Текст книги "Этикет темной комнаты"

Четыре

Моя первая мысль – это, должно быть, садовник, что, конечно же, полная бессмыслица. У этого человека нет в руках нужных инструментов, да и сейчас слишком темно, чтобы работать во дворе.

Мужчина начинает сокращать расстояние между нами.

Делаю еще один глоток кофе.

Это крупный, приземистый парень с коротко остриженными волосами. Я не узнаю его, но он, должно быть, работает на мою маму. Может, имеет какое-то отношение к организации праздничного вечера.

Но с какой стати он здесь, если все остальные в Далласе?

Мужчина ускоряет шаг, и я обнаруживаю, что сую руку в карман и достаю мобильник.

– Не надо! – разносится по двору его глухой голос.

Мой палец в нерешительности зависает над экраном.

– Я новый охранник!

Мои глаза сужаются. На нем обычная зеленая армейская форма.

– Я не хотел напугать вас. – Теперь он всего в нескольких футах от меня.

– А я и не испугался.

Он открывает кожаную папку у него в руках.

– Это ведь Уэйт-Хаус, правильно?

– Да.

– Я обхожу эту местность.

– И зашли к нам?

– Прошу прощения. Территория такая большая, что трудно сказать, где начинаются и где заканчиваются ваши владения. А я зашел сюда со стороны леса.

– А почему вы совершаете обход? На это есть какие-то особые причины?

– Нет, вовсе нет. Но я считаю, что предосторожность – вещь хорошая. – Он шарит глазами вокруг, словно мы очутились посреди боевых действий, а я смотрю на дверь, желая поскорее очутиться в доме.

– Ну, рад был познакомиться с вами, – говорю я, надеясь, что он поймет, на что я намекаю.

– Взаимно.

Провожаю его до ворот и закрываю их за ним. Слова охранника не убедительны. Наш лес обнесен забором, и совершенно непонятно, как кто-то мог забрести сюда случайно.

Надо будет расспросить маму – допиваю кофе, – если не забуду.

Пять

Под «Успокаивающие звуки природы» мы работаем с учебниками на уроке мисс Уэллс. Она считает, это помогает сосредоточиться. Внезапно динамик над нашими головами оживает, чтобы сообщить утренние новости.

– Хорошего понедельника, старшая школа «Лорел»! – бодро говорит какой-то мальчик, его голос то и дело прерывается помехами. – Праздник по поводу возвращения с каникул состоится в эту пятницу! Вы уже купили билеты? – Бриа поворачивается ко мне с взволнованной улыбкой на лице. – Классные руководители раздадут бюллетени для голосования. Голосуйте.

Мисс Уэллс, как по приказу, начинает раздавать квадратные листочки оранжевой бумаги, и секунду спустя Бриа с визгом встает и сует мне под нос свой бюллетень. Мы с ней оба номинированы, равно как Лекс, Марисса и еще несколько человек из нашей тусовки.

Класс поздравляет нас, и Бриа делает старомодный реверанс, притворяясь, что на ней юбка, а не спортивные штаны, потом соединяет руки перед лицом, будто в молитве.

– Господи, пожалуйста. Пусть мы победим!

Закончив задание, я говорю мисс Уэллс, что мне нужно в учительскую.

Люк корчит гримасу, типа я-знаю-что-ты-врешь, но я игнорирую это, выхожу в коридор и встречаю там Гаррета и Брэкстона. Гаррет сегодня во всем черном, в то время как на Брэкстоне ярко-синяя кожаная куртка, а его волосы уложены в стиле аниме. Он расстегивает куртку, и я вижу бутылку с чем-то алкогольным, мы направляемся к крытой галерее, соединяющей два здания, и натыкаемся на Эвана Замару.

Его глаза распахиваются.

– Привет, Операция, – говорит Гаррет, и Брэкстон издает смешок. – А где твой бойфренд?

Полные щеки Эвана краснеют, несмотря на загар.

– Мы не бойфренды, – мямлит он.

– А кто? – Голос у Гаррета такой тихий, что его слова звучат пугающе.

