Текст книги "Грань риска"

Как следствие, у нее разыгралось воображение, и, слушая приближавшиеся шаги над головой, она представила себе ужасный призрак. Ей даже пришло в голову, что это идет ее покойный дед, пришедший вершить месть за ее беззастенчивую и предосудительную попытку проникнуть в страшную тайну.

Шаги стихли, потом усилились вместе со скрипами и стонами, переполнявшими дом. Ким раздирали два противоречивых желания: немедленно очертя голову бежать из погреба или надежно спрятаться среди сундуков и бюро. Не в силах ни на что решиться, она крадучись подошла к двери отсека и, заглянув за притолоку, оглядела длинный коридор, ведущий к гранитной лестнице. В этот момент она услышала, как со скрипом открывается дверь погреба. Двери она не видела, но как кто-то открывает ее, слышала явственно.

Парализованная страхом, Ким беспомощно наблюдала, как в проеме лестницы появились ноги человека, уверенно спускавшегося в погреб. На полпути человек остановился и, нагнувшись, видимый только как силуэт на фоне падавшего со спины света, заглянул в погреб.

– Ким! – позвал Эдвард. – Вы здесь?

Услышав его голос, Ким, прежде всего, испустила глубокий вздох облегчения. До этого она даже не замечала, что стоит, задержав дыхание. Ухватившись за стенку, не надеясь, что ее удержат ставшие ватными ноги, она крикнула что-то в ответ, чтобы дать знать Эдварду, где она находится. Через несколько секунд в дверном проеме появилась его рослая фигура.

– Как вы меня напугали, – призналась Ким, пытаясь сохранить спокойствие. Теперь, когда она наверняка знала, что это Эдвард, ей было стыдно за охвативший ее страх.

– Простите меня, – произнес Эдвард, запинаясь, – я вовсе не хотел вас напугать.

– Почему вы не окликнули меня раньше? – спросила Ким.

– Я окликал, – ответил Эдвард. – Первый раз, когда вошел, потом еще раз, когда был в большом зале. Видимо, в винном погребе прекрасная звукоизоляция.

– Да, видимо, так, – согласилась Ким. – Однако что вы тут делаете? Я вас не ждала.

– Я пытался сегодня дозвониться вам, – ответил он. – Марша сказала мне, что вы поехали сюда, желая заняться старым домом. Я решил тоже приехать сюда, поскольку чувствую некоторую ответственность, ведь это я порекомендовал вам поселиться здесь.

– Да, это решено, – сказала Ким. Пульс ее все еще частил.

– Я действительно прошу у вас прощения за то, что напугал вас.

– Ничего страшного, – успокоила его Ким. – Мне надо было давать меньше воли своему расходившемуся глупому воображению. Я услышала ваши шаги и вообразила, что это привидение.

Эдвард скорчил страшную рожу и изобразил руками нечто вроде крыльев. Ким шутливо толкнула его в плечо и заявила, что выглядит он совсем не смешно.

Оба почувствовали облегчение. Некоторое напряжение, возникшее между ними, исчезло.

– Итак, вы начали розыски Элизабет Стюарт и самостоятельное следствие по ее делу. – Эдвард выразительно посмотрел на выдвинутый ящик бюро. – Что-нибудь удалось найти?

– Да, удалось. – Ким шагнула к бюро и подала Эдварду письмо Джеймса Фланагана Рональду.

Эдвард осторожно достал письмо из конверта, поднес его ближе к свету. Для прочтения ему потребовалось ровно столько же времени, сколько и Ким.

– Индейские набеги на Эндовер! – прокомментировал Эдвард. – Вы можете вообразить себе нечто подобное? Да, действительно, жизнь в те стародавние времена несколько отличалась от нашей.

Эдвард прочитал письмо и вернул его Ким.

– Захватывающе, – прокомментировал он.

– Вас не расстроило это письмо? – спросила Ким.

– Нет, не сказал бы, – ответил Эдвард. – А что, в нем есть что-то такое, что должно было меня расстроить?

– Во всяком случае, меня оно огорчило, – сказала Ким. – У бедняжки Элизабет еще более трагическая судьба, чем я себе представляла. Ее отец использовал свою дочь, как дешевый предмет, обделывая свои дела. Это очень прискорбно.

