Текст книги "Звездная жатва"

Глава 14. Кража со взломом

Бет Портер уже привыкла видеть по ночам Артефакт и почти перестала обращать на него внимание. Он встал в один ряд с повседневными темами, которые обсуждали по телевидению, вроде войн и экономики. Сделался настолько же несущественным. В Бьюкенене никто не воевал, экономика сводилась к числу нанятых или уволенных работников целлюлозно-бумажной фабрики, а Артефакт был источником света в небе, безобидным, как уличный фонарь.

По крайней мере, так было.

Теперь Бет пришлось признать, что все менялось. Начались… страшные дела.

Она провела вечер пятницы у Джоуи Коммонера, а потом они решили устроить кражу со взломом.

Джоуи жил с отцом, разведенным строительным подрядчиком. В июле отец Джоуи на два месяца уехал по работе в Сиэтл, прихватив с собой подружку – наборщицу родом из Канады, которая работала секретаршей в фирме по изготовлению гипсокартона. Дом на все лето оказался в полном распоряжении Джоуи.

Прошел День труда, но Джоуи до сих пор не знал, когда вернется отец. После Контакта его старик звонил трижды, но Джоуи не рассказывал, о чем они говорили. Бет знала: Джоуи тоже немного боится того, что началось после той лихорадочной пятничной ночи.

Они сидели в подвале, где у Джоуи была своя комната с ванной и даже небольшой кухней, смотрели взятый напрокат фильм и курили травку.

Джоуи был умеренным курильщиком. К наркотикам он относился с необъяснимой опаской и дымил только раз в неделю, обычно по пятницам. Поэтому он и приезжал в «Севен-Илевен» за пирогами и мороженым. Марихуана, разогретые в микроволновке вишневые пироги и ванильное мороженое – такими были пагубные пристрастия Джоуи. После знакомства с Бет он пригласил ее разделить все это с ним. Она согласилась, когда перевелась в дневную смену.

Сама Бет тоже осторожничала с наркотиками. Несмотря на заработанную в старшей школе репутацию, она не слишком стремилась преступать закон… по крайней мере, тогда. Но вскоре она поняла, что пятничное курево – не худшая привычка Джоуи. И наименее страшная. Накурившись, Джоуи Коммонер становился более понятным, в чем-то более человечным. Он расслаблялся, смеялся над кинокомедиями, они вместе лопали вишневые пироги с мороженым, пока не краснели губы, и в конце концов занимались любовью. Когда Джоуи накуривался, то занимался с ней любовью. В другое время они просто трахались.

Поэтому Бет с нетерпением ждала пятницы и наверняка получила бы удовольствие и в этот раз, если бы не новости по телевидению.

Фильм закончился, и, пока Джоуи перематывал кассету обратно, включился обычный канал. Там показывали, как где-то в Европе раскрывается октаэдр.

Бет отложила свой вишневый пирог, а Джоуи едва не выронил свою винтажную курительную трубку из голубой пластмассы, которую отжал у кого-то из двоюродных братьев. Разинув рты, они вместе уставились на экран.

– Срань господня, – вырвалось у Джоуи одновременно с трепетом и ужасом.

Бет успела хорошенько накуриться, и крупный план «помощника», как называл его диктор, весьма впечатлил ее. В выпускном классе школы они рассматривали через микроскоп хлебную плесень, и теперь, словно наркотическое откровение, в голове всплыло слово «спорангиофоры», которое она никак не могла вспомнить на экзамене. Так назывались черные веретенообразные штуковины в плесени, именно на них были похожи эти самые «помощники». Толпа спорангиофор заполонила весь экран. «Скоро они придут и к вам», – говорил диктор.

Это было уже чересчур. Джоуи выключил телевизор и отвернулся от него.

Джоуи предпочитал не верить в то, что происходило вокруг. Взять хотя бы его хобби – электротехнику. Он сам мастерил звуковую аппаратуру, радиоприемники и все в таком духе. Поначалу Бет это изумило, ведь она, как и большинство окружающих, считала Джоуи туповатым. Оказалось, что схемы и диаграммы он понимает лучше, чем английский язык. В углу его подвальной комнаты всегда валялись провода и детали, частенько пахло припоем. Но потом Бет поняла, что Джоуи – не просто умелый мастер. Для него хобби было стеной, крепостным рвом, навесом, за которым можно укрыться от всего, что его пугало. Даже от Бет.

