Текст книги "Знак Единорога. Рука Оберона"

– Возможно, – отозвался я.

– Как я погляжу, твой гардеробчик пополнился красивой вещицей, – сказала сестра, протянула руку и взяла изящными пальчиками Камень Правосудия. Некоторое время она разглядывала его, потом подняла глаза и посмотрела на меня. – Ты умеешь заставлять его творить чудеса?

– Немножко, – ответил я.

– Значит, ты знаешь, как на него настроиться. Он связан с Образом, верно?

– Да. Эрик меня просветил насчет того, как им пользоваться. Перед смертью.

– Понятно.

Фиона отпустила Самоцвет и отвела взгляд к камину.

– А о правилах безопасности он тебя тоже просветил? – спросила она.

– Нет, – ответил я.

– Интересно, нарочно он это сделал или из-за обстоятельств?

– Ну Эрик был тогда очень занят – он умирал. Это сильно сократило нашу беседу.

– Знаю. Просто интересно, пересилила ли его ненависть к тебе державные интересы, или он просто был не в курсе некоторых задействованных принципов.

– А ты что об этом знаешь?

– Вспомни, как он умирал, Корвин. В тот момент меня рядом не было, но я прибыла еще до похорон. Я присутствовала, когда Эрика готовили к погребению – обмывали, брили, облачали, – и видела его раны. Сама по себе ни одна из них не была смертельной. Три раны в грудь, но только одна достаточно глубока, чтобы достать до средостенной зоны…

– Одной хватит, если…

– Погоди, – оборвала меня Фиона. – Было непросто, но я попыталась определить угол раневого канала тонкой стеклянной палочкой. Хотела сделать надрез, но Каин не позволил. И все-таки я не верю, чтобы у Эрика пострадало сердце или крупные артерии. Вскрытие и сейчас провести не поздно, если хочешь, чтобы я довела дело до конца. Уверена, что раны и общий стресс сыграли свою роль, но, по-моему, добил его именно Самоцвет.

– Почему ты так думаешь?

– Кое о чем говорил Дворкин, еще когда я у него училась, а кое-что я потом увидела сама, вот почему. Дворкин говорил, что, хотя Камень и дарит своему владельцу необычные способности, он также тянет из него жизненные силы. Чем дольше носишь, тем больше тянет. Тогда-то я и стала приглядываться повнимательнее и заметила, что отец надевал его лишь изредка и никогда не носил подолгу.

Мои мысли вернулись к Эрику – к тому дню, когда он лежал, умирая, на склоне Колвира, а вокруг еще кипела битва. Я вспомнил, каким увидел его тогда: бледный, тяжело дышит, на груди кровь, а Камень Правосудия, висящий на цепочке, пульсировал, словно сердце, в промокших складках одежды Эрика. Ни раньше, ни потом я не видел, чтобы Камень вел себя подобным образом. Я заметил, что пульсация Самоцвета становится все слабее, а когда Эрик умер и я сложил его руки на груди, все закончилось.

– А что ты знаешь о работе Камня? – спросил я Фиону.

Она покачала головой:

– Дворкин считал это государственной тайной. Я знаю лишь очевидное – управление погодой, и еще по некоторым оговоркам отца поняла, что с Самоцветом то ли обостряется восприятие, то ли появляется этакое шестое чувство. Для Дворкина это был пример проникновения Образа во все то, что дает нам силу, – Образ есть даже в наших Козырях, если присмотришься получше и подольше. И еще он говорил, что Камень – частный случай закона сохранения энергии: все наши особые способности имеют свою цену. Чем выше мощь, тем выше плата. Козыри – мелочь, но даже их использование отнимает какие-то силы. Движение сквозь Тени, при котором обращаешься к Образу, скрытому внутри каждого из нас, требует еще большей отдачи. Физически пройти Образ требует колоссального расхода сил. А вот Самоцвет, как говорил Дворкин, воплощает более высокую октаву того же принципа и, соответственно, обходится своему владельцу экспоненциально тяжелее.

