Текст книги "Обрученные судьбой. Книга вторая. На переломе"

Возле продовольственных складов стояли машины. На них грузили мешки с крупами, ящики с сухими пайками, консервами.

Пузатенький капитан с быстро бегающими маленькими глазками – начальник продовольственной службы лично руководил сим процессом, дабы ни одна живая душа, кроме него самого, ничего не уперла. Дело такое – не усмотрит он, без него тороватые прапора все растащат…

В старинном здании, где располагалось управление дивизии, по всем этажам, коридорам сновали озабоченные майоры и подполковники. Они носили бумажки из одного кабинета в другой, согласовывали, снова торопились внести правки и отдать все на печать. Машинистки стучали, строчили пулеметами и все равно ничего не успевали…

– Валерий Александрович! – в кабинет командира стремительно вошел начальник штаба дивизии. – Я ничего не могу понять! Директива, та, что пришла, где два полка перебросить под Москву…

Герой Советского Союза полковник Востротин указал своему заму на стул подле себя, достал из-под стола два стакана.

– Выполняй указание! – разливая коньяк, усмехнулся комдив.

Начштаба моргнул, покачал в жилистой руке граненый стаканчик.

– Если точно следовать тому, что нам предписано, мы неделю будем разгребать то, что неминуемо случится во время разгрузки…

– Ты не думай, а выполняй… Им в Москве виднее, что делать…

Глядя в окно, полковник размышлял над тем, что ему намного легче было, когда он командовал ротой при захвате резиденции президента Демократической Республики Афганистан Хафизуллы Амина – дворца «Тадж-Бек» в городе Кабул. Тогда все было намного проще. А тут… как бы не попасть впросак. Проявит он инициативу и выполнит все в срок, войдет в город, а потом окажется, что поспешил и людей насмешил. А не перекинет дивизию, затянет с переброской – путчисты смешают его с грязью, и конец карьере. Все коту под хвост: тяжелые ранения и четыре звания, что были получены досрочно: «старший лейтенант», «капитан», «майор», «полковник». И не видать ему Военной академии Генштаба.

– Ты делай все, как нам предписано, – повелел Востротин, зажевав лимончиком. – Эту бумагу, думается мне, составил тот, кто сам не хочет, чтоб наша дивизия скоро попала в Москву…

– За успех нашего безнадежного дела! – начштаба шумно выдохнул.

Подполковник спал и видел, как сядет он в кресло комдива.

По 1-му и по 2-му городку бегали взмыленные посыльные, искали своих офицеров и прапоров, проживающих в панельных пятиэтажках.

Невзирая на объявленную в связи с созданием ГКЧП повышенную боевую готовность, многих командиров на своих местах не досчитались.

– Не пущу! – из открытого окна на втором этаже доносился голос визгливо причитающей женщины лет тридцати в застиранном халатике на голое тело. – Не пущу! Убьют тебя!

– Не каркай, дура! – незлобиво отмахивался от цепляющейся за него жены худющий и долговязый капитан. – Ни с кем покамест не воюем…

Стягивая с себя легкую одежку, Варвара оголяла разрыхлившиеся после вторых родов тяжелые титьки, напирала ими на мужа:

– Петр! Я все знаю! Снова вас в пекло! Уймись! У тебя контузия. Тебя в 87-м ранило в Афгане. Тебе вырезали все внутренности. В 89-м в Сумгаите тебе прострелили грудь. Я так больше не могу!

Уложив РД – рюкзак десантника, капитан выпрямился, обхватил обеими руками расплывшееся вширь женское тело, попытался урезонить свою не на шутку разошедшуюся супругу:

– Тише ты, Варя! Уймись. Перед соседями стыдоба…

– Плевать! Они, что ли, Вовку и Кольку вырастят, если что с тобой нехристи всякие сотворят? Мне муж нужен! Живой! Чтоб я бабой себя могла завсегда почувствовать!

