Текст книги "Особые отношения"

8
Меня мастит мой грех!

– Хорошо, я принимаю эти предложения, – свирепо произнесла Анни, – но я думаю, этот гонорар учитывает и продажу прав в Европе? – Ручка в ее руке подрагивала, пока она слушала в телефонной трубке ответ. – Хорошо. Теперь, как насчет возможностей связаться с киностудией?.. Пятьдесят? – Анни очень осторожно положила трубку на стопку бумаг. Затем взяла калькулятор и нажала несколько кнопок, стараясь сделать это как можно тише. На табло высветились восемьдесят тысяч. Анни тихо подняла трубку, прислушалась, нахмурив брови, и вдруг рассмеялась. – Плохая сделка? Да ладно, Майк, это же Форсайт de nos jours [1]1
  de nos jours – наших дней (фр.)


[Закрыть], и вы это знаете. Это принесет около ста тысяч.

Окончив разговор, Анни положила трубку и резко вскинула руки, как выигравший теннисист на Уимблдоне. Листку, с тем, что она записала, предстояло стать контрактом на продажу авторских прав на следующую книгу Себастьяна Винтера. Издатели уже прочитали первую его книгу, заключили контракт, и, похоже, эта книга им весьма понравилась, раз они так уж боятся, что этого автора переманят. Вон как увеличили гонорар, хотят заключить контракт на два года. Анни мысленно поздравила себя с удачей. Она умело держала паузу, и агент на другом конце провода тут же предложил больше. Этому трюку ее научила Юлия Барис – «если тебе не нравятся условия, просто молчи». В девяти случаях из десяти другая сторона дрогнет. Если же ты будешь слишком покладистой, они будут относиться к тебе с пренебрежением.

Анни глянула на часы. Полдень. Полпервого у нее встреча с Себастьяном. Они намеревались оговорить некоторые мелкие доработки, но теперь она готова сделать ему очень интересное предложение, которое обдумывала уже неделю.

Она оглядела свой уютный, обжитой кабинет. На полках лежало лишь несколько рукописей. Это были книги, которые ей не удалось продать или которые по разным причинам не оправдали надежд. Но ведь были и издания, которые не поместятся на одной полке, у которых была невероятно счастливая судьба – они были переведены практически на все языки – от чешского до корейского и урду. Среди них были книги в дешевых бумажных обложках, и солидные тома, и книги карманного формата, и комиксы. Имелись даже магнитофонные ленты и видеокассеты. На стенах висели фотографии авторов, оттиски книжных обложек и множество сертификатов, удостоверяющих получение призов. В углу на стене висела целая коллекция почтовых открыток более чем за десять лет. Листья герани, радовавшей ее из года в год розовыми пышными соцветиями, стали увядать, скоро придется забирать горшок домой, чтобы она там пережила зиму. А принесет ли она эту герань сюда следующим мартом? Вопрос, конечно, интересный…

Никого из тех, с кем она начинала когда-то свою работу здесь, не осталось. Все ушли. Все сделали неплохую карьеру. Но для Анни это агентство было когда-то и ее семьей, и домом, которых у нее в ту пору не было. Анни до сих пор помнила свое жалованье, когда поступила сюда, – 937 фунтов стерлингов. Это был мрачный декабрь, совпавший с забастовкой шахтеров. Какое-то время ей пришлось работать в шубе и перчатках и с походным фонариком. Ее непосредственный начальник, удивленный тем, что Анни не имеет никаких планов на рождественские праздники, пригласил ее разделить компанию с его восьмидесятилетней матерью. У матери оказалась деревянная нога, что вызвало почтительный интерес у двухлетнего Тома. Они пили сладкий вишневый ликер и время от времени стоя произносили тосты в честь королевы.