Если все это правда – вот еще один неоднозначный штришок к портрету моего покойного и самого ненавистного братца. Если он знал об этом свойстве Камня и все-таки надел его и так долго носил ради защиты Амбера, это вполне можно счесть геройским поступком. Однако то, что он при этом передал мне Самоцвет, ни о чем таком не предупредив, получается попыткой отомстить даже на смертном одре. При этом из проклятия своего он меня исключил, мол, пусть все получат настоящие наши враги. Что, разумеется, означало, что их он ненавидел немного больше, чем меня, и потратил свои угасающие силы максимально стратегическим образом, на благо Амбера. Записи Дворкина, которые я нашел в том тайнике, что указал Эрик – может ли быть так, что самому ему они достались целыми, а он нарочно изъял те части, где говорилось о мерах предосторожности, чтобы подгадить своему преемнику? Впрочем, этот вариант не показался мне вероятным, ведь он не мог знать, как именно и когда я вернусь, что битва обернется именно таким образом и что преемником окажусь именно я. Ведь Эрику мог наследовать любой из его соратников, а им он вряд ли оставил бы такую ловушку. Нет, не сходится. Так что либо Эрик сам не ведал всех свойств Камня, получив лишь частичные инструкции по его применению, либо кто-то добрался до этих бумаг до меня и убрал ключевые моменты, чтобы я оказался в смертельной опасности. И этот кто-то вполне мог быть все тем же врагом.

– А техника безопасности тебе знакома? – спросил я Фиону.

– Нет, – ответила она. – Могу дать только пару указаний, уж не знаю, насколько полезных. Во-первых, отец никогда не носил Камень подолгу. Во-вторых, судя по отдельным замечаниям отца, наподобие «если люди обращаются в статуи, ты либо не там, где надо, либо в беде» – я не раз пыталась выпытать у него подробности на этот счет, и вот что у меня в итоге получилось: первый симптом того, что ты носишь Самоцвет слишком долго, это некое искажение восприятия времени. Выходит, у носителя ускоряется обмен веществ и, как следствие, окружающий мир словно замедляется. Нагрузка для организма должна быть еще та. Вот и все, что я знаю, и то во второй части больше умозаключений. Ты его давно носишь?

– Уже порядком, – ответил я, проверяя свой мысленный пульс и пытаясь понять, не замедлилась ли уже жизнь вокруг меня.

Точного ответа у меня не было, хотя, разумеется, я сейчас пребывал не в лучшей форме. Правда, мне казалось, что это из-за драки с Жераром. Но я не намеревался бежать исправлять ситуацию просто по совету одного из родственников, даже если это умница Фиона в припадке дружелюбия. Своенравие, упрямство… да нет, независимость. Ну и обычное семейное недоверие. Я надел Самоцвет лишь вечером, несколько часов назад. Обожду.

– Что ж, надев его, ты показал, что хотел, – заметила сестра, – я лишь хотела предостеречь тебя насчет его длительного ношения, пока ты не будешь знать больше.

– Спасибо, Фи. Я его скоро сниму, и я ценю то, что ты мне все это рассказала. Кстати, а что стало с Дворкином?

Фиона постучала пальцем по виску.

– С ума сошел, бедняга. Хочется верить, что отец отправил его в какой-нибудь уютный уголок в Тени.

– Понимаю, – кивнул я. – Ладно, давай будем думать, что так и есть. Бедолага.

Джулиан закончил разговор с Ллевеллой, встал, выпрямился, кивнул ей и подошел ко мне.

– Ну, Корвин, сочинил еще какие-нибудь вопросы? – спросил он.

– Такие, какие хотел бы задать прямо сейчас, – нет.

Джулиан улыбнулся:

– И сказать нам больше ничего не хочешь?

– Пока нет.

– И никаких пока экспериментов, представлений, ребусов?

– Нет.

– Превосходно. В таком случае я отправляюсь на боковую. Доброй ночи.

– Взаимно.

Он отвесил поклон Фионе, помахал Бенедикту и Рэндому, по пути к двери кивнул Флоре и Дейдре. На пороге обернулся и добавил:

– Теперь можете перемывать мне кости. – И вышел.

– Превосходно, – проговорила Фиона. – Этим и займемся. Я думаю, это он.

– Почему? – спросил я.

