Текст книги "Час Купидона. Часть II. Тщетные терзания любви"

***

Мог ли он полностью положиться на понимание со стороны дю Плесси-Бельера – Людовик так и не успел окончательно решить для себя. Он не доверился маркизу до конца во всём и умолчал о главном – о своих догадках и подозрениях. Но было понятно, что кое о чём маркиз догадался и без откровенностей со стороны Людовика, а кое-что успел разузнать самостоятельно. Не зря всё-таки Мазарини отметил именно его. Людовик понимал, что всё это напускное легкомыслие и фривольные манеры дю Плесси-Бельера, как и громкая репутация волокиты и повесы, служили ему непроницаемой маской, за которой были надёжно спрятаны твёрдые принципы и высокие амбиции. И всё-таки даже, если бы кардинал не рекомендовал его лично, дю Плесси-Бельер был единственным из числа молодых дворян в окружении Людовика, кто мог его заменить, не вызвав ничьих подозрений. Оба они были одинакового роста, а худощавое, пока ещё юношеское телосложение Людовика, легко было скрыть под пышным костюмом, изобиловавшим лентами, воланами, рюшами и кружевами. Огромный парик с золотистыми локонами изменял не только лицо, но и весь облик Людовика до неузнаваемости. Так что отличить – был ли это сам король или дю Плесси-Бельер в его костюме выступал вместо него – было сложно, особенно на большом расстоянии. Добавить ко всему плотный слой белил на лице, кармин на щеках и губах – эти штрихи скрывали настоящее лицо от взглядов тех, кто по чистой случайности мог оказаться к нему ближе, чем на три шага. И да: самую важную роль в этом маскараде предстояло сыграть Олимпии Манчини. Если она не заметит подмену, то и у зрителей не может возникнуть никаких подозрений. На обороте записки с приглашением на репетицию Людовик написал Олимпии личную записку, в которой просил помочь ему в этом розыгрыше и подробно описал план её роли. Из её ответной записки он понял, что она была готова помочь ему и сделает всё, что от неё требовалось.

И всё-таки по какой-то неясной причине ему было страшно повернуть ключ в замочной скважине и выйти в коридор для прислуги. Прошло уже около четверти часа, а Людовик продолжал стоять посреди полутёмной комнаты Бонтана. Затаив дыхание, он прислушивался к голосам из спальни и шуму, который доносился из-за стен со стороны Большой Приёмной. О как же отчётливо он слышал свистящий шёпот сплетничавших между собой кумушек! Все эти сплетни и досужие домыслы, которые смаковали при дворе одинаково как дамы, так и вельможи, и прислуга, пересказывая друг другу на все лады! Как же они отличались от обычных бесед. И прежде всего тем, что своими шипящими звуками напоминали шелест листвы в саду. Людовик с детства привык различать шум голосов застольных разговоров, весёлых салонных бесед и лёгкого флирта. А этот – особенный, с присвистом шёпот, которым обменивались сплетники, скрывая шепчущие губы за веерами или ладонями, ни с чем не спутать – он такой же вездесущий, как ветер, дующий сквозь листву.

– Нам пора… – раздался громкий голос дю Плесси-Бельера, и Людовик вздрогнул, словно эти слова относились к нему.

У маркиза получалось копировать его голос и манеру речи так похоже! А что, если он займет его место? И нет, Людовика не пугало то, что маркиз мог подвинуть его на Олимпе среди признанных лучших танцоров при дворе. А саму мысль о том, что дю Плесси-Бельеру вздумается всерьёз узурпировать его титул и положение в корыстных целях, Людовик отмёл, как полный абсурд. Но мысли, которым он не мог запретить ворваться в своё воображение, принесли образ маркиза, танцующего в паре с Олимпией, дерзко ухаживающего за ней с этим его знаменитым безотказным шармом. Дю Плесси-Бельер был не только красив и дерзок, что само по себе безумно нравилось женщинам. Он был умён и умел использовать своё обаяние и харизму, оплетая ими наивную жертву.

Неприятное, почти тошнотворное ощущение заставило сглотнуть сухой комок, застрявший в горле, и прижаться к стене, ухватившись за дверную ручку, чтобы удержаться, остаться на месте и не броситься вдогонку за дю Плесси-Бельером. Ревность охватила его всего на доли секунды. Но он прочувствовал каждую из этих долей секунд, как многочасовые пытки. Это заставило Людовика едва ли не закричать, чтобы вернуть Плесси-Бельера. Отменить переодевания и все эти игры, отправиться на репетицию самому – вот что он хотел в ту минуту. Перебороть это желание помогла темнота и, как ни странно, теснота в комнате, где он оказался запертым. Даже если бы он сорвался и побежал назад, то не успел бы открыть замок и ворваться в спальню, так как дю Плесси-Бельер уже вышел в кабинет, а оттуда в Большую приёмную.

– Боже мой, что я здесь делаю? – спросил Людовик самого себя и почувствовал, как по шее на спину скатились капельки холодного пота.

А ведь и в самом деле: зачем он здесь в лакейском камзоле, в грубых башмаках и с тяжёлой связкой ключей на поясе? А что, если дю Плесси-Бельер прав, и часовой вор вовсе не тот, кого Людовик ожидает встретить? Риск был велик, и всё могло вообще обернуться не так, как он представлял себе.

И всё-таки Людовик напомнил себе, что прежде всего он решил спасти своего друга от разоблачения. Если до той поры он так и не попался никому на глаза, то это вовсе и не значило, что удача будет на его стороне и дальше. А если по роковой случайности он окажется там же, где и настоящие грабители, то это может обернуться не только скандальным разоблачением. Смертельная опасность – вот что было реально и неизбежно. Сопоставив все установленные факты, в том числе и те обстоятельства, которые вскрылись по чистой случайности, Людовик понял, что причина тех шуток с часами была связана с попыткой помочь кому-то. Чувствовалась вера в силу некоего магического ритуала, в нечто запредельное, что помогло бы остановить или повернуть вспять ход времени. А что, если наивный мальчишка пытался таким образом помочь ему самому? Мог ли он предать его, зная, чем тот рисковал?

Ключ легко вошёл в замочную скважину и повернулся, поддавшись напору. Приняв окончательное решение, Людовик больше не стал медлить. До наступления мифического часа Купидона оставалось всего несколько минут. Он должен был дойти до конца и разрешить эту загадку.

Заперев за собой дверь в комнату Бонтана, он положил всю связку ключей в широкий карман камзола. Оттопыренные карманы; широкие кюлоты из жёсткой плотной ткани; тяжёлые башмаки на толстой подошве – всё это изменило его походку и даже осанку. Он шёл вразвалку – ещё больше не похожий на самого себя. Повстречайся в эти минуты Людовику Бонтан или дю Плесси-Бельер в том коридоре, то они в один голос восторженно крикнули бы: «Браво!» Теперь Людовик был похож на настоящего лакея – одного из множества таких же лакеев из дворцовых служб: долговязый молодчик из тех, кто таскает воду на верхние этажи в комнаты вельмож или приносит дрова для растопки каминов. Даже самой Олимпии пришлось бы внимательно вглядываться в его лицо, чтобы узнать в нём его самого. Эта мысль особенно льстила ему, поэтому Людовик с ещё большим старанием вживался в свою роль.

– Куда прёшь, невежда! – грубый оклик остановил его, стоило ему пройти всего несколько шагов по коридору для прислуги.

Причиной окрика послужило отсутствие интереса и непроявленное почтение к лакею, бывшему старше его по годам и выше по положению на службе. На своё счастье, Людовик не успел понять, что именно задело этого человека, и обратил внимание на грубый оклик только тогда, когда они уже разминулись шагов на десять. Обернувшись, он увидел только спину спешившего по своим делам лакея и понял, что ответа или какого-то определённого действия с его стороны и вовсе не ожидалось. Он мог смело шагать вперёд и благополучно забыть об этом незначительном инциденте.

Глава 6. Побег из особняка Виронье
После обеда. Особняк Виронье. Лувр. Коридоры для прислуги

Переполох, поднятый в покоях королевы, можно было не заметить только будучи совершенно глухим и слепым. Караулы были усилены втрое: теперь в гостиной королевы стояли по два гвардейца на входе и выходе; дежурный офицер стоял на посту в коридоре комнат статс-дам и фрейлин тогда, как ещё один прогуливался по коридору для прислуги. Их вид хоть и грозный, а мог напугать разве что ребёнка, но для грабителей, вознамерившихся добыть драгоценности из личных шкатулок фрейлин её величества, вся эта внушительная охрана была не страшнее огородных пугал в ноябрьское безвременье. О том, что свита королевы и сама Анна Австрийская получили приглашения на генеральную репетицию нового балета, во дворце знали все от обер-камергера королевского двора до последнего разносчика посуды на кухнях. Событие, которое Людовик готовил при участии как придворных, так и профессиональных танцоров, приглашенных специально ради новой постановки, обсуждалось во дворце и за его пределами уже второй день и послужило пищей для насмешек и споров во всех парижских литературных салонах. Во дворце ожидался небывалый наплыв гостей, и по этому поводу штат лакеев и дворцовой прислуги был неимоверно увеличен за счёт вновь нанятых со стороны ради создания особой праздничной атмосферы во время генеральной репетиции королевского балета. Из Корпуса Королевских Пажей отрядили всех юношей, достигших тринадцати лет, для несения почётного караула в Большом репетиционном зале, где и должна была состояться репетиция.

Поскольку Виллеруа не достиг ещё требуемого возраста, то ему, как и другим пажам, кто был младше тринадцати лет, позволили провести остаток дня в дормитории в особняке Виронье и распорядиться свободным временем по своему усмотрению. Не воспользоваться столь удобным случаем было бы странно по меньшей мере, а искушение довести начатый квест до конца было слишком велико, тем более что риск оказаться пойманным был незначителен. Роль, порученная Франсуа в новом королевском балете, была им отточена до блеска и, по этой ли причине или отчего-то ещё, мэтр Бошан не соизволил пригласить маркиза на большую репетицию. Он прислал записку, в которой советовал своему ученику хорошо отдохнуть перед премьерой и разрешил пропустить все оставшиеся репетиции.

Маркизу ничего не стоило уговорить своего камердинера согласиться на маленькую диверсию, и Люк Жёди пригласил папашу Андрэ в ближайший кабачок на кружечку другую вина за весёлой беседой и игрой в кости. Те немногие из его подопечных, кто остались в особняке Виронье, вряд ли разбегутся в непогожий вечер – поэтому отставной капрал решил, что не грех было бы закрыть глаза на мальчишеские шалости и игры, да и самому воспользоваться возможностью провести остаток дня в своё удовольствие в приятной компании за кружкой вина.

Итак, путь во дворец был свободен, и маркиз точно знал, как использовать подвернувшийся ему шанс. Он быстро, без помощи Люка переоделся, выбрав всякий случай камзол и панталоны простого покроя, сшитые из добротной ткани неприметного серого цвета. Вряд ли кто-нибудь обратит на него внимание в столь неброском и неказистом костюме, случись ему оказаться даже в самом людном зале дворца, а тем более в коридорах для прислуги. Без особых помех он выскользнул из комнаты через окно, благо, что высота окон первого этажа позволяла проделать это без риска, и, к тому же, под окнами был высажен газон, значительно смягчавший падение даже при неудачном прыжке.

***

Убедившись в том, что его появление в конюшнях, через которые он решил пройти во дворец, осталось незамеченным, Франсуа прошёл по служебному вестибюлю для поставщиков к одной из галерей. Это была та галерея, по которой можно было выйти в Восточное крыло дворца. Суета, поднятая во всём Лувре и даже в его окрестностях из-за репетиции королевского балета, была такой грандиозной, словно все вокруг готовились к самой громкой премьере всего столетия. Давно уже в Лувре не собиралось столько народу. Даже на королевский балет перед святочным балом приглашённых гостей было в разы меньше.