Затем Анни стала секретаршей мистера Робертсона. Он начал посылать ее в другие агентства. Шаг за шагом она добилась своего нынешнего положения. А вот теперь, когда воцарился Джек, она совсем не уверена, что оно прочное и что ее не свергнут. После их памятной беседы на прошлой неделе Джек стал привязываться ко всем мелочам и нагрузил ее совершенно ненужными административными обязанностями. Анни подозревала, что это жена Джека, дама с амбициями, вдохновляет его на начальственные подвиги. Анни подумала, что Джек, возможно, согласится на партнерство с ней – должен же он понять, что это ему выгодно. Но после этого согласия наверняка последуют долгие и неприятные переговоры. Потому следует обдумать куда более вдохновляющую идею – «Литературное агентство Анни Гамильтон».

Она уже знала, как ей следует действовать. Нужно работать в двух направлениях. Надо переговорить с Себастьяном Винтером, ее лучшим автором. После этого – с Трелони Греем, одним из корифеев современной английской литературы. В его последних романах слишком много недомолвок и намеков, чтобы заинтересовать широкую публику, но повести – он пишет их еще с 80-x годов – сделали ему имя, которое Анни хотела бы использовать. Трелони Грей сейчас обретался в Ирландии, вместе со своей суровой домохозяйкой-шведкой и парой бирманских котов. Когда-то давно Анни заслали к нему для переговоров о книге, ибо он имел, по словам мистера Робертсона, слабость к умным блондинкам. К счастью, Анни читала его книги и они очень ей нравились. Она с честью выдержала долгую беседу, затем Трелони Грей пригласил ее на скачки, которые они завершили четырехчасовым марафоном с виски в одном из дублинских баров. «Я без ума от вашей Анни», – писал Грей после этого мистеру Робертсону, ядовито добавив: «Она напоминает мне Салсабил, единственную белую кобылу, которая выиграла Ирландское дерби за это столетие». И Грей постановил, что отныне все переговоры по поводу очередных его публикаций будет вести только она. Грей постоянно обещал написать свои воспоминания. Если бы он нашел время сесть за них, результат стал бы сенсационным, потому что свою молодость он посвятил политическим авантюрам и сексуальной экзотике. Но и просто его имени в послужном списке Анни было бы достаточно. За Винтером и Греем к ней, без сомнения, потянутся и другие авторы.

Это означало, что новая сделка Себастьяна Винтера помешала бы учреждению ее собственного агентства. А больше, похоже, откладывать некуда. Когда Джек пронюхает о новой книге Себастьяна, она мигом станет собственностью «Смит энд Робертсон». И поэтому не завтра, не на следующей неделе, а именно сегодня, через десять минут, она должна принять решение. Сейчас у нее был шанс стать независимой и свободно распоряжаться собой всю оставшуюся жизнь. Приз – вот он, перед ней: все, что от нее требовалось, – это сделать шаг вперед. Только страх перед неизвестностью и чувство вины за «измену» своему агентству мешали ей вырваться из этой клетки.

Внезапный звонок телефона заставил ее подпрыгнуть. Анни взяла трубку.

– Извини, Анни, но твой сын… – Однако Салли даже не успела закончить фразу. Дверь распахнулась, и в комнату влетел Том. Он выглядел таким бледным и расстроенным, что Анни тут же бросила трубку и кинулась к нему навстречу.

– Что случилось? – крикнула она, думая, что Эдвард или дочери попали в какую-нибудь аварию. Она взяла Тома за плечи, но тот выпрямился, отвернув голову, как он всегда делал, еще когда был ребенком.

– Что с тобой? – снова спросила она, взяв его крепче. – Том, не пугай меня так. В чем дело?

– В чем дело? – повторил он, освобождаясь от ее рук. – Ничего особенного, – это получилось, у него с горечью. – Я просто буду тебе благодарен, если ты скажешь, кем был мой отец.

Анни раскрыла рот и отступила назад.

– Твой кто?

– Ладно, мама, ты слышала, – он хмуро уставился ей в лицо. Анни удивили темные круги у него под глазами.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – произнесла она. – Твой отец тот, кем он был всегда. Эдвард твой отец.

– Тогда почему ты вышла за него тогда, когда мне было три года?

– Кто тебе это сказал? – прошептала Анни.