– Мне кажется, вы делаете слишком поспешные выводы, – возразил Эдвард. – Права свободного выбора, как мы его понимаем, в семнадцатом веке попросту не существовало. Жизнь была грубее и стоила гораздо дешевле. Людям приходилось держаться вместе, чтобы элементарно выжить. Личные интересы ценились не слишком высоко.

– Но это вовсе не значит, что можно превращать жизнь дочери в разменную монету, – не соглашалась Ким. – Все это звучит так, словно отец рассматривал Элизабет как корову или какой-то предмет обстановки.

– Думаю, что вы приписали этому письму более глубокий смысл, чем тот, который в нем содержится на деле, – упрямо повторил Эдвард свое утверждение. – Тот факт, что у Джеймса и Рональда состоялась сделка, еще не говорит о том, что никто не спрашивал Элизабет, хочет она выходить замуж на Рональда или нет. К тому же следует принять в расчет следующее: сама мысль о том, что она может стать опорой всей своей семьи, должна была быть приятна Элизабет.

– Ну, может, это и так, – неохотно согласилась Ким. – Но вся беда в одном: мне известно, что произошло с ней в дальнейшем.

– Но вы ведь все еще не знаете точно, была она повешена или нет, – напомнил ей Эдвард.

– Это все верно, – проговорила Ким. – Но из этого письма, по крайней мере, становится ясно, что, выйдя замуж за Рональда, Элизабет поставила себя в очень уязвимое положение, и это сделало обвинение против нее довольно легким делом. Из того, что я прочитала, мне стало ясно: в те пуританские времена было не принято менять свой социальный статус. А если люди все же это делали, то считалось, что они нарушают Божью волю. Под эту категорию, несомненно, подпадает и Элизабет, которая из дочери бедного фермера неожиданно превратилась в жену преуспевающего торговца.

– Между уязвимостью и судебным обвинением есть большая разница, – пробовал убедить ее Эдвард. – Так как я не встречал имени Элизабет ни в одной из прочитанных мной книг, я все еще сомневаюсь, судили ли ее вообще.

– Моя мать думает, что ее имя не упоминается ни в одном списке, потому что наша семья пустилась во все тяжкие, лишь бы имя Элизабет не упоминалось публично в связи с процессами. Она даже предполагает, что семья сделала это из-за того, что считала Элизабет виновной.

– Неожиданный поворот дела, – признал Эдвард. – В каком-то отношении это имеет смысл. В семнадцатом веке люди искренне верили в колдовство. Может быть, Элизабет действительно занималась им.

– Подождите секунду, – прервала его Ким. – Значит, вы полагаете, что Элизабет на самом деле была ведьмой? Я же думаю, что она виновна лишь в чем-то вроде смены своего социального статуса, но определенно она не считала себя колдуньей.

– Может быть, она занималась магией, – не унимался Эдвард. – В те времена существовала белая и черная магия. Разница в том, что белой магией занимались с благими намерениями: с ее помощью, например, пытались лечить людей или животных. Черной магией, напротив, – со злым умыслом и называли колдовством или ведьмовством. Очевидно, тогда было время, когда во мнениях, что считать белой магией, а что черной, существовал разнобой.

– Ну хорошо, может, вы попали в самую точку, – нехотя призналась Ким. Она на мгновение задумалась, но потом решительно покачала головой. – Этого я не могу принять. Моя интуиция говорит мне совершенно противоположное. Я чувствую, что Элизабет ни в чем не виновна и ужасная трагедия обрушилась на нее по воле какого-то коварного поворота судьбы. Каков бы ни был этот поворот, но, видимо, он страшен. И то, как обращаются с ее памятью, еще более усиливает несправедливость по отношению к ней. – Ким окинула взглядом шкафы, бюро и коробки. – Вопрос заключается в следующем: возможно ли найти объяснение, в чем бы оно ни состояло, в этом море документов?

– Я бы сказал, что находка этого письма – хороший знак, – проговорил Эдвард. – Если есть одно письмо, возможно, существуют и другие. Если вы собираетесь найти ответ, то, скорее всего, он содержится в частной переписке.

