Текст книги "Путилин и Петербургский Джек-потрошитель"

– Вы? Путилин?! – вскочил, как ужаленный, барон.

– С вашего позволения. Терять времени нельзя. Я буду краток. Вы попались, любезный барон, в преступлении, которое вам должно быть известно.

– Позвольте! – пришел в себя вероломный член Адамова клуба. – Я вас не понимаю… Что значит весь этот маскарад? Какое вы имеете право…

– Потрудитесь взглянуть на это. – И Путилин невозмутимо спокойно показал барону небольшой золотой жетон.

– Я нашел его… вы догадываетесь где?

– Я погиб! – прошептал жуир, закрывая лицо руками.

– Нет. Пока вы еще не погибли. Вы в моих руках, как сами понимаете, ибо я могу сию минуту вас арестовать. Но я вам предлагаю следующее: вы должны поменяться со мною ролями, и за это я обещаю вам не вмешивать вас в это некрасивое дело.

– То есть как это поменяться ролями, господин Путилин?

– Очень просто: вы останетесь здесь или можете уехать домой, но только не туда, куда вы собирались сейчас, а я вместо вас – видите, как я похож на вас? – прокачусь на вашей заколдованной тройке вместе с графом и князем – вашими приятелями. Вы согласны?

Вся краска бросилась в лицо барону.

– Вы предлагаете мне бесчестие! Это ведь предательство с моей стороны!

– Называйте, как угодно.

– Ни за что!

– Очень жаль. В таком случае я вас арестую. Завтра ваше имя прокатится по Петербургу. Вы погибнете и… ровно ничем не поможете этим вашим сообщникам по… шалостям, ибо одновременно с арестом вас я арестую и тех двух джентльменов, которые только что вышли отсюда. Выбирайте. Но скорее. Я смотрю на часы. Через две минуты – ваш ответ.

И Путилин стал смотреть на золотую луковицу. Страшная внутренняя борьба происходила, очевидно, в попавшемся бароне.

– Время прошло. Ну?

– Я… я лучше застрелюсь! – с отчаянием в голосе воскликнул барон.

– Стреляйтесь. Но тоже скорее. Или… «именем закона»…

– Постойте… погодите… Ну, хорошо, я согласен… Вы даете мне честное слово, что я не буду вмешан в эту историю?

– Даю.

– Что же вы от меня требуете? Что я должен делать?

– Слушайте внимательно. Сейчас мы спустимся вниз вместе с вами. Ваши страшные атрибуты у вас в шинели?

– Да.

– Где вы перевоплощаетесь?

– Да тут же в каморке, рядом с вестибюлем. Игнат – наш верный человек.

– Отлично. Я переоденусь в ваш плащ и маску и надену вашу шинель, вы облачитесь в мою шубу, затем вы прикажете Игнату оповестить графа и князя, что ждете их уже в санях. А сами отправляйтесь домой… нет, впрочем, лучше спрячьтесь тут же, в вашем клубе. Этим вы снимете с себя подозрение в измене. Поняли? Вы не будете виноваты ни в чем.

При виде двух баронов Ш., спускающихся по лестнице, человек в синем камзоле чуть не упал в обморок.

Огненная тройка. Путилин погиб. Гибель Содома

Время тянулось до удивительности медленно.

Если вообще ожидание – вещь не из приятных, то наше ожидание было вдвойне таковым, так как мы оба – я и милейший агент Х. – тревожились за участь Путилина, скрывшегося в подъезде неведомого дома.

– Что это может быть за дом? – тихо переговаривался я с X.

– Судя по нескольким экипажам, подъехавшим к нему, я думаю, что это клуб или какое-нибудь иное общественное собрание. В такой поздний час в гости ездить не принято.

– Но что там делает Иван Дмитриевич?

– Будьте покойны, доктор, наш орел зря не прилетел бы сюда.

– Однако… один… ночью… в неизвестном помещении, – пробормотал я. Х. усмехнулся.

– Ну, за Ивана Дмитриевича особенно тревожиться не приходится.

– Однако, любезный господин X., и орлы попадаются. Смотрите, что это?

