Текст книги "Мертвые бродят в песках"

«Будут они полны, Насыр, не беспокойся. Уж тебя-то одарю я щедро. Ты вернул мне жизнь, вымолил у Аллаха. Мне того вовек не забыть. Хоть сейчас тащи и – они уже полны».

«Знаю о твоей щедрости, спасибо. Мы всю жизнь прожили на твоем берегу – никогда нам не забыть о твоей доброте; никогда мы не бросим тебя по своей воле. Как бы далеко ни унесло человека от тебя, все свои помыслы он направляет на то, чтобы вернуться. Я расскажу тебе одну древнюю историю, да ты и сам ведь помнишь времена гуннов…».

Море перебило Насыра: «А многие говорят, что это всего лишь легенда. Ты, я вижу, веришь в нее. Могу тебе поклясться – в этой легенде нет ни слова выдумки. Она вся – чистейшая правда! И я тому свидетель… Слушай!..

Персы завоевали мой народ, чтобы превратить его в рабов; угнали скот, пересекли Дарью и уже приближались к белоглавой горе, когда на моем берегу раненый, истекающий кровью джигит добрался до моей воды, омыл ею раны, надел на голову шлем, сел на огненного жеребца и поскакал вслед за вражеским войском. Знаешь ли, в том табуне диких лошадей, что прибегали сегодня ко мне, есть огненный жеребец с белой отметиной на лбу. Это знак особой древней породы. Таких огнегривых жеребцов нет нигде больше в целом мире.

Так вот, Насыр, именно на такого жеребца сел молодой джигит и поскакал вслед за вражеским войском. Он нагнал врагов и сказал им, что желает говорить с персидским царем. Царю было забавно посмотреть на воина, который сам явился в ставку стотысячного войска. «Приведите его ко мне!» – приказал царь. И предстал перед ним красавец воин с орлиным лицом, крепкой грудью. И заговорил он с царем не подобострастно, а как равный с равным. Вот что сказал джигит: «Царь, ты вероломно напал на миролюбивый народ, забрал сынов его в рабство. Что ж ты победитель. У меня к тебе единственная просьба будь великодушен, как подобает победителю». Но не очень слушал сейчас воина царь, а с изумлением смотрел на огненного жеребца с белой отметиной на лбу. Тот нетерпеливо бил копытами, вставал на дыбы, но воин ловко держался на нем. «Хорош жеребец! – воскликнул царь. – Не хочешь ли ты подарить его мне?» Воин слез с коня, люди бросились к огненному и подвели его к царю. «Говори свое желание – оно будет исполнено!» – приказал царь. «У тебя в плену оказался мой лучший друг. Оставь ему жизнь, а взамен возьми у меня все, что пожелаешь…» – «Все, что пожелаю? – усмехнулся царь. – А если я пожелаю взять у тебя глаза?» Воин, никогда не отступавший от своих слов, отвечал: «Я согласен, царь!» Царь отпустил на волю пленного джигита, а смелому воину выкололи глаза. Два воина, поддерживая друг друга, с трудом добрались до меня, вновь омыли свои раны. Огненногривый тоже не дался врагу – через несколько дней он вернулся к морю. И не один, а привел с собой целый табун лошадей. Обнял верного коня храбрый воин и спросил друга: целы ли у огненного глаза? «Целы», – ответил друг. «Если у вас обоих целы глаза, мне не о чем печалиться, друзья мои! – отвечал храбрый воин. – Живите, будьте счастливы!» Море помолчало и добавило: – Много историй можно рассказать, много удивительного случилось на моих берегах, много…»

«Мы тоже часто вспоминаем эту легенду, – ответил На-сыр. – Потому и не хотим бросать тебя, даже оказавшись в беде. Ты дорого для нас, как мать, море! И ты вправе сейчас требовать помощи от нас, людей…»

«Я знаю, Насыр, знаю: то, что случилось со мной, не от Бога – оно от человека. Потому и жалуюсь тебе как человеку…» «Понимаю тебя… Да и как не понять: столько пережито на твоих берегах! Помнишь ли годы войны, море? Не осталось мужчин в нашем Караое, заменили их женщины и дети – слабые у них были руки, слишком нежные были у них спины, слишком узкие плечи для рыбацкого труда. Но и в эти трудные годы ты одаривало их, словно бы по доброй памяти о наших рыбаках, ушедших на фронт».

