Текст книги "Пятый персонаж. Мантикора. Мир чудес"

Вот так я утратил, на время, одну из ярчайших звезд своей вселенной, утратил по собственной глупости, и это угнетало меня вдвойне. Другую утрату – или, во всяком случае, заметную перемену – я испытал чуть позже, когда Бой Стонтон взял себе новую жену и я ей не приглянулся.

Пребывание на министерском посту привило Бою вкус к тому, что он считал политикой. Перед войной он прошел в парламент при очень легких обстоятельствах: либералы подумывали о коалиционном правительстве и даже не выдвинули против него, консерватора, своего кандидата. Однако за годы, когда Бой располагал большой властью, он как-то подзабыл, что был выбран фактически без выборов, и начал искренне считать себя политиком, да что там политиком – государственным деятелем, имеющим огромную народную поддержку. Дилетант от политики, Бой страдал всеми дилетантскими маниями, в том числе и манией величия; вскоре после войны он начал утверждать, что все чаще замечает в людях подспудное желание, перерастающее кое-где в громкие требования, поставить его во главе консервативной партии, дабы он поскорее освободил канадский народ от постыдных оков либерального рабства. И еще одно свойственное новичку заблуждение: он собирался перестроить работу правительства на основе «разумных деловых принципов», после чего все пойдет как по маслу.

Он и вправду попытался стать лидером консерваторов, только кто же отдаст такой пост неофиту? Как мне кажется, Бой совсем не годился в политики: он был очень богат и ни в какую не мог понять, что очень богатые люди не вызывают любви у народа; он был красив, а к красивым избиратели – и даже избирательницы – относятся с подозрением; у него не было политических друзей, и он не понимал, зачем они, собственно, нужны.

И все-таки при всех своих вопиющих недостатках Бой попал в парламент еще раз – на дополнительных выборах в округе, традиционно голосующем за консерваторов. И даже здесь, даже с учетом всех своих несомненных заслуг на министерском посту, он победил с перевесом в неполную тысячу голосов. Для начала Бой произнес с парламентской трибуны несколько неосторожных и откровенно глупых речей, что дало нескольким газетам прекрасный повод обвинить его в авторитарных замашках; он выступил в парламенте с прямыми оскорблениями в адрес своих обидчиков, на этот раз газеты разделали его так, что живого места не осталось. Сам о том не догадываясь, Бой представлял собой идеальную мишень для завистников и завзятых насмешников. И все же он завоевал себе некоторое количество сторонников, в их число входила и Дениза Хорник.

Это была сильная и властная женщина. С начала войны она поступила рядовой в женский вспомогательный корпус ВМФ, дослужилась до капитан-лейтенанта и показала себя весьма способным офицером. После войны она организовала маленькое туристическое агентство и быстро сделала его большим. Ей нравились политические взгляды Боя, а после нескольких с ним встреч понравился и сам Бой. Вряд ли стоит приписывать ей мотивы, о которых я не могу знать ничего определенного, однако мне сильно казалось, что она решила женить Боя на себе, причем так, чтобы он считал это своей идеей.

Бой любил женщин как источник сексуального наслаждения, но я очень сомневаюсь, что он много знал о них как о людях, а уж такая умная и целеустремленная женщина, как Дениза, явно находилась за пределами его опыта. Он познакомился с Денизой из чисто практических соображений: она занимала видное место в двух-трех группах, боровшихся за повышение роли женщин в общественных делах, а потому обладала влиянием на значительную часть женского электората. Вскоре выяснилось, что она понимает его политические идеи лучше, чем кто-либо другой, и он отпустил ей типичный для него комплимент, заявив прилюдно, что у нее настоящий мужской ум.

Через два года после дополнительных выборов, давших Бою место в парламенте, состоялись всеобщие выборы, вот они-то и стали настоящей проверкой его сил. К этому времени избиратели успели уже подзабыть его успешную организаторскую деятельность на посту министра продовольствия, консерваторы отнюдь не спешили поддерживать человека, который то и дело обрушивается с нападками на лидера собственной партии, либералы были его прямыми противниками, а газеты остервенело рвали его в куски. Предвыборная кампания стала для Боя чистым кошмаром; окончательно потеряв голову, он запугивал своих избирателей, вместо того чтобы их обхаживать, а для полной радости затеял склоку с одной из крупнейших газет, угрожая подать на нее в суд за клевету. Бой проиграл выборы в пух и прах; избиратели отвергли его как политика, а еще больше – как личность. Когда подсчет голосов завершался и поражение Боя стало совсем очевидным, он дал телевизионное интервью. Это было что-то незабываемое.

– Какие чувства вызывают у вас результаты голосования по вашему округу, мистер Стонтон? – спросил репортер. Колоритность ответа превзошла все его ожидания.

– Я чувствую себя фонарным столбом, – сказал Бой. – Каждая шавка поднимает на меня ногу.

Вся страна покатывалась со смеху, а газета, на которую Бой собирался подать в суд, прочитала ему высокопарную нотацию о природе истинной демократии. Бывшие сторонники Боя разбежались, но не все; среди сохранивших верность следует особо отметить Денизу.

Со временем все улеглось, пресса устала его травить, а некоторые газеты даже выражали сожаление, что такие выдающиеся способности не нашли себе применения на ниве служения обществу. Поздно спохватились: Бой успел уже решить, что парламентская карьера не для него, и с новым рвением взялся за сахар.

Но Дениза понимала в политике гораздо больше и видела его будущее совсем иначе. Она решила, что из Боя получился бы великолепный губернатор провинции Онтарио, а раз так, нужно обеспечить ему этот пост.

Тут требовалась долгая, кропотливая работа. Губернаторские посты находились в ведении престола, но это было чистой формальностью: в Букингемском дворце просто утверждали кандидатуру, представленную правительством Доминиона. Губернатор провинции Онтарио был назначен совсем недавно и обладал отменным здоровьем, так что Бою предстояло ждать своего часа как минимум пять лет. Правда, имелось одно важное обстоятельство, игравшее Бою на руку: расходов у губернатора было много, а платили ему гроши, так что претендентов на эту должность было еще поискать. С другой стороны, правившие в Оттаве либералы вряд ли захотели бы назначить губернатором бывшего консервативного парламентария, так что Бой мог надеяться только на смену правительства. Намеченная осада губернаторской резиденции зависела от массы случайностей, для ее успешного завершения требовались и умелая дипломатичная подготовка, и самое элементарное везение. В характерной для себя манере Дениза решила заняться дипломатией без малейших промедлений, чтобы быть наготове, буде представится удачный случай.

Бой был в восторге от этой идеи. Он все еще питал слабость ко всему связанному с престолом и ничуть не сомневался в своей способности не только наилучшим образом отправлять обязанности губернатора, но даже наполнить их новым смыслом, перевести с уровня чисто церемониального на практический. Он обладал всем необходимым для этого поста – за одним исключением. Губернатор не мог быть неженатым.

И вот тут мужской ум Денизы показал себя во всем своем великолепии; я знаю этот эпизод со слов Боя. Когда впервые всплыл вопрос о женитьбе, Дениза сказала: «Тут я вам не помощница, занимайтесь этим делом сами» – и без всякой паузы принялась объяснять, для чего, собственно, введен губернаторский пост, какие особые права позволяют губернатору в корне пресекать любые тиранические поползновения со стороны мошеннически подобранного законодательного собрания провинции. Это, говорила она, ни в коем случае не декорация, но инструмент, посредством которого престол осуществляет свою традиционную функцию по защите Конституции от политиканов, склонных забывать, что это они обязаны служить избравшим их людям, а не наоборот. Дениза ознакомилась с этим предметом самым подробнейшим образом, теперь она знала полномочия и обязанности губернатора не хуже любого специалиста по конституционному праву.

Бой и раньше обращал внимание на приятную внешность своей соратницы, но только теперь заметил в ней женскую привлекательность. Ум Денизы, ее хладнокровие, ее беззаветная преданность с самого начала производили на Боя сильное впечатление, но тот самый «мужской ум» не позволял ему увидеть в ней женщину. И вдруг он осознал, что эта бедняжка пожертвовала своей женственностью ради успеха в безжалостном мире бизнеса, а также ради борьбы за права женщин, не обладающих ее умом и здравым смыслом, что за всеми этими делами она почти забыла, что она женщина, и очень привлекательная.

Любовь человека сформировавшегося, нашедшего свое место в жизни разительно отличается от робких, сумбурных юношеских увлечений. Такой человек не мучается сомнениями, он знает, чего он хочет, и идет прямо к поставленной цели. Бой решил, что ему нужна Дениза.

Получить ее было ой как непросто. Бой подробно описывал свои ухаживания. Наши с ним отношения оставались такими же, как и тридцать лет назад, с одним-единственным различием: Лизл объяснила мне, что откровения Боя не вырываются из него невольно, но бьют неудержимой струей, как нефть из фонтанирующей скважины, и что я, Пятый персонаж, являюсь для него самым естественным конфидентом. Сперва Дениза попросту отмахивалась от его любовных излияний. У нее было на то два довода: во-первых, она сроднилась со своим агентством и оно оставляло ей мало сил для чего-либо другого; во-вторых, она не может допустить, чтобы Бой рисковал ради нее своей блестящей карьерой.

– А какой же тут риск? – удивился Бой.

– Дело в том, что Хорник – моя фамилия по мужу, – неохотно призналась Дениза. Она вышла замуж в двадцать лет, как раз только-только началась война, брак оказался неудачным, и она вскоре подала на развод. Допустимо ли для представителя престола иметь жену, бывшую прежде в разводе?

Бой с ходу отмел эти соображения. Королева Виктория на том свете. Даже король Георг на том свете. Теперь все уже признали необходимость и гуманность разводов, а она с ее блистательной борьбой за либерализацию законов о разводе вообще попадает в особую категорию. Но Дениза еще не кончила свои признания.

Были и другие мужчины, сказала она. Она женщина с нормальными физиологическими потребностями – Дениза говорила без тени смущения, – поэтому у нее были две-три связи.

Бедная девочка, сказал мне Бой, она все еще пребывает в плену этого смехотворного двойного стандарта. Он поведал Денизе о своей ужасной ошибке с Леолой и как он был вынужден – в самом буквальном смысле этого слова, – был вынужден искать на стороне понимание и физическую взаимность, которых ему так недоставало дома. Дениза его полностью понимала, однако ему потребовалось немало времени и сил, чтобы убедить ее, что те же самые, основанные на житейском здравом смысле соображения применимы и к ней самой. В таких вещах – лицо Боя расплылось в дурацкой улыбке – этот самый ее мужской ум ну просто не работает. Но в конце концов ему удалось вдолбить ей в голову, что куда конь с копытом, туда, конечно же, и рак с клешней. Потом он даже называл ее «Ракуля», но через несколько дней перестал, как-то это иногда не очень хорошо звучало.

– Ну и, – печально улыбнулся Бой, – было последнее, совсем уже абсурдное возражение, что люди могут подумать, что она выходит за него из-за денег и из-за положения в обществе, которое он может ей дать. Ведь она была простой девчонкой из захолустного городка, и даже если жизненный опыт обогатил ее некоторыми знаниями и навыками (если правильно помню, тут она допустила некоторый перебор, заявив, что «прошла полный курс школы болезненных ударов»), она далеко не уверена, что достойно справится с ролью миссис Бой Стонтон и – если осуществятся обсуждаемые ими возможности – супруги губернатора. Вот представим себе – просто на мгновение представим, – что ей придется принимать кого-нибудь из членов королевской фамилии! Нет, Дениза Хорник знает свои возможности и свои ограничения, и она слишком любит Боя, чтобы становиться ему обузой.

Да, она его любит. И всегда любила. Она понимает его пылкий, неугомонный дух, столь плохо совместимый с современной политикой, где самое главное – это заигрывать с обывателями. Она всегда видела в нем – нет, она совсем не претендует на высокую интеллектуальность, но все же читала кой-какие серьезные книги – канадского Кориолана. «О свора подлых псов! Я ненавижу, как вонь гнилых болот, дыханье ваше!» Она легко могла представить себе, как он бросает эти слова в лицо сукиным детям, которые прокатили его на последних выборах. Она стремилась к нему всем своим сердцем как к истинно великому человеку, слишком гордому, чтобы пожимать руки и целовать младенцев, лебезить перед всякими подонками, чтобы те позволили ему делать дело, для которого он рожден.

Одним словом, мужественность (от слова «мужской») ума, позволившая Денизе Хорник добиться успеха в мире, была отброшена и под этой грубой оболочкой обнаружилась нежная, любящая женщина, найденная и пробужденная Боем Стонтоном. Они поженились после соответствующих приготовлений.

Эта свадьба не была ни религиозной церемонией, ни веселым праздником; я бы назвал ее светским приемом по первому классу. Присутствовали все влиятельные обитатели финансового и экономического мира; неутомимая невеста сумела вытащить из Оттавы чуть не половину министров, премьер-министр прислал поздравительную телеграмму, сочиненную самым красноречивым из его секретарей. Венчал их епископ Вудиуисс, для чего потребовались длительные уговоры и клятвенные заверения, что Дениза не была в разводе виновной стороной; Бой говорил мне потом, что все эти епархиальные заботы и слухи о смерти Бога заметно испортили епископа, а ведь умный был человек. Новобрачная блистала обручальным кольцом с бриллиантом размеров необычайных, шафером был президент какого-то банка; наилучшее шампанское текло, как наилучшее шампанское, порученное заботам очень хорошего буфетчика (то есть не больше трех фужеров на нос – если обладатель того носа не начнет скандалить). Веселья особого не наблюдалось, но и горечи тоже, если не считать эпизода с Дэвидом.

– А мы будем целовать невесту? – спросил его некий средних лет гость.

– А почему бы и нет? – пожал плечами Дэвид. – Ее целовали ничуть не меньше, чем Библию в уголовном суде, и примерно такие же люди.

Гость побежал рассказывать другим гостям, что думает Дэвид о своей новой мамочке.

Я сомневаюсь, чтобы Дэвид был прав. Ни он, ни Каролина не питали к Денизе особо теплых чувств, а ее дочку Лорену так вообще не переваривали.

До свадьбы о Лорене вроде как забыли, хотя она, конечно же, была существенным элементом создаваемой семьи. Тринадцатилетняя рябая после ветрянки девочка, она являлась плодом того самого брака с Хорником, о котором говорила Дениза. Лорена рано развилась, ее большие, на редкость упругие груди торчали вверх, к самому подбородку, создавая впечатление, что у нее совсем нет шеи. У нее было плотное короткое туловище и такая плохая координация движений, что она каким-то образом умудрялась сшибать предметы со столов, расположенных вроде бы вне ее досягаемости. Она плохо видела и носила очки с толстыми стеклами. Ее руки и ноги – а наверное, и все тело – обещали быть чрезмерно волосатыми, при малейшей нагрузке она буквально обливалась потом. Лорена смеялась часто и громко; когда она заходилась особо долгим смехом, у нее по подбородку текли слюни, потом она замечала их, втягивала назад и густо краснела. Недоброжелательные люди называли ее дурковатой, что было несправедливо: учителя специнтерната, где Лорена жила и училась, сочли ее достаточно способной, чтобы заниматься не в обычном классе по немудреной стандартной программе, а в усиленном; кроме того, она училась стряпать и вполне прилично шила.

Уже с самого начала свадьбы Лорену охватило буйное веселье. Шампанское полностью отключило ее сдерживающие центры; ликующая, со слюной на подбородке, она носилась по залу, натыкаясь на не успевших увернуться гостей, и во весь голос кричала: «Сегодня я самая счастливая девочка в мире! У меня теперь чудесный новый папочка, мой папуля – он разрешил мне называть его папулей! Посмотрите, какой он мне подарил браслет!»