– Пройдусь по списку, как бы это ни было субъективно, интуитивно и поверхностно. Бенедикт, на мой взгляд, вне подозрения. Желай он сидеть на троне, он уже был бы там, просто заняв его силой. Времени у него было вдосталь, и его армия смогла бы атаковать Амбер и преуспеть, даже против отца. Все мы знаем, насколько он хорош. Ты, с другой стороны, совершил кучу промахов, которых избежал бы, владей ты своими способностями в полной мере. Поэтому, собственно, я и верю в твою историю с амнезией и всем прочим. Дать себя ослепить – никак не тянет на стратегический расчет. Жерар сейчас активно доказывает свою невиновность, собственно, он и с Брандом сейчас возится больше поэтому, чем из желания защитить его. Как бы то ни было, очень скоро мы узнаем больше – или же получим новый повод для подозрений. За Рэндомом все последние годы слишком плотно присматривали, чтобы у него появилась возможность вытворить что-нибудь из того, что произошло. Так что его из расклада убираем. Что касается нас, представительниц слабой половины семейства, у Флоры недостает ума, у Дейдры кишка тонка, а у Ллевеллы нет никаких причин заниматься подобным, поскольку она счастлива где угодно, только не здесь; ну а я, безусловно, виновата разве что в ехидстве. Так что остается Джулиан. Способен он на такое? Да. Мечтает воссесть на престол? Конечно. Были у него время и возможности? Снова да. Он тот, кого ты ищешь.

– Разве он стал бы убивать Каина? – спросил я. – Ведь они дружили.

Фиона скривилась.

– У Джулиана нет друзей, – сказала она. – Этого замороженного типа согревают лишь думы о себе, любимом. Да, в последние годы с Каином он был ближе, чем с кем-нибудь еще. Но… даже это могло быть частью общего плана. Играть в дружбу достаточно долго, чтобы в нее поверили и теперь, соответственно, не заподозрили в убийстве. Я верю, что Джулиан на такое способен, именно потому, что не верю в его способность к сильным привязанностям.

– Даже не знаю, – проговорил я. – Джулиан с Каином сдружились уже в период моего отсутствия, а все, что случилось в это время, я знаю лишь понаслышке. И все-таки, если Джулиан и мог с кем-то сдружиться, то лишь с таким же, как он сам. Они с Каином были похожи. И дружба, склонен полагать, у них сложилась настоящая, ибо не верю, что кто-то способен просто играть в дружбу на протяжении стольких лет. Разве только один из друзей туп как пробка, а Каин таким не был. И… ты сама говоришь, что твоя оценка субъективна, интуитивна и поверхностна. Как и моя – в таких вопросах уж точно. Мне просто противно думать, что кто-то может быть такой сволочью, чтобы так поступить с единственным другом. Вот почему мне кажется, что с твоим перечнем не все гладко.

Фиона вздохнула:

– Для того, кто прожил на свете столько лет, Корвин, стыдно нести такую чушь. Может быть, за годы пребывания в том забавном местечке ты так переменился? Когда-то ты не хуже меня видел очевидное.

– Может, и переменился, ибо теперь мне это очевидным не кажется. А может быть, переменилась ты, Фиона? Та девочка, которую я когда-то знал, столь циничной не была. И когда-то тебе это тоже не показалось бы очевидным.

Она очаровательно улыбнулась:

– Никогда не говори женщине, что она переменилась, Корвин. Разве что к лучшему. Это ты тоже должен бы знать. Слушай, а может, ты на самом деле не Корвин, а его тень? Которую специально сюда послали, чтобы страдать и помешивать варево, пока сам Корвин где-то в стороне потешается над всеми нами?

– Я здесь, – ответил я. – И я не потешаюсь.

Фиона расхохоталась.

– Ага, вот и попался! – воскликнула она. – Теперь я точно знаю, что ты – это не ты! Внимание! Прослушайте объявление, все! – вскричала Фиона, вскочив с места. – Я только что установила, что это не настоящий Корвин, а одна из его Теней! Этот тип только что заявил, что верит в дружбу, честь, благородство духа и прочее, о чем пишут в популярных романах! Как я его раскусила, а?!

Остальные удивленно уставились на Фиону. А она вновь расхохоталась, а затем опустилась в кресло.

Я услышал, как Флора процедила сквозь зубы «наклюкалась» и продолжила свой разговор с Дейдрой.

– Тень так Тень, – отозвался Рэндом и вернулся к беседе с Бенедиктом и Ллевеллой.

– Вот видел? – пробормотала Фиона.

– Что?

– Ты нематериален, – сообщила она и хлопнула меня по колену. – Да и я тоже, если задуматься. Ужасный был день, Корвин.