Теперь, испугавшись увиденного по телевизору, он засуетился. Бет почувствовала: ему хочется, чтобы она ушла. Тогда бы он смог замочить очередную плату в сульфате алюминия или сделать еще что-нибудь.

«Нет, на хрен, только не сегодня», – подумала Бет.

В этот день она не хотела оставаться одна.

Тут ей пришла в голову мысль куда-нибудь вломиться.

Она решила, что так сможет удержать его внимание. Раньше Бет относилась более или менее равнодушно к вниманию Джоуи. А теперь вдруг почувствовала, что жаждет его и ничего не может с этим поделать. Соперниц у нее не было; Джоуи не проявлял особого интереса к другим девушкам, если не считать ту проститутку из Такомы. Ей приходилось соперничать с темным лесом в голове Джоуи, где тот любил блуждать и куда Бет не могла войти.

Вандализм на кладбище в прошлом месяце ему понравился – почему бы не устроить нечто подобное, только еще более отчаянное? Кражу со взломом?

Она предложила. Джоуи задумался.

– А к кому вломимся? – спросил он.

– К Ньюкомбам, – внезапно придумала Бет. – Знаешь дом на Вью-ридж, с двумя фигурками жокеев снаружи? Боб Ньюкомб был начальником моего отца на фабрике. В августе свалил с семьей отдыхать в Мексику. Отец говорит, нужно быть идиотом, чтобы ездить в Мексику в августе.

– Долгий у них отпуск, – заметил Джоуи.

– Может, они там и останутся.

Из-за Контакта. Но вслух Бет этого не сказала.

– Два жокея и сад с солнечными часами? – уточнил Джоуи.

– Он самый.

– Бет, я в жизни не видел более дурацкого дома.

– У них наверняка есть что-нибудь ценное.

– А что нам надо?

– Хрен его знает!

– Все сбыть не получится. Ты знаешь, как сбывать краденое?

Бет не знала.

– Можем просто перевернуть там все вверх дном. Взять, что понравится. Магнитофон, например. Или фотоаппараты. – Джоуи постепенно проникался идеей. – Или даже видеокамеру, если есть. Хотя раз они путешествуют, то наверняка взяли с собой.

Он загорелся. Включился, как лампочка.

Внутри Джоуи бил неиссякаемый родник беспокойного буйства, и Бет нашла способ черпать из него… это было странное умение, настраивать Джоуи Коммонера на мелкие преступления, и Бет далеко не всегда гордилась им.

Конь, шпоры.

Бет, это опасно.

Ей в самом деле этого хотелось? Может, идея выглядела удачной исключительно из-за наркотика, была эфемерным колечком дыма без начала и конца? Тупым мимолетным позывом?

Но давать задний ход было поздно. Джоуи уже натягивал мотоциклетную куртку.

Он повел мотоцикл сквозь мокрый туман на север, вдоль берега.

Ночь вдруг стала прохладной. Мотоцикл продирался сквозь туман. Бет опустила забрало шлема, и все вокруг стало синим. Уличные фонари казались тусклыми, разделительную полосу было почти не разглядеть.

Машин на дороге не было. После Контакта люди почти перестали куда-либо ездить. Сидели по домам, а в плохую погоду – и подавно.

Крохотные организмы в их мозгах сделали их осторожными – кроткими, по мнению Бет. А ведь именно кротким было предназначено унаследовать Землю?[18]18
  «Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» (Мф. 5: 5).


[Закрыть] Вот, час настал.

Джоуи был далек от кротости. Рев мотоцикла разносился по промокшим холмам, как весть об Армагеддоне. Он мчался до безрассудства быстро.

Бет крепко обхватила его талию и сжала бедрами седло. Лицо и волосы намокли от дождя, кожаная куртка Джоуи тоже была мокрой и скользкой.