Глянув на часы, Веретенников подтолкнул верещащую бабенку к раскладному диванчику. Супруга, смекнув, сама охотно опрокинулась на спину, потянула мужа на себя. Капитан жарко дохнул:

– Давай, по-быстрому. Помоги мне…

Раскинув в стороны свои жирные ляжки, Варвара тяжело задышала, потянулась ладошками, настраивая семейную скрипку любви…

По-быстрому у них выходило крайне редко, чаще оно затягивалось. Женщина разохотилась и не отпускала мужика от себя, пока по всему ее крупному телу не разлилась удовлетворенная утомленность…

– Я пошел, – капитан потуже затянул ремень от портупеи.

– Веретенников! – не поднимаясь с дивана, выкрикнула Варька.

– Чего тебе?

– Не будь ты дураком! В пекло не лезь, а начальству больше глаза мусоль, выказывай перед ним свое рвение и усердие. Лови момент…

Потерев скулу, Петр повернулся к жене, окинул ее взглядом:

– Ты еще будешь меня учить!

– И буду! – женский голос взвился. – Ты с Востротиным в один год училище окончил. Он в полковниках ходит, а ты на своей роте восьмой годок сидишь. Карьерист хренов… Нашла одна, за кого пойти…

– Заткнись, дура! – капитан заиграл желваками.

Не снимая сапог, мужик прошел на кухню, достал бутылку, плеснул в граненый стаканчик, выпил, поморщился. Карьера у него не пошла, не попал он, как у них говорят, в струю, не пофартило ему. Это факт…

На общее построение капитан опоздал. На плацу разорялся, рвал глотку комбат. Шпынял майор ротных налево и направо.

– Веретенников, твою же по куполу мать! Где ты шлялся? Я твоих бойцов строить должен? На кой хрен ты мне сдался?

– Его баба на войну не пускает! – ехидно хихикнули слева.

– Боится, что он домой не вернется, – съязвили справа.

Стоя в строю, бойцы оживленно обсуждали маршрут и конечный пункт назначения. Одно было ясно – им предстояла дальняя прогулка за казенный счет. Куда и зачем – дело уже второе…

– Командиры рот, доложить о готовности к маршу…

Десантные подразделения выдвигались на взлетную полосу…

Евгений Иванович отказался выполнить приказ путчистов поднять в воздух авиацию. Его поведение повлияло на принятие решения другими высшими военными чинами. Лидеры «путчистов» особой волей к победе не блистали, с первого часа перепугавшись собственного же поступка. И когда они узрели пассивность военных, услышали от них «невозможно» и «не получится», их полностью деморализовало…

В Москву вернулся Горбачев, потускневший, потерявший всю свою уверенность. Президент провел новые назначения силовиков союзного уровня, чем вызвал крайнее неудовольствие Ельцина, потребовавшего согласовывать с ним все кандидатуры. И Горбачев пошел на попятную.

Ранее их президент по телефону И.О. министра обороны поспешно назначил Моисеева, нынешнего начальника Генштаба.

Неожиданно для многих совсем иную фигуру предложил Бурбулис. Он написал записку Коржакову: «Есть… очень удачная кандидатура…». Коржаков отдал записку Ельцину, и тот, прочитав ее, приказал вызвать Шапошникова в Кремль. А первым туда прибыл Моисеев. Его накануне успел пригласить к себе Горбачев.

– Скажите ему, что он больше не министр! – в своей обычно грубой форме напористо рубанул Ельцин.

– Мы приняли решение… – промямлил Горбачев.

Моисеев с достоинством выслушал и вышел.

– Вы, наверное, – прибывшего Шапошникова встретил Коржаков, – немного удивлены приглашением в Кремль, но скоро поймете, для чего вас столь срочно вызвали…

В приемной Шапошников увидел Моисеева и все понял. В судьбе его нежданно-негаданно случился крутой поворот.

Ельцин оказался, против обыкновения, краток, и спустя несколько минут указ о назначении Шапошникова был подписан.

