Текст книги "Маска Локи"

– Я понимаю.

– Надеюсь, что да.

Стук в дверь раздался в полночь.

Суд состоялся на рассвете, два месяца спустя.

Эти два долгих месяца Пьер Бор, теперь снова «дю Бор», провел в сочащейся сыростью клетке ниже уровня реки. В камере шириной и высотой в метр – нововведение Национального собрания для отступников – и два метра в длину Пьер лежал как в гробу, в собственных нечистотах, руками отгоняя крыс, которые пытались съесть его скудный рацион из черствого хлеба. А что касается воды, здесь выбор был жесток: израсходовать чашку на утоление жажды или на гигиену.

На шестьдесят шестой день деревянная дверь отворилась – чтобы выпустить его. Когда Пьера доставили в зал суда, изнуренного, покрытого язвами, он не смог ничего сказать в свое оправдание.

Обвинения были абсурдны: ученый Пьер дю Бор при старом режиме обучал детей того самого маркиза де Шене, которого выдал властям. Обучать аристократов во время их правления значило то же, что и прославлять преимущества, добродетели и справедливость аристократии.

Тем же утром его повезли на красной телеге на площадь Революции. Стоявший позади священник гнусаво бормотал псалмы – последнее утешение.

Пьер держал голову опущенной, чтобы хоть как-то избежать града гнилых фруктов и овощей. А когда он изредка поднимал голову, чтобы посмотреть по сторонам, в рот или в глаза попадали гнилое яблоко или тухлая рыба. Но он все же пытался смотреть по сторонам, выискивая наблюдателей.

Наблюдатели, которые многие месяцы оберегали его, должны спасти его и теперь. Пьер был уверен в этом.

Оглянувшись, он заметил в толпе темную приземистую фигуру. Человек не кричал и ничего не бросал, просто наблюдал за ним из-под широких полей шляпы.

Даже наблюдатели ничем не могли ему помочь.

Рядом с эшафотом, возвышавшимся посреди площади, солдаты с нарукавными повязками Комитета национальной безопасности отвязали его от телеги, оставив связанными руки. Они подняли его на эшафот – ноги неожиданно стали до странности слабыми – и привязали на уровне груди, живота и колен к длинной доске, доходившей ему до ключиц. Но Пьер вряд ли заметил это. Он не мог оторвать взгляда от высокой, в форме буквы «пи», рамы с треугольным лезвием, подвешенным сверху.

– Это не больно, сын мой, – прошептал священник, и это были первые слова за все время, которые он сказал по-французски. – Лезвие пройдет по твоей шее словно холодный ветерок.

Пьер повернулся и уставился на него.

– Откуда вы знаете?

Наклонив доску горизонтально, солдаты понесли ее к гильотине. Пьер дю Бор мог рассмотреть лишь стертые волокна деревянного ложа этой адской машины, за которым виднелась тростниковая корзина. Тростник был золотисто-желтым. Пьер уставился на него, пытаясь отыскать красно-коричневые пятна, похожие на дефект в том кристалле, которым он порезал палец. Когда это было? Месяцев семь назад? Но корзина оказалась новой, без пятна и порока – большая честь для Пьера, последняя любезность со стороны его друга, гражданина Максимилиана Робеспьера.

Священник ошибся.

Боль была острой и бесконечной, так же как и боль от пореза кристаллом. А затем он начал падать, лицом вперед, в корзину. Тростник, ринувшись навстречу, стукнул по носу. Золотой свет вспыхнул перед глазами и померк, и все стало таким же черным, как длинные гладкие волосы, упавшие на лицо и закрывшие глаза.

– Где же твой приятель?

– Он должен позвонить своему агенту или еще кому-то. Он сказал, что может задержаться.

– Отлично. Нам нужно многое обсудить.

– Это точно, Хасан. Лягушки теперь пытаются убить его, такого еще никогда не случалось.

– Как так? – Темные глаза мужчины блеснули. Веки его опустились, сомкнулись шелковистые ресницы. Каждая ресница была изогнута, как черный железный шип. – Объясни, пожалуйста.

– Один из них поджидал в квартире, когда Том вернулся. Он пытался убить его ножом – одним из тех ножей. Мне пришлось призвать на помощь Итнайна, моего телохранителя.