Эван открывает рот, вроде как желая ответить, но вместо этого подается в сторону, и Гаррет встает у него на дороге. Мне хочется, чтобы здесь был Птица. Он забавный. Эван же просто прирос к месту, подобно печальному второкласснику, которого родители забыли забрать из школы после уроков. Он просто стоит, сжимая в пухлых руках учебники. У него на суставах еще остались ямочки, какие бывают у маленьких детей, и я задаюсь вопросом, а сможет ли он когда-нибудь пройти через пубертатный возраст, и тут меня огорошивает неожиданная мысль.

– Эй, ты – юное дарование или что-то в этом роде, верно?

Эван удивленно таращит на меня большие карие глаза.

– Э-э-э, я изучаю углубленно некоторые предметы, но вообще-то я десятиклассник.

– Ты перепрыгнул через несколько классов? – продолжаю допытываться я, и Брэкстон снова хихикает.

Двойная дверь за нашими спинами распахивается. К нам танцующей походкой приближается Люк, но внезапно останавливается, и вид у него становится озадаченным.

Гаррет со скучающим видом отходит от Эвана.

– Ладно, свободен.

Мальчик не сходит с места, словно боится, что Гаррет сделает ему подножку.

– Ну давай же. – Гаррет легонько гладит его по кудрявой голове.

Эван, будто очнувшись, проносится мимо сконфуженного Люка.

– А что было раньше? – спрашивает Люк, когда мы едем на машине к моему дому.

– Ты о чем?

– Об Эване Замаре. – Он смотрит на меня взглядом, каким дозволено смотреть только ему. – Вы что, пацаны, измываетесь над этим мальчиком?

– Измываемся над ним? А так в наше время еще говорят?

– Ты понимаешь, о чем я. Что вы с ним сделали?

– Ничего не сделали. Скажи лучше, в какое время вы с Лекс встречаетесь с нами в пятницу?

– Мы не встречаемся.

– Серьезно? Почему нет?

– Потому что Лекс в присутствии Гаррета чувствует себя неуютно.

Я расстроен.

– Но мы же хотели все вместе поехать на вечер на лимузине.

– Это было еще до того, как Брэкстон сказал, что он закажет лимузин, и все загорелись этой идеей.

– Значит, ты прекратишь общаться со своими друзьями лишь потому, что они не нравятся твоей девушке?

– Если бы речь шла только о вас с Брией, все было бы нормально. Лекс просто считает, что ты избалованный ребенок…

– Она так сказала?

– Что-то вроде этого. Но Гаррет – другое дело. Она его боится.

Я замолкаю. Не могу представить, что Лекс кого-нибудь боится.

– Почему? Да, его шутки не всегда милы, но он человек безобидный.

– Он вовсе не безобиден. Ему нравится обижать людей, причинять им боль. Он тащится от этого. Он чудовище, чувак.

– Да у тебя все чудовищно.

Люк на какое-то время затихает. А потом произносит:

– Сайе… можно я тебе кое-что скажу?

– Да ты и без разрешения скажешь. – Его лицо принимает обиженное выражение, и я издаю стон: – О’кей, о’кей, давай, говори.

Честные зеленые глаза Люка встречаются с моими.

– Ты больше не смеешься.

– Да я того и гляди расхохочусь прямо сейчас.

– Я серьезно.

– Это-то и смешно.

Он скрещивает руки на груди:

– Знаешь что? Есть разница между смехом над кем-то и радостным смехом. Я хочу спросить: ты больше ничего не хочешь?

– Чего, например?

– Я имею в виду вот что. Ты ничего не хочешь, потому что за тебя хотят другие.

Его слова смущают меня.

– Да о чем ты вообще говоришь?

– Я говорю, что кое-чего хочу. Для тебя.

– О’кей…

– Я хочу, чтобы в тебе снова проснулся интерес хоть к чему-то.

– Ты хочешь, чтобы у меня появилось хобби?

– Нет… цель.

– Цель? Ты что, подался в монахи?

Его голос смягчается:

– Я много думал об этом. У каждого человека должна быть цель, Сайе.

– Правда? А у тебя она есть? Какая?

– Ну… Цели у меня пока что нет. Но я ищу ее. Мы же все в ее поисках. Но в последнее время ты будто… отстранился. Я не хочу сказать, что в этом виноват Гаррет, но с тех пор, как ты начал общаться с ним в прошлом году, ты…

– Что я?

– Ты стал другим. Похожим… похожим на Брэкстона! Раньше ты считал его идиотом, и…

– А ты считал его интересным и симпатичным.

Люк морщит нос, подобно кролику.