Стоявший в сторонке Коржаков совершенно справедливо подметил:

– Элементарное двоевластие: на одну армию приходится теперь два законно утвержденных министра обороны: российский и союзный…

А Евгений Иванович в ответ только улыбнулся. Он должен был тут же потребовать ликвидации военного ведомства России или сам подать в отставку. Шапошников промолчал. Развал Вооруженных Сил СССР был утвержден двумя президентами и министром обороны СССР.

Распад СССР неизбежно означал и распад его армии. Осенью 91-го года позиция Ельцина обеспечивала ему преданность министра обороны СССР, а это являлось крайне важно в условиях конфликта с Горбачевым. Верх в борьбе за верховную власть одерживает тот, за кем стоит армия.

В Вооруженных Силах развернулась чистка. Министр издал приказ №425 о создании полномочной комиссии. На нее возложили задачу проверки действий руководства ВС на период 19—21 августа.

Посыпались кляузные доносы. Началось подлое сведение личных счетов. Новая власть задалась целью унизить военное руководство.

И в то же самое время Шапошников старался быть демократичным, для всех подчиненных доступным министром. Он со всеми здоровался за руку, широко улыбался, пряча от всех свои мысли…

Между тем Вооруженные Силы быстро деградировали. Проявляя особую прыть в военной политике, Ельцин 28 октября 91-го объявил об установлении моратория на ядерные испытания в пределах РСФСР в течение года. Это означало, что РСФСР выходит из-под юрисдикции президента СССР! И что же Горбачев с Шапошниковым? По сути дела – ничего. Это означало приближение к концу семимильными шагами…

А маршал ясно давал себе отчет в том, что творится в Советском Союзе. На заседании Госсовета 4 ноября он охарактеризовал ситуацию в Вооруженных Силах как грозившую перерасти в острый внутренний кризис с непредсказуемыми международными последствиями.

– Нам при всем уважении к намерениям суверенных республик иметь в перспективе свои национальные вооруженные формирования, – заявил Шапошников, – следует найти цивилизованные, рациональные пути решения всех вопросов и, главное, избежать того, чтобы мощный современный военный потенциал второй сверхдержавы превратился в объект дележа, беспорядочной национализации и приватизации…

Иначе же, по мнению министра, СССР превратится в «конгломерат противоборствующих княжеств», в результате гигантские Вооруженные Силы будут неизбежно втянуты в политическое противоборство.

– Поскольку мы все пытаемся, – Ельцин поддержал Шапошникова, – несмотря на трудности, создать новое государство – Союз Суверенных Государств, оно, безусловно, должно иметь и единую армию – единые Вооруженные Силы…

Даже республикам, отделившимся от Союза, как считал Ельцин, не стоило позволять «резать по живому» целостный, воедино связанный организм, его стратегические силы – ракеты, авиацию, морской флот…

– Это же самоубийство будет. Мы не можем этого разрешить…

И Шапошников, и Ельцин пытались сохранить армию в нынешнем ее виде. Министр пытался уберечь Вооруженные Силы СССР от развала. Президент РСФСР надеялся, что такая армия нового союза государств обеспечивала бы Москве полное доминирование. Президенты союзных государств оказались бы послушными марионетками в его руках…

Неужто, горько думалось Рэму, глядя на маршала, ни Ельцин, ни сам Шапошников не понимают одной простой истины? Вот, к примеру, Кравчук, Шушкевич, Назарбаев и прочие – они вовсе не простачки…

Все руководители союзных республик прекрасно разумели, что без своих национальных вооруженных сил никакая независимость просто невозможна. Распад СССР неизменно означал и распад его армии…

И полная иллюзорность планов Ельцина и Шапошникова начала проясняться довольно скоро. Уже 11 ноября 91-го года Гамсахурдиа объявил о национализации имущества Вооруженных Сил СССР на всей территории республики. Его примеру 13 ноября последовал президент Молдавии Мирча Снегур. Далее пошло и того веселее. 26 ноября первый чеченский президент Джохар Дудаев ввел запрет на вывод боевой техники, находящейся в Чечне, за пределы республики. И сразу начался постепенно усиливающийся ее захват «мирными гражданами»…

Положение войск в союзных республиках стало исключительно тяжелым. Множились нападения на военных, членов их семей. Кругом расхищались оружие и военное имущество… Полнейший бедлам…

Выполнив всю возложенную на нее часть обязанностей, Цветкова заглянула в палату к Лесе.

– Прогуляться не желаете? – Инга подкатила коляску.

По дороге она, пристально наблюдая за реакцией Ищенко, поведала о том, что майор, получивший ранение в Ущелье Шайтана, пошел на поправку. До чего же охочим до жизни и живучим оказался мужичек.

– Майор? – Леся от неожиданного известия вздрогнула.

По ее разумению, в колонне из старших офицеров находилось всего два человека: подполковник и майор. Ошибки тут быть не могло. Она все поле боя не раз, не два прощупала через перекрестие своей винтовки.

– Майор… Что, и его следует убрать? – Инга прищурила глазок.

Не расслышав в голосе Цветковой насмешки, Леся серьезно кивнула головой и голосом подтвердила свою решимость:

– Если он тот самый.

И тут Инга саркастически поддела разгоряченную пациентку:

– Ага. Поставим на поток. Ты будешь меня дергать за веревочки, а я, как безмозглая кукла, послушно в такт дергаться…

– Ну, Инга!

Пряча улыбку, Цветкова покачала головой:

– Не выйдет. Это тебе не местный житель, за телом которого до сей поры никто не заявился. Списали его, и нет человека…

Решившись идти ва-банк, Леся скинула последний козырь:

– И этого спишут. Мало ли майоров на свете…

– Нет, милая. Этот майор не прост. У моего Пестикова целое досье на него имелось. Его дважды представляли к ордену. Да у него жена, как я узнала, полковник милиции. Правда, тетка с Украины… Так все та же милиция. Вцепится баба мертвой хваткой, не вырвешься…

Жалостливым голоском Ищенко протянула:

– Мне хотя бы на него посмотреть. Одним глазком.

– Посмотреть можно. Могу до него тебя с ветерком прокатить. Если он узнает тебя, все – амба тебе, сливай воду в сортире. Житие в аду покажется тебе намного легче и слаще, чем твоя никчемная жизнь…

Крестника Леся сразу узнала по его насмешливой улыбке. Точно так спокоен он был и на поле боя. И майор сразу признал ее, качнул головой и приставил палец к своим потрескавшимся и бледным губам.

– Катись ко мне, – едва слышно прошептал майор.

От страха Леся резво крутанула колеса, попятилась назад.

– Не бойся меня… – больше догадалась, чем услышала она.

Движимая неосознанным чувством, Ищенко вкатилась в палату. Как только она приблизилась, офицер тихо заговорил:

– У тебя такие красивые, как у Врубеля на картинах, распахнутые глаза. У меня была женщина с такими же глазами. Ты живи. Я ничего и никому не скажу. Но ты беги из госпиталя. Возвращайся к себе домой. Нарожай детей, забудь об этой войне. Война не для вас, не для женщин. Ваше предназначение в ином. Вы созданы для продолжения рода, а не для убийства себе подобных существ…

Леся раскатилась по коридору. По щекам ее потекли слезинки. Ей навстречу шла красавица-блондинка, миниатюрная, с тонкой талией. И лишь годы и переживания слегка оставили свой отпечаток на ее лице.

– Кто это был у тебя? – закрыв дверь, Дина приотворила окно.

– Одна знакомая, – Рэм широко улыбнулся. – Встречались мы как-то на стрельбище. Пришла она проведать меня, спросить за жизнь…

Чуть прищурив левый глазок, женщина пристально посмотрела на мужа. Не понравился ей голос Рэма. Так, видать, и не научился муженек ее врать, когда дело касалось непростых жизненных вопросов.

Вошедшая в палату, Инга застала Ищенко в состоянии панического замешательства. Побледневшее лицо Леси, мелко подрагивающие губки с головой выдавали ее состояние, вышедшее из положения равновесия.

– Он, представляешь, меня узнал!!!

– И какого, прости меня, черта ты к нему полезла?

Оглянувшись, Цветкова плотно прикрыла дверь. Ситуация вышла из-под контроля. Вечер, как говорится, перестал быть томным. Впрочем, лично ей пока ничто не грозило. Не в интересах Ищенко было вешать на себя дело Панаса. И все же, подстраховаться ей не помешало бы.

– Вот дура я, – накинув на себя сокрушающуюся маску, надрывно проговорила Инга, – что связалась с тобой! Попала в засаду!

Бессмысленно глядя в дальний угол, Леся глухо пробормотала:

– Бежать мне надо, бежать…

На губах у медсестры заиграла ироничная улыбка. Хорошая мысль. И главное, что поступила она на всеобщее рассмотрение крайне вовремя.

– Помоги мне бежать. Я в долгу не останусь!

Не отвечая, Инга прошла к окну. Мучительная пауза затягивалась.

– Инга, не молчи!

– И твои предложения? – Цветкова повернулась лицом к Лесе. – На костылях попрыгаешь? Куда ты попрешь без документов?..

В ответ Ищенко, морщась от боли, встала на ноги, шагнула разок.

– Я уже пробовала. Мне бы палочку яку… И паспорт…

С документами проблем не вышло. Их удалось забрать тихо и без шума. Как раз проходила выписка выздоровевших бойцов. Оформляли на них соответствующие бумаги. Перекинувшись с подругой ничего не значащими словечками, Инга ловко извлекла из общей кучи документы на Ищенко, опустила себе в карман. Выходя, она весело пошутила:

– Смотри, Матрена, не ошибись. Запишешь еще вместо руки ногу…

– И тебе, Инга, не хворать… – Мотя тут же про нее позабыла.

Доставку Леси к государственной границе с Украиной возложили на Ключникова. После страшнейшего конфуза, приключившегося с ним в ресторане, Кеша оказался на мели, просрочил вылет в Питер. Он про все свои злоключения подруге не говорил. Хорохорился, отбрехивался, что не едет он исключительного из-за того, что не может оставить Цветкову одну без присмотра в рассаднике ловеласов и законченных бабников.

В момент исчезновения Ищенко из палаты Инга присутствовала на операции, помогала анестезиологу. Ключников повез Лесю на такси.

Путь покороче лежал через Крымск, Тамань и дальше на Керчь. Но они двинулись в сторону Ростова-на-Дону. Там Кеша посадил девушку на автобус до Мариуполя, что находился на территории Украины.

Получив приличную сумму в конвертируемой валюте, Ключников подсуетился, приобрел билет на самолет, часа через три вылетел.

Ищи-свищи теперь ветра в поле. Пропал человек, исчез бесследно, растворился на отныне независимых окраинах распавшегося СССР…

3

Пропажу не ходячей пациентки обнаружили перед самым ужином, но особого значения не придали. Тревогу забила медсестра, дежурившая ночью. Девушка пришла делать укол. Не обнаружив Ищенко на месте, она заволновалась, подняла всех на ноги. Вызвали Цветкову.

– Как нету ее? – Инга хлопнула ресничками и застыла с широко раскрытыми глазками. – Может, в парке она сидит, вздыхает на луну…

Обыскали всю прилегающую территорию. Коляску Ищенко нашли возле тыльных ворот. Пациентка так и не объявилась…

Лишь вдогонку за чрезвычайным происшествием по распоряжению начальника госпиталя усилили пропускной режим. Возле КПП торчал гарнизонный патруль. У всех без исключения проверяли документы.

– Рэм, пропала твоя знакомая по стрельбищу, – Дина с ироничной улыбкой воззрилась на отстраненно смотревшего перед собой мужа. – У тебя имеется, что беспристрастно и откровенно сказать суду…

– Нет, – Рэм прикрыл глаза, в который раз возвращаясь в прошлое.

23 февраля 92-го года на плацу училища вручали награды. В обед в узком кругу они собрались у Ветровых. Когда Рэм учился, Юрок служил командиром взвода в их батарее. Племянник Ветрова, Сашка Григорьев, обучался в соседнем подразделении. С Александром Рэм подружился. Они вместе служили в одном полку в Германии.

За столом было непривычно тихо. Веселье никак не клеилось.

– Чего вы набычились, – едко съязвил Димка Хлебников, командир взвода в 12-й роте, – будто зубры в Беловежской Пуще…

– Я бы их всех за ноги повесил, – хмуро произнес Валера Пожарчук, бывший командир 12-й батареи, передавший свою должность Ветрову.

Без излишнего уточнения присутствующие за столом вмиг поняли, о чем пошла-покатилась речь. Свежи предания…

8 декабря 91-го года в Беловежской пуще три коммунистических начальничка совершили антигосударственный акт. Ельцин, Кравчук и Шушкевич (при самом активном участии Бурбулиса, Гайдара, Шахрая, Козырева, Илюшина), не имея на то никаких законных полномочий и в нарушение всех итогов мартовского референдума, втихаря подписали соглашение о том, что «Союз ССР как субъект международного права и как геополитическая реальность прекращает свое существование».

Путчисты провозгласили «Содружество Независимых Государств» с признанием государственными границами искусственные большевицкие границы между ними. Госсекретарь РСФСР Бурбулис о настоящей цели Беловежского путча сказал: «Да неужели Вы не понимаете, что теперь над нами уже никого нет!». Власть Горбачева кончилась…

Взмахом руки Пожарчук словно пригвоздил их к позорному столбу:

– Сами трусились, как шакалы, боялись, что всех загребут, и в то же время по живому раздирали страну на части… Это же насколько надо быть охочими до не ограниченной никем власти, чтоб так рисковать…

А Димка Хлебников в ответ не без основания предположил:

– За Ельциным стояли американцы, они поддерживали его…

Собравшиеся офицеры доподлинно не ведали, но догадывались, что, не ощущая за собой мощи заокеанских покровителей, скорее, сам Борис Николаевич вряд ли решился бы на столь безрассудный шаг. Не знали они, что из охотничьего домика Ельцин позвонил президенту Бушу:

– Горбачев еще не знает этих результатов… Уважаемый Джордж… это чрезвычайно важно! Учитывая сложившуюся между нами традицию, я не мог подождать даже десяти минут, чтобы не позвонить Вам…

После звонка заокеанскому хозяину к Ельцину пришло ощущение свободы и легкости. В эти мгновения он почувствовал сердцем: большие решения надо принимать легко и не оглядываться назад и по сторонам…

Большое и легкое решение они отпраздновали шумным застольем. А затем наступило похмелье. По приезду в Москву Ельцин долго ждал момента, когда придут, арестуют его по обвинению в измене Родине.

– Натворили мы дел! – тяжко вздыхал он, разливая по рюмкам.

Близкое окружение российского президента прекрасно понимало, что Борис Ельцин, подписав Беловежское соглашение, пошел на грубое нарушение статей 74—76 Конституции СССР 1977 года, Закона СССР от 3 апреля 90-го года «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», статей 4, 5, 68, 70, 71, 76 Конституции РСФСР 1978 года, статей 4, 6 Закона РСФСР от 24 апреля 1991 года «О Президенте РСФСР». И он совершил указанные действия вопреки воле народов РСФСР о необходимости сохранения СССР, выраженной во время всенародного голосования (референдума) от 17 марта 1991 года. В свободной Америке сей букет стоил бы с десяток пожизненных сроков…

Неумолкающая радиоточка возвестила о том, что в Москве пробил девятый час вечера. Недалеко от дома бухнуло. В парке Ленина давали праздничный салют. Восемнадцать орудий палили холостыми.

Салютные установки запускали ввысь заряды с фейерверком. Яркие вспышки на мгновения озаряли небо и, затухая, гасли. Артиллеристы еще не знали, что производят последний салют…

Вернувшись с балкона, офицеры расселись по своим местам. Через один тост общий разговор вновь вернулся к волновавшей всех теме.

