Текст книги "Сыщик Путилин (сборник)"

Признаюсь, я похолодел от ужаса. Вдруг конура осветилась слабым, трепещущим синеватым светом. Горбун чиркнул спичкой и, должно быть, зажег сальную свечу, потому что комната озарилась тускло-красным пламенем.

– Только ошиблась, проклятая, не то взяла! – продолжал рычать горбун.

Он вдруг быстро наклонился, заглянул под кровать и потащил к себе небольшой черный сундук. При мысли, что он меня увидит, кровь заледенела в моих жилах. Я даже забыл, что у меня есть револьвер, которым я могу размозжить голову этому чудовищу. Горбун, выдвинув сундук, дрожащей лапой поставил около него свечку в оловянном подсвечнике и, все так же изрыгая проклятия и ругательства, отпер его и поднял крышку. Свет слабого пламени свечки падал на его лицо. Великий Боже, что это было за ужасное лицо! Клянусь вам, это было лицо самого дьявола!.. Медленно, весь дрожа, он стал вынимать мешочки, в которых сверкало золото, а потом – целая кипа процентных бумаг и ассигнаций. С тихим, захлебывающимся смехом он прижимал их к своим безобразным губам.

– Голубушки мои… Родненькие мои… Ах-хо-хо-хо! Сколько вас здесь… Все мое, мое!..

Человек-чудовище беззвучно хохотал. Его единственный глаз, казалось, готов был выскочить из орбиты. Страшные цепкие щупальца-руки судорожно сжимали мешочки и пачки. Но почти сейчас же из его груди вырвался озлобленный вопль-рычание:

– А этих нет! Целой пачки нет!.. Погубила, осиротила меня!

– Я верну их тебе! – вдруг раздался резкий голос.

Прежде чем я успел опомниться, я увидел, как горбун в ужасе запрокинулся назад. Его лицо из сине-багрового стало белее полотна. Нижняя челюсть отвисла и стала дрожать непрекращающейся дрожью. К нему медленно приближалась, тихо, плавно, словно привидение, девушка-покойница. Ее руки были простерты вперед.

– Ты убил меня, чудовище, но я… я не хочу брать с собой в могилу твоих постылых денег. Они будут жечь меня, не