Текст книги "Особые отношения"

Робин Сисман
Особые отношения

ПРОЛОГ
Это было ровно двадцать лет назад

За окном было совсем темно. Джордан сидел за кухонным столом, подвернув под себя ногу, – мать пыталась когда-то отучить его от этой привычки, но безуспешно. Ее дома не было. Вообще никого не было, он один. Стояла удивительная тишина, лишь шорох листьев нарушал ее при порывах ветра. Внезапно он услышал, как распахнулась входная дверь, и в дверном проеме возникла рослая фигура в военной форме. Лицо вошедшего затенял козырек, но Джордан каким-то шестым чувством понял, что этот человек – его отец. Безумная радость охватила Джордана. Отец шагнул в комнату, его черные ботинки чуть поблескивали. Очень медленно он стал приближаться к Джордану, и в этой медлительности таилось что-то угрожающее. Джордан испугался. «Это – я, твой сын», – хотел сказать он, но слова застыли у него в горле.

Человек в форме вытянул вперед руку, и Джордан в ужасе отпрянул. В руке отца была гремучая змея. Джордан хотел выскочить из-за стола, но от страха не мог пошевелиться. Змеиная голова приближалась, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Несмотря на страх, Джордану мучительно хотелось увидеть лицо отца. Сейчас он вступит в круг света от кухонной лампы. Тогда все наконец станет понятно… Джордан все вглядывался – под армейской фуражкой была лишь чернота. Змеиные глаза поблескивали совсем рядом, в нескольких дюймах. Звук от хвоста гремучей змеи стал громче. «Ты не можешь это сделать! Я собираюсь стать президентом Соединенных Штатов!» – мысленно крикнул Джордан, и тут его отец вступил в пятно света, и…

Джордан проснулся, вскрикнув от ужаса. Сердце бешено колотилось. Он услышал трескучий звонок будильника, нажал на кнопку и сел в кровати. Он был в типичной гостиничной комнате, на полу валялось несколько газет, на дверце шкафа, точно тень, маячил его костюм. Тусклый свет с трудом пробивался сквозь жалюзи, коими он хотел укрыться от всевидящего ока репортеров.

– Иисус! – Джордан с силой выдохнул и провел рукой по потному лбу и волосам. Нет, он уже не был маленьким испуганным мальчиком из Индиан Блаффс. Он в Далласе, в штате Техас. Теперь ему сорок шесть лет, и он собирается баллотироваться на пост президента.

Джордан поднялся с кровати и несколько раз махнул руками, чтобы размять плечевые мышцы. Он уже видел этот кошмарный сон, но это было много месяцев назад. И он знал, что заставило сон вернуться. Все из-за вчерашнего звонка. Вчера вечером он услышал по телефону голос прошлого, голос девушки, которую он когда-то любил и которая могла погубить теперь его карьеру.

Нет, этого ей не удастся. Джордан сел в кресло и потряс головой, хотя его в эту минуту никто не видел. Впрочем, почему он называет ее девушкой? Жена права, ему следует тщательнее подбирать слова, если он думает о политической карьере. «Девушке» уже сорок два года, и у нее имеется взрослый сын… Но все же, думая о ней – а раньше он думал о ней постоянно, терзался тоской и страстью – он всегда представлял ее той девушкой, какой она была тогда. Да и теперь, после особенно сладострастных снов (она все еще снится ему!) он видит ее именно девушкой. Он помнил ее бледную кожу, и этот мгновенный румянец, и эту ее живость, и восприимчивость, он помнит упругую силу ее длинных ног, и ту самозабвенность, с которой она смеялась, плакала и предавалась любви, – да, это была она, та девушка, а никакая не женщина.

Если бы это была кто-нибудь другая из его знакомых, он бы попросил уладить это дело Джинни – он бы с ней спокойно, обстоятельно, пункт за пунктом все обсудил. Он частенько теперь обсуждает то или иное дело со своей женой. Но с этой Джордан хотел бы повидаться сам и немедленно, хоть он и устал от предвыборной гонки, и сам обо всем договориться, чтобы материальные и моральные потери были по возможности минимальными. Если бы звонила не эта девушка, он бы мог подумать, что это грязные трюки ФБР. Эти ребятки часто ему досаждали, никак не уймутся.