Доехав до конца Вью-ридж, он остановился и заглушил мотор. Бет, по-прежнему находясь в наркотическом дурмане, вдруг оценила вид: к западу от склона тучи наползали друг на дружку над туманным океаном. Все кругом, кроме слабо гудящих янтарных фонарей, было ночных оттенков, серым или синим. На ближайшем телеграфном столбе виднелось сырое объявление о собрании «обычных» людей вечером в среду, в больнице. Председательствовал доктор Мэттью Уилер, и Бет уже отметила дату в своем календаре. Она собиралась прийти и, возможно, привести с собой Джоуи – посмотреть, кто еще остался. Но это был дневной план для дневного мира.

Джоуи тихо, молча покатил мотоцикл по мокрому тротуару. Бет чувствовала себя то незаметной, то, наоборот, привлекающей внимание; параноидальной и смутно возбужденной. Кажется, никто их не видел. Свет горел лишь в паре больших загородных домов. Теперь это были не простые дома; в них жили не простые люди. Что, если они могли видеть их каким-нибудь третьим глазом? А может, им не надо было даже смотреть.

Джоуи довез «ямаху» до подъездной дорожки Ньюкомбов и поставил в укрытие за гаражом. В доме горел свет – условный огонек, который люди оставляют при отъезде, чтобы отпугнуть грабителей. Как будто те настолько тупы! Бет последовала за Джоуи на задний двор. Там стоял сумрак, трава под ногами была мокрой. Пахло косьбой, глинистой почвой и дождем.

Паранойя Бет достигла предела. Когда куришь травку, есть одна проблема: иногда ты начинаешь видеть все с ужасающей четкостью, как через открытое окно. В такой четкости нет ничего хорошего. Бет не всегда нравилось то, что она видела в такие моменты.

В этот день она увидела себя одну. Одну на этой темной лужайке, одну на планете, одну, как никогда.

Ей было знакомо одиночество. Еще с четырнадцатого дня рождения, когда мать отправила ее в портлендскую клинику, чтобы обезвредить маленькую бомбу с часовым механизмом, оставленную в ее матке Мартином Блэром, тогдашним парнем Бет. Мартину было пятнадцать, и статус его семьи, владельцев агентства недвижимости, позволил ему избежать порицания. Мартин даже хвастался друзьям, что девчонка залетела от него… Она была одна на больничном столе, одна, когда вернулась в школу, – самая юная шлюха Бьюкенена, согласно заявлению Мартина. Она сидела одна за столом школьного кафетерия. Одна, но под пристальным взглядом множества глаз. Над ней посмеивались в коридорах, к ней подкатывали парни, которым обычно не хватало смелости познакомиться. Она осталась одна, настолько опозоренная, что чуть погодя потеряла способность краснеть от стыда.

Но то было одно одиночество, а это было другое.

Во всех этих домах не осталось семей, не осталось людей. Теперь в них жило нечто иное, те, кто лишь выглядел людьми.

Джоуи разбил стекло задней двери дома Ньюкомбов и сунул руку внутрь. Лязгнул замок. Звук – как показалось Бет, похожий на звон музыкальной тарелки, – оглушительно оповестивший об их присутствии.

Ей внезапно расхотелось делать то, что они делали. Напрочь.

Может, начать нормальную жизнь, выбрать нормальные занятия… Бет никогда не позволяла себе думать об этом. Но это лучше, чем дождливой ночью вламываться в пустой дом. Лучше, чем гонять с Джоуи Коммонером на мотоцикле по темным шоссе. Лучше, чем что угодно в будущем, где мир захватили монстры.

В доме стоял незнакомый, чужой запах. Пахло ковролином, освежителем воздуха, кухней. Бет ощущала себя незваной гостьей, преступницей.

А вот Джоуи нравилось. Его взгляд был настороженным, шаги – аккуратными и проворными. Не погашенный Ньюкомбами свет испускала лампа в спальне на первом этаже; от нее до самого коридора тянулись длинные тени. Джоуи первым делом зашел в эту комнату и распотрошил ящики комода, но не нашел ничего интересного, кроме двадцатидолларовой бумажки – наверное, заначки миссис Ньюкомб – и брелка с эмблемой «Вольво», без ключей. Бет молчала, словно парализованная чувством вины от нахождения в чужой спальне. Глаза отмечали мелкие детали, которые ей сразу хотелось забыть: японскую гравюру над кроватью – птицы на тонких чернильных деревьях; дубовый комод, с краю прожженный сигаретами; и, наконец, самое неприятное – ночные рубашки миссис Ньюкомб и жокейские штаны ее мужа, сваленные в кучу и пропитанные духами, вылившимися из флакона. Созерцание всего этого было настоящим воровством.

