Текст книги "Дела семейные"

– Смейся, смейся. А я серьезно. Другого выхода просто не будет, – заявила Куми. – На сиделку или медсестру денег нет, а о больнице для хроников не может быть и речи. Пускай Джал расскажет, как идут дела на бирже, маминых денег только-только хватает на самое необходимое. А папа все свои средства вложил в вашу квартиру – о чем вы прекрасно знаете.

– Но вы живете в таком чудном доме! – вздохнула Роксана. – Что ж вы вечно нам завидуете?

– Чудный дом? Дом с привидениями, который давно пришел в разор и запустение! Вы посмотрите на эти стены, их уже тридцать лет не красили. Что мы будем делать, если потечет крыша или выйдет из строя последний клозет, я просто не знаю. Подумать только, ведь мы могли жить вместе, одной семьей – нет, вам потребовалось отделиться.

– Постой, – остановил ее Нариман, – Роксана ни при чем, это было мое решение.

– Почему мы вообще ворошим эту старую историю? – не выдержала Роксана. – Только потому, что тебе не понравился наш подарок папе?

– Подарок, трость эта, лишнее свидетельство того, какой ты стала невнимательной. Ты не была такой раньше, пока не вышла замуж и не уехала от нас. А теперь тебя совершенно не волнует, как мы тут – живем или умираем. И мне от этого больно!

Куми отвернулась, вытирая слезы. Роксана замерла, почувствовав себя преступницей.

– Не надо, Куми. – Она обняла сестру. – Куми, не говори глупости, я каждый день думаю о тебе, о Джале, о папе… Ну не плачь, Куми…

Она подвела сестру к дивану и усадила между собой и Йезадом. Куми, всхлипывая, пожаловалась, что никто и слова не сказал про рубашку, которую они с Джалом подарили папе.

– Отличная рубашка, – заверила ее Роксана.

– Они похвалили ее, как только вошли, – помог отец. – Ты была на кухне.

– Вот что, чиф, а как насчет головоломки вместо этой трости, а? Я уверен, что Джехангир с радостью подарит вам одну из своих. Или одну из своих книжек про приключения «Знаменитой пятерки».

– С одним условием – чтобы каждый вечер Куми и Джал читали мне по одному приключению.

– И будете вы «Знаменитая тройка»! – заключил Джехангир, рассмешив всех, включая Куми.

Куми пригласила к столу с обычными извинениями за скромность обеда: она старалась, как могла, но чего хочешь, того никогда нет в продаже, цены на рынке дикие, качественных продуктов не достать, все идет на экспорт и так трудно накрыть приличный стол.

– Запах фантастический! – потянул носом Йезад.

– Вкусно пахнет, – подтвердил Мурад, которому тетка указала на один из двух стульев в конце стола.

Джехангир попытался сесть поближе к деду, но Куми перехватила его и усадила рядом с братом.

Все расселись, но тут Нариман спросил, почему не выставлен фарфоровый сервиз. Куми схватилась за голову.

– Каждый год, папа, ты задаешь мне этот вопрос. А если что-то разобьется или треснет?

– Она права, папа, – вступилась Роксана. – Мы у себя тоже не пользуемся дорогой посудой.

– Как бы то ни было, сегодня я хочу видеть хороший фарфор на столе.

Джехангир тихонечко повторил это выражение – «как бы то ни было», смакуя сочетание слов. Отец шепнул ему, что никто в семье не говорит по-английски так, как дед.

– Я тебя умоляю, папа. Пожалуйста! Если что-то из посуды треснет, мы не сможем найти замену! И пропал весь сервиз.

– Придется пойти на риск. Жизнь продолжается. Если посуда стоит без пользы под замком, она в конце концов в буфете побьется. И что толку? Лучше получить удовольствие от нее.

– Хорошо, – согласилась Куми, отпирая буфет и доставая тарелку. – Доволен? Ты будешь есть с этой тарелки.

– Выставь весь сервиз. Обеденные тарелки, сервировочные. Большое блюдо для риса, салатницы и соусники.

– Но все уже подано! Ты хочешь, чтобы я все переложила, а потом мыла в два раза больше посуды? Извини, я не в силах.

– В таком случае вам придется обедать без меня.

