Текст книги "Гений русского сыска И.Д. Путилин"

Мы приехали в Минск рано утром, мчась из Петербурга с предельно допустимой скоростью.

На вокзале нас встретил симпатичный толстяк, который при виде выходящего из вагона моего гениального друга поспешно потянулся к нему с рукопожатием.

– На гастроли к нам, глубокоуважаемый Иван Дмитриевич? Ваше превосходительство не баловало нас никогда своим посещением.

Путилин улыбнулся и представил меня.

– О, я не отниму ни одного лавра от вашей славы, дорогой коллега! – шутливо сказал толстяку великий сыщик. – Да и, собственно говоря, к чему теперь мое вмешательство, раз вы столь блестяще повели дело, найдя труп и убийцу?

Всю дорогу от вокзала до гостиницы «Европейская» Путилин молча смотрел в окно. Несмотря на ранний час, на улицах тихого губернского города царило необычное оживление. Особенно много попадалось на улицах евреев. Несмотря на наступивший первый день еврейской пасхи, они в затрапезных, почти траурных одеяниях, ходили небольшими группками по тротуарам. Лица их были угрюмы, бледны, взволнованны. Было видно, что какая-то общая беда сплотила этих людей, не давая им предаться праздности.

Высаживаясь из экипажа, мы совершенно ясно услыхали имя великого сыщика от близстоящей группы людей.

В номере гостиницы Путилин, даже не переодевшись, сразу приступил к допросу своего коллеги:

– Скажите, голубчик, как это вам посчастливилось столь быстро напасть на след этого страшного преступления?

– Видите ли, Иван Дмитриевич, сразу после пропажи девочки по городу усиленно стали циркулировать слухи о похищении ребенка евреями. Теперь ведь их пасха, а, как известно вашему превосходительству, в Западном крае у нас особенно живуча легенда о принятых у евреев ритуальных убийствах. Естественно, я усилил надзор над еврейскими кварталами. Все агенты были поставлены на ноги. И вдруг, совершенно неожиданно, девочка, вернее, ее труп был найден.

– Кто же отыскал его? – бесстрастно спросил Путилин.

Толстяк грустно улыбнулся:

– Ни за что не догадаетесь, высокочтимый Иван Дмитриевич! Представьте, что огромную услугу правосудию оказала… собака! Дело произошло таким образом. Один из моих агентов, проходя Второй улицей, вдруг услышал громкий, протяжный вой собаки. Собака выла, не переставая. Он внимательно посмотрел на дом, откуда доносился звук, и увидел надпись на стене: «Дом И. С. Губермана».

– Простите, коллега, один вопрос: кто этот Губерман?

– Местный воротила, занимающийся дисконтом, и не скажу, чтоб ростовщичеством, но отдачей денег в рост, под залог имений, домов и т. д.

– Благодарю вас. Продолжайте.

– Агент немедленно явился ко мне: «Собака воет подозрительно. А что, если…» Этого было достаточно. Я в сопровождении двух загримированных агентов явился под предлогом какого-то дела во двор дома Губермана. Большая цепная собака с неистовым лаем рвалась с цепи. Я попросил Губермана спустить ее. Он побледнел, как полотно.

– Ни за что! – воскликнул он. – Она может разорвать всех нас.

Я подошел к животному, держа на всякий случай револьвер в руке. К моему удивлению, овчарка совершенно спокойно дала мне снять с ее шеи ошейник и, лишь только освободившись, стремглав бросилась к выгребной яме, прикрытой деревянной крышкой. Потом она принялась ожесточенно скрести когтями доски. Я немедленно велел открыть выгребную яму, и…

– Там лежал труп бедной девочки? Так?

– Да.

– И на основании этого вы немедленно арестовали Губермана?

– Ну, разумеется! Простите, мой знаменитый коллега, или вы находите эту страшную находку недостаточной для ареста преступника? – В голосе губернского Горона[10]10
  Горон Мари Франсуа (1847–1933) – французский автор детективных историй, основанных на реальных событиях. Был начальником Парижской сыскной полиции.