– Так странно, – сказала она. – Неприятно.

– Ты же сама предложила.

– Знаю, но…

Не важно, что она там думала: Джоуи не слушал. Он успел скрыться в сумраке снаружи спальни, и Бет поспешила за ним, чтобы не остаться наедине с угрызениями совести.

Но худшее было впереди.

Пока Джоуи обыскивал дом, она потеряла счет времени. Он не включал свет, ориентируясь инстинктивно, каким-то звериным зрением. Он не столько грабил дом, сколько присваивал его, совершая надругательство. Трахал его. Насиловал. Джоуи везде оставлял свой след: переворачивал столы, распахивал двери, опустошал шкафы. Бет шла за ним как в трансе, не разговаривая даже мысленно, сама с собой, ожидая, когда Джоуи закончит и они смогут уехать.

Наконец, в шкафу в коридоре Джоуи нашел свой трофей – видеокамеру размером с ладонь, настолько маленькую, что она легко помещалась в карман куртки. И когда только он заинтересовался видеосъемкой? Джоуи застегнул карман.

«Забирай, – подумала Бет. – Забирай, господи, и сматываемся!»

Она развернулась и увидела сквозь тени и дождевые капли красный свет, который то появлялся, то исчезал, то появлялся вновь…

Ужас охватил ее прежде, чем она смогла определить, чего испугалась. Она дернула Джоуи за руку, едва не повалив его.

– Джоуи, полиция… полицейская машина…

Он схватил ее за запястье и оттащил от окна. Все завертелось слишком быстро, на раздумья не оставалось времени. Бет выскочила следом за Джоуи через заднюю дверь, на мокрый двор. Джоуи прокрался вдоль стены к углу гаража. Бет не отпускала его куртку.

«Нас арестуют, – думала Бет. – Отдадут под суд. Отправят в тюрьму. Или… Или нас ждет что-нибудь похуже. Что-нибудь новое».

Уж лучше тюрьма. Все лучше жучков в голове, или что там еще придумают инопланетяне.

У Бет сбилось дыхание, она почувствовала, что вот-вот расплачется. Но Джоуи продолжал тянуть ее за руку, и ей стало не до слез.

Он вскочил на мотоцикл и завел мотор, пока Бет устраивалась сзади.

Отсюда, от гаража, укрытая от фонарей и, возможно, чужих глаз, Бет прекрасно видела полицейскую машину. Та была припаркована под углом, не перегораживая подъездную дорожку. Черно-белая машина управления шерифа Бьюкенена. Она не издавала ни звука, лишь фонарь на крыше непрерывно мигал, освещая улицу. Красный свет мелькал под отливными карнизами, красный свет карабкался по стволам деревьев, скрываясь в листве. Никто не вышел. Соседи не спешили поглазеть на происходящее с крылец и лужаек. Может быть, они и так все знали. Может быть, им не нужно было смотреть.

Двигатель «ямахи» взревел; Бет отчаянно вцепилась в Джоуи и седло. Они помчались по дорожке Ньюкомбов. Теперь Бет увидела полицейского – по крайней мере, часть его лица, когда он повернулся, заметив движение. Машина стояла тихо, даже не на холостом ходу. Бет ожидала, что завоет сирена, зарычит мотор, взвизгнут шины, начнется погоня, особенно опасная на крутых мокрых улицах…

Но полицейская машина осталась на месте. Джоуи свернул с подъездной дорожки, затормозил и опустил ногу на асфальт.

«Что он творит? Гони!» – подумала Бет.

Но тут она поняла. Джоуи играл с полицейским.

Бет видела полицейского за стеклом машины и по его угрюмому, но спокойному лицу понимала, что ничего не будет: ни погони, ни суда, ни тюрьмы.

Только этот сумрачный взгляд… это наблюдение.

«Мы вас знаем. Мы знаем, что вы натворили».

По коже Бет пробежали мурашки.

«Арестуй нас! – послала она мысль в направлении полицейской машины. – Погрози нам пистолетом! Закричи!»