– Да. Я себя тоже паршиво чувствую. Я-то думал: какая отличная мысль – вытащить Бранда. И ведь получилось! Сильно оно ему помогло.

– Ты, главное, не кори себя за те крохи добрых дел, которые сумел совершить, – посоветовала Фиона. – То, как все обернулось, не твоя вина.

– Спасибо, утешила.

– Думаю, Джулиан был прав, – проговорила она. – Глаза слипаются, не вижу смысла дальше оставаться на ногах.

Я встал и проводил ее до двери.

– Я в порядке, – шепнула она. – Честное слово.

– Точно?

Фиона резко кивнула.

– Утром увидимся.

– Надеюсь, – сказала она. – А теперь можете посплетничать и про меня.

Подмигнула и вышла.

Я обернулся. К двери шли Ллевелла и Бенедикт.

– Уходите? – спросил я.

Бенедикт кивнул.

– Пора, – сказала Ллевелла и поцеловала меня в щеку.

– Это за что? – поинтересовался я.

– Много за что, – сказала Ллевелла. – Доброй ночи.

– Доброй ночи.

Рэндом присел у камина и ворошил кочергой поленья.

– Если ты ради нас, дров не подкидывай, – сказала ему Дейдра. – Мы с Флорой тоже идем спать.

– Ладно, – кивнул Рэндом, отложил кочергу и поднялся. – Приятных сновидений.

Сестры улыбнулись: Дейдра – сонно, Флора – нервно. Я тоже пожелал им доброй ночи и проводил взглядом.

– Ну как? – спросил Рэндом. – Узнал что-нибудь новенькое и ценное?

Я пожал плечами.

– А ты?

– Мнения, предположения… Новых фактов – ноль. Мы все пытались угадать, кто будет следующим по списку.

– И?..

– Бенедикт думает, что это дело жребия – ты или он. Если, конечно, не ты все затеял. А еще он думает, что твоему дружку Ганелону следует быть поосторожнее.

– Ганелон… Да, верно. И подумать об этом следовало бы мне. Насчет жребия Бенедикт, похоже, тоже прав. Правда, у него шансов оказаться под ударом больше, ведь враги знают, что я настороже после покушения.

– А я бы сказал, что все мы знаем, что и Бенедикт не дремлет. Он всем это сообщил. Так что если кто рискнет, он будет рад.

Я хмыкнул:

– Ну, стало быть, монета стоит на ребре. Пятьдесят на пятьдесят.

– И это он тоже сказал – естественно, понимая, что я передам тебе.

– Естественно, мне бы хотелось, чтобы он наконец поговорил со мной сам… ну сейчас я поделать с этим все равно ничего не могу. К черту. Пойду в кровать.

– Не забудь только под нее сперва заглянуть.

Мы вместе вышли из гостиной и направились через зал.

– Эх, Корвин, – покачал головой Рэндом, – жаль, что ты не догадался вместе с винтовками захватить и кофе. Не отказался бы сейчас от чашечки.

– Так после него ведь не уснешь.

– Кто как. Люблю вечерком выпить чашечку-другую.

– А я по утрам страдаю. Когда вся эта кутерьма уляжется, добудем партию.

– Надежда слабая, но идея хорошая. Что там, кстати, с Фи?

– Она считает, что виновник – Джулиан.

– Может быть, она и права.

– А Каин как же?

– Если предположить, что враг был не один, – начал рассуждать Рэндом, когда мы поднимались по лестнице. – Если их было двое, Джулиан и Каин. А потом они повздорили. Каин проиграл, а Джулиан избавился от него и использовал его гибель, чтобы и тебе подгадить. Бывшие друзья – худшие враги.

– Бесполезно, – отозвался я. – У меня голова кругом идет от этого копания в вероятностях. Придется либо ждать, пока что-нибудь еще случится, либо устроить так, чтобы что-то случилось. Предпочтительнее второй вариант. Но только не сегодня…

– Эй, куда ты так несешься? – крикнул отставший от меня Рэндом.

– Прости, – сказал я, подождав его на лестничной клетке. – Сам не понимаю, что со мной. Финишный рывок, наверно.

– Излишек нервной энергии, – поставил диагноз Рэндом, догнав меня.

Дальше мы шли вместе, и я с трудом приноровился к его шагу, борясь с желанием двигаться быстрее.

– Ну, приятных снов, – сказал он наконец.

– Доброй ночи, Рэндом.

