Текст книги "Знак Единорога. Рука Оберона"

Глава третья

Я изучающе смотрел на Рэндома, помня, что в картах он профи. Понять по его лицу, врет ли он, полностью или частично, можно не лучше, чем по картинке того же бубнового валета. Кстати, милая подробность. И таких в его рассказе хватало, что добавляло правдоподобности.

– Выражаясь словами Эдипа, Гамлета, короля Лира и прочих ребят вроде них, – сказал я, – жаль, что раньше я не знал об этом.

– Но у меня действительно впервые появилась возможность все тебе рассказать.

– Это да, – согласился я. – Увы, твой рассказ ничего не проясняет, а, наоборот, только сильнее запутывает головоломку. А это непросто. Итак, мы имеем Черную Дорогу, что упирается в Колвир. Она проходит сквозь Тени, и некие существа наловчились пользоваться ею, чтобы попадать в Амбер. Какие именно силы за всем этим стоят, мы не знаем, но они явно злобные и, судя по всему, становятся сильнее. Я давно чувствую, что в происходящем есть доля моей вины, потому что все это как-то связано с моим проклятием. Да, оно было. Но проклятие или нет, рано или поздно все воплощается в то, с чем можно сражаться. И именно этим мы и займемся. Но всю эту неделю я пытался понять, какова роль Дары в ходе событий. Кто она вообще такая? Что она такое? Почему так страстно желала пройти Образ? Как вышло, что ей это удалось? Да еще эта ее угроза… «Амбер будет разрушен» – так она заявила. И то, что все это произошло, пока нас атаковали по Черной Дороге, – это не совпадение, нет. Тут явно кусок общей схемы. И все это связано с тем фактом, что в Амбере есть предатель: убийство Каина, записки… Кто-то из наших науськивает внешних врагов или сам за ними стоит. И вот теперь ты, посредством этого вот типа, – я пнул мертвеца, – связываешь это с исчезновением Бранда. Получается, что смерть или пропажа отца – из той же оперы. Если все так, выходит, перед нами серьезнейший заговор, детали которого разрабатывались многие годы.

Рэндом заглянул в буфет в углу, достал оттуда бутылку и пару бокалов. Наполнил оба, подал мне один из них и вернулся к своему креслу. Мы молча выпили за бренность бытия.

– Ладно, – сказал Рэндом после непродолжительной паузы. – Строить заговоры у нас у всех тут любимое занятие. И времени у каждого хватало. Мы с тобой слишком молоды, чтобы помнить наших братьев Озрика и Финндо, которые отдали свою жизнь на благо Амбера. Но после разговоров с Бенедиктом у меня сложилось такое впечатление, что…

– Да, – прервал я Рэндома, – что они более чем просто задумывались о троне, а потому их геройская смерть за Амбер стала необходимой. Я это тоже слышал. Может, так, может, нет. Правды мы уже не узнаем. И все-таки… Скорее всего, ты прав, хотя это ни к чему нас не приведет. Не сомневаюсь, что прежде такое случалось не раз. И не исключаю из подозрений никого. И все же – кто? До тех пор, пока не узнаем, работать нам придется с немалым гандикапом. Причем любой ход, направленный вовне, с вероятностью лишь раздраконит зверя. Мысли есть?

– Корвин, – сказал Рэндом, – если честно, за всем происходящим может стоять любой из нас. Даже я, хотя я томился в плену у Эрика и все такое прочее. Отличное прикрытие, кстати – я бы испытывал искреннее наслаждение разыгрывать из себя беспомощного страдальца, а на самом деле держать в руках ниточки, дергая за которые я заставляю остальных приплясывать. Любой из нас способен на такое. Свои мотивы и амбиции найдутся у каждого. А уж для тщательнейшей предварительной подготовки за эти годы у всех хватало и времени, и возможностей. Нет, так с подозреваемыми не разобраться, все мы хороши. Давай попробуем уйти от мотивов и возможностей и подумать: что же отличает нашего злоумышленника? Я бы даже так сказал: давай рассмотрим методику его действий.

– Отлично. Приступай.