[Закрыть] послышалась легкая насмешка.

– Кто вам это сказал? Наоборот, я удивляюсь вашей превосходной прозорливости. Правосудие восторжествовало, когда был арестован страшный преступник. Скажите мне теперь: девочка была действительно обескровлена?

– О да! Таково заключение врачей. Вы сейчас сможете все увидеть. Ваш друг, известный доктор Z., – указал он на меня, – подтвердит это. Все ее тело в проколах.

– Скажите, мать ее ни на кого не заявляла подозрения?

– Ни на кого. Она – бедная вдова, у нее нет ни врагов, ни завистников.

– Губерман, конечно, упорно отрицает свое участие в этом деле?

– Ну, разумеется…

– Вы не узнавали, откуда пошел слух о похищении девочки евреями, о ритуальном убийстве? – быстро задал Путилин вопрос.

– На вокзале разгорелся почти скандал. Многие пассажиры были страшно возмущены и настроены против евреев.

– Ну, вот и все, коллега. Спасибо. Вы будете так любезны сопровождать нас с доктором по тем местам, куда мы сейчас поедем?

– Что за вопрос, ваше превосходительство? Я так польщен… так горжусь знакомством с вами.

Путилина передернуло. Этот человек не выносил такой грубой лести.

…Через час мы ехали по улицам Минска.

Здесь уже совершенно ясно чувствовалось приближение грозы. Увы, не благодатной весенней грозы, а мрачной, братоубийственной. Что-то страшное, зловещее пологом нависло над городом.

Многочисленные толпы народа бродили по Соборной площади, по улицам, но в этой толпе теперь поразительно мало было видно евреев. Все магазины стояли, наглухо закрытые ставнями. Отовсюду доносился возбужденный гул голосов, слышались пьяные песни, звуки гармоник.

Путилин был мрачен, как никогда.

– А этого вы не видели? – сухо обратился он к губернскому Горону.

И он указал на закрытые ставни одного из домов, на которых мелом были начерчены кресты.

– Эти кресты – грозный предвестник погрома. Вы простите меня, но… по-моему, вы поступили очень неосторожно. Вы слишком быстро обнаружили убийство, слишком явно прослеживается мотив преступника. Принимая во внимание тяжесть обвинения, следовало соблюдать особую осторожность. В горючий материал надо осмотрительнее кидать легковоспламеняющиеся вещества. Стой! – Путилин резко осадил кучера.

Перед многочисленной толпой мастеровых людей стоял высокий человек в черной шинели и фетровой шляпе. Он, сильно размахивая руками, что-то возбужденно говорил громким голосом.

Путилин быстро подбежал к оратору.

– Да, это ужасное преступление! – произнес он.

– Не правда ли? – живо повернулась к нему черная шинель.

Секунда… И Путилин, слегка поклонившись, быстро вернулся в экипаж.

Путилин отдал приказ кучеру:

– На вокзал! – затем он обернулся к главе минского сыска. – Скажите, коллега, ведь там, на вокзале, был составлен первый протокол?

– Да, да, уважаемый Иван Дмитриевич.

– Состав жандармского наряда там одинаков?

– Да. Сменяются на часы, но состав тот же.

Я никогда еще не видел моего знаменитого друга в таком приподнятом состоянии духа. Глаза его сверкали, он весь был – один порыв.

В жандармской комнате нас встретил тучный, одышливый штабс-ротмистр. Услышав фамилию Путилина, он рассыпался в комплиментах.

– Скажите, ротмистр, это дело вам памятно до мелочей?

– Помилуйте, ваше превосходительство, конечно! Всего ведь трое суток прошло…

– На одну минутку, в сторонку… Всего два вопроса…

Стоя в стороне, мы видели, как Путилин о чем-то спрашивал офицера. Затем, пожав руку ротмистру, великий сыщик подошел к нам.

– В путь-дорогу, господа! Ну, помилуй бог, какой горячий свидетель!

– О каком горячем свидетеле вы говорите, ваше превосходительство? – ревниво спросил моего друга его провинциальный коллега.

