Текст книги "Призвать дракона"

– Надеешься выкликнуть мейнорца, Эдгар?

– Его зовут Гериер.

– Он уже на пепельных полях. Торопись! Беги!

И они помчались. Нет, они не бежали – летели. Миновали поляну в один миг. Кромка черных полей неожиданно очутилась рядом. Эдгар разглядел фигуру в белом балахоне. Она медленно удалялась, вздымая при каждом шаге облачко черного пепла. Опять Эдгар поразился метаморфозе: душа Гериера не походила на его тело. В иномирье мейнорец походил на обломок гранитной скалы. Брутальный, угловатый, мрачный.

– Зови его! – шепнул Карл. Он обхватил тонкими ручками Эдгара за шею. Руки у него были поросшие мягкой густой шерсткой, а вот ладошки оказались гладкими и теплыми, как у маленького человечка. Карл при каждом выдохе едва слышно фыркал, как будто что-то его постоянно смешило.

– Гериер! – крикнул Эдгар. – Анна не может без тебя жить!

Ему показалось, что от крика что-то лопнуло у него в голове, и горячая кровь хлынула из носа.

– Гериер… – уже пролепетал он и почувствовал, что ноги подгибаются.

– Назад! К двери! Назад! – принялся тормошить его Карл, щипать за щеку и царапать острыми когтями. – Или останешься здесь навсегда. Назад!

Эдгар побежал. Он бежал очень-очень долго, путаясь в траве, задыхаясь и хрипя, и размазывая ладонями по лицу бегущую все сильнее кровь. Карл летел впереди и выкрикивал непрерывно: «К двери!» Когда рядом оказалась эта самая дверь, и Эдгар толкнул ее и вывалился наружу, ему все еще чудился крик Карла.

На миг он открыл глаза. Увидел каких-то женщин, белую тряпку, залитую кровью, и вновь впал в забытье, на этот раз лишенное снов, выстеленное густой чернотой, как пепельные поля иномирья.

В себя он пришел уже в своей комнате, дома. Учитель сидел возле его постели, закутанный в старый, протертый до дыр халат поверх рубахи и шерстяных штанов. Андрей что-то вычерчивал на листе белой бумаги, поглядывая на Эдгара. За окном был день, медленно кружились снежинки, слышались радостные детские голоса: сверстники Эдгара играли в снежки.

– Ну, как ты? – спросил Учитель, прищуриваясь и оглядывая мальчишку не лишенным иронии взглядом. – Помнишь, что с тобой было на той стороне?

– Я звал Гериера… – прошептал Эд.

– Сколько раз?

– Один… нет, два… во второй раз позвал тихо…

– Твое счастье, что дважды. Крикни ты в третий раз, остался бы там навсегда. А его счастье, что дважды. Ты успел остановить его душу. Немногим взрослым это под силу.

– Значит, он жив?

– Ну да, они с женой уже уехали.

Уехали? То есть не попрощались, не заглянули в комнату к пребывавшему между жизнью и смертью мальчишке. Просто получили то, что хотели. И все.

– Ждал благодарности, малыш? – Учитель будто услышал его мысли и покачал головой. – Не надейся. Благодарность – это лишнее. Надо просто вовремя оговорить плату за свой опасный труд. Иначе умрешь под забором от голода и холода. Если потеряешь дар, как я, и не найдешь достойного занятия, будешь ходить по городам и весям и воровать на базарной площади кошельки, на миг вырывая душу намеченной жертвы в иномирье, как это делает теперь Учитель Фома. Но об Учителе Фоме не принято говорить. Он как бы не существует, хотя все еще живет. Но его имя навсегда вычеркнуто из списка выкликателей.

– Ты… ты не договорился об оплате… для меня? – спросил Эд.

– Конечно, договорился. Вон они, твои законно заработанные золотые. – Андрей постучал кожаным мешочком по столу, внутри запели монеты. – Теперь запомни: вернуть душу мейнорца, остановить его на пути в иномирье – самая трудная задача выкликателя. Труднее всех. Обычного человека легко отослать в иномирье, но и вернуть нетрудно, если времени хватит. Мейнорец может пребывать между жизнью и смертью не минуты, но долгие дни. Однако, чем дольше длится эта нежизнь и несмерть, тем сложнее выкликателю вернуть душу назад в тело. Помни об этом, когда еще раз осмелишься взвалить на плечи подобную ношу. И еще помни: первый шаг назад душа должна сделать сама. Ты можешь ее звать, можешь сулить что угодно. Но повернуться лицом к жизни душа должна непременно по своей воле.