«Немного их вернулось, Насыр, что и говорить. Невесело было мне в те годы без ваших сильных рук, без зычных ваших голосов… И то, правда, что смилостивилось я над женщинами вашими, над детьми вашими – владыка вод Сулеймен приказал мне не брать на дно женщин и детей в те годы… А уж сколько рыбы было, а, Насыр?!»

«Любимая Акбалака Карашаш лежит на твоем дне…» – скорбно сказал Насыр.

«Вины моей в том нет, Насыр. Она сама решилась избрать смерть. Мой народ – гордый народ!»

«Да, я знаю об этом…»

Так закончил свой разговор с морем Насыр. Темнота между тем совсем окутала берег, и старик отправился домой. Дома он скинул резиновые сапоги, умылся и сел к столу. Пришел Муса, сказал с порога:

– Хотел, было найти тебя на берегу, да вовремя сообразил – не стоит мешать твоей беседе… – Он сел за стол. – Ничего ты не знаешь: еле отстоял твою сивую. Опять появился огненный в наших краях, снова уводит кобылиц…

– Все видел с берега. За сивую – спасибо. А вороного своего так и не удается тебе отбить?

– Прямо наваждение! Огненный заворожил его, словно ребенка: ни на шаг вороной не отстает от него! Услышит мой голос, вроде навострит уши, но друг его тут как тут: прижмется боком – и забывает вороной про меня. А смелый какой, отчаянный! Сегодня даже на меня пошел. Собака бросилась защищать – убил одним ударом копыта: вот какой! Пристрелить бы его, да не могу грех на душу брать. Впервые я повстречал его года три назад на западном побережье – тогда с ним была одна единственная кобылица, а сейчас – целый гарем! – Муса, теребя в руках тюбетейку, говорил сердито, сильно размахивал руками.

– Да, дела, – протянул Насыр. После ужина его сморило. С беспокойством он думал о том, что пора бы заканчивать разговор и отправляться спать – завтра вставать ни свет ни заря. Будить ребят и отправляться в море…

– Кажется мне, – продолжал Муса сердито, – что не будет нам покоя, пока огненный не уведет твою сивку. Она, между прочим, тоже к нему неравнодушна. Сам сегодня видел: как только заржал он, она вся пошла мелкой дрожью…

– Иа, Алла! – включилась в разговор молчавшая Корлан. – Придется держать ее взаперти. Черт, навязался на нашу голову!

– Держи, не держи, а бес этот не успокоится до тех пор, пока не уведет вашу кобылу. Клянусь!

– А вот возьму да прирежу ее! – рассердился Насыр. – Вот тогда посмотрим, кого он уведет!

Муса махнул рукой:

– Да как же прирезать? А жеребенка куда?

Старики задумались. Теперь рассердилась Корлан:

– Нашли чем голову забивать себе, два дурака, когда с морем такое творится! Уведет – пусть уводит! Пусть даже с жеребенком – раз он бесстыжий такой!

Бериш весело рассмеялся, глядя на двух озадаченных стариков и сердитую старуху:

– Правильно говорит бабушка!

Насыр и Муса были сконфужены.

– В самом деле… – промямлил Муса. А Насыр добавил:

– Старушка у нас очень решительная. Эта черта, между прочим, передалась и Кахарману…

Муса, чтобы замять собственную неловкость, охотно сменил тему разговора:

– Верно, Насыр, решительности Кахарману не занимать. Позавчера был в районе: люди там говорят, что Кахарман уже с Балхаша уехал. Как будто бы на Иртыш подался, в Семипалатинск… Насыр, что о нем слышно?

Для Насыра и Корлан это было новостью, Корлан лишь развела руками.

– Уже месяц нет от них писем, – ответил за них Бериш.

– Если Кахарман не остался на Балхаше – значит, и там дела не радуют, – заключил Муса.

– Куда, ты говоришь, он подался? – переспросил Насыр.