Проходя через, казавшуюся ему бесконечной, анфиладу залов, Франсуа то и дело приходилось лавировать в тесной толпе. Он старательно хмурил лоб, делая вид, что спешил по страшно важному делу. На него не обращали внимания, так как при дворе давно уже привыкли видеть сновавших повсюду мальчишек. Будь то пажи, посыльные или младшие помощники дворцовых интендантств – все они бегали по коридорам и залам дворца с поручениями самого разного рода и свойства.

– О маркиз! – этот ошеломляющий до онемения на кончиках пальцев возглас заставил Франсуа застыть с раскрытым ртом от испуга перед немедленным разоблачением. – Какая встреча! А отчего же вы не вместе с другими танцорами в репетиционном зале, мой юный друг? Как поживает почтенный герцог, ваш отец? И как ваши успехи в Корпусе Королевских Пажей?

Пришлось остановиться, отдышаться и отдать честь графу де Шатору, который мнил себя близким другом де Вивонна и де Лозена, хотя ни тот, ни другой никогда не удостаивали его чести быть приглашённым на совместные прогулки или эскапады.

– А что же ваша очаровательная сестра? Будет ли и она присутствовать в зале? Или она тоже занята в балете? Признаюсь, я лелею надежду на встречу с юной мадемуазель де Невиль!

Граф не уточнил, которую из двух сестёр де Невиль он жаждал встретить, а маркиз так спешил, что не стал тратить время на уточнения. Он взмахнул шапочкой, похожей на баскский берет, и крикнул на ходу, торопясь сбежать подальше:

– Непременно же! Она обещала быть непременно же!

И тут же юркнул в ближайшую открытую дверь, оказавшись в старинном проходе под аркой, который соединял восточную часть главного здания дворца с Министерским крылом. Оттуда было рукой подать до коридора, где находилась мастерская мэтра Морани, куда можно было попасть, либо пройдя через Большой вестибюль, либо по галерее, минуя приёмную кардинала Мазарини. А вот это обстоятельство было чревато случайной встречей с герцогом де Невилем или с кем-нибудь из приближённых кардинала. И всё же риск стоил того. На всякий случай Франсуа старался идти, держась поближе к оконным нишам, готовый в любой момент спрятаться за одной из плотно задёрнутых гардин.

– Поспешите, господа! Марш-марш вперёд! Пока весь двор собрался наблюдать за репетицией королевского балета, в покоях королевы никого не осталось.

Едва услышав этот голос, Виллеруа скользнул в тень декоративной колонны, которая разделяла две оконные ниши, и спрятался за гардинами.

– А отчего вы так уверены, капитан? Может быть и воры окажутся в это же самое время в репетиционном зале?

– Дорогой Дезуш, я уверен, что нет. Хотя бы потому, что не верю в обратное, – ответил де Вард и понизил голос до шёпота. – Тот, кто откроет грабителям вход в личное хранилище королевы, птица не столь высокого полёта, чтобы получить именное приглашение на репетицию балета от самого короля.

– Но ведь это кто-то из приближённых королевы?

– Приближённых. Но не придворных, дорогой мой сержант, – пояснил де Вард и остановился возле того самого окна, в нише которого стоял Франсуа ни жив ни мёртв.

– Дезуш, вы сделали то, что я посоветовал? – спросил де Вард, хлопая себя по бокам, будто искал что-то.

– Что? Отозвать дополнительную охрану? Нет, капитан, я не сделал этого. И я не намерен подчиняться подобным абсурдным приказам, – с вызовом ответил швейцарец, и до слуха Франсуа донёсся протяжный вздох разочарования его собеседника.

– Прошу меня простить, сержант, но именно ваше упрямство есть не что иное, как полный абсурд, – заявил де Вард.

– Что, что, сударь? – воскликнул Дезуш, но, видимо, не слишком убедительно, так как тон и слова капитана де Варда нисколько не изменились и прозвучали ещё жёстче:

– Абсурд. Глупость! Надеюсь, вам знакомо это слово?