Он поднялся выше, а я пошел по коридору к своим комнатам. Видимо, на ту пору я жутко устал, потому что у двери выронил ключ.

Поймав его на лету, я успел удивиться, как медленно он падал – куда медленнее, чем должен был. Я вставил ключ в замочную скважину, повернул…

В комнате было темно, но я решил не зажигать ни свечу, ни масляный светильник – я давно привык к темноте. Запер замок и задвинул засов. Глаза мои уже приспособились к полумраку после тускло освещенного коридора. Я обернулся к окну – сквозь шторы пробивался звездный свет – и двинулся через комнату, на ходу расстегивая ворот рубахи.

Он ждал меня в спальне, слева от двери. Позиция была выбрана правильно, и он ничем себя не выдал. Я вступил прямо в ловушку. Идеальная стойка, кинжал наготове, полная неожиданность. По всем правилам я должен был умереть прямо там, не в постели, а на полу у его ног.

Перешагнув порог, я засек тень движения и моментально все понял.

Поднимая руку в попытке отразить удар, я уже знал, что опоздал. Но еще до того, как клинок коснулся меня, я вдруг понял, что убийца движется слишком медленно. Быстрый, с силой всего вложенного в него ожидания, вот каким должен был стать этот удар. Я никак не должен был успеть наполовину развернуться в его сторону и выставить руку так далеко. Все вокруг заволокло красноватой дымкой, мое запястье задело опускающуюся руку, и в тот же миг стальное острие вошло мне в живот. Сквозь красноту мне на миг почудились очертания того космического Образа, который я преодолевал не далее как сегодня. Я согнулся и упал, не в силах мыслить, но пока еще в сознании. Узор стал четче, ближе… я хотел сбежать прочь, однако лошадка моего тела споткнулась и сбросила меня.

Глава восьмая

В жизни положено пролить хоть немного крови. Увы, на сей раз снова выпал мой черед, и крови оказалось немало. Я лежал на правом боку, скрючившись, обеими руками обхватив живот. Я весь промок и чувствовал, как противно пульсируют мышцы в области диафрагмы. Спереди и слева-снизу, чуть повыше ремня, я напоминал грубо вспоротый конверт. Таковы были мои ощущения, когда сознание вернулось ко мне. А первая мысль – «Чего он ждет?» Но coup de grace[18]18
  Завершающий, смертельный удар (фр.), досл. «удар милосердия».


[Закрыть] явно откладывался. Почему?

Я открыл глаза. Они за минувшее время, уж не знаю, насколько долгое, успели приспособиться к темноте. Повернул голову. В комнате никого больше не было. Но что-то необычное все же произошло, только я не мог сообразить… Я закрыл глаза и снова уронил голову на матрас. Что-то было неправильно и в то же время правильно…

Матрас… Да, я лежал на своей кровати. Вряд ли я сумел бы добраться до нее без посторонней помощи. Но пырнуть меня ножом, а потом помогать улечься в кровать – полный абсурд.

В кровать… Да, это моя кровать. И не моя.

Я зажмурился. Скрипнул зубами. Я ничего не понимал. Я знал, что не могу нормально соображать – болевой шок, кровопотеря и открытая до сих пор рана. Я пытался заставить себя думать ясно. Это было нелегко.

Моя кровать… Еще толком не очнувшись, всякий чувствует, в своей ли он кровати находится. Это была моя кровать, но…

Жутко хотелось чихнуть, но я сделал над собой усилие и сдержался, понимая, что от громкого чиха меня порвет окончательно. Я зажал ноздри и дышал ртом, коротко и отрывисто. Пыль была повсюду – вкус, запах, ощущение.

Отразив атаку на обоняние, я открыл глаза. И наконец понял, где я. Как и почему я сюда попал, без понятия, но я снова оказался в месте, которое не ожидал увидеть вновь. Я оперся на правую руку и попытался приподняться.

Моя спальня в моем доме. В моем старом доме. Где я жил, еще когда был Карлом Кори. Меня вернуло в Тень, в тот полный пыли мир. Кровать никто не прибирал с тех пор, как я в ней спал в последний раз, то есть более пяти лет. В каком состоянии весь дом, я прекрасно знал, сам видел несколько недель назад.

Я осторожненько сел, попытался спустить ноги с кровати. От боли согнулся пополам. Плохо дело.