– Да вот… о милейшем ротмистре… – ответил Путилин, садясь в экипаж.

Через минут пять мы были в участке, где находился труп несчастной жертвы страшного злодеяния.

Путилин отдернул кисейку, которой была прикрыта бедная девочка, и обратился ко мне:

– Твое мнение, доктор?

Бедный ребенок! Я как сейчас его вижу. Головка с длинными белокурыми локонами… Выражение страшного физического страдания застыло на лице.

Я взял труп на руки и поднес его к окну Проклятые проколы были четно видны, и весь труп, обескровленный до капли, казался восковым, прозрачным.

– Мне приходится только присоединиться к мнению моих коллег, – с дрожью в голосе ответил я. – Какое подлое изуверство!

– Эти резаные раны наносились живой или мертвой девочке?

– Судя по выражению ее лица, мы можем прийти к заключению, что ее истязали живую.

– Чем нанесены эти раны?

– Каким-то орудием вроде круглого острого стилета, шила…

С невыразимо тяжелым чувством покинули мы эту комнату, где лежал трупик несчастной мученицы. Всю дорогу до тюрьмы, куда мы сразу отправились, перед моими глазами стояло измученное лицо девочки.

Подойдя к одиночной камере заключенного преступника Губермана, провинциальный коллега великого сыщика сказал ему:

– Вы, высокочтимый Иван Дмитриевич, поболтайте с ним без меня, мне надо навести кое-какие справки в канцелярии.

С протяжным скрипом открылась перед нами дверь камеры.

– Вы стойте в коридоре, у дверей… – обратился Путилин к надзирателю и двум конвойным солдатам.

При нашем появлении человек, сидевший в позе глубокого отчаяния на табурете перед привинченным к стене столом, испуганно вздрогнул и быстро встал.

Это был Губерман, тот жестокосердечный человек, которому молва и судебное следствие приписали такое изощренное преступление.

Невысокого роста, коренастый, уже пожилых лет, его нельзя было назвать красивым. Узкие глаза, в которых теперь читался испуг, сверкали нездоровым блеском, тонкий рот кривился в страдальческой усмешке.

– Здравствуйте, Губерман! – произнес великий сыщик, подходя к нему и не спуская с его лица пристального взгляда.

Заключенный молча поклонился и вопросительно посмотрел на Путилина.

– Я – Путилин.

Лишь только мой друг назвал себя, как ростовщик заметно оживился.

– Вы – Путилин?! Знаменитый Путилин? – воскликнул он.

Я заметил, как заметно порозовело его лицо и какое-то облегчение мелькнуло в узких глазах.

Путилин усмехнулся.

– Убрав в сторону эпитет «знаменитый», остановимся просто на Путилине. Ну-с, а теперь давайте поговорим с вами. Вы догадываетесь или, быть может, знаете о цели моего приезда сюда?

Ростовщик отрицательно покачал головой.

– Нет? Тем лучше. Изволите видеть, ваши сородичи упросили меня взяться частным образом за расследование этого дела.

– О, господин Путилин! – рванулся к нему Губерман. – Спасите меня! Клянусь вам, я не повинен в этом страшном убийстве!

– Я постараюсь сделать для вас все, что могу, но при условии, что будете со мной вполне откровенны.

– Спрашивайте все, что угодно, я ничего не утаю от вас!

– Вы клянетесь, что вы не совершали этого преступления. Допустим, я хочу вам верить. Но… можете ли вы поклясться вашей святой Торой, что никто другой из ваших сородичей не мог совершить этого?

– Могу! Могу поклясться, чем хотите. У нас нет, не существует ритуальных убийств. Это страшная клевета на весь иудейский народ.

– Скажите, у вас лично много врагов?

– Больше, чем друзей, господин Путилин.

– Этих врагов вы нажили из-за своей профессии ростовщика?

Губермана передернуло.

– Я, видит бог, никого не грабил…

– Позвольте, вы уже забыли и нарушаете свое обещание говорить мне одну лишь правду. Предупреждаю вас: еще одна ложь – и я бросаю это дело. Итак, отвечайте: ваши враги все жертвы вашего ростовщичества?

– Да… – не поднимая головы, прошептал Губерман.

– Вы многих разорили?..

– Я их не разорял. Они, должники, сами себя разоряли… Они брали деньги… но не могли отдать, все уходило с молотка…

– И много, я спрашиваю, таких, которые «сами себя разорили», благодаря знакомству с вами?

– Много.

– Не из евреев?

– Нет.

– Вы помните всех русских должников хорошо?

– Нет… Где уж упомнить, господин Путилин!..

– Но особенно недовольных знаете? С кем за последнее время вы имели столкновение из-за денежных расчетов?

Губерман начал, медленно обдумывая, перечислять фамилии.

– Кто-нибудь из них грозил вам местью?

– Ах, господин Путилин, это были обычные фразы о том, что я захлебнусь проклятым золотом, что мне отольются их слезы…

Ростовщик схватился за голову и вдруг горестно завыл-зарыдал:

– Ай-ай-ай… И правда это! Сбылось их проклятье… Золото действительно сгубило меня. Все бы теперь отдал за свободу, за то, чтобы снять с себя такое страшное обвинение.

Путилин с сожалением поглядел на заключенного.

– А такого…. вы не знаете? – тихо спросил он у него.

– Нет, что-то не помню…

– Я вам опишу приметы его.

И тоже получил отрицательный ответ.

– В ночь накануне обнаружения трупа в вашей выгребной яме вы не слышали подозрительного шума, лая собаки во дворе?

– Может быть, и лаяла собака, не знаю. Мало ли когда она лает. Я нарочно ее приобрел, чтобы она охраняла двор.

Путилин погрузился в раздумье.

– Неутешительно, – пробормотал он, вставая. – Ну, прощайте, Губерман, а лучше – до свидания.

Когда мы подъехали к дому Губермана, лицо Путилина было мрачнее ночи.

– Темное дело… темное дело… – бормотал он.

Дом был опечатан. Собака уже не сидела на цепи.

Великий сыщик принялся за детальный осмотр двора. Он тщательно обследовал выгребную яму, собачью будку.

– Смотри, доктор, – обратился он ко мне. – Кто бы мог подумать, что евреи кормят собак костями от свиного окорока!

Он держал, улыбаясь, большую обглоданную кость. Потом, подняв глаза вверх, посмотрел на забор.

– Однако, здоровый забор! Чуть не в сажень высоты. И с гвоздями наверху. Да, через такой так просто не перелезешь!..

Медленно, шаг за шагом, он стал обходить его, пробуя каждую тесину.

– Крепко… крепко… – шептал он.

Вдруг его рука, которой он с силой надавливал на доски забора, провалилась: одна из досок оказалась оторванной.

– А ну-ка, не пролезу ли я в сие отверстие? – усмехнулся Путилин. – Попробуй и ты.

Хотя и с трудом, но мы оба протиснулись в щель, оказавшись по другую сторону забора. Перед нами расстилалось не то поле, не то огород. Липкая, густая почва зачавкала под ногами.

Мой гениальный друг низко склонился над землей, словно стараясь что-то отыскать.

– Так… так… Иди за мной.

Мы прошли несколько десятков саженей. Остановившись, он показал мне рукой на небольшой домик в два окна.

– Скажи, пожалуйста, – домик! Я думал, на этом пустыре нет никакого жилья… Темные окна. Интересно знать, обитаем он или нет…

Великий сыщик еще ниже склонился над землей, внимательно во что-то вглядываясь.

– Стой там, где стоишь! – бросил он мне и потонул во мраке темной ночи.

Два раза мелькнул свет его фонаря. Прошло минут пять-десять. Тревожное и тоскливое чувство овладело мною. Слишком уж мрачным было место вокруг.

– Ну, вот и я! – раздался голос Путилина. – Таинственный домик сейчас пуст, но определенно обитаем. Мне приходит странная фантазия, доктор, проникнуть внутрь. Что ты на это скажешь?

– Как? В чужой дом?

– Именно.