Не обращая внимания на голоса протеста, он сделал попытку выйти из-за стола. Куми, чуть не плача, взывала к окружающим: вот, вот они, его капризы, вот что она вынуждена терпеть каждый день.

– На мой взгляд, чиф, на простых тарелках еда вкусней, – уговаривал Наримана Йезад. – Красивая посуда своей элегантностью отвлекает внимание от главного.

Джехангир и Мурад уверяли, что им достались красивые тарелки, и предлагали деду поменяться, соблазняя его картинками с Питером Пэном. Джал бормотал что-то о банановых листьях, есть с которых значит следовать прекрасной древней традиции. Роксана обещала отцу устроить для него обед, сервированный на ее лучшем фарфоре, если сейчас он возвратится за стол. Но Нариман был непреклонен.

– Все без толку, я сдаюсь, – наконец сказала Куми.

– Ничего, мы быстренько, – шептала ей Роксана, пока они доставали тонкую фарфоровую посуду, – а после обеда я помогу тебе все перемыть.

Джала, Йезада и мальчиков прогнали из-за стола. Когда стол был заново накрыт, еда разложена по блюдам и салатницам английского «Ройял Доултона», всех снова пригласили обедать.

– Благодарю, Куми, – сказал Нариман. – Стол выглядит великолепно.

– Не стоит благодарности, – проворчала она сквозь зубы, подавая ему первому.

Он любил рыбьи головы, поэтому Куми старательно выудила для него парочку голов с блюда.

У Куми сердце екало, когда кто-то звякал посудой или со стуком ставил ее на стол. Хуже всего было видеть, как передают с рук на руки тяжелое блюдо с рисом.

– Осторожней, – взвизгнула она, когда Мурад выронил ложку, которая ударилась о край тарелки.

– Дхандар-патио[3]3
  Дхандар – персидский соус-суп из дала. Патио – морепродукты в остром соусе, часто креветки.


[Закрыть] удался, – сказала Роксана, и Куми просияла от похвалы.

– Только очень острый, – заметил Джал.

– Дхандар-патио обязательно должен быть острым, иначе он не заслуживает названия патио, – возразил Йезад, утирая салфеткой лоб, вспотевший от перца. – Не включить ли вентилятор? – предложил он.

– Не надо, папа может простудиться, – запротестовала Куми.

– В такую погоду? Скорей можно опасаться теплового удара, – ответил Нариман.

– Как угодно. Я не собираюсь спорить.

Куми поднялась из-за стола и повернула выключатель.

Лопасти потолочного вентилятора медленно пришли в движение, разгоняя застоявшийся воздух. Сидящие за столом облегченно вздохнули. Но на лопастях месяцами бездействовавшего вентилятора скопилась уйма пыли, и скоро под потолком закружились легкие серые облачка.

– Смотрите, – показал на них Мурад, первым заметивший нависшую угрозу.

– Скорей прикройте пищу! – закричала Куми, наклоняясь над своей тарелкой.

– Все в укрытие! – завопил Джехангир.

– Рассредоточиться! Ложись! – подхватил Мурад. – Прямо в грязь!

– На самом деле сейчас грязь ляжет на нас, – заметил Нариман. – Вы чего начитались? Ковбойских комиксов?

Следуя примеру Куми, все наклонились над тарелками, загораживая их от пыли. Джал бросился к выключателю…

– Не двигайтесь, пока не осядет пыль, – посоветовала Роксана.

– Как вы, чиф?

– Все хорошо. Согбенность – моя естественная поза. И она дает мне возможность получше разглядеть содержимое моей тарелки. У этой рыбы довольно злобный взгляд.

– Может быть, ей пыль в глаза попала? – предположил Йезад, а Нариман напел «пыль в твоих глазах», от чего дети пришли в полный восторг.

Зато Куми разрыдалась.

– Доволен своим вентилятором? Погубил обед, на который я целый день убила!

Роксана сказала, что ничего не погублено, все замечательно, пыль заметили вовремя и сразу приняли меры, так что ничего не случилось.

– Мне так хочется еще рыбки, дхандар-патио на редкость вкусный. Скоро можно будет есть?

Оглядевшись по сторонам, Джал объявил, что пыль осела и воздух безопасен. Сидящие за столом распрямились и, чтобы утешить Куми, набросились на еду. Некоторое время в столовой слышался только стук ножей и вилок.

