Текст книги "Путилин и Петербургский Джек-потрошитель"

Петербургские вампиры-кровопийцы

Страшный бальный гость. Драма в будуаре графини

Несмотря на поздний ночной, вернее, ранний утренний час (было около пяти часов утра), у роскошного дома-особняка графа и графини Г. царило большое оживление.

Один из их частых и блестящих балов кончался. Начался разъезд гостей, сплошь принадлежащих к петербургскому высшему свету, к самым отборным сливкам его.

– Карета его сиятельства князя В.! – зычно кричал огромный швейцар в расшитой ливрее с булавой.

– Сани ее сиятельства графини С.!

– Карета барона Ш.!

Выкрики шли непрерывно.

К подъезду, ярко освещенному, подкатывали экипажи.

Из подъезда, закутанные в богатые собольи ротонды, шубы, шинели, выходили великосветские гости и, поддерживаемые ливрейными лакеями-гайдуками, усаживались в кареты и сани.

– Пшел! – раздавался приказ, и лошади, застоявшиеся на морозе, дружно подхватывали.

Разъезд затихал.

Все реже и реже сверкали рефлекторы каретных фонарей у подъезда роскошного особняка, и скоро их уж совсем не стало видно.

Разъезд окончился, резная, с зеркальными стеклами дверь закрылась.

В морозной зимней ночи воцарилась удивительная тишина.

Некоторое время еще из окон графского особняка вырывались волны яркого света от золоченых люстр, бра, канделябр, но мало-помалу огни стали притухать то в одном, то в другом окне.

Блестяще-феерическая «иллюминация» вечно пирующего в утонченных празднествах-оргиях российского барства погасла.

Дом-дворец погрузился во тьму.

Но там, внутри этого палаццо, жизнь еще не совсем замерла.

Еще сытые, вернее, пресыщенные, развратные лакеи в своих смешных камзолах и гамашах спешно свершали, доканчивали свою работу: крали объедки и опивки с барских столов и приводили в порядок анфиладу роскошных зал и гостиных, стараясь оставить себе поменьше труда на утро, к которому все должно было принять свой обычный вид.

– Довольно, ступайте спать… В девять часов утра докончите все остальное! – внушительно отдал «ордонанс» тучный, упитанный мажордом.

И все разошлись.

…Графиня встретилась со своим великолепным супругом у дверей своей половины.

– Ах, Надин! Всегда, всегда – царица бала! – восторженно поцеловал он руку жены.

– Но как я устала! Спокойной ночи, впрочем, утра? – томно улыбнулась она, целуя его в лоб.

Вот и ее будуар, такой нарядный, красивый, весь пропахший запахом ее любимых духов.

– Скорей, скорей в постель! До смерти устала!

И, упоенная сознанием своей красоты, молодости, блестящего положения в свете, своим сегодняшним триумфом, она направилась через будуар в спальню.

Но лишь она успела сделать несколько шагов, как вдруг остановилась, вся задрожав и похолодев от ужаса.

– Боже мой… Что это?!

Она пробовала крикнуть, но голоса не было. Она пыталась броситься бежать, но ноги, ее изящные прелестные ножки в бальных туфлях, словно приросли к пушистому ковру ее будуара.

Высокие китайские ширмы, прикрытые развесистыми листьями пальмы, зашевелились, заколыхались и из-за них показался яркий свет двух огненных огромных глаз, напоминающих собой круглые фонари.

Миг – и что-то страшное, бесконечно страшное стало подыматься, расти и одним прыжком ринулось к ней.

Это «что-то» была фигура какого-то отвратительного чудовища – не то зверя, не то человеческого существа.

Обезумевшей от ужаса графине бросились в глаза черная мантия-крылья, развевающаяся вокруг чудовища. Голова – почти совершенно круглая. Но какая голова!

Широко раскрытая пасть с толстыми, красными губами, из которых высовывался красный язык, нечто вроде змеиного жала. Огромные круглые глаза чудовища горели багровым светом. Но руки, готовые вот-вот схватить ее, были как бы человеческие.

– Ни с места, графиня! Ни одного звука, ни одного движения, иначе вы погибнете, – раздался в роскошном будуаре хрипло-свистящий шепот страшного чудовища.