Мы ясно увидели, как из подъезда вышла фигура, закутанная в шинель, и села в поджидавшую тройку. Спустя несколько минут вышли еще две фигуры, так же быстро уселись, ямщик гикнул, и тройка, дружно подхваченная лихими конями, понеслась по направлению к нам. Я, сообразив, что она пронесется мимо нас, напряг все зрение, чтобы лучше рассмотреть таинственных ездоков. В эту секунду, когда она поравнялась с нами, у меня вырвался подавленный крик испуга.

За исключением ямщика, в санях сидели не люди, а какие-то безобразные чудовища с круглыми головами и огромными огненными глазами.

– Огненная тройка! Вампиры! – прошептал я. – Вы видели, видели, X.?

– Видел, – спокойно ответил он.

– И вы говорите это таким спокойным тоном?

– А чего же волноваться, доктор? Мы ведь получили от Ивана Дмитриевича инструкции-приказания.

– Да, да… Стало быть, там, в этом доме, обитают эти дьяволы! И там один – наш друг!

– Подождем назначенного часа. Если он не явится, ну, тогда мы начнем действовать.

Несмотря на кажущееся спокойствие X., я, однако, уловил в его голосе тревожные нотки.

Вот и этот назначенный час. Путилина не было. Путилин не являлся.

– Ну, теперь быстрым аллюром и – к властям! – отрывисто бросил X.

Мы мчались с бешеной быстротой. Вот и Управление, к начальнику которого мне дал карточку мой знаменитый друг.

Генерал еще не спал. Мой взволнованный вид и заявление, что я по важнейшему делу от Путилина, сделали то, что я немедленно был принят генералом.

– Что такое? Что случилось? – даже привскочил он.

– Путилин погиб!

Я подал ему карточку, рассказывая отрывисто, что сейчас произошло.

– И вы видели, доктор, эту заколдованную тройку с тремя вампирами-седоками?

– Видел, вот как вижу вас, генерал.

– И она отъехала от этого дома?

– Да. Ради бога, торопитесь, генерал. Каждая секунда дорога.

– Успокойтесь, я еду сейчас туда сам.

Генерал позвонил и начал отдавать целый ряд приказаний.

Через полчаса по требованию «именем закона» дверца подъезда таинственного дома открылась и в помещении Адамова клуба резко зазвенели жандармские шпоры. Переполох и смятение произошли необычайные. Изумленным властям предстали многие диковинные картины из библейской истории о грешном городе. Изумление и конфуз усугублялись еще тем обстоятельством, что участниками «шалостей» являлись высокопоставленные лица.

Путилина в клубе не оказалось.

Последний вампир

– Не скажу, чтобы я чувствовал себя хорошо, усевшись на эту «дьявольскую» тройку… – рассказывал нам Путилин в шесть часов утра этой памятной ночи. – Я не боялся почтенных вампиров, но боялся того, что голосом могу выдать себя и этим самым испортить эффект финального акта курьезно-мрачной трагикомедии. А ты ведь знаешь, доктор, что я люблю работать чисто, доводя дело до бесспорного конца.

Мы мчались, устрашая прохожих своей диковинной маской. Честное слово, это была забавная история! Я, Путилин, начальник сыскной полиции, – в роли пресыщенного савраса, пугающего мирных обывателей столицы! Но нечего было делать: чтобы не выдать себя, надо было поступать так же, как поступали эти титулованные идиоты.

– Ты куда, Жорж? – обратился граф к князю.

– На бал к Я-вым. Ты разве забыл пари наше? Я дал слово, что проделаю такую же историю, какую ты проделал с графиней Г., но только… может быть, успешнее…

– Смотри не попадись! Теперь все в панике…

– Увидим! – хвастливо процедил сквозь зубы князь. – А ты?

– Потом узнаешь. Стой! Ну, я покидаю вас. Bonne chance, полного успеха!

И с этими словами граф выскочил из саней. Я остался вдвоем с князем.

– А ты, барон?..

– М… м… не знаю… Я, может быть, поеду домой, – промолвил я «неопределенным» голосом.

– Нет, ты сегодня невозможен! – недовольно ответил князь.

Мы подъезжали к ярко освещенному подъезду.

– Ну, я сюда. Ты поедешь дальше? – срывая с себя маску и пряча ее в карман, спросил князь.

– Нет, я пройдусь пешком, – опять промычал я, вылезая из саней.

Князь скрылся в подъезде.

Минут через пять я входил в роскошную переднюю – вестибюль дома Я-вых.

