Текст книги "Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать"

Любить по-немецки

Эдуард Тополь. Бисмарк. Русская любовь железного канцлера: Роман. М.: АСТ

Не всем известно, что Отто Эдуард Леопольд Карл Вильгельм Фердинанд герцог фон Лауэнбург князь фон Бисмарк унд Шенхаузен – не только первый канцлер Германской империи, но и киносценарист…

Да-да, без шуток! Его имя стоит в титрах по крайней мере одной художественной картины, постмодернистской ленты Жан-Люка Годара «Фильм-социализм» 2010 года (правда, канцлер едва не затерялся там в толпе соавторов: Ханна Арендт, Жан-Поль Сартр, Жак Деррида, сам Годар и другие). В отличие от Бисмарка, Эдуард Тополь в кино не новичок. Он начал карьеру еще в конце 60-х годов ХХ века, и ныне по его сценариям снято уже три телесериала и девять полнометражных фильмов, среди которых – «Юнга Северного флота», «Ошибки юности» и «Ванечка».

Как видим, масштабы кинодарований несопоставимы. Тем не менее Эдуард, взявшись за любовно-исторический роман о коллеге Отто, пишет о нем без снисходительности мэтра к новичку. Писатель искренне сопереживает герою, которого в возрасте 47 лет угораздило влюбиться в «голубоглазую фею с высокими славянскими скулами». И не просто влюбиться, но и сохранить чувство до конца дней.

Роман начинается с того, что посланник прусского короля при дворе Луи-Наполеона встречает в Биаррице русского князя Николая с очаровательной супругой Катей. Юная княгиня «так чувственно отдалась музыке» и кушала «с такой вызывающей чувственностью», что даже суровому германцу, железному с головы до пят, устоять невозможно: «фонтаны адреналина стали бурлить в его жилах».

Поняв, что «бешенство его мужских желаний угрожает исполнению им обязанностей королевского министра-президента», Бисмарк пытается забыть Кэтти, а нерастраченную энергию тратит на объединение Германии. Доктор Фрейд подмигивает из каждого абзаца: ах, если бы княгиня была свободна от брачных обязательств, ах, если бы роман Железного дровосека с радисткой Кэт почаще переходил рамки «ночных сно– и ясновидений» и милой переписки! Не было бы никакого Второго рейха, а значит и Третьего, и вообще карта мира оказалась бы сейчас совсем другой.

Книга представляет собой полуколлаж-полубеллетристику. Почти всю «политику» автор берет из воспоминаний современников Бисмарка и исторических трудов (которые может цитировать страницами), а антураж заимствует из писем канцлера и выпущенной в Германии еще в 1930-м книги Н. Орлова «Bismark und Katharina Orloff». Понятно, что три четверти авторского текста представляют собой общие места из среднебульварных романов про «огненные фонтаны страсти» («розовый закат дробился и сиял в ее льняных локонах», «ее прелестные голубые глазки вспыхнули обидой», «все ее тонкое тело так трепетало»), но вот откуда Тополю известно, что от взгляда Кати у железного канцлера «пересыхало во рту» и «холодело внизу живота»? Что «от запаха ее щекочущих волос у него пресекалось дыхание»? Что «она была так пронзительно эротична, что, ныряя за ней, Бисмарк и на глубине, в совершенно холодной воде чувствовал горячечное помутнение разума и напряжение всех своих членов»?

Оказывается, романист ничего не домыслил: все дело – в тесной мистической связи Эдуарда с Отто. Душа Бисмарка «все последние сто лет искала в нашем мире того, кто доскажет наконец то, что не хотят или не могут сказать его немецкие биографы». И вот нашла – Тополя, «скромного романиста». С его помощью Бисмарк смог «прокричать миру о самом, как он считает, главном в его знаменитой жизни – великой любви и неутоленной страсти». Как в голливудском фильме про настырных призраков, покойный канцлер не дает Тополю спать по ночам, «будит и терзает мозг» романиста «эротическими проказами двадцатидвухлетней красотки Орловой и горечью старого Бисмарка, недолюбившего и недоимевшего самую юную, самую вкусную и самую яркую любовницу в своей жизни». Автор признается, что роман рождался путем «прямого диалога с первоисточником, то бишь с духом Бисмарка», а на странице 107 он прямо пишет о «нашей общей с духом «железного канцлера» рукописи».