– Никто мне этого не говорил. Я навел справки в Публичной информационной службе – это мог узнать кто угодно. Наверное, чуть не весь мир знает, что я – незаконнорожденный. Кроме меня самого.

Голос Тома дрожал, и он отвернулся, чтобы не выдать своих чувств. Над кантом футболки Анни увидела нежный пушок волос. Она почувствовала, как бьется ее сердце. Мысли лихорадочно заметались, как лиса перед стаей гончих. Двадцать лет она знала, что этот момент наступит, и так и не сумела приготовиться. И теперь роковая минута настала.

– Том, дорогой, – проговорила она. – Я знаю, это было для тебя шоком, но ты должен меня понять. Сядь на минуту. – Она показала ему на стул.

Том бросил рюкзак на пол.

– Ради Бога, прекрати, я ведь не автор кровавых триллеров, – сердито сказал он.

Анни внезапно вспомнила про Себастьяна. Он, наверное, уже на пути в ресторан, или даже ждет ее. Себастьян Винтер, ее билет к свободе. Она машинально глянула на часы. От этого жеста Том буквально взорвался.

– Ты можешь не глядеть на часы? Что же ты за мать? Ты соврала насчет моего рождения. Ты плела мне насчет отца, придумала какую-то там Мальту с фотографией. Ты что, думаешь, я такой идиот, что не узнаю человека, чьи снимки в каждой газете в мире?

– О чем ты говоришь? – удивленно произнесла Анни и сердито добавила: – И, пожалуйста, не кричи. Не забудь, что мы на работе, а не дома. У меня, между прочим, деловая встреча. Мне придется ее отменить. Это займет полминуты.

Анни направилась к двери. Она хотела попросить Салли позвонить в ресторан. Еще она хотела выиграть хотя бы минуту, чтобы Том немного остыл, а сама она сможет обдумать свои действия.

Том взял ее за руки.

– Да мне плевать на все эти деловые встречи. Я просто хочу знать про Джордана Хоупа. Кое-кто находит, что я на него похож. Он – мой отец?

– Не будь таким подозрительным. – Анни освободила руки.

– Тогда зачем ты мне солгала насчет фотографии? Хоуп – на всех первых полосах. Почему ты даже не говорила, что была знакома с ним?

– Мне казалось, что это очевидно. – Тут Анни поняла, что тоже перешла на крик, и постаралась взять себя в руки. – Газетчики охотятся за каждым, кто знал Джордана в Оксфорде. Как-нибудь проснешься, а на каждой ступеньке твоей лестницы сидит по репортеру.

– Значит, ты действительно его знала?

– Он был другом Розы. Их очень интересовала политика. Я привыкла видеть их вместе.

– А что это за «Дважды моей девушке» и «С вечной любовью»?

– Бог мой. Том, он же был американцем, – произнесла Анни. – Здоровенный, улыбающийся американец, мечтающий стать президентом. Уже тогда он думал о потенциальных избирателях, подписывал книги и фотографии. Типичная повадка политика.

– И больше вас ничего не связывало?

– По-моему, ничего. Я не помню.

– Не помнишь? – Том от изумления сорвался на фальцет. – Когда ты перестанешь меня обманывать? Смотри, будь поосторожней, мама, я ведь кое-что уже проверил. Эта фотография была сделана в саду Леди Маргарет Холла… Я был на том самом месте. Я знаю, что ты не окончила учебу, что это очень расстроило мисс Кирк, да и мисс Ривз, кстати, они шлют тебе свои лучшие пожелания.

Анни почувствовала, что ее охватил страх. Все стены, которые она воздвигла вокруг своего прошлого, рушились на глазах.

– Как ты смел шпионить за мной? На глазах Тома показались слезы.

– А как еще я мог узнать правду? Это ведь вплотную меня касается… Может, ты хочешь, чтобы я спросил про все у Джордана Хоупа?

Анни вскинула голову с яростью тигрицы.

