Текст книги "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

– Борис, я понял, что ты в роте главный генератор идей и порядка, тебя все слушают, правильно понимают, и я бы не хотел своим вмешательством сбивать установившийся разумный ритм подготовки к проверке.

Я прошу тебя продолжай командовать ротой, как ты командовал до меня, я не отменю ни одного твоего распоряжения и указания, сделаем так, для начальства командиром роты буду я, а для личного состава ты! – свою установку по этому поводу, он ловко и умело довел отдельно для сержантов и солдат, а затем и офицеров. Весь личный состав встретил эту его идею весьма одобрительно и даже зауважал его. Не каждый командир способен на такое, и это было оценено всеми в том числе и мной. Потому что на завершающем этапе подготовки личного состава всякое изменение ритма могло навредить.

Прибыли после тактических учений и стрельб в свой городок Хайде. До проверки оставалось двое суток. Через два дня по тревоге в пять часов утра дивизию подняли с выходом в районы боевого предназначения. Там в районах проверили полную пикировку танков и личного состава, а также знание каждого члена экипажа по оборудованию местности в инженерном отношении, там же проверили выполнение нормативов по специальной подготовке и марш бросок в средствах хим. защиты на семь с половиной километров. Все эти процедуры рота сдала без песка и пыли на сплошные отличные оценки, и это был пролог к дальнейшей сдаче проверки. Здесь же в районе рота получила задачу железнодорожным транспортом убыть на Ордруфский полигон для выполнения зачётных стрельб из танков и проведения ночных тактических учений боевой стрельбой, а также проведения там ночного зачётного марша в колонии роты на сто пятьдесят километров. Командир роты сдержал свое слово и ни разу не вмешался в мои распоряжения и команды, и всё у нас получилось. Все мои офицеры, сержанты и солдаты были обучены в силу моих способностей и умений, и всё у них получалось, и непросто получалось, а получалось на отлично. После завершения тактических учений стрельб и вождения в Ордруфе мы вернулись в свой городок и последним экзаменом у нас была политическая подготовка. У меня в роте было много солдат из среднеазиатских республик, которые очень плохо говорили по-русски, а отдельные, которые говорили хорошо в силу своего воспитания сложить правильно свою речь не могли, и таких у меня было аж шесть человек! Среди них чего стоил только один Зулхашев, который мог произносить по-русски всего несколько слов. Понимая, что они все могут повлиять, снизив общую оценку, я их всех собрал вместе и объяснял тактику поведения их на контрольном занятии.

– Первое. Какой бы вопрос не задал проверяющий, все шестеро тяните руки вверх, знаете или не знаете ответ на вопрос, отвечайте так! «Я из такого -то колхоза и называй свою местность. До революции мой дед был дехканином и вкалывал на Бая. Он был безграмотным, а при Советской власти мы стали колхозниками, отец стал трактористом, я закончил семь классов, и мы в колхозе строим коммунизм!»

– Всё, что я сказал выучите на память! – все это продиктовал им под запись ещё раз. На следующий день утром все вымытые побритые в парадной форме одежде со всеми значками и регалиями сидели в Лен комнате, готовые постоять за себя на последнем экзамене. Проверяющий из группы войск полковник Сёмушкин, красивый и контактный человек легкой походкой зашёл в Лен комнату, я ему доложил о готовности группы, он звонким, почти мальчишеским голосом поздоровался с личным составом, который ему ответил так громогласно, что чуть стекла не повылетали, а далее, как положено, он непринужденно стал задавать вопросы. Увидев лес рук на каждый вопрос, он начал вызывать всех без разбору. Солдаты отвечали очень хорошо, но надо ж, очередь дошла до моего Зухашева, который постоянно выше всех тянул руку и даже привставал. Полковник, обратился к нему:

– Вот вы, товарищ рядовой, тянете руку выше всех, по-видимому отлично знаете материал! – вопрос был задан довольно сложный и я опасался, что Заухашев сейчас поплывет. Заухашев встал и громким голосом выпалил заученное, написанное ему мной предложения. Полковник задумался и сказал:

– Ну вы не совсем по теме. Все, что вы сказали верно, но не по теме! – кровь прилила к лицу Заухашева, он пальцем показал на полковника, глухим и бесстрашным голосом произнес:

– «Ти, что против Советской власти? – полковник побледнел, он по-видимому никогда в своей жизни ни ощущал такого отпора, но совладав собою, он бесстрастным голосом ответил Заухашеву:

– Вы не волнуйтесь, я же не сказал, что вы ответили неправильно, я вам ставлю отличную оценку, садитесь! – гордо и медленно Заухашев, оглядывая всех победоносным взглядом сел и на каждый вопрос опять тянул руку. Остальные пятеро отвечали примерно также, как и он и все получили оценку отлично. В результате проверочного занятия рота по политической подготовке получила отличную оценку. На следующий день вечером в Доме офицеров были подведены итоги проверки, на которых особо была отмечена вторая рота танкового полка, которой командовал командир роты Комаров Вадим. По выходу из Дома офицеров меня подозвал к себе командир батальона и рядом, стоявший с ним командир полка. Командир полка взял меня за плечо и сказал:

– Ты, Борис, не обижайся, все мы прекрасно знаем чья заслуга в оценке твоей роты, командир роты есть командир роты, а командир взвода есть всегда командир взвода. Продолжай в том же духе и из тебя будет вскоре хороший командир роты! – я особо не переживал, я был доволен результатами своего труда и знал, что теперь в мою кухню ни один доброжелатель не влезет со своими советами, я могу теперь твердо сказать каждому, что я и сам с усами, чему есть подтверждение в приказе командующего группой войск.

За отличную сдачу ротой проверки роте вручили переходящий дивизионный вымпел, тогда ещё не было такого названия, как отличная рота или взвод, а просто говорили подразделение сдало проверку на отлично. Кроме вымпела, наиболее отличившимся сержантам и солдатам было предоставлено двенадцать отпусков с выездом на родину и множество других поощрений. Мне тоже вручили наручные часы с вензелем самого командующего группы войск.

Подошло время демобилизации старослужащих солдат. Прибыло молодое пополнение две трети, которого тотчас же отправили в учебный батальон дивизии обучаться на механиков водителей, командиров танков и наводчиков, а с учебного батальона получили уже готовых обученных командиров танков, механиков водителей и наводчиков, заряжающих готовили у себя в роте. В наш городок из Москвы приехал какой-то знаменитый ансамбль песни и пляски и целую неделю, выступая в Доме офицеров поочередно давал концерты для всего личного состава, находящихся здесь в полку. После просмотра концерта в выходной день, мы привели личный состав в расположение полка и дали время всем перекурить. Наша ротная курилка была самая большая и над ней был большой навес и там можно было курить в непогоду, сидя на удобных лавках. В этот раз все офицеры во главе с комбатом уселись там на перекур, тут же были сержанты и солдаты, которые внимательно прислушивались к разговору комбата с нами. Большинство из нас, посмотрев и прослушав этот концерт были восхищены, как песнями, так и плясками. Было видно, что выступают профессионалы. Комбат видно разбирался в искусстве и на высказывание каждого давал свои замечания, которые говорили о его эрудиции, его кругозоре и знаниях, а в заключении неожиданно для нас, он как бы, не обращаясь к нам, а к кому-то сказал:

– Все понимают, что артисты, чтобы они красиво пели особенно в хоре музыкантов, чтоб красиво играли в оркестре, танцоры, которые танцуют на сцене, всем им надо большое время и отличных руководителей, которые сами делают того, что хотят увидеть от обучаемых! – и как бы, задавая кому-то вопрос произнес:

– Песни и пляски, это красиво и хорошо, но почему же некоторые думают, что обучить людей военному делу легче, чем научить танцора танцевать, а ведь умению воевать, куда нужнее людям, чем те же пляски и те же песни. Не обученный военному делу человек во всех странах называется двумя словами пушечное мясо! – я долго думал над словами комбата и не мог понять, на кого были направлены его мысли и его слова. Только потом через несколько лет, я понял, о чем он говорил, когда, благодаря волюнтаризму Хрущёва из рядов Армии были уволены сотни тысяч офицеров, фронтовиков, имеющих богатый фронтовой опыт. А сейчас, все это только начиналось. Армия сокращалась на семьсот сорок тысяч и, как мы поняли это сокращение проводилось за счет опытнейшего офицерского состава. Только потом по истечении нескольких лет, когда было проведено еще одно сокращение Армии на миллион двести тысяч человек, мы офицеры поняли, как нарушилась в Армии связь времен. Ведь раньше основной костяк командного состава во всех его звеньях составляли опытные профессионалы фронтовики, имеющие за спиной огромный опыт боевых действий и умение руководить подчиненными в любых условиях, а их не стало. Молодежь, которая прибыла ещё при фронтовиках получила от них довольно весомый и ценный опыт, но того влияния, какое было раньше, уже никто не испытывает, а введенное извращённое соцсоревнование начало извращать саму основу боевой подготовки войск. Однако Армия всё же оставалась живучим механизмом с присущей ей верностью традициям и устоям.