Часы чуть слышно тикали. В комнате, которая была его рабочим кабинетом, слышалось легкое жужжание – это деловито трудился факс. Джордан старался не шуметь, поскольку в соседней комнате спала его жена. Да черт с ним, с этим факсом… Он осторожно сел на кровати, взял бутылку с «Маунтин Вэлли» и предался воспоминаниям.

Он вспомнил деревья, сбросившие листву, велосипеды, проезжающие по лужам, теплое пиво, чуть уловимый запах перца в читальном зале, газовые горелки, которые, когда их гасишь, издавали громкое «Вумп!», и полное отсутствие денег в своих карманах. Ему никогда в жизни не было так плохо, как тогда. И одиноко. Все тогда словно перевернулось, и все его таланты, на которые он возлагал надежды, поступая в Оксфорд, оказались довольно посредственными. Его манеры здесь выглядели совершенно-нелепыми, его шутки никого не смешили, а идеи никого не интересовали.

Так все и шло, пока он не встретил Анни. Она стала лучшим, что было в его жизни.

Нет, это не шуточки ФБР. Это точно она позвонила вчера. Он не мог спутать ее голос ни с чьим другим. Но почему сейчас? В 1970 году она навсегда исчезла из его жизни так таинственно, что любой шпион мог бы этому позавидовать, и в памяти Джордана она осталась на полочке «Оксфорд», и то, что стояло на этой воображаемой полке, он не любил ворошить, потому что, несмотря на некоторые полезные знакомства, коими он был обязан Оксфорду, ту пору он считал самой неудачной в своей жизни. Как эта женщина смеет снова врываться в его жизнь? У него было ощущение, будто ему подложили часовую бомбу.

Завтракал он без аппетита, газеты читать тоже не хотелось, хотя там наверняка поздравляют его с юбилеем и расписывают, какие прекрасные у него перспективы. Что ж, скорее всего это так, несмотря на некоторые проблемы. Ему удалось успешно провести предвыборную программу, не совершив практически ни одной серьезной ошибки. Это было ой как непросто. Когда он готовился к выступлениям, чего стоило не давать воли нервам, натыкаясь на ядовитые заголовки газетных статеек о своей особе. Осталось только шесть дней. Шесть дней до самого важного в его жизни момента. Никто не знал, как давно он поставил перед собой эту цель и как упорно ее добивался. Ни Шелби, который вернулся в старую школу, когда ее перестроили в музей, ни Рик, который был с ним и в лучшие и в худшие периоды его жизни и всегда держал рот на замке. Ни даже Джинни. Вспомнив Джинни, он издал стон и сжал кулаки. Она хотела, чтобы он достиг поставленной цели, так же сильно, как и он. Да, так же, ведь она стольким ради этого пожертвовала…

Джордан вспомнил момент, в который он принял это решение. Тогдашние юношеские переживания – обида, страх, упрямство, чувство вины, ненависть – все это слилось воедино, преобразовавшись в удивительный сплав, в твердое, как сталь, решение стать президентом. Тот день он запомнил до мельчайших подробностей – с зеленой травой лужаек, столь отличных от серых кустов его дома, с упоительным запахом роз – Боже! И целый сад роз! И у него потели ладони, которые он постоянно вытирал о брюки. Белоснежный треугольничек платка, видневшийся из нагрудного кармана президента. Но главное – взгляд его ласковых, всепрощающих глаз, заглянувших в самую душу Джордана и не увидевших там ничего, что было бы недостойно этой ослепительной и бесконечно мудрой улыбки. И было еще одно чувство – будто это решение подсказано ему свыше, как если бы с облаков Бог опустил на него указующий перст, есть в Библии такая картинка, и провозгласил: «Это – сын мой возлюбленный, который мне угоден».

Команда, которая поддерживала его в президентской гонке, разрабатывала его имидж очень скрупулезно. Джордан должен напоминать Кеннеди – быть молодым, энергичным, иметь идеалы и эффектную жену. И никакого компромата. Никаких Мэрилин Монро, слышишь? – сказал кто-то из его команды. И никаких Ли Харви Освальдов, ввернул Рик. Для Джордана же та минута, когда почти тридцать лет назад Кеннеди пожал ему руку – за три месяца до того, как Джона убили, – была священной, и теперь он чувствовал, что призван выполнить миссию, не осуществленную Кеннеди, – но по-своему, в духе своего поколения.