Чихать больше не хотелось, но прямо сейчас мне нужно было не просто безопасное место. Мне требовалась помощь, сам себе я тут не помощник. Я даже не знал, надолго ли сумею остаться в сознании. Так что нужно собраться и выбраться из дома. Телефон отключен, до ближайшего жилья тут далековато. Надо хотя бы добраться до дороги. А ездят по ней нечасто, мрачно вспомнилось мне, отчасти как раз потому я здесь и поселился. Люблю одиночество, по крайней мере иногда.

Правой рукой я нащупал ближайшую подушку и стянул с нее наволочку. Вывернул ее, попытался сложить, не сумел, скомкал, затолкал под рубашку и прижал к ране. Посидел так, держа ее на месте. После таких усилий я утомился, дышать поглубже и то было трудно.

Чуть позже я дотянулся до второй подушки, ухитрился положить ее на колени и стащить с нее наволочку. Этой наволочкой я намеревался махать, как флагом, проезжающему мимо авто – одет-то я, как обычно, во все черное.

Запихивая наволочку за ремень, я не мог не удивиться поведению подушки. Упав с моих колен, она до сих пор не коснулась пола. Я ее выпустил, ее ничто не поддерживало, она падала – но падала жутко медленно, словно во сне.

И ключ, который я обронил перед дверью комнаты, тоже падал медленно. А до того Рэндом не мог угнаться за мной по лестнице…

Что там Фиона говорила насчет Камня Правосудия?

А тот висел себе на цепочке у меня на груди и пульсировал в такт уколам боли в открытой ране.

Самоцвет, возможно, спас мне жизнь, очень вероятно, если Фиона права. Он даровал мне мгновение, которого хватило, чтобы чуть-чуть отвести смертельный удар, повернуться, выставить руку… Возможно даже, что именно он устроил мне это внезапное перемещение. Но обо всем этом я буду думать потом, если мне удастся сохранить столь осмысленные отношения с будущим как таковым. Но сейчас от Камня нужно избавиться – опять-таки если Фиона права и насчет этого, – и значит, пора пошевеливаться.

Затолкав за ремень вторую наволочку, я попытался встать, нашарив ногами твердую опору. Плохо! Головокружение и нестерпимая боль. Я сполз на пол, боясь в процессе потерять сознание. Получилось. Немного передохнул, потом медленно пополз.

Парадная дверь, насколько я помнил, была заколочена. Хорошо, значит, к черному ходу.

Дополз до порога спальни. Оперся головой в дверной косяк, передохнул. Снял с шеи Камень Правосудия и обмотал цепочку вокруг запястья. Самоцвет надо где-то спрятать, а сейф – в кабинете, это слишком далеко и не по пути. К тому же за мной наверняка тянулся кровавый след. Всякий, кто зайдет в дом, запросто пойдет по нему и может заинтересоваться в достаточной степени, чтобы вскрыть замок. А у меня не было ни времени, ни сил.

Я выбрался из спальни, прополз дальше. Теперь надо подняться и сделать усилие, чтобы отпереть засов. И вот тут я ошибся: сперва надо было отдохнуть.

Я пришел в себя, уже лежа поперек порога. Ночь была сырой, тучи почти целиком заполнили небо. Ветви деревьев в патио скрипели на порывистом ветру. На ладонь моей вытянутой руки упало несколько холодных капель.

Я собрался с силами и переполз через порог. Вокруг снег, дюйма два толщиной. На морозном воздухе я слегка ожил. Мысли прояснились, я с ужасом осознал, в каком тумане полз из спальни наружу. В любой момент я мог отрубиться, и тогда – все.

Я немедленно пополз к дальнему углу дома, лишь слегка отклонился в сторону компостной кучи, вскрыл ее, уронил в ямку Самоцвет и вновь заровнял потревоженные мной слои мертвой растительности. Набросал сверху снега и пополз дальше.

Обогнув дом, я обрел укрытие от ветра. Земля шла под уклон, ползти стало легче. Я добрался до фасада и снова передохнул. Только что мимо проехал автомобиль – вдали исчезали его габаритные огни. Больше машин пока видно не было.