Тут дежурили ливрейные лакеи-гайдуки в ожидании выхода своих господ.

Наскоро сбросив шинель упитанному лакею, я быстро поднялся по лестнице и стоявшему у первой площадки лестницы лакею приказал:

– Пойди и немедленно вызови ко мне господин Я-ва. Скажи, что барон Ш. просит его по экстренному делу.

Лакей посмотрел на меня с удивлением, но сейчас же бросился исполнять мое приказание.

Прошло несколько минут, и ко мне подошел элегантный господин средних лет, во фраке.

– Господин Я-ов? – спросил я.

– Да.

Облако недоумения лежало на его холодном, надменном лице.

– Я – Путилин, начальник сыскной полиции. Мне необходимо переговорить с вами по важному делу. Не найдется ли у вас уголка, где я мог бы объяснить вам причину моего приезда к вам?

– Пожалуйста… Сюда вот… – отвечал он, сильно пораженный.

Мы вошли в небольшую комнатку.

– Признаюсь, я поражен, господин Путилин… В чем дело? – начал он.

– Вы слышали про появление в Петербурге каких-то вампиров, про их жертвы?

– Как же, как же…

– Ну, так вот, я боюсь, что сегодня, через час, а может быть, и раньше один из них может смертельно напугать вашу супругу. Я приехал избавить ее и вас от этого потрясения. Предупреждаю вас, «вампир» уже в вашем доме.

– Что?! – побледнел, как полотно, Я-ов. – Вампир у меня?! В моем доме?! Вы… вы шутите, господин Путилин?

– Не имею этой привычки, особенно с незнакомыми мне людьми, – отрезал я. – Скажу вам более, я даже знаю, кто этот страшный «вампир». Вам угодно, чтобы он был пойман?

– О, господин Путилин! – взволнованно произнес Я-ов, схватывая меня за обе руки. – Спасите нас от этого ужаса! Как нам благодарить вас! Я теряю голову… Я ничего не понимаю…

– В таком случае мы поступим вот так. – И я начал диктовать ему мой план.

Он, растерянный, пораженный, кивал головой:

– Хорошо… хорошо…

– А супругу вы предупредите, чтобы она не пугалась. Идемте, господин Я-ов.

Будуар тонул почти во тьме. Карельская лампа была почти совсем подвернута.

Дверь будуара тихо раскрылась, и в него вошла высокая фигура дамы в белом платье.

– Слава богу, бал кончился, – послышался вздрагивающий женский голос.

В ту же секунду два ярко-огненных глаза вспыхнули во мраке будуара.

– Ни с места, сударыня, я – вампир! Вы должны быть моей, иначе вы погибнете страшной смертью.

Перед белой фигурой женщины появилась высокая, черная фигура со страшным лицом неведомого чудовища.

– Ах! – вскрикнула в испуге женщина.

«Чудовище» бросилось и схватило ее в свои объятия.

– Моя! Моя!

– Разве? – вдруг загремел я, выскакивая из-за портьеры. – Вы думаете, любезный князь, что госпожа Я-ва принадлежит вам? А как же супруг госпожи Я-вой? Господин Я-ов, пожалуйте сюда!

С зажженным канделябром в будуар ворвался господин Я-ов.

– Мерзавец! Негодяй! – прохрипел он, бросаясь на князя-«вампира».

Крик ужаса вырвался из груди великосветского «шалуна».

– Ну, князь, довольно маскарада! Потрудитесь снять вашу страшную маску. Мы с вами отлично прокатились на тройке, ха-ха-ха!

Маска слетела с его лица. Он в ужасе уставился на меня.

– Что это… барон?

– Двойник его, любезный князь, Путилин к вашим услугам!

Наутро князь-«вампир» застрелился. Барона Путилин не тронул, а графу не поздоровилось. Его карьера была окончена. Ввиду многих щекотливых причин дело об Адамовом клубе было замято. Но Содом все-таки погиб, благодаря не… огненному дождю, а таланту гениального русского сыщика.

Тайны Охтенского кладбища

Видения кладбищенского сторожа

Как-то сидели мы с Путилиным в его кабинете и вели оживленную беседу на тему о таинственных явлениях загробного мира, о привидениях, о проблемах теософической науки.

