Текст книги "Клоны Инферно. А до потопа оставалось всего 750 лет…"

***

Однажды, когда он был ещё совсем юным, к нему в стойбище пришёл какой-то странный старец в чёрном халате со звёздами на поверхности и длинном фиолетовом колпаке.

У старца было смуглое узкоглазое лицо и белая борода до колен.

«Я великий Мерлин, – заявил он юному пахану, – я веду свой род от самых древних волшебников Солнечной системы. Триста миллионов лет назад наша раса оберегала этот мир от злых сил Космоса, пока наше место не заняли по воле Всевышнего эльфы-строители. Я долго блуждал по разным вселенным, спустя сотни миллионов лет вернулся сюда и наблюдал за могущественными лемурийцами, затем за атлантами. Я уходил и спустя сотни тысяч лет возвращался в этот мир, который полюбил. Я видел ужасную гибель разных цивилизаций и рас, переживал, когда льды сковали мир, вымораживая всё живое вокруг себя. Я жил также и в той цивилизации, что породила вас, прежде чем с позором окончить свой путь на чужбине. Ваши создатели когда-то бежали от гнева звезды Ра, которую они попытались поставить себе на службу и получили по заслугам, потеряв не только то, что создали за сотни тысяч лет упорного труда, но и собственный мир. А теперь я пришёл к тебе, мудрый командор, потому что помню тебя по твоей прошлой жизни в светлом царстве друидов. Ты был тогда хорошим, старательным учеником. А потом и справедливым правителем своего клана. Мне надо кое-что рассказать тебе».

Старец заворожил молодого киммера, и, хотя многие его слова остались непонятными, Кимвал просидел, слушая странного и загадочного гостя, несколько суток подряд. А потом старец отошёл от шатра Кимвала на пару десятков шагов и… растворился в утреннем тумане, словно и вовсе не приходил. Но именно от него Кимвал узнал о тайнах древних народов, в том числе и о хранителях святынь далёких предков киммеров и других народов Запределья.

***

Освещённые лучами заходящего солнца, одетые лишь в коротенькие юбочки великаны, играя потрясающей мускулатурой совершеннейших тел, молча наблюдали за проходившими мимо людьми. Кимвал знал, что сами они не нападут, ибо их миссия – охранять вход в святую пещеру, дабы никто не смог проникнуть в священный тайник.

Усталые и угрюмые, охотники за унёсшим Кимарана орлом возвратились в сытую долину к своим товарищам и семьям. Весь лагерь облегчённо вздохнул, потому что все уже собирались отправляться на поиски пахана и его бойцов. Ульрика опечалилась ещё больше. «Мой мальчик пропал, мне теперь незачем покидать долину, лучше я растворюсь в зелёном тумане», – твердила она в то время, когда все остальные готовили погребальное всесожжение и собирали вещи для выступления в поход. Одар и Кимвал успокаивали Ульрику как могли.

– Мы обыскали всё, что было в наших силах, но это не значит, что мальчика нет в живых: земля большая, а дорог у орла не счесть. Кто знает, может, он выпустил Кимарана из когтей, а тот упал в мелкое озеро или на пышную листву дерева? Или орёл опустил мальчишку в гнездо и улетел за новой добычей, а наш сын выбрался из гнезда и убежал. Может, он встретил по пути людей и теперь живёт у них, – рассуждал Одар.

Ему было легче придумывать успокоительные речи: он ведь отлично знал, что ребёнок не от него.

И только пахан, сжав в кулак своё сердце, говорил сурово и резко:

– Что ты несёшь, Одар? Не слушай его, Ульрика! Ребёнок не вернется в долину, как бы нам этого ни хотелось. Мы совершим поминальный обряд, а на рассвете уйдём отсюда. Теперь это место будет напоминать о горькой участи, постигшей твоего сына. Чем быстрее мы покинем Сытую долину и чем дальше от нее уберёмся, тем легче тебе и мне будет пережить это горе.