Опля! Попался! Переведя те фразы с русского на немецкий и заверив перевод у нотариуса, потомки Бисмарка могут вчинить иск автору. Когда-то сам Тополь отсудил у Фридриха Незнанского право на романы «Журналист для Брежнева» и «Красная площадь» (то есть на все гонорары от будущих переизданий) и добился, чтобы фамилия Незнанский исчезла с обложек тех романов. Сегодня у потомков канцлера отличные шансы, обратившись в суд, выиграть процесс против популярного русско-американского беллетриста. Они могут не только потребовать часть гонорара, но и пожелать, чтобы на обложке нового издания упомянутой книги значилось две фамилии: Э. Тополь и О. фон Бисмарк (дух). Ну а когда роман предсказуемо превратится в сценарий фильма, у покойного канцлера появится еще одна законная строчка в кинематографическом резюме.

Экстаз в киловаттах

Эдуард Тополь. Элианна, подарок Бога: Роман. М.: АСТ

Автор этого романа, русско-американский писатель Эдуард Тополь, стал жертвой преступления. Его обокрали. Цинично, средь бела дня, с применением технических средств и неоднократно…

К дерзким кражам мы вернемся чуть позже, а пока о самом романе. «Закатное солнце уже прятало в Атлантике свой злато-сонный лик и последние его лучи розовым протуберанцем восходили к небу», «с Гудзона, слепящего глаза слюдяными бликами заходящего солнца, веяло освежающим вечерним бризом», «пылающее солнце расплавленным серебром лежало на нежной ряби Гудзона». Можно спорить о том, в какой лавке, ювелирной или парфюмерной, взят напрокат авторский стиль, но действие точно происходит в Нью-Йорке. Сюда в конце 70-х годов прошлого века приезжает главный герой, alter ego автора Вадим Дворкин. Он живет в бедном районе, крутит любовь с американской студенткой Элей и служит в компании, которая обещает эмигрантам с плохим английским синхронно переводить на хороший русский лучшие передачи американского ТВ.

В родной стране Вадим был не последней культурной величиной, и об этом романист ненавязчиво намекает читателю в первых же строках: «автор семи художественных фильмов и двух театральных спектаклей». Месседж будет явлен и вторично – для тех, кто не недопонял: «член двух творческих союзов, автор семи фильмов». Дошло, наконец? Нет? Тогда еще разок, для совсем тупых: «Вы из элиты? – Да, я автор семи советских фильмов».

Дело, конечно, не только в «Юнге Северного флота» и остальных шести судьбоносных картинах. Главный герой – вообще человек особенный. Он «бросил в СССР любимых русских женщин» и по доброй воле выпал из гнезда советской культурной элиты не ради колбасы на Брайтон-Бич, но ради высокой миссии: подарить миру роман-эпопею о судьбах русско-еврейской эмиграции в Америке. А поскольку студентка Эля обожает русскую литературу почти так же сильно, как секс, она отдается герою в обмен на чтение им очередной главы эпопеи. Таким образом, мы тоже имеем возможность заглянуть на творческую кухню Дворкина-Тополя и узнать, что там варится.

Спасибо неутомимой Эле: благодаря ее секс-активности и любви к прекрасному вставные главы теснят основное повествование, занимая добрую половину романа. Нам поведают душераздирающие истории о последствиях крупнокалиберной страсти «крестного отца» итальянской мафии к танцовщице из ресторана «Распутин» Любови Гусь, о злоключениях американского летчика, влюбившегося в юную псковитянку и застреленного капитаном из СМЕРШа, а также о том, как скромная выпускница советской консерватории стала в США аферисткой – подельницей и любовницей здешнего ювелира-мачо. Не обойдена авторским вниманием наиболее заметная черта героинь: «телки с торпедными сиськами», «грудь, темными сосками распирающая линялую майку», «высокая грудь с призывно торчащими сосками», «большая грудь выпирала из бирюзовой майки огромными сосками» и пр. Описания, правда, слегка однообразные, но, согласитесь, очень и очень выпуклые…

А теперь пора вернуться к началу этих заметок, то есть к кражам – не уличным, но сетевым. Обида обворованного в Интернете романиста столь остра, что даже затмевает порой актуальную «тему сисек». Прервав вдруг повествование чуть ли не на полуслове, писатель обрушивается на пиратов: те «ежедневно и ежечасно отнимают у меня по три доллара без всякой бритвы, а просто скачивая в Интернете мои книги бесплатно». «За последние тридцать лет я написал тридцать романов – на каждый по году каторжного труда», – скорбит Тополь, – и «все тридцать моих романов можно скачать НА ХАЛЯВУ!». Ну не подлость?