Какой поистине дьявольской насмешкой звучали эти слова: «Ни одного звука! Ни одного движения!»

И без предупреждения об этом несчастная великосветская красавица не могла, благодаря смертельному страху-столбняку, ни крикнуть, ни двинуться.

А страшное крылатое чудовище с лицом вампира все ближе и ближе подходило к ней.

– Я – последний гость вашего бала, но и самый страшный, графиня. Что? Вы боитесь меня? О, не бойтесь, я не страшнее тех напудренных, раздушенных лживых господ, которые с лестью на устах, но со смертельной завистью и ненавистью на сердце скользили вот сейчас по паркету вашего дворца. Я – кровопийца-вампир.

– Господи… – еле слышно слетело с побелевших уст графини.

– Да, я – вампир. Вы никогда не слыхали о существовании этих существ, которые так любят прижиматься к теплым грудям людей и медленно, с наслаждением высасывать капля по капле всю их кровь?.. Но слушайте меня. Я принадлежу к породе особых вампиров: я не щажу мужчин, но всегда щажу женщин… таких красивых, как вы, графиня.

Голос, несомненно, человеческий, несколько привел в себя великосветскую львицу.

– Я… я, кажется, сплю, брежу… или схожу с ума… Что вам надо? Пощадите меня… кто вы?

Она говорила как бы в припадке сомнамбулизма, тихо, не сводя устрашенных глаз с отвратительного призрака-чудовища.

– Кто я? Вы уже знаете. Что мне надо? Вас. Пощадить вас? Хорошо. Я пощажу вас, но с одним условием.

– С… каким… условием?..

– Вы должны принадлежать мне, или вы погибнете. К утру найдут ваш труп. Он будет белее вашего платья. Я люблю вас, вы должны быть моей. Клянусь вам, вы не знаете, что такое любовь существ особого мира, сверхчеловеческой области!

И чудовище сделало шаг по направлению к графине.

– Ах… во имя неба, спасите меня! – громко крикнула она. – Кто там… спасите…

Но крик ее был заглушен тяжелыми портьерами, мягкой мебелью, пушистым ковром…

А вампир все ближе, ближе… Уже его цепкие страшные руки-лапы касаются ее… Уже свет его багровых глаз впивается в ее искаженное ужасом лицо, уже слышно у самых щек, у самых губ его горячее, прерывистое дыхание.

– Ах! – пронесся последний вопль-крик бедной жертвы. Высоко взмахнув руками, она покачнулась, зашаталась и грянулась навзничь, во весь рост.

Граф Г. у Путилина. Видение будочника

– Теперь вся надежда на вас, дорогой господин Путилин! Вы одни только можете расследовать это непостижимое и страшное приключение ночью в будуаре моей жены.

Такими словами окончил свой рассказ сильно взволнованный граф Г., приехавший к Путилину в два часа дня, стало быть, очень скоро после злополучного бала.

Признаться откровенно, я, присутствовавший при этом объяснении графа с великим сыщиком, был поражен и озадачен немало.

– Как чувствует себя теперь графиня? – спросил Путилин.

– Теперь несколько лучше, хотя все еще в сильно нервном возбужденном состоянии. Около нее – целый консилиум докторов. Утром же ее нашли лежащей на ковре в глубоком обмороке.

– И когда графиня была приведена в чувство, она рассказала вам о страшном ночном приключении?

– Да, господин Путилин.

– Скажите, граф, ваша супруга не страдает нервами?

– О нет! До сих пор она не имела понятия ни об истериках, ни об обмороках. Всегда веселая, живая, полная силы, молодости.

Мой друг погрузился в раздумье.

– Конечно, вы были страшно потрясены, граф, но, однако, вы не заметили ли случайно, не произведено ли какое-нибудь хищение из будуара вашей супруги?

– Мне кажется, что нет. Все драгоценности, надетые на ней: диадема, колье, серьги, браслеты, кольца – в целости.

– Вы произвели допрос вашей прислуги – не слышали ли они какого-нибудь шума, не видели ли они кого-нибудь выходящим из дома?

– О да. Они клянутся, что ничего не слышали и ничего не видели.

– А, кстати, штат вашей прислуги весь налицо? Ни один человек не исчез сегодня поутру?