Тишину разорвал оглушительный вой электроинструмента. Куми отшвырнула салфетку. Хорошего понемножку, когда стучат молотком – это одно, но дикое завывание, да еще в такую поздноту, невозможно терпеть!

Куми высунулась в окно:

– Мистер Мунши, прекратите этот шум! Хаэ, Эдуль Мунши! Сегодня папин день рождения, и мы обедаем. Имейте совесть и немедленно прекратите этот идиотский шум!

Инструмент замолк, она вернулась за стол и хмуро уставилась в тарелку. Джал сказал, что Манизе, жена Эдуля Мунши, очень славная женщина, и скорей всего это она заставила его остановиться.

– Воздадим каждому по заслугам, – возразил Нариман. – Куми умеет добиваться результатов.

Обед закончился спокойно. Ножи и вилки перестали стучать, все были сыты. Роксана попросила мальчиков отнести посуду на кухню, Джехангир бросился собирать тарелки со стола, опередив Мурада. Он понимал, что мама хочет быть поласковей с тетей Куми, а заодно старается показать, какие хорошие мальчики ее сыновья.

Нариман извинился – что-то застряло в зубных протезах. Джехангир проводил деда в ванную, чтобы посмотреть, как тот вынимает и чистит вставные челюсти.

– Знаешь, дедушка, мне хотелось бы, чтобы и у меня вынимались зубы. Так легче чистить и щеткой всюду достать можно.

Нариман беззубо рассмеялся, понюхал, не пахнет ли от протеза, и вставил его на место.

На десерт подали фалоду, потом вышли на балкон. Дождь прошел, в воздухе пахло свежестью. Пересмеиваясь, помогали друг другу отряхнуть пыль с одежды; Джехангир воспользовался случаем, чтобы хорошенько треснуть Мурада по спине. Взрослые забыли о своих стычках. Эдуль Мунши, памятуя о позднем часе, совсем негромко постукивал своим молотком.

– Чало, пошли, нам пора, – сказала Роксана. – Завтра в школу.

– Как бы то ни было, давай побудем еще чуточку. – Джехангир был доволен, что сумел вставить фразу.

Дед со смехом взъерошил внуку волосы.

– Верно, посидим еще немного. Не спеши.

– Вы не знаете, что это за фрукт, – поднялся на ноги Йезад. – Его завтра с постели не поднимешь – ой, ай, голова болит, живот урчит, попка ноет.

– Мы скоро снова придем, – пообещала Роксана, целуя отца.

Нариман с тоской смотрел, как Джал несет из ванной просохшие зонтики и плащи.

Заперев на ночь двери, Куми сказала, что после каждого визита семейства Ченой у нее такое чувство, будто по дому ураган пронесся, настоящий смерч.

– Странно, – заметил Нариман, – а у меня такое чувство, будто свежий ветерок разогнал затхлый воздух.

– Никогда не упустишь случая поддеть меня, да?

– Да нет же, Куми, – устало сказал Джал, – папа не поддевает тебя. Это просто разница в оценке.

Они оказались одни на автобусной остановке, где в просевшем асфальте образовалась большая лужа. Кроме них – никого. Мокрая, глянцевито-черная дорога отражала свет уличного фонаря, под колесами машин поблескивала и шипела вода.

– Папа так мало говорил сегодня, – сказала Роксана.

– Но Куми он спуску не давал, – хихикнул Йезад и, понизив голос, прибавил, что доктор Тарапоре предупреждал об этом симптоме.

Джехангир спросил, кто такая Люси; мать объяснила ему, что это давнишняя приятельница дедушки.

– Девушка его, – ухмыльнулся Мурад.

Мать сказала, чтобы он глупости не говорил. Но Джехангир не унимался, он хотел знать, почему тетя Куми так сердилась из-за Люси.

– Вырастешь, узнаешь.

– Тут нечего скрывать, – возразил Йезад, – раз спрашивает, так скажи ему.

Роксана неохотно рассказала, что дедушка хотел жениться на Люси, но не мог, потому что она была не из парсов. Тогда дедушка женился на маме дяди Джала и тети Куми.

– То есть на моей маме, потому что меня родила она.

