Текст книги "Час Купидона. Часть III. Момент истины"

Глава 6. Дела тюремные
После семи часов утра. Париж. Гранд Шатле

Поёживаясь от свежего ветерка, подувшего с Сены, Франсуа-Анри плотнее закутался в подбитую мехом пелерину, которую неосмотрительно оставил в карете кто-то из прежних пассажиров. Вопросительный взгляд Ла Рейни вызвал короткую усмешку полковника.

– Вчера был довольно тёплый вечер, – пояснил он, по-своему истолковав интерес к себе с его стороны, но Ла Рейни только приподнял ладонь и качнул головой. Его занимали совсем другие вопросы, да и одет он был гораздо теплее и куда удобнее для прогулок по городу по такой ветреной и сырой погоде.

– Мы едем к Гранд Шатле! – приказал дю Плесси-Бельер, громко постучав в потолок.

Он посмотрел на Ла Рейни, а тот с невозмутимым видом устроился на мягком сидении напротив, не выказав ни одной жалобы на холод или неудобства из-за раннего подъёма. Маркиз ещё раз поправил на себе пелерину, на сей раз натянув её до самого подбородка.

– А знаете, мэтр, я хочу заглянуть к этому мальчугану вместе с вами. Что вы на это скажете? – произнёс он и посмотрел сквозь меховую опушку воротника в лицо комиссара, который ответил ему с вежливой улыбкой и недоверием во взгляде.

– Вам это необходимо из интереса к обитателям парижских улиц? Или для отчёта по делу, расследование которого вам поручено?

– Не всё ли равно? – сощурил глаза дю Плесси-Бельер, но всё-таки не счёл объяснения тратой времени. – Я хочу услышать, что он может рассказать мне о другом деле. О том, к которому оказался причастным его покойный брат. Есть важные вопросы, которые следует выяснить прежде, чем мы представим отчёт графу де Сент-Эньяну для передачи собранных улик суду.

– Вот как? Признаюсь, я полагал, что при дворе к подобным делам относятся гораздо проще. Попросту забывают о них и дело с концом, – обронил Ла Рейни и с задумчивым видом отвернулся к окошку.

– Вы думаете, что можно вот так просто взять и арестовать человека, который состоит на службе в королевском дворце, а потом и вовсе забыть о нём? – полковник в свою очередь удивился тому, как представляли себе дворцовые процедуры люди, служившие закону вне королевского двора и практически никогда не бывавшие во дворце.

– Разве всё не происходит таким образом? Это жизнь, увы, – философски изрёк Ла Рейни, приняв своего собеседника за неисправимого романтика и идеалиста, выросшего на книгах греческих и римских классиков.

– Возможно, что со стороны кажется, будто бы всё происходит именно так, как вы сказали, – маркиз сложил руки перед собой, сцепил между собой пальцы и посмотрел в лицо Ла Рейни, когда тот повернулся к нему. – На деле, однако, всё совсем не так просто.

– Ага, то есть вся загвоздка состоит в том, чтобы избежать скандала, не так ли? – усмехнувшись, кивнул Ле Рейни.

– Не совсем. Прежде всего, речь идёт о чести королевского двора. Кроме того, соблюдение законности при расследовании этого дела является необходимым условием. Честь – вот на что следует обратить внимание прежде всего. Понимаете, человек, какого бы происхождения или положения он ни был, со времени поступления на службу во дворец становится человеком Королевского двора. А в случае, когда его определяют на службу в одно из дворцовых отделений, которые внесены в Реестр свиты короля или королевы, то берите на порядок выше. Это уже человек Королевского дома! И это значит именно то, о чём все думают, когда слышат эти слова. Прежде, чем обвинить и вынести наказание человеку Королевского дома, следует иметь в виду то обстоятельство, что обвинение уже само по себе бросает тень на все отделения служб Королевского дома. Так что необходимо соблюсти не просто формальное отчисление обвиняемого с дворцовой службы, но, и, это самое главное, полностью доказать необходимость этой меры.