И теперь все может рухнуть. Если бы ему только дали шанс, он бы смог. Он понимал проблемы, которые мучают людей. Да он сам испытал все это на себе, черт подери! Бедность, безработица, алкоголизм, расизм, коррупция – все это с детства было у него перед глазами. Это и заставляло его ставить перед собой все более дерзкие цели на пути к вершине. Его бы воля, он бы высказался по этому поводу этим наглым борзописцам, которые пытались изобразить из него тепличного мальчика, не знающего что почем в этой жизни. Но он им еще покажет! Проигравшие в президентской гонке остаются ни с чем. Никаких утешительных призов. Стивенсон, Голдуотер, Дукакис и прочие, бывшие без пяти минут президентами, – чего они могли добиться, не заполучив реальной власти? Итак, Джордан Хоуп, сорок второй президент Соединенных Штатов, из Индиан Блаффс, штат Иллинойс. Из деревянной лачуги – в Белый дом. Вот чего он хотел, вот что он жаждал заполучить.

Джордан не был уверен, что он способен справиться в одиночку с возникшей проблемой. Необходимо посоветоваться с кем-нибудь, но с кем? Джинни была далеко. Шелби, конечно, всегда без колебаний был готов помочь «старине Джордану», но как только дело касалось женщин, у него появлялись повадки мартовского кота. Кроме того, такая новость его наверняка ошеломит. Джордан провел рукой по волосам и тряхнул головой, будто стряхивая воду. Для роли посредника тут, пожалуй, лучше всего годится Рик. В Оксфорде о его вечеринках ходили легенды. Он кружил в политических кругах с ловкостью акулы, умело прикидываясь при этом беззаботным дельфином. Рик умел гениально налаживать нужные отношения. Но все же что-то заставляло Джордана усомниться в своем выборе…

Раздался телефонный звонок. «Пять минут», – пропел женский голос.

Черт. В трубке слышался шум бурной деятельности его офиса – телефонные разговоры, факсы, голоса, перекрывающие друг друга. «Кто следит за графиком?», «В Милуоки хотят знать, подтверждаем ли мы встречу во вторник?», «Я отказался от встречи с Джоном Карсоном и посещения джаза, хорошо?», «Подождите пару секунд, Нью-Гемпшир!» У него потрясающая команда, он так их всех любил. Он не мог их подвести.

Пять минут. На какое-то мгновение он даже забыл, в каком он сейчас городе… Голова на протяжении нескольких месяцев была забита текстами речей. В Детройте он говорил об импорте автомобилей из Японии и о законах, позволяющих иметь личное оружие. Во Флориде – о проблемах нелегальной иммиграции и пенсиях. В Кентукки – о Боге и лошадях. А чем ему ублажить Даллас? До сих пор он угадывал самую нужную тему. Его вела Божья десница. Когда он раскрывал рот, слова лились сами, просто святой Илия, да и только.

Должно быть, Анни пришлось употребить все свое хитроумие, чтобы дозвониться до него. Это было совсем непросто – даже для его матери. Всеми его связями с внешним миром распоряжалась его команда – они вскрывали и сортировали письма, заносили в компьютер данные с факсов и каждый телефонный номер людей, которые рвались с ним побеседовать. А также вылавливали разного рода чудиков – между прочим, набралось уже более ста человек, желающих его укокошить. Да, его ребятки делали большую работу – заключали сделки, получали деньги от различных фондов, вели учет того, что сделано из обещанного.

Пора, Джордан. Время.

Да, время. Всего пять минут побыть одному – это была роскошь, которую он очень редко мог себе позволить. Интересно, как он собирается вырваться на несколько часов из этой круговерти? Как это будет – снова увидеть Анни?

«Нет ничего страшнее самого страха» – смысл этой мантры Джордан постиг еще в школе и не раз убеждался в ее истинности. И он повторил ее еще раз, надевая черный тщательно выглаженный костюм, который был выбран для предстоящей речи. Тут вам не Калифорния, где можно обойтись джинсами и вельветовой курточкой. Он подарил своему отражению ослепительную улыбку, и в голове автоматически всплыли фразы, которые предстояло произнести. Изменения. Новые надежды. Экономика. Дефицит. Может, пару шуток, если к этому будет расположена аудитория. Даллас – это нефть, аэрокосмическая промышленность, банковское дело. А еще Даллас – это Кеннеди.