– Все налицо. У меня у самого мелькнула мысль, не является ли это гнусной проделкой какого-нибудь своего, домашнего негодяя.

– Я сделаю все от меня зависящее, граф, чтобы пролить свет на это загадочное приключение, – с чувством проговорил Путилин. – Помилуй бог, какие страсти завелись у нас в Петербурге – вампиры-кровопийцы!

– Спасибо, большое вам спасибо!

Граф распростился с нами и уехал. Когда мы остались одни, мой друг повернулся ко мне и быстро спросил:

– Что ты скажешь на это, доктор? Не правда ли, случай чрезвычайно интересный?

– Совершенно верно, Иван Дмитриевич, но при этом и чрезвычайно загадочный.

– Твое мнение?

– Как врачу, мне является мысль, не имеем ли мы дело с любопытным явлением, известным в медицине под определением психоневрозной галлюцинации. У барыньки от всех этих шумных балов могли скрытым, незамеченным образом разыграться нервы настолько, что ее хватил припадок молниеносного помешательства. Ну, а как не врачу, а твоему другу, другу знаменитого сыщика, мне приходит в голову такое соображение: не замешан ли во всей этой драме самый обыкновенный любовный адюльтер… Наши чопорные матроны на этот счет грешат, ей-богу, не менее чем деревенские Матрены.

– Браво, доктор! – оживленно воскликнул мой друг. – Твое последнее соображение мне нравится…

– Ваше превосходительство! – раздался голос агента в дверях кабинета. – Какой-то будочник-полицейский домогается вас видеть.

– Так впустите его, голубчик.

В кабинет в своей классически знаменитой форме былых полицейских-будочников почтительно-робко вошел саженный детина. Вошел и вытянулся, руки по швам.

– Здравия желаю, ваше превосходительство! – гаркнул он.

Путилин улыбнулся. Он сам, вышедший из маленьких полицейских чинов, любил этих наивных, бравых служивых и всегда относился к ним мягко, сердечно и в высшей степени доброжелательно.

– В чем дело, голубчик? По какой надобности ко мне пожаловал?

– По необыкновенной!

– Почему же ты в квартал свой не обратился, если у тебя необыкновенный случай?

– Так точно, ваше превосходительство, мы обращались с донесением, а нам, как бы сказать, по шее накостыляли.

– Нам? – расхохотался Путилин. – Кому же «нам» – тебе и мне?

Будочник даже засопел от страха.

– Ну, ну, выкладывай, что с тобой стряслось.

– Так что, примерно, ваше превосходительство, по городу нечистая сила разъезжает! – с какой-то отчаянной решимостью выпалил он.

– Что такое? Нечистая сила?

– Так точно-с! Стою это я позавчерась у моей будки, вдруг гляжу, несется, словно вихрь какой, тройка, чуть не прямо на меня. Я, стало быть, еще ямщику крикнул: куда, дескать, дьявол, прешь? Поравнялась со мной, глянул я на седоков, кои в санях сидели, да так и присел наземь. Мать Пресвятая Богородица, страсть-то какая! Не люди в санях сидят, а нечистая сила, черти! Вот как перед Богом говорю, ваше превосходительство! Закутаны-то они в шубы человечьи, а лики-то у них сатанинские, дьявольские.

– Какие же именно?

– А так, примерно сказать: глаза круглые, навыкате, будто шары какие, и горят это они огненным огнем. Стра-а-асть, голова круглая, губищи – во какие! – оттопырены, и из них тоже будто огонь идет. Ахнул я, а тройка уж мимо меня промчалась.

– Сколько людей, то бишь чертей сидело в ней? Один?

– Никак нет, только не один… Три будто, а то – четыре.

– А тебе все это не причудилось? Пьян ты не был?

– Никак нет, ваше превосходительство.

– И больше чем один был в санях?

– Больше.

– И тебе это не со страху в глазах утроилось?

– Никак нет-с!

– Один только раз видел заколдованную тройку?

– Вчера-с опять видел!

– Что же сказали тебе в квартале, когда ты рассказал о своем диковинном видении?

– Что будто я пьян, а потом… того… накостыляли.

– Ступай. Запишись у агента: кто ты, где твоя стоянка.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – лихо гаркнул будочник и вышел из кабинета.