– Брэкстона? Да ты спятил.

– Да-да, так оно и было. В четвертом классе ты послал ему открытку от тайного обожателя.

– Я послал ее брату Брэкстона.

– О. Ну так они два сапога пара.

– Вот только его брат не придурок, а Брэкстона ты всегда считал именно таким, а теперь вы с ним друзья? Об этом-то я тебе и толкую. Ты никогда не насмехался надо мной, но…

– С какой стати мне смеяться над тобой? – Теперь я серьезен и поворачиваюсь лицом к нему. – Мне до лампочки, кто там тебе нравится.

– Верно, потому что ты не издеваешься над людьми. Но Гаррет…

– Люк. – Мое терпение лопнуло. – Может, хватит? Мне не нужна проповедь о том, будто Гаррет – Антихрист, оказывающий на меня дурное влияние. Я способен сам принимать решения.

Шесть

В четверг Гаррет и Брэкстон курят одну сигарету на двоих, пока мы все стоим, прислонившись к моему автомобилю, припаркованному у школы. Тэннер – мускулистый двенадцатиклассник, занимающийся боксом вместе с Гарретом, – незаметно подкрадывается к нам и по очереди ударяет кулаком по нашим кулакам. На улице хорошо, воздух кажется хрустящим, но запах дыма раздражает меня.

Нетерпеливо просматриваю ленту в телефоне, но тут мое внимание привлекает громкий звук автомобильного глушителя. Минуту спустя на стоянку, дребезжа, вкатывается допотопный красный пикап с невероятных размеров колпаками на колесах.

– Похоже, Белла Свон перебралась в Техас, – шутит Гаррет.

Мы смеемся и смотрим, как дверца со стороны водителя со скрежетом открывается, и ждем, что наружу выпрыгнет какая-нибудь закусившая губу новая девица. Но вместо этого наблюдаем пухлощекого, с пружинами-кудряшками Эвана Замару, улыбающегося широченной – от уха до уха – улыбкой.

Могу поклясться, Бог, объединившись с Люком, доставил сюда этого ребенка просто для того, чтобы испортить мне настроение. Я вспоминаю лекцию, прочитанную мне на днях Люком, а также то, как Бриа говорила «бе-е-е» и фактически обозвала меня бараном.

– Операция достаточно большая для того, чтобы водить машину? – ошарашенно произносит Брэкстон.

– Милый грузовичок! – замечает Гаррет.

Улыбка Эвана гаснет, он быстро идет к школе.

Гаррет тушит сигарету черным байкерским ботинком и, подобно реактивной ракете, вместе с другими парнями устремляется за Эваном. Я какое-то время пребываю в нерешительности – это действительно так, – но потом мне приходит в голову мысль: с какой стати я должен отказываться от своего чувства юмора только потому, что у Люка его нет?

И я догоняю их.

– Если по чесноку, – говорит Тэннер, когда мы догоняем Эвана в коридоре, – этот грузовик – коллекционный экземпляр.

– Спасибо, – бормочет Эван.

– А я и не знал, что водить теперь разрешается с десяти лет, – в свою очередь ерничает Брэкстон.

Эван краснеет.

– Мне шестнадцать. Как раз сегодня исполнилось.

Вот дерьмо. По негласным правилам, нельзя задирать людей в их день рождения. Я смиренно пожимаю плечами, но Гаррет лишь выгибает темные брови и подходит ближе к Эвану.

– Твой день рождения сегодня? – спрашивает он.

Эван кивает, медленно.

– А почему ты нам этого не сказал? Брэкстон цепляет на лицо псевдовзволнованную ухмылку. – Мы бы приготовили для тебя подарок!

– Но ему было бы далеко до этого потрясающего грузовика, – добавляет Гаррет. – Как долго ты на него копил?

– Мне его купили родители.

– Страшно не хочется доводить это до твоего сведения, дитя… – Гаррет вроде как сочувственно сжимает шею Эвана, – но, думаю, они не слишком-то тебя любят.

* * *

На седьмом уроке – это психология – жужжит мой телефон.

Сообщение от Брии:

Ты все еще намерен отвезти меня и Мариссу домой?

Конечно, – отвечаю я.

Но сначала нам нужно переделать кое-какие дела в спортзале… Последние приготовления к завтрашнему вечеру!