– Хорошо бы, конечно, если бы эти бумаги находились хоть в каком-нибудь хронологическом порядке, – посетовала Ким.

– Что насчет старого дома? – спросил Эдвард. – Вы приняли решение поселиться в нем?

– Да, – ответила Ким. – Пойдемте, я вам все расскажу. Оставив автомобиль Эдварда у замка, они поехали к дому в машине Ким. Охваченная энтузиазмом, Ким устроила Эдварду настоящую экскурсию, рассказав, что решила последовать его предложениям разместить удобства в пристройке. Самой важной частью новой информации было то, что она согласилась на предложения архитекторов устроить ванную между спальнями.

– Это будет просто замечательный дом! – воскликнул Эдвард, когда они покинули строение. – Я даже как-то ревную вас к нему.

– Я очень волнуюсь, – призналась Ким. – Я с нетерпением жду, когда можно будет начать украшать интерьеры. Чтобы заняться этим, я возьму очередной отпуск и, может быть, даже отпуск за свой счет в сентябре, чтобы посвятить себя этому делу.

– Вы все собираетесь делать сами? – спросил Эдвард.

– От начала до конца, – ответила Ким.

– Это восхитительно, – поразился Эдвард. – Я на такие подвиги не способен.

Они сели в машину Ким, глядя на дом через ветровое стекло. Заводя мотор, Ким некоторое время колебалась.

– Вообще-то я всегда мечтала быть художником по интерьеру, – произнесла Ким с сожалением.

– Вы не шутите? – спросил Эдвард.

– Это была упущенная возможность, – сказала Ким. – Ребенком и подростком я с удовольствием занималась разными видами искусства. Особенно увлекло меня это в средней школе. Я была тогда очень прихотливой артистической личностью и с трудом приспосабливалась к работе в коллективе.

– Я, признаться, тоже никогда не отличался склонностью работать в группе, – проговорил Эдвард. – Почему же вы не стали художником по интерьеру?

– Родители отговорили меня от этого, – ответила Ким. – Особенно усердствовал отец.

– Я ничего не понимаю. В пятницу, за ужином, вы сказали, что никогда не были особенно близки с отцом.

– Мы не были близки, но он оказал на меня огромное влияние, – пояснила Ким. – В том, что мы так и не сблизились, моя вина. Поэтому я тратила массу усилий, чтобы доставить ему удовольствие. Хотя бы даже тем, что пошла в медицинские сестры. Он хотел, чтобы я стала медицинской сестрой или учительницей, ведь это «приличные» профессии. Наверное, он считает профессию декоратора неприличной.

– Да, отец может оказать на ребенка нешуточное воздействие, – выразил согласие Эдвард. – У меня тоже был такой порыв – угодить отцу. Когда я вспоминаю об этом, мне начинает казаться, что в то время на меня нашло какое-то умопомрачение. Мне надо было просто-напросто проигнорировать его мнение. Проблема заключалась в том, что он смеялся надо мной, потому что я заикался и не проявлял интереса к спорту. Я был для него сплошным разочарованием, так, во всяком случае, мне кажется.

Они подъехали к замку, и Ким поставила свою машину рядом с автомобилем Эдварда. Он начал было вылезать из машины, но потом передумал и снова уселся на сиденье.

– Вы что-нибудь ели? – спросил он. Ким отрицательно покачала головой.

– И я тоже голоден. Почему бы нам не поехать в Салем и не поискать там приличный ресторан?

– И правда, – согласилась Ким.

Они выехали из имения и направились в город. Ким заговорила первая.

– Я отношу свою неуверенность в себе при общении, которая проявилась во время учебы в колледже, на счет родителей. Причина была именно в них. В моих с ними отношениях, – сказала она. – С вами было то же самое?

– Именно так, – ответил Эдвард.

– Просто удивительно, как важна в жизни правильная самооценка, – рассуждала Ким, – и немного страшно сознавать, что в детстве любая малость может непоправимо ее подорвать.

– В зрелом возрасте тоже, – не согласился с ней Эдвард. – А уж если подорвано самоуважение, то неизбежно нарушается поведение. Проблема заключается в том, что процесс может стать неуправляемым, автономным и повлечь за собой биохимические изменения, которые сами по себе уже будут работать в направлении снижения самооценки. Таким образом, замыкается порочный круг.