– Горбачев, иуда, – сверкнул глазами Хлебников, – упустил момент. Промедлил, струсил, не принял мер, чтоб арестовать изменщиков…

Валера Пожарчук в горячке хлопнул ладошкой по столу:

– Треба было тогда брать их всех, подлецов, тепленькими, хватать за шиворот и прямиком тащить в «Матросскую тишину». Хай бы сидели вместе с Янаевым, Крючковым, Язовым и прочими…

– Столько горя людям принесли… Вдумайтесь только…

На днях на закрытом совещании до них довели секретные данные о том, что за пределами Российской Федерации оказались 25 миллионов русских, а вместе с малороссами и белорусами – вдвое больше. Стали они иностранцами на родной земле. Оказался разделенным осетинский народ. Вопреки их воле были отделены абхазы. Права разделенных и отделенных народов расчленителями никак не обговаривались.

Те, кто разрушал СССР, действовали в нарушение существовавшего законодательства и Хельсинкского Акта 1975 года о неизменности государственных границ.

Этот принцип не раз подтверждался, к примеру, на аналогичном совещании в Вене в 1989 году. Но тут его нарушило само правительство Российской Федерации – в ущерб самим русским интересам – из личных эгоистичных соображений косящего под «демократа» честолюбца.

Прищурившись, Димка попенял указующим перстом:

– А Запад одобрительно хлопал в ладоши и слезно умилялся, глядя на творящиеся беззакония и безобразия. Хоть бы слово против вякнули…

К несказанному их удивлению, западные демократии поддержали на всей территории бывшего СССР явно нелегитимные режимы бывших вождей КПСС, будто все произошло строго в рамках всех законов…

– А как наши вожди, – усмехнулся Ветров, – и думать позабыли про все свои прежние коммунистические идеалы, сорвали с себя маски…

Рэм тут покачал головой. Не только один их преподаватель-майор с первой кафедры, с пеной у рта доказывавший, что правильнее научного коммунизма может быть только научный коммунизм, вдруг запел совсем иные песни. Подобных перевертышей насчитывалось море…

Партийные лидеры вмиг перекрасились в демократов, утверждаясь на антирусской националистической идеологии – с поощрения США.

– Дожились, – вздохнул Хлебников, – американцы хозяйничают на всей бывшей нашей территории, как у себя дома. Шеварднадзе захватил власть в Грузии при прямой поддержке ЦРУ посредством переворота против законно избранного президента. Творят, что хотят…

Знающий чуть больше своих гостей, Ветров предположил:

– И Москва всецело поддержит эти родственные по происхождению режимы, исправно дотируя всех соседей своими поставками дешевых энергоносителей – несмотря на репрессии этих самых режимов против русского населения на своих территориях. Ельцин исправно заплатит за то, что его поддержали в борьбе против Горбачева…

– А этот наш Комбайнер трусливо отступил, поджав хвост…

Для всех них стало большой неожиданностью, что 25 декабря 1991 года Горбачев ушел с поста президента СССР. Не знали они, что в виде отступных тот выдвинул целый список, который «практически весь состоял из материальных требований. Пенсия в размере президентского оклада с последующей его индексацией. Президентская квартира, дача, машина для жены и для себя. Но главное – Фонд… бывшая Академия общественных наук, транспорт, оборудование. Охрана».

Все это Горбачев получил. 26 декабря верхняя палата Верховного Совета СССР – Совет республик – приняла декларацию о прекращении существования СССР как государства.

– Иуда! Думал только о себе. За державу даже и не радел…

Раздался звонок в дверь. Ветров пошел открывать.

– Что, не ждали? – на пороге стоял генерал в отставке, Ершов Павел Евгеньевич. – Как поживаешь, племянничек…

За столом оживленно загудели. Генерал от военной разведки мог, не задумываясь, при желании ответить практически на любой вопрос.

Провозгласив тост за здоровье хозяев и их детишек, Ершов выпил, с аппетитом нацепил на вилочку маринованный огурчик.

– Павел Евгеньевич…

На вопрос Рэма генерал презрительно пожал плечами и ответил с ходу, будто заранее готовился к предстоящему выступлению:

– Ему свыше на роду предписано быть послушным и услужливым исполнителем чужой воли. Став в одночасье по стечению обстоятельств полновластным Хозяином могущественной державы, он так и не смог уже обходиться без чьих-либо подсказок и нашел их не где-нибудь, а в Белом доме в лице американского президента. Сейчас про это, конечно же, можно говорить все, что кому угодно, но результат его деятельности налицо. Своим бездействием он позволил развалиться Союзу. Союзные республики по-воровски разбежались, прихватив с собой самые лучшие куски, с кровью отодрав их от России…

После недолгой паузы Ветров задал вполне уместный вопрос:

– Это, дядя, твое личное мнение или оно кем-то подтверждено?

Бывший разведчик хитровато прищурился:

– Я на память зачитаю выдержки из беседы с одним влиятельным человеком. На заданный ему вопрос он отвечал, что утверждения о том, что Советский Союз был обречен, что это было противоестественное образование – чепуха. Как экономист он не считал, что при Брежневе был застой – скорее политический термин, а не историческое понятие. Темпы роста в 60-х годах были довольно значительны. В 70-е – начале 80-х годов они сократились до трех процентов, но это характерно для любой развитой, «технологически зрелой» экономики…

По его мнению, перестройка или реформы всегда были нужны. Реформы – процесс непрерывный и при социализме, и при капитализме. Они синхронизируются с определенным этапом научно-технического развития, социального прогресса, с ростом потребности людей…

Изменения постоянны, поэтому и экономическая политика должна непрерывно изменяться, учитывать новые ситуации, новые потребности общества. Это было многим понятно. Поэтому они все приветствовали приход Михаила Горбачева, объявленные им цели, в том числе в рамках заявленной им перестройки…

В ходе частной беседы весь упор делался на том, что в разрушении Союза главную роль сыграли субъективные факторы. Некомпетентность союзного руководства. Эгоистическое желание всех лидеров союзных республик избавиться от контроля центральных властей, использовать идущие горбачевские демократические реформы для разрушения основ государства и принципов общества…

Выслушав генерала, офицеры долго молчали. До понятия многого они и сами доходили, но кое-что расползлось за рамки их понимания.

– Выходит, что Горбачев с самого начала хотел изменить в стране социальный строй, но по известным причинам эту цель от всех скрыл.

Ершов с ответом не спешил, обдумывал каждое свое слово. Совсем непросто было ему ответить на то, над чем бьются многие НИИ.

– Я так не думаю. Он был достаточно убежденным коммунистом, но на него большое влияние оказывал Запад. Горбачев хотел сравняться с западными лидерами, занять место среди них. К сожалению, у него, как у многих советских лидеров, был комплекс неполноценности в общении с западными лидерами. Запад его подталкивал к реформам, но Миша по своему образованию и жизненному опыту не был готов к их разумному проведению. Он не имел ни тактики, ни стратегии – были сплошная импровизация и губительное желание все изменить одним махом…

Вбросили лозунг: ускорение. Генсек объявил, что до восьмидесяти процентов машиностроительной продукции должно соответствовать мировому уровню. Это пахло дилетантизмом, и, естественно, кампания провалилась. Под видом реформ происходила революционная ломка структуры управления. Единым махом уничтожили все министерства, связанные с производством техники для предприятий легкой и пищевой промышленности, животноводства, потом набросились на ВПК…

Печальный же итог волюнтаристского подхода к крайне серьезным вопросам экономического блока нам всем известен…

Антиалкогольная кампания по существу провокационная. Возник не контролируемый самим государством подпольный рынок производства алкоголя, взрывным образом расползлась наркомания…

Появился дефицит продовольствия. Потом начали шантажировать население повышением цен – изобретение министра Павлова…

Грядущее повышение напугало людей, привыкших к стабильным ценам. Возник ажиотажный спрос, прилавки мигом опустели…

В условиях, когда едва устанавливающееся рыночное равновесие было искусственно нарушено, начались споры по поводу выбора модели экономического развития. Одни члены правительства говорили одно, другие – иное. Появились планы Абалкина, Аганбегяна, Явлинского…