– И?

– Мы оставили тело в квартире и под шумок смылись.

– Тело Итнайна?

– Нет, другого. Вероятно, это был профессиональный убийца, но не столь искусный, как Итнайн.

– Гарден хорошо разглядел Итнайна?

– Да нет, не особенно. – Александра выскользнула из-под пледа и села. – Том в этот момент отходил после удара коленом в пах.

– Отлично, значит, я еще смогу использовать его против Гардена.

– Использовать Итнайна? Ты хочешь сказать, чтобы охранять его? – Она начала стаскивать ботинки.

Хасан наклонился помочь ей с пряжками:

– Нет. Я хочу использовать его, чтобы обострить чувствительность Гардена. Я начал снабжать нашего молодца… э-э-э… «опытом». Метод доступа к прошлому с помощью снотерапии оказался недейственным или слишком медленным. А то, что мы лишили его твоих прелестей, – Хасан снял с нее ботинок и провел рукой вверх по ноге, – похоже, только оставляет ему больше времени для игры на фортепиано. Видимо, следует изменить направление.

Хасан встал и мягко толкнул ее в грудь. Она податливо упала на постель.

– Если Гардену придется побороться за жизнь, – сказал он, – даже совсем немного, это поможет… э… «скоординировать» его усилия. А это, в свою очередь, будет способствовать его пробуждению. Пример – та сцена, на которую вы с Итнайном наткнулись.

Хасан опустился на пол у ее ног.

Александра с трудом стаскивала с себя платье. Он стал помогать ей.

– Я жажду услышать все поскорее. – Она вздохнула, с огорчением или удовольствием, сама не смогла бы сказать. – Я действительно думаю, что твой человек был одним из тех франков. С другой стороны, я могла бы предупредить Итнайна, чтобы он был с ним поосторожнее. Теперь мы потеряли своего агента.

– Не беспокойся. У меня их достаточно.

Она закинула руки за спину. Локоть задел покрывало, оно зашуршало.

– Подожди! – воскликнула Александра, изгибая спину и откидываясь на подушки.

Руки Хасана покорно замерли между ее ног.

– Мы же не знали точно, где Гарден остановился, верно?

– Нет.

Она почувствовала его теплое дыхание.

– Так как же этот ассасин мог быть твоим?

Он поднял голову поверх складок платья Александры и посмотрел ей в глаза.

– Этого… не могло быть.

– Значит, это все-таки было нападение наблюдателей.

– Интересный поворот мысли. – Хасан надул щеки. Его усы ощетинились, как гусеницы в опасности. Он опустил лицо между ее коленей и принялся щекотать их усами.

– А я, похоже, ускорила события, – прошептала она.

– Гмм-мм?

– Когда Гарден только начал приходить в себя после удара, я использовала эту возможность, чтобы дать ему соприкоснуться с кристаллом.

Голова Хасана поднялась так быстро, что его подбородок стукнул ей по бедру, попав в нервную точку между мускулами. По животу прошла волна боли.

– Я не приказывал тебе это делать! – прошипел он.

– Конечно, не приказывал, Хасан. Но ведь у меня должна быть некоторая свобода в принятии решений.

– Как прореагировал Гарден?

– Очень активно. Я видела, как дрожь пробежала по его телу, гораздо более сильная, чем когда-либо ранее.

– Слишком много стрессов, – заметил Хасан, оценивая полученную информацию. – Сам по себе кристалл может разбудить Гардена быстрее, чем мы ожидаем.

Александра опять начала подниматься, чтобы сесть, но он толкнул ее и погрузил лицо в шелк женского белья. Его руки искали застежку, державшую вместе две половинки бюстгальтера. Ее руки пришли ему на помощь.

– Когда этот парень проснется, – размышлял Хасан, – он может стать гораздо опаснее, чем сейчас.

– Разбуди его и разбуди всех наблюдателей вокруг него. – Александра опустила голову. – Ведь это игра.

– Если не считать того, что сейчас наблюдатели играют как ассасины.

– Ассасины, – повторила Александра, вздыхая. – Или, может быть, они перевели игру на новый уровень защиты.