От снега пощипывало щеки. Я снова пополз вперед. Колени промокли и горели от холода. Холм продолжал идти под уклон, а в конце круто обрывался к дороге. В сотне ярдов правее дорога резко изгибалась, водители там обычно жали на тормоза, и, пожалуй, для любого, кто едет в нужном направлении, именно там я буду чуть дольше виден в свете фар – маленькая такая зацепка, какие всегда ищешь, когда попадаешь в большую беду, аспирин от эмоций. С тремя перерывами на отдых я дополз до обочины, потом добрался до высокого камня, на котором был намалеван номер моего дома, сел на него и прислонился спиной к обледеневшему ограждению. Вынул из-за пояса наволочку и положил на колени.

Я сидел и ждал. В голове мутилось. Кажется, я несколько раз терял сознание и снова приходил в себя. И как только мне казалось, что я соображаю более или менее четко, я пытался привести мысли в порядок и оценить случившееся в свете того, что произошло, пытался отыскать другие способы спастись. Первое оказалось слишком сложным, в моем положении думать о чем-либо еще было просто невозможно. С чувством притупленной радости я осознал, что хотя бы колода при мне. Я мог связаться с кем-нибудь из Амбера и попросить вытащить меня отсюда.

Но с кем? Все-таки я соображал достаточно ясно, чтобы понимать, что запросто могу вызвать того, кто и обеспечил мне нынешнее мое состояние. Что лучше, рискнуть там или все-таки попытать счастья здесь? И все же Рэндом или Жерар… Тут вроде бы послышался шум мотора, тихий, отдаленный. Разобрать яснее мешали вой ветра и грохот пульса в ушах. Я повернул голову. Сосредоточился.

Точно – машина. Я приготовился размахивать наволочкой.

А разум продолжал работать. И открыл неприятную мысль: скорее всего, я уже не сумею сосредоточиться в нужной степени, чтобы воспользоваться Козырем.

Шум двигателя становился все громче. Я поднял руку с наволочкой. Через несколько мгновений дальний видимый край дороги озарило светом. Вскоре я заметил одолевший подъем автомобиль и тут же потерял его из виду – дальше дорога шла на спуск. А потом автомобиль снова появился на дороге и стал приближаться – снежинки метались и искрились в свете фар.

Машина была уже совсем близко, лучи слепили. Водитель не мог меня не заметить. Но он проехал мимо, этот мужчина за рулем седана новейшей марки, а рядом с шофером на переднем сиденье сидела женщина. Женщина, правда, обернулась и посмотрела на меня, но мужчина даже не сбавил скорость.

Через пару минут появилось еще одно авто, не такое новое, за рулем женщина, пассажиров нет. Она притормозила, но лишь на миг: видимо, мой внешний вид ей не понравился. Она газанула, и машина вскоре скрылась из виду.

Я опустил руки и выдохнул. Уж не принцу Амбера говорить с осуждающим видом «человек человеку брат». Не всерьез, по крайней мере, а смеяться сейчас было слишком больно.

Ни сил, ни способности сосредоточиться, ни возможности передвигаться – в таком состоянии моя власть над Тенями гроша ломаного не стоила. А так я бы, конечно, переместился куда-нибудь потеплее… Смогу ли я вползти обратно по склону холма, к куче компоста? О том, чтобы попытаться изменить погоду с помощью Самоцвета, у меня и мысли не возникло. Вероятно, я и для этого был слишком слаб. Вероятно, сама попытка меня прикончит. И все-таки…

Я помотал головой. Перед глазами все плыло, хотелось спать. А спать было нельзя. Еще машина? Вроде бы… Я попытался поднять наволочку и уронил ее. Наклонился за ней, и голова моя сама собой задержалась на коленях. Дейдра… вот кого надо было вызвать. Если уж кто поможет, так это она. Нужно вынуть ее Козырь и позвать ее… Через минуту. Не будь она моей сестрой… Надо отдохнуть. Все-таки я Паж, а не Шут[19]19
  Паж – карта Младшего аркана Таро, ее место в обычной колоде занимает Валет; Шут или Безумец – карта Старшего аркана.


[Закрыть]. Возможно, когда я отдохну, мне станет стыдно. Кое за что. Будь здесь потеплее… Впрочем, если сложиться вот так, даже и неплохо… Машина? Хотелось поднять голову, но сил не было. Не важно, решил я, и так заметят, если вообще заметят.