– Кто-то из нас больше других знает о том, как манипулировать Тенями. Что на входе, что на выходе, как и почему… Еще у него есть союзники, найденные очень и очень далеко. Это вот сочетание он и обрушил на Амбер. Далее, невозможно посмотреть на кого-то и понять, обладает ли он особыми способностями и навыками. Так что давай подумаем, где он мог их получить. Возможно, просто научился самостоятельно где-то в Тени. Или же научился всему этому здесь, когда Дворкин был еще жив и давал уроки.

Я молча уставился в свой бокал. Дворкин, возможно, и сейчас жив. Это он обеспечил мне способ бегства из подземелий Амбера. Этого я не говорил никому – и говорить не собирался. Во-первых, Дворкин явно сошел с ума – поэтому, собственно, отец и запер его в темнице. Во-вторых, он обладал совершенно непонятным мне могуществом, чем лично меня убедил, что может быть весьма опасен. При этом ко мне он оказался весьма добр, а всего-то понадобилась толика лести и общих воспоминаний. Если Дворкин все еще там, я подозревал, что при должном терпении сумею с ним договориться. Так что весь этот вопрос я мысленно запер на кодовый замок как потенциальное секретное оружие. Пока менять это решение причин не было.

– Бранд постоянно ошивался около Дворкина, – сказал я вслух, поняв, к чему клонит Рэндом. – Его такие штучки всегда интересовали.

– Точно, – кивнул Рэндом, – он наверняка про такое знал больше нас, если сумел связаться со мной без Козыря.

– Ты думаешь, Бранд вступил в сговор с врагами, открыл им дорогу в Амбер, а потом обнаружил, что больше им не нужен, и его просто выжали как тряпку и бросили?

– Не обязательно. Хотя не исключено и такое. Но мне на ум пришел вот какой вариант – учти, впрочем, что я могу быть предубежден. Думаю, Бранд был в этих делах докой в достаточной мере, чтобы отслеживать, когда другие творят нечто необычное с Козырями, Образом или в Тени близ Амбера. А потом он поскользнулся. Может, недооценил противника и схватился с ним в открытую сам, вместо того чтобы обратиться к отцу или Дворкину. И что же? Враги схватили его и сунули в башню. Убивать не стали то ли потому, что решили, что оно того не стоит, или же планировали как-то использовать позднее.

– Звучит убедительно, – кивнул я. Так и хотелось добавить: «И превосходно вписывается в твой рассказ», глядя в лицо матерого картежника. Вот только… когда-то, когда я еще был с Блейзом, перед нашим походом на Амбер, я работал с Козырями, и у меня состоялась очень краткая связь с Брандом. Он успел намекнуть, что он в беде и в плену, а потом связь прервалась.

История Рэндома с этим эпизодом сходилась на ять, так что я проговорил:

– Если Бранд способен указать на врага, мы должны вытащить его и уговорить провести опознание.

– Я очень надеялся на подобное предложение, – отозвался Рэндом. – Терпеть не могу оставлять дела такого рода незаконченными.

Я встал, сходил за бутылкой и снова наполнил бокалы. Выпил, закурил новую сигарету.

– Но прежде чем мы этим займемся, – продолжил я, – нужно придумать, как сообщить о гибели Каина. Кстати, а где Флора?

– В городе, наверное. Утром была здесь. Хочешь, отыщу ее для тебя.

– Будь добр, отыщи. Кроме нас, она единственная, кто своими глазами видел этих ублюдков – когда они вломились в ее особняк в Вестчестере. Так что используем ее, пусть хоть так рассчитается за их невежливость. Кроме того, мне бы еще кое о чем ее поспрошать.

Рэндом допил вино и встал.

– Ладно, пойду поищу. Куда ее привести?

– В мои покои. Если меня не будет, подождите.

Я встал и вышел в зал следом за ним.

– У тебя есть ключ от этой комнаты?

– Он висит на крючке внутри, около двери, – ответил Рэндом.

– Возьми его и запри дверь. Разоблачения раньше времени нам ни к чему.

Рэндом запер дверь и отдал мне ключ. Мы вместе спустились по лестнице на пролет ниже. Дальше Рэндом пошел один. Я проводил его взглядом и отправился к себе.