– Зачем же? Ведь суд может доказать или опровергнуть его вину, – возразил Ла Рейни, чем раскрыл свою несостоятельность по части дворцовых правил, так что дю Плесси-Бельер поднял взгляд к потолку с красноречивой миной разочарования:

– Парижский парламент не имеет власти над кем-либо из придворных или тех, кто состоит на службе в королевском дворце, пока не будет выдано личное распоряжение о том, подписанное самим королём.

– Вот как? – в этой фразе комиссара послышалось такое же разочарование.

К счастью для Ла Рейни, его собеседник не счёл этот тон за проявление вольнодумства и не услышал веяния фрондерских настроений, которые совсем недавно ещё витали в умах парижан.

– Король является главой государства. Этот факт вы не намерены оспаривать, дорогой мэтр, не так ли? – терпеливо продолжал дискуссию дю Плесси-Бельер. – Согласитесь, что в этом случае совершенно определённо и логично то обстоятельство, что король является главой и в своём доме. Я имею в виду дворцовые службы и, собственно, весь королевский двор.

– Ну, допустим, – уклончиво ответил Ла Рейни, стараясь не упустить нить рассуждений в речи полковника, при этом держась своего мнения: закон един для всех, независимо от того, касалось ли обвинение жителей парижских предместий или королевского дворца, в конечном счёте все являются подданными короля!

– Прежде, чем быть допущенным ко двору – будь то дворянин или же писарь, или обойщик, или помощник пекаря в дворцовых кухнях – каждый обязан представить необходимые документы, в которых должно быть подтверждение того, что это лицо является тем, кем он или она представились. Кроме того, требуется подать рекомендательные письма и заручиться личной порукой лица, которое принимает новичка под своё покровительство на службе во дворце или при дворе.

– Я думал, что эти формальности касаются только представления знати ко двору, – буркнул Ла Рейни, недовольный тем, что упустил из виду столь важное для себя обстоятельство.

– Перед законом все равны, не так ли? – дю Плесси-Бельер закинул руки за голову и лениво прикрыл глаза. – Надеюсь, в вашем ведомстве подают что-нибудь бодрящее? То горячее вино со специями, которым нас угостила добрая мадам Блюш, странным образом влияет на желание расслабиться и уснуть, – при виде легкомысленной усмешки, играющей на губах молодого человека, в голову Ла Рейни закрались противоречивые мысли, а маркиз между тем продолжал с ещё большей беззаботностью:

– Я готов уснуть крепчайшим сном. Да и проспал бы с неделю, поверьте!

– Это всё её булочки с корицей и сладким соусом, – наконец поддавшись настроению собеседника, Ла Рейни ответил скупой усмешкой и расслабился. Сам-то он предусмотрительно оставил самую лакомую и сладкую часть завтрака без внимания. – Это всё коварный способ мадам Блюш заставить квартиранта размякнуть и провести утро в постели, а потом потребовать и второй завтрак.

– О, женщины, коварство имя вам! – проговорил с улыбкой дю Плесси-Бельер. После слов комиссара он понял, почему при встрече с ним мадам Блюш сразу же заговорила о свободных комнатах наверху и в связи с чем было выказано напускное радушие к незнакомцу.

– Так что же с этим мальчишкой? – Ла Рейни без обиняков вернул разговор в прежнее русло. – Вам требуются объяснения? Доказательства? Или понадобится представить его лично обер-камергеру двора? Или самому королю?

– Да. Да. И ещё раз, да! И последнее также не исключено, – отвечая на эти вопросы, дю Плесси-Бельер обратил взгляд в окно как раз в тот момент, когда перед ними открылся вид на противоположную сторону реки и башни длинного здания Гранд Шатле.

– У вас может возникнуть одна неприятная загвоздка. Малец находится под арестом по моему приказу, – отвлёк его Ла Рейни, как за соломинку ухватившись за новый предлог, чтобы убедить его отказаться от этой затеи. – Мы можем войти и допросить его. Но вывести за пределы Гранд Шатле без разрешения, подписанного главным комиссаром Шатле, невозможно.