Устыдив ворюг, автор дает им возможность исправиться. Прямо в тексте он приводит номер своего Яндекс-кошелька, а далее пишет: «Каждое мое слово, которое вы считываете с этой страницы, несет вам мою энергетику». Намек понимаете? Вы же, мол, платите за электричество, а тут напряжение и поболее 220 вольт: «словно лопнувшая почка, распахнулась ее зажатая в матке чувственность», «войти в нее целиком, на всю длину своего воспаленного и обжигающего Корня Жизни», «великое пиршество эротического возбуждения, дикое бешенство разгоряченной крови», «ее матка извергалась Ниагарой экстаза», «не выпуская из рук ее уже горячее тело, трепетно пульсирующее от моего бешеного бакинского темперамента», «она задыхалась от своих непрерывных оргазмов» и тому подобное. Эротокиловаттами не осветишь весь Манхэттен, но подзарядить мобильник можно запросто.

После очередного такого энергоэкстаза автор гордо замечает: «Даже если критики и обвинят меня в рекламе моих мужских достоинств, я вас уверяю, что никаких преувеличений в моем рассказе нет». Уж не знаю, как там другие критики, а я-то не сомневаюсь в правдивости Эдуарда Тополя. Ах, если бы в его прозе были хоть какие-то иные достоинства, кроме упомянутого!

Попки времен застоя

Анатолий Тосс. Магнолия. 12 дней: Роман. М.: Издательский дом «Компания Элиот»

Помнится, в свое время телереклама усиленно предлагала выгодную покупку – шампунь и бальзам-ополаскиватель в одном флаконе и за те же деньги. Автор романа «Магнолия. 12 дней» завлекает публику примерно тем же проверенным способом. В его новой книге не один главный герой, а сразу два – один молодой, другой зрелый.

Первый из двух, бедный студент и начинающий писатель Толик Тосс живет в брежневской Москве, прыгает из постели бывшей гимнастки Тани в объятия сексапильной кандидатши медицинских наук Милы и по-настоящему озабочен единственной проблемой: «Можно ли спать с двумя женщинами подряд и при этом сохранить душу незапятнанной?»

Второй герой, чья сюжетная линия для наглядности выделена в книге курсивом, живет в современной Америке, в уютном доме на берегу Атлантического океана. Анатолий – уже состоявшийся писатель. У него – «известность, зашкаливающие тиражи, деньги». Его главное занятие – сидеть за компьютером и «записывать переполняющие голову мысли». Он старательно заносит в реестр грешные откровения юного Толика (например, о «неестественном сочетании упругости и податливости, которым только и может обладать женская грудь») и кокетливо вопрошает: «Не слишком ли много исповедальности?»

Хотя автор книги покинул Россию уже четверть века назад, он не забывает об исторической родине. Аннотация к «Магнолии» обещает нам «по-настоящему реалистический, по-настоящему «российский» роман», и этот самый реализм достигается путем пристального наблюдения за выбранным объектом: «Как энтомолог разглядывает через увеличительное стекло не изученное доселе насекомое, так и я пытаюсь в своих книгах рассмотреть жизнь, тоже через лупу».

Жизнь бестолково жужжит, стрекочет, сучит лапками, пытаясь вырваться, но энтомолог-исследователь неумолим. Раз уж он настроился «описать юность, ее дерзания, ошибки, приобретения, описать полно, противоречиво, со всеми приметами времени», то уж будьте уверены – с дороги не свернет. Впрочем, романный Толик наделен чудесным даром предвидения или сумел сгонять на машине времени в наши дни и набраться впечатлений: хотя его юность приходится на эпоху глубокого застоя начала 80-х, Толик легко и между делом упоминает «Жизнь и судьбу» Василия Гроссмана, sci-fi фильмы про инопланетных пришельцев и «футуристических безмолвных зомби», мимоходом говорит о «гламуре», употребляет слово «пропиаренный» и вообще выражается, как тинейджер XXI столетия («ты на меня зря наехала», «ты попал» и пр.).