Открыв сейф, я вынул оттуда Камень Правосудия – рубиновый кулон, с помощью которого отец и Эрик управляли погодой в окрестностях Амбера. Умирая, Эрик рассказал мне, какая нужна процедура, чтобы настроиться на Самоцвет самому. До сих пор у меня до Камня руки не доходили, да и сейчас, честно говоря, времени не было. Но, беседуя с Рэндомом, я решил, что нужно выкроить это время. В тайнике у камина в комнате Эрика я нашел записи Дворкина – о том, что они там лежат, Эрик тоже успел мне поведать перед смертью. Мне очень хотелось узнать, где он сам их раздобыл – записи явно были неполными. Я вынул их из ящичка сейфа и снова просмотрел. Все сходилось с объяснениями Эрика о процессе настройки.

Но там говорилось также, что Самоцвет можно использовать иначе, мол, контроль над метеорологическими феноменами – это просто случайная, пусть и зрелищная, демонстрация целого комплекса принципов, лежащих в основе Образа, Козырей и самой физической целостности Амбера, отделенного от Тени. Увы, подробности в бумагах отсутствовали. И все же чем больше я копался в памяти, тем явственней ощущал, что в этом что-то действительно есть. Отец пользовался Камнем Правосудия крайне редко, и хотя он всегда говорил о нем как об инструменте для управления погодой, погода, когда он пользовался Камнем, менялась далеко не всегда. Кроме того, отец частенько брал Самоцвет с собой, отправляясь на непродолжительные вылазки. Словом, я готов был поверить, что погода и правда всего лишь мелочь. Вероятно, такого же мнения придерживался и Эрик, но до подробностей также не сумел добраться. Когда мы с Блейзом шли на штурм Амбера, Эрик воспользовался самыми простыми и очевидными свойствами Камня. То же самое он проделал на той неделе, когда твари напали на нас по Черной Дороге. Оба раза Камень верно послужил Эрику, хотя и не спас его от смерти. Надо бы самому научиться использовать такую мощь, решил я. Всякая мелочь может быть важна. Да и просто носить эту побрякушку у всех на виду – не повредит, особенно сейчас.

Я спрятал записи Дворкина обратно в сейф, а Самоцвет положил в карман. Вышел из комнаты и спустился по лестнице. И снова, как раньше, почувствовал себя так, словно никогда не отлучался из Амбера. Здесь был мой дом, то, чего я всегда хотел. Теперь я его защитник. Я еще даже не надел короны, а все заботы уже на мне. Смешно. Ведь я вернулся, чтобы заявить о своем праве на корону, выдрать ее из лап Эрика, прославиться и править. А обернулось все совсем не так. Не понадобилось много времени, чтобы понять, что Эрик действует бесчестно. Если он действительно убрал отца, никаких прав на корону у него не было. Если же нет, он попросту поторопился. Так или иначе, коронация послужила только для того, чтобы еще сильнее раздуть и без того раздутое до предела самолюбие Эрика. Что до меня, я тоже желал короны – и мог ее взять. Но это было бы столь же безответственным поступком. В Амбере расквартированы мои иноземные войска, меня могут в любую минуту заподозрить в убийстве Каина, детали фантастического заговора вот-вот начнут проясняться… и ведь есть возможность, что отец еще жив. Несколько раз мне казалось, будто он пытается связаться со мной; и однажды, несколько лет назад, он вроде как одобрил мои притязания на престол Амбера. Но кругом было столько обманов и предательства, что я просто перестал понимать, чему верить. Отец не отрекался от престола. А у меня была травма головы, и уж я-то знал, чего желаю. Забавная штука – мозги. Я вот и себе на самом деле не доверяю. Не может ли случиться такого, что всю эту заварушку я сам и устроил? С той поры столько всякого случилось…

Цена бытия амберита, как по мне, еще и в том, что нельзя доверять даже самому себе. Забавно, что бы сказал Фрейд? Он не сумел докопаться до причины моей амнезии, зато высказал несколько чертовски точных догадок насчет моего отца и наших с ним возможных взаимоотношений. Правда, тогда я этого не понял. Да, недурно было бы снова заявиться к нему на сеанс.

Я миновал мраморную столовую и попал в темный узкий коридор, что начинался сразу за ней. Кивнул стражнику, прошел сквозь открытые двери, оказался на площадке. А теперь вниз. Бесконечная витая лестница в недра Колвира. Шаг за шагом. Редкие светильники там и сям. Темнота позади.