Но пока в голове всплывали нужные фразы, он вспомнил и другой город. Оксфорд летом 1970 года. Лунный свет, чарующий ритм гитар ансамбля «Дорз», и Анни, чья кожа была теплой и шелковистой под его ладонями.

Анни. Конечно, это был ее голос, сильный, как у актрисы, и оттого такие мягкие согласные. Как всегда, она сразу перешла к делу. Странно, но наряду с чувством безысходности и отчаяния ее слова разбудили в нем ощущение гордости. Да-да, гордости.

«Джордан, у меня есть сын. Он думает, что ты – его отец, и он едет в Нью-Йорк тебя разыскать».

Оксфорд, Англия – двумя неделями раньше

1
Представь себе это

Том облокотился на широкий каменный подоконник и перевесился за окно. На улице был туман, и еще промозгло, остро пахло гарью – жгли листья. Наконец-то он здесь. Он все-таки сюда приехал. На мгновение Том замер, слушая звон множества колоколов где-то вдали. Скоро он научится отличать звучный голос колокола на надвратной башне Сэра Кристофера Врена, той, что на входе в колледж – в его колледж. Колокол звонил каждые четверть часа для всего населения центрального Оксфорда – от преподавателей, отшельнически погрузившихся в изучение книг в одном из уголков колледжа, до туристов, прогуливающихся по улицам и глазеющих на витрины магазинчиков. Звон колоколов, приятно будоража, вызывал в голове Тома целую вереницу образов – средневековых монахов, Джуда Обскуре и Себастьяна Флайта с его игрушечным медвежонком. Том бросил последний взгляд на картину, которую мог видеть каждый студент Оксфорда из своей комнаты, – каменные башни, поблескивающие на солнце крыши, серое небо – и закрыл окно. Затем стал оглядывать свою новую комнату, которой предстояло на этот год стать его домом.

Его отец искоса глянул на пятнистый – якобы персидский – ковер и на видавшие виды кожаные кресла с изодранными подлокотниками. Том надеялся, что отец не заметит, что на одном из ящиков стола кто-то вырезал ругательство. Отцу здесь не нравилось. Наверное, ему больше по вкусу современный, более удобный корпус. Тома же совсем не привлекали эти квадратные формы. В Англию он ехал не только ради хорошо работающего душа. Зато в старом здании была особая аура истории, наполненная отголосками кипучей юности прежних школяров, слабое эхо страны Ивлина Во.

Или он уже попал под обаяние историй, рассказанных Олдвортом. Олдворт должен был стать слугой Тома. Он был уже в годах, с красными щеками и полоской седых волос – совсем как у барсука, и сильным местным крестьянским акцентом. Том и отец познакомились с ним случайно, пока они возились с чемоданом. Олдворт вызвался показать им дорогу. Если у Тома и оставались какие-то, чисто книжные, иллюзии относительно «братских» отношений со слугой, они мигом испарились, как только он перехватил презрительный взгляд, брошенный Олдвортом на неуклюжий чемоданище. Подобно дворецкому из старых фильмов ужасов, он с церемонным видом повел их вверх по лестнице, скучливо выжидая на каждой лестничной площадке, когда Том и его отец, задыхающиеся от тяжести этого жуткого чемодана, одолеют очередной марш крутых ступенек. Когда они добрались-таки до комнаты, отец неожиданно извлек на свет бутылку виски – подарок в честь новоселья, Олдворт сменил высокомерие на доверительность и принялся рассказывать об Оксфорде. Среди студентов было немало интересных личностей – один из них часто посылал Олдворта на скачки с распоряжением поставить на кон сто фунтов, а другого отправили домой после того, как в его комнате было обнаружено сразу две юных леди. «И одна из них была королевской крови. Но все это было давно. Никто уже не следит, когда ложатся спать студенты. Юные джентльмены и дамы – все смешалось в наши дни».