Сквозь прикрытые веки я почувствовал свет фар и различил шум двигателя. Он не приближался и не удалялся – мотор урчал негромко и ровно. Я услышал окрик, потом скрип и хлопок – открылась и захлопнулась дверца авто. Пожалуй, я мог бы открыть глаза, но делать этого не хотелось. Я боялся, что, открыв глаза, опять увижу перед собой пустое темное шоссе, а звук мотора превратится в сумасшедшее биение сердца и завывание ветра. Лучше пусть все остается как есть, пусть мне это снится, пусть…

– Эй! Что с тобой? Побили?

Шаги… Все взаправду.

Я открыл глаза, заставил себя разогнуться.

– Кори! Бог мой! Это ты?!

Я вымученно усмехнулся, вяло кивнул:

– Я, Билл. Как поживаешь?

– Что случилось?

– Я ранен. Может быть, серьезно. Мне нужно к врачу.

– Сам идти сможешь, если я поддержу? Или тебя отнести?

– Попробую идти.

Билл помог мне подняться. Я привалился к нему, и мы пошли к его машине. Помню только первые несколько шагов.

Когда медленно качающаяся прекрасная колесница[20]20
  Отсылка к госпелу В. Виллиса Swing Low, Sweet Chariot (ок. 1865), одному из неофициальных гимнов «подземной железной дороги».


[Закрыть] вдруг стала не такой прекрасной, подпрыгнув на ухабе, я очнулся, попытался поднять руку и понял, что она зафиксирована и к ней подсоединена трубочка капельницы. Я решил, что все-таки выживу. Пахло больницей. Сверился со своими внутренними часами. Раз уж я продержался так долго, спасибо за это прежде всего следует сказать себе самому. Мне было тепло и удобно, насколько возможно после пережитого. Я удовлетворенно закрыл глаза, опустил голову и опять заснул.

Позже, когда я снова проснулся, чувствуя себя еще лучше, этот факт заметила медсестра, которая сообщила, что доставили меня сюда семь часов назад и что скоро доктор придет поговорить со мной. Потом она подала мне стакан воды и сказала, что снег перестал идти. Ей наверняка до смерти хотелось узнать, что со мной стряслось.

Я решил, что пора сочинить легенду, и чем проще, тем лучше. Значит, так: я вернулся домой после долгого пребывания за границей. Приехал автостопом, добрался до дома, а там на меня напал не то бандит, не то грабитель, которого я застал врасплох. Я выполз из дома в поисках помощи. Все.

Поведав эту нехитрую историю врачу, я поначалу не мог понять, поверил ли он. Доктор оказался грузным мужчиной с отечным морщинистым лицом. Звали его Бейли, Моррис Бейли, пока я рассказывал, он кивал, а потом спросил:

– Вы рассмотрели нападавшего?

Я покачал головой:

– Было темно.

– Он вас ограбил?

– Не знаю.

– Бумажник у вас был?

Я решил, что здесь лучше ответить «да».

– Когда вас сюда доставили, бумажника не было. Значит, он его забрал.

– Наверное, – согласился я.

– А меня вы совсем не помните?

– Не сказал бы. А должен?

– Когда вас только привезли, мне показалось, что мы где-то виделись.

– А потом? – поинтересовался я.

– Что за странная одежда на вас была, что-то вроде формы?

– Там это сейчас последний писк моды. Так говорите, я показался вам знакомым?

– Да, – кивнул врач. – А «там» – это где? Откуда вы приехали? Где были вообще?

– Я много где бывал, – уклончиво ответил я. – Но вы ведь что-то хотели мне сказать…

– Да, – спохватился врач. – Клиника у нас маленькая, а несколько лет назад один ушлый коммивояжер уговорил совет директоров вложиться в компьютеризированное хранилище медицинских данных. Оно бы того стоило, если бы в округе выросло население, а мы бы начали расширяться. Ни того ни другого не произошло, а обошлась система недешево. Плюс персонал с ней обленился, старые истории болезни перестали уничтожать, как прежде, даже по неотложке. Так что в архиве валяется куча бесполезного хлама… Так вот, когда мистер Рот назвал мне ваше имя, я быстренько пробежался по папкам и понял, почему вы показались мне знакомым. Той ночью, семь лет назад, я тоже дежурил на неотложке – в тот самый день, когда вы угодили в аварию. Я тогда вами и занялся, и был уверен, что вам не выкарабкаться. Вы меня удивили – и тогда, и теперь. Я даже шрамов не нашел, а ведь они должны были остаться. Славненько вы поправились.