Из ответа Джехангир все равно не понял, почему сердилась тетя, и спросил, есть ли закон, по которому запрещается жениться не на парсах. Есть, ответил отец, это закон мракобесия, а мама с раздражением сказала, что он сбивает ребенка с толку.

Тогда Йезад помог ей сменить тему и стал поддразнивать жену – если бы она не вышла за него замуж, то и сейчас играла бы с игрушками из родительского дома. Мальчики сразу принялись изображать заводных обезьянок, заводя друг друга, механическими движениями отхлебывая из бутылки и стуча в барабан.

– Бедные Джал и Куми, – вздохнула Роксана, – так все это грустно.

– Почему? – спросил Джехангир.

– Потому, что ни у него, ни у нее нет семьи. Нет детей, как у нас.

– И в доме у них всегда тоска, – прибавил Мурад.

На остановку, пошатываясь, вышли двое и остановились позади Ченоев. Пересмеиваясь, громко перешучиваясь и дыша густым перегаром, они подталкивали друг друга, пока один не задел Роксану.

– Извиняюсь, извиняюсь и еще раз извиняюсь, – хихикнул он.

Йезад стал придвигаться к ним, загораживая жену и детей. Маневр был замечен и не понравился.

– Браток, я ж извинился перед твоей женой!

– Все нормально.

– Что ж бояться-то, пускай стоит рядом с нами!

– Да все нормально.

– Аре, приятель, мы неплохие люди. Ну, выпили капельку, зато нам теперь хорошо, даже очень хорошо!

– Вот и хорошо, что хорошо.

– Не обращай внимания, – беззвучно, одними губами, произнесла Роксана.

– «Что там в блузке у нее…» – пропел один, нарочито похабно обращая свой вопрос к Роксане, которая сжалась в страхе перед реакцией Йезада.

– Ты только не обращай внимания, Йезад, – одними губами умоляла Роксана.

Мурад и Джехангир, до которых дошел смысл популярной песенки, стыдясь и труся, взяли ее за руки.

Их отец повернулся к пьяным и, не повышая голоса, сказал певцу «заткнись».

– Ты нам, браток, не угрожай, не порть нам настроение! В чем дело, песни на хинди тебе не нравятся?

– Эта не нравится. – Йезад старался говорить спокойно. – Или, может, хотите узнать, что там в кулаках у меня?

– Прекрати, Йезад!

– «Прекрати, Йезад», – пропищал один, и оба покатились со смеху. – Ты с нами, дядя, не заводись, мы из Шив Сены, мы ребята непобедимые!

К огромному облегчению Роксаны, к остановке, тарахтя, подкатил автобус. Господи, сто тридцать второй, наш! Она потащила детей к ступенькам.

Пьяные остались на остановке. «Гудбай, – крикнул один вслед автобусу, – прекрати, Йезад!» Другой заверещал: «Прекрати, Йезад!» Оба опять покатились со смеху.

Когда Йезад взял билеты и уселся, Роксана укорила мужа за два выпитых скотча. Без них он бы себя так не повел. И детям не показал бы плохой пример, а теперь и они будут драться в школе.

– Папа и мы с Мурадом могли бы так вздрючить их! – заявил Джехангир.

– Вот, пожалуйста! А что я говорила? Разве можно было связываться с этой пьянью? Тем более с двумя сразу.

– Двое пьяных – это два полчеловека. А я, когда рассвирепею, у меня сил прибавляется! – И на ухо ей прибавил: – А когда в запале – длины…

– Йезад! – покраснела она.

– Да я бы обоих уложил моим любимым приемом карате! Помнишь, как я кирпичи раскалывал?

Конечно, помнила, хотя было это давно, еще до того, как они поженились. Однажды поздно вечером гуляли возле Висячих садов, шли мимо заброшенной строительной площадки со сторожем, дремавшим в уголке. Вдруг Йезад заметил груду кирпичей и сказал:

– Хочешь, фокус покажу?

Он поставил на ребро два кирпича, положил на них третий и расколол его одним ударом. Она не поверила, сказала, что он ее дурачит, наверняка выбрал треснутый кирпич.

– О’кей, – сказал он, – выбери сама.

Она выбрала – он и этот разбил.

Роксана улыбнулась, вспоминая тот случай.

– Тогда ты молодой был. Сейчас у тебя рука уже не та.

– Достаточно твердая у меня рука, чтобы им шеи переломать!