– Выбрось эту бредовую идею из головы! Ты же больше не ребенок, Том. Ты понимаешь, какой это будет для него удар, если пресса даже только заподозрит, что у него есть незаконнорожденный сын? И только потому, что тебе что-то там померещилось… из-за какого-то несчастного снимка.

Том пристально глянул ей в глаза, потом поднял рюкзак за лямки и двинулся к двери. Анни набрала воздух в легкие и постаралась, чтобы ее слова звучали убедительными.

– Том. Твой отец – Эдвард. Мы любили друг друга, затем мы… расстались. С нашей стороны это была ошибка, и мы ее поняли. Я могу все объяснить – мы оба можем все объяснить. Но не здесь. Поезжай домой, хорошо? Пожалуйста. Я приеду, как только освобожусь. Мы все обсудим.

Том даже не обернулся. Он открыл дверь и побрел по коридору. Салли с удивлением глядела на него из-за стеклянной перегородки. Анни выскочила в коридор.

– Том?..

Он ускорил шаг. Анни побежала следом. Свернув за угол, она чуть не налетела на шефа. Она увидела лицо Тома, застывшее, словно маска. Он уже спускался по лестнице.

– Подожди! – крикнула Анни. – Куда ты отправляешься?

Она уловила только два слова из того, что он выкрикнул, – «…к моему отцу!»

– Нет! – крикнула она. – Том, если ты расстроишь Эдварда, я тебе этого никогда не прощу.

Том повернулся на другой пролет лестницы и поднял голову:

– А кто говорил об Эдварде? – с раздражением произнес он.

Анни двинулась вниз по лестнице, но было уже поздно. Она услышала, как хлопнула входная дверь. Он ушел.

9
Мост через бурные воды

В нише среди полок с поваренными книгами часы пробили одиннадцать. Анни сидела на кухне, положив локти на стол и уставившись на корзину с фруктами. Она была в леггинсах, поверх футболки она надела старую рубашку Эдварда. Волосы, стянутые в пучок, придерживала черепаховая заколка. Анни ждала, когда вскипит чайник. Было тихо, телефон молчал весь вечер. При звуках шагов на лестнице Анни тут же вскочила со стула. Но это был только Эдвард.

– Ложись спать, – произнес он. – Ты уже ничего не сможешь сделать. Что толку сидеть, не выспишься – вот и все.

Анни запустила пальцы в волосы и с силой потерла голову, пока не заныла кожа.

– Где он может сейчас быть? – произнесла она.

– Возможно, спит у кого-нибудь на полу, – произнес Эдвард. – Путешествовал же он самостоятельно по Восточной Европе. Ночлег он наверняка сумеет себе найти.

– Я все сделала совсем не так, Эдвард. – Анни повернула к мужу свое бледное лицо с темными кругами под глазами. – Я кричала на него. Я говорила – не лезь не в свое дело. Я сделала все совсем наоборот, совсем не то, что надо… что мы собирались сделать, если все раскроется… Но я была так уверена, что не раскроется – прошло уже столько времени! До сих пор не верю, что он сам разыскал эти записи!

– Перестань себя терзать. Мы всегда знали, что это может случиться. Тому нужно время, чтобы все переварить. Он придет, когда будет готов услышать правду.

– Но что с ним сейчас? – простонала она. – Почему он хотя бы не позвонит? И ты можешь быть так спокоен?!

– Я знаю нашего сына.

– Тебя не было этим утром, – с горечью сказала она. – Я не могу даже повторить то, что он мне сказал. И еще эта идея фикс – встретиться с Джорданом Хоупом!

– Да, – Эдвард на мгновение нахмурился. – Это действительно выглядит странно. Видимо, мы не очень хорошо его знаем.

– Я говорила тебе о фотографии, да? – Продолжала Анни. – Для Тома это был шок, и он как будто сорвался с цепи. Ты никогда не воображал, что ты – приемыш или тебя перепутали в роддоме с другим ребенком?

– Вроде бы воображал. Лет в семь или в восемь, – поколебавшись, сказал Эдвард.