* * *

Карета, украшенная королевскими гербами, остановилась для смены лошадей.

Эдгар, несмотря на протесты гвардейцев, вышел наружу размять ноги. Инно тут же очутился рядом. Он умел подходить бесшумно, возникать ниоткуда, сильный и одновременно изящный, было в нем что-то от хищной огромной кошки, пантеры или пумы, горного льва Восточного хребта.

– Прочел каталог? – спросил Инно.

– Пару глав осилил. Чтение не для слабонервных. Теперь во рту постоянно вкус крови. Что думает невеста короля о душе Тигура? – поинтересовался Эдгар.

– Это не ее дело – думать о том, какую душу получит наследник. Ее задача – родить здорового малыша, – в голосе Инно вновь зазвучал металл.

– Если она мейнорка, а она наверняка мейнорка, то прибудет из северного княжества, – принялся рассуждать вслух Эдгар. – Не из Монакского – там только что все умерли – и князь, и княгиня, и сестры князя. Может быть, их убили после того, как одна из принцесс дала согласие стать женой Стефана? – Эдгар покачал головой. – Если невестой была сестра Монакского князя, свадьба не состоится.

– Свадьба состоится, – заверил Инно.

– Значит, тот, кто хотел расстроить королевскую свадьбу, ошибся, и убил не тех. Тогда что же получается… Вряд ли король посватался к бургундским принцессам – с бургундами Открытая долина всегда на ножах. К тому же тамошние женщины уродливы и сварливы. Значит, девушка из Пьемонта. Не думаю, чтобы там любили Тигура. И не думаю, чтобы женщины северян привыкли к покорности. Я бывал на севере.

– Тебе тоже не след ни о чем думать! – отрезал Инно.

– В Обители выкликателей ты бы говорил так же? Или там ты уже побывал и тебя выставили, и поэтому король обратился ко мне?

– Ты слишком дерзок, мальчишка.

«Он привык, что все сгибаются перед мейнорцами, а я не гнусь… – думал Эдгар, и его почему-то при этой мысли начинал разбирать смех. – Схватить бы его душу да дернуть на ту сторону и посмотреть, что он за гусь! А почему бы и нет?»

Эдгар присел на подножку карету, прислонился спиной к дверце, мысленно подобрался, телом же наоборот расслабился, увидел знакомую ручку, распахнул дверь, прошел на поляну, рассеял границу с реальностью. Мысленно ухватил Инно за волосы и рванул на ту сторону. Дальше произошло невероятное. Эдгара швырнуло через всю поляну снов к самой границе пепельных полей. А Инно вылетел обратно в реальность. Но этого мига хватило, чтобы увидеть удушу бастарда.

– Ты идиот, парень! – тут же очутился рядом Толстый Карл. – Назад, скорее!

Опять перед глазами пронеслись зеленые просторы поляны снов, теперь в обратном направлении, Эдгар глубоко вздохнул и пришел в себя. Глупо, конечно, потакать собственной слабости! Сколько раз Учитель его предупреждал!

В следующий миг Инно ухватил его за шиворот, поднял в воздух, как котенка, и отнес шагов на двадцать по обочине дороги. Здесь, по-прежнему держа выкликателя на весу, произнес глухо одно слово:

– Зачем?

– Посмотреть, только и в-всего…

Ткань рубахи резала горло, голос сипел и хрипел.

Инно мгновение подумал и поставил выкликателя на землю.

– Ты с каждым можешь такое?

– Могу… – Эдгар поправил выбившуюся из штанов рубаху. – Но вытащить в иномирье мейнорца куда сложнее, чем обычного долинника.

– Видел мою душу? – спросил Инно.

Эдгар кивнул.

– И как тебе?

– Вам надо держаться подальше от короля.

– Это почему же?

– Мне кажется… – Эдгар потер рукой горло. – Короли не особенно жалуют таких, как вы.

– Хочешь сказать…

– У вас непокорная душа, дерзкая и бесстрашная.

– А у тебя?

– У меня непокорность другого сорта.

– Когда ты исполнишь все, что нужно, тебя могут убить за твою дерзость. Не боишься?

– Надеюсь, король не так глуп, и понимает, что я могу ему вновь пригодиться. Или он готов ограничиться одним ребенком? Или его сестрам не нужны дети?

Неожиданно Инно рассмеялся:

– Клянусь небесным огнем, у тебя на каждое мое слово найдется десять. Если бы ты не был выкликателем – мог бы стать королевским шутом. Жаль, место занято.

– Я бы не пришелся ко двору. Могу только злить, смешить не умею, – тут же парировал Эд.

– Эй, запрягай лошадей! – приказал Инно, обернувшись к своим людям. – Теперь до самой столицы менять не будем! Пожалуйте в карету, уважаемый, – махнул рукой мейнорец, приглашая выкликателя. – Ехать придется долго. Долго и медленно. Запасись терпением, мой друг.

Инно не ошибся: ближе к столице повозка угодила в плотный поток людей, спешивших на ярмарку (о том, что грядет королевская свадьба, как и заведено, держалось в тайне). Теперь даже карета с гербами короля Стефана катилась со скоростью медленно идущего человека, о галопе нечего было и думать. Зато Эдгар и Валек без помех смогли выпить эля, перекусить и поболтать.

– Как ты думаешь, кто такой Инно? Если он бастард, то у него вполне может быть душа несостоявшегося, – сказал Валек, отставив бокал и вновь принимаясь листать каталог душ.

Эдгар кивнул:

– Так и есть.

– Великий Руддер! Так ты сделал это! Ты выдернул в иномирье его душу? Зачем?!

Эдгар пожал плечами:

– Просто захотелось глянуть, что он за птица.

Валек задумался и даже чуть-чуть отодвинул край занавески, чтобы глянуть на их провожатого. На вид лет тридцать. То есть столько же, что и королю, раз ему досталась душа наследника, выкликнутая слишком рано.

– Он должен быть его старше на месяц или больше… – сказал Валек.

– Скорее всего, – согласился Эдгар. – Из него мог бы выйти неплохой правитель, если судить по увиденной душе. Однако Великий Руддер повернул иначе.

После проведения обряда выкликатель в первую брачную ночь старается вызвать душу наследника. Но физиология не всегда подчиняется желаниям, зачатие может не состояться, а вызванная душа будет пребывать на этой стороне двадцать дней и ночей. И если королева не понесет, призванная с таким трудом душа погибнет. Поэтому король непременно посетит еще одну или две спальни королевских фрейлин в ближайшие ночи. Если душа достанется наследнику, то фрейлины в новолуние уронят обильную кровь, избавляя тело от мертвого плода. Если же королевское чрево так и останется порожним, во дворце появится еще один бастард. Детей, рожденных от мужчин-мейнорцев, не берут в детстве болезни, да и взрослые редко болеют, они сильнее и выше ростом, чем ребята обычных долинников. Теоретически они могут прожить лето сто пятьдесят, а то и больше, но во время сражений их обычно ставят на самые опасные участки, почти все они гибнут в боях, и мало кому из бастардов удается встретить старость и тихо скончаться в своей постели.

Так что побочные королевские отпрыски хорошо представляют, чего именно их лишили и зачастую пытаются исправить несправедливость. Тигур приказывал убивать своих сыновей-бастардов, дабы оградить законного наследника в будущем. Но выкликатель как будто на зло (а может быть в самом деле на зло?) снабдил его сына подленькой и жалкой душонкой. Рассказывают, что так выкликатель отомстил Тигуру за гибель своей семьи. Эта месть стоила Открытой долине еще нескольких тысяч жизней, двух гражданских войн и истребления нескольких воистину славных родов Мейнора.

– Будь ты проклят, Тигур! – прошептал Эдгар. – Но назад ты не вернешься.

* * *

Дорога все расширялась и теперь медленно шла в гору. Город восседал на холме, что террасой расположился у подножия королевского форкастла. Сам же форкастл построили на природной скале, и дорога к его воротам вела одна-единственная. Стены и башни замка были сложены из огромных каменных блоков, тогда как городские стены выглядели куда менее прочными. Крыши королевской резиденции, как и городские строения, крыты были позолоченной медной черепицей. Золото жарко горело в лучах послеполуденного солнца. Говорят, в Восточных горах полно и меди, и золота, руду привозили оттуда целые караваны, пока столица строилась.

Повозка, а вместе с ней и эскорт, достигли городских ворот уже к вечеру. Две сторожевые башни, крытые медью, поражали необъятностью размеров. Пожалуй, они могли соперничать могучей кладкой со стенами королевского замка, да еще главная пороховая башня города, толстая Бри, была такой же могучей. Стражники в количестве трех человек сидели в позах отнюдь не воинственных на деревянной скамейке. Едущие и идущие мимо, кто в город, а кто, напротив, из города, охранников нисколько не интересовали. Время от времени они поднимали головы наверх и вглядывались в ярко-синее небо, сейчас абсолютно чистое, лишенное облаков. На западе кружила стая птиц, и это темное пятно, что медленно сдвигалось к северу, привлекало внимание стражников, как будто они – все трое – записались в общество добровольных птицегадателей.

– Эй, Хад! – крикнул один из сидевших на скамейке. – Ничего не видишь?

– Спокойно! – нараспев отвечал с башни невидимый Хад.

– Что за странные птицы вдалеке?

– Один Великий Руддер знает, птицы ли это! Мне почему-то кажется, что это ширококрылы.

– Да не обратят на нас внимания небеса, – прошептал стражник.

– Часы риска миновали! – воскликнул Инно, наклоняясь с седла к пребывавшему в благодушном настроении стражнику.

Парень вскочил, уронив при этом щит, вытянулся в струнку перед мейнорцем и рявкнул:

– Пусть защитят всех нас своды!

– Твоими стараниями… – хмыкнул Инно.

Путники въехали в город. Сразу наступили сумерки. Вдоль узких улиц горели масляные фонари, запах дыма и горящего масла пропитал здесь воздух и камни. Открытого неба нигде не было. Просветы меж домами были закрыты: в узких боковых улочках медной кровлей с маленькими оконцами, а над центральной базарной площадью с ратушей – особым небьющимся стеклом. Бала еще прозрачная кровля над улицей стеклодувов, где селились самые состоятельные люди города.

Карета свернула на боковую улицу. «Кровельная», – значилось на прибитой к стене табличке. Эта улица была пошире прочих, наверху поблескивали застекленные окна, так что немного света все же пробивалось вниз. Путники остановились перед обшитой медью дверью. Один из гвардейцев распахнул ее.

– Здесь вы будете оба жить до дня свадьбы, – сказал Инно. – Вас будут охранять королевские гвардейцы. Никто не должен знать, что выкликатель прибыл.

Эдгар с Валеком вошли внутрь. В узкой прихожей воздух был куда чище, чем на улице, однако и здесь царил полумрак.

Дверь во внутренние покои отворилась, на пороге возникла женщина в строгом платье из красно-коричневой ткани, в белом чепце.

– Да защитят вас своды, добрые люди! – сказала она с поклоном.

– Часы риска миновали! – гаркнули в ответ гвардейцы.

Эдгар обернулся.

Инно уже не было с ними. Как он ушел – бесшумно и почти мгновенно, никто не заметил.

Глава 5
Столица

Ночью Валек проснулся от крика. Кричал Эдгар. Когда ходил по горячему пеплу, выдирая душу девчонки из иномирья, кричал примерно так же – боль мучила его во сне, но он не мог пробудиться. Валек вскочил, бросился к товарищу, стал трясти за плечо. Тряс и тряс. Наконец Эдгар распахнул глаза. Но в них были муть, тоска и отчаянье. Никогда прежде Валек не видел у выкликателя такого взгляда. А казалось бы – только золотые сны должны рождаться в этой уютной спаленке с деревянными панелями на стенах, с красно-золотым кессонным потолком, с двумя удобными кроватями с высокими узорными спинками, мягкими перинами и горками нежнейших подушек.

– Что случилось? – Валек растерялся и на всякий случай еще раз тряхнул товарища в надежде, что тот окончательно очнется, и взгляд его обретет прежнюю ясность.

Маленький светильник горел на столике, тускло освещая комнатку. Никого, кроме них двоих, в спальне не было.

– Нога… нога… нога… – зашептал Эдгар.

Валек сдернул одеяло. На простыни ниже правого колена расплывалось алое пятно. На голени чернела припухшая глубокая ранка.

– О небо… – Валек похолодел. – Это же укус каменной пиявки. Откуда…

– Что за крик? Нападение? – в комнату уже ломились королевские гвардейцы, из-за их широченных плеч выглядывала хозяйка в накинутом поверх ночной рубашки теплом платке из козьего пуха.

– К-кто-то подложил в постель Эду каменную пиявку. – У Валека стучали зубы, и он никак не мог унять дрожь.

– Ты?! – развернулся гвардеец к хозяйке. – Зарублю!

Женщина беспомощно вскинула руки, как будто надеялась прикрыться ладонями от клинка.

– Стойте! – вскинул руку Валек, продолжая при этом дрожать. – С-стойте. Рубкой тут не поможешь. Есть такая трава – кусачкой зовут, растет как раз на склонах Восточного хребта. – Он зачем-то ощупал сумку, хотя и так знал, что нужной травы там нет. – Она от укусов пиявки каменной – первое дело. Если собрать и принести, особенно свежую, то кровь остановит.

– Ну так беги! – приказал гвардеец. – Собирайся, я посажу тебя на свою лошадь и отвезу, куда скажешь.

– Погоди! – вновь окоротил торопыгу-гвардейца Валек. – Я сейчас ногу повыше колена перевяжу, затяну жгутом потуже. Через два часа отпустите, час надо позволить крови гулять свободно, потом опять жгут затяните. Думаю, я к тому времени вернусь. Если не успею, еще отпустите на час. Давайте Эду побольше воды, чтобы кровь не густела.

Валек спешно наложил повязку и жгут.

«Каменная пиявка в болотах живет. В обжитых землях и уж тем более в городе она обитать не может, – лихорадочно соображал Валек. – Нарочно привезли, сначала человечьей кровью поили по дороге, потом держали всухую, не давали дней десять ни капли, чтоб сосала кровь и не могла насосаться, чтобы слизью своей отравила тело наверняка».

– Я потерплю, – пообещал Эдгар побелевшими губами. – Сколько терпежа хватит…

– Вот она! – крикнул гвардеец, ползавший все то время на коленях возле кровати, и вонзил кинжал во что-то, похожее на черный лоскут.

В лицо ему брызнуло кровью. Гвардеец выругался.

– Умыться. Умыться срочно! – закричал на него Валек.

* * *

В предутреннем сумраке травник и королевский гвардеец вышли из дома. Гвардеец оседлал лошадь, положил позади седла свернутую запасную попону.

– Мне редко доводилось ездить вот так верхом, – признался Валек.

– Ничего сложного, приятель! Сядешь позади меня на круп, только за пояс держись. Мы быстро поскачем.

Когда выехали с Кровельной на перекресток, услышали, как глашатай читает указ нескольким поднявшимся спозаранку подмастерьям, в основном булочникам:

– «… А посему на королевскую свадьбу может прибыть любой житель Открытой долины…»

Значит, король, узнав, что выкликатель прибыл в столицу, решился объявить о свадьбе. Полагал, дело сделано. Ан нет… Все еще может сорваться. И как ни хранили приезд выкликателя втайне, кто-то сумел разнюхать, что Эдгар вчера вечером прибыл.

Городские ворота уже открылись, и гвардеец, приказав Валеку держаться покрепче, пустил лошадь рысью. Навстречу катились повозки долинников.

– Поберегись! – кричал гвардеец, размахивая пикой с черно-белым вымпелом. – Именем короля!

Бесцеремонно оттеснив чью-то телегу, они выехали за ворота. После душного, спертого и всегда теплого воздуха Закрытого города утренняя прохлада заставила травника поежиться.

Гвардейцу пришлось сбавить шаг, объезжая по обочине катящиеся повозки, и лошадь едва не соскользнула в яму, куда сваливали гниющие отбросы. Вся эта воняющая черная жижа чавкала и булькала, то и дело по поверхности проскальзывали белесые тела огромных червей-помоечников. Над ямой, пронзительно крича, носились жирные чайки. Клоака города, куда выплескивались по трубам все отходы; здесь они гнили и перерабатывались червями, потом на телегах в бочках жирную массу вывозили на ближайшие огороды.

«Сколь много полезного есть в природе и сколь много вредного…» – подумал травник.

Он оглянулся. Город был монолитен. Стены, башни, дома из камня и над ними – бесконечные горбины крыш, золотыми волнами накрывшие город. Издалека город напоминал заснувшего дракона с золотыми гребнями на каменной чешуе.

– Да защитят всех своды, – пробормотал Валек.

– Да не тронет путника небесный огонь, – отозвался гвардеец.

* * *

Солнце уже поднялось над Восточным хребтом, когда гвардеец доставил травника к границам заселенных пещер.

Под лучами светила вспыхнули снега на вершинах, блекло-серые кручи окрасились золотом, зелень ожила. В Открытую долину хлынул свет. В первый миг он упал где-то далеко на западе, а потом стало чудиться, что чья-то могучая рука стягивает мрачное сине-зеленое покрывало, обнажая светлый изумрудный ковер. Валек не двигался, любуясь удивительным зрелищем. Всю свою недолгую жизнь он провел в Открытой долине. Многое видел и многое наблюдал, но ни разу не довелось узреть, как долина наполняется солнечным светом. Зрелище завораживало.

– Я в форкастл, – сказал гвардеец. – К нашему лекарю. Кто знает, может, приятелю твоему повезет и у нашего травника найдется в банке сушеная листва кусачки. Если так, тут же вернусь со снадобьем к Эдгару. А ты, как найдешь траву, останавливай любого конного и требуй именем короля доставить тебя немедленно в город. Вот, держи! – гвардеец сдернул с пики черно-белый вымпел, отдал Валеку и, развернув скакуна, помчался вниз по дороге к замку.

– Ну, теперь за дело, – пробормотал Валек, пряча за пазуху треугольник черно-белой материи.

На небольшой террасе возле дороге сидели (возможно, еще с вечера) какие-то люди. Плакал ребенок, женщина в клетчатой юбке его баюкала и пыталась дать ему грудь. Но малыш вопил громче прежнего и сосок не брал.

– Надо будет три капли кров многорука капнуть в чашку, и дать баламуту попить, – поучала сидевшая рядом на камне старуха.

Валек помчался вверх по склону. Но напрасно он прыгал с камня на камень, всматриваясь в изрядно повытоптанную зелень. Кусачей травы нигде не было видно. Скорее всего, ее уже ободрали. Многие жуют ее листья, утверждая, что она защищает от сорока болезней. Это, разумеется, байки, но от укуса каменной пиявки иного противоядия нет. Как назло, растет кусачка в предгорьях, а пиявки живут в низинах и болотах, выгрызают жвалами ходы в камнях и торфе, прячутся в норах. Дьявольская фауна практически вся способна грызть камень.

Что ж, делать нечего, надо как можно быстрее подняться наверх, к пещерам. Перейти границу. Вот она – отмечена валуном с грубо намалеванным запретным знаком.

«К диким пещерам», – уточнил Валек сам для себя и мотнул головой, отгоняя почти осязаемый страх, чьи холодные пальцы пробежались вдоль хребта и заставили пот выступить на висках.

Все жители Открытой долины знают, что подходить к диким пещерам, минуя запретные знаки, смертельно опасно, что только королевские стрелки, натренированные и вооруженные, могут сладить в многоруками, обитающими в неочищенных каменных норах. Пареньку-травнику с ножом в руке нечего и думать о том, чтобы бродить по здешним камням в одиночку. Но что можно найти возле заселенных пещер на открытой земле? Одни засохшие дикие стебли и клумбы с домашней зеленью.

Валек поднял голову и посмотрел на пещеры. Три черных зева. Два, поменьше, расположены выше, третий огромный, раззявленный, под ними. Будто два мертвых глаза и один хищный рот. Валек осматривался, пытаясь уловить какое-то движение. Ничего. На серо-зеленых скалах не было намека на движение. Лишь гораздо выше на карнизе кричали и суетились птицы, обустраивая гнездо. В утренних лучах их перья казались розовыми.

«Глупые, все равно яйца многоруки сожрут», – подумал Валек и вновь перевел взгляд на пещеры.

Неподвижность. Есть надежда, что диких обитателей уже вытравили. Хотя вряд ли. Если бы королевский отряд побывал здесь, то трава вокруг была бы вытоптана, а камни залиты синей кровью многоруков. Или красной, человеческой… Или… Нет, охоты здесь еще не проводили. Но, возможно, многоруки, чуя опасность, сами ушли.