– Сейчас мы опять заговорим о прозаке? – догадалась Ким.

– Косвенно. – Эдвард не принял издевки. – У некоторых больных прозак может исправить положение.

– Стали бы вы, учась в колледже, принимать прозак, если бы он тогда был вам доступен? – спросила Ким.

– Возможно, – признался Эдвард. – Думаю, мой жизненный опыт тогда был бы другим.

Ким украдкой искоса взглянула на Эдварда. Тот улыбался. Она почувствовала, что он только что сказал ей нечто очень личное и сокровенное.

– Если не хотите, можете не отвечать на мой вопрос, который мне, пожалуй, не следует вам задавать. Но я все же спрошу. Вы сами принимали когда-нибудь прозак?

– Я охотно отвечу на ваш вопрос, – проговорил Эдвард. – Я какое-то время принимал его пару лет назад. Тогда умер мой отец, и у меня началась небольшая депрессия. Я не ожидал, что моя реакция на его смерть будет такой тяжелой, учитывая наши с ним непростые отношения. Один коллега посоветовал принимать прозак, и я последовал его совету.

– Прозак помог ликвидировать депрессию?

– Помог. Я в этом убежден, – ответил Эдвард. – Это произошло не сразу, но со временем. Однако самое интересное, на фоне приема прозака у меня появилась несвойственная мне напористость. Я не рассчитывал, что она проявится в результате лечения, поэтому такой необычный эффект нельзя считать эффектом плацебо. Несмотря на его неожиданность, этот эффект тоже пришелся мне по вкусу.

– А были ли какие-нибудь побочные эффекты? – спросила Ким.

– Очень легкие. Но в них не было ничего ужасного. В сравнении с депрессией это ничего не значащая мелочь, на которую не стоило обращать никакого внимания.

– Интересно, – искренне проговорила Ким.

– Надеюсь, мое признание в том, что я принимал психотропные лекарства, не встревожило вас, что вполне возможно, учитывая ваш фармакологический пуританизм.

– Не говорите глупостей, – рассердилась Ким. – Как раз наоборот, я уважаю вашу прямоту. Кроме того, кто я такая, чтобы судить вас? Я никогда не принимала прозак, но, учась в колледже, я лечилась у психотерапевта. Так что мы квиты.

Эдвард рассмеялся.

– Ну, приехали! – воскликнул он. – Значит, мы оба психи!

Они нашли маленький скромный ресторанчик, где подавали свежую рыбу. Все места в зале были заняты, и им пришлось сидеть за стойкой бара. Они ели печеную рыбу и пили ледяное пиво. На десерт заказали старинный индейский пудинг и мороженое.

После шумной атмосферы ресторана на обратном пути в имение они наслаждались тишиной в машине. Въезжая в ворота, Ким заметила, что Эдвард явно нервничает. Он ерзал на месте и часто откидывал со лба волосы.

– Что с вами? – спросила Ким.

– Все в порядке, – ответил он заикаясь.

Ким остановилась рядом с машиной Эдварда, притормозила, но не стала выключать двигатель. Она ждала, понимая, что у него что-то на уме.

– Вы не хотите заехать ко мне на обратном пути? – наконец выпалил он.

Это приглашение поставило Ким в затруднительное положение. Она понимала, какого труда и мужества потребовали от Эдварда эти слова, и не хотела, чтобы он чувствовал себя отвергнутым. В то же время она знала, что завтра ей придется заниматься тяжелыми больными и надо быть в хорошей физической форме. Наконец ее профессионализм победил.

– Мне очень жаль. Но сегодня уже слишком поздно, я очень устала, а завтра мне надо вставать в шесть часов. Потом, я учусь в вечерней школе, и сегодня мне еще надо сделать домашнее задание, – добавила она, пытаясь смягчить свой отказ.

– Но еще рано, только начало десятого, – настаивал он. Ким удивилась такой настойчивости и почувствовала неловкость.

– Мне кажется, что мы взяли слишком быстрый для меня темп, – сказала она. – Мне с вами очень легко и приятно, но я не хочу форсировать события.

