одной отворенной двери. Очевидно, судьба устала преследовать Гарри Гартлея и открывала ему широкое поле для спасения.

Увы! Когда он пробегал мимо садовой калитки, она отворилась, и он увидал за нею на песчаной дорожке молодца из мясной лавки с лотком в руках. Видел он его только мельком и помчался дальше, но молодец его хорошо рассмотрел и крайне удивился, что джентльмен бежит так во все лопатки по улице. Он вышел из калитки в переулок и принялся кричать вслед бегущему разные остроты, иронически подгоняя его.

Чарли Пендрагон, хотя и выбившийся из сил, но не прекративший погони, увидел это и придумал штуку.

– Держи вора! – крикнул он.

Молодец из мясной лавки подхватил крик и присоединился к погоне.

Для затравленного секретаря настала самая горькая минута. Правда, страх придавал ему много силы и быстроты, так что он постоянно выигрывал расстояние у своих преследователей, но он чувствовал, что в конце концов кто-нибудь попадется ему навстречу в узком переулке и, наслушавшись криков: «держи вора», загородит ему дорогу.

– Мне необходимо куда-нибудь спрятаться, – подумал он, – и не позже нескольких секунд, иначе пропала моя головушка.

Только что эта мысль мелькнула в его мозгу, как переулок неожиданно загнулся, и Гарри скрылся из глаз своих преследователей. Бывают обстоятельства, при которых самый неэнергичный мужчина делается вдруг и смелым, и решительным, когда самый осторожный забывает о трусости и становится способным на храбрый поступок. Так произошло теперь и с Гарри. Он остановился, перебросил в сад через забор картонку, с невероятной ловкостью прыгнул на забор, ухватился руками за его верх, перекинулся через него всем телом и свалился в сад.

Через минуту он опомнился и увидал себя на краю небольшого розового кустика, часть которого он примял своим телом. Руки и колени он себе все ободрал до крови, потому что верх забора был усыпан битым стеклом для предупреждения именно подобных перепрыгиваний; во всем теле он чувствовал боль, а в голове неприятное кружение и шум. За садом, содержавшимся в отличном порядке и наполненным чудным благоуханием, он увидал перед собой задний фасад дома. Дом был довольно велик, и в нем, очевидно, жили, но, в противоположность саду, он был весь какой-то облупленный, неряшливый, вообще неприглядный. Ограда шла вокруг всего сада непрерывно, окружая его со всех сторон.

Гарри машинально смотрел на окружающую обстановку, не будучи в состоянии связно мыслить и сделать какой-нибудь вывод. Когда вслед затем послышались чьи-то шаги по песку, он хотя и повернулся в ту сторону, но даже и не подумал о самозащите или бегстве.

Подошел крупного роста, грубый и даже грязный субъект в одежде садовника с лейкой в правой руке. Другой, менее взволнованный человек на месте Гарри невольно пришел бы в тревогу при взгляде на громадную фигуру этого человека и на его черные сердитые глаза, но Гарри был до того потрясен и оглушен своим падением, что хотя и смотрел во все глаза на садовника, но нисколько не смутился и спокойно, пассивно, без малейшего сопротивления дал ему подойти, взять себя за плечи, встряхнуть и поставить на ноги.

С минуту они пристально смотрели друг на друга: Гарри – словно ослепленный, а садовник – с гневом и с жестоким издевательством.