ЧАСТЬ 8

ТАГИЛЬСКИЙ ТАНКОВЫЙ ЗАВОД

В дивизии заговорили о перевооружении. С мотострелковых полков на заводе промышленности были отправлены группы приемщиков для получения колёсных и гусеничных бронетранспортеров. Артиллерийские и зенитные полки также ожидали со дня на день прибытия новой техники. В нашем полку все ожидали, когда же мы поедем за техникой. Команду дали неожиданно, и каждую неделю группа приемщиков отправлялась в Тагил за новыми танками. Где-то через месяц, как уехали наши приемщики, меня вызвал командир полка и сказал:

– Нам ещё получать пять эшелонов танков потому, что в каждом эшелоне грузят по шестнадцать единиц. Начальником каждого эшелона должен быть старший офицер, командир подразделения, а у нас уже все командиры уехали на очередной эшелон, я вынужден назначить инженера полка майора Сторчак, ты его прекрасно знаешь, он не командир. Поэтому с ним поедешь ты. И все вопросы службы в эшелонах и по приемке танков, я возлагаю на тебя. С собой бери двух командиров взводов, одного командира танка и семнадцать механиков водителей. Выезд после завтра. До Бреста в эшелоне, а с Бреста до Тагила самолетом! – я скомплектовал команду, выписал документы, путевые деньги и аттестат. Пообщался с майором Сторчак и своевременно убыли в Брест. В Бресте через коменданта нам организовали по-быстрому билеты на самолет до Тагила, и мы на второй день утром приземлились на небольшом аэродроме города Тагил. Оттуда на автобусе добрались до городской комендатуры, встали у него на учет и спросили у коменданта:

– Подскажите, как добраться до танкового завода? – он нам сказал:

– Едьте по этой улице, через три километра увидите танк, покрашенный золотином и большие ворота, сверху которых будет написано «Урал вагон завод». Справа от ворот будет проходная, зайдете туда и предъявите свои предписания, дальше вам скажут, что делать! – мы сели в очередной рейсовый автобус и стали у кондукторши спрашивать и просить её, чтобы она нас высадила у танкового завода. Но кондукторша, глядя на нас умильными глазами, улыбаясь сказала:

– У нас танкового завода на этой улице нет! – мы стали спрашивать людей, едущих в автобусе, но они нам отвечали также, как кондуктор:

– Нет здесь танкового завода! – остановка перед танком, который стоял у ворот Урал вагон завода была в ста метрах от него, и мы танк не видели, а увидели его только когда проезжали мимо и проехали до очередной остановки примерно с километр. Вернулись к танку, зашли на проходную, подали свои предписания, но почему – то тётки, повертев эти предписания, в которых было написано Тагильский танковый завод, похихикали и вернули их нам, заявив:

– Ребята, здесь танкового завода никакого нет! – вспомнив коменданта грубым и не ласковым словом, мы сели в обратный автобус и поехали в комендатуру, зашли к коменданту и спросили его:

– Ты что издеваешься над нами?

– А в чём дело? – спросил комендант.

– Так на проходной сказали, что там танкового завода нет, и посоветовали обратиться к вам!

– А где ваши предписания?

– Так вот они! – я подал ему наши предписания, он внимательно посмотрел их, стукнул ладонью себя по лбу и сказал:

– Вышла промашка, у вас в части написали танковый завод, а когда вы здесь регистрировались, наш офицер должен был вам выдать другие предписания, которые значатся не танковый завод, а войсковая часть! – нам быстро переоформили предписание, предупредили нас, что они действуют только на территории завода. Получив предписание мы поехали туда. Зашли на проходную, предъявили предписание. Улыбающиеся контролерши заявили нам:

– Вот теперь все в порядке! – мы зашли на территорию завода. Для нашего сопровождения дежурная по проходной вызвала начальника сдаточного цеха. На автокаре подъехал высокий статный мужчина. Увидев нас, он подошёл, представился:

– Я, начальник сдаточного цеха, фамилия моя Куприянов, звать Иван Григорьевич! Сейчас я вас отведу в гостиницу потом в столовую, а потом пойдем в цех. – гостиница была в большом краснокирпичном здании на втором и третьем этаже. На втором этаже были комнаты для офицеров по два человека в комнате. На третьем этаже были комнаты для солдат и сержантов по шесть человек в комнате. В офицерских комнатах стоял стол, два стула две кровати, две тумбочки, все чисто и аккуратно заправлено, на полу и на стене были самотканые коврики. В солдатских комнатах было все также только отличалось тем, что там стояло по два стола. Определившись в гостинице, мы пошли в хозчасть завода, сдали свои продовольственные аттестаты, встав на довольствие в заводской столовой. Приближался ужин, и Куприянов повел нас в заводскую столовую. Это было огромное двухэтажное кирпичное здание. Залы на первом и втором этажа были длиной более ста метров и шириной метров пятьдесят. В залах была сверкающая кафелем чистота, все столы были застелены белоснежными скатертями, на столах стояли специи, а люди у турникетов выбирали себе понравившиеся блюда, ставили их на поднос и несли к столу. Стоимость ужина была смешная, несмотря на то, что мы все отменно наелись, этот ужин стоил тот раз 25—27 копеек, что было в два раза дешевле чем в любой рабочей столовой, это при том, что всё было сготовлено чисто, красиво и вкусно. Нам не приходилось платить, так-как мы туда сдали свои продовольственные аттестаты. После ужина из-за смены временного полиса, нас всех потянуло на сон, и мы благополучно убыли в гостиницу, и, не испытывая прегрешений улеглись спать. Ночью, примерно пол четвертого, где-то в низу под гостиницей раздался неимоверный грохот, три взрыва последовали друг за другом так, что гостиницу сотрясало. Не поняв в чем дело, мы вскочили обеспокоенные не случилось ли, где-либо какой-то аварии. Вышли в коридор, дежурная спокойно сидела за своим столом и что-то читала. Раздалось ещё три сотрясающих взрыва, дежурная спокойно посмотрела на нас, а мы удивленно смотрели на неё, она заулыбалась и сказала:

– Здесь под низом цех окончательной проверки стволов танковых орудий и перед постановкой на танк их проверяют гидр выстрелами так, что не беспокойтесь, у нас это происходит каждый день и каждую ночь. В последствии мы привыкли и не обращали внимание на эти регулярные ночные подземные стрельбы. Утром, позавтракав нас у столовой встретил Куприянов и повел в свой сдаточный цех. Это здание возвышалось над другими корпусами завода, которые были заглубленные в землю. Больше половины территории завода была устлана броневыми плитами в большинстве своем 45 мм. Я спросил Куприянова:

– А зачем такая роскошь? – он заулыбался и сказал:

– Это, когда наш завод осенью сорок первого года прибыл сюда, здесь были лужи и болото, которое подпитывалось непрекращающимися дождями. Прибывший сюда К.Е Ворошилов приказал уложить на землю броневые листы, приварить к ним станки, из штатных танковых брезентов сделать навесы и прямо здесь под открытым небом делать танки. Цеха давно переселились в здание, а плиты остались, и по ним хорошо отгонять на погрузку танки и пригонять танки, прибывшие с испытательного полигона. Пройдя по этому маршруту после испытаний, танки на нём теряют более шестидесяти процентов налипшей на них грязи, которую затем грузят на самосвалы и увозят опять на полигон! – мы зашли в цех. Цех по размеру соответствовал зданию, метров восемьдесят в длину и метров сорок в ширину. В этом громадном цеху в правом заднем углу одиноко стоял один танк, у задней стенки находилась эстакада танковой мойки, которая по-видимому отгораживалась толстой стеклянной гофрированной стенкой, которая опускалась сверху в низ, а над мойкой виднелся огромный вентилятор. С левой стороны цеха была отгорожена покрасочная, которая входной дверью стояла к мойке, а второй выходной дверью в цех. Я спросил Куприянова:

– А где же наши танки?

– Не спеши, Борис! – сказал Куприянов.

– Твои танки уже готовы, но они сейчас проходят испытания на заводском танкодроме, как пройдут их, так появятся здесь, мы их помоем, покрасим и ты начнешь приёмку!

– А как найти вашего главного военпреда?

– А зачем он тебе? – спросил Куприянов.