– Да, конечно, – согласился Эдвард. – Совершенно очевидно, что я с вами тоже очень хорошо себя чувствую.

– Мне очень нравится ваше общество, – продолжала Ким. – На этой неделе я свободна в пятницу и субботу, так что если это не помешает вашей работе, то…

– Может, мы пообедаем в четверг? – спросил Эдвард. – И вы не будете в этот вечер делать уроки?

Ким рассмеялась.

– Я с удовольствием пообедаю с вами. Думаю, что к тому времени я наверняка справлюсь со своими домашними заданиями.

4

Пятница, 22 июля 1994 года

Ким несколько раз моргнула и окончательно открыла глаза. В первый момент она никак не могла сообразить, где находится. Незнакомые оконные занавески скупо пропускали и без того не слишком яркий утренний свет. Повернув голову и увидев спящего рядом Эдварда, она сразу все вспомнила.

Инстинктивно Ким закрылась до подбородка простыней. На новом месте она чувствовала себя неловко и неуютно.

«Какая же ты лицемерка!» – мысленно сказала она себе.

Прошло всего несколько дней с тех пор, как она говорила Эдварду, что не хочет торопить события, и вот, пожалуйста, она просыпается в его постели. Еще никогда отношения с мужчинами не заканчивались у нее такой скорой интимной близостью.

Решив одеться, пока Эдвард не проснулся, Ким попыталась осторожно выскользнуть из постели. Попытка не удалась. Отвратительный маленький белый терьер Эдварда по кличке Буфер громко зарычал и оскалил зубы. Сидя у изножья кровати, он явно стерег каждое движение гостьи.

Эдвард проснулся, сел, пинком отпихнул собаку от кровати и со стоном снова повалился на подушку.

– Который час? – пробурчал он, не открывая глаз.

– Начало седьмого.

– Почему ты так рано проснулась? – спросил он.

– Я уже привыкла, – ответила Ким. – Я всегда просыпаюсь в это время.

– Но ведь мы легли почти в час.

– Это не имеет значения, – сказала Ким. – Прости, пожалуйста, мне просто не надо было у тебя оставаться.

Эдвард открыл глаза и внимательно посмотрел на Ким.

– Тебе неудобно здесь? – спросил он. Ким кивнула.

– Мне очень жаль, что так произошло, не надо было тебя уговаривать остаться.

– Это не твоя вина, – возразила Ким.

– Но ты же хотела уйти, значит, это моя вина, – настаивал Эдвард.

Они обменялись короткими взглядами и одновременно улыбнулись.

– Мы, кажется, начинаем повторяться, – не погасив улыбки, произнесла Ким. – Мы снова начали наперегонки извиняться.

– Это было бы очень смешно, когда бы не было так грустно, – проговорил Эдвард. – Я надеялся, что хоть теперь-то нам удастся сдвинуться с мертвой точки.

Ким повернулась к нему и обвила его руками. Некоторое время они молчали, наслаждаясь объятием. Молчание нарушил Эдвард.

– Ты все еще испытываешь неудобство?

– Нет, – ответила Ким. – Мы просто поговорили о нем, и оно исчезло.

Когда Эдвард отправился в душ, Ким позвонила Марше, которая вот-вот должна была уйти на работу. Марша очень обрадовалась, услышав ее голос, но все же мягко упрекнула Ким за то, что та не позвонила ей накануне вечером и не предупредила, что не придет ночевать.

– Да, мне, конечно, следовало позвонить, – признала Ким.

– Отсюда я могу заключить, что вечер прошел удачно, – скромно заметила Марша.

– Все прекрасно, – согласилась Ким. – Просто когда я спохватилась, было уже так поздно, что я не стала звонить. Ты, наверное, уже спала, а мне не хотелось тебя будить. Кстати, ты не забыла накормить Шебу? – добавила она, меняя тему. Марша сразу все поняла, она слишком хорошо знала свою подругу.

– Твоя ненаглядная кошечка пообедала с большим аппетитом, – сообщила Марша. – Да, чуть не забыла, есть еще одна новость. Вчера вечером звонил твой отец. Просил при случае перезвонить ему.

– Мой отец? – переспросила Ким. – Он же мне никогда не звонит.

– Мне ты можешь не рассказывать об этом. Мы живем с тобой несколько лет, и я ни разу не разговаривала с ним по телефону.

Выйдя из душа, Эдвард удивил Ким предложением пойти позавтракать на Гарвард-сквер. Она думала, что он сразу очертя голову бросится в лабораторию.

– У меня в запасе еще два часа, – объяснил Эдвард. – Лаборатория подождет. К тому же за последний год это был самый приятный для меня вечер, и я хочу его продлить.

Радостно улыбнувшись, Ким обвила руками шею Эдварда и тесно приникла к нему. Чтобы дотянуться до его лица, ей пришлось привстать на цыпочки. Он вернул ей ласку с избытком.

Они сели в машину Ким: ее надо было срочно убирать, поскольку Ким оставила ее накануне в неположенном месте. На Гарвард-сквер Эдвард повел ее в студенческую забегаловку, где они позавтракали яичницей с беконом и выпили по чашке кофе.

– Какие у тебя планы на сегодня? – спросил Эдвард. В столовой стоял невыносимый шум – экзаменационная сессия была в полном разгаре, и ему приходилось кричать.

– Поеду в Салем, там началась реконструкция коттеджа. Я хочу посмотреть, что делается, – сказала Ким. Она назвала старый дом коттеджем, чтобы подчеркнуть, что речь идет не о замке.

– Когда ты рассчитываешь вернуться?

– Пораньше, во второй половине дня, – ответила Ким.

– Может быть, мы встретимся в Харвест-баре в восемь?

– Договорились, – согласилась Ким.

После завтрака Эдвард попросил Ким подбросить его к зданию Гарвардских биологических лабораторий.

– Может, я отвезу тебя домой, чтобы ты взял свою машину? – предложила Ким.

– Нет, спасибо, – отказался Эдвард. – В кампусе я сейчас не найду свободного места для парковки. Я доеду на университетском автобусе. Я часто так делаю. Очень выгодно жить недалеко от работы.

Ким высадила его на углу Киркленд-стрит и Дивинити-авеню. Он стоял у обочины и махал ей до тех пор, пока она не скрылась из виду. Он понимал, что любит, и любим, и ему нравилось ощущение собственной влюбленности. Повернувшись, он зашагал по Дивинити-авеню. Ему хотелось петь. Особенное наслаждение доставляло то, что ему начало казаться, будто Ким испытывает по отношению к нему такие же чувства. Все, что ему оставалось, – это надеяться, что связь их продлится не один день. Он вспомнил о цветах, которые посылал ей каждый день, и подумал, не переусердствовал ли он с этим, но проблема заключалась в том, что в любви Эдвард был сущим младенцем, поэтому ему не удалось прийти ни к какому выводу.

Войдя в биологический корпус, Эдвард посмотрел на часы. Было уже около восьми. Поднимаясь по лестнице, он беспокоился, что ему придется ждать прихода Скрэнтона. Но опасения его оказались напрасны. Кевин был на месте.

– Я очень рад, что ты пришел, – сказал Кевин. – Я как раз собирался тебе звонить.

– Ты нашел Clavicepspurpurea? — с надеждой в голосе спросил Эдвард.

– Нет, – ответил Кевин, – не Claviceps.

– Вот черт! – ругнулся Эдвард. От отчаяния он буквально рухнул на стул. В груди появилось неприятное ощущение разочарования и пустоты. Он так рассчитывал на положительный результат, он так надеялся сделать приятное Ким. Он хотел преподнести ей Claviceps как дар науки, чтобы снять с Элизабет напрасное и несправедливое обвинение.

– Не смотри таким букой, – проговорил Кевин. – Там не оказалось Claviceps, но зато там выросла куча другой плесени. Один из ее видов морфологически напоминает Clavicepspurpurea, но это неизвестный доселе науке вид.

– Ты шутишь, – недоверчиво произнес Эдвард. Лицо его несколько просветлело. По крайней мере, они сделали открытие.