Отец Тома, подняв брови, сказал, что ему пора в Лондон – «и не забудь позвонить вечером матери». Олдворт пошел его провожать, и Том остался в комнате один – с чемоданами, сумками, коробками, ракетками, лампами и одеждой. Конечно, все это предназначалось не ему. Тому предстояло делить эту комнату с Брайаном, высоким парнем в бейсбольной кепке. В настоящую минуту Брайан распихивал по полкам свое добро, перед тем как отправиться к родителям на чай. Вроде бы малый ничего, хотя его багаж был куда основательнее багажа Тома, который свой замасленный чемодан откопал на пыльном чердаке, а у этого парня чемоданы один к одному, изысканного оливкового цвета, и щегольская лампа для чтения в придачу.

Том перетащил чемодан в свою спальню – холодноватый куб с железной кроватью, шкафом и изъеденной известкой раковиной. У Брайана за соседней дверью точно такая же. Распахнув чемодан, Том мрачно уставился на его содержимое. Внутри на крышке была затейливым шрифтом выведена фамилия его матери, в обрамлении цветов. Наверняка сама писала. Надо же, она тоже была молодой, подумал он. И тоже здесь училась, когда обучение было раздельным и всех заставляли носить форму.

Том вытащил новенький сверкающий чайник, словарь Уолкмана, магнитофонные ленты, многочисленные книги и вывалил остальное на пол. Под своими носками он обнаружил фотографии, сделанные им в Праге. Он хотел повесить их над камином, у двери. А на одной из фотографий была Ребекка, вышла просто здорово. Волосы разлетелись, улыбается. Он тоже не смог сдержать улыбку. Он ее звал «старуха», поскольку она была на шесть месяцев старше. Он познакомился с ней – удивительным и волшебным созданием – всего несколько недель назад в Суссексе. Она уже второй год там учится. Он надеялся, что она не влюбится в какого-нибудь сокурсника. Дальше шла фотография общая – отец и мать, сестры и он сам перед Бранденбургскими воротами, и все фотографии за прошлый год. Путешествие по Восточной Европе было наградой ему за поступление в Оксфорд, хотя и со второй попытки. Может, тут он найдет с кем общаться, никто не будет его изводить, как сестра Касси, которая таскается за ним по пятам, выразительно завывая: «О брат мой многомудрый…» Они в школе проходят романтизм.

Едва он успел рассортировать вещи, раздался стук в дверь. Том крикнул: «Входите!», изымая последнюю стопку трусов и маек. С одеждой было все в порядке! Кроме одного костюма и рубашки, ничего не нужно было гладить, он всегда брал то, что не мнется.

В дверях появился Олдворт.

– Ужин в холле – в семь тридцать. Если вы не хотите ужинать там, на углу есть хороший магазинчик, где можно перекусить. Вам его показать?

– Отлично. – Том захлопнул чемодан, запирать не стал. Они вдвоем взялись за рваные ручки чемодана и понесли его через дверь. – Вы здесь все время служите? – спросил он, не решившись обратиться к этому человеку по имени, как здесь было принято.

– Да, почитай, пятьдесят лет. Почти мальчиком сюда пришел. Ну, не считая войны. Я служил в пустыне, механиком при танках. Там было как в печи, нас постоянно мучила жажда. А потом мы на этих танках сами и поехали.

Том попытался прикинуть, сколько лет было Олдворту. Даже если он начал работать в пятнадцать, теперь ему должно было быть семьдесят.

– Я думаю, колледж сильно изменился за это время.

– Да. Здесь уже шесть лет учатся и юные леди. И появился новый корпус. Они снесли несколько прелестных маленьких коттеджей – и ради чего? Ради коробки. А ведь в одном из них происходила последняя в истории университета дуэль. Молодой джентльмен сразил своего друга ради женщины. – Олдворт тяжело вздохнул, как будто исчезновение ритуала дуэлей первокурсников было поводом для сожаления. Возможно, овладевшая им печаль заставила его выпустить ручку, и опустошенный чемодан всей тяжестью повис на Томе, старый кожаный ремешок лопнул, и чемодан покатился по лестнице, наподдав по пути Олдворту. Том бросился вниз.

– С вами все в порядке?

Олдворт отряхнул рукав и усмехнулся:

– Со мной-то все в порядке.