Ульрика не отвечала. Она забилась в шатёр Одара и проплакала всю ночь. Всесожжение, на алтарь которого заклали белошерстого ягнёнка, прошло без Ульрики. Роль жреца взял на себя сам Кимвал. Большинство воинов не знали, что он является отцом ребёнка, и восприняли его инициативу как должное.

Глава пятая. Серые карлики

Утром длинный караван молодых киммеров с их новыми семьями выступил в поход. Шли проторённым маршрутом, в обход отвесных стен и крутых подъёмов: женщин и детей через высокие перевалы не потащишь, а лошади через них просто не пройдут. Из-за того и предстоял им долгий и опасный путь.

Кроме волков, гиен, шакалов, барсов, саблезубых тигров и пещерных львов с медведями в горах водились твари пострашнее четвероногих хищников: многоглавые гидры, какие-то бесформенные зловонные массы, поглатывающую жертву, как бы обворачиваясь вокруг неё, гигантские цветы-убийцы, питающиеся полуразложившейся плотью, полчища жутких термитов величиною с палец, спастись от которых можно было только водой или огнём, крупные летучие мыши, присасывающиеся к сонной артерии спящего человека или лошади. И ещё какие-то непонятного вида чудовища, способные целиком проглотить коня – даже гигантские ящеры и пауки-вампиры со всем этим дьявольским сонмищем не могли сравниться по опасности, представляемой для людей и их животных. Пауки не имели привычки рыскать в поисках добычи по горам, предпочитая поджидать её в засаде. Твари, ведущие бродячий образ жизни, угрожали каравану Кимвала куда серьёзней, чем пауки-гиганты.

Но самую большую опасность в примыкающих к Сытой долине горах представляли вовсе не хищные животные. Злобные карлики, горбатые, серолицые, жилистые и сильные, свирепые точно демоны – вот кто в тишине ущелий и горных перевалов по-настоящему беспокоил пахана киммеров, отвечающего теперь за жизнь многих сотен женщин и детей. До конца своих дней на Земле Кимвал считал, что это они колдовскими действами вызвали страшный каменный обвал на самом выходе из последнего ущелья, когда молодые киммеры с женами и детьми уже готовились облегченно вздохнуть, думая, что главные трудности они преодолели.

Больше трёхсот человек, включая женщин и детей, оказались тогда заживо погребёнными под толстым слоем скальных пород. Все яростные попытки раскидать эту жуткую кучу к успеху не привели. И вновь пришлось проводить обряд всесожжения, поминая погибших и прощаясь с их душами. Напрасно Кимвал кричал в сторону гор, потрясая мечом: «Где вы прячетесь, подлые трусы?! Выходите же из камней, выползайте из щелей – сразимся, как подобает воинам!». Даже мерзкого хохота карликов он не услышал в ответ.

…Ещё за несколько дней до подхода к злополучному ущелью серые карлики (так их воины Кимвала и прозвали) устроили засаду каравану на одном из высоких, тяжело преодолимых перевалов. Слава Крону, что эти злобные исчадья недр не имели луков со стрелами и щитов. Иначе бы тогда немногие из каравана возвратились в степи

…Карликов напало много, тысяч семь, возможно больше. Рост наиболее высокого из них едва дотягивал до подбородка самой маленькой и хрупкой женщины отряда воинов Кимвала с семьями.

Пропорции их грязно-серых тел, по-видимому густо вымазанных известью, отличались неестественной для человека нескладностью, как будто разум, сотворивший серых карликов, намеренно старался сделать их безобразными донельзя. И абсолютно гладкие, посыпанные обыкновенно пеплом черепа их своими формами напоминали больше перевернутые кверху дном горшки, чем человеческие головы. Изгибы же конечностей, движения их отвратительных и сильных тел свидетельствовали об одном: эти твари не принадлежали человеческому роду.

Набрасываясь из засады на ненавистных им людей, они демонстративно не стремились взять их в плен, хотя периодически кого-нибудь из раненых киммеров неведомо куда утаскивали. Кимвал так и не понял, для чего им пленники, съедают ли они их или просто убивают. Но то, что эти явно ненавидящие солнце обитатели пещер усматривали в людях исключительно врагов, в глаза бросалось сразу же при самой «мирной» встрече с ними. Договориться с карликами людям можно было так же, как и лягушке со змеей, волку с зайцем, лебедю с охотником.

В тот вечер карлики дрались с особой лютостью, как будто чуя, что добыча ускользает, намереваясь навсегда покинуть их владения. И численное превосходство карликов, нечеловеческая вёрткость, демоническая ярость – давали им все шансы наконец-то одолеть смертельно ненавистных чужаков. Однако ум проклятых карликов работал много хуже, чем их тела и руки. Как будто напрочь позабыв о луках, поражающих на расстоянии, уродцы слишком рано ринулись в атаку большим скоплением, вздымая высоко над головами тяжёлые дубины и необычной формы топоры. И, прежде чем они достигли дистанции, с которой топоры их становились для людей предельно опасными, на карликов обрушились безжалостные стрелы.

Живя на всём готовом в уютной сказочной долине, со скуки воины Кимвала выучили и жён своих стрелять из луков. Понятно, что натянутые женскими руками тетивы пускали стрелы с меньшей скоростью, чем это получалось у мужчин. Но меткость женщины киммеров натренировали вполне достойную бойца.

Почти три тысячи стрел одним залпом – это страшная сила. Пронзённые, извивающиеся от боли, отвратительно тонко орущие создания мрака покатились перед невредимыми собратьями. Когда топоры карликов загремели о щиты и шлемы людей, численное превосходство хозяев гор почти сошло на нет, если, конечно, иметь в виду, что женщины готовы были сражаться мечами и копьями наравне с мужьями. Кимвал буквально осатанел. Как вепрь носился он верхом среди врагов, и длинный блестящий меч его сваливался им на головы, словно живая сущность, преданная своему хозяину от нижнего края рукояти до кончика острия. И тёмно-коричневая кровь с примесью ядовито-жёлтого вещества, злобно шипя, закипала на лезвии…

***

…Этот меч Кимвалу подарил старик, тогда в шатре Кимвала назвавший себя Мерлином. Никакой другой клинок, сработанный лучшими из лучших мастеров, не мог и близко сравниться с ним по остроте и прочности. При этом необычайно лёгкий клинок был выкован как будто специально для руки Кимвала, ибо только в ней он становился послушным и удобным. На карликов же меч воздействовал, как уж на лягушек. Едва их ромбовидные глаза цепляли взглядом этот меч, как непонятное оцепенение охватывало монстров. Пускай всего на две, на три секунды, но этого Кимвалу вполне хватало, чтобы напрочь смахнуть горшкообразную башку с увенчанного похожим на мясистый гребень горбом туловища…

Враги слишком поздно поняли, в какое положение попали. Когда, наконец, они сообразили, что из охотников превратились в дичь, их уже почти не осталось в живых.

– Уничтожьте всех! Не дайте им убраться восвояси! – надрывно кричал Кимвал, замечая среди павших красивых юнцов и даже детишек.

Но три-четыре десятка тварей всё-таки ушли, кувыркаясь колесом и дёргаясь из стороны в сторону.

Понять, куда они спрятались, так никому и не удалось: настолько быстро серые карлики, побросав оружие, взлетели на верхний ярус склона и пропали из виду. Отдельные ловкачи попытались догнать их, но ни с чем вернулись обратно. Всем хотелось поскорее покинуть проклятое место. Казалось, что угроза мести поверженных врагов затаилась в воздухе – в ожидании момента, когда упоённые победой люди, наконец, расслабятся. Однако Кимвал заявил: пока не будут преданы огню тела погибших, караван не пойдёт через перевал. Напрасно воины указывали на почти склонившееся к закату солнце – Кимвал был неумолим.

Пришлось погибших, как полагалось по древним правилам, готовить к погребению, потом закладывать на погребальный костёр, который предваряло обязательное всесожжение. В жертву на этот раз принесли лошадей, оставшихся без хозяев.