Хочу было послать ей эмодзи с большим пальцем вверх, но меня отвлекают жалобный лай и визг, раздающиеся из динамиков.

Мисс Уэллс больна, а заменяющая ее учительница показывает нам старый документальный фильм и велит записывать значение встречающихся в нем терминов. В этом фильме ученый из 1970-х годов бьет током собак из тех же 1970-х. Половина собак способна прекратить это дело, нажав на рычаг, но собаки из другой группы могут жать на этот рычаг до посинения, поскольку удары током прекращаются, только когда решает ученый.

– До чего же это жестоко, – ноет Люк. – Почему вы заставляете нас смотреть такое? Хотите нас травмировать?

Большинство ребят поддакивают ему, но учительница шикает. На экране появляется надпись «ВТОРАЯ ЧАСТЬ».

Теперь собаки помещены в ящики, называющиеся шаттл-боксами – это один из новых для нас терминов, – и все, что нужно сделать животным, чтобы выбраться из них, так это перепрыгнуть через невысокую перегородку. Ученый снова начинает бить собак током и смотрит, что произойдет. Одна группа собак – те, что сумели добиться прекращения ударов током, – быстро соображает, как выбраться из ящиков, но собаки из второй группы просто лежат и скулят. Люк, похоже, вот-вот расплачется – заодно с ними.

О’кей. С меня довольно. Вожу пальцем по экрану телефона и читаю ленту.

За пять минут до звонка учительница включает свет, и я хватаю со стола Люка его работу, чтобы списать.

– Эй, я еще не закончил.

Игнорируя его протесты, корябаю ответы. На последний вопрос ответа у него нет, и я спрашиваю:

– А как нужно ответить на двадцатый вопрос?

– А что это за вопрос?

– Почему собаки из второй группы просто не перепрыгнули через стену?

Люк показывает на одну из фраз в перечне ответов, вид у него при этом печальный.

Выученная беспомощность.

– Они усвоили, что ничего не могут сделать для того, чтобы спастись. – Я пишу, а Люк продолжает говорить: – Это просто душераздирающе, понимаешь? Подумай только о значении…

Звенит звонок, я сую ему листок с его работой и направляюсь к двери.

За моей спиной раздается саркастическое:

– Пожалуйста!

Подойдя к парковке, вижу Гаррета, прислонившегося к моей машине. Вид у него очень клевый, он похож на гангстера. Мы берем стаканы с кофе и какое-то время разъезжаем на автомобиле, просто чтобы убить время, а затем снова направляемся к школе за девушками.

Въезжая на почти пустую стоянку, получаю сообщение от Брии:

Еще 20 минут? А может, хотите помочь???

Вздрогнув от мысли, что для этого придется войти в спортивный зал, в котором полно жизнерадостных детишек, отвечаю:

Мы подождем, – а потом передаю содержание сообщения Гаррету.

– Уже пять часов, – жалуется он. – В это время в школе остаются одни лузеры.

– Это не так. Белла Свон все еще здесь.

Гаррет окидывает парковку взглядом снайпера, и я засекаю момент, когда он замечает грузовик Эвана Замары. Улыбаясь щербатым ртом, он спрашивает:

– И что нам с этим делать?

– Что делать с пикапом? – Я не в настроении придумывать что-нибудь остроумное по этому поводу, но Гаррет уже распахивает дверцу автомобиля и быстро выходит из него. Достает что-то из заднего кармана и двигает кистью. От лезвия отражается солнечный свет, и до меня доходит, что в руке у него нож.

Какое-то время я пребываю в таком шоке, что теряю дар речи, но Гаррет буравит меня взглядом.

– Сайе. Ты идешь или нет?

Семь

– Ну и денек выдался! – Выходя из класса, Бриа пытается весело покружиться, но теряет равновесие из-за цветочной розетки [3]3
  Массивная цветочная праздничная гирлянда, которая надевается на шею.


[Закрыть], которую я привез ей домой утром.

Эта самая розетка оказалась гораздо больше, чем я думал, когда заказывал ее, она закрывает всю грудь Брии и спускается ниже колен. Бриа накидывает ее на шею, подобно ожерелью, потому что приколоть ее к блузке нет никакой возможности.

Практически все девочки в школе тоже красуются в подобных розетках, дополненных немыслимым количеством звякающих колокольчиков, так что создается впечатление, будто по коридорам шествует стадо коров. И некоторые учителя со страдальческим видом затыкают уши.

– Сайе… помоги, – просит Бриа.

– Да, конечно. – Я помогаю ей приподнять украшение весом в тонну, и Бриа вызволяет свои длинные волосы из-под шнура, а потом я снова опускаю шнур на шею, и мои ладони проходятся по ее коже.

– Мне нравятся твои руки! – говорит Бриа, гладя их кончиками пальцев. – Они такие мягкие и гладкие. Мне кажется, они даже мягче, чем мои руки!

И я искренне радуюсь, что Лекс не хихикает и не добавляет что-то вроде: «Это потому, что Сайе мальчик избалованный и не знает, что такое физический труд».

– Спасибо, – говорю я.

– Увидимся за обедом! – И с этими словами Бриа, чуть покачиваясь от тяжести розетки, вышагивает по коридору.

На уроке латыни мистер Райвас дает мне задание, но сегодня я не в настроении спрягать глаголы. Мой взгляд устремляется к открытой двери. По коридору идут наряженные в костюмы взволнованные ребята из театрального клуба, а также из школьного совета – в руках у них флайеры и скотч, и они готовы обклеить этими бумажками всю школу.

– Сайерс? – окликает меня мистер Райвас.

Поднимаю на него глаза:

– Да?

Он кладет на мой стол эссе, которое я сдал ему на прошлой неделе. Оно испещрено красными правками и разочарованными замечаниями.

– Ты способен на большее. – Он садится за соседнюю парту, совершенно неподходящую человеку его возраста. – Сайерс, ты даешь себе отчет в том, что многие в этой школе, в этом мире, ну, скажем, борются?

– Борются?

– Да. За самые разные вещи. Борются за то, чтобы выжить. Но ты… тебе дано столь многое. Тебе дарованы возможности, о каких большинство людей могут только мечтать.

– О’кей?..

– Я хочу донести до тебя следующее: наличие денег не подразумевает, что обладающий ими человек может бездействовать – он может делать что угодно.

Я вздрагиваю. Да что в последнее время происходит? Одна проповедь за другой.

– Мистер Райвас…

Но не успеваю я произнести еще хоть слово, как в класс, звеня колокольчиками, входит секретарша в цветочной розетке и протягивает ему записку.

Мистер Райвас читает ее и вздыхает:

– Тебя вызывают к директору.

Когда я вхожу в главное здание школы, девушка на ресепшене встречает меня дружелюбной улыбкой. Кивнув ей в ответ, иду дальше по коридору – к кабинету директора, и тут из него, зло сверкая глазами, вылетает Гаррет, комкающий в руке розовый листок бумаги.

– И ты здесь? – говорю я.

– В школу заявился отец этого мальчишки.

– Ты говоришь об Эване?

– Да, о нем. О ком же еще?

– Хм. Вот уж не думал, что он засек нас.

– Ну, директору он сказал, что так оно и было. И теперь Гардинер говорит, что мне запрещено участвовать в школьных мероприятиях в течение шести недель, а это значит, меня не будет на вечеринке.

– Прямо как в романе «Кэрри».

– Мистер Уэйт? – На пороге своего кабинета материализуется, подобно Дракуле, директор Гардинер. – Мне нужно поговорить с вами. – Он поворачивается к Гаррету: – А вы, молодой человек, возвращайтесь в класс.

Гаррет, прежде чем сорваться с места, бросает на него злобный взгляд. Я вхожу в кабинет и сажусь на диван, Гардинер со строгим выражением лица усаживается за свой стол. На стене за его спиной красуется огромных размеров флаг Техаса, словно хозяин кабинета – губернатор штата или еще какой начальник.

Стараюсь сдержать усмешку.

– Я сразу перейду к делу. Вы вчера намеренно изуродовали машину Эвана Замары?

– Нет. – Я откидываюсь на спинку дивана. – Я этого не делал.

– Интересно. – Гардинер опускает подбородок на сложенные руки. – А почему же он говорит, что сделали?

Скептически вздергиваю одну бровь, подражая отцу.

– Вы спрашиваете меня о том, что на уме у какого-то там ребенка, с которым я даже ни разу не разговаривал?

– Эван тоже сказал, что вы никогда с ним не общались. Он понятия не имеет, почему вы на него ополчились.

– Ополчились? Звучит немного драматично.

Гардинер ведет себя так, будто мы преступники или кто-то в этом роде.

– Ну, знаете ли, Эван Замара не годится в герои драмы. Но все это… очень беспокоит его, и он не способен справиться с происходящим.

Гардинер переигрывает. Эван не мог сказать ничего подобного.

– Не знаю, что вам ответить. Я практически не знаком с ним.

– Значит, вы не трогали его грузовик, не преследовали его в коридорах и не имеете никакого отношения к уничтожению его проекта?

– Я ничего не уничтожал.

– Ну да, только не вы. – Голос Гардинера начинает вдруг сочиться сарказмом. – Вы предпочитаете стоять в стороне и наблюдать за тем, как этим занимаются другие.

– И тебе ничего за это не было? – злится Гаррет, когда после окончания уроков я выезжаю с автостоянки. Не понимаю, почему он пребывает в таком шоке – ведь это не я накорябал на пикапе Эвана Замара огромными печатными буквами слово «тюфяк».

– Эй, да я же просто смотрел.

– Ага. Хорошо устроился.

– Ты придешь на мою вечеринку или как?

– А почему нет? Меня отстранили от танцев, а не от твоего дома.

Мы уже в десяти кварталах от школы, а он все еще кипятится.

– Гаррет, ты же сам не хотел идти на этот дурацкий вечер.

– Дело не в этом, Сайе! Я уже пригласил Мариссу и взял напрокат чертов смокинг, и эта сука не сможет сделать так, что я никуда не пойду.

Мы доезжаем до кованых чугунных ворот, у которых уже ждут несколько автомобилей наших друзей. Говорю охранникам, что все они со мной, ворота открываются, караван машин тянется за мной к дому. Повсюду приткнулись автомобили, доставляющие различные товары, двери дома – нараспашку, и обслуживающий персонал выгружает еду, фуршетные столы и коробки с хрустальными бокалами.

Ребята входят в дом и идут по коридору, а я проверяю, все ли готово к вечеринке. Самая большая комната совершенно преобразилась – здесь множество украшенных стеклянными бусами светильников, черно-золотой пол стилизовали под ар-деко, мебель – стулья, роскошные складные кресла – также выполнены в этом стиле. Трое мужчин вешают на стену огромное зеркало. Другие рабочие устанавливают вдоль стены сцену, на которой будет играть небольшой оркестр.

– Мистер Уэйт? – Навстречу мне идет организатор мероприятий, мужчина в твидовом пиджаке. – Все готово в срок. Счет за угощение получился немного дороже, чем мы договаривались, но…

– Все нормально.

Он записывает что-то в свой блокнот.

– Хорошо, сэр. Я сделал заметку.

Когда минутой позже я обнаруживаю ребят в домашнем кинотеатре, Гаррет беспокойно мечется туда-сюда перед экраном, загораживая его и мешая другим смотреть фильм, который Люк выбрал потому, что в нем идет речь о кругах на фермерских полях, якобы сделанных инопланетянами.

– Он рассказал своему папе, – возмущается Гаррет. – Ну кто так поступает?

Ребята хихикают, соглашаясь с тем, что Эван жалок, но это, похоже, еще больше злит Гаррета.

– Я ему покажу, я серьезно это говорю. Он не знает, что его ждет, но я с ним обязательно поквитаюсь.

– Мне кажется, это он уже с тобой поквитался, – буркает Люк, рот которого набит «Читос».

Все замолкают, поскольку внимание Гаррета сосредоточивается на Люке, смахивающем крошки с майки с Оби-Ван Кеноби.

– Что такое? – Люк смущенно приподнимает брови. – А чего вы ожидали, раз издеваетесь над ним вот уже несколько недель?

Гаррет делает в сторону Люка пару шагов.

– А почему ты суешься не в свое дело?

– Ты говоришь это в присутствии многих людей! Это нельзя назвать разговором наедине.

Ладони Гаррета сжимаются в огромные кулаки, и я, сам того не ожидая, встаю перед ним, защищая таким образом Люка.

– Остынь, чувак. Если тебе очень уж хочется пойти на вечер, то иди. Там будет столько народа, что никто из учителей тебя не заметит.

Он медленно выпрямляет пальцы и слегка расслабляется.

– Ну да, может, ты и прав.

– Все будет хорошо, – заверяю его я. – Ну что плохого может произойти?