– Конечно, это не бог весть как удивительно, – продолжал Кевин. При этих словах лицо Эдварда снова потемнело. – В настоящее время известно около пяти тысяч видов грибков. Многие специалисты полагают, что на самом деле в природе существует от ста тысяч до четверти миллиона их видов.

– Другими словами, ты хочешь сказать, что это не такое уж фундаментальное открытие? – спросил Эдвард с кислой миной.

– Я не хочу выносить никаких оценочных суждений, – возразил Кевин. – Но в этой плесени ты, возможно, найдешь что-нибудь интересное. Это аскомицет, который так же, как Claviceps, образует плотные колонии.

Кевин протянул руку над столом и высыпал в ладонь Эдварда несколько маленьких ядрышек. Эдвард попробовал их на ощупь кончиком указательного пальца. По плотности и размерам предметы эти напоминали рисовые зерна.

– Ты мне лучше скажи, что это такое – плотные колонии? – поинтересовался Эдвард.

– Так называются вегетативные покоящиеся споры определенных видов грибков, – ответил Кевин. – Они отличаются от простых одноклеточных спор тем, что являются многоклеточными, содержат грибные волокна, или гифы, а также запасы питательных веществ.

– Почему ты думаешь, что они представляют для меня интерес? – спросил Эдвард. Вдруг ему пришло в голову, что эти штучки похожи на зернышки, встречающиеся в ржаном хлебе. Он принюхался. Эти зернышки запаха не имели.

– Потому что именно колонии спор Claviceps содержат биоактивные алкалоиды, вызывающие эрготизм, – ответил Кевин.

– О! – воскликнул Эдвард. В нем вновь пробудился интерес к зернышкам на ладони. – И каковы же шансы, что в этих маленьких жучках содержатся те же алкалоиды, что и в Claviceps?

— Ну, это, я полагаю, вопрос одного дня, – ответил Кевин. – Лично я думаю, что шансы достаточно высоки. Не так уж много на свете грибков, которые образуют такие колонии спор. Очевидно, этот новый вид родственен грибкам рода Clavicepspurpurea.

– Почему бы нам не попробовать их? – задумчиво произнес Эдвард.

– Что ты хочешь этим сказать? – забеспокоился Кевин. Он подозрительно уставился на Эдварда.

– Почему бы нам не изготовить этакий отвар из этих штучек и не попробовать его на вкус? – настаивал на своем Эдвард.

– Я надеюсь, ты пошутил? – поинтересовался Кевин.

– Я нисколько не шучу, – возразил Эдвард. – Мне интересно знать, производит ли этот гипотетический алкалоид галлюциногенный эффект. Самый лучший способ узнать это – попробовать принять его внутрь.

– Ты определенно спятил! – воскликнул Кевин. – Микотоксины могут оказаться весьма мощными, это подтвердит любой, кто травился грибами. Токсикологи каждый год открывают все новые и новые яды. Ты идешь на огромный неоправданный риск.

– Где твоя страсть к приключениям? – спросил Эдвард, поддразнивая друга. Он встал. – Можно я использую твою лабораторию для этого маленького эксперимента?

– Не уверен, что хочу в нем участвовать, – упорствовал Кевин. – Ты что, серьезно хочешь это сделать?

– Конечно, серьезно, – ответил Эдвард.

Кевин повел Эдварда в лабораторию и спросил, что ему нужно из оборудования. Эдвард потребовал ступку, пестик, дистиллированную воду, слабую кислоту для осаждения алкалоидов, фильтровальную бумагу, литровый цилиндр и миллилитровую пипетку.

– Это сумасшествие, – недоумевал Кевин, подбирая необходимые Эдварду материалы.

Эдвард приступил к работе. Для начала он измельчил в ступке несколько зернышек. Полученную массу он залил водой, чтобы экстрагировать алкалоид. Когда он добавил к полученному раствору немного слабой кислоты, из него выпал осадок в виде небольшого количества белой массы. Процедив раствор через фильтровальную бумагу, Эдвард получил несколько кристалликов преципитата – белого осадка. Кевин следил за его действиями с недоверчиво-удивленным видом.

– Только не говори мне, что ты собираешься это съесть, – произнес он с нарастающей тревогой.

– Ну что ты, конечно, нет, – успокоил его Эдвард, – не настолько же я глуп.