– Я не позволю использовать это слово в мой адрес, сударь! – Дезуш остановился так близко от Франсуа что, сделай он ещё один шаг, и мог бы отдавить маркизу носок туфли.

– Вы отпугнёте грабителей. Вряд ли они решатся идти в покои королевы, если увидят там гвардейцев, марширующих по всем коридорам, как на плацу, – спокойно ответил на это де Вард.

– Они не увидят их. Караулы стоят в приёмной и гостиной, а дополнительные посты – на входах в коридоры. К личным покоям королевы я никого не ставил. Там слишком тяжёлые замки, чтобы пытаться взломать их.

– Будем надеяться, что эти грабители окажутся такими же глупыми – вровень глупости принятых вами мер, – усмешка в голосе де Варда, очевидно, задела швейцарца – он засопел в ответ ещё громче, но капитан продолжал, не давая ему вставить ни слова:

– И будет ещё лучше, если грабители окажутся самонадеянными настолько, что попытаются взломать замки, вместо того, чтобы дожидаться, когда подвернётся другая, менее рискованная возможность.

– А почему вы так уверены, что попытка ограбления должна состояться именно сегодня? – продолжал настаивать на своём Дезуш.

– Чёрт побери! Да потому что я сам постарался распустить слух о том, что вся свита королевы будет на репетиции!

Каблук одного из собеседников больно ударил по ноге Франсуа, и тот едва не взвыл от боли, прикусив губу, чтобы не всхлипнуть. Этим невеждой поневоле оказался Дезуш, которого де Вард едва ли не припёр к портьерам, за которыми прятался маркиз. Сам же капитан в сердцах ударил кованым носком ботфорта по колонне, прочность которой, к счастью, выдержала этот удар.

– Идёмте, Дезуш! И захватите с собой больше людей. И пусть возьмут факелы. Нам придётся преследовать негодяев в потайных коридорах. Там темно и сам чёрт ногу сломит.

Они прошагали вглубь галереи, и, пока эхо голосов и тяжёлые шаги не затихли вдалеке, Франсуа оставался за гардинами. Но только он решился на вылазку и сделал попытку выглянуть из своего укрытия, как вслед за де Вардом и Дезушем через галерею пробежали несколько человек из гвардейской роты. Пришлось маркизу дожидаться пока и те пробегут мимо и скроются в следующем коридоре.

Наконец-то путь был свободен! Не дожидаясь, когда в галерее появится ещё кто-нибудь, маркиз стрелой промчался в сторону, противоположную той, куда отправились капитан Дворянской Сотни и сержант Швейцарской гвардии.

Глава 7. В мастерской ювелира
После обеда. Лувр. Мастерская ювелира

Тяжёлый ключ никак не хотел поворачиваться в замочной скважине. Сколько Людовик ни пытался провернуть четвертый и последний оборот, изнутри замка раздавался только глухой щелчок, и всё намертво заклинило, и он не открывался. Прикусив от досады губу, Людовик потёр нывшее от напряжения запястье. Затем он попробовал повернуть ключ в замке в обратную сторону, но не тут-то было.

– Кхм, – тихое покашливание и неспешные шаркающие шаги раздались откуда-то из противоположного конца коридора.

Бежать! Бросить ключ и всю связку вместе с ним – было первой же мыслью, мелькнувшей в его голове. Но, опомнившись уже в следующий миг, Людовик взял себя в руки. Он выпрямился и стал дожидаться у двери, пока незнакомец шёл к нему.

– Позвольте-ка, сударь!