Всего в бою погибли четырнадцать воинов, двадцать шесть женщин и четыре подростка возрастом от восьми до двенадцати лет – три мальчика и одна девочка. Всю оставшуюся жизнь Кимвал укорял себя за то, что не смог уберечь их от смерти. Разум говорил ему: ты не виновен, никто не может всё предусмотреть, тем более в дороге. Сердце же временами, чаще по вечерам, когда пахан уединялся у очага, ныло и терзало душу.

Но это стало с ним случаться уже потом, после того, как все они достигли родных кочевий. И чужеземок с их детьми киммеры приняли без всякой ревности.

Да, после страшной битвы на перевале, где караван попал в засаду серых карликов, им предстояло пересечь ещё немало территорий, принадлежавших разным племенам, в числе которых были и враждебные киммерам. Но в тот прощальный вечер на вершине перевала горел костёр, и видно его было, наверное, издалека.

Костёр горел до самого утра, и люди просидели вокруг него всю ночь. Спать не захотели даже малыши. На пламя отовсюду слетались тучи насекомых, всяческие птицы, включая грифов с головами на сильно вытянутых шеях. Там же, где остались не погребёнными обезображенные трупы серых карликов, бродили стаями гиены, хрипло лая и визжа во время дележа добычи. А волки и койоты, не решаясь отобрать добычу у гиен, маячили на склонах гор, выражая протяжным воем сильное чувство зависти. Людям иногда казалось, что ещё немного, и вся эта рычащая и воющая мразь, преодолев свой страх перед огнём, с яростью набросится на укрывающихся за костром двуногих. В готовности сражаться снова люди крепче сжимали рукояти своих мечей.

В одну из таких минут Кимвалу в голову пришла бредовая идея – будто окружившие их сонмы хищников наслали родичи убитых карликов. Да, пахан киммеров искренне считал, что серые чудовища владели колдовством, особенно во мраке ночи на своей земле. Все испытали облегчение, когда вершины перевала коснулся первый лучик солнца. С рассветом звери почему-то стали уходить.

Согревшись кипятком, заваренным целебной травкой, киммеры более не задержались ни на минуту. И, оглянувшись на дорогу, по которой они ещё вчера с тяжёлым боем поднялись на этот перевал, все удивились: на месте битвы не осталось не только трупов, но даже крошек. Гиены всё сожрали подчистую.

Увидев, что опасность миновала, маленькие дети моментально засыпали на руках отцов. Стараясь не тревожить малышей, киммеры молча покидали это место. Минуя перевал за перевалом, пробираясь по краям ущелий и каньонов, они аккуратно обходили горные озёра, в которых под манящей свежестью водой могли скрываться монстры пострашнее гиен с волками.

В невероятном нервном напряжении переселенцы неуклонно приближались к заветным землям. За всю неделю, что прошла с момента страшного налёта серых карликов, никто другой не попытался преградить каравану дорогу. Но некоторых женщин и Кимвала не оставляло смутное предчувствие беды.

Дня за три до ужасного обвала, произошедшего на выходе из самого последнего ущелья, по которому пришлось пройти киммерам с их детьми и женами, Ульрика вдруг сказала мужу:

– Я чувствую, как по долине, которую мы вовремя покинули, распространяется туман-убийца. Однако моё сердце не щемит. А знаешь почему? Я чувствую, что Кимаран не только жив, но и здоров. И мальчик больше не вернётся в Сытую долину.

Одар не стал допытываться, почему она так думает, а только поделился услышанным с Кимвалом.

– Ульрика обладает необыкновенным даром предчувствия. И мне от слов её становится спокойнее, – ответил мудрый пахан.

Увы, ни молодой Одар, ни опытный Кимвал не придали значения другим её словам – по поводу желания зелёного тумана отомстить сбежавшей от него добычи. А мудрая не по годам Ульрика вдруг заволновалась:

– Убийца страшно рассердился, обнаружив Сытую долину покинутой людьми и их животными. Ведь это он когда-то сделал её столь привлекательной и безопасной для разных путников, чтобы заманивать в долину и выкармливать в ней жертвы для себя.