Путилин был всегда большим позитивистом, а я, каюсь, несмотря на мою профессию доктора, был склонен допускать «то, что и не снилось нашим мудрецам», как великолепно говорит Гамлет своему другу Горацио.

Как раз в разгар нашего страстного спора в дверь кабинета постучались, и на приглашение войти на пороге появилась фигура старшего дежурного агента.

– Что вам, голубчик? – обратился к нему Путилин.

– Довольно странный случай, Иван Дмитриевич, – начал он. – Сейчас явился сторож Охтенского кладбища и сильно домогается вас видеть. На мой вопрос, зачем вы ему требуетесь, он заявил, что решил обратиться к вам, «так как у него на кладбище не все благополучно, покойники шалят», как он выразился.

Путилин чуть заметно вздрогнул.

Это было действительно удивительно странное совпадение: мы говорили сию минуту о явлениях с того света, а тут вдруг сейчас же подтверждение, что покойники ведут себя «неспокойно».

Я торжествующе поглядел на Путилина.

– Что? Видишь? – бросил я ему.

– Пока, положим, я ровно ничего не вижу, – улыбнулся он кончиками губ. Затем повернулся к агенту: – Скажите, а этот кладбищенский сторож в своем уме? Не пьян? Не в припадке белой горячки?

– Кажется, нет ничего подобного, но вид у него – растерянный, испуганный.

– Что же, впустите его сюда.

Походкой, изобличающей бывшего солдата, в кабинет вошел среднего роста старик со щетинистыми усами и большим сизо-багровым носом и встал во фрунт.

– Здравия желаю, ваше превосходительство!

– Здравствуй, любезный. Ты – кладбищенский сторож?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Зовут тебя?

– Петр Оковчук.

– Так вот, Оковчук, что такое стряслось у тебя на кладбище?

– Примерно сказать, и сам понять не могу, а только – большие страсти…

– Ого! Даже «большие страсти»? Расскажи, что это за страсти. Впрочем, скажи сначала, тебя послал кто-нибудь к нам, в сыскное, или ты сам удумал?

– Я сначала докладывал кладбищенскому духовенству, что так и так, дескать, не все у нас благополучно на кладбище, а отец протоиерей и дьякон на меня напустились. «Ты, – говорят они, – верно, до того залил глаза винищем, что тебе всякая нечисть стала чудиться». Я оробел, а опосля рассказал обо всем приятелю моему, мастеру-монументщику. Тот мне и сказал: обратись, говорит, в сыскную полицию, они разберут все, мало ли что быть тут может. Ты – сторож, ты – отвечать будешь…

– Отлично. Ну, а теперь рассказывай о твоих страстях и чудесах, – улыбнулся Путилин.

Старик сторож откашлялся в руку и начал:

– Примерно дней десять тому назад вышел я поздней ночью из своей сторожки, чтоб посмотреть, все ли спокойно на кладбище. Обогнув церковь и идя мимо крестов и памятников, вдруг увидел я красный, огненный свет, как бы от фонаря. Он был далеко от меня и словно передвигался с места на место. Оторопь меня взяла. Кто, думаю, в такую глубокую ночь с фонарем на кладбище путается? Однако, осмелев, я пошел на диковинный свет, тихо стуча в деревянную колотушку. Вдруг только что, значит, сделал я несколько шагов, как закричит кто-то, как захохочет жалобно таково: «Oxo-xo-xo! А-ха-ха-ха!» Волосы заходили под картузом у меня. Творя молитву, бросился я к сторожке моей и всю ночь, вплоть до утра, стучал зубами со страху.

– А утром не обходил кладбище?

– Как можно, ваше превосходительство, обходил.

– И ничего подозрительного не усмотрел?

– Как есть, ничего. Все в порядке: венки, значит, лампадки, образа.

– Продолжай дальше.

– На следующую ночь вышел я опять обходом. Этот раз порешил колотушкой не стучать. Дай, думаю, втихомолку погляжу, что за чудо такое с красным огнем, будет он али нет. Хорошо. Иду это я вторым разрядом, что близ первого, ан опять свет, только уж не красный, а зеленый… Увидел я его, и вот, поверите ли, ноги к земле приросли… Пошел я на него, вдруг задрожал весь и упал со страха. Между памятниками стояла белая фигура высокого покойника. Покойник махал белыми руками и жалобно стонал. Память у меня отлегла. Сколько времени провалялся около могил, так что не могу определить. Очухался, когда уже светать зачинало. Встал, перекрестился и – прямо к батюшке и дьякону. Рассказал им, а они меня, значит, и шуганули. «Пьяницы вы все, вот что!»