– Могу я встретиться с ним? Кто он этот главный комиссар? Какой он человек? – дю Плесси-Бельер уже прикидывал про себя, как провести торг с человеком, в чьей власти было принятие решения арестовать и запереть в камере любого человека, но не было возможности никого освободить из-под стражи без особого приказа. – Так какой документ необходимо представить этому человеку? Достаточно ли будет явиться к нему от имени короля?

– Полагаю, что приказ главного прокурора Парламента или судьи… Или магистрата, – Ла Рейни загибал толстые крепкие пальцы, перечисляя должности известных ему людей, репутация которых была достаточно весомой в глазах главного комиссара.

– А как насчёт приказа, подписанного самим королём? Или, скажем, обер-камергером королевского двора?

– Это, безусловно, да! Я думаю, да, – не уверенно ответил на это Ла Рейни и ухватился за ручку, прибитую к стене, чтобы удержаться, когда карета резко накренилась на крутом повороте прежде, чем остановиться у ворот во внутренний двор тюрьмы.

– Дальше мы пройдём пешком! – выкрикнул Франсуа-Анри, требовательно постучав кулаком в потолок.

Доезжачий тут же соскочил с запяток кареты, поспешно открыл дверь и откинул подножку. Дю Плесси-Бельер вышел первым. Оставив тёплую пелерину на сиденье в карете, он тут же закутался в плащ, поднял воротник и надвинул шляпу на лоб.

– Ждите нас у моста! Мы скоро, – распорядился он и кивнул Ла Рейни, предлагая идти первым. – Будьте моим Вергилием в этой мрачной обители, дорогой комиссар, – пошутил он, справедливо полагая, что юридическое образование Ла Рейни позволит ему оценить сравнение с героем «Божественной комедии» по достоинству и принять это как комплимент.

– Выход отсюда возможен, хотя и не для каждого, – ответил замогильным голосом Ла Рейни и зашагал к воротам. – В отличие от той обители скорбных душ, куда попал Данте.

– Да. Пожалуй. И я не стал бы воспевать это место в поэмах, – посмеиваясь в воротник, маркиз поделился впечатлениями от мрачного вида тюремных стен.

– Я провожу вас в комнату, которую мне выделили в качестве рабочего кабинета, – предупредил его Ла Рейни.

– А что же этот малый? Вам позволят вывести его из камеры?

– Это не совсем одно и то же, что забрать его из тюрьмы, – объяснил Ла Рейни, стуча в ворота при помощи железного кольца, висевшего на уровне протянутой руки.

В узком проёме окошка, которое открыли перед ними после продолжительного и настойчивого стука, показалось заспанное и недовольное лицо охранника.

– Я – Ла Рейни, комиссар полиции Шатле. По делам службы, – назвался мэтр, но охранник покосился на стоявшего в стороне от него маркиза.

– Вы доставили арестанта, мэтр?

– Это его светлость маркиз дю Плесси-Бельер, полковник королевской армии, – ответил Ла Рейни, а сам маркиз подошёл ближе к воротам и, глядя в глаза охранника, коротко произнёс:

– Дело короля!

– Так-то оно так, господа. А бумаги у вас имеются? Войти вы сможете. Даже вдвоём. Но вот выйти, – этот неопределенный тон заставил Ла Рейни ответить недовольным взглядом и обернуться к маркизу с видом: «Я же вам говорил!»

– Дело короля! И если вы не желаете до конца своих дней охранять каторжников в каменоломнях, то пропустите нас сейчас же, сударь! А после вы точно также без вопросов выпустите нас по первому же требованию, – сурово, словно отчитывая на плацу провинившегося солдата, приказал дю Плесси-Бельер.

В ответ послышался металлический лязг отодвигаемого засова. Возможно, что стражи у ворот Гранд Шатле и не поверили бы всему услышанному, но уж больно правдоподобно прозвучала эта угроза в голосе этого важного дворянина.

***

Проводив дю Плесси-Бельера в комнату, служившую ему кабинетом, Ла Рейни отправился за арестантом. Он неторопливо спускался вниз по истоптанным каменным ступенькам винтовой лестницы, когда на одном из последних лестничных пролётов ему повстречался поднимавшийся наверх мужчина, широкий в плечах и такого крепкого сложения, что высокий рост придавал ему вид гиганта, внушая страх и почтение.