Мурад сказал, что никогда не видел, как папа раскалывает кирпич надвое. Джехангир потребовал, чтобы папа показал, как это делается.

– Прямо в автобусе? Откуда здесь кирпичи? – с досадой спросила Роксана, а мужу повторила:

– Нельзя обращать внимания на уличную пьянь.

– Есть вещи, на которые нельзя не обращать внимания! Пожалуй, Джал прав – Бомбей превратился в дикие джунгли.

– Тебе надо опять попробовать в Канаду уехать, папа, – сказал Джехангир.

– Нет. Им там не нужен продавец спортивных товаров. Подрастешь, попробуй сам. Учись полезным вещам – компьютерам, менеджменту, и тебя примут с распростертыми объятиями. Не как твой отец – история, литература, философия.

Автобус подъезжал к мосту Сандхерст, откуда сворачивал на Хьюз-роуд, и мальчики прилипли к окну – сейчас покажется дом, в котором вырос отец.

– Вот он, мой дом! – закричал Джехангир, завидев «Джехангир-палас».

Всем стало смешно.

Братья, не отрываясь, всматривались в окна квартиры на первом этаже, где провел детство и юность их отец. Мальчикам хотелось заглянуть в комнаты, будто внутренность квартиры рассказала бы им об отце и его жизни, когда он еще не был папой. Но окна были темны, а там, где горел свет, шторы скрывали секреты дома.

– Мы можем когда-нибудь зайти в квартиру?

Отец покачал головой.

– Вы же знаете, что квартиру продали. Там теперь живут чужие люди.

Автобус завершил поворот, мальчики молча следили глазами за исчезающим из вида «Джехангир-паласом». Некоторое время ехали в грустном молчании. Прервал его Джехангир:

– А я бы хотел, чтобы ты там остался и после женитьбы на маме. Тогда и мы с Мурадом сейчас тоже жили бы в этом доме.

– Тебе не нравится жить в «Приятной вилле»? В таком славном доме?

– Этот лучше. Тут двор с оградой, мы бы играли там.

– Это верно, – задумчиво произнес Йезад, вспоминая детство, друзей, крикет во дворе. – Но в этой квартире для всех не хватило бы места.

– И я не нравилась папиным сестрам. Ни одной из трех, – добавила Роксана.

– Будет тебе, – запротестовал Йезад, но не стал останавливать жену, поскольку всегда считал, что от детей не должно быть секретов.

Йезад, как младший из четырех детей, был объектом неослабного обожания сестер. Сестры любили единственного брата любовью яростной и ревнивой, опекали его с почти маниакальной страстью. В детстве такая любовь казалась трогательной и забавной. Подростком Йезад взял на себя роль рыцаря и защитника сестер. Во сколько же драк он ввязывался в школе из-за трепотни мальчишек, если относил ее на счет сестер. Еще хуже было в колледже: на первом курсе Йезад избил двух хулиганов, которые приставали к младшей из сестер.

Потом в студенческой компании Йезада стали появляться девушки, и страстная любовь сестер приобрела деспотический характер – предвестие грядущих бед. Немыслимо – невесть откуда взявшиеся, совершенно посторонние девицы смели претендовать на частицу внимания их брата. Реакция сестер приобретала все более широкий диапазон – от негодования и гнева до горьких попреков. И Йезаду все чаще приходилось делать выбор между миром в семье и вечером в дружеской компании.

– Нашу с папой помолвку они не могли пережить, – рассказывала Роксана, – со мной едва разговаривали, не участвовали ни в одном из свадебных обрядов. Я как будто ребенка отнимала у них. И они к любой бы так отнеслись, на ком бы папа ни женился. Разве нет, папа?

Она погладила руку Йезада, он кивнул.

– А может быть, если бы вы жили вместе, они стали бы лучше относиться к маме, – предположил Мурад.

Йезад покачал головой:

– Ты своих теток не знаешь. Годами шли бы ссоры и скандалы. Что дедушка приобрел для нас квартиру, это был наилучший выход.

Джехангир сказал, что никогда не понимал, почему у них есть только дядя Джал и тетя Куми, а у других ребят полно дядей и теток.

– Мы никогда не ходим в гости к другим.