Они снова ухватили несчастный чемодан. Том с вежливым смирением ждал, пока Олдворт чинно и неспешно застегивал замки. Они уложили чемодан в шкаф. Извинившись, Том понесся через две ступеньки в свою комнату. Он прибыл как раз к моменту прощания Брайана с его родителями. Отец – явный весельчак, в блейзере, и, скорее всего, завсегдатай гольф-клуба, мать – белозубая, с длинными волосами. Брайан терпеливо выслушивал наставления о том, что нужно упорно учиться, рано ложиться, отдавать белье в прачечную, но вот наконец дверь закрылась, и он облегченно вздохнул.

– Родители, – сказал он, ныряя в кресло. Том понимающе кивнул.

В следующие полчаса они вырабатывали основные положения мирного сосуществования. Пражская фотография могла красоваться над камином при условии, если на противоположной стене будет висеть Пол Мерсон. «Бог мой, – подумал Том, – придется жить с фанатом „Арсенала“. В новенький мотоциклетный шлем Брайана (нужен он ему) они будут класть общие деньги на чай и кофе. Они попытаются попасть в футбольную команду и в команду гребцов. И как только приобретут достаточно друзей, устроят потрясающую вечеринку…

Они скрепили достигнутые соглашения распитием виски Тома, и Том отправился в свою спальню переодеться, а Брайан принялся прилаживать к стене своего Мерсона. Прочь джинсы и рубаху, сегодня он обновит пиджак и сорочку. Олдворт вернулся в комнату и начал обсуждать с Брайаном футбольный чемпионат на кубок обладателей кубков. Пройдя в общую комнату, Том услышал конец описания легендарного матча 1966 года, в котором Англия разгромила сборную Германии. Олдворт, оказывается, присутствовал на нем.

– Мы ударили по их правому флангу, – сказал старик. – Так же, как наш полк в пустыне. – Поймав взгляд Тома, старик подмигнул ему. – Я положил вашу юную леди на камин. – Сказав Брайану что-то по поводу футбольной команды колледжа, он удалился.

– Старая спятившая черепаха, – произнес Том. – О чем он говорил?

– Не знаю. Что-то о фотографии, выпавшей из твоего чемодана. Она наверху.

Удивительно, но на камине действительно лежала фотография. Том поднял ее и нахмурился. Фотография была не его. Цвета поблекли. Сейчас таких уже и не делают – маленькие с белой каймой вокруг. Странно, Олдворт сказал о девушке, но там был еще и молодой парень. Двое, обняв друг друга, сидели на траве, щурясь от солнца и смеясь. Им, наверное, столько же лет, сколько ему сейчас. У парня были рыжие волосы и широкая улыбка, золотистые волосы девушки в белом платье разметались по его груди. На заднем плане был виден угол кирпичного дома. Ошеломленный, Том вдруг понял, что эта девушка – его мать. Парня же он никогда раньше не видел.

– Это твоя? – озадаченно спросил Брайан.

– Кажется, – автоматически вырвалось у Тома, и тут он заметил на обороте фотографии какую-то надпись. Он забрал фотографию к себе в спальню. В этой фотографии было что-то, что заставило его встревожиться. Его мать выглядела… ну, не как его мать. И вообще, она не похожа была – совсем – на чью-то мать. Она была удивительно молодой и буйной. И счастливой до невероятности.

Надпись была крупной, она пересекала оборотную сторону фотографии наискосок. Том прочитал: «Анни, дважды моей девушке. С вечной любовью. Д.».

Том долго сидел на кровати, вглядываясь в лица и снова перечитывая надпись, хотя в ней было понятно все. На фотографии была молодая бесшабашная пара, определенно – влюбленных. Том запихнул фотографию в пачку других и положил все на полку тумбочки. Стянув рубашку, он двинулся к умывальнику и посмотрел на себя в зеркало. Волосы следовало бы причесать. Том набрал воду в ладони и вдруг замер. Сердце забилось. Звук падающих капель казался ему грохотом водопада.

Фотография. Олдворт просто постеснялся сказать, что это фотография его, Тома, девушки. Теперь он знал почему. Олдворт подумал, что тот рыжий – это сам Том. Том понял это, глянув на себя в зеркало. Тот парень и Том были потрясающе друг на друга похожи.