Кажется, однажды равновесие сместилось, и с тех пор из действующего лица я стал объектом действия, вынужденным делать ходы и реагировать на обстоятельства. Направляемым извне. И каждый мой ход вел лишь к следующему ходу. Когда это началось? Возможно, много лет назад, просто я только сейчас осознал происходящее. А может, вообще все мы жертвы, причем такого рода и в такой степени, что сами этого не понимали? Прекрасная подкормка для больного воображения. Зигмунд, где же ты? Я хотел стать королем – да и сейчас хочу, – больше всего на свете. Вот только чем больше я узнавал и размышлял над тем, что узнал, тем больше все мои ходы напоминали банальный дебют королевской пешки Е2 – Е4. Ранее я уже это чувствовал, и чем дальше, тем больше – и чувство это мне категорически не нравилось. Но никто из живущих не застрахован от ошибок, успокаивал я себя. И если чувства не обманывают меня, с каждым бряканьем колокольчика мой персональный доктор Павлов[9]9
  Иван Петрович Павлов (1849–1936) – русский и советский ученый, физиолог, создатель науки о высшей нервной деятельности. Лауреат Нобелевской премии (1904) за работу по физиологии пищеварения – собственно, с таковой и связана помянутая тут история «собаки Павлова».


[Закрыть] приближается к моим клыкам. Скоро, совсем скоро, я чувствовал, это будет скоро, он подойдет достаточно близко. И тогда он мой – и больше уже не уйдет и не вернется снова.

Виток, еще виток, вокруг и вниз, огонек здесь, огонек там, так вот вились и мои мысли – то ли накручиваясь нитью на катушку, то ли разматываясь обратно. Где-то внизу металл лязгнул о камень. Ножны стражника. Стражник поднимается, качающийся свет поднятого фонаря.

– Лорд Корвин…

– Джеми.

Внизу я взял с полки фонарь, зажег его, развернулся и направился к входу в туннель, шаг за шагом отталкивая от себя непроницаемый мрак.

В туннель и вперед, считая боковые проходы. Мне нужен седьмой. Эхо и тени. Грязь и пыль.

Вот и он. Повернуть и пройти еще немного.

И наконец – массивная темная дверь, обитая металлом. Я отпер ее и сильно толкнул. Дверь скрипнула, посопротивлялась и уступила.

Я поставил фонарь на пол, справа у двери. Он мне больше не нужен. Сам Образ испускал достаточно света.

С минуту я просто смотрел на Образ – сияющее переплетение кривых, обманчивое на вид, если пытаться проследить взглядом весь узор, громадный, словно погруженный в скользкую черноту пола. Он даровал власть над Тенью, он восстановил почти всю мою память. И он же вмиг уничтожит меня, стоит мне сделать неверный шаг. Так что вся моя благодарность Образу была окрашена нотками опасения. Такая вот наша семейная реликвия, прекрасная и загадочная, которой место именно там, где она и располагалась – в подземелье.

Я сместился в тот угол, где начинался узор. Собрался с мыслями, расслабил мышцы и опустил на Образ левую ступню. Немедленно сделал первый шаг и ощутил, как начинает течь ток. Голубые искры очертили подошвы моих сапог. Еще шаг. На сей раз послышался треск, началось ощущаться сопротивление. Я двинулся по первой кривой, желая как можно быстрее достичь Первой Вуали. Когда я оказался там, волосы на голове у меня шевелились, а искровые разряды стали ярче и длиннее.

Сопротивление усиливалось. Каждый шаг давался труднее предыдущего. Треск разрядов стал громче, ток усиливался. Волосы встали дыбом, я рукой стряхнул с них искры. Не отрывая взгляда от огненных линий, я продолжал напирать.

И вдруг сопротивление схлынуло. Я вздрогнул, но продолжал идти. Первая Вуаль позади, внутри появилось ощущение завершения содеянного. Вспомнилось, как я одолевал Образ в прошлый раз, в Ребме, городе на дне морском. Как раз на этом самом месте память моя тогда начала возвращаться. Да. Я сделал еще шаг, и искры стали ярче и больше, а ток стал сильнее, щекоча мою плоть.