Тут Йезад объявил, что с детей хватит семейных историй – и так много узнали за один вечер: и про те вещи, которые огорчают тетю Куми, и про его сестер. Джехангир сказал, что, когда вырастет, напишет большую, толстую книгу – «Полная история семьи Ченой – Вакиль».

– Но условимся, что ты про нас будешь писать только хорошее, – сказала мама.

– Нет, – возразил Йезад, – условимся, что он напишет правду.

Глава 3

Ни стука в дверь, ни звонка, только глухой удар, от которого у Куми побежали мурашки. Она продолжала сидеть, уткнувшись в газету, но в голове у нее пронеслись все недавно читанные истории о грабежах среди бела дня, когда бандиты врывались в дома, убивали хозяев и выносили добро из квартир.

Дома были только она и Джал. Нариман воспользовался перерывом в дожде и пошел прогуляться. В последние две недели лило как из ведра, и ему не хотелось упустить ясный вечер.

Еще один удар, такой сильный, что его расслышал Джал.

– Подойти? – спросил он.

– У окна постой – на случай если придется звать на помощь.

Куми на цыпочках подкралась к двери – посмотреть в глазок. Если что-то подозрительное, сразу отойдет, пусть думают, что в квартире никого нет.

За дверью кричали на хинди, требовали поскорей открыть. Один голос, потом другой:

– Дарвазакхоло! Откройте двери, джальди, быстро! Кои хэ, есть кто дома?

Она отступила, собралась с духом и шагнула вперед. Холодея от страха, что сейчас наяву столкнется с тем, что видела в кошмарных снах, она приникла к глазку. И в тот же миг поняла, что сбывается другой кошмар, связанный с отчимом.

Двое мужчин, на их руках бессильным мертвым грузом повис Нариман. Один подхватил его под колени, другой продел руки под мышки Наримана, сплетя пальцы на груди отчима. Тот, что держит за ноги, босой ногой колотит в дверь – вот откуда глухой стук.

Он еле удержал равновесие, когда Куми рывком распахнула дверь. Палка – подарок на день рождения – ручкой зацеплена за рубаху, натягивает застежку на груди.

– Джал! Скорее сюда, Джал!

Мужчины тяжело дышат, пот заливает им лица. От них воняет, думает Куми. Она узнала их, они из магазина субсидированных продуктов, мускулы в наем, относят на дом покупателям мешки с зерном. «Не очень-то сильные, – думает Куми, – если так замучились с тощим стариком».

– Чего ждете? – истерически вопит Джал. – Чало, вносите его, нет, нахин. Не на пол, сюда, диван, кеупар! Стойте, лучше в ту комнату, кладите на паланг, на кровать!

Джал ведет их в комнату Наримана.

– Только осторожно, тхик хэ, вот так хорошо.

Вчетвером сгрудились у кровати, смотрят на Наримана.

Он лежит с закрытыми глазами, трудно дышит.

– Что случилось?

– В кхадду свалился, в канаву, мы вытащили, – говорит тот, что с палкой, болтающейся на груди. Он так устал, что еле говорит. Утирает лицо подолом длинной рубахи.

– Трость. Джал, трость, – шепчет Куми.

Брат понимает ее тревогу – пот оставляет пятна на лаке – и отцепляет трость.

– Кхадду, канаву, телефонная компания выкопала, – говорит второй. – Старый сахиб ногу себе повредил.

– Лодыжку, – простонал Нариман, – боюсь, она сломана.

Общий вздох облегчения – он пришел в сознание. Услышав голос отчима, Куми вспоминает, что его следует отчитать:

– Мы каждый день предупреждали тебя об опасности, папа. Теперь ты доволен?

– Простите, – слабым голосом отзывается Нариман. – Я не нарочно.

– Эти люди ждут, – шепотом напоминает сестре Джал. – Им надо что-то дать.

Она спрашивает отчима – издалека ли грузчики несли его? Надо же рассчитать, сколько им положено, по расценкам магазина. Но Нариман в помраченном сознании, он не может точно сказать.

– Дай им приличный бакшиш, и пусть уходят, – настойчиво говорит Джал. – Они же не мешок пшеницы доставили, они папу спасли, из канавы вытащили.

Куми не согласна: она платит за работу – какая разница, папу они несли, или мешок риса, или мебель? Вес и расстояние – вот что имеет значение.