Первые страниц четыреста в романе вообще нет никакой динамики, зато на последней сотне страниц события так резво пускаются вскачь («время пуляет минутами, словно плотной автоматной очередью»), что сюжет о разоблачении преподавателя-антисемита выглядит наспех вставленный эпизодом – как если бы писатель вдруг сообразил, что его герой какой-никакой, но студент и что за пределами двух постелей в Москве тоже еще что-то происходит.

Пусть читателя не удивляет, если ему попадутся выражения типа: «находчиво нашелся наш водитель» или «забылся в счастливом забвении». Пусть читатель не запнется о «порыв пьянящего запаха» где-нибудь «в промасленной тишине». Так надо. Излагая свое творческое кредо, автор пишет: «Моя задача, как писателя, создать именно такую стилистику, которая, не удержавшись на страницах книги, выплескивается, заполняет все пределы, уводит читателя, внедряется в него, переводит процесс чтения с уровня логического восприятия действия на уровень ощущений». Вероятно, именно для полноты читательских ощущений в книге возникают то «выпуклый ветер», то «выпуклое кокетство», да и «уязвимость человеческого духа» тоже, оказывается, может быть «выпуклой». Понятно, что лишь «дополненное глазами, лицо приобрело законченную цельность». Без глаз, конечно, кое-чего бы в лице не хватало…

Даже если не знать о существовании в природе писателя А. Тосса, его можно вычислить. В жестко структурированном – и оттого весьма предсказуемом – издательском мире порядок раскрученных литературных персоналий похож на периодическую систему Д. И. Менделеева. Даже неспециалисту ясно, что место между элементами Ro (Олег Рой) и Top (Эдуард Тополь) не может оставаться вакантным: на полпути от пафоснослезливого феминизма мужской выделки к столь же утрированному новорусскому мачизму made in USA должно произрастать нечто промежуточное, спроектированное для несколько читательских аудиторий сразу. И действительно, один из критиков еще несколько лет назад поспешил объявить, что-де «Анатолий Тосс увлекает и скучающую домохозяйку, и высоколобого книжника-интеллектуала, и капризную студентку».

Что ж, в новом романе писателя всем сестрам досталось по серьгам. Интеллектуала-гетеросексуала соблазнили «аппетитной, беззастенчиво выставленной напоказ попкой», которая «привлекала внимание объемной округлостью», «шевелилась и перекатывалась половинками». Домохозяйку развлекли рассуждениями о том, что «каждый вздох – есть сублимированная, кристаллизированная, химически чистая искренность» и «истинное совершенствование неотделимо от мазохизма». Ну а студентке объяснили, что крылатое выражение «писатель – инженер человеческих душ» придумал Чехов. И поскольку высоколобый книжник был занят созерцанием похожей на «неведомого зверька» женской попки, никто не поправил автора: мол, вовсе не Антон Чехов это придумал, а Юрий Олеша, а крылатым сделал Иосиф Сталин.

Хотя, конечно, из уютного домика на атлантическом берегу разница между Антоном Павловичем, Юрием Карловичем и Иосифом Виссарионовичем не очень-то видна.

Кладбищенское беспокойство

Маша Трауб. Я никому ничего не должна: Роман. М.: Эксмо

Главная героиня книги, учительница Александра Ивановна, вот-вот умрет: она весит 45 килограммов, ест через силу, почти ничего не видит, с трудом ходит и, кстати, одна нога у нее короче другой на два сантиметра. За героиней ухаживает, преодолевая отвращение, ее бывшая ученица Лена – неопрятная, тусклая, «обабившаяся раньше времени», махнувшая на себя рукой тетка с «тягучим до омерзения» голосом. Ученица гордится своим моральным подвигом, а Александра Ивановна благодетельницу презирает, уподобляя ее «мухе, которую невозможно прихлопнуть». Учительница все еще отлично помнит, как однажды девочка Леночка накатала на нее анонимный донос…

Экс-журналистка Мария Киселева, взявшая псевдоним Маша Трауб, сочинила уже несколько романов, но по степени мрачности рецензируемая книга оставляет все предыдущие далеко позади. Здесь у Маши едва ли не все персонажи, – люди с червоточинкой, трагической судьбой или хотя бы с многотомным анамнезом. Вот бывшая школьная математичка Галина Викторовна, похожая на покойницу, – «невероятно худая, с впалыми щеками и пустыми глазницами», вот медсестра – «алкоголичка», «некрасивая, больная, бледная, затюканная», вот мальчик Стас – родился недоношенным, страдал шизофренией и покончил с собой, бросившись с балкона, а это слабоумный Сережа с диагнозами «энцефалопатия» и «энурез». По ходу сюжета подхалим Женя («глаза масленые, улыбочка мерзкая»), любимый ученик знаменитого хирурга, прирежет своего учителя на операционном столе. Правда, не до смерти: профессора окончательно отправит на тот свет уже упомянутая медсестра – «пьяная, мятая, дурная и отвратительная». И вокруг гроба будут толпиться «незнакомые, дурно пахнущие и уже нетрезвые люди».

Эпиграфом к роману могла бы стать цитата из него же: «Люди плохие. Злые и завистливые. На грамм хорошего отвесят килограмм дерьма». С чего, например, начинается знакомство читателя с учителем Андреем Сергеевичем, возлюбленным Александры Ивановны? С того, что он «никогда не мог нормально слить воду в унитазе». Будьте уверены, это неспроста: душою персонаж так же нечист, как и унитаз. Вскоре выяснится, что учитель – еще и вор, и альфонс, и предатель, и равнодушная скотина; и недаром один его ученик спился, «другой сел в тюрьму, третий покончил жизнь самоубийством».

Справедливости ради заметим, что с учениками не везет не только Андрею Сергеевичу, но и другим педагогам. Если, скажем, мальчик Вова был хотя бы «яркий, талантливый», но «гадкий внутри», то в прочих юных гадах нет ни яркости, ни таланта: Алеша «был ленивым наглым хамом», Паша «был бестолочью, лентяем и хамом». И т. д. В романе случится еще много скверного: девочка сожжет себе лицо, сорокалетняя дама нырнет с теплохода в набежавшую волну, бабушка потеряет смысл жизни, а Александра Ивановна спасет от спецшколы юного Сережу (того, с энурезом) себе же на беду: как только малютка подрастет, он попытается заграбастать квартиру спасительницы…

Стартовый пятнадцатитысячный тираж книги не столь велик, как у Дарьи Донцовой, но и не мал. В конце концов, программа-максимум «Эксмо» – подгрести всех, кого можно. Сегодня книжный гигант выпускает свою литературу для каждой аудитории: для правых и левых, геев и гомофобов, эстетов и домохозяек, нудистов и мазохистов. По сути, Маша Трауб – Донцова навыворот: если по страницам книг «безоглядной оптимистки» носятся улыбчивые поролоновые манекены, то манекены профессиональной пессимистки Маши выкрашены в черное и еле ползают, и не зря выбранный псевдоним «Трауб» фонетически близок к словам «траур», «труп» и «гроб». Для этой разновидности женской прозы характерны сюжеты «на грани нервного срыва» и ежестраничное стирание граней между нормой и клиникой, бытом и босховским кошмаром. Что ж, у сторонников тезиса «люди – гады, жизнь – дерьмо, всему кранты» тоже должен быть свой сегмент литературы. «Мать слегла. Врачи определили полиомиелит, потерю памяти, тахикардию с перемежающейся экстрасистолой, хронический гастрит, чесотку и энцефалопатический синдром…»

Ой, извините, ошибочка вышла: последняя цитата – не из Машиного романа, а из «Красной Пашечки» – знаменитой пародии Александра Иванова на душещипательные дамские сочинения ныне забытой Людмилы Уваровой. Однако не вина рецензента, если патопсихологическая проза Маши Трауб сама по себе тяготеет к пародии. Тем более что читатели, которым предназначена эта кладбищенская литература, едва ли заметят подвох.