Но там, позади, где затухал звук работающего вхолостую мотоциклетного мотора, была лишь пугающая тишина.

Затем Джоуи дал газу, и «ямаха» с ревом помчалась вниз по склону. Преступление и наказание нового мира.

Глава 15. Собрание

Войдя в пустой конференц-зал больницы, Мэтт увидел Тома Киндла. Изрядно похудевший, тот терпеливо сидел в кресле-коляске у окна.

– Рано вы, – заметил Киндл.

– И вы тоже.

– Медсестра привезла меня сюда перед окончанием смены. Мэттью, вы заметили, что в больнице почти не осталось сотрудников?

– Заметил.

– В эти часы больница напоминает город-призрак. После заката становится страшновато. Даже не представляю, чем они занимаются в свободное время. Пересматривают сериал «Даллас» и грызут попкорн?

Мэтту было не до шуток. Он достал из чемоданчика блокнот, положил на кафедру и открыл на странице, где в последний месяц расписывал все вероятные трудности и чрезвычайные ситуации (а их было немало), которые он только мог представить. Взглянул на часы: семь тридцать. Собрание было назначено на восемь вечера.

– Скоро начнем, – заметил Киндл его взгляд. – Если, конечно, хоть кто-нибудь придет.

– Мы пришли, – ответил Мэтт.

– Ага. Знаете, я ведь спросил сестру Джефферсон, сколько народу… ну, приняли то же решение, что и она. Она ответила: «Почти все». Я спросил: «А кто отказался?» Она ответила: «Примерно один на десять тысяч».

– Правда? Откуда сестре Джефферсон знать?

– Мэттью, черт побери, а откуда все эти знают то, о чем говорят? Думаю, они подключены к одной библиотеке. С помощью экстрасенсорики или чего-то похожего. Но я человек и могу только гадать. Вчера вечером я задал тот же вопрос уборщику. Сколько людей отказались от заманчивого предложения вечной жизни? Он облокотился на пылесос и сказал: «Да вроде один из десяти тысяч».

– Том, на вашем этаже убирает Эдди Лавджой. Он немой и почти глухой.

– Гм? Значит, больше не немой.

Они переглянулись.

– Какого результата вы хотите сегодня достичь? – спросил Киндл. – Один на десять тысяч… Придут человек пять, если вообще придут. Может, шесть-семь, если считать жителей Кус-бей и Пистол-ривер. Короче говоря, жалкая горстка. Какой смысл в этом собрании?

– Смысл в том, – ответил Мэтт, – чтобы спасти Бьюкенен.

– Мэттью, наш мир захватили. – Скривившись, Киндл поерзал в кресле. – Весь мир, мать его. С оглядкой на это, как вы предлагаете спасти один жалкий городишко?

– Не знаю. Но я твердо намерен это сделать.

Прогноз Киндла оказался пессимистичным, но не слишком. К восьми пятнадцати собралось восемь человек: шесть из Бьюкенена, двое с окрестных ферм.

Один на десять тысяч? В самом деле?

Мэтт решил, что это возможно. Он припомнил, что такое соотношение было у страдавших боковым амиотрофическим склерозом, также известным как болезнь Лу Герига. Во всем округе Морган, включавшем Бьюкенен и три городка поменьше, было двое больных с этим диагнозом.

Если цифры были верны, получалось, что появление восьми человек стало наградой Мэтту за труды. Он поместил объявления в «Обсервер», расклеил листовки, даже выкупил несколько минут эфира в новостях на местном радио. С радио возникло больше всего проблем: никто не мог подобрать вежливых определений, чтобы различать людей и тех, кто недавно стал бессмертным.

– Черт побери, доктор Уилер, мы все люди, – настаивал директор радиостанции.

Может, так оно и было. Так или иначе, даже в местных новостях о Контакте почти не упоминали. Либо это событие было слишком неожиданным и влекло за собой последствия, которые невозможно было объяснить, либо бессмертные коллективно все поняли. С помощью экстрасенсорики, как говорил Киндл.

В итоге новостной отдел остановился на громоздком и витиеватом объявлении: «Те, кого не убедило предложение, полученное всеми в последнюю пятницу августа, приглашаются на собрание, которое состоится вечером двадцать восьмого сентября в кабинете сто шесть Региональной больницы Бьюкенена. За подробностями обращайтесь к доктору Мэттью Уилеру».

За этим следовали его домашний и рабочий телефоны и шесть секунд тишины, после которых начался прогноз погоды.

Мэтт был признателен за то, что его объявление пустили в эфир, но уже начал подозревать, какие сложные, полные недопонимания переговоры его ждут. Он надеялся предугадать любые неурядицы и по возможности предотвратить их.

Ради Бьюкенена. Ради себя, Тома Киндла и остальных восьми смятенных душ, замерших в ожидании его речи.

Он откашлялся и представился. На кафедре он ощущал себя не в своей тарелке. Мэтту приходилось часто посещать собрания – экзамены, заседания врачебного совета, совещания персонала. Ему это не нравилось. По мнению Мэтта, собрания были лишним поводом выпить кофе, повысить свою репутацию и увильнуть от работы. Но теперь выбора не было. Он даже притащил из кафетерия громадную серебристую кофеварку, которой уже воспользовался Том Киндл. Том поглядывал на Мэтта терпеливо, с предвкушением – мол, давай, Дон Кихот, вперед!

Мэтт поблагодарил всех за то, что они пришли.

– Сегодня нам предстоит поговорить о будущем, – начал он. – Я думаю, что у нас схожие интересы и схожие проблемы. Собравшись сейчас, мы, возможно, сообразим, что делать дальше. Но нас совсем немного, и, наверное, стоит сперва познакомиться. Если вы не против, давайте начнем с первого ряда.

Когда произносилось новое имя, Мэтт записывал его в блокноте.

Мириам Флетт. Слева в первом ряду. Лет шестьдесят пять, еще не дряхлая, но худая как соломинка. В волосах – серебряная заколка в виде креста; представилась она так, будто ожидала, что с ней сразу начнут спорить. После этого без дальнейших слов села и сложила руки на груди.

Боб Ганиш. Через два кресла от Мириам. Продавец салона «Форд» на Пятом шоссе. Круглый мужичок средних лет, одетый так, будто только что вернулся с игры в гольф. Кто-нибудь еще играл в гольф или всем стало наплевать, если ты расхаживал в полиэстеровых слаксах и потертых шиповках?

– Доктор Уилер, я согласен, что у нас много проблем, но не знаю, как мы можем их решить. Однако приятно видеть, что остались люди, придерживающиеся традиционных взглядов, – сказал Ганиш и сел.

– Я Бет Портер, а это Джоуи Коммонер.

Этих можно было не записывать. Бет нарядилась как на праздник, надев рубашку с длинными рукавами, чтобы прикрыть татуировку. Джоуи, который за последние пятнадцать лет частенько появлялся на приеме у Мэтта, а теперь, после того как Бет притащила его в кабинет, принимал прописанные ему антибиотики, сидел хмуро, сложив руки на черной футболке.

По часовой стрелке от Бет и Джоуи: Чак Мейкпис, действительный член городского совета. Мэтт решил, что он может принести пользу. Тридцать с небольшим, костюм-тройка, залысины, элегантные маленькие очки в тонкой металлической оправе.

– Доктор Уилер, возможно, я забегаю вперед, но, если мы будем собираться и дальше, нужно выбрать председателя и составить протокол.

– Отличное предложение, – согласился Мэтт. – Но сперва послушаем остальных.

Тим Беланже, ровесник Джоуи, белобрысый задорный юнец.

– Я тоже работаю в городском совете. Учетчик в отделе водо– и энергоснабжения. Точнее, был им. Теперь на работу почти никто не приходит.

Эбигейл Кушман, приехала с фермы мужа в Суррей-Хайтс.

– Целый час тряслась в нашем старом грузовике. Бадди разрешил взять. Он теперь, уж простите, срать хотел на то, чем я занимаюсь.

Дешевое платье, свитер, толстые очки в мужской оправе – одна дужка замотана изолентой. Мэтт решил, что ей лет пятьдесят, а может, и больше.

– Бадди присматривает за детьми. Точнее, внуками. Наша дочь и ее муж погибли в прошлом году, и мы взяли ребятишек к себе. Они дома. Не захотели приезжать. Только я… то есть они не… – Эбигейл не могла подобрать слов. Она умолкла и растерянно огляделась вокруг, словно забыв, зачем находится здесь.

Боб Ганиш откашлялся в кулак.

– Ладно, – сдалась она. – Зовите меня Эбби.

Эбби села на свое место.

Пол Джакопетти, шестидесятипятилетний здоровяк с широченным торсом и обожженной солнцем кожей. Бывший управляющий магазином инструментов в Корваллисе, теперь на пенсии. Держит небольшую ферму у Лейк-Роудс.

– Не знаю, к чему это собрание, – признался он откровенно. – Можем сколько угодно болтать, но, как по мне, мы пришли к шапочному разбору.

Том Киндл представился, не поднимаясь с кресла, затем повернулся к кафедре.

– Мэттью, мистер Джакопетти сделал весьма здравое замечание. Здорово, что мы здесь собрались, но зачем? Чтобы получить психологическую помощь или чтобы обсудить план действий?

– План, – ответил Мэтт. – Хотя помощь тоже не помешает. – Кое-кто нервно улыбнулся. Мэтт перелистнул страницу в блокноте. – Главная проблема на будущее – то, что экономика страны неминуемо рухнет, если никто не будет работать. Пока все как будто в порядке. Магазины открыты, грузовики привозят еду, вода в домах есть, электричество тоже. Хорошо. Но все заметили перемены. Мистер Беланже сказал, что члены городского совета не выходят на работу. В таком случае никто не должен возражать, если мы перестанем платить налоги. – Двое или трое снова улыбнулись. Другие, вроде миссис Кушман, явно еще не заглядывали так далеко. – Но есть жизненно необходимые услуги, и, если перестать их оказывать, у нас будут неприятности. Взять хотя бы больницу. У врачей теперь почти нет работы, но тем не менее я один не могу дежурить круглосуточно. Пока я не единственный дежурный врач, но их с каждым днем все меньше. Администрация уверяет, что больницу не закроют… до поры до времени. Это «до поры до времени» меня беспокоит. Я часто слышу эти слова. Люди говорят о будущем обтекаемо, – наверное, вы и сами заметили. Мне кажется, они не лучше нас знают, что будет дальше, но чего-то ожидают. Каких-то масштабных, стремительных перемен.

– Не нужно быть гением, чтобы это понять, – перебил Джакопетти. – Все как я говорил: дорога ложка к обеду.

– Я не согласна, – возразила Эбби Кушман. – Может случиться пожар. Наводнение, землетрясение. Мы не знаем, чего ждать… вы это хотите сказать, доктор Уилер?

– Верно. Надо составить хотя бы общий план. Чтобы сохранять качество жизни в Бьюкенене на привычном уровне. Чтобы справиться, например, с отключением телефонной связи или перебоями в поставках продовольствия.

– Почему ответственность ложится на нас? – нахмурившись, спросил советник Мейкпис. – Не понимаю. Если эти… другие люди… не смогут обеспечивать простейшее обслуживание, разве они не пострадают так же, как мы?

Том Киндл поднял руку:

– Мистер… Мейкпис, верно? Включите воображение. Их не обратили в другую религию, хотя, может быть, и это тоже. Люди за стенами этого зала изменились на физическом уровне. В них поселились чужеродные организмы. Кто знает, к чему это приведет? Может, через год они все превратятся в камень или начнут питаться воздухом и солнечным светом. А может, вообще переедут в Канаду.

– Не забывайте про эти штуковины, – добавила Мириам Флетт. Мэтт подумал, что у ее голоса есть звонкий металлический призвук, как у скрипичной струны, заставляющий всех прислушаться. – Те, что на телевидении называют «помощниками». По-моему, они больше похожи на роботов-убийц. Один из них наверняка направится в Бьюкенен.

– Господи, не напоминайте, – сказала Эбби Кушман. – Меня от одной мысли об этом передергивает. Мне тут звонил кузен Клиффорд из Нью-Йорка, говорит, видел одного на дороге в Ютику. Гнал со скоростью миль сорок в час. Парил в футе над дорогой, точно восьмифутовый пиковый туз, а машины расступались перед ним, как море перед Моисеем.

– Том прав, – сказал Мэтт, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. – Может случиться что угодно, и я считаю, что мы должны быть готовы к нештатным ситуациям. Вот кое-что из того, о чем я беспокоюсь.

В зале была зеленая доска. Мэтт мелом написал на ней слова, обозначавшие четыре сферы деятельности:

Продовольствие.

Медицинские услуги.

Водоснабжение.

Коммуникации.

Все молча уставились на доску.

– Господь всемогущий… Доктор Уилер, всем этим придется заниматься нам? – нарушила тишину Эбби Кушман.

– Это безумие. – Джакопетти фыркнул. – Доктор Уилер, нас здесь десять человек. Двоим уже за шестьдесят. Трое – подростки или чуть старше. Никто ничем подобным не занимался, только вы – врач. Если мы лишимся всего этого, нам кранты. Возить еду из Портленда не получится, если она там вообще будет, в чем я не уверен, управлять электростанцией, гнать воду из водохранилища – тоже.

А вот Киндлу перспектива казалась заманчивой.

– Небольшое число может стать преимуществом. Десять человек не могут обеспечивать город, зато прекрасно могут обеспечить себя. Перед нами стоит вопрос выживания. Если не будет электричества со станции, используем генераторы, пока хватит топлива – а топлива хватит надолго, если у нас будет доступ ко всем заправкам по дороге на Портленд. С водой то же самое. Не нужно, чтобы она лилась изо всех кранов в городе. Хватит одного-двух.

– Не уверен насчет десяти, – подал голос Боб Ганиш. – У меня родня в Сиэтле. Наверное, они тоже могли… измениться. Но я подумываю о том, чтобы съездить к ним. Раз ситуация бедственная, зачем оставаться здесь?

– А зачем уезжать? – сильно нахмурившись, возразил Тим Беланже, учетчик из городского совета. – Везде будут те же проблемы.

– Вероятно, – ответил Мэтт. – Есть еще кое-что. В Бьюкенене останемся только мы, но нельзя забывать обо всем северо-западе. Если у нас будет рабочий план, можно привлечь беженцев из Портленда, Астории и более отдаленных городов. Маленьким городом легче управлять, чем большим. Бьюкенен превратится в своего рода убежище.

– У нас и так места мало, – буркнул Джакопетти.

– Если остальное население никуда не денется. А оно, вероятно, денется. Впрочем, это лишь один из вариантов развития событий.

– Коммуникации, – произнес Киндл. – Если будем принимать беженцев, нужно как-то их оповещать.

– Без телефона, – задумался Мейкпис, – без почты, без газет… трудно представить. Есть радиостанция, но вряд ли мы сумеем ее использовать.

– Любительское радио, – ответил Киндл. – Черт, да у любого радиолюбителя, не сдавшегося врагу, сейчас радости полные штаны. Их хлебом не корми, устрой какую-нибудь чрезвычайную, простите за выражение, херню. Вот только никто их не слушает.

– Этим нужно заняться как можно скорее, – согласился Мэтт. – Есть среди нас радиолюбители?

Никто не ответил.

– Ладно. Я знаю, что мы еще не выбрали председателя, но никто не будет возражать, если я назначу Тома Киндла ответственным за радиосвязь?

Возражений не последовало.

– Том, к концу месяца вы начнете ходить. Подберите толковую аппаратуру – если не ошибаюсь, в гавани есть магазин электроники. А пока я раздобуду для вас нужные книги и учебники.

– Ладно, Мэтт… но у меня нет лицензии.

– Думаете, комиссию по связи это теперь волнует?

– Вряд ли, – ухмыльнулся Киндл.

– Доктор Уилер… – подняла руку Мириам Флетт. – Нам придется платить за эту радиочепуху?

– Нам нужно учредить казну. Но радио я готов профинансировать из своего кармана.

Мейкпис и Ганиш предложили скинуться; Мэтт принял предложение, но попросил подождать до следующей недели. До этого деньги были не нужны.

– Нужно добавить пятый пункт, – сказал Джакопетти. – Вы забыли кое-что важное.

– Что, мистер Джакопетти? – Мэтт взглянул на доску.

– Оборону.

По аудитории пробежал холодок. Джоуи Коммонер слабо саркастически усмехнулся.