– Папа попал в беду, но это же не значит, что деньги на деревьях растут!

У нее есть идея получше: эти двое гхати могли бы отнести папу через дорогу к доктору Фиттеру.

– Ты помнишь, как он помог нам с мамой? Он тогда все сделал – и свидетельство о смерти, и другие вещи – от и до. Я уверена, он нам и с папой поможет.

– У тебя все в голове смешалось, Куми. Это было тридцать с лишним лет назад. Доктор Фиттер уже старый человек, он давно оставил практику.

– Ну и что? Оставил практику, так у него вся медицина из головы вылетела? Пусть скажет нам, насколько это серьезно и нужно ли везти папу в больницу.

Долгие пререкания кончились на том, что Джал велел грузчикам ждать, пока он не наведет справки. Если доктор Фиттер согласится, так он может с тем же успехом осмотреть папу здесь, чтобы не мучить его перетаскиванием на руках через дорогу.

Доктор не узнал Джала и был явно недоволен тем, что его беспокоят в обеденное время. Однако, услышав имя Наримана Вакиля, сразу вспомнил давнишнюю историю и пригласил Джала войти.

– Как я могу забыть эту трагедию? – Доктор заколебался. – Такая беда для вас и ваших бедных маленьких сестренок…

– У нас беда с папой, – прервал его Джал, – он повредил себе лодыжку.

И изложил обстоятельства происшествия.

– Я по вечерам из окна наблюдаю за прогулками вашего отца. Он страдает паркинсонизмом, не так ли?

Джал кивнул.

– Н-да, – проворчал доктор. – По походке можно определить.

Помолчал и, сердясь, спросил:

– А вы что, совсем не соображаете? Как можно отпускать человека в его возрасте, в его состоянии на улицу одного? Ясно же, что в любую минуту мог упасть и разбиться.

– Мы говорили папе, но он нас не слушал, уверял, что прогулки доставляют ему удовольствие.

– Почему никто из вас не мог гулять с ним? Вести его под руку, поддерживать его?

Доктор сверлил его укоряющим взглядом. Джал опустил глаза на домашние туфли старого врача.

– Хорошо, а теперь, когда беда уже случилась, что вы от меня хотите?

– Если бы вы согласились осмотреть папу, – робко попросил Джал, – нет ли перелома…

– Осмотреть? Вы за кого меня принимаете, за супермена? Я и в молодости не обладал рентгеновским зрением, а уж сейчас точно нет.

– Конечно, доктор, но если вы хотя бы…

– Хотя бы что? Чем тратить время попусту, немедленно везите его в больницу! Он же наверняка мучается! Идите!

Доктор указал на дверь. Джал выскочил вон, довольный, что ноги унес.

Доктор Фиттер запер дверь и с ворчанием пошел на кухню жаловаться миссис Фиттер на нынешнее поколение парсов, на этих бестолковых, дрожащих идиотов, живое доказательство вырождения народа.

– Когда вспоминаешь наших праотцов, промышленников и кораблестроителей, которые заложили основы современной Индии, филантропов, которые дали нам, парсам, больницы, и школы, и библиотеки, и парки, какую славу они принесли нашей общине и всей стране. А этот болван не может за отцом присмотреть! Не может принять простое решение и отвезти старика в больницу на рентген.

– Да-да, – нетерпеливо отозвалась миссис Фиттер, – скажи мне лучше, Шапурджи, тебе яйцо подать вместе с кимой или отдельно?

– Отдельно. Надо ли удивляться, что общине предрекают гибель? Демографические данные говорят о том, что через пятьдесят лет мы вообще перестанем существовать. Может быть, оно и к лучшему. Что толку от общины бесхребетных слабаков? Только по названию парсы.

Он расхаживал между кухней и столовой, продолжая кипеть негодованием, пока миссис Фиттер не сказала, чтоб он садился за стол. Она подала обед и щедро наполнила его тарелку. Аппетитно благоухающее рубленое мясо с пряностями, яйцо, поблескивающее круглым желтым глазом, сразу привели доктора в отличное расположение духа.

– Чему быть, того не миновать, – сказал он, принимаясь за еду. – А пока – ешь, пей и радуйся жизни. Потрясающе вкусная кима, Техми.