Многотиражка

Татьяна Устинова. Неразрезанные страницы: Роман. М.: Эксмо

На недавней встрече писателей с премьер-министром России Татьяна Устинова назвала себя совестью нации. Дело, в общем, житейское: в свое время бухгалтер из романа Ильфа и Петрова называл себя вице-королем Индии, а еще раньше гоголевский титулярный советник провозглашал себя королем Испании. Правда, в момент всех этих судьбоносных заявлений Берлага активно косил под сумасшедшего, а Поприщин уже безвозвратно спятил. Устинова же Татьяна Витальевна, напротив, пребывает сегодня в здравом уме, трезвой памяти и даже, кажется, не замечена в употреблении легких курительных смесей.

Чуть позже писательница разъяснила журналистам смысл своей фразы. Все дело в «многомиллионной аудитории». То есть право пишущего человека именовать себя гордым словом на букву «с» прямо пропорционально количеству проданных экземпляров. Таким образом, у Андрея Платонова, например (тираж одного тома в новом собрании сочинений издательства «Время» – 3 тысячи), шансов стать совестью нации в 46,7 раза меньше, чем у самой Татьяны Витальевны: стартовый тираж ее романа «Неразрезанные страницы» – 140 тысяч.

В названном романе, где речь идет о писателях и издателях, вакансию alter ego Устиновой прочно занимает ее любимая героиня – автор популярных женских детективов Маня Поливанова (она же Марина Покровская). Манины тома, выставленные на полках книжных супермаркетов между Стивеном Кингом и Марселем Прустом, приносят читательницам радость, издателям счастье, книгопродавцам доход. Маня не истощена фитнесом и не считает калорий, зато она «добрая, славная и преданная». Гонорары тратит на ближних, дает в долг без отдачи, выручает попавших в беду, спонсирует больных, а сама порой еле-еле наскребает себе на гамбургер (где уж там уж слетать на уик-энд в Париж!). Именно героини, подобные Мане и по мироощущению, и по габаритам, в финале романов Устиновой обычно обретают приз – прекрасного принца, перевязанного ленточкой. А тощим смазливым стервозам, не вылезающим из спортзалов и плетущим интриги, в итоге достанется шиш без масла, презрение народа и суровое: «Пройдемте!» Ведь каждая вторая худющая гадина тут причастна к уголовщине, без которой детектив – не детектив.

Новый роман начинается с трупа, а среди мотивов преступления опять лидирует зависть к тому, кто популярен и успешен. В предыдущей книге о Мане, «С небес на землю», злодеями оказывались блогерша-неудачница, которая тщетно пыталась раскрутиться в качестве романистки, бездарный редактор, который безуспешно продвигал блогершу, и бездарный же литагент, который, обобрав до нитки подопечного писателя, продолжал ему подло мстить. В новом романе жертвой заговора становится знаменитый телеведущий Сергей Балашов. По подозрению в убийстве арестован невинный человек, но к финалу героиня его обязательно спасет. История смахивает не на шахматную партию, а на игру в поддавки: главный сыщик, полковник Никоненко, с самого начала на Маниной стороне…

«Я только и делаю, что ставлю перед обществом вопросы, несмотря на то что пишу детективы», – поведала Устинова в уже упомянутом интервью. Что ж, перечислим несколько вопросов, обнаруженных в ее романе: «Оль, чего с этими котлетами?», «Кто хочет компоту?», «Я что, когда-нибудь отказывал тебе в деньгах?», «Она бросает меня?», «Вы худеете к лету?», «Девушка, вы что, больны?», «У вас с мозгом что-то?».

На все те вопросы даны четкие ответы, однако этого мало. Если предположить, что у романов Устиновой есть сильные стороны, то детективная интрига к ним точно не принадлежит. Писательница может закрутить сюжет, но когда настает черед его раскручивать, она отделывается какой-то обидной для законов жанра скороговоркой. Концы с концами упорно не сходятся, из кустов величественно выплывают рояли, с небес спускаются роковые совпадения, заказчицей злодейства оказывается эпизодическая идиотка (да, молодая, да, тощая), а исполнителем – чуть ли не дворник. Зато в личной и творческой жизни любимой героини все хорошо. Ее новый роман наверняка разойдется огромным тиражом, и, значит, Маню тоже можно будет причислить к совести нации…

Впрочем, стоп: раз главный критерий – количество потребителей товара, то совестью придется считать все-таки не сочинительниц женских детективов, а производителей дешевой водки. У нее-то, к великому сожалению, и впрямь самый большой в России тираж.