На него смотрел мужчина невысокого роста, седовласый, немного сгорбленный. Он шёл неверной дрожащей походкой на подгибающихся в коленях ногах. Одет он был, как и все парижские буржуа среднего достатка, в костюм из плотной чёрной ткани с широким отложным воротником тоже чёрного цвета, поверх которого красовался туго накрахмаленный тонкий кружевной воротник. Густые, некогда чёрные, а теперь в большей степени посеребрённые сединой, волосы лежали красивыми завитками на сутулых безвольно опущенных плечах. Глубоко посаженные карие глаза смотрели с лёгким прищуром из-под низко расположенных густых чёрных бровей. Неприметный и скромный вид этого человека, не пытавшегося повысить свой статус при помощи броской и дорогой одежды, сразу же бросился в глаза. Людовик привык к тому, что даже лакеи в Лувре наводили на себя лоск при помощи лент, серебряных пуговиц или пряжек на туфлях, или платков, повязанных на шее в пышные банты. Облик этого человека был полной противоположностью образцового облика обычных обитателей дворца.

– Я заметил намедни, что этот замок поддался с превеликим трудом даже руке придворного шатлена, – с улыбкой в голосе сказал он и мягким жестом ненавязчиво отвёл руку Людовика от ключа, намертво застрявшего в замочной скважине. – Тут силой не помочь, сударь мой. Замок давно не смазывали – от того и беда с ним. Господин Бонтан как-то говорил мне об этом. Но у меня на сей счёт есть собственное средство. Я всегда ношу его при себе.

Он достал из пришитого к поясу кошелечка небольшой пузырёк, похожий на миниатюрные флаконы, какие многие дамы носили при себе, храня в них нюхательные соли или парфюм. Протянув руку с пузырьком к замку, этот человек достал из внутреннего кармашка камзола небольшую трубочку, похожую на зубочистку. Он вставил один её конец в горлышко пузырька, а другой на шейку ключа и умудрился просунуть её вглубь замочной скважины вместе с ключом.

– Вот так, – проговорил он и после этих манипуляций вынул трубочку, спрятал во внутреннем кармане, туда же вернул и флакон, прежде тщательно закупорив её пробкой.

– Всего несколько капель масла, и перед нами открыты все двери! – он, с видом фокусника, повернул ключ и отпер замок.

Людовик, глядя на все эти манипуляции, не произнёс ни слова. Отчасти он не хотел выдать себя, сказав что-либо несвойственное его новому облику и положению лакея. А ещё и потому, что он решительно не знал, чем оправдать свою попытку войти в мастерскую.

– Так вы проходите, сударь, коли вам надо, – тоном хозяина пригласил его человек в чёрном камзоле.

– А вы, месье? – спросил Людовик, догадавшись, что перед ним и был тот самый ювелир из Марэ, которого граф де Сент-Эньян пригласил во дворец для починки часов Купидона.

– А я, что же… – мэтр Морани рассеянно потёр подбородок и провёл рукой вниз по седеющей негустой бородке. – Ах да, я же за своим инструментом вернулся. Надо же, незадача какая! Забыл. А тут и приглашение вдруг получил. Именное. И представьте себе, молодой человек, что мне, скромному ювелиру из Марэ, передали именное приглашение от имени самого короля!

Улыбаясь наивному тщеславию парижского ювелира, с гордостью показывающего ему приглашение, отпечатанное по заказу графа де Сент-Эньяна, Людовик лишь мельком взглянул на подпись внизу листка.

– Да! Теперь этот документ станет фамильным сокровищем в моём доме. Я сохраню его в шкатулке с драгоценностями нашего рода. А знаете, сударь мой, ведь мы являемся хранителями печати гильдии ювелиров. Со времён самого Жака Кретона! Да-да! Но кто из нашего рода удостоился личного послания от самого короля? Мой дед, первым из всех Морани, прибывший в Париж, получил именной патент от самого герцога Сюлли на открытие ювелирной лавки в Марэ в дополнение к тем трём, которые он содержал в Лионе, в Марселе и в Реймсе. А прадед получил королевскую привилегию для себя и всех его потомков на ювелирное дело и торговлю в пределах всей Франции. А что же я? Абрам Морани получил именное приглашение на репетицию королевского балета! В дополнение к личному поручению от графа де Сент-Эньяна починить неисправные часы во дворце короля!