Склон поднимался довольно круто. Если повезет, то кусачую траву можно обнаружить всего в нескольких шагах от границы. Стоит рискнуть. Валек вытащил нож, закинул за спину сумку. Он срежет несколько стеблей, всего несколько стеблей и сразу назад. Шагнул наверх, остановился, снова шагнул. Ничего не произошло. Вытоптанная жалкая травка как по волшебству сменилась высокой зеленой порослью. В траве лежали яркие камни – лиловые, красноватые, оранжевые. А вот кусачки пока не наблюдалось. Еще наверх. Ага! Вот наконец нужный стебель. Валек наклонился, ухватил рукой в перчатке из кожи болотной ящерицы сочный побег. Взмах ножа, добыча у него в руке. Гром небесный! Стебель слишком старый. Сока в нем чуть. Может не хватить на питье. Валек вновь огляделся. Почудилось какое-то шуршание. Нет, тишина. Он снял котомку с плеч, спешно запихал туда добычу. И тут увидел целые заросли кусачки. Всего в нескольких шагах выше по склону. Ни с чем не спутаешь ее блестящие темно-зеленые стебли, отороченные мелкими острыми зубчиками, эти молодые побег, которые просвечивают на солнце, становясь светло-зелеными с красноватыми прожилками. В этот раз побеги были в самом соку! Ничто не затворяет так кровь после укуса каменной пиявки, как кусачка. Она вообще после любого ранения кровь останавливает. Во время войны для ран первое средство. Всего несколько листьев могут спасти человеку жизнь. Для выкликателя такая трава необходима после путешествия по иномирью. Если грядет Эдгару выкликать наследника на королевской свадьбе, то Валека задача – приготовить питье и отпаивать напарника после возвращения из-за грани. Надобно всю траву срезать, всю до единого стебля. Он успеет!

Внезапно Валек почувствовал, что нога соскальзывает с камня, и кто-то тянет, настойчиво тянет за лодыжку, все сильнее сжимая захват. Валек в тот миг не испытывал страха – только недоумение, так захватила его мысли о волшебной траве. Что за дела! Он оглянулся. Из буйных зарослей кусачки тянулась красная в фиолетовых пятнах рука. Рука всего с двумя пальцами… Валек закричал… Тут же вторая длиннющая рука вынырнула из травы и обвилась вокруг бедер. Травник ударил ее ножом. Брызнула синяя кровь. А третья рука уже обвивалась вокруг второй ноги. Да и само туловище – круглое, с двумя парами водянистых глаз, поднялось из зарослей. Рот, облепленный гроздьями белых присосок, морщился. Сейчас плюнет… и тогда смерть… яд… смерть… Валек сделал последнее отчаянное усилие, пытаясь вырваться. Бесполезно. Многорук держал его мертвой хваткой. Валек закричал… И…

Многорук не успел плюнуть. Стрела с белым оперением прилетела издалека и пронзила лиловое тело. Оно тут же сморщилось, обмякло, стало оседать. Из пасти, бессильно раскрывшейся, потекла, пузырясь, ядовитая светло-зеленая слюна. Щупальца задергались в конвульсиях. Одно, извиваясь, едва не сломало ногу. Валеку удалось сбросить тот жгут, что обвился вокруг бедер. Он пытался полоснуть ножом по второй «руке». Но напрасно размахивал металлическим жалом: проклятая тварь продолжала биться в судорогах. Вторая стрела, как и первая, прилетев издалека, вонзилась в бок многоруку. Тут наконец щупальца обмякли, превратились в скрученные и брошенные кем-то на камни тряпки. Валек рванулся и пополз по камням. Попытался встать. Ноги не держали. Штаны почему-то сделались горячими, потом стали леденеть.

«Вот те на, ты ж обмочился!» – подумал Валек о себе отстраненно.

Он сел на камень. Зажмурился, переводя дыхание. Потом открыл глаза и глянул вниз. По склону к нему карабкалось человек пятнадцать. Все в одинаковых кожаных куртках, в шлемах с опущенными забралами. Значит, эти дикие пещеры намечены для очистки. Через несколько минут от хрупких мясистых стеблей кусачки не останется и следа, стрелки все вытопчут. Валек развернулся, зажал нож в зубах и на четвереньках пополз по склону наверх. Его мутило от страха, но он все равно полз.