– Однако, – задумчиво произнес Путилин, – надо, доктор, действовать и действовать поспешно. Помилуй Бог, первый раз в жизни мне придется иметь дело с существами из оккультических наук! Вампиры-кровопийцы… Гм… Так как я не имею удовольствия принадлежать к разряду красивых женщин, которых они, эти вампиры, милуют, то… то мне грозит смертельная опасность. Так ведь, доктор?

– Так, если тебя не вывезет твоя знаменитая «кривая»… – серьезно ответил я.

Драма в карете княгини В.

Петербург в панике

Прошли сутки, в течение которых я не видел моего друга. Под вечер я получил экстренную записку от него:

«Приезжай, доктор, немедленно. Помимо общего интереса, требуется твоя медицинская помощь. Вампиры не на шутку шалят!

Путилин».

Говорить ли вам, с какой быстротой мчался я к Путилину? Скажу только, что ровно через двадцать две минуты я ураганом влетел в его кабинет.

– Что такое? – начал было я. И… осекся. На широком диване в сильнейшей истерике билась элегантная красивая дама. Роскошная ротонда на белом тибете свесилась с ее плеч. Черный бархатный лиф был расстегнут.

– Аха-ха… xa! А-а-а! – вырывались из ее прекрасного рта спазматические выкрики.

– Доктор, скорее окажи помощь княгине! – взволнованно обратился ко мне Путилин.

«Княгине? – удивился я. – Час от часу не легче: то графиня, то княгиня…»

Лицо ее было бледно, с легким синеватым оттенком. Очевидно, это был припадок сильной истерии (histeria magna).

– Был кто-нибудь из докторов?

– Никого, никого… Скорее, доктор! – нетерпеливо прошептал мой друг.

Барынька, очевидно, была в корсете. Прежде всего надо было ее расшнуровать.

Я подошел к ней, шепнув Путилину:

– Покуда я буду оказывать помощь княгине, расскажи хоть в нескольких словах, в чем дело.

– Сейчас мне донесли, что у подъезда нашего остановилась карета, что случилось какое-то несчастье. Я, словно предчувствуя что-то недоброе, бросился вниз. Действительно, у подъезда стояла щегольская карета с гербами. Я быстро распахнул дверцу и увидел эту даму, лежавшую в глубоком обмороке. Противоположная дверца была раскрыта.

– Не подходите! Ах! Пощадите! – вдруг раздался дико испуганный крик в кабинете. – Вампир! Вампир! Кровопийца! Что вы со мной делаете?! Вы хотите высосать мою кровь! Спасите!

Путилин не докончил начатого рассказа, подошел ко мне и княгине.

– Сударыня… княгиня… Ради бога, придите в себя, успокойтесь, – прошептал я, стараясь разорвать шнур от ее корсета. – Не бойтесь меня: я не вампир, а доктор.

– Нет, нет, вы лжете… вампир, вампир!.. Аха-ха-ха! – забилась у меня под руками бедная княгиня.

Благодарю покорно! Я – доктор, и вдруг – кровопийца– вампир!

– Иван Дмитриевич, давай скорее из моей сумки морфий и шприц, – отдал я приказ великому сыщику.

Путилин подал мне то и другое, продолжая хладнокровно рассказывать далее:

– Со слов насмерть перепуганного кучера я узнал следующее: когда карета почти поравнялась с нашим подъездом, до него, кучера, донесся из кареты подавленный крик. Он взглянул в окно кареты и увидел, как из нее быстрее молнии выскочила какая-то черная фигура. Его госпожа лежала, опрокинувшись навзничь. Предчувствуя несчастье, он круто остановил лошадей. Два дежурных агента внесли ее в мой кабинет. Узнав от кучера, кто его госпожа, я послал с ним агента за князем. Он сию минуту должен прибыть сюда.

Наполнив шприц слабой дозой морфия, я решил сделать новой жертве вампира подкожное впрыскивание, но лишь только я коснулся шприцем ее руки, как опять она вздрогнула, широко раскрыв испуганные глаза, и голосом, полным ужаса, закричала:

– Чудовище!!! Спасите!.. Выпивает кровь!

Она стала рваться с такой силой, что я – при всем моем желании – не в силах был сделать укола.