– Боже, а я ждала, когда моя настоящая мать придет за мной. Я представляла ее совсем такой же, как в фильме «Дети вокзалов» – красивой и любящей, с добрым лицом и с вкусными пирожками в духовке. А мне ведь никто ничего не врал… Том, наверное, напридумывал теперь Бог знает что… – Анни качнулась на стуле. – Только бы он вернулся домой…

Эдвард подошел к ней сзади и положил руки ей на плечи.

– Пусть будет что будет. Уже поздно. Если бы он хотел появиться здесь, он бы уже пришел. – Анни прижалась щекой к его руке.

– Ты иди. Я все равно буду ворочаться в кровати и сведу тебя с ума. Я должна выпить виски, это помогает мне успокоиться.

Эдвард вздохнул и отпустил ее.

– Но долго тут не сиди. Ты знаешь, я не могу уснуть, когда тебя нет рядом.

Когда он ушел, Анни налила в стакан немного виски и наполнила его доверху водой. Держа стакан в руке, она прошлась по кухне и задержалась у полки, на которой лежали почтовые карточки и приглашения. Она любила свою кухню. Когда-то она сама красила эти стены, стараясь воспроизвести яркие цвета Средиземноморья, цвета ее детства. И сама разработала дизайн комнаты – от вытяжной трубы над плитой до столов, которые были довольно высокими, – чтобы не приходилось гнуть спину и не болела после хлопот поясница. По утрам кухню наполнял солнечный свет. Абажур, который они с Эдвардом приобрели на блошином рынке в Париже, по вечерам наполнял кухню уютным мягким светом. Вот почему она любила работать здесь допоздна, разложив рукописи на длинном столе или сидя у окна в мягком кресле.

Она и Эдвард экономили, как могли, чтобы иметь свой собственный дом. Прошли годы, прежде чем их мечта наконец осуществилась. Дом был построен в георгианском стиле и был отгорожен от дороги фалангой величественных каштанов, все это создавало здесь атмосферу покоя, как в старой Англии. Единственным местом, которое Анни ощущала действительно своим, был именно этот дом. Она хорошо помнила собственное детство и потому хотела, чтобы у ее детей было место, которое они могли бы назвать своим домом без колебаний.

Ее мысли снова вернулись к Тому. Сердце тревожно сжалось, когда она подумала, что с ним может что-то случиться… или уже случилось… С него станется и такое – преодолеть две тысячи километров через Атлантику. Эдвард ее понимает и поддерживает, но некоторые вещи он воспринимает совсем иначе… Анни словно ударило током. Америка! Надо позвонить туда. В старом чопорном Лондоне все уже спят, но в Нью-Йорке только подумывают, не приняться ли за коктейль. Анни схватила трубку телефона и набрала знакомый номер.

– Офис Розы Кассиди, – произнес певучий голос, – чем я могу вам помочь?

– Роза на месте?

– К сожалению, сейчас она на совещании. Ее позвать?

Анни еле сдержалась, чтобы не простонать.

– Это важное совещание? Я имею в виду, ее можно потревожить? Мне нужно очень срочно с ней поговорить.

Последовала пауза, затем тот же голос пропел:

– А кто звонит? Я должна ей сказать.

Анни, закатив глаза, продиктовала свою фамилию – букву за буквой. Почему американские секретарши говорят в такой манере, как будто они – автоматы, лишенные человеческих интонаций?

В трубке послышалась мелодичная музыка из «Зимы» Вивальди. Наконец Роза взяла трубку.

– Милая моя, я прибежала прямо с совещания. Ты никогда раньше не говорила «срочно». Что случилось?

Анни услышала родной голос Розы, с чуть слышным американским акцентом, и ее глаза наполнились слезами. Она набрала в легкие воздух, раздумывая, с чего начать. Проблемы, которые стояли перед ней, казались совершенно неразрешимыми.

– Роза, – простонала она. – у меня распадается все на свете, вся моя жизнь. Я совершенно не знаю, что делать.