С этими словами он помахал в воздухе бумагой, а потом с благоговением сложил её вчетверо и аккуратно спрятал во внутреннем кармане своего камзола так бережно, словно это была записка с признанием от первой любви его юности.

– И подпись! Да, да, подпись даже не одна, а две – именем его величества имею честь заверить это письмо, – он снова вынул документ и раскрыл его перед глазами Людовика. – Вот, здесь. Маркиз де Виллеруа. А! Каково! Этот мальчик далеко пойдёт, уж поверьте моему слову. Я вижу людей насквозь. И этого молодого человека я сразу же заприметил.

– Ну и ну, – вырвалось у Людовика от неожиданности. Вот уж он никак не ожидал от Франсуа такой предусмотрительности!

– Да! – подхватил Морани, по-своему истолковав удивление собеседника, приняв это за вполне естественное восхищение невероятной честью, оказанной ему королём. – И представьте себе, я хорошо знаком с этим человеком. Это сейчас он ещё юн и мал. А ведь вырастет в министры. Будьте уверены!

– Да уж, вырастет. Может, в маршалы, – проговорил Людовик с лёгкой усмешкой. – Этот плутишка высоко взлетит.

– А куда же выше? Он уже приближённый короля, – победный голос мэтра прозвучал так подобострастно, словно Виллеруа был его родственником или протеже.

– Ну, это я так. Мало ли, – замялся Людовик и остановился в нерешительности на пороге мастерской.

– Вам что-нибудь нужно, сударь? Если да, то оставляю вас. Раз у вас есть ключи, то мои услуги вам больше не понадобятся. Не забудьте запереть после себя дверь. Только, пожалуйста, ничего не трогайте на столе. Это важные детали. Их перемещение может создать большую путаницу в моей работе.

– Да, мэтр. Я буду аккуратен, – заверил его Людовик и вместо того, чтобы подойти к столу и взглянуть на чудо, о котором было столько разговоров при дворе, отошёл к шкафу со всевозможными склянками и фигурками из фарфора, спрятанными за стеклом.

– И хорошо. Да. Каждый должен осознавать своё место. Будь на вашем месте хоть сам король, я бы и его не подпустил к часам.

Людовик резко обернулся. Он встретил взгляд ювелира, испуганный, будто бы он только что узрел молнию, сверкнувшую с высоты заоблачного Олимпа.

– Чуть не проговорился. Вы уж, сударь, никому не говорите об этих часах, – пробормотал Морани. – Слышите? Никому!

– Не стоит беспокоиться, мэтр. Я только отыщу то, зачем меня послали, и уйду. А все ваши секреты пусть останутся при вас, – Людовик произнёс эти слова с таким холодным выражением на лице и безразличным тоном, что Морани и в самом деле поверил, что простого слугу – вроде него – ничего и не могло заинтересовать в наборе бесценных инструментов и деталей, которые использовались при ремонте часов.

– Однако же время, сударь мой! – воскликнул ювелир и, зажав под мышкой пухлый саквояж с инструментами, шагнул за порог. – Я получил именное приглашение от короля! Но это вовсе не означает, что я могу позволить себе опоздание.

– Никак нет, – лаконично ответил Людовик, подражая манере слуг отвечать на те немногие вопросы, которые ему случалось задавать им.

Его ответ полностью удовлетворил мэтра. Он отступил от двери и, с лёгким поклоном на прощание, развернулся спиной к нему и в следующий миг скрылся в коридоре. Оставшись один в мастерской, Людовик сразу же задул две свечи из трёх, которые зажёг ювелир в канделябре, стоящем посреди стола. В свете оставшейся свечи он осмотрелся и заметил подходящее для засады место в оконной нише за плотно задёрнутыми гардинами. Задув последнюю свечу, Людовик занял выбранное им укромное место и приготовился ждать. Письмо, которое показал ему Морани, как раз подтверждало намерение часового вора проникнуть в мастерскую именно в этот день. Но самое главное: подпись в письме подтверждала тот факт, что этим человеком был не кто иной, как его лучший друг маркиз де Виллеруа.