В эту минуту, к счастью, явился князь В. Узнав, в чем дело, он принялся горячо благодарить Путилина, произошла трогательная сцена с женой, приглашение-просьба «расследовать» дело, и… и, поддерживаемая своим мужем, вторая жертва вампира благополучно покинула кабинет великого сыщика.

Путилин, смеясь, развел руками.

– Вот и все, мой дорогой доктор, что дало мне предварительное следствие.

– Да, немного! Зато я попал в сонм кровопийц-вампиров. Вечно ты, Иван Дмитриевич, подведешь меня под какую-нибудь пакость! – шутливо ответил я.

Весть о таинственных приключениях с двумя высокопоставленными дамами каким-то чудом с быстротой молнии разнеслась по Петербургу.

Прошло два дня – и столица была объята паникой.

Начиная от фешенебельных гостиных и кончая «улицей», только и было разговоров, что о каких-то извергах, высасывающих кровь из грудей живых людей.

Даже огненную тройку, запряженную дьяволами, с Сатаной на козлах видели!

– И гляжу это я, матушка, и только молитву творю: несется это, матушка, огненная колесница, а в ней – не к ночи будь помянуто! – красные хари.

– Да неужто? Ахти нас, грешных! – испуганно прерывали «очевидицу» устрашенные слушатели и слушательницы.

– Хорошо! Едет эта самая колесница, вдруг – стоп! Выскакивают хари звериные – и прямо ко мне шасть. «Крови, – кричат, – крови давай, Анфиса Кузьминична!» Сомлела это я со страха…

– И что же, матушка, высосали?

– Кровь-то? Высосали, окаянные, почитай, штофа два из меня крови высосали.

– А ты как же кровь-то двумя штофами вымерила? Ась? – смеялись иные скептики.

В великосветских гостиных таких разговоров, конечно, не было, но зато там шло великолепное и тонко язвительное шушуканье о приключениях с двумя их сиятельствами. Однако вскоре, дня через два, и эти злословия прекратились, ибо… ибо за этот срок мой друг уже насчитал шесть новых жертв неведомых чудовищ, в число которых попали и некоторые из шушукающих великосветских львиц.

Тогда паника приняла огромные размеры.

Немногочисленные газеты того времени захлебывались в истерично-выгодном (для розницы) негодовании.

«Еще новая жертва неслыханных таинственных существ.

Вчера на груди (левой) графини уже совершенно ясно были видны укусы-проколы. Из графини выпущена вся кровь… Вампиры летают и пьют кровь массы жертв. Где же прославленный гений нашего начальника сыскной полиции господин Путилина?! Наши жены и дочери в смертельной опасности, а наши Лекоки спят…»

– Ну не дураки ли, доктор? – со смехом обращался ко мне Путилин, читая эти газетные «ламентации». – Во-первых, никто из репортеров никогда и не видел «левой груди» графини, княгини, баронессы, а во-вторых… как может обыкновенный смертный поймать «таинственных», «летающих» вампиров? Экие болваны, помилуй бог!

– Ты напал на какой-нибудь след?

– Я начинаю выводить мою «кривую»… Вчера я беседовал с некоторыми пострадавшими, но… откровенно говорю тебе, доктор: это – одно из наиболее темных дел, какие только мне приходилось раскрывать.

– Старая песня, Иван Дмитриевич! – улыбнулся я. – С этого ты всегда начинаешь, выводя свою кривую.

Двойное превращение Путилина

Часов около девяти вечера я услышал знакомый звонок.

Я отстранил лакея и сам открыл дверь. Открыл – и все-таки спросил, не доверяя своим глазам:

– Неужели это ты?

– Я… – прозвучал в передней голос Путилина.

Лакей, стоявший близ меня и отлично знавший моего гениального друга, сотворил крестное знамение, в ужасе шарахнувшись в сторону.

Перед нами стояла страшная фигура какого-то легендарного чудовища: черная мантия и – великий Боже! – какое страшное лицо… Это было именно то знаменитое лицо вампира, которым бредил до смерти напуганный Петербург.

В моей полутемной передней сверкала пара круглых огненных глаз.

– Ты, верно, не ожидал посещения к себе вампира, доктор? – тихо рассмеялся Путилин.

– Ваше превосходительство, да неужто это вы на самом деле? – почтительно-робко спросил его мой верный лакей, которого очень любил Иван Дмитриевич.

– Я, я, Игнат! Однако, доктор, нам надо торопиться. Идем в твой кабинет, мне надо побеседовать с тобой кое о чем.

И когда мы вошли в кабинет, он обратился ко мне:

– Смотри, доктор, как у тебя чадит лампа. Подверни огонь.

Покуда я нагнулся над лампой и убедился, что она вовсе не коптит, прошло не более нескольких секунд.

– Откуда ты это взял? – обернулся я к моему другу.

Обернулся и попятился от удивления: передо мной уже не было страшного вампира, а стоял совершенно мне незнакомый денди, в безукоризненном фраке, в высоких воротниках, туго стянутых черным галстуком.

Я глупо уставил глаза на это чудесное превращение.

– Что это… как же так…

Признаюсь откровенно, у меня забегали мурашки по спине. Мне мелькнула мысль: да на самом деле, кому я открыл дверь – Путилину или настоящему вампиру?

– Как же так? Очень просто. Смотри, – великий сыщик указал на скинутые мантию и страшную маску.

– Но, ради бога, что это за маскарад?..

– А вот садись и слушай.

Я сел. На меня глядело совсем иное лицо: за исключением глаз – ничего похожего на Путилина!

– Случай, как тебе известно, играет большую роль в удачных разрешениях самых мудреных проблем. Так вот, случай дал мне в руки маленькую путеводную нить, с помощью которой, быть может, мне удастся размотать запутанный клубок дела о вампирах.

– Какая же это нить? – страшно заинтересованный, спросил я.

– Эта вот штучка. – И Путилин показал мне золотой брелок-жетон. – Что там написано, я пока тебе не объясню, ибо… ибо могу ошибиться. Скажу тебе только, что все эти дни я с мучительной страстностью отыскивал одно помещение и, кажется, его нашел. Я еду сейчас туда.

– А я? – живо вырвалось у меня.

– Увы, доктор, я не могу тебя взять туда. Кстати, ты видишь перед собой барона Ш.

И он назвал очень громкую фамилию.

– Видишь ли, в чем дело: так как я не могу тебя взять с собой, а между тем мало ли что может случиться со мною, ты должен занять известный наблюдательный пост. В случае, если бы я не вышел оттуда, из этого помещения до двух-трех часов ночи, дай знать властям. Вот тебе моя карточка с моим предписанием.

– Стало быть, тебе грозит серьезная опасность? – тревожно осведомился я.

– Опасность всегда серьезна, – отшутился Путилин.

– Но куда же ты это денешь? – спросил я, указывая на проклятую мантию и страшную личину вампира.

– Я все это оставлю в шубе, – невозмутимо ответил он.

Минут через пять мы уже ехали в карете.

Не скажу, чтобы я был спокоен. Тревога за моего друга, с которым мы были неразлучны во многих делах, копошилась в моей душе.

«Один… едет неизвестно куда… Почему-то меня не берет с собой… А если он попадется в какую-нибудь дьявольскую ловушку?»

Я не удержался, чтобы не высказать своих опасений.

– Брось, доктор!.. Брось хныкать! Все обойдется. Бог даст, благополучно.

Мы проехали массу улиц, и наконец карета замедлила ход.

– Слушай, кучер, – кстати, это ведь Х., – подвезет меня к подъезду этого вот дома. Лишь только я скроюсь в подъезде, Х. поедет дальше, и вы остановитесь вот на том углу. Оттуда – ваш наблюдательный пост. Понял?

Я утвердительно кивнул.

Карета подъехала к красивому темному особняку.

Путилин быстро выскочил из кареты и постучался в дверь особняка.

Прошло несколько секунд.

– Je prends mon bien… – донесся до меня его внятно– уверенный голос.

Дверь распахнулась, и он скрылся в подъезде.

Адамов клуб. Двойник барона Ш.

Массивная дубовая дверь захлопнулась за Путилиным.

Он очутился в великолепной прихожей – вестибюле из мрамора «дикого» цвета, украшенном высокими темно-бронзовыми канделябрами.

Путилин небрежно сбросил на руки открывшему ему дверь человеку в синем камзоле и белых гамашах свою шубу. На лице того отразилось сильнейшее удивление.

– Так рано сегодня, господин барон? – проговорил таинственный прислужник таинственного помещения.

– Еще из наших никого нет? – процедил сквозь зубы Путилин.

– Никого… – ответил синий камзол.

– Теперь слушайте меня, любезный, – протягивая ему крупную ассигнацию, сказал Путилин. – Кто бы ни приехал, вы не должны никому говорить ни слова, что я уже в клубе. Понятно? Никому!

– Слушаюсь, господин барон… Покорнейше вас благодарю.

Путилин стал подниматься по отлогой, широкой мраморной лестнице.

Помещение, однако, у них комфортабельное… Сейчас видно, что имеешь дело с аристократами… – прошептал светило русского сыска, иронически усмехаясь. Стены всюду были расписаны искусной живописью, но какого-то странного характера.

Особенно бросался в глаза огромный плафон-картина декоративного письма, находящийся на стене первого зала, как раз против лестницы.

– «Гибель Содома», – прочел Путилин крупную надпись над плафоном.

На нем, на первом плане, была изображена фигура красивой женщины, заломившей в отчаянии руки. А там, далее, шла возмутительная оргия, приведшая библейский город к страшному концу – «огненному дождю». Завеса стыдливости была сорвана с самых интимных сторон содомского греха. Впечатление получалось поистине отвратительное для всякого неизвращенного человека.

Облако изумления отразилось на лице Путилина.

«Как же это совместить?» – пронеслось у него в голове.

Залы были прибраны, но пока безлюдны. Путилин с интересом осматривался по сторонам. Над некоторыми комнатами красовались надписи вроде, например, следующих: «Чистилище», «Преддверие к блаженству», «Месса Содома», «Бассейн живой воды» и т. п.

В некоторых местах ему бросилась в глаза одна и та же надпись:

«Не поддавайтесь соблазну женщины, ибо через женщину мир потерял райское блаженство».

В глубокой задумчивости присел Путилин на один из золоченых стульев гостиной, откуда ему были видны анфилады комнат и вход в них с лестницы.

– Так вот он, этот знаменитый Адамов клуб! – с дрожью в голосе прошептал он.

О, он давно уже слышал кое-что о нем! До него секретным образом доходили слухи о том, что пресыщенное, жуирующее барство в лице его представителей – аристократов-мужчин основало какой-то орден-союз вкупе с клубом, где проводит вечера и часть ночи.

Ему доподлинно было известно, что несколько раз в неделю часов до одиннадцати-двенадцати ночи к подъезду клуба подкатывают щегольские экипажи, из которых выскакивают великосветские денди. Что именно это за клуб, он не знал, да и мало интересовался. Так, думал он, прихоть, фантазия какая-нибудь, блажь на почве или невинного масонства, или простого оригинальничанья. Правда, иногда мелькала мысль, не является ли этот клуб сколком (только в другом роде) со знаменитого Евина клуба, основанного графиней Растопчиной, известной поэтессой? Но и эта мысль его не тревожила: раз налицо не имеется подозрения о мошенническом или же о политически неблагонадежном сообществе, его роль кончается. Какое он имеет право вмешиваться в «забавы» и «развлечения» частных лиц, да притом еще таких высокопоставленных? «Пусть себе дурят», – решил он. Но теперь, когда у него мелькнуло одно серьезное подозрение, подкрепленное вещественным доказательством, он решил проникнуть в таинственный особняк. Проник – и большое недоумение тревожит теперь его душу.

«Что же это такое: неужели я ошибся? В этом отвратительном месте все кричит о ненависти к женщинам. Судя по всему, вплоть до надписей, это какой-то сектантский корабль, только не хлыстов, скопцов или иных изуверов-сектантов, а какой-то особенный… Всюду – напоминание о Содоме. Но как же из Содома могли появиться женолюбы? Ведь, по Библии, в Содоме не было ни одного праведника».

Путилин провел рукой по лбу.

– Темно… темно… – вслух прошептал он. Вдруг он вздрогнул, насторожился. До него донеслись мужские голоса, громкий смех, и в ту же секунду он увидел, как в зал вошли три лица. Один был в военной форме, два других – в бальных костюмах.