– Скажи, Оковчук, а ты в самом деле не переложил ли?

– Вот как перед истинным, ваше превосходительство. Ни капли во рту, почитай, уж месяц не было, потому зарок дал не пить.

– Скажи, ты видел красный и зеленый свет и покойника, вставшего из гроба, в одном и том же месте кладбища или в разных?

– Нет, ваше превосходительство, почитай, в одном самом.

– Ты, конечно, хорошо знаешь это место и все памятники, которые там находятся?

– Как нельзя лучше. Столько лет я ведь сторожем при кладбище… Каждую могилку знаю.

– Но точно указать тот памятник, где ты увидел страшное привидение, можешь ты или нет?

Старик сторож сокрушенно развел руками:

– Этого вот не могу, потому со страха плохо уж и видел я.

Путилин на минуту задумался.

– Вот что, Оковчук, пожалуй, ты хорошо сделал, что обратился ко мне. Сегодня я лично приеду к тебе под вечер. Ты карауль меня и проведи в свою сторожку. Но помни: о моем приезде – никому ни гугу! Ни слова! Будь нем, как те могилы, которые ты охраняешь…

Когда мы остались вдвоем, Путилин с улыбкой обратился ко мне:

– Ну, доктор, тебе везет: таинственное приключение совсем в твоем излюбленном духе.

– А что ты думаешь, Иван Дмитриевич, обо всем этом?

– Пока еще ничего. А ты вот лучше, как доктор, скажи мне, не являются ли все эти видения почтенному сторожу как галлюцинация, как последствия того обстоятельства, что он вдруг сразу круто бросил пить? Очевидно, он выпивал изрядно. Переход от пьянства к трезвости не мог ли вызвать известного мозгового явления, шока?

– Очень может быть. Медицина знает массу таких явлений, недаром алкоголизм дает такую поразительно огромную цифру душевных заболеваний.

– Что же, во всяком случае, проверить эту загадочную историю не мешает. Кстати, я пока свободен. Ты, разумеется, не прочь прокатиться со мною на Охтенское кладбище?

– О, с наслаждением! – вырвалось у меня. – Когда?

– Сегодня, под вечер, я заеду за тобой. Поджидай меня.

«Медный змий»

Падали ранние сумерки холодного осеннего петербургского дня, когда мы подъехали к Охтенскому кладбищу.

Свинцовое небо низко-низко повисло над ним и плакало холодными редкими слезами.

Было пронизывающе сыро, угрюмо, тоскливо.

С печальным шумом проносился ветер по почти обнаженным верхушкам кладбищенских деревьев, срывая последние желтые мертвые листы.

«Царство мертвых» навевало невыразимую печаль…

У ворот кладбища нас встретил старик сторож.

При виде моего знаменитого друга огромная радость засветилась в его полувыцветших старческих глазах.

– Изволили пожаловать, ваше превосходительство! – бросился он почтительно высаживать Путилина из экипажа.

– Не трусь, не трусь, старина, всех покойников твоих успокою, они не будут у меня бунтовать! – похлопал рукой по плечу сторожа. – Ну, веди нас к тому таинственному месту, где тебя так напугал загробный свет и мертвец…

На кладбище было совершенно безлюдно.

Раз только, покуда мы шли узкими дорожками между рядами могил, нам встретился могильщик с железной лопатой в руках.

Он слегка приподнял картуз и безразлично поглядел на нас.

– Вот, ваше превосходительство, примерно в этом месте, – повернулся к Путилину старик сторож.

Тут, в этом пространстве, указанном им, находилось могил около пятнадцати… Скромных крестов было только два, остальные – все дорогие памятники.

– Здесь, верно, места подороже, для богатых? – спросил Путилин кладбищенского сторожа.

– Так точно-с…

Путилин стал обходить их, внимательно вглядываясь в памятники и вчитываясь в их надписи.

– «Отставной гвардии ротмистр…», «Потомственный почетный гражданин…», «Девица Любовь…» – бормотал он.

Вдруг услышал я его возглас:

– Смотри, доктор, какой интересный памятник, вернее – странный!

Я поднял глаза, и при виде этого памятника какое-то неприятно-тоскливое чувство овладело мною.

Передо мною был род широкого, большого металлического бассейна, у бортов которого находились небольшие отверстия, круглые дырки. Посередине его вздымался очень высокий, тонкий медный крест не общего могильного типа крестов, а какой-то особенный, странный. Высоты он был сажени в две. Ближе к верхушке его находилась узкая перекладина, с которой спускалась вниз по стволу медная змея с широко раскрытой пастью, с вытянутым из нее тонким змеиным языком.

– Что это? Это настоящий «медный змий» из Библии? – вырвалось у меня с дрожью страха и отвращения. – Как могли разрешить поставить такой памятник? Причем на могиле изображение змия?

– Это точно изволите говорить, ваше высокоблагородие, – угрюмо произнес кладбищенский сторож старик. – Нехороший это монумент, не христианский. Недаром его все обходят, хотя спервоначала многие приезжали из любопытства на него поглядеть.

– «Любезной матери и любезному отцу от их любящего сына», – громко вслух прочел Путилин надпись на узкой медной дощечке, находящейся как раз под свесившейся головой змеи.

– Давно стоит этот памятник? – задал он вопрос сторожу.

– Года два-три примерно.

– А ты не знаешь ничего больше про него?

– Без меня все это случилось, ваше превосходительство… Я в это как раз самое время уезжал на пять месяцев в деревню свою. Мне опосля, как я вернулся и стал о нем спрашивать, рассказывали, что похоронены тут богатеи большие – старуха-купчиха с мужем своим. Почитай, чуть не в один день померли они. Потом, слышь, такая история вышла, что сын евойный начальство упросил разрыть могилу и выкопать гроба, а для чего – уж я не знаю. Только что, значит, стали могилу разрывать, а оттуда гады-змеи так и стали выползать. Страшная сила их! Так и лежат, клубками свернувшись, так и шипят! Жуть взяла всех. Отскочили от могилы и могильщики, и начальство кое было, и духовенство. Скорей стали опять засыпать ее, отслужили панихидку – и крышка. Спустя, значит, малое время сынок-то вот и поставил монумент сей.

Путилин, как мне казалось, рассеянно слушавший рассказ сторожа, вдруг опустился на колени и приложился ухом к одной из дыр в бассейне-памятнике. Он слушал что-то несколько секунд, потом встал и очень пристально, внимательно стал осматривать бассейн-постамент «медного змия».

– Ого, как непрочно работают наши монументных дел мастера! – усмехнулся великий сыщик. – Крест стоит так недолго, а уж шатается.

– Да им что: им бы только деньги сорвать, – философски заметил старик сторож.

Путилин еще минут десять повозился около отвратительного памятника.

– Ну, а теперь, старина, веди нас к себе в гости, в твою сторожку.

Старик сторож повел нас.

– Мы долго останемся здесь, Иван Дмитриевич? – спросил я моего друга.

– Да, порядочное количество времени. Ранее глубокой ночи мы не выберемся отсюда.

– Так для чего же мы забрались в такую рань?

– Для того чтобы при дневном еще свете полюбоваться некоторыми памятниками. Ночью при фонаре это было бы не совсем удобно.

– Гм… Признаюсь, не особенно приятная перспектива торчать в этом мрачном месте столько часов, – недовольно пробурчал я. – Что мы будем тут делать?

– Разве? – рассмеялся Путилин. – Обстановка как раз по тебе, мистику и оккультисту. А время мы как-нибудь убьем в продолжении нашего спора, который был так неожиданно прерван.

В сторожке кладбищенского сторожа

А обстановка была действительно на редкость необычайная, такая, в какой я еще никогда не бывал с моим другом, талантливейшим русским сыщиком.

А куда только, как вам известно, не заносила нас судьба! Бывали мы в самых страшных вертепах Сенной и иных столичных притонах, где заседали воры, убийцы, проститутки, бродяги; попадали мы в самые тайно заповедные уголки сектантских изуверских «кораблей» (скопцов и хлыстов); доводилось нам дневать и ночевать в монастырских коридорах, подвалах и кельях; попадали мы на ослепительно блестящие рауты-балы петербургской знати, где величайшие мошенники и шулеры были облачены во фраки от Тедески.