– Профилактическое убийство? Могли бы они убить его, чтобы заставить нас прождать еще тридцать или сорок лет?

– У тебя есть время.

– Когда-то, когда в этой части мира события развивались своим ходом, у меня действительно было время. Теперь, – он опустился на нее, – я хочу результатов.

– Как и все мы.

Она отстраняла его руками, извиваясь и стаскивая с него одежду.

Какое-то время они молчали.

Потом все слова были лишними.

Наконец он изогнулся и приподнял голову.

– Ты уверена в его реакции на кристалл?

– Она у него самая сильная. Я уверена.

– Наблюдатели, должно быть, тоже – потому и старались убрать его.

– Они могут прийти и воспользоваться им, прежде чем это сделаешь ты. И в конце концов они на это пойдут.

– Не с той охраной, которую я создал. Не с той ценой, которую могу заплатить я.

Александра скинула с себя расслабленное тело Хасана и положила голову ему на грудь.

– Мы действительно сможем войти к нему в доверие настолько, чтобы он выдал тайну, за которой ты охотишься, и при этом не принимать его в свои ряды?

– Мы должны играть им, Сэнди. Как рыбой на крючке, – Хасан водил пальцем по ее мягкому соску, – вытащить его на поверхность, но не дать выпрыгнуть на свободу, – палец двинулся вверх, – позволить уйти на глубину, но так, чтобы ему не удалось накопить сил для побега, – палец двинулся вниз. – Играй, тяни время. Но осторожно. – Ее сосок затвердел от его прикосновений.

– Хорошо. – Она оттолкнула его руку. – Мы играем с ним. А когда ты выведаешь секрет Камня? Что тогда?

– Мы используем Камень во славу Аллаха.

Сура 3
За закрытыми дверьми

Рыцари Храма почти никогда не участвовали в процессиях, исключение составляло лишь шествие по поводу коронации, да и то не всякой, а лишь той, которую они поддерживали. Когда в Иерусалиме короновали Ги де Лузиньяна, тамплиеры прошли по улицам церемониальным маршем. В сверкающей кольчуге Томас Амнет чувствовал себя неуютно. Он привык к одеждам из льна и шелка – одеждам советника, который проводит все время в стенах обители, занимаясь внутренними делами Ордена. Сталь давила на плечи, швы кольчуги, надетой на белую шерстяную рубаху, впивались в ребра.

Плащ из овечьей шерсти был бы очень хорош холодной ночью в пустыне, но не здесь, во дворе Иерусалимского дворца, под палящим солнцем. Два ручейка пота струились по шее, соединяясь, словно соленые потоки Тигра и Евфрата, чтобы низвергнуться в ложбину спины.

Так было, когда он стоял в молчании со своими братьями-рыцарями. Когда же они двинулись вперед, новые потоки влаги заструились из-под мышек и потекли по бокам. Кожаные сапоги растягивали сухожилия; тут он не раз вспомнил мягкие туфли, к которым привык.

Слаженный топот двухсот пар сапог эхом отражался от высоких каменных стен и пробивал себе путь наружу, между рядами базара.

Амнет представил себе, как выглядит процессия со стороны: перешептывания, лица, скрытые за темными ладонями, сверкающие глаза… Звуки шагов, доносящиеся из христианской цитадели, могли посеять волнение среди жителей Иерусалима. Не выступил ли Орден против населения? Никто из местных жителей не был уверен в противном.

Пустая видимость пышного обряда: священник в митре держит венец над головой короля – сарацинским дервишам никогда этого не понять.

Тамплиеры прошествовали по булыжной мостовой, по широким ступеням, ведущим в просторную трапезную дворца. Согласно традиции, коронация должна проходить в кафедральном соборе, но ни один храм в городе не был столь удобен для обороны, как этот. На самом деле золотой венец возложили на голову Ги в дворцовой часовне, в присутствии самых приближенных советников.

Один такой приближенный советник ждал сейчас в передней. Рейнальд де Шатийон, князь Антиохийский, – такого нельзя не заметить – в алых, шитых золотом шелках и бархате, с легким мечом на перевязи из золотых пластин. Как только колонна потных крестоносцев приблизилась к порогу, он поклонился, насмешливо улыбаясь, будто изображая распорядителя церемонии, и, пятясь перед рыцарями, провел их в главный зал. Приблизившись к столам, он вновь склонился в поклоне.