– Подожди минуту, – отрывисто сказала Роза. – Это, кажется, серьезно. – Анни подождала некоторое время. Роза взяла трубку снова. – О’кей. Теперь расскажи мне все.

Розе Кассиди было предоставлено право вести свою колонку в самых разных местах. И мнения насчет ее самой тоже были самые разные – Анни встречались определения от «гения» до «ведьмы» – «диктаторша», «расчетливая», «непредсказуемая», «высокомерная», а в одной бульварной газетенке Анни прочитала и такой заголовок: «Благопристойная средняя американка – холодный убийца». Но у Анни не было секретов от Розы. Слишком много было у них общего в прошлом. И Анни выпалила ей всю историю, не скрывая своих чувств.

– Боже мой, Анни, ты действительно думаешь, что он постарается встретиться с Джорданом?

– Я не знаю, – последовал ответ Анни. – Он, похоже, совершенно обескуражен этой историей. Мне пришлось позвонить Эдварду на службу и предупредить его, на случай если Том отправится к нему. Но он не поехал к Эдварду. Дома его тоже нет. Я больше не могла его ждать и к девяти поехала в Оксфорд, там я узнала от его товарища по комнате, что он не появлялся с прошлого вечера. Но он показал мне записку от Тома. Ты можешь в это поверить, Роза, Том написал, что его отец серьезно болен и он вынужден уехать на несколько дней? Можешь себе представить, как его друг удивился, когда увидел меня. Пришлось сделать вид, что я приехала забрать кое-какие вещи Тома.

– Его паспорт! – громко крикнула Роза. – Его ты додумалась поискать?

– Конечно, додумалась. Паспорта я не нашла. Ни там, ни дома.

– Анни, – выдохнула Роза, – это очень серьезно. Выборы – на следующей неделе. Любой, у кого есть хоть немного мозгов, хочет, чтобы Джордан победил. Подумать страшно, что будет, если явится Том и брякнет, что он его незаконнорожденный сын.

– Только не это, – простонала Анни. Она в волнении прошлась по кухне – насколько ей позволяла длина шнура. – Но что же я могу сделать? Не звонить же мне, в самом деле, Джордану? Как я ему все объясню? Да и вряд ли Том сможет даже добраться до него. Эдвард думает, что он отправился к какому-нибудь из своих друзей. А там, кто его знает? Может, он уже в самолете. А главное, он в таком состоянии, что в любую секунду может сорваться и такого наговорить… Одному Богу известно, слышал ли его крики Джек. Он был совсем рядом, всего в нескольких ярдах. У меня с ним и так проблемы… Роза? Ты меня слушаешь?

– Да-да. Продолжай. Что там насчет Джека? – Анни объяснила.

– Но это же замечательно! Пошли к черту этого болвана и начни свое собственное дело. Это не проблема, Анни, это – твой шанс. И большой.

Анни фыркнула.

– Это звучит как в каком-то романе из викторианской эпохи. «Изломы человеческих судеб – это возможность для божественного провидения». Я не могу это осуществить немедленно, потому что Джек крепко держит в руках Джереми. И вообще, я ни о чем не могу думать, пока не узнаю, где Том. Кроме того, мне придется на неделю покинуть Англию.

– Зачем?

– Из-за моей матери, – призналась Анни. – Она очень больна и хочет меня видеть. – Роза была изумлена.

– Ты же так ненавидела эту старую гадюку! Я сама однажды готова была перерезать ей горло.

– Да, знаю. Я старалась не думать о ней. Я говорила себе: «Давай подыхай, старая сука». Но я так не могу. Она умирает, Роза. И она хочет меня видеть. И я… мне нельзя ей отказать.

Роза молчала, что было в этом молчании – несогласие ли одобрение, Анни сказать не могла.

– Я получила письмо, – вздохнула Анни, – около недели назад. Может быть, она уже умерла, и… – Роза перебила ее:

– Да, конечно же, тебе надо ехать.

– Надо?

– Eppur si muove, – таинственно произнесла Роза.

– Роза, прекрати свои загадки. О чем ты говоришь?