– На Иртыш, говорят…

– Я слышал, что наш Герой Соцтруда Оразбай тоже обосновался в тех краях. – Насыр подал жене пиалу. – Не укладывается это, в моей голове. Человек, выросший на море, разве может поменять его на речку или озерцо?

– Вот и мается потому Кахарман, свет мой, солнышко мое… – Корлан вздохнула. – Хоть бы на денечек съездить к нему, да не отпустите вы меня… – Она с упреком посмотрела на мужчин.

– Оразбай тоже, видать, тоскует. Помнишь районного начальника, который приезжал недавно? – Муса вопросительно посмотрел на Насыра. – Этот начальник рассказывал: Оразбай сильно жалеет, что уехал…

– Он первым уехал, потому что быстро надломился. Куда они только не ездили с Кахарманом, где только не мелькала звезда Оразбая – в Москве, в Алма-Ате, в области… С кем только не говорили… Быстро он потерял надежду. Муса продолжал свою мысль:

– «Лучше умереть, чем жить без моря!» – такие слова, по утверждению того начальника, сказал Оразбай…

– Разбежались все, словно тараканы. – Насыр помрачнел и довольно-таки внимательно взглянул на своего друга. – Ты к чему так упорно стараешься вернуть себе обратно вороного? Тоже думешь укатить отсюда?

– Как ты догадался? – Вопрос Насыра застал Мусу врасплох.

– Вижу, подсобрался ты – и во дворе, и вокруг дома…

– Ну и народ у нас! – рассмеялся Муса. – Еще и подумать не успеешь, а они уже все знают. А если серьезно, ответь мне вот на такой вопрос. Допустим, разъедется весь народ с побережья. Мы с тобой что, одни здесь останемся?

– Я останусь, – твердо сказал Насыр. – Не знаю, как ты, а мы с Корлан останемся. А люди у нас темные, Муса. Я молитвами выпросил у Аллаха этот ливень, и Аллах дал нам надежду возродиться – что же они не лелеют эту надежду? Что ж они, словно стадо баранов, бегут и бегут прочь, даже не задумываясь: а вдруг все образуется? – Насыр помолчал и с сарказмом заключил: – Таковы уж казахи; больно мне за них. Никогда они не жили дружно друг с другом! Богатству ближнего они завидуют, нищете другого радуются, безрассудству – тоже. Но что делать? Люди есть люди. – Насыр обиженно замолчал и больше в этот вечер не проронил ни слова. А Мусу проводил до порога довольно-таки холодно, на прощание лишь сдержанно кивнул, когда тот стал прощаться.

Долго он, прежде чем уснуть, думал о Кахармане. Почему сын оставил Балхаш и подался на Иртыш? Не рано ли покинул он родной край, побережье? Положим, не нашел общего языка с областным начальством, но стоило ли так быстро решаться на последний шаг? Наверное, зря они с Корлан дали свое согласие, когда Кахарман пришел просить их благословения на отъезд, зря! Ну и намучается теперь он, наплутается – дай-то Бог, чтоб разума не потерял. Тяжело ему там, конечно, – не складывается жизнь у него. Просится Корлан повидать сына – может, снарядить ее в дорогу? Может, все-таки больше прислушается сын к словам матери? Вот и отправить бы их осенью вместе с Беришем, пусть-ка образумят Кахармана…

Уже утренняя звезда Шолпан скатилась с небосклона, когда Насыр прикрыл наконец глаза, отдавшись слетевшему на него сну – зыбкому, неспокойному, ибо Насыр не чувствовал удовлетворения от своего, казалось бы, твердого решения отправить Корлан вместе с Беришем по осени к Кахарману, чтобы возвратить его назад. Не очень верилось ему, что сын вернется…

Недолгим оказался его сон. Кто-то требовательно застучал в окно, Насыр поспешил на стук.

– Кто там?

– Это я – Камбар! Невиданное дело, Насыр! В низине рыбы – тьма-тьмущая. Бектемис уже там, послал меня за людьми. Центнеров двадцать можно взять, двадцать пять! Прямо тут же будем и солить – женщины подтягиваются…

Камбар побежал дальше, а Насыр стал быстро собираться.

Камбар не преувеличивал – рыбы здесь действительно скопилось видимо-невидимо. Насыр попробовал воду на вкус и не удивился: вода была пресной. Вот, значит, что? Рыба ринулась к пресной воде и оказалась к безнадежном плену этих узких заводей и заливчиков.

Рыбаки принялись работать с жаром. К полудню много рыбы было выловлено. Но встала другая проблема – не было больше бочек и соли. Оставшуюся рыбу стали лопатами снова забрасывать в воду. Но она начала быстро задыхаться – вскоре вся водная поверхность низины была покрыта снулой рыбой. Недолгой оказалась радость. Люди стали костерить Бектемиса, который, час назад уехав за бочками и солью, провалился как сквозь землю. «Да и чего там следовало ожидать от этого Бектемиса, – раздраженно думал Насыр. – Толковые, знающие свое дело люди давно уже в чужих краях – вот и некому руководить народом. Разве могло бы такое случиться, будь здесь Кахарман? Даже Оразбай чего-нибудь да придумал бы… Люди без толкового руководителя не могут работать – это факт».

Однако, глядя на безжизненное скопище рыбы, Насыр вдруг вспомнил случай, некогда показавшийся ему странным и таинственным. Тогда он еще не представлял себе, как сильно могут влиять на рыбу даже малейшие колебания концентрации соли в морской воде, как могут эти колебания менять ее поведение – не говоря уже о том, что рыба, почувствовав пресную воду, стремится к ней, напрочь теряя чувство самосохранения.

В тот год профессор Славиков впервые приехал со своей экспедицией на море. Насыр по какой-то надобности в один из осенних холодных дней греб к острову Акеспе, где была лаборатория Славикова. Вдруг прямо по левому борту рыбак заметил огромную белугу. Поведение ее было необъяснимым. Она плыла рядом с лодкой, недобро, как ему казалось, посматривая на Насыра, потом вдруг исчезла и вскоре, вынырнув справа резко пошла тараном на Насырову лодку. И так сильно её тряхнула, что Насыр от неожиданности вывалился за борт. Никогда прежде не слыхал Насыр, что рыбы нападают на лодку и на человека в ней, но здесь был именно такой случай. И если бы стокилограммовая белуга ринулась на Насыра в воде – с ним было бы плохо. Насыр был тепло одет, одежда вмиг потяжелела, его стало тянуть на дно. С великим трудом он перевалился через борт в лодку, но белуга снова таранила лодку – сильно, резко, точно. Насыр еле-еле удержал лодку в равновесии. И большая рыба не отставала от него до самого острова. Иногда она высовывала голову из воды – он видел ее злые глаза. У самого Акеспе Насыр изловчился, выждал момент и ударил ее по голове деревянной колотушкой. Рыба по инерции пролетела мимо него и отстала. Возвращаясь назад, он ожидал, что она начнет ему мстить, но ни на обратном пути, ни вообще потом он никогда больше не встречался с этой шальной белугой. Может быть, словил ее кто-нибудь, кто оказался порешительнее Насыра, или попала она в рыбацкие сети где-нибудь на западном побережье – кто ее знает?

Но о случившемся он рассказал профессору. Славиков попросил одного из лаборантов записать эту историю. Тогда-то и стало ясно Насыру, что в море начинается нечто весьма скверное. «Когда падает уровень воды, – объяснил профессор, – концентрация соли в составе воды начинает увеличиваться. Некоторые рыбы улавливают малейшие изменения, происходящие с водой, – и поведение их становится необычным. Вот тебе и все объяснение. Но со временем в рыбе вырабатываются новые модели адекватности». Это означало, что по истечении какого-то времени рыба привыкает и к более соленой воде. «А чего же ей еще остается делать?» – невесело усмехнулся тогда Насыр.

Чуть передохнув после полудня, Насыр с ребятами отправился к морю. Они живо столкнули лодку – всем было любопытно, что же творится с их сетями. Сети были полнехоньки! Надо было упираться ногами, надо было тащить сеть изо всех сил! Есену, который не мог расстаться со старой привычкой тянуть сеть одной рукой, Насыр весело крикнул:

– Парень, привыкай к новым временам! Поработайте теперь вы – хватит мне бить лоб об землю каждый день, да попять раз кряду!

– Молдеке! Рыбы-то сколько! Тут и такая, которую давненько мы с вами не едали! – отмахивался Есен.

Насыр все шутил:

– Никак не пойму я тебя, Есен, Никакого лова не было у нас в последний год – сиди дома да за женой ухаживай. Сидел ты вроде бы дома, а жену проворонил, а?

– Рангом не вышел, молдеке! Нету у меня унитаза!..

По всему побережью кипела жизнь. Рыбаки с уловом спешили к берегу, потом обратно с пустыми сетями в море – но сегодня подальше от вчерашнего места, западнее. Это присоветовал опытный Насыр. Там вечерняя тень раньше падала на море и по этой причине рыба быстрее устремлялась в сети.

Сидя в лодке и утирая пот со лба, Насыр умиротворенно оглядывал оживший берег. Случайно он бросил взор на огромный траулер, застрявший много лет назад в песке. Немного до него не дошла вода – всего лишь на длину брошенного аркана. Однако это обстоятельство весьма озадачило Насыра. «Ойпырмай! – удивился он. – Целый месяц лил ливень, и все-таки вода не дошла! – Какое-то сомнение стало закрадываться в его сознание. – Неужели… – Он боялся подумать об этом. – Неужели море не вернется к прежним своим берегам? Неужели это неподвластно даже Аллаху?»

Да! Так оно и было.

Насыр с тоской посмотрел вокруг себя.

– Дедушка, там какой-то катер! – вывел Насыра из задумчивости Бериш. – Не нас ли они разыскивают?

– Вполне возможно. – Есен тоже стал наблюдать за катером.

Катер, ненадолго остановившись у соседней лодки, стал круто выруливать к ним.

– Что еще за начальство? – Насыр надел шапку.

– Э, да это же Самат! – догадался Есен. – Начальник мелиорации. Забавный тип, доложу я вам: мясо он трескает по-казахски – вот такими ломтями, а с казахами изъясняется исключительно по-русски, только через переводчиков…

Действительно, это был Самат Саматович, управляющий областным отделом мелиорации. С ним было еще несколько человек.

– Здравствуйте! – крикнул им Самат Саматович и дал команду заглушить мотор.

– Ассалаумалейкум, Насыр-ага! – громко приветствовал рыбаков светловолосый парень, лицо которого Насыру показалось знакомым. – Насыр-ага, я – Славиков Игорь! – Парень помахал рукой, видимо поняв, что Насыр не узнает его.

Усталое лицо Насыра просветлело.

– Икорь! Икорь-жан! – Насыр потянулся к Игорю. Тот перешагнул в их лодку, и они обнялись.

– Как отец, Икорь-жан? Жив ли? Почему он не приехал? – Насыр крепко обнял Игоря. Отец передает всем вам огромный привет, – заговорил Игорь по-казахски. – Всем вам он кланяется.

– Совсем забыли нас. – Насыр с доброй укоризной посмотрел на молодого ученого.

– Вот я и приехал, Насыр-ага. Теперь будем вместе. Почему Кахарман покинул Синеморье?

– Долгая история, – вздохнул Насыр, сел и дал знак рукой садиться рядом.

– Игорь Матвеевич, нас поджимает время, – стал торопить Славикова Самат Саматович. – Может быть, потом, в хорошей домашней обстановке, потолкуете?

– Подожди, Самат, дай поговорить с человеком! – Приезжий недовольно сдвинул светлые брови к переносице; видно было, что этот Самат Саматович был весьма неприятен ему.

– Не ужился Кахарман вот с такими, – Насыр украдкой ткнул пальцем в сторону управляющего.

Тот постоял, упираясь толстым животом о борт катера, потом подсел к молодым ученым, которые прибыли вместе со Славиковым.

– Эта молодежь с тобой? – спросил Насыр.

– Да. Рвутся в бой.

– Где вы остановились?

– Все на том же острове Акеспе. Мы должны очертить новые границы моря. У меня к вам просьба – поездите со мной, если, конечно, позволяет здоровье. – Насыр промолчал, а Игорь добавил: – Это даже скорее не моя просьба, а моего отца…

– Ну, если сам Мустафа просил – разве могу я отказать?

– Только вот что – нельзя ли обойтись без этого? – Он кивнул в сторону управляющего.

– Он завтра уезжает в область…

– Ну и слава Аллаху!

Управляющий снова стал торопить Славикова:

– Игорь Матвеевич, ну поехали, право же! У меня утром бюро обкома. У вас эта… – Он стал подбирать слово и неуклюже ввернул: – У вас эта самая летальная лаборатория, а у меня – обком, поймите меня тоже!

– Что за лаборатория? – Насыра насторожило странное слово, произнесенное управляющим.

Девушка, которая стояла рядом с управляющим, ответила – просто, звонко и громко:

– Мы будем наблюдать за гибелью вашего моря!

Славиков торопливо перелез в катер и бросил на девушку гневный взгляд. Затем повернулся к Насыру, который остался сидеть в лодке, потрясенный услышанным, и негромко проговорил:

– Насыр-ага, значит, завтра я заеду за вами…

Завели мотор, тут управляющий спохватился:

– Кто у вас тут моторист?

– Я, – ответил Есен.

– Давайка с нами, моторист. Помоги ребятам запустить лабораторный движок, что-то не ладится там у них…

Есен тоже перелез в катер. Легкий, блестящий, катер с места взял скорость и умчался. Насыр поднялся, долго смотрел ему вслед.

– Ну что, дедушка, домой? – Насыр молча кивнул – казалось, что до сих пор он не мог обрести дар речи.

Вскоре они с Беришем втащили лодку на берег. Лишь тогда заметил Насыр, что людей на берегу и в море поубавилось. Насыр посмотрел в небо. Оно темнело. Тяжелые, черные тучи снова собирались над Синеморьем. Насыр молча, отрешенно достал из внутреннего кармана белый платок, расстелил его и принялся за вечернюю молитву. Всей силой своего чувства, всей своей мыслью он был сосредоточен сейчас на боге. Много сомнений в душе Насыра породил сегодняшний день. Но он продолжал верить в Аллаха и потому все свои сомнения обратил сейчас к нему в молитве. Он шептал:

«Всемилостивый, всемилосердный Аллах! Выведи народ твой от мрака к свету на путь великого Аллаха! Увещевай же людей о том дне, когда придет к ним наказание. О слышащий и знающий! Не дай нам погрязнуть в грехах наших. Прости нам наши прегрешения!..»

Кончив молиться, Насыр стряхнул платок и сунул его обратно во внутренний карман. Небо над ним было уже совершенно черным. Он подошел к морю, зачерпнул ладонями воды и ополоснул лицо. Выпрямился и улыбнулся долгой улыбкой:

– Я вам покажу «гибель моря»!

Ударили первые крупные капли. Не прошло и минуты, как ливень вновь набрал силу и мощь: плотно, тяжело завис над берегом и морем. На Насыра нашло – он сорвал с себя одежду и крикнул:

– Лей! Лей! Я им покажу «гибель моря»!

Дождь, не переставая с этой минуты, лил семь дней и ночей кряду. И снова море, уставшее от соленой воды, блаженствовало – снова оно полнилось пресной водой, которую снова понесли к нему две Дарьи, снова принявшие в себя продолжающие таять снега на вершинах Тянь-Шаня и Памира. И снова не было на побережье человека, счастливее Насыра.

Здравствуй же, оживающее море, здравствуй! Разве не чудо ты! Чудо ты! Ты – радость человеческая и горе человеческое! Тысячи и тысячи лет подряд склоняли перед твоим могуществом головы все далекие предки Насыра, населявшие твое побережье. И вот теперь склоняет голову он, безмолвно слушая твою музыку, читая в этой музыке древние, неразгаданные звуки твоих глубоких тайн, которые сокрыло ты в своих волнах, наблюдая жизнь людей на твоих берегах: их любовь и вражду, их счастье и горе, их жизнь и смерть!