– Я думал, ты хочешь меня одурачить, – признался Кевин.

– Слушай, – сказал Эдвард, – меня интересует галлюциногенный эффект. Если полученное вещество обладает этим эффектом, то в микроскопических количествах. По весу это будет выражаться в микрограммах. – Эдвард налил литр дистиллированной воды в мерный цилиндр, подцепил на кончик шпателя мизерную щепотку осадка и бросил ее в воду. Сделав это, он закупорил цилиндр и энергично встряхнул его несколько раз. – Мы можем работать с этим веществом полгода и не знать, обладает оно галлюциногенным эффектом или нет, – рассуждал Эдвард. – Для окончательного ответа нам нужен человеческий мозг. Мой доступен здесь и сейчас. Когда дело касается науки, я становлюсь человеком действия.

– А как насчет возможной нефротоксичности? Я хочу сказать, не испортишь ли ты себе почки? – спросил Кевин.

Эдвард состроил презрительную мину.

– В такой-то дозировке? Черт возьми, конечно, нет. Эта доза не составляет и десятой доли токсической дозы ботулинического яда самого мощного из известных токсинов. Кроме того, в этот микрограмм будет входить не только неизвестное нам вещество, но и целая смесь известных, так что риск становится еще меньше, так как концентрация интересующего нас алкалоида становится пренебрежимо малой.

Эдвард попросил Кевина дать ему миллилитровую пипетку. Тот подчинился с явной неохотой.

– Ты точно не хочешь ко мне присоединиться? – спросил Эдвард. – Не упусти случая поучаствовать в интересном научном открытии. – Он рассмеялся и наполнил пипетку раствором.

– Спасибо за предложение, – язвительно ответил Кевин. – Я и мои почечные канальцы стараемся не докучать друг другу.

– Твое здоровье. – Эдвард выпустил содержимое пипетки на язык. Набрав в рот воды, он прополоскал его и проглотил воду.

– Ну что? – поинтересовался Кевин после минутного молчания.

– Чуть-чуть горчит. – Эдвард почмокал губами и несколько раз открыл и закрыл рот, чтобы лучше ощутить вкус.

– Что-нибудь еще чувствуешь? – не отставал Кевин.

– Начинается легкое головокружение, – ответил Эдвард.

– Черт, мне кажется, головокружение у тебя было до того, как ты выпил эту гадость, – пробурчал Кевин.

– Признаю, что этот эксперимент проводится без должного научного контроля, – усмехнулся Эдвард. – Все, что я сейчас ощущаю, может быть обыкновенным эффектом плацебо.

– Я действительно не хочу больше в этом участвовать, – сказал Кевин. – Я настаиваю, чтобы ты сегодня же сдал на анализ мочу и проверил содержание в крови связанного азота.

– О-о-о! – воскликнул Эдвард. – Что-то начинает происходить!

– Боже мой! – отозвался Кевин. – Что именно?

– Перед глазами перемещаются бесформенные, похожие на амеб, цветные пятна. Картина, как в калейдоскопе.

– О Господи! – воскликнул Кевин. Он вгляделся в лицо друга. Было похоже, что тот пребывает в трансе.

– Теперь слышу звуки – как будто кто-то играет на синтезаторе. Во рту небольшая сухость. Появилось новое ощущение: по рукам побежали мурашки, появились парестезии – как будто меня кусают блохи или кто-то пощипывает за руки. Это очень странное ощущение.

– Позвать кого-нибудь? – тревожно спросил Кевин.

Внезапно Эдвард протянул вперед руки и схватил пораженного Кевина за запястья. Хватка Эдварда оказалась неожиданно сильной.

– Такое ощущение, что комната ходит ходуном. Появилось легкое удушье.

– Пора, кажется, позвать на помощь, – всполошился Кевин. Его собственное сердце колотилось как сумасшедшее. Он оглянулся на телефон, но Эдвард не разжимал хватки, не давая Кевину сдвинуться с места.

– Все хорошо, – успокоил Эдвард. – Я больше не вижу цветных пятен, все проходит.

Эдвард закрыл глаза и продолжал неподвижно стоять, все еще держа Кевина за руки.