Братья тамплиеры заполняли трапезную и с шумом рассаживались по местам.

– Это отвратительно! – проревел кто-то во внезапно наступившей тишине. Все сразу узнали этот голос – голос Роджера, Великого Магистра Ордена госпитальеров, главного соперника тамплиеров в политике и военных действиях на Святой земле.

– Прошу вас, мой господин! Такое поведение непозволительно! – раздался подобострастный шепот Эбера, настоящего распорядителя в Иерусалимском дворце, всегда служившего тому, кто сидел на троне.

Амнет вытянул шею. С его места, почти во главе стола, видна была только плотная фигура Великого Магистра госпитальеров, залитая солнечным светом. За магистром, во дворе, виднелись головы множества рыцарей-госпитальеров. Рядом, съежившись от страха, стоял Эбер – худощавый мужчина в парчовом одеянии.

Шум голосов поглотил дальнейшие протесты Эбера, но не Роджера.

– Король! Этот кусок окровавленной тухлятины не достоин сидеть на моем коне – пусть сам себя коронует!

– Господин госпитальер! Ваше мнение никого не интересует.

Последнее замечание Эбера было прервано выкриками тамплиеров.

Амнет отступил на два шага, выбираясь из первых рядов, и, скрытый спинами, поспешил к двери. Внезапно за его спиной раздались шаги. Оглянувшись, он увидел Жерара де Ридефора, спешащего в том же направлении.

Амнет толкнул створки. Когда они распахнулись, Жерар вышел, и двери захлопнулись у него за спиной.

Амнет вернулся, чтобы разобраться с распорядителем и разгневанным госпитальером.

– Что за шум? – Он адресовал вопрос Эберу, а не магистру.

Роджер глянул на него как бык, которого укусила шавка:

– Не лезь не в свое дело, тамплиер.

– Если у вас имеются возражения против кандидатуры Ги, вы должны были изложить их на совете, – возразил Амнет.

– Я говорил то же, что и все, но…

– Насколько я помню, ваши возражения были отвергнуты. Повторять ваши доводы теперь, когда корона уже на голове Ги, – только попусту тратить время.

Амнет почувствовал за спиной присутствие Жерара.

– Что скажешь, Жерар? – не уступал госпитальер.

– Сэр Томас прав. С сегодняшнего дня Ги – король.

– Проклятие!

– Богохульствуете, сэр?

– Здесь не церковь! Коронация незаконна!

– Венец на голове Ги помазан елеем, освященным самим папой, – сказал Амнет. – Дело сделано.

Роджер сжал в руке символ власти – ключ, висевший на цепи у него на шее. В ярости он повернул его и дернул. Тяжелые золотые звенья не поддавались. Тогда он сорвал цепь через голову.

– Дьявол забери всех тамплиеров! – прогремел магистр, швырнув ключ в ближайшее стрельчатое окно. Цепь звякнула о край амбразуры и упала на камни внизу. Во дворе среди госпитальеров в конических шлемах виднелись люди без шлемов, в богатых одеждах. Очевидно, христианские князья тоже прослышали о коронации.

Амнет повернулся к Жерару:

– Нам лучше уйти, мой господин.

Магистр тамплиеров кивнул и шагнул к двери в трапезную. Взявшись за железное кольцо, он налег на дверь всем телом. Массивная створка подалась, и оба тамплиера проскользнули внутрь, за ними быстро последовал Эбер. Амнет закрыл дверь изнутри и схватился за кольцо.

Бум!

– Откройте!

Бум! Бам!

– Откройте во имя Христа!

Жерар подозвал рыцарей помочь Амнету удержать дверь. В конце концов ее заложили бревном.

Некоторое время стук продолжался. Затем раздался топот ног – Роджер увел своих госпитальеров из дворца.

– Ну а теперь, благодарение святому Бальдру, мы можем принести свои поздравления королю Ги, – пробурчал Жерар де Ридефор, торопливо шагая с Томасом по залу. Они шли вслед за рыцарями, освобождавшими центр трапезной для церемонии.

– Бальдр не был святым, мой господин, – прошептал Амнет.

Жерар в недоумении остановился:

– Неужели?

– Бальдр – один из старых северных богов, любимый сын Одина и Фригг. Его брат Хедер убил его по наущению Локи – пронзил ему сердце ивовой ветвью. И это стало началом проклятия Локи, так по крайней мере говорит легенда.

– А… ну что ж. Я отношусь к Бальдру как к святому, – строго сказал Жерар и пошел вперед.

Когда они добрались до своих мест в первых рядах, Амнет сделал знак Эберу, который, в свою очередь, махнул трубачу на галерее менестрелей.

Трубач проиграл приветствие, и процессия с королем во главе прошествовала в зал.

Пурпур был очень к лицу Ги де Лузиньяну. Складки шелкового плаща скрывали массивные плечи и толстый живот, выпиравший из-под украшенного золотом пояса. Под тяжестью короны кожа у него на лбу собралась складками, что придавало новому королю несколько комичный вид. Стараясь удержать на голове золотой венец, Ги выпятил челюсть и сразу стал похож на смутьяна.

Георгий, епископ Иерусалимский, неверной походкой выступал следом, одной рукой ухватившись за складки королевского плаща. Ходили слухи, что Георгий уже почти ослеп, хотя он всегда держал подернутые пленкой глаза широко раскрытыми, будто видел все в первый раз, едва восстав ото сна. Даже если он и был слеп, то все равно мог прямо смотреть на собеседника.

Рейнальд де Шатийон ожидал у возвышения, низко склонившись перед сувереном, одну руку вытянув вперед, другой придерживая складки плаща. Тамплиеры, следуя его примеру, также склонились.

Долгое томительное мгновение все, кроме Ги и Георгия, стояли, склонившись. Наконец все разом подняли головы.

Единственной, кто уклонился от участия в церемонии, была Сибилла, старшая дочь короля Амальрика, нынешняя жена Ги. Фактически королевой была она.

Совет баронов, в котором было много представителей и тамплиеров, и госпитальеров, пришел к выводу, что сейчас, в столь нестабильной обстановке, негоже женщине править Иерусалимом. Поэтому было решено, что новый муж Сибиллы будет коронован.

Благосклонности Сибиллы добивался Рейнальд де Шатийон. Но выбор ее пал на Ги де Лузиньяна. Только Богу да Томасу Амнету было известно, сколько стальных мечей и ларцов с золотом из сокровищниц тамплиеров повлияло сначала на решение королевы, а потом – и совета.

Епископ Георгий довольно бессвязно представил короля Ги Господу, христианам Иерусалима, королям Англии и Франции, императору Священной Римской империи и императору Византийскому. Когда он закончил речь, принц Рейнальд выступил вперед и подал руку Ги, скрепив согласие между ними.

Один за другим к королю подходили тамплиеры, повторяя слова присяги перед Господом и королем.

Когда все расселись по местам, Жерар повернулся к Амнету и спросил тихо, еле шевеля губами:

– Что теперь предсказывает твой Камень?

– Камень темен для меня в эти дни, мой господин.

– Ты говоришь загадками!

– Он не показывает ни одного знакомого лица. Я вижу лишь лицо зла, лицо с темной кожей и горящими глазами, которые смотрят сквозь туман и бросают мне вызов. Больше ничего.

– Итак, ты общаешься с дьяволом?

– Камень всегда преследует собственные цели. И они не всегда доступны моему разумению.

Жерар хмыкнул:

– Ты б лучше договорился с Камнем, пока мы не начали давать советы королю Ги.

Томас уже собрался было возразить, но вовремя вспомнил, что Жерар – Великий Магистр и Камень, впрочем, как и сам Амнет, находится в его подчинении.

– Да, мой господин.

* * *

В Иерусалимском дворце было несколько подземных ходов, ведущих во внешний двор. Но обычно в мирное время главные ворота оставались открыты.

Рыгая и пошатываясь после полудюжины кружек хмельного пива, сэр Бовуа нашел выход из трапезной. Он шел, повинуясь зову природы, а его оруженосец – изящный юноша знатной французской крови – напомнил, что мочиться в коридоре запрещено, не дай бог, застанет проныра Эбер.

Бовуа вышел из освещенного коридора во двор. Как только ноги его коснулись неутрамбованной почвы, он поднял край легкой кольчуги и начал возиться с тесемками штанов. Так велико было его нетерпение, что любой камень в лунном свете казался подходящим.

И едва он, вздохнув с облегчением, начал мочиться, от стены отделилась тень и двинулась к нему. Так как руки Бовуа были заняты, он только повернул голову, чтобы посмотреть, кто там.

– Могу ли я показать тебе реликвию, о христианский владыка?

Голос был певучим, убаюкивающим и насмешливым.

– Что это, приятель?

– Кусочек плаща Иосифа. Он был найден в Египте, где хранился много столетий, но краски все еще сохранились.

В лунном свете трудно было разглядеть, что держит в руках незнакомец.

– Подними-ка повыше, так не видно.

Руки взметнулись над головой Бовуа, и, прежде чем он успел что-либо сообразить, камень, завязанный в узел, описав круг, ударил его по шее. Бовуа даже охнуть не успел. Он взмахнул руками, и все было кончено. Последнее, что он увидел, были горящие глаза продавца редкостей.

Вина долин Иордана были густыми и кислыми, с запахом пустыни и колючек. Томас Амнет отхлебнул глоток в надежде ощутить терпкую сладость французских вин. Нет, это вино скорее напоминало лекарство.

Остальные тамплиеры были не столь привередливы. Пиршество уже достигло той стадии, когда добрые христианские рыцари лежат и опорожняют кувшины с вином и пивом. При этом вкус вина вряд ли имеет значение.

Амнет посмотрел через стол на сарацинских шейхов, которым пришлось принять участие в торжествах. Они пили только чистую воду, которую слуги наливали из седельных фляг. В отличие от большинства тамплиеров Томас знал, что религия сарацинов запрещает верным пить вино.

Сиригет из Небула не принадлежал к числу тех, кто отягощает себя знаниями обычаев людей, которых намерен убивать. Сейчас, вынужденный сидеть за пиршественным столом рядом с сарацинами, он счел их воздержание за вероломство.

– Вы не пьете? – взревел Сиригет, с трудом поднимая голову.

Ближайший сарацин, не понимавший норманнского, нервно улыбнулся, прикрывая рот тонким платком, которым время от времени вытирал губы.

– Не смей смеяться надо мной, пес!

Еще два тамплиера подняли головы.

– Потому они и не пьют, что с вином что-то неладно. Взгляните! Они даже воду принесли с собой!

Амнет, видевший дворцовый водоем после того, как стража поила там лошадей, предпочитал вино. Но все остальные тут же обратили внимание на сарацин.

– А может, они нас отравили?

– Яд! Это яд!

– Сарацины отравили вино!

– Собаки отравили наши колодцы!

Наблюдая за сарацинами, Амнет увидел, как крики рыцарей гасят словно свечи их вежливые улыбки.

– Эй! Прекратите! – воскликнул он, поднимаясь с места. – Их пророк строго-настрого запретил им прикасаться к вину, так же как наш Господь запретил нам прелюбодеяние. Они пьют воду, более для них привычную. Вот и все.

Пьяные рыцари, приумолкнув, недоверчиво посмотрели на Амнета. Некоторые, он знал, воспользовались бы любым поводом, чтобы прирезать сарацинских шейхов прямо на месте. А некоторые охотно включили бы в число неверных, достойных кары, и его, Томаса Амнета.

– Ты знаешь их обычаи, Томас, – признал наконец сэр Брор. – Тебе можно верить.

Амнет поклонился ему с холодной улыбкой и сел. Остальные потянулись за кубками.

Один из сарацинских шейхов посмотрел Амнету в глаза.

– Благодарю вас, господин, – отчетливо произнес он по-французски.

Амнет молча кивнул, в свою очередь, окинув его внимательным взглядом.

– Я слышал об их пророке, – холодно и внятно сказал кто-то с другого конца стола.

Все вокруг Томаса замерло.

– Я слышал, что их Мухаммед был погонщиком верблюдов и бродягой, и никем более.

Голос принадлежал Рейнальду де Шатийону.

Рыцари за столом беспокойно задвигались. Жерар де Ридефор положил руку Рейнальду на плечо, но тот стряхнул ее:

– Разумеется, у него были всякие видения. И еще он писал плохие стишки. А почему бы нет? Он почти постоянно пьянствовал.

Сарацинские шейхи прищурились и – Амнет был уверен – поняли смысл издевки. Но положение гостей обязывало их хранить молчание.

– Он был никем – конечно, до тех пор, пока не женился на богатой вдове, чтобы наслаждаться тем, что у них дозволено, или – как ты там сказал, Томас, – прелюбодеянием?

Сарацины впились взглядами в Амнета, будто внезапно заподозрили его в предательстве.

– Мой господин, – продолжал Рейнальд, обращаясь теперь к королю Ги, – если бы ты захотел смыть позор, коий наносит нам присутствие трупа этого погонщика верблюдов в Святой земле, я возглавил бы поход в Аравию, вырыл бы его кости и раскидал их по песку – слегка проветрить.

Амнет, не отрываясь, смотрел на шейхов. Их глаза сузились до щелочек, под усами поблескивали белые зубы.

– Кто из Рыцарей Храма присоединится ко мне? – воскликнул Рейнальд.

В ответ на призыв раздались нестройные вопли норманнских и французских воинов.

Сарацины готовы были взорваться, чего и добивался Рейнальд де Шатийон.

– Тьфу! Тьфу на всех христиан! – вскричал один и вскочил из-за стола, опрокинув кубки с красным вином и блюда с едой. Объедки полетели на головы рыцарей, сидевших напротив.

– Так-то французские господа принимают своих гостей? – спросил второй, адресуя свой вопрос прямо Амнету.

Томас только покачал головой и опустил глаза.

Подобрав длинные плащи, сарацины шагнули из-за стола. На пути к дверям два тамплиера попытались остановить их. Но не успели рыцари приблизиться, как два кинжала из дамасской стали очутились у их глоток. Сарацины и тамплиеры разом повернулись, и шейхи оказались ближе к выходу. Больше никто не пытался их задержать.

У самого выхода один из шейхов остановился.

– Мы знаем этого Рейнальда! – воскликнул сарацин. – Это самозваный шейх Антиохии. Пророк отомстит ему.

Выходя, он так хлопнул дверью, что грохот прокатился по всему залу.

Воцарилась полная тишина. Внезапно Рейнальд де Шатийон засмеялся – высоким, чистым, заливистым смехом.

Ги, мрачно наблюдавший, как издевались над сарацинскими шейхами и как те покидали зал, расслабился и тоже начал смеяться. Его смех был более низким и переливчатым. К нему присоединились и тамплиеры.

Только Амнет не участвовал в общем веселье. Ему внезапно предстало видение: смуглое лицо, черные крылья усов, горящие глаза, отыскивающие его, Томаса Амнета.

– Я доверял тебе, Томас, из-за твоих особых способностей, – грохотал на следующее утро Жерар де Ридефор, сидя в глубоком кресле. – Не заставляй меня применять власть.

– Я не хочу никого оскорбить, магистр. Но вы не вправе закрывать глаза на то зло, которое причиняет нам в этой стране Рейнальд.

– Что ты думаешь по этому поводу?

– Рейнальд сознательно оскорбил гостей короля Ги. Этот народ свято чтит законы гостеприимства. Пригласить сарацинских шейхов во дворец и так глубоко оскорбить их веру – на это способен только безумец.

– Томас, у меня раскалывается голова и болит желудок. Ты толкаешь меня непонятно на что. Я ничего не могу сделать, Ги даже слова не скажет Рейнальду.

– Потому что боится этого человека.

– Не только. Князь Антиохийский – человек грубый и необузданный. Ни ты, ни я не осмелимся оскорбить его. Король Ги не захочет… Ну и чего ты ждешь от меня?

– Готовьтесь сами. Готовьте Орден.

– Это сказал тебе Камень?

– Нет… не прямо.

– Готовиться к чему?

– К войне.