По словам Ульрики выходило, что за тысячи веков существования Зелёному Туману ещё ни разу не приходилось появляться в долине понапрасну. И, обнаружив её вдруг покинутой людьми, он принялся сперва крушить саму долину, вызывая вихри и сбрасывая с гор в долину обломки скал, потом направился вдогонку убежавшим жертвам.

– Возможно, по пути он завалил проходы и дороги, по которым мы могли бы выйти за пределы гор, пожрал животных в тех местах, чтобы лишить нас дичи. Догнать нас он, скорей всего, уже не сможет, но мерзость на пути устроит обязательно. Ведь он способен двигаться и под землей, – поведала Ульрика мужу и пахану накануне страшного обвала.

Воины не поняли, каким же образом туман способен гнаться за кем-либо, и, дабы не обидеть мудрую Ульрику, спросили, почему в тоннелях под землей туман способен преодолевать большие расстояния, а над землей – нет. Поразмышляв с минуту, женщина предположила:

– Мне кажется, туман боится ветра на открытой местности: тот его может запросто рассеять, а это для тумана равносильно смерти. Под грунтом же ему не страшно, и он свободно двигается по пещерам, кротовым норам, по проходам, которые за много лет нарыли разные животные.

Мужчины снова ничего не поняли. Но, не желая больше досаждать Кимвалу, они в беседах между собой разом перешли на совершенно другие темы.

На следующий день свершилась месть Зелёного Тумана – прервались жизни сорока бойцов, а также тридцати двух женщин и пятерых детей. Кимвал принялся было винить себя, крича в душе, что следовало бы сначала пропустить одних мужчин. Но вдруг сообразил, что это Крон его заставил оставить в караване всё как есть. Ведь страшно было представить, что случилось бы, обрушься каменные глыбы на головы одних лишь женщин и детей. Кимвал был искренне уверен в том до самой смерти, считая, что обвал тогда устроили им карлики, следившие за караваном всю дорогу исподволь…

Глава шестая. Снова дома

…Обо всём этом Кимарану рассказал отец, когда, пропавший без вести ещё ребёнком парень вдруг пешком пришёл в родное кочевье. Никто не узнал его, даже Кимвал. Отцу Кимарана в ту пору исполнилось уже шестьдесят лет. Он постарел, покрылся сединой, но мыслил ещё прекрасно и силой обладал недюжинной. И всё-таки изрядно изменившегося сына не узнал. Ибо вошёл в его шатёр плечистый юноша, заросший чёрными густыми волосами. Одет незнакомец был лишь в набедренную повязку и переброшенную через плечо подсохшую на солнце шкуру вепря. По одним лишь мышцам было видно, насколько ловок и силён пришелец.

Опасаясь за пахана, стража попыталась было взять незнакомца в кольцо, но, разбросав их всех играючи, юнец без всякого сомнения в глазах вошёл в шатёр Кимвала, сидевшего у очага в раздумьях.

– Прикажи своим людям оставить меня в покое, иначе я пришибу кого-нибудь из них! – густым громким басом воскликнул незваный гость и по-мальчишески засмеялся. – Отец Кимвал – ведь это ты, великий вождь?! Только не тверди мне, будто я родился от Одара. Я ведь тогда ещё узнал, кто мой отец на самом деле! – и, как нередко бывает после смеха, по щекам пришельца покатились слёзы.

У Кимвала закружилась голова, как будто он глотнул крепчайшего вина, однако разум принимать на веру слова столь удивительного гостя отказался. И стражники уже намеревались было ворваться вслед за наглецом, как вдруг услышали слова пахана и остановились.

– Отец? Ты говоришь, отец тебе я? – дугою изогнулись брови хана. – Да как ты смеешь ранить меня в душу священным словом? Да знаешь ли ты имя сына, о котором ты наглость говорить имеешь?! Я прикажу избить тебя плетьми, ну а потом и разорвать конями!