– У меня письмо моего командира полка ему, они воевали вместе!

– Хорошо я тебя сведу к нему, а личный состав отправь в гостиницу, делать пока здесь нечего! – я отправил людей, с ними ушел майор Сторчак и командиры взводов. Меня же Куприянов повел в заводоуправление. На втором этаже заводоуправления был кабинет главного военпреда, на его двери была стеклянная табличка и золотыми буквами написано «Полковник Антипенко». Куприянов постучал в дверь, мы зашли, я представился, вынул конверт и передал его полковнику со словами:

– Это Вам от Николая Ивановича Лапыгина весточка, а это Вам презент! – и передал ему сверточек. По-моему, в сверточке был какой-то французский коньяк, который у меня чуть не отобрали в таможне, но я исхитрился и заверил начальника таможни, что везу лекарство для своей матери, и он сжалился надо мной. Полковник усадил нас, прочитал письмо и сказал:

– Николай Иванович просит меня определить тебя на курсы по эксплуатации и ремонту стабилизаторов вооружения. У меня тут такие курсы есть, на них мы готовим рабочих для себя, которые устанавливают и регулируют стабилизаторы, но у тебя всего полторы недели, так что постарайся за это время ухватить все то, что дают преподаватели за целый месяц. Это тебе сгодится надолго! – я поблагодарил его и сказал

– Я готов хоть сейчас! – он ещё долго, расспрашивая меня о Николае Ивановиче, рассказывал о нем, убеждая меня какой это замечательный человек. Но меня убеждать в этом было не надо. Об этом я знал сам прекрасно. Занятия мне на курсах он назначил с понедельника и рассказал, где они проводятся и попросил Куприянова сводить меня туда. На следующий день к десяти часам, мы пришли к сдаточному цеху, перед цехом стояла целая колонна танков, окрашенных только рыжим суриком и по самые верхние люки заляпанных грязью. Зашли в цех, там стояло уже штук пятнадцать отмытых до блеска красных от сурика танков, мойка работала непрерывно, на неё своим ходом заходил танк, все люки закрывались. Стеклянная стенка опускалась, включалось табло «Осторожно кипяток» и минуты три-четыре на мойке, что-то визжало и грохотало, затем внезапно все это смолкало, выключалось табло, стеклянная стенка подымалась, только наверху гудел огромный вентилятор, высасывая пар, который шёл от всего корпуса танка и танк на глазах высыхал, затем танк опускался, в него садился механик, и своим ходом танк сходил с мойки и разворачивался на 90 градусов влево. Рабочие разбивали на нем гусеницы, подцепляли к его крюкам троса лебёдки и по рельсам лебёдкой затаскивали его в покрасочную, открыв на нём все люки и трансмиссию. После чего все удалялись из покрасочной, с металлическим скрежетом закрывались металлические двери и загоралось большое красное табло «Осторожно высокое напряжение». Что-то там в покрасочной, как большой трансформатор гудело, а где-то за стеной слышен был гул мощных компрессоров. Танк находился в покрасочной самое большое минут 10, после чего выключалось табло, вверх подымались двери и загорались на входе и выходе две надписи: «Не входить проветривание» и включались вентиляторы, которые минуты три прогоняли воздух через покрасочную. Затем танк опять лебёдками за задние крюки накатывали на гусеницы, соединяли их и через покрасочную вытягивали его лебёдками в цех. В цеху троса снимали, механики заводили танк и ставили его на место в цеху куда показывал поставить Куприянов. Всё это происходило на наших глазах. Как танк за несколько минут вымывался на мойке нам было понятно, механизация и кипящая вода с каким -то раствором делали свое дело безукоризненно, а вот, как красится танк в покрасочной, в которой нет людей, и только на потолке, стенах её расположены большие краскопульты с раструбами и без. Заинтересовавшись этим у мастера с покрасочной, мы стали спрашивать, как это так получается, что краски разного цвета ложатся на свои места, не перекрывая друг друга, не закрашивают провода, резину и другие изделия. Мастер, улыбаясь довольный, что все интересуются его детищем, говорил нам:

– Ребята, это секрет фирмы! Там, когда закрываются двери покрасочной вступают в работу пульверизаторы в электрических полях. Это придумали наши инженеры и такое есть только на нашем заводе! – а танк с покрасочной выходил, как новая копейка, блистая свежей краской, а четыре женщины с баночками краски на груди и маленькими кисточками осматривали танк снизу до верху, снаружи и внутри, и кое где тыкали кисточкой, только у двоих была зелёная краска, а ещё у двоих голубая, черная, белая и жёлтая. На все про все у них уходило минут пятнадцать, к этому времени из покрасочной уже появлялся следующий танк, и они принимались его подправлять. Дав нам насмотреться на работу мойки покрасочной Куприянов сказал:

– Находите свои танки! – и протянул мне отпечатанный лист, где были набиты заводские номера танков, выбитые на лобовом броневом листе чуть ниже грязевой доски и на маленькой площадке непокрытой краской, а покрытые солидолом. Я, дав каждому механику водителю номер танка сказал им:

– Идите ищите, и как найдете, становитесь на башню и подымайте руку! – минут через тридцать механики стояли на башне с поднятыми руками, а их танки оказались разбросанными по всему цеху. Я спросил Куприянова:

– Иван Егорович, а, как же мне их в колонну выставить?

– А это не твоя забота, Боря! Сейчас всё сделаем! Алексей! – заорал он.

– Иду! – послышался голос. Появился парень рост около двух метров и сажень в плечах, на шее у него висело два коротких танковых троса, каждый по семьдесят килограмм. Куприянов сказал ему:

– Вон видишь люди на башнях стоят? Эти танки выстроить в колонну на выход! – и тут же опять закричал, глядя на верх:

– Машенька! – из кабинки кран-балки, который по рельсам ходил над всем цехом, тоненьким детским голосом ответила Машенька:

– Дядь Вань, слушаю вас! – и подкатила балку с кабинкой прямо над нами и Иван Егорович сказал ей то же, что говорил Алёшке. Машенька была небольшого росточка, а на десятиметровой высоте в этой кабинке, она вообще казалась маленькой куколкой и её детский голосок усиленным громкоговорящей связи, казался детским и наивным, однако свое дело вместе с Алёшкой, они делали виртуозно. В цеху было только четыре пустых места для танков, эти места Куприянов называл технологическими. Не успели мы оглянуться, как над нами проскрежетала балка, а Алёшка стоял на первом танке у выхода, быстро надев троса на танковые крюки и уцепил их на крюк кран-балки. Машенька подняла эту тридцати шести тонную махину, как кутёнка и понесла его, опустив на технологическое место. Тут же они уцепили самый далеко стоящий танк, подняли его, перенесли теперь на пустое место у входа и таким образом через тридцать минут все мои танки стояли друг за другом двумя колоннами на выход. Куприянов спросил меня:

– Ну что доволен?

– Конечно доволен! Приятно смотреть, как профессионально работают у вас люди!

– Ничего, побудешь эти полторы недельки увидишь, как у нас работают! А сейчас давай сделаем так, все равно твоим людям делать пока нечего поэтому отдай мне их в распоряжение, а сам иди на занятия, уже пора тебе! – за старшего я оставил Витю Юркова, а сам пошёл на занятия. Перед входом в помещение в котором проводились занятия толпилось семь человек, все курили. Я подошёл поздоровался, они доброжелательно откликнулись и спросили:

– Вы, что на заводе будете работать? – я ответил:

– Нет! Я танки принимаю и решил подучиться! – оказывается, они занимались целую неделю, но себя я среди них не чувствовал обделенным потому, что в училище я с большим интересом изучил новый танковый стабилизатор и хорошо его знал. Прогудел звонок, мы зашли в класс, пришёл проводить занятия полковник танкист, на вид строгий и чопорный, но как преподаватель, он был никакой, он много знал, на доске в подкрепление своих слов, он писал формулы, за которыми терялся весь смысл его обучения. На перерыве ребята крутили головами и заявляли:

– Ничего не поняли! – после двух часов пришёл старший лейтенант, он зашёл в класс с улыбкой до ушей, поздоровался с нами задорным голосом, ещё не закрылась дверь, а он уже рассказывал горячий анекдот, непосредственно относящийся ко всем нам и как раз о формулах, которые нам преподнес предыдущий преподаватель. Материал, который излагал он был очень сложный, речь шла об устройстве гидроблоков и их работе. Его знания и виртуозная манера преподавать акцентировала внимание обучаемых так, что самые сложные вещи и процессы, которые для наглядности он вычерчивал на доске, прорисовывая к началу или концу лектора маленького дурашливого чертика и не рассмеяться было невозможно, зато понятно становилось даже самым заторможенным. Эксплуатационные регулировки нам давала Елена Фадеевна заводской инженер из башенного цеха. Она знала свой материал, как отче наш и вбивала его в наши головы, как хороший плотник гвозди в древесину всю необходимую цифирь, которая, как правило забывается, но после её вколачивания эта цифирь осталась в моей голове до настоящего времени. Занятия на этих курсах мне на многое открыло глаза и позволило потом на службе пользоваться этими знаниями на много лучше, чем другие мои товарищи. На заводе я встретил сослуживца по училищу, когда я служил ещё в батальоне обеспечения учебного процесса. Это был механик водитель из нашей роты Галямов Володя, он занимался штангой и в училище выполнил первый спортивный разряд. Мы очень тепло встретились, обрадовались друг другу, и он рассказал мне, что здесь ещё есть два человека с нашего бывшего батальона, это Мусатов Рахим и Козленко Виктор. На следующий день после окончания работы, мы встретились у проходной, долго сидели в курилке, вспоминая нашу жизнь и службу в училище. Узнав, когда мне уезжать они, не сговариваясь тут же предложили в воскресенье встретиться у Галимова, так-как у него одного есть квартира, остальные живут пока в общежитии. В воскресенье навстречу собралось шесть человек, ещё трое были с тридцать первой танковой дивизии, которая дислоцировалась в Хмельницком и все трое помнили меня из-за моих побед. Мы очень хорошо провели время без конца вспоминали своих командиров, начальников, сослуживцев, забавные смешные случаи и чувствовалось, что отслужившие ребята с ностальгией вспоминают свою службу, а ведь служили они целых три года, и никогда служба не была легкой. И полюбившаяся им танковая профессия продолжилась здесь в Тагиле на танковом заводе, куда они приехали все из Уфы. Они рассказывали мне, что их работа здесь на заводе почти ничем не отличается от того чем они занимались на службе в Армии. Здесь только легче тем, что работа твоя нормирована, хочешь заработать, работай лучше и больше, а все остальное также. Опаздывать на работу нельзя, бездельничать накладно, а когда на хорошем счету, то впереди светит квартира, но, а с квартирой и семейная жизнь. Если там в училище, общаясь друг с другом наши разговоры были наивными, то сейчас они стали серьёзными, как и положено у повзрослевших занятым делом людей, умеющих делать своё дело и формировать свою жизнь. Несмотря на то, что мы просидели почти до утра, все ребята провели меня до проходной и, узнав, когда я гружусь в эшелон, обещались проводить меня. Через неделю Куприянов встретил меня идущего на занятия сказал:

– Борис, после обеда прийди в цех, будем комплектовать машину запасным имуществом и принадлежностями, а кроме этого комплектовать батальонный эксплуатационный комплект (так называемый НЭК). – прибыв с обеда, застал свой личный состав на танках, и Куприянов повел нас в помещение, где рядами скомплектованные помашинно в ящиках лежали танковые ЗИПы.

– Борис, всё это надо забрать, вынуть из ящиков, загрузить на положенные места в танках, а ящики принести и сложить на те же места. В каждом комплекте ЗИПа по 1640 наименований. В каждом ящике имеется ведомость вложения и инструкция, куда, что и как положить, но перед тем, как это сделать, я предлагаю вам сначала посмотреть, как работают наши укладчицы, после чего один ЗИП разложить и по ведомостям проверить все ли есть в наличие! – повел нас в упаковочную, где восемь женщин сидели на стульях перед ними на низких стеллажах стояли зиповские ящики, а за ящиками, как соты в ульях виднелось множество больших и маленьких выдвигающихся ящиков, наполненных деталями, детальками, и инструментом и принадлежностями. Эти женщины, как фокусники выхватывали правой рукой из этих ящичков предметы, а левой рукой хватали со стола пергаментную бумагу, виртуозно, как конфетку большую или малую обворачивали в эту бумагу и тут же завязывали её крест-накрест шёлковой нитью и, не глядя привычным движением руки ложили в ящик на предназначенное для неё место. При всём при этом, женщины разговаривали друг с другом на совершенно отвлеченные темы, а мы, как зрители в цирке смотрели на всё это и не понимали, как можно не ошибиться в этой массе наименований так быстро всё брать, на лету заворачивать, завязывать и, не глядя класть на предназначенное место в соответствующий ящик, ящиков было аж четыре штуки! Куприянов спросил: