Текст книги "Обрученные судьбой. Книга вторая. На переломе"

– Ах, вот ты о ком…

Усталые женские глазки снова прикрылись, а он грустно вздохнул:

– Жалко, что у нас в стране нельзя иметь двух жен.

– А ты хотел бы?

Усмехнувшись, Рэм шевельнул плечами:

– Я гипотетически. Я понимаю, что это противоречит нормам нашей морали. А я бы мог себе представить вас обеих в качестве моих жен…

– Ишь, какой собственник нашелся!

– Да! – он мечтательно потянулся. – Как-то я узнал, что во мне течет байская кровь… Значит, это все гены пошаливают…

Может, подумалось ему, во всем виновата его раздвоившаяся душа.

6

Такси незаметно подъехало к ее дому. Вздыхая, женщина выбралась наружу. Путешествие, а вместе с ним и весь праздник, все закончилось. Машина отъехала, и на тротуаре остались стоять туго набитые сумки и большущая плетеная корзина с южными плодами.

– Рэм, ты поможешь мне поднять вещи наверх?

– Конечно, Рина. Какие могут быть вопросы. Носильщик – давняя моя вторая жизненная профессия.

Когда они уже подошли к двери, она, как-то по-особому глядя на мужчину, протяжно спросила:

– Ты сегодня придешь?

– Нет. Настало время привести в порядок свои мысли и чувства.

– Я прошу тебя. Я хочу тебе кое-что показать. Приходи вечером.

И столько мольбы было в ее раскрывшихся и влажно заблестевших глазах, что Рэм вновь не смог ей отказать.

– Хорошо. Если ты так настаиваешь. Но ты учти, – не преминул он в ответ выдвинуть свое условие, – сегодня я тебе задам все интересующие меня вопросы. И тебе больше не удастся уйти от ответа.

– Ладно… – вопреки всем его ожиданиям Марина неожиданно легко согласилась. – Рэмка, ты приходи. Обязательно приходи…

Понедельник – известно, день тяжелый. Дел и забот за прошедшие дни скопилось немало. Вот и не заметил старший лейтенант, с головой ушедший в работу, наверстывая упущенное за эти дни, как стрелка часов подобралась к шести. И Рэм понял, что пора бы ему закругляться.

Последние указания боевому заместителю им отданы. Все приличия соблюдены. И вот торопящиеся его ноги споро выдвигаются за пределы КПП. Хотелось ему узнать, что еще за сюрприз ему приготовили…

Для начала Рэм позвонил, но к двери никто не подошел. Он, пожав плечами, достал из кармана ключ, открыл замок сам. Непонятная светлая тень мелькнула перед его глазами и скрылась в комнате. Что или кто это было? В доме, пока они отсутствовали, успела завестись барабашка?

Подогреваемый снедающим любопытством, гость заглянул в зал и от неожиданности замер. За столом сидела весьма серьезная девочка трех-четырех лет и строго-престрого на него смотрела. Оба молчали. Он, боясь спугнуть ее, а она, пока еще не решаясь спросить его первой.

Мягко и тепло улыбнувшись, Рэм заговорщицки подмигнул одним глазком. Живо состряпал он в придачу, как неплохо умел, смешную до ужаса рожицу, и ребенка, будто толчком, прорвало:

– Дядя, а ты кто? Скажи-ка, как тебя зовут?

– Меня зовут дядя Рэм.

– Хорошо… – удовлетворенно хлопнули детские глазенки.

Сползла малышка со стула, деловито поправила на себе нарядное платьишко, скупо улыбнулась:

– А меня зовут Дина. Диана, – тут же поправилась она.

– Диана? – удивленно протянул он.

Невольно у Рэма стремглав промелькнула ассоциация с именем его жены: Дина, Динара и Диана.

– Какое у тебя красивое имя! – восхищенно добавил гость.

– Оно мне тоже нравится, – с серьезным видом кивнула девочка.

Протянув вперед руки, он присел рядом и со всей осторожностью и аккуратностью дотронулся до ангельски чудного создания:

– Дина, а как зовут твою маму?

– Мариша, – незатейливо ответило дитя.

– Мариша? – Рэм изумленно моргнул.

Именно так, если он ничего не путал, называл Маринку ее бывший муж Мишка. А может, у них налицо лишь одно случайное совпадение?

– Дина, скажи, а ты к нам пришла в гости?

Видно, в ту самую минуту придумать еще что-то глупее он не смог. Ну, кто бы, спрашивается, привел кроху, а потом исчез, бросив ее одну-одинешеньку в чужой квартире? Попал он впросак, уселся в калошу.

– Все взрослые ушли, а тебя оставили одну, не взяли с собой?

– Дядя, я же тута живу с мамой и папой, – обстоятельно объяснило милое дитя до безобразия непонятливому взрослому.

– А как же зовут нашего папу? – гость хитровато прищурился.

– Мишка, – глаза у девочки озорно загорелись, но тотчас же снова стали серьезными. – Нашего папу звать Михаил.

– Михаил? – ошарашенно переспросил он.

От неожиданности Рэм даже мотнул головой. Фантастика! Бред и сумасшествие одновременно и вместе взятые! Этого не может быть!

Его разум окончательно отказывался тому верить. То, что он видел и слышал, находилось за гранью его понимания. И что-то тут явно не вязалось, ну, никак не вязалось. Если Маринка не разошлась с Мишкой, то они еще должны были служить в Германии. Может, она здесь вышла замуж за другого человека, и его тоже зовут Михаилом? Вполне…

И к чему тогда все эти разговоры о том, что у нее давно не было мужчины, и прочее? Вот он окончательно во всем и запутался.

– Дядя, – гость поймал на себе изучающий взгляд ребенка. – Дядя, а ты с детьми играться умеешь?

– Я? – Рэм озадаченно моргнул.

– Ты-ты…

Когда Рина тихо вошла в собственную квартиру, женщину поразил непривычный для ее слуха веселый гвалт и отчаянный, но счастливый до упоенной восторженности детский визг.

– Ж-ж-ж! – наполняя всю квартиру невообразимым шумом, во всю мощь гудели двигатели реактивного самолета.

Мимо хозяйки, визжа и громко вскрикивая, пронеслась, широко расставив в стороны свои ручонки, превратившаяся в маленький, гордый самолетик, ее доченька Дина, удерживаемая крепкими руками Рэма.

– Идем на посадку! – весело объявила командир воздушного судна, и их скоростной лайнер благополучно приземлился. – Мама, мама! – девочка бросилась на шею Маринке. – А мы с дядей по всему свету летали. Вот только-только домой мы вернулись!

– Вот и молодцы! – Марина кинула в сторону Рэма признательный взгляд. – Значит, вы успели познакомиться и даже подружиться?

Довольный ребенок, захлебываясь, с упоением рассказывал:

– Мама, мама! Дядя Рэм меня так высоко, так высоко подбрасывал! А я так визжала, так визжала! Ужасть!..

– Да, это ты у нас умеешь. Это было первым, чем ты у нас овладела в полном совершенстве… – рука матери прошлась по детской головке.

Отступив на шажок-другой, Марина пристально посмотрела на всю раскрасневшуюся дочь. Наверно, больше для гостя она добавила:

– Ты у нас в детстве так классно кричала, так виртуозно визжала!

– Мама, скажи, зачем же дяде про меня все это знать? – малышка смутилась и спряталась за мамину юбку.

– Дина, доченька, а ты не хочешь немного погулять на улице? – женщина повернулась к дочке и что-то быстро шепнула ей на ушко.

Маленькая проказница, помахав им ручкой, вмиг упорхнула, весело щебеча и напевая на ходу.

– Ну, что ты скажешь? Как тебе моя девочка? – спросила Маринка, загадочно поглядывая на Рэма.

– Прелесть! Нет слов, чудный ребенок, – он задумчиво покачал головой. – Она, прости, всегда и со всеми такая коммуникабельная? Мне показалось, что между нами сразу установилась некая внутренняя связь. Меня не покидало ощущение духовного родства…

– Да? – Маринка живо скосила глаза в сторону мужчины. – Обычно она с чужими людьми не разыгрывается. А может, она почувствовала в тебе родственную душу? – женщина прищурилась.

Веселые и наполненные радостью шальные огоньки в ее глазах то и дело сменялись тревожными сполохами. Ее едва заметное со стороны беспокойство незаметно перетекало к мужчине.

– Рэм, скажи, за что тебя любят, особенно некоторые? Может, у тебя с девочкой есть скрытое от всех общее?

Не найдя, что ответить на ее необъяснимый и весь провоцирующий вопрос, гость выставил перед собой протестующие ладони:

– Рина, постой. Давай, начнем все сначала. Она сказала мне, что ей три года. У нее есть отец по имени Мишка. Ты вернулась к Спиваку, и у тебя от него дочь? Но к чему же нужна была вся эта конспирация? – он резко и с осуждением посмотрел на нее. – Если б я знал с самого начала, то, извини меня, между нами ничего не произошло бы. Ты нарочно мне не сказала и всеми силами оттягивала разговор. Зачем, зачем ты все это сделала? – в его расширившихся глазах накапливались боль и обида.

Поднявшись, Рэм подошел к окну. Разочарование, обидное, горькое разочарование в Рине заполнило его душу. Как, как он мог так жестоко в ней ошибаться? На память сразу пришло давнишнее, когда Маринка как-то и что-то ему не передала. И поэтому он не смог вовремя помириться с женой. И их глупейшая размолвка растянулась на долгие месяцы.

Значит, оно у Рины сидит в крови. А он опрометчиво посчитал, что она лучше, чем есть на самом деле. Он сегодня еще раз убедился в том, что их мир жесток и никогда и никому не прощает глупых ошибок.

– Знаешь, Рина, я… пойду, – на его посеревшем лице мелко-мелко подергивалась левая щека.

Раньше, насколько женщине помнилось, у Рэма нервного тика не наблюдалось. Но такова была степень перенесенного им потрясения.

– Ты забудь, пожалуйста, про то, что я живу на белом свете. Забудь про меня и живи, как хочешь. Но ко мне больше не подходи.

– Рэм, постой, – женщина грудью встала на его пути. – Я не успела сказать тебе самого главного.

– Еще? – мужское лицо исказилось болезненно-злой гримасой. – Ты обещала мне сюрприз, и я его увидел. С меня достаточно. Прощай! – он силой отвел ее руки в сторону. – Не заставляй меня делать тебе больно. Несмотря ни на что, я не хотел бы, чтобы это случилось. Уйди с дороги. Я прошу тебя! Я сам себя проклинаю за свою постыдную слабость…

А Маринку спокойствие, невзирая ни на что, не покидало.

– Рэм! – упорно продолжала она гнуть свою линию.

– Что еще? – обиженный мужской голос закипал, в нем заклокотала ничем не прикрытая ярость.

– Ты хотел точно знать, сколько девочке.

– Какое это, – мужские плечи безразлично пожались, – имеет сейчас значение? Какое мне дело до чужого ребенка? До него, до тебя…

Направившись к прихожей, он остановился у вешалки, застигнутый ее очередной фразой:

– В декабре ей исполнится четыре годика.

– Ну и что? – он непонимающе дернул плечом. – Ты хочешь, чтобы я заранее сделал ей подарок? – Рэм чуть наклонил и повернул голову.

По его губам пробежалась ироничная ухмылка. Так это он того… запросто. Пусть она только скажет. Для детей ему ничего не жалко.

– Рэм, ты понял меня неправильно.

– А как я еще должен был тебя понять?

– Я сказала, что ей скоро будет четыре…

Женские руки мягко опустились на его упрямо вздернутые плечи, и он, отпуская себя, развернулся к Марине, произнес намного мягче:

– Я уже слышал. Что это меняет?

– А сколько лет твоей дочке?

– Четыре с хвостиком, – буркнул мужчина, заметно сбавив тон.

– Ну… – стрельнули в его сторону женские глазки.

Рэм ждал от нее ответа, а она только загадочно улыбалась, словно ничего за собой и не чувствуя, и он язвительно передразнил ее:

– Что, «ну»? Баранки гну…

– Ну, где твоя хваленая сообразительность? Сядь и подумай.

Догадка пришла. Рэм внезапно почувствовал, как по всему его лицу побежали багровые пятна. Он с трудом смог выдавить из себя:

– Ты… ты что, хочешь сказать, что она… что она не от Мишки?

– Нет, не от Мишки.

– Она что, она моя дочь? Час от часу нелегче. Ты что, Рина, решила меня сегодня вконец доконать?.. Да ты…

Перед глазами Рэма пошли широкие круги. Внезапное открытие перемешало все карты, поломало все устои. Вся его жизнь рушилась. Он жил, не зная, что у него растет еще одна дочь. Как же ему с этим быть…

– Дай мне хоть немного прийти в себя.

– Может, тебе стопочку налить? Говорят, что помогает…

Все еще с непонимающими глазами Рэм смотрел на Маринку. И только, когда в ее руках появилась запотевшая бутылка и содержимое хрустальной рюмки прожгло внутренности, взгляд его стал немного осмысленнее. К нему вернулось ощущение реальности происходящего.

– Рина, ты извини уж меня, но я посижу тут один. Ты прости меня за мою резкость. Но это так неожиданно и ставит все с ног на голову.

Марина зашла на кухню минут через двадцать. Хмурое лицо Рэма лишь слегка прояснилось, когда она окликнула его.

– Рина, почему ты раньше не сказала мне?

– Когда?

Твердый кулак с силой опустился на стол. Тонко звякнула посуда.

– Когда-когда! – его голос, поднимаясь, высоко зазвенел. – Четыре года назад! Четыре года…

– И что бы оно изменило?

– Многое… – мужской голос, затухая, потерял силу.

Рэм сжал виски. И там, и тут его ждали. Скажи она правду, и у него появился бы выбор. Там дочь Настенька и тут девочка Диана…

– Нет, Рэм, – женщина, глядя в его больные глаза, покачала головой, – это внесло бы еще большую сумятицу и неразбериху во всю нашу жизнь. Я понимала это. К тому же, меня точила обида.

– Обида? На меня? – Рэм встрепенулся.

Уводя глаза в сторону, он вздохнул, хорошо понимая, что в свете всего произошедшего она имела на обиду самое полное право.

– Не на тебя. И не на Дину. Я была в обиде на саму жизнь. Почему кому-то все, а мне ничего? Сложно сейчас сказать, что двигало мною в те дни. Но только, когда уехала, я поняла, что поступила, на мой взгляд, правильно. И до сей поры я в том нисколько не сомневаюсь…

– Когда ты узнала? До или после моего отъезда?

– До. За пару дней до него.

Глухо простонав, Рэм опрокинул в себя очередную порцию. Как же все в их жизни паршиво устроено. И они сами порой во всем виноваты. Всего одно ее слово. И что было бы после, поведай она ему все? Трудно сказать, назад ничего уже не вернуть. Но почему она не открылась ему?

– И ты, Рина, ничего мне не сказала?!

– Не сказала. Мне казалось, что ты можешь мне просто не поверить, посчитать, что я хочу тебя силком удержать при себе.

– Рина-Рина, что же мы с тобой, девочка моя, натворили?

Сжав голову руками, Рэм тихо покачивался. И еще больше удивили его слова, которые женщина довольно спокойно произнесла:

– Ничего страшного, о чем бы можно было сейчас горько пожалеть. А девочка, смотри, какая славная у нас получилась!

– Да, она мне тоже очень понравилась. Но она считает своим отцом Мишку. Ты что, с ним не разошлась? – Рэм поднялся.

В мужских глазах росло восхищение. Несмотря ни на что, Марина потрясающий человек. Наверное, за все скопом он когда-то и полюбил ее. Сначала за ее глаза, а потом и за ее прекрасную душу.

– Ты живешь с ним?

– Да…

– И где же он? – удивленно спросил Рэм.

Его ничего непонимающе глаза пробежались по кухне. Его взгляд потянулся к коридору, дальше…

– Он сейчас в госпитале.

– Но он знает, от кого Диана?

– Он все знает. Я тебе сейчас все расскажу, – пообещала Марина.

Ей хотелось поведать все по порядку, начиная с того момента, как Рэм с совершенно отсутствующими и ничего перед собой не видящими глазами сел в вагон, чтобы отправиться домой в Союз. Туда, где его любимая жена, с которой он страшно рассорился, родила ему дочь…

7

…Марина смотрела вслед электричке, уносящей с собой Рэма, и горькие слезы душили ее. Только-только она поверила в свое счастье. И вот, получив неожиданное известие о том, что у него родилась дочь, Рэм поехал к себе домой. Григорьев Сашка пытался ее успокоить. Но она хорошо понимала, что слышит одни лишь слова утешения.

На самом деле ее спутник думал так же, как и она. Рэм никогда уже не вернется к ней и останется со своей женой. С Диной он, конечно же, в том у нее и не возникало никаких сомнений, помирится после долгой размолвки. Помирятся они и снова счастливо заживут вместе…

Рэмка-Рэмка. Он уехал, так ведь не узнав, что она тоже ждет от него ребенка. Об этом ей стало известно всего пару дней назад.

Светлая радость переполняла ее. В тот день она спешила к нему, чтобы поделиться с ним чудной новостью. И тут ей сообщили, что у него родилась дочь. И свет померк в ее глазах. Стало трудно дышать.

А Рэм избегал общения нею. И она его понимала и нисколько не осуждала. Он с первого дня и с самого начала предупреждал ее, просил ее, чтобы она не прикипала к нему всем своим сердцем.

Может, он в душе всегда надеялся на то, что в его жизни все еще переменится? Или его вещее сердце подспудно что-то предчувствовало?

Когда Рэм уехал, она две недели ждала от него весточки, понимая, что все ожидания напрасны. Но надежда на лучшее все никак не хотела умирать. Потом пришло осознание того, что это все, конец.

Он вернется в городок. А вслед за ним приедет Дина. И придется ей снова смотреть в глаза своей лучшей подружки. Точнее, уже бывшей подруги. Рина собралась и уехала. Уехала она за неделю до возвращения Рэма. Решила она, что так будет лучше, потому что может не выдержать иезуитской пытки видеть его снова, ходить рядом с ним и оставаться в то же время ему чужой, обидно совсем ненужной ему.

Уехала Марина, никому не сказав, что ждет ребенка от Рэма. Ни, как она считала, уже бывшему мужу Мишке, ни своим близким друзьям, Кате и Саше. Они-то и отвезли ее на поезд в Вюнсдорф.

Она была расстроена всем случившимся, но отнюдь не отчаивалась. Случилось то, чему она сама долго не могла поверить, пока ее открытие совершенно точно не подтвердили ей в больнице.

«У меня будет ребенок! У меня будет ребенок! Да-да! Да-да!» – торжествующе стучало у нее в висках, переплеталось со стуком колес. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук…

У нее будет ребенок. Ребенок от Рэма. От Рэмки. Все равно она смогла урвать кусочек счастья. Столько жила она вместе с Мишкой, и ничего. А теперь у нее под сердцем находится плод ее любви. И этого ей достаточно. И больше ей никто не нужен. Она одна со всем справится. Родит и воспитает. И никто и никогда не узнает, от кого у нее ребенок.

Пусть для всех он будет от Мишки. Она полагала, что Спивак при разводе не станет особо настаивать на отрицании этого факта. Мишка – он, вообще-то, хороший. Да втемяшилась ему в голову блажь с Ленкой, вольнонаемной продавщицей, крашеной кралей из солдатской чайной.

Дома мать встретила ее приветливо. Тетки, сестры материны, тоже понравились ей. И она им пришлась по нраву. Поехала Рина в Минск и устроилась на работу. В ТТУ приняли ее без лишних разговоров. Запись в ее трудовой книжке про то, что Марина полгода проработала в ГДР, действовала на кадровиков магически. И предыдущая отметка о том, что катала она вагончики не где-нибудь в провинциальном Мухосранске, а в самом приморском Городе-Герое, тоже многих впечатляла.

Округляющийся животик со стороны особо не проглядывался. Она вполне благоразумно про него нигде не распространялась, особенно в отделе кадров ТТУ. В свободное время Рэм помогал ей готовиться, и она без труда поступила в техникум, на заочное обучение.

И город Минск Рине понравился. Люди вокруг ходили открытые и общительные. Да и с продуктами все оказалось неплохо…

Глухо скрипнув, тихонечко открылась входная дверь, и в квартиру ворвался тоненький звонкий голосок:

– Мама, я уже нагулялась…

На пороге показалась озорная девочка с задорными косичками.

– Мне одной скучно, – доложила она. – А если дядя пойдет со мной, – деловито продолжила Диана, – то я согласна погулять еще…

Улыбаясь, Рэм повернулся лицом к малышке и вздрогнул. Диана была похожа на свою мать. А вот взгляд ее глаз живо напоминал ему то, что наблюдал он в зеркале, когда в детстве смотрел на себя.

– Ты что? Тебе что-то привиделось? – толкнула его в плечо Марина, заметив, как он неожиданно остановился, застыл неподвижным камнем.

– Знаешь, вот… Диана. Она странно смотрит. Немного искоса. Чуть повернув голову направо. Мне почудилось…

Сравнив их взгляды, Марина понимающе кивнула:

– Ну да, точь-в-точь, как ты, когда о чем-то задумаешься.

– Дядя, ты пойдешь со мной на улицу? – дитя напомнило о себе.

Не дождавшись ответа, девочка потянула гостя за руку. Шалунья, подпрыгивая, шла по улице, крепко взявшись за руки взрослых.

– Полетели-полетели! – вдруг громко выкрикнула девочка и повыше поджала свои ножки.

Переглянувшись, взрослые зачастили, переходя на скорый шаг.

– Ух ты! Как здорово! Дядя, приходи к нам почаще, – в детском голосочке ключом била святая детская непосредственность.

– Диана, а как тебя кличет твой папа? – шепнули ей на ушко.

Подхватив ребенка на руки, Рэм принялся выпытывать некоторые подробности из их семейной жизни. Чуть наморщился детский носик. Широко и доверчиво распахнулись девчоночьи глазенки:

– Папа зовет меня Ди.

– Как английскую принцессу…

Детская головка приподнялась, и озорной носик упрямо вздернулся:

– Нет, это ее зовут, как и меня.

– Да, – усмехнулся Рэм, – возможно. А как тебя называет мама?

– По-разному… – услышал он в ответ.

Оглянувшись на Марину, девочка серьезно и тихо вздохнула:

– Когда никого нет и у нее хорошее настроение, она называет меня Звездочкой.

– Как? – переспросил он, ибо услышанное им его в корне поразило.

– Звездочкой. Иногда Лучиком. А когда она сердится, то называет меня Дианой. А один раз… – детский голосок на время притих.

Склонившись к его уху, ребенок принялся нашептывать по секрету.

– Один раз она, – широко раскрывая глазки, делилась сокровенным наивная девочка, – назвала меня недостойным дитем своего отца. Я передала все ее слова папе, а он улыбнулся и весело покачал головой. Ничегошеньки мне не сказал…

Шаг за шагом дошли они вместе вплоть до самого КПП. Прощаясь, Маринка негромко произнесла:

– Рэм, ты приходи к нам завтра к двенадцати. Съездим к Мишке. Если ты не против и хочешь его повидать.

– К папе, мы к папе поедем… – услышав обращенные к Рэму слова своей матери, милая девочка обрадовалась и громко захлопала в ладоши. – Будем нашего Мишку обедом кормить.

– Будем-будем, умничка ты папина, – ласково произнесла Марина и прижала дочку к себе.

– Да, я папина дочка! – гордо повторил ребенок, и кое-кому из них стало неловко от двусмысленности всей ситуации.

А кое-кому это, видно, нравилось и доставляло удовольствие вкупе с другими неоднозначными чувствами…

Одиноким раком-отшельником сидел Спивак в уголочке большого больничного парка. Миша, томясь, бесцельно водил по сторонам своим скучающим взглядом. Увидев их, он моментально ожил, ловко оттянул рычажки тормозов и покатил на коляске навстречу им. Разогнался Миша и лихо притормозил перед самым их носом.

– Здравствуй, Мариша! – радостно поздоровался он.

Всем своим телом Спивак потянулся к жене и, обняв женщину за талию, прижался к ней, заметно ласкаясь к ее ладному телу.

– Здравствуй, Мишенька! – грудным голосом проговорила Марина.

Тепло улыбнувшись, женщина ласково провела рукой по голове мужа, многозначительно кивнула в сторону Рэма:

– Смотри, Миша, кто с нами пришел.

– Здравствуй, Рэм, – Спивак медленно поднял подрагивающие глаза.

Человек в коляске выпрямился, и со стороны стало хорошо видно, как по его щеке покатилась вниз одинокая слезинка.

– Здравствуй, Миша… – взволнованно произнес гость.

Крепко пожав протянутую руку, Рэм безотчетно отметил твердость ответного рукопожатия. Это его несказанно порадовало.

– Что, Рэм, не нравлюсь я тебе на коляске? – спросил Спивак, заметив смущение и неуверенность во взгляде своего давнего друга.

– Что я должен ответить тебе, Миша? Видеть тебя в кресле, факт, приятного мало. Но я все же искренне рад тебя видеть, – Рэм наклонился и крепко обнял за шею сидящего перед ним товарища.

– Рэм, я тоже безумно рад тебя видеть. Из всех моих знакомых больше всего мне хотелось увидеть именно тебя. Ты поверь мне…

– Миша-Миша. Что тут у вас происходит? Объясни же ты мне все. Кажется, я совсем уже перестал понимать. Объясните мне, что все это значит, – Рэм одними глазами показал на весело улыбающуюся девочку, на коляску и на Маринку, со стороны спокойно за всем наблюдающую.

Собираясь в госпиталь, он думал и предполагал, но мысли его даже и близко не витали возле всего увиденного им.

Не отвечая, Миша пристально смотрел на недоумевающего друга, приход которого с новой силой всколыхнул весь ворох воспоминаний. Воспоминаний тяжелых, порой мучительных и вовсе безрадостных…

…В тот ставший для него переломным год, в самом конце лета, все его друзья разъехались, и он в части остался совершенно один. Рэм и Дина навсегда уехали в Союз. Сашка Григорьев перебрался в Потсдам. Пусто стало вокруг него. Опустело и на душе.

По вялой инерции он продолжал встречаться с Ленкой, постоянно ловил себя на мысли, что чувства к ней все больше остывают. И все чаще перед его глазами всплывал милый образ его Маришки.

А та подружка, Ленка, будь она неладна, змеей увивалась вокруг него, почувствовала близость желанной для нее цели. И давила на него, давила она, настаивая на его скорейшем разводе с законной женой.

Безвольно подчиняясь ее желанию, Мишка с обреченностью ждал отпуска, который обещали ему сразу после итоговой годовой проверки.

Инспекция намечалась на начало октября. До приезда комиссии оставалось совсем немного, буквально, несколько считанных дней.

Поздним вечером они, забрав с собой окончательно согласованные документы, возвращались из штаба дивизии. В командирском Уазике ехали трое: водитель, прапорщик с секретной службы и Мишка.

Старший сержант гнал по ровной и прямой трассе. Его пассажиры, уставшие после цельного дня, проведенного в бесконечной беготне из одного отдела в соседний отдел, из одного здания в другое, сидели и без особого энтузиазма боролись с охватывающей их ленивой дремотой.

Внезапно по глазам резко ударил дальний свет фар от встречной машины, нещадно слепя их и одномоментно лишая видимости.

Сбросив «газ», водитель необъяснимо принялся уходить вправо, неосознанно пытаясь вырулить к спасительной обочине.

Страшный удар обрушился на машину сзади по ее правому боку. Их подбросило и швырнуло в кювет. Кувырок в воздухе. Падение на землю. За всем этим кошмарным сумасшествием незамедлительно последовала темнота. Полнейшая тишина и кромешная тьма…

…Сознание медленно возвращалось к нему. Возможно, его душа, побродив в вечности, решила все ж покамест не покидать бренное тело и вернуться к нему. Наверное, там, наверху, посчитали, что рано еще ему, грешному, воспарить на Небеса, не пустили в место, где царит вечный покой, за все грехи его тяжкие. Видать, рассудили Боги, что не все еще, отпущенное на его долю, выстрадано на земле. Воздастся им за грехи их.

Мучительно долгое блуждание по бесконечным темным коридорам вселенской пустоты. Поворот, еще поворот. Сколько будет их еще? За одним из углов начало светлеть. Чем ближе к очередному повороту, тем больше света. Появились глухие, еще неразборчивые голоса…

– Машка! Машка, смотри, он открыл глаза! – совершенно отчетливо услышал он и увидел склонившуюся над ним девушку в белом халате.

– Точно, Женька, он заморгал, – послышалось с левого бока, и он скосил глаза в другую сторону.

– Больной, вы меня слышите? – Женя внимательно вглядывалась в его ожившее лицо.

С трудом он разлепил ссохшиеся губы:

– Больной, это я?

– Вы-вы, кто же еще, – совсем невесело улыбнулась Маша. – Как вы себя чувствуете?

– Не знаю… – сдерживая стон, прошептал он.

Вместе с сознанием к нему пришла невыносимая боль и навалилась на него со всех сторон.

– У вас что-то болит?

Попробовал он пошевелиться, и сразу же острейшая боль тысячами иголок отдалась по всей спине и по грудной клетке. Его губы смущенно прошептали-прошелестели:

– Кажется, у меня болит все тело, что выше живота.

– Вас зовут Миша?

Кивнув головой, он опустил ресницы.

– Миша, вы можете пошевелить пальцами рук?

Скосив глаза, он пошевелил. Получилось…

– А теперь ног.

– Ничего не выходит, – огорченно выдохнул он, еще не осознавая всей степени произошедшего с ним несчастья. – Я их не чувствую.

– Ой, мамочки! – Женька громко и испуганно ойкнула и быстро-быстро заморгала длинными и пушистыми ресничками.

– Тише ты, – сердито шикнула на нее Маша и зашептала на ухо, – не сей панику раньше времени. Может, все пучком обойдется.

Достав иголку, она кольнула Мишку в одно бедро, потом во второе.

– Ну, Миша, – девушка с надеждой в глазах посмотрела на него. – Вы что-то почувствовали?

Невольно ощущая за собой вину, он отрицательно покачал головой.

– Это плохо, девочки, да?

– Пока трудно сказать, – уклончиво ответила Маша. – Может, у вас всего лишь последствия шока. Оно со временем пройдет. А может…

Чтобы он не увидел ее говорящих глаз, она отвернулась в сторону.

– Что «может»? – спросил он, чувствуя, как внутри все оборвалось.

– Про то вам точно сказать может только врач. А мы всего лишь медсестры. Сильно болит?

– Сильно… – не хотелось ему жаловаться, но он признался.

– Миша, мы вам сейчас обезболивающего…

Через пару часиков в отделение реанимации заглянул дежурный врач. Майор в белом халате пробежал глазами медицинскую карточку первичного осмотра. Напустив на себя умный вид, он вытянул палец:

– Больной, скажите, у вас голова сейчас болит? Кружится? В глазах при движении головой темнеет? Нет? Странно. А тут написано, что у вас тяжелое сотрясение мозга. Помните, какое сегодня число?

– Вечером было второе октября.

Получив верный ответ, врач прищурился:

– А день недели?

– Вторник, – выдохнул Миша.

Отвечал он и никак не мог понять: к чему все эти глупые и детские по содержанию вопросы?

– А сколько будет семь умножить на восемь?

– Пятьдесят шесть.

– С этим, вроде бы, все в порядке.

Пожилой уже мужчина профессиональным движением выставил на свет рентгеновские снимки. Что-то, видно, его сильно насторожило. Он резко повернулся:

– Так, а почему, девочки, я вижу у вас одни снимки его головы?

– Мы не знаем, – растерянно пожав плечами, ответила Женька. – Это все, с чем его привезли из травматологии. Его осматривал сам зав отделением Сафаров. Он у них сегодня дежурит.

– Сафаров лично сам смотрел? – доктор непонимающе моргнул. – И Сафаров не догадался заодно сделать снимки на позвоночник?

– Мы не знаем…

Вопрос следовал за вопросом. Мишка стал чувствовать, как вокруг него начинает сгущаться напряженное смятение, близкое к панике.

Кинув на пациента задумчивый взгляд, дежурный врач шепнул что-то сестричкам и ушел, покачивая своей седоватой головой.

С этого момента девушки все больше помалкивали, лишь изредка перекидывались между собой полными тревоги взглядами.

Едва только рассвет разогнал темень над вековыми деревьями, как к нему прибыл вызванный по тревоге зав реанимационным отделением. Быстренько осмотрев Мишку, Данилов оценил непростую обстановку и включил ускоритель до его появления вяло текущих событий.

Забегал гулко по всем коридорам сонный медперсонал, который так и не решился в свое время поднять и потревожить дежурный врач. В палате появилась переносная рентген-установка. Мишку, перекладывая с бока на бок, как модель, сфотографировали во всех ракурсах.

Напуганные крайне озабоченным видом своего шефа, сестрички Маша и Женя притихли, боялись вслух и слова лишнего сказать. Минут через десять до палаты донесся разговор на повышенных тонах.

– Вы что, ребята, все тут первый день замужем? – Данилов резко, не выбирая выражений, чихвостил незадачливых коллег. – У парня сломано несколько ребер. Да и то бы еще не беда. У него явно просматривается компрессионный перелом 5-го, 6-го, возможно, 7-го грудных позвонков. А вы тут все дрыхните без задних ног.