Добрая и простодушная, Лорена пыталась сойтись с Дэвидом и Каролиной поближе. А как же еще, ведь они теперь одна семья. Бедняжка даже не подозревала, какие разные, порою странные отношения может подразумевать слово «семья». Каролина с ее перманентно мерзким характером отвечала новообретенной сестричке откровенными грубостями. Тем временем Дэвид напился; когда был провозглашен тост за невесту и жених произносил ответную речь, его сынок хихикал и отпускал вполголоса сомнительные шуточки.

Редко бывает, чтобы на свадьбе да без клоуна; на второй свадьбе Боя в роли клоуна выступала Лорена; когда же она упала – то ли от шампанского, то ли от непривычно высоких каблуков, то ли от того и другого разом, – я помог ей подняться, отвел в прихожую и внимательно выслушал ее рассказ, какая у нее собака, и что она умеет делать, и какая она умная. Через какое-то время Лорена уснула, и двое официантов отнесли ее в машину.

Так уж повелось, что старые друзья мужа вызывают у жены определенную неприязнь, но я сразу почувствовал, что в моем случае Дениза проявляет необычную суровость. Она была довольно умна, довольно привлекательна, обладала редкими способностями к интригам и политиканству, а также еще одним своеобразным качеством: вся ее жизнь, все ее интересы носили сугубо внешний характер. И не то чтобы Дениза была слепа и глуха к вещам духовным – нет, она чувствовала, что они существуют, и относилась к ним с откровенной, агрессивной враждебностью. Она прямо заявляла, что согласилась на церковный брак исключительно ради Боя, чтобы не повредить ему в глазах общества, она порицала обряд венчания за то, что он ставит женщину в приниженное положение. Вся ее кипучая энергия была направлена на социальные преобразования. Упростить процедуру развода, прекратить дискриминацию женщин при оплате труда и приеме на работу – вот что видела Дениза делом своей жизни, и она служила этому делу не как карикатурная мегера-феминистка, но рассудительно и трудолюбиво, со всей своей логикой и коммерческой сметкой. Бой постоянно убеждал меня, что под ее внешней оболочкой деловой женщины и общественной деятельницы таится милая, застенчивая девочка, робко ищущая любви, ласки и понимания, однако Дениза не спешила продемонстрировать мне эти свои качества, так что они навсегда остались скрытыми от моих глаз на манер обратной стороны Луны. Она интуитивно чувствовала, что я вижу в женщинах не своих сограждан, которых крупно надувают из-за каких-то мелких биологических отличий, а нечто совсем-совсем иное. Возможно, она даже догадывалась, что я высоко почитаю женщин – и именно за те их качества, которые она в себе подавляла. Во всяком случае, она не желала видеть меня в своем доме, и если я по тридцатилетней привычке заходил к Бою, она тут же начинала со мною спорить, преимущественно о религии.

Невежда в религиозных вопросах, она, как и все ей подобные, приписывала людям, тем или иным образом связанным с религией, совершенно бессмысленные воззрения. Занимаясь туристическим бизнесом, она неизбежно должна была наталкиваться на мои книги, а потому знала, что я пишу о святых. Святость, святые – все это казалось Денизе чудовищной бессмыслицей, так что в ее глазах я стоял на одном уровне с людьми, гадающими на кофейной гуще, и проповедниками социального кредита. Меня продолжали приглашать на обед, но теперь это делалось от случая к случаю и непременно в компании других нежелательных личностей, от которых нужно как-то отделаться; другом этого дома я не был.

Чтобы хоть как-то загладить неловкость, Бой время от времени зазывал меня в свой клуб. Теперь мой старый школьный товарищ стал совсем уж важной персоной, и не только в деловом, но и в общественном плане – он занимался многими филантропическими проектами и даже несколькими артистическими (они как раз входили в моду).

Я чувствовал, что все это Бою не по душе. Он ненавидел само понятие «комитет», но был вынужден заседать в одних, возглавлять другие. Он ненавидел бестолковщину, но демократия неизбежно связана с некоторым количеством бестолковщины, и это приходилось терпеть. Он ненавидел неудачников, но с кем же работать благотворительно, если не с неудачниками? Бой все еще был красив, все еще умел заворожить людей, но когда он позволял себе расслабиться – как, например, со мной, – в нем чувствовалось разочарование и даже ожесточение. Он заразился от Денизы так называемым рационализмом и переживал эту болезнь в довольно острой форме. Мой капитальный труд по психологии мифа и легенды вызвал уйму отзывов и рецензий. По всей видимости, Бой прочитал что-то из этой печатной продукции и сделал свои выводы; при нашей ближайшей встрече (это было в клубе «Йорк») он накинулся на меня с обвинениями в интеллектуальной банальности и пособничестве распространению суеверий.

Книгу Бой не читал, и я дал ему довольно резкую отповедь. Бой немного сбавил тон и сказал, что не переваривает подобную литературу, потому что он атеист (надо понимать, это он так передо мной извинился).

– Мало удивительного, – сказал я. – Ты создал Бога по своему образу и подобию, а когда выяснилось, что Он не слишком высокого качества, ты Его упразднил. Весьма банальная форма психологического самоубийства.

Я всего лишь хотел ответить ударом на удар, но Бой тут же рассыпался на куски.

– Не шпыняй меня, Данни, – взмолился он, – мне и так совсем паршиво. Я добился почти всего, чего хотел добиться, и все считают, что я на гребне успеха. Ну и, конечно же, Дениза, так что теперь есть кому поддерживать меня в форме, это очень удачно – потрясающе удачно, я каждую секунду это чувствую. Но иногда мне хочется взять вот так, сесть в машину и уехать куда глаза глядят от всей этой хреновины.

– Чисто мифологическое желание, – сказал я. – Я избавлю тебя от труда листать мою книгу и выяснять, что это значит; ты хочешь уйти в забвение при всех доспехах и оружии, на манер короля Артура, только современная медицина слишком хитра, чтобы позволить тебе такое. Тебе, Бой, придется стареть, придется испытать на собственной шкуре, что такое возраст и каково это – быть стариком. Один мой давний друг говорил мне как-то, что ему нужен Бог, который научит его стареть. Думаю, он нашел, что хотел. То же придется сделать и тебе, или так и будешь все время мучиться. Тем, кого боги не любят, они даруют вечную молодость.

– Это самая бредовая пораженческая чушь, какую я слыхал в жизни, – сказал Бой, глядя на меня почти с ненавистью, однако к тому времени, когда мы допили кофе, он уже был само добродушие.

Я обошелся с Боем довольно грубо, и все же что-то в нем меня беспокоило. В детстве его отличали хвастливость, агрессивность и полное неумение достойно проигрывать. С возрастом он научился довольно умело маскировать эти свои особенности, и, если не знать его так, как я, могло показаться, что он их совсем переборол. Но я никогда не верил, чтобы черты характера, сильно проявлявшиеся в детстве, могли куда-то пропасть – они либо уходят вглубь, либо трансформируются во что-то другое, но никак не исчезают; сплошь и рядом бывает, что, когда жизнь клонится к закату, они появляются вновь, во всем своем прежнем великолепии, и именно сюда, а не к старческому слабоумию наилучшим образом применимо расхожее выражение «впасть в детство». Я видел это по себе: моя былая склонность «отмачивать пенки», слишком резкие и болезненные, чтобы их можно было оправдать потребностью в самозащите, вернулась на шестом десятке. Я был когда-то язвительным мальчишкой и превращался теперь в язвительного старикашку. Бой же с возрастом все меньше скрывал свое острое желание распоряжаться всеми и всем; когда же карта выпадала не в его пользу, он становился злым и раздражительным.

Чуть не с самого детства каждый из нас старательно маскировал свою истинную сущность, но теперь эта маскировка износилась до дыр.