Но сегодняшнее наше пребывание, честное слово, было особенно любопытно!

Ночь… Глухое, отдаленное кладбище… Крошечная хибарка кладбищенского сторожа…

И в ней – великий сыщик в генеральском чине и ваш покорнейший слуга, доктор медицины.

И по какому делу? По какому поводу? Абсолютно по совсем непонятному, по крайней мере, для меня…

– Ну, старина, – ласково обратился Путилин к старику сторожу, – если уж ты назвал гостей, так будь и любезным хозяином. Не соорудишь ли ты самоварчик? Признаться, я чертовски прозяб, да и доктор тоже.

– О, Господи, да с радостью, ваше превосходительство! Честь такая… Только не обессудьте: чаишко плохонький у меня, – засуетился донельзя смущенный старик.

И вот вскоре в убогой конуре на колченогом столе появился и запел свою заунывно-тоскливую песню старый-престарый, кривобокий самовар.

– Ну, доктор, распоряжайся, а я немного подумаю. – И, скрестив руки на груди, низко склонив голову, Путилин погрузился в продолжительное раздумье.

Необычайность обстановки взвинтила мои нервы, и я, подобно Путилину, не притрагивался к налитому стакану чая.

Злобные порывы осеннего ветра с воем проносились над сторожкой, словно хотели сорвать и унести ее старую крышу.

Мелкие, но частые капли дождя били в стекла маленького окна. Пламя крохотной жестяной лампочки вздрагивало.

Путилин по своей всегдашней привычке что-то тихо бормотал сам про себя.

Несколько раз до меня долетало:

– А если так… нет, нет… но кто?

– Да, кто, доктор? – вдруг громко спросил Путилин.

Я oт неожиданности вздрогнул.

– Что такое, Иван Дмитриевич? О чем ты говоришь?

– Я тебя, мистика и оккультиста, спрашиваю, кто появляется в белом на могиле?

– Бог с тобой, Иван Дмитриевич, я-то почем знаю? – ответил я.

– Кто из этих мертвецов выходит из гроба и нарушает зловещий покой этого последнего пристанища мятущегося человечества?

– Свят, свят, свят! – донеслось до меня испуганное шамканье-всхлипывание старика сторожа. Его всего трясло от страха.

Путилин посмотрел на часы. Было начало одиннадцатого часа. Он стал надевать пальто.

– Куда ты? – с удивлением спросил я его.

– Надо, почтенный доктор, еще раз осмотреть кое-что, – спокойно ответил он.

– Как?! Ты один собираешься идти в эту тьму в глубь кладбища? – вскричал я.

– Да. Ни ты, ни этот почтенный страж не нужны мне сейчас. Что касается тьмы – у меня, как тебе известно, есть отличный помощник.

И он указал на свой знаменитый потайной фонарь.

– Но мало ли что может случиться? Ты – один. Тут такая глушь… Разреши мне идти с тобой.

– Не надо. Мертвецов, выходцев из гроба, я не боюсь, а живых людей – тоже. Как тебе известно, я умею недурно стрелять из револьвера.

И он ушел.

Тревожное чувство не покидало меня.

Чтобы как-нибудь рассеяться, я втянул старика-сторожа, предложив ему стакан чая, в оживленный разговор. Но – увы! – вся тема разговора опять сводилась чудесным образом к кладбищу, покойникам, к тем разным случаям и происшествиям, вплоть до заживо погребенных, свидетелем которых довелось быть старику.

Правда, порассказал он мне немало любопытного.

Особенно врезался мне в память рассказ его о девушке, похороненной в состоянии летаргического сна.

Заживо погребенная

– Дело это, значит, было по весне. Утром прибыла на кладбище богатейшая погребальная процессия. Карет, венков – страсть! Господа все важные, сейчас видать, что похороны благородные. Узнал я, что хоронят генеральскую дочь, барышню восемнадцати годков. Плачу сколько было – и-и! Особенно мамаша убивалась. Хорошо похоронили барышню, щедро всех оделили, мне даже трешку дали. Я в те поры – нечего греха таить – задувал изрядно, пил, значит. На радостях-то я важно помянул покойницу с могильщиком Кузьмой. Вернулся в сторожку свою, вот в эту самую, и завалился спать. Проснулся – вечер, ночь почти. Вдруг это, значит, дверь моей сторожки с треском распахнулась и вошел, а почитай, вбежал офицер. Молоденький такой, статный, красивый. Лицо – белее полотна, трясется весь. Прямо ко мне.

– Ты, – говорит, – кладбищенский сторож?

– Я, ваше благородие.

– Хоронили сегодня дочь генерала, девицу?

– Хоронили.

– Знаешь, где могила ее?

– Знаю. Как не знать!

Говорит это он так тяжело, словно вот душит что его. Чуть не плачет.

Что, думаю, за диво такое? Кто это, примерно, он, что так убивается, с чего это он ночью ко мне пожаловал? Признаться, за нос себя ухватил: не с угощенья ли, мол, все сие снится мне?

Вдруг схватил это он меня за руку.

– Слушай, – говорит, – яви ты божескую милость, пойдем скорей туда, к этой могилке, и раскопаем ее поскорее!

Я, как бы сказать, обалдел даже.

– Как, ваше благородие, раскопать? Могилку-то? Да зачем это? Да разве позволяют могилы раскапывать?

А он все сильнее трясет меня за руку.

– Ах, – говорит, – ничего ты не понимаешь! Нельзя могилы раскапывать, а живых людей хоронить можно?

Оторопь, жуть взяли меня.

– К-как так, ваше благородие, живых людей? Нешто живых людей хоронят?

А он, бедненький, аж руки заломил.

– Хоронят, хоронят, хоронят! – закричал он. И как зарыдает, заголосит!

– Слушай, – говорит, – старик. Я любил эту девушку, скоро думал женихом ее сделаться. Она болезненная немного была, в забытье часто впадала. Однажды она мне сказала: если я умру, погодите меня хоронить, потому, может, это не смерть, а сон длительный будет. Теперь вот я в отлучке был, в дальнем городе. Приехал сейчас вот, вдруг узнаю, что сегодня уж она похоронена.

Офицер, значит, забегал по моей сторожке.

– Живую похоронили! Живую закопали! – Бросился он ко мне опять, руки на плечи положил мне и, точно безумный, стал кричать:

– Скорее, скорее, старик, идем туда, отроем могилу, может, Бог даст, не поздно еще, может, она не проснулась еще в гробу!

Отшатнулся я от него.

– Нет, – говорю, – ваше благородие, от этого ослобоните, на такое дело я не пойду.

– Отчего?! – кричит, а сам меня трясет.

– Оттого, значит, что за это меня не только со службы сгонят, а еще под суд предадут. Какое я имею полное право чужие могилы раскапывать? За это в Сибирь угонят.

– А крест у тебя на вороту есть? А ежели христианская душа в лютых муках погибнет?

– А вы, – говорю ему, – бегите, ваше благородие, к батюшке, к отцу настоятелю. Ему про все расскажите. Коли он разрешит, так мы в минуту могилку раскопаем, всех могильщиков скличем.

А он как заломит опять руки, аж пальцы захрустели.

– Да не согласятся, – кричит, – они без разрешения властей разных, а время идет! Господи! Господи!

И вдруг это бац мне в ноги:

– Смилуйся! Пойдем! Помоги!

– Не могу…

– Денег тебе дам… хочешь триста рублей?

– Нипочем, ваше благородие.

– Хочешь тысячу? Две? Только скорее, только скорее!

Трясет это его всего, аж жалостно глядеть.

– Встаньте, – говорю, – ваше благородие, не тревожьте себя: не пойду я на такое дело.

Вскочил это он. Лицо – темное, глаза сверкают.

– Убийца ты, вот кто! – закричал он и вдруг заприметил лопату.

Схватил это он ее и выскочил из сторожки моей. Я – за ним. Что ж бы вы думали? Только что выскочили мы из сторожки, как на могильщика Кузьму наскочили. Он это ко мне шел опохмелиться. Офицер мой к нему. Быстро-быстро стал ему растолковывать, одной рукой лопату в руки сует, другой – сотенные билеты. Смотрю: Кузьма соглашается!

– Кузьма, в уме ли ты своем? – крикнул я ему.

– Ничего, – говорит, – Евсеич! Могилку живо откопаю да так же быстро и закопаю. До утра далече. Никто, окромя тебя, и знать про то не будет. А коли что случится – ты в стороне. Бог ее знает: может, его благородие и правду говорит. Неужто христианской душе погибать?