– Это слова Галилея: «А все-таки она вертится!», невежа. Анни… – Роза заговорщически понизила голос. – Только что меня посетила гениальная мысль. Можно сразу решить все проблемы – с Джорданом, с матерью и с работой. Слушай меня внимательно.

Через полминуты Анни воскликнула:

– Я это не могу! – Но еще через минуту Анни говорила не «я не могу», а «это невозможно». К концу же объяснения Розы она уже только молчала, прислонившись к стене. Похоже, Роза была ведьмой.

– Согласись, – произнесла Роза. – Это лишь восстановит справедливость.

– Справедливость – это пустое слово. И я думаю, у меня просто не хватит смелости.

– Чушь. Это мне говорит Анни Паксфорд, у ног которой был весь Оксфорд, когда она блистательно исполнила Розалинду?

– Но это было…

– …А кто курил марихуану прямо на лекциях Хелен Гарднер по Шекспиру?

– Только разочек, – слабо сопротивлялась Анни.

– Анни Паксфорд, которая прямо в одежде прыгнула в реку – тогда на бале в честь окончания семестра – и остаток вечера танцевавшая только в майке для регби?

– Это говорит старая, замотанная жизнью миссис Гамильтон, – печально сказала Анни, – которой исполнилось сорок два, которая вот-вот станет безработной, у которой пропал сын и умирает мать.

– Не падай духом. Не хотела тебе говорить, но, пока мы разговаривали, в соседнюю дверь только что вошли Джон Апдайк и Стефан Спендер в копании одной золушки и еще кого-то, кто тащил стакан с водой. Представь – два льва современной прозы со свитой, так сказать. Так и быть, попробую залучить их ради тебя в свои сети, а ты пока хорошенько поразмысли над моим дьявольским планом. В конце концов, я добровольно ввязываюсь в рискованную историю. Цени.

– Но…

– Мне надо бежать. Позвоню, как только соберу необходимую информацию. Не дрейфь. Все будет хорошо.

Роза чмокнула, изображая поцелуй, и Анни услышала гудки. Она повесила трубку, чувствуя себя совершенно опустошенной. Анни пошарила в шкафу, но найти удалось только половинку шоколадного печенья, на самом донышке пакета. Машинально пихнув его в рот, она прошла в комнату, выходящую окнами в сад. Опустившись на диван, закутала ноги пледом.

Теперь она знала, почему Розе удалось приобрести славу человека, которому удаются совершенно, казалось бы, невозможные вещи. Сделать сенсационный снимок обнаженной кинозвезды для обложки журнала. И свое знаменитое фото принцессы Уэльской. Анни внимательно обдумала план Розы, стараясь найти в нем изъяны. Но их практически не было, так, кое-какие мелочи.

Анни попыталась представить, как это будет выглядеть – свидание с Джорданом, через столько лет. Как он себя поведет? Смутится, рассердится, сделает вид, что у него нет времени. Или попытается, как всегда, пустить в ход свое обаяние, как он делает это «со всеми своими потенциальными избирателями». На ее лице появилась улыбка. Идея была заманчивой.

Она прикрыла глаза рукой. Боже, как давно это было… Сколько раз она уговаривала себя, что это все только прошлое…

Навек прощай, забудем клятвы наши, А если встретимся мы вновь, Лишь в мыслях юности помашем, Ни словом не вспомянем про любовь.

Да, наверное, так и должно быть. Но есть одна истина, которую начинаешь с возрастом понимать – существуют вещи, которые для человека остаются неизменными. Возможно, Роза права. В Анни Паксфорд осталось что-то от Анни Гамильтон, от девятнадцатилетней мечтательницы, набитой книжными премудростями и жаждавшей открыть для себя целый мир. Это казалось тогда таким легким – как открыть устричную раковину.

Анни вздохнула. От странной усталости и напряжения ее потянуло в сон. Анни распустила свои волосы и бросила черепаховую заколку на ковер. Когда она закрыла глаза, события прошедшего дня снова пролистнулись перед ней, как опаленные страницы.