«Куда они направятся?» – прошептал Путилин. И, заметив, что они, о чем-то оживленно беседуя, идут в ту гостиную, где он находится, Путилин быстро спрятался за широкую шелковую портьеру.

– Да брось, барон, чего ты так разволновался? – мягким, насмешливым голосом грассировал один денди другому.

– Но позвольте, господа, это ведь необыкновенно. Вы слышали, что сказал сейчас наш Игнат? Вы видели ужас, который отразился на его физиономии при виде меня? «Никого еще нет?» – спросил я его. Вдруг он выпучил на меня глаза, затрясся весь и с трудом, заикаясь, пролепетал: «Никого-с… за исключением вас». – «Как за исключением меня, когда я только что приехал, болван?» – дал я на него при вас окрик. «Никак-с нет, вы… вы давно уж приехали». И в ужасе вытаращил на меня глаза, чуть не крестясь. Что вы на это скажете?

– Да, это очень странно, – взволнованно прошептал военный.

– Пустяки! Просто болвану или причудилось, или хлопнул остатки нашего шампанского. А вот что ты брелок-жетон свой потерял – это скверно, барон. И где это тебя угораздило?

Барон схватился за голову.

– Ей-богу, не знаю… Очевидно, в последний раз… тогда, с княгиней…

– Это вот посерьезнее твоего двойника.

– Я думаю, господа, что нам следует бросить эту затею. И мне, и тебе, барон, и тебе, граф, – нервно вмешался в разговор военный. – Пошутили – и баста. Во-первых, здесь на нас косятся. Мы не присутствуем на наших мессах Содома. Идет уже шушуканье. Нас могут заподозрить в ренегатстве. Во-вторых, можно попасться. А в-третьих, мне очень не нравится потеря тобою жетона и особенно твой двойник.

Барон побледнел.

– Ах, Жорж, ради бога, не пугай меня этим проклятым двойником! Я боюсь, не к смерти ли это?

– Ну, как не стыдно, господа, так бабничать? – резко проговорил жизнерадостный денди. – Один-другой бокал шампанского, и ваши страхи рассеются, как дым от сигар. Впрочем… впрочем, хорошо. Я согласен на время превратиться вновь в правоверного члена нашего клуба, но с условием, что сегодня ночью мы предпримем последнюю экскурсию в область царства женщин. Идет?

– H… не знаю, – нерешительно пробормотал военный. – Как ты думаешь, барон?

– Что ж… Если в последний раз, пожалуй… Да к тому же, откровенно говоря, у меня сегодня кошки на сердце скребут. Какое-то отвратительное предчувствие.

– Allez donc, mon bon! Пустяки! Итак, через час – в путь.

– По обыкновению, мы выедем вместе, а потом разъедемся, – возбужденно проговорил тот, кого называли графом. – У вас намечены визиты?

– Да… – в один голос ответили барон и князь-военный.

– Отлично! Ну, а теперь, князенька, идем выпить бокал шампанского. Ты, барон?

– Нет, уволь, Вольдемар. Идите, я побуду немного здесь один… Мне надо прочесть письмо.

Те ушли. Барон остался один.

Портьера тихо зашевелилась, и из-за нее, скрестив руки на груди, вышел Путилин.

– Ну, барон, теперь мы можем побеседовать друг с другом без свидетелей, – по слогам отчеканил великий сыщик.

Подавленный крик ужаса вырвался из груди элегантного великосветского жуира.

Лицо его перекосилось от страха. Глаза, широко раскрытые, готовые, казалось, выскочить из орбит, были прикованы к его страшному двойнику.

– Что это… что это… привидение?! Мой двойник?.. Кто ты? – И барон простер руки вперед, словно желая защититься от зловещего призрака.

– Вы спрашиваете, кто я? Нет, я не ваш двойник, а ваша совесть, облеченная в плоть и кровь, любезный барон. Я – карающий призрак, карающая Немезида.

Со лба барона падали капли холодного пота. Он, близкий к обмороку, бессильно опустился на софу.

Путилин подошел к обеим дверям и запер их на ключ.

– Ну-с, теперь будем говорить серьезно. Прежде всего, успокойтесь, придите в себя и – Боже вас сохрани! – не кричите, ибо последствия этой тревоги могут быть роковыми для вас. Я – Путилин, начальник сыскной полиции.