Слова пахана воины уже готовы были воспринять за руководство к действию, однако повелитель продолжал:

– Коль не докажешь мне, что ты и есть тот сын на самом деле!

На несколько секунд в шатре застыла тишина. Хан поднялся с подушек, шагнул навстречу гостю, посмотрел ему в глаза.

– Нет, – тихо вдруг вздохнул Кимвал, – увы, но в них я ничего не вижу. И рад бы очи сына в сих глазах узреть, но не могу… – спустя ещё секунд пятнадцать пахан в надежде оживился: – Но как, скажи тогда, тебя зовут? Твоё какое имя? Кто тебя назвал так? Кто мать твоя? И сколько лет тебе сейчас, а сколько было, когда ушёл от нас ты так надолго?

Юноша с минуту помолчал. Потом, сорвавши вдруг с плеча кабанью шкуру, швырнул её к ногам пахана.

– Ты думаешь, я просто так его убил? Что нечего мне было есть и нечем было мне от холода укрыться? – большие чёрные глаза, сверкнув из-под густых бровей, как будто опалили старого Кимвала. – Я знал: ты отречёшься от меня. И знал, что мать моя Ульрика не верит в смерть мою в когтях орла. Так вот, чтоб понял ты, что я – из рода вепря, принёс тебе я эту шкуру. Теперь ты видишь: сын твой жив. Мне было года три тогда, а ныне мне – шестнадцать. Исполнилась моя мечта – дошёл я до земли родной киммерской. Что? Ты решил перед тобой колдун? Тогда зови сюда Одара и Ульрику. Пускай они определят, кто я таков.

Ульрика в тот момент уже бежала, задыхаясь, к шатру Кимвала. Ей ничего ещё не сообщили, но она почувствовала, что явился кто-то, чьё появление она ждала всю жизнь. Когда Ульрика ворвалась в шатёр, Кимвал уже рыдал в объятиях у Кимарана.

– Мой сын родной, прости меня за всё! И прежде за мою беспечность, приведшую к тому, что тот орёл тебя похитил, за нежелание найти тебя во что бы то ни стало, что не признал тебя с порога, не верил, что мой мальчик жив и стал силён, как бык, что может он найти дорогу к нашему кочевью!

Отец по-детски всхлипывал, а сын могучей дланью гладил поседевшего пахана по волосам и ласково басил:

– Не плачь, отец, всё хорошо теперь, я с вами. И будем вместе жить до самого конца.

Увидев сына столь большого, сильного и так красиво говорившего, она едва не позабыла человеческую речь и еле удержалась на ногах.

– Я знала, я ждала, я верила, – произнесла она, внезапно ослабевшим голосом, подхваченная сильными руками сына.

Ульрика знала Кимарана лишь как вертящегося под ногами малыша.

– Ты непременно будешь ханом, сын! – воскликнул вдруг Кимвал. – Ты должен стать Великим Главарём киммеров Запределья!

Услышав это, Кимаран едва не уронил Ульрику.

– Но ведь тогда ты должен будешь объявить открыто всем киммерам, что не Одара сын я, а твой!

– Клянусь Великим Кроном, я это сделаю! – вскричал Кимвал. – И только так смогу я искупить вину перед тобой!

– К чему такие жертвы, папа, – засомневался было Кимаран, – ведь у тебя же есть другие сыновья. Они известны всем киммерам. Зачем вносить раздор меж нами?! Я не за короной шёл сюда!

– Не спорь с отцом! – глаза Кимвала снова загорёлись боевым огнём. – Паханом всей орды Киммерской будешь ты и только ты! И никого достойнее тебя сегодня нет и в обозримом будущем не должно появиться в Киммерии! Сам Крон подал нам свыше знак, послав ту птицу за тобой тогда! Да, это он послал потом тебе чудесную возможность в живых остаться и даже вырасти могучим, смелым, мудрым и умелым воином! И кто ещё прошёл такие испытания? Никто! А значит, откровенным богохульством будет поставить на престол кого-нибудь другого!

По воле мудрого Кимвала и свершилось.