Отказ Фиттера прийти на помощь настолько возмутил Куми, что она даже не осознала серьезности ситуации, которой вполне проникся Джал.

– Почему ж он не пришел, если это настолько серьезно? Прежде чем в больницу мчаться, надо вызвать папиного доктора.

– Но Тарапоре тоже потребуется рентген. И потом нам придется платить и ему за визит, и за больницу.

Наконец решили ехать в «Парси Дженерал». Грузчики уложили Наримана, который снова впал в полузабытье, на заднее сиденье такси, Куми села с шофером. Нариман стонал от боли, когда машину встряхивало на дорожных выбоинах.

– Уже почти приехали, папа. – Куми перегнулась с переднего сиденья и взяла его за руку.

Нариман ухватился за ее пальцы, как перепуганный ребенок. Она чуть было не отдернула руку, но, подавив импульс, успокоительно ответила на его движение. В стекло заднего обзора было видно второе такси, в котором ехали Джал и грузчики.

* * *

Изучив рентгеновский снимок, доктор Тарапоре проконсультировался со специалистом, поскольку перелом осложнялся наличием остеопороза и болезнью Паркинсона. Об операции не могло быть и речи. Левую ногу Наримана загипсовали от бедра до пальцев.

Ассистент, накладывавший гипс, носил очки, и по мере его работы стекла все сильнее забрызгивались белым. Он болтал без умолку, стараясь отвлечь старика от боли.

– Как это с вами случилось, сэр?

– Оскользнулся и свалился в канаву.

– У вас, видимо, сложности с бифокальными очками?

– Очки винить нельзя. Канава была не огорожена.

– Просто позор.

Ассистент – его звали Рангараджан – приостановил работу и проверил консистенцию гипса в лотке.

– Да, тротуары превратились в серьезную опасность. Буквально на каждом шагу замечаешь препятствия, угрожающие жизни и здоровью публики.

Нариману пришло в голову, что ассистент нашел бы общий язык с Джалом и Куми: он явно разделял их тротуарофобию.

Мистер Рангараджан хохотнул:

– При наших постоянных тренировках мы все можем претендовать на золотые медали в соревнованиях по бегу с препятствиями. Любой бомбеец. Или теперь полагается говорить – любой мумбайкар?

Понизив голос, он продолжил в менее шутливом ключе:

– Сейчас не знаешь, где встретишься с фанатиком из Шив Сены или блюстителем новых порядков и ревнителем новых имен. Я слышал, что люди из Шив Сены сумели проникнуть в почтовые учреждения и предают огню все письма и открытки, адресованные в Бомбей вместо придуманного ими Мумбая.

Он начал разглаживать гипс, местами смачивая его водой для постепенного отвердения.

– Вы позволите задать вам вопрос, профессор Вакиль?

Нариман кивнул. Он получал удовольствие от старомодных оборотов речи этого явно образованного южанина и радовался его словоохотливости.

Мистер Рангараджан хотел узнать, нет ли у профессора друзей или коллег за границей, которые могли бы помочь ему найти работу, поскольку он намерен эмигрировать. Он направил письма в целый ряд стран, в том числе в США, Канаду, Австралию, Англию и Новую Зеландию.

– Даже в Россию. Хотя после краха Советского Союза индийцев встречают там менее тепло, чем прежде. В былые времена между нашими странами существовала любовь – сколько новорожденных русских мальчиков получили имя Джавахарлал, скольких девочек назвали Индирами. Сомневаюсь, что нынче русские называют своих детей Нарасимха или Атал Бехари.

– Нынче они, вероятно, называют детей Пепси или Ренглер, – сказал Нариман.

Мистер Рангараджан засмеялся и вытер случайный шлепок гипса.

– Прошла эпоха, когда среди нас взрастали великие лидеры. У нас страшная засуха.

– Проблема всего мира, – ответил Нариман. – Посмотрите на Соединенные Штаты, Англию, Канаду – везде у власти никчемушники.

– «Никчемушники», – повторил мистер Рангараджан. – Замечательно, профессор Вакиль, я должен запомнить это словечко. Но, на мой взгляд, это всего трагичней для нас. Цивилизация, насчитывающая пять тысячелетий, народ численностью в девятьсот миллионов не может создать одного великого лидера? Как мы сейчас нуждаемся в Махатме – в Великой Душе.