– Стой! – крикнул кто-то снизу.

Валек даже не обернулся. Заросли были рядом.

Если Валек не принесет кусачку, Эдгар истечет кровью. Травник сгреб сразу несколько стеблей рукой в перчатке и подсек. Бросил в котомку. Вновь ухватился за следующий пучок. Рядом что-то зашуршало. Он повернулся. Над ним, привстав сразу на всех восьми огромных щупальцах, нависал лиловый многорук. Раза в два больше прежнего. Валек замер.

Кра-а… две стрелы, одна за другой, пронзили туловище твари. Щупальца обмякли, туша осела на камни. Валек откатился в сторону, чтобы синяя кровь не облила его – пусть кровь и не так ядовита, как слюна, но ожоги, которые оставляет эта синяя густая жидкость, не проходят годами. Многорук, однако, не умер сразу. Он еще пытался подняться, еще дергалось тулово на обмякших щупальцах, еще разевалась черная пасть и брызгала зеленой слюной. Но тут подскочил к чудищу один из королевских лучников. Сверкнул стальной клинок, и туша многорука развалилась надвое. Лучник отскочил с завидным проворством, чтобы не обрызгаться кровью. Отер о полу своего длинного камзола клинок и бросил его в ножны уверенным отточенным движением. В следующий миг он уже выхватил из колчана стрелу, натянул тетиву. Стрела запела, уносясь наверх. И, судя по глухому утробному стону, стальное жало отыскало нужную цель.

– Ну вот, остальные нас не достанут. – Стрелок опустил лук и повернулся к Валеку. – Что ты здесь делаешь, парень? Хочешь пробраться в пещеру, не имея ключа? – Глаза за прозрачным забралом шлема насмешливо блеснули.

«Забрало из панциря хадха», – сообразил Валек. Шлем с прозрачным забралом из пластин хадха стоил столько, сколько вмещается в него золотых. Но без такого шлема нечего соваться к многорукам – эти твари вмиг оставят стрелка без глаз.

– Я – нет. Всего лишь собираю кусачку. – Валек передвинулся ближе к камням, за которыми зеленели сочные стебли. – Прошу вас, не затопчите эти побеги. Тут можно немало собрать…

– А, да ты травник! – догадался воин. – Тебя чуть не задушили, травник. Из-за беспечности. На небо, я полагаю, ты и не смотрел.

– Зачем? – не понял Валек. – Многоруки не летают.

– Смейся, смейся. Но помни: ширококрылы летают. Что ж… собирай пока траву и не уходи, пока я не вернусь! – Стрелок повелительно махнул рукой и, перепрыгнув через зеленые стебли, помчался наверх.

Вновь запел лук.

Валек хотел ответить, что не может никого ждать, сидя на горе, что ему нужно назад, в город, но понял, что стрелок его уже не слышит.

За командиром справа и слева спешили остальные. Все они, повинуясь приказу, обошли зеленый островок с драгоценной травой, не сломав ни единого стебля. Многие стрелки и сами кое-что понимают в травах. Интересно, долго ли они пробудут там наверху – за тяжкой и грязной работой? В одной пещере может обитать до двадцати взрослых многоруков. Сколько же прячется в этой тройной?

Валек ободрал все кустики кусачки до последнего стебля (все равно их затопчут счастливцы, что прибудут селиться в пещеры) и стал подниматься выше. Ага, вон и каменный гость, растение с черными, будто неживыми листьями. Этот от боли в суставах помогает, да и вообще от всякой боли, а при возвращении из иномирья отвар его сушеных листьев – первое дело. Валек переломил толстый мясистый стебель, лизнул каплю прозрачного сока. И тут кто-то вырвал стебель из его рук. Валек обернулся, схватившись за нож. Перед ним стоял грузный мужчина в чешуйчатых золоченых латах. Он был не только высок и широк в плечах, но и как-то весь несоразмерен. Грудь слишком выпирала вперед, руки были слишком длинны, а шея вообще отсутствовала. Выпуклые водянистые глаза были так широко расставлены, что было не понять: смотрит человек на тебя или куда-то мимо.