– Не спешили вы забирать того малого, как я вижу, господин комиссар, – его низкий бас гулко пронёсся под сводами, заставив Ла Рейни отвлечься от роящихся в голове мыслей.

– А чего спешить? Всё одно теперь ему только суда ждать, – отозвался он и кивнул гиганту, пропуская мимо себя. – Доброго утра и вам, месье Саваж!

– Доброго? Где ж тут, – с философским видом изрёк Саваж. – С раннего утра в подвале. Бедолаг допрашивать помогал. Мне такое утро добрым не кажется.

– Ну да. Пожалуй, – согласился с ним Ла Рейни, предпочтя не высказывать вслух своё мнение о методах ведения дознаний в Гранд Шатле.

Он спустился в подвальное помещение, разделенное на две части: комната для допросов и камеры для только что поступивших арестантов, ожидавших решения своей участи. Мало кто из тех, кто оказался за решеткой в Гранд Шатле, был освобождён до проведения формального дознания, проще говоря допроса с пристрастием. Однако же бывали и счастливые исключения. Некоторых спускали в этот подвал специально для того, чтобы услышав стоны и крики ужаса, которые доносились из комнаты для допросов, они решились заговорить начистоту. Отчасти Ла Рейни и сам прибегнул к этой тактике, поместив юного Дени Матье в одну из подвальных камер. Но признаваться в этом он не пожелал бы и на отходной исповеди, так как он искренне считал, что делал всё во благо закона и не без пользы для будущего мальчишки.

– Откройте! – приказал комиссар, указав охраннику на зарешеченную дверь камеры, в которой содержались несколько бродяг болезненного и жалкого вида.

– Матье! На выход! – выкрикнул он, вглядываясь в темноту, и вскоре на этот призыв откликнулся вихрастый рыжеволосый мальчишка, одетый, в отличие от товарищей по заключению, в добротный, почти неношеный камзол из тёмно-синего дорого сукна с серебряными галунами на воротнике и манжетах рукавов.

– Чёрт, а вот форму на тебе зря оставили, – проговорил Ла Рейни и зыркнул на притихших сокамерников мальчика. Те не проявили никакого участия в судьбе мальца, которого, видимо, не приняли за своего из-за внешнего вида, свидетельствовавшего о глубокой разнице между ними в занимаемом положении в обществе и в достатке.

– Следуй за мной, – коротко приказал Ла Рейни.

Из комнаты для допросов послышался стон, а через минуту мимо них прошли два стражника, волоча за собой бесчувственное тело. Следом шёл тюремный писарь, на ходу отхлёбывая какую-то пахучую настойку из плоской фляги. Тяжёлый душок запекшейся крови и недавних испражнений ударил в нос, и Ла Рейни отвернулся, прикрыв лицо платком. Он отступил к стене, чтобы пропустить скорбную процессию, после чего повернулся к Матье и указал ему на бочку с водой, одиноко возвышавшуюся в углу.

– Пойди, умойся. Гнилостный запах так просто не смыть, но освежиться не помешает. Тебя хотят видеть. Из дворца.

Наученный жизнью не выказывать своего интереса ни к кому, с кем не был связан родством или службой во дворце, Матье не стал задавать вопросов. Он молча прошёл к бочке, снял камзол, зажал его между коленями, потом закатал рукава рубашки и запустил руки в бочку, зажмурившись, пока не почувствовал, что его пальцы коснулись маслянистой жидкости. Морщась от запаха застоявшейся воды, он ополоснул лицо и шею. С длинных волос за воротник рубашки стекали струйки воды не слишком холодной, однако, от неё по всему телу пробежала дрожь, а в глубине души закралось гнетущее чувство страха. Неизвестно, что ждало его впереди, кто тот человек из дворца и что ему нужно? Ведь накануне вечером, сразу после ареста Матье рассказал комиссару всё как на духу о том, что он знал о краже драгоценностей из покоев фрейлин её величества. А что если на этот раз от него захотят узнать больше?

– Ну всё, хорош! – скомандовал Ла Рейни и пошёл к лестнице.