Вторая Вуаль… Зигзаги… В этом месте всегда казалось, что силы на пределе, что все существо твое преображается в чистую Волю. Захватывающее и безжалостное ощущение. Здесь и сейчас ничто не имело значения, кроме одного: преодолеть Образ. Я всегда был здесь, стремясь никогда не покидать этого места, всегда быть здесь, утверждая свое существование, моя воля против лабиринта власти. Время исчезло. Осталось лишь напряжение[10]10
  Очень похоже на скрытую отсылку к известнейшему стихотворению Р. Киплинга «If» (1895), в переводе М. Лозинского («Заповедь») этот кусочек звучит как «Умей принудить сердце, нервы, тело тебе служить, когда в твоей груди уже давно все пусто, все сгорело – И только Воля говорит: «Иди!»…»


[Закрыть].

Искры сверкали уже у пояса. Я достиг Великой Кривой и, сражаясь с сопротивлением, двинулся по ней, умирая и возрождаясь с каждым шагом, меня жег пламень творения и замораживал хлад предела энтропии.

Шаг вперед, вырвался, поворот… три кривых, отрезок прямой, и еще несколько изгибов. В голове туман, полуобморочное состояние, как будто меня вырывало из ткани бытия и вновь вписывало в нее. Поворот, поворот, поворот, поворот… короткий крутой изгиб… линия, ведущая к Последней Вуали… Наверное, я задыхался, наверное, пот лил с меня ручьями. Не помню и не вспомню уже никогда. Ноги едва двигались. Облако искр достигало плеч. А потом они поднялись до уровня глаз, и я уже даже Образа толком не видел, отчаянно моргая. Вход – выход, вход – выход… Ну вот. Я с трудом двинул вперед правую ногу, пожалуй, так чувствовал себя Бенедикт, когда его ноги спеленала черная трава – как раз перед тем, как я врезал ему по затылку. Сейчас меня самого словно исколошматили. Шаг левой, вперед… так медленно, что непонятно, иду я или нет… Ладони – синее пламя, ноги – столпы огня… Шаг. Еще шаг… Еще один.

Я чувствовал себя медленно оживающей статуей, тающим снеговиком, изгибающейся балкой… Еще два… три… Движения мои были скованными, но это я направлял их, я был властен над вечностью и совершенным средоточием воли, которая будет направлена…

Я пробился сквозь Вуаль. За ней короткий изгиб. Всего три шага, и там чернота и покой. Самые тяжелые три шага.

У Сизифа перерыв на чашечку кофе! – вот какая у меня была первая мысль, когда я сошел с Образа. Вторая мысль была такая: я снова сделал это! А третья: это в последний раз!

Я позволил себе роскошь – несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, встряхнулся. А потом достал из кармана Самоцвет и поднял его на цепочке. Поднес к глазам.

Внутри он был, конечно же, красный – глубокого вишнево-багряного цвета, с дымчатыми переливами. Но казалось, будто за время моего пути сквозь Образ Камень обрел дополнительную яркость и свечение. Я не отрываясь смотрел в глубь самоцвета, думая о том, как им пользоваться, повторяя в уме строчки руководства и сравнивая написанное с тем, что уже знал сам.

Пройдя Образ и добравшись туда, где я сейчас стоял, можно отдать повеление Образу перебросить тебя в любое место, какое ты можешь вызвать перед своим мысленным взором. Все, что нужно – желание и воля. Я не мог не вздрогнуть. Если эффект перемещения будет таким, каким он обычно и бывал, я могу оказаться в весьма специфической ловушке. Но ведь Эрик сумел, его не запечатало в самоцвете где-то в Тени. Руководство написал Дворкин, он был великим человеком – и я ему доверял.

Собравшись с мыслями, я постарался усилить свою защиту от глубин Камня.

И внутри его всплыло искаженное отражение Образа, окруженное мерцающими пятнышками света, крошечными искорками и вспышками, иными изгибами и тропами. Я принял решение, сосредоточил волю…

Краснота и медленное движение. Будто погружаешься в вязкий океан. Сперва – очень медленно. Дрейф, темнота, и все манящие огоньки где-то там, далеко-далеко впереди. Скорость моя потихоньку росла. Вспышки света, неопределимо далеко. Еще быстрее. Насколько – непонятно. Я стал точкой осознанности в неопределенной системе координат. Зная о движении, зная о структуре, к которой я приближался, уже, можно сказать, быстро… Краснота практически исчезла, как и ощущение окружающей среды. Пропало сопротивление. Скорость все нарастала. Все это происходило в одно мгновение, в то же самое мгновение, когда и началось, удивительное ощущение безвременности всего процесса. Скорость моя, учитывая мою цель, казалась чудовищной. Маленький искаженный лабиринт рос и разворачивался в нечто, смахивающее на трехмерную вариацию Образа. Окутанный вспышками разноцветных огней, он вырастал передо мной, словно галактическая туманность, заблудившаяся во мраке вечной ночи и осиянная ореолом тускло светящейся звездной пыли. Спирали ее были составлены мириадами мерцающих точек. Она расширялась – или я сжимался… Она приближалась ко мне – или я к ней, и мы были совсем близко друг от друга, и вот она заполнила все пространство сверху донизу, оттуда и отсюда, а моя скорость, если она у меня была, все увеличивалась. Сияние охватило меня, овладело мной, и я увидел узкую прямую ленту – начало… Я был слишком близко, и вообще заблудился, так что не мог уже видеть всю структуру целиком, но ее изгибы, ее мерцание, пробегающие по ней волны зарождали сомнения в том, что трех измерений достаточно, чтобы описать испытываемые мной головокружительные ощущения. Теперь в моем сознании сравнение всего этого с галактикой уступило место иной предельной аналогии, субатомному гильбертовому пространству[11]11
  Гильбертово пространство названо в честь немецкого математика Давида Гильберта (1862–1943), одного из основателей функционального анализа. Понятие сугубо математическое.


[Закрыть]. Впрочем, скорее тут была метафора, порожденная отчаянием. Честно и откровенно: я просто ничего не понимал. Однако во мне зрело ощущение – порожденное то ли Образом, то ли моей собственной интуицией, – что мне необходимо преодолеть и этот лабиринт, чтобы выйти на новый уровень взыскуемого мною могущества.

Я не ошибся. Меня затянуло в круговорот, ни на йоту не замедлив при этом. Я мчался, вращаясь и кувыркаясь, по световым лентам, сквозь бесплотные облака сияния и огня. Ни тени сопротивления, как в Образе снаружи, моего изначального импульса хватило, чтобы протащить меня от начала до конца. Полет на смерче по Млечному Пути? Нырок утопленника сквозь коралловое ущелье? Метания лунатика-воробья над парком аттракционов ночью Четвертого июля[12]12
  Дата празднования Дня Независимости в США. В честь чего, разумеется, по всей стране устраиваются пышные фейерверки.


[Закрыть]? Вот какие мысли мелькали у меня, пока я летел сквозь это преображенное нечто…

Наружу… насквозь… через… И все, и в ярко-красной вспышке я вновь стоял в центре Образа и держал кулон, в котором был заключен Образ, в котором был заключен я[13]13
  Нечто вроде авторского самоцитирования, похожий эпизод присутствует в романе «Джек-из-Тени» (1971).


[Закрыть], все было во мне, и красный свет угасает, и вот его уже нет. Остались только я, кулон и Образ, все по отдельности, и привычная схема отношений «субъект-объект» – только на октаву выше, так, пожалуй, лучше всего описать все это дело. Между нами словно возникла связь, я как бы обрел дополнительное чувство, новое выразительное средство. Удивительное ощущение. Радостное.

Мне не терпелось проверить их на практике, и я опять сосредоточил волю и отдал Образу приказ перенести меня в другое место.

И оказался в круглой комнате на верху самой высокой башни в Амбере. Пересек комнату и вышел на крошечный балкончик. Контраст оказался потрясающим, почти как те ощущения, которые я только что испытал во время сверхчувственного полета. Несколько долгих мгновений я просто стоял и смотрел.

Море в переливах. Небо частично заволокло облаками, день клонился к вечеру. Сами облака переливались образами мягкого сияния и грубой тени. Дул береговой бриз, так что запахи моря пока до меня не долетали. Темные птицы парили вдали, пикируя к волнам и стрелой взмывая ввысь. А прямо внизу дворцовые площади и городские террасы утонченными уступами сбегали к подножию Колвира. Людские фигурки на таком расстоянии казались крохотными и ничего не значащими. Мне стало очень одиноко.

И тогда я прикоснулся к рубиновому кулону и призвал грозу.