– Но для чего?

– А это другой вопрос, на который я тебе не сумею ответить, так как у меня одни лишь догадки.

– Но подумай, ведь тебя могут счесть за разбойника!

– Очень может быть. Но я ведь ничего не украду у них. Однако довольно шутить. Дело в следующем: сейчас же поезжай с моей карточкой к нашему знакомцу и скажи, что я прошу отрядить с тобой двух его агентов для того, чтобы они подежурили часть ночи во дворе губермановского дома. На вопрос, где я, ты ответь полным незнанием.

Вы втроем стойте около забора. О проходе – ни звука. Лишь только ты услышишь мой сигнальный свисток, немедленно веди их через этот лаз прямиком к домику. До свидания, доктор!

– Ах, Иван Дмитриевич, не сносить тебе твоей буйной головушки! – в тревоге за моего друга вырвалось у меня.

– Ну уж, во всяком случае, не в Минске мне ее сложить! – тихо рассмеялся он.

Прежде чем продолжить повествовать вам о том, как я с двумя агентами принимал участие в этой памятной мне ночной операции, я перескажу рассказ моего гениального друга, записанный с его слов.

– Я, – рассказывал Путилин, – внимательно обошел крохотный домик, стараясь изыскать способ, как бы лучше, незаметнее в него проникнуть. Какая-то непреодолимая сила будто влекла меня туда. Таинственный голос властно нашептывал мне: «Иди туда, иди туда!»

Дверь была закрыта на прочный засов, а на нем болтался еще большой висячий замок.

Со мной не было инструментов, которыми я мог бы открыть дверь. Мне не оставалось ничего более, как влезть в таинственный домик через окно. Я так и поступил. Тихо разбив окно, через секунду очутился в темной комнате. При свете моего фонаря я огляделся. Большая, грязная комната, в которой, кроме стола, трех стульев и постели, не было ровно ничего. Рядом с комнатой находилась другая, поменьше, совершенно пустая.

Быстрым взглядом окинув все это, я поспешно опустил над разбитым окном жалкое подобие занавески – кусок выцветшего ситца, чтобы свет от фонаря меньше привлекал внимание. Я вновь с удвоенной энергией принялся осматривать эти две жалкие конуры. Ничего, абсолютно ничего подозрительного не было видно. А между тем… между тем мужские следы совершенно ясно были замечены мною на земле, и вели они от выломанной нарочно доски губермановского забора вплоть до дверей этого домика. Кто пробирался сюда этим пустырем?

Размышляя таким образом, я вдруг почувствовал под ногой какой-то неровный предмет. Посветив фонарем, я увидел, что это было железное кольцо от подпольного люка. Сердце радостно трепыхнуло. Вдруг в подвале мне повезет больше!

Я рванул за кольцо и приподнял тяжелую крышку. Внутрь вела узенькая лесенка. Не раздумывая ни секунды, я стал спускаться в подпол. Одна, две, три, четыре ступени… Я – на земляном полу!

Но лишь только я осветил фонарем пространство подполья, как крик ужаса вырвался у меня из горла. Моя нога стояла в большом жестяном тазу-чаше, полном крови. Судорожно вынув ногу, я содрогнулся от омерзения. Тут мне бросились в глаза лежащие на полу маленькие желтые туфельки, белое платьице, синяя жакетка и шляпка. У меня, старого, опытного волка, перевидавшего всяческие ужасы, горло перехватил спазм. Я не мог отвести взгляда от этих вещей. Образ белокурой девочки, истерзанный существом, которого нельзя и назвать-то человеком, встал передо мной со всей отчетливостью. Еще минута, и я разрыдался бы. Я – Путилин, не знавший, что такое нервы, слабость духа и упадок воли!

Страшным усилием я взял себя в руки и стал искать еще чего-нибудь, какие-нибудь доказательства для храма богини Фемиды. Рядом с кровавой чашей на дощечке лежал какой-то блестящий предмет. Я рассмотрел его повнимательней: это было шило с длинным закругленным наконечником, все темное от запекшейся крови.

И тогда мысль, которая и ранее свербела и не давала мне покоя, пришла мне в голову: «Действительно ли убийство было ритуальным или это имитация его?» Вроде бы добытая у жертвы кровь должна идти в употребление, а тут целая чаща невостребованной детской крови? Стало быть, я был прав, прав!..

Огромное облегчение почувствовал я; значит, я смогу спасти невинно обвиненного человека, а заодно уберегу этот город от погромов и кровопролития!

– Дзинь… тр-р… тр-р… – донеслось до меня. Я услыхал, что кто-то пытается открыть входную дверь. Быстрее молнии я бросился вверх по лестнице и закрыл над собой дверцу люка.

Она была от ветхости вся в дырах. Потушив фонарь, я приложился к ней ухом.

– А-а, дьяволы, хорошую я вам подстроил подлянку! – донесся до меня глухой мужской голос. – Будете помнить меня вовеки. Не сегодня, так завтра я вам устрою горячую, кровавую баню! Ха-ха-ха! Белый пух будет летать над городом, а мы будем вас крошить, резать… Резать, дьяволы, будем вас!..

Никто ему не отвечал, и я понял, что пришел сюда человек один.

– Ха-ха-ха!.. – вдруг опять послышался исступленно-безумный хохот. – Сидишь в остроге, проклятый жид? Что? Небось, весь твой кагал не спас тебя? О-го-го-го! Ловко я тебе отомстил! Будешь помнить, как разорять людей… Все забрал, все… По миру пустил меня, благородного…

Я услышал приближающиеся шаги незнакомца. Только тут я понял, какой сделал промах, оставшись так долго в подполе. Что я буду делать, если он спустится сюда? Убить его? О, для меня это было бы крайне нежелательно… Мертвое тело не расскажет ничего о содеянном им преступлении, и тайна убийства девочки останется тайной. Кто сможет доказать, что Губерман сам не совершил здесь, в этом подполе, убийства христианской души? Один я, но этого мало…

То, чего я так страшился, случилось. Человек подошел к подполу и поднял люк. Я вжался в угол насколько мог, затаив дыхание.

– Страшно… страшно… кровь… целый таз. – В голосе его я уловил нотки неподдельного ужаса. Кровь замученной им девочки вопила об отмщении.

– Надо… надо покончить… сжечь… засыпать… закопать… Страшно мне, страшно.

Пытаясь дрожащей рукой зажечь спичку, он стал медленно и осторожно спускаться в подпол.

– Я помогу вам, здесь темно! – громко произнес я, чувствуя, что иного мне не остается, ибо скрыться здесь было совершенно некуда.

Крик, полный безумного ужаса, вырвался из груди злодея.

Я направил ему в лицо фонарь, хотел выхватить револьвер… но его не оказалось. Первый раз в жизни я очутился без моего верного друга, столько раз спасавшего мне жизнь!

– Сдавайтесь, любезный, вы пойманы! – не теряя хладнокровия, продолжал греметь я.

– А будь ты хоть сам Сатана, я не отдамся тебе добровольно! – исступленно заревел он, бросаясь на меня.

Между нами началась отчаянная борьба. Спичка, брошенная им, упала на белое платьице… Рядом лежал пук сухого сена и соломы. Послышался сухой треск, забегали языки пламени. «Все погибло!» – мелькнула у меня мысль. Я напрягал все силы, стараясь не поддаться злодею, но, увы, чувствовал, что он намного сильнее меня. Руки его, как железные тиски, сдавливали мою грудь. Я стал задыхаться. На мое счастье, правая рука моя оказалась свободна.

Я с силой ударил фонарем по лицу злодея. Он завыл от боли и на секунду выпустил меня из своих ужасных объятий. Я бросился наверх, пробиваясь сквозь языки пламени. Задыхаясь от едкого дыма, я почувствовал, что пламя охватило мое верхнее платье. Только мне удалось выскочить из страшного подземелья, как мой враг набросился на меня сзади. Собрав все силы, таща на себе его тяжелое тело, я пополз к выходу, и… и в эту минуту пришла помощь.