Он на ходу помахал рукой Матье, чтобы тот следовал за ним, но оборачиваться не стал, предоставив мальчишке думать, будто бы это он принимал решение подчиняться приказу или же нет.

Глава 7. Неожиданные подробности
Семь часов утра. Париж. Гранд Шатле

Предоставленный самому себе, Франсуа-Анри какое-то время ходил взад и вперёд по комнате, отмеряя шагами периметр, пока он сравнивал факты, полученные от де Виллеруа, с теми сведениями, которыми поделился с ним Ла Рейни. У комиссара, несомненно, было преимущество во времени и даже в средствах, однако в деле, которое напрямую касалось королевского двора, дю Плесси-Бельер обошёл бы его в два счёта. Да Рейни не мог знать самого важного – того, что старшему брату мальчика стало известно о том, что происходило во внутренних покоях дворца. Но более того, комиссару было невдомёк, что помимо краж, этот человек был занят поисками чего-то важного и ценного. Что можно искать в корпусе часов? Это должно быть нечто маленькое, незаметное и в то же время важное настолько, что ради этого люди были готовы рискнуть своим положением и даже головой. Что же такое важное и ценное могло уместиться под крышкой механизма часов? Была ли это записка, ключ или драгоценность? Без сомнения, тот, кто искал тайник, знал точно, что именно от него ожидали. Но успел ли он поделиться этим со своим младшим братом? Скорее всего, что нет, если ему было небезразлично то, как долго малыш продержится на допросе с пристрастием. Вероятность того, что они могли закончить свои приключения в Гранд Шатле, этот человек, скорее всего, допускал. Но если он готовился к бегству и к тому, чтобы порвать с воровской шайкой, значит, он уже был уверен в том, что ему удастся выйти из Гранд Шатле. Стало быть, всё дело как раз не в ловкости, а в личности и в связях того, кто поручил ему эти поиски.

Железный лязг и последовавший затем грохот тяжёлого стула, придвинутого ногой, привели бы в чувства и покойников на кладбище Невинных. И на Франсуа-Анри это подействовало с тем же эффектом, к которому добавилось противное ощущение зубной боли от скрежета давно не смазываемых дверных петель.

Повернувшись к вошедшим, маркиз посмотрел на довольное лицо Ла Рейни, потом перевёл взгляд на мальчика, которому комиссар жестом руки приказал выйти на середину комнаты. Малец выглядел спокойным и даже уверенным в себе, несмотря на проведенную в подвалах Гранд Шатле ночь. В прямом взгляде светло-карих с желтизной глаз не было и тени страха. Напротив, он смотрел на полковника с интересом и с долей любопытства.

– Это и есть наш часовой вор? – спросил наконец дю Плесси-Бельер, продолжая разглядывать веснушчатое лицо мальчика:

– Должен сказать, сударь, меня впечатляет, что при столь запоминающейся внешности вы умудрялись оставаться никем незамеченным во дворце. Мне казалось, что я присмотрелся достаточно хорошо ко всем, кто состоит на службе в Королевском доме. А вот же! – и маркиз с усмешкой развёл руками.

– А я умею быть неприметным, – дерзко ответил мальчишка, и в тот момент краем глаза Франсуа-Анри заметил, что лицо Ла Рейни просияло в довольной ухмылке.

– Как воробей? – в уголках губ маркиза мелькнула улыбка.

– Что скажете, господин полковник? Подойдёт для вашего дела этот малец? – не без самодовольства спросил его комиссар.

– По описаниям он вполне подходит. Но ведь нам важно, чтобы и сообразительность была в наличии, – замялся с ответом Франсуа-Анри, решая про себя, стоит ли доверять в столь деликатном деле мальчишке, в дисциплинированности которого он не мог быть уверен? А отсутствие чувства страха и неумение справляться с волнением – всё это могло сыграть весьма дурную шутку и с самим мальцом, и с тем, кто доверится ему. А ведь речь шла не только о том, чтобы найти подходящего козла отпущения для отвода глаз, но и о будущем этого самого мальчика, как и другого тоже, того, чьего имени он не желал упоминать в связи с этой историей.

– Вы сомневаетесь, ваша милость? – спросил Ла Рейни, с чисто охотничьим чутьём уловивший недоверие в душе маркиза.

– Для начала я хочу поговорить с ним, – ответил дю Плесси-Бельер, внимательно изучая лицо мальчика.

Резким движением он отодвинул второй стул от стола и уселся, закинув ногу на ногу. Откинувшись на спинку стула, он опёрся локтем о край стола и продолжал смотреть на мальчишку. Тот стоял, выпрямившись и глядя прямо перед собой. Но то ли он почувствовал недоверие к себе, то ли сама неопределенность в намерениях полковника смутила его, только теперь он уже избегал смотреть ему в глаза.

– Что ж, время терпит, – проговорил Ла Рейни, понемногу утрачивая свой прежний энтузиазм.

– Итак, сударь, что вы можете рассказать мне о том, почему вы здесь? – заговорил дю Плесси-Бельер.

Этот вопрос удивил мальчика. Он посмотрел на Ла Рейни, ожидая, что тот вмешается и сам всё объяснит полковнику.

– Я хочу услышать это от вас, – пояснил дю Плесси-Бельер, не сводя сурового взгляда с лица допрашиваемого.

– Я здесь потому, что господа полицейские арестовали меня, – наконец заговорил мальчишка и несмело поднял глаза, чтобы на короткий миг встретиться взглядом с полковником.

– Почему вас арестовали?

– Они решили так, – стушевался малец, и теперь Франсуа-Анри уже заметил явное недоверие к себе.

– Ясно, – с шумом опустив правую ногу на пол, полковник повернулся лицом к Ла Рейни и заговорил с ним так, будто они были одни. – Ничего не выйдет. Этот фарс будет раскрыт на первом же заседании суда, и тогда последствия будут крайне печальными. Скандал будет неизбежен. В лучшем случае этого малого отправят без дальнейших разбирательств на каторгу. В худшем – им займутся всерьёз и тогда уже допросы будут проведены в присутствии судей и присяжных. И, – он повернулся к мальчику. – И при содействии палача.

– Нет, – это прозвучало так невнятно, что Франсуа-Анри даже вскинул голову, чтобы посмотреть ему в глаза. – Нет, не надо палача, сударь, – повторил Матье уже громче, с трудом проглотив тяжёлый ком, подкативший к горлу.

– Вы готовы отвечать на мои вопросы? – всё также сурово спросил Франсуа-Анри, не выказывая ни малейшего признака расположения к нему.

– Да.

– Я не слышу, – не повышая голоса, повторил маркиз. – Что?

– Да, сударь! Я готов.

– Итак?

– Меня схватили, когда я пытался продать драгоценности одному приятелю моего покойного брата. На набережной. Мне обещали место на барже, которая отправлялась вниз по Сене. Я хотел сбежать.

– Так. А почему хотели сбежать?

– Мой брат, – мальчик сглотнул, и по его лицу скатился ручеек слёз. – Его… Убили! Я остался один.

– Вот так и скажешь, – внезапно Ла Рейни вмешался в допрос и, бросив быстрый взгляд на полковника, заговорил:

– Перед судьями ни слова не говори про Слепого Тэо! Ни единого слова, понял? И про шайку «уличных воробушков» тоже помалкивай.

Мальчик кивнул и посмотрел на дю Плесси-Бельера. Тот кивком дал знак, что согласен.

– И вот меня арестовали. Драгоценности украли люди, которые наняли моего брата. Он помогал им проникнуть в Лувр.

– А почему драгоценности оказались у вас? Вы с братом их хранили во дворце? – спросил дю Плесси-Бельер, и мальчишка тяжело вздохнул.

– Да. Мы хранили их в комнате в Лувре. Но потом брат вынес их из дворца и оставил у мадам Парадьен. Мы снимали у неё комнату на чердаке. Но так было не всегда, сударь! Мы не воры! Те люди забирали всю добычу сразу же, а брату платили монетой. Но во время последней кражи всё пошло не так. Те люди сбежали, оставив все драгоценности брату.

– Они приходили за ними?

– Нет. Они как в омут канули! Я не слышал от них ничего. А потом, когда брата убили, я и решил, что это их рук дело и мне нужно бежать.

Выслушав это признание, Франсуа-Анри размышлял над тем, что могло связывать эти кажущиеся совершенно разными дела. Зачем грабителям нападать на своего подельника, но при этом не забрать все хранившиеся у него драгоценности?

– Это не они, – тихо прошептал мальчик и посмотрел в лицо маркиза, ожидая, когда тот снова обратит на него внимание.

– Что вы сказали? – переспросил тот.

– Это не они хотели его убить. Теперь-то я знаю. Потому что тогда они пришли бы и за мной. Они знали про чердак над лавкой мадам Парадьен.

– Ага, – согласился Франсуа-Анри – эти пояснения совпадали с его собственными догадками.

– Это другой человек был. Я его никогда не видел. Но брат рассказывал, что ему заплатили столько, что нам хватило бы на ферму и сверх того ещё. Задаток был знатный.

– Вот как? А за что такая щедрость? – спросил маркиз.

Он тут же отметил, как Ла Рейни оживился, выпрямившись на стуле, и подался вперёд. По заинтересованному выражению его лица было видно, что разговор перешёл к самому важному для него вопросу.

– Нужно было найти ключ, – ответил Матье.

– Только ключ? И всего-то? – иронично приподняв брови, уточнил дю Плесси-Бельер.

– Да. Но это особенный ключ. Брат сказал, что по сведениям, которые были у того человека, ключ был спрятан в задней стенке часов. Но тот человек не знал точно, в каких часах. Вот ему и понадобилось, чтобы кто-нибудь из дворцовых слуг отыскал их для него. А тут ещё и эти дела с часами начались. Час Купидона, – пояснил Матье, когда Ла Рейни удивлённо крякнул в кулак. – Вот он и придумал, что стрелки часов нужно остановить таким образом, чтобы подумали, будто бы всё это проделал всё тот же шутник – часовой вор. А если бы ключ нашёлся, то мы бы получили за него всю плату целиком.

– Так, – протянул маркиз, потирая подбородок. – Стало быть, вы останавливали стрелки часов таким образом, чтобы всё выглядело бы так, словно это проделал один и тот же человек? Умно, ничего не скажешь! А кто останавливал часы?

– Я, – сглотнув, прошептал мальчик.

– А почему вы? Почему ваш брат сам не выполнил это дельце? Зачем он и вас вовлёк в это? – Франсуа-Анри пристально смотрел в лицо мальчика, ожидая услышать ответ крайне занимательной задачки.

– Брат видел того человека. Часового вора. Однажды ночью они чуть было не столкнулись в покоях королевы, когда тот проделывал свой фокус с часами. Вот тогда брат и подумал, что пока он людей из банды проводит в покои фрейлин для кражи драгоценностей, я смог бы осмотреть часы в личных покоях короля. Я должен был пройти туда через дверь из комнаты господина Бонтана в спальню короля. Это те часы с золотой статуэткой. Там лошади и колесница, и такая фигурка красивая, золотая, – с тяжёлым вздохом Матье описал то, как он остановил стрелки на часах Аполлона.

– Ага! – маркиз вдруг хлопнул себя по коленке и радостно воскликнул:

– Вот только про песок вы забыли!

– Про какой песок? – озадаченно посмотрел на него второй часовой вор.

– Про песок, который настоящий часовой вор сыпал в механизм часов, – пояснил Франсуа-Анри и переглянулся с Ла Рейни. – Пожалуй, что этот малый знает достаточно, чтобы сойти за настоящего вора. И всё-таки допрос в суде будут вести гораздо строже. Вряд ли к нему отнесутся столь снисходительно, когда услышат про поход в королевскую спальню.

– Для первого заседания будет достаточно покаянной речи о том, что его брата вынудили помогать грабители из парижского предместья, а сам он ничего толком не знал. О часах можно будет и не говорить. И пусть всё останется на бумаге, а там, – Ла Рейни широко взмахнул руками, показывая, насколько неопределенной может оказаться судьба судебных протоколов.

– Я согласен, – кивнул дю Плесси-Бельер и снова посмотрел на мальчика, заговорив с ним по-прежнему строго:

– Но вот что ещё я хочу узнать, сударь. Что стало с ключом, который вы должны были найти? Вы точно можете поклясться мне в том, что ни вы, ни ваш брат не нашли его?

– Нет, ваша милость, мы не нашли тайник с ключом.

– А тот человек, который заплатил вам за поиски, он пытался найти вас после гибели вашего брата?

– Да. Вчера днём я нашёл полный разгром в нашей комнате в Лувре. Будто бы там что-то искали. Я знаю, что это не могли быть те люди из предместья. Ведь они не смогли бы проникнуть в Лувр сами. И потом они знают, что драгоценностей там уже нет.

– Так, – взгляд Франсуа-Анри смягчился, но он смотрел в лицо мальчика всё также внимательно и серьёзно. – И вы уверены, сударь, что человек, заплативший вашему брату, не знает про вас?

– Нет. Брат не говорил обо мне. А во дворце никто и не знал, что мы братья. Это я господину комиссару всё рассказал после того, как меня с драгоценностями арестовали.

– Никто? А как же вас приняли на службу? Кто рекомендовал вас? – вопрос прозвучал столь сурово, что даже Ла Рейни невольно поёрзал на стуле, посочувствовав про себя тому, кто сам того не ведая, ввязался в это дело.

– Брат подсказал мне, чтобы я нанялся посыльным к одному дворянину. К гвардейскому капралу. Добрый малый, он-то и рекомендовал меня к младшему помощнику разносчика при кухнях. А тогда уже брат шепнул кому нужно, и меня повысили, приставив посыльным в подчинение к третьему камердинеру при королевских покоях. Я носил дрова для камина и воду в покои самого короля.

– Весьма впечатляющий карьерный рост, – без тени иронии проговорил Франсуа-Анри. – Кстати, о том, чтобы останавливать часы, это точно ваш брат додумался? Вы уверены, что ему это не подсказал тот человек?

– Не. Он даже и не знал, что был другой часовой вор. Он думал, что это всё проделки моего брата.

– А про кражи он знал? – сощурив глаза, спросил дю Плесси-Бельер, уже представляя себе примерный портрет негодяя, промышлявшего мелкими кражами и шантажом в королевском дворце.

– Да. И этим-то он брата и прижал.

– То есть, – почти подсказывая ход событий, проговорил маркиз. – Он пообещал плату, но в случае чего был готов выдать вашего брата?

– Да. Брат сказал мне, что я должен опасаться того человека больше, чем людей из предместья. Слишком много он знает обо всех во дворце, – ответил Матье и вдруг заговорил отчаянным голосом, близким к срыву. – Он всё знает. И про всех. Брат сказал, что он следит за всем во дворце.

– Но о вашем участии в поисках часов он почему-то не знает! – скептически отнёсся к этим слова дю Плесси-Бельер.

– Нет, – густо покраснев, проговорил мальчик, теперь уже не уверенный ни в чём.

– Ну то, что вы решили бежать, говорит о благоразумии, – дю Плесси-Бельер поднялся и прошёлся с заложенными за спину руками. – Даже если он не знал о вашей помощи брату, немудрено, что рано или поздно он выяснил бы всё и про вас тоже. Значит, нам и в самом деле необходимо как можно скорее довести это дело до рассмотрения в суде. И, – он подошёл к мальчику и заглянул в его глаза. – И вас отправят на каторгу. Пожизненно. А ещё лучше будет, если вы случайно поперхнётесь водой и отдадите концы здесь, в Гранд Шатле. Нет обвиняемого, нет и обвинений.

– Как? – на этот раз в глазах мальчика отразился самый неподдельный страх, и даже Ла Рейни, до того момента тихо ухмылявшийся собственным мыслям, поднялся со своего места и удивлённо посмотрел на полковника.

– А вот так, – как ни странно, но сам дю Плесси-Бельер оставался не только спокойным, но и говорил с улыбкой в голосе. – Вам необходимо исчезнуть. Совершенно. Напрочь. Это важно для вашей жизни, если она дорога вам, конечно же. И это крайне необходимо нам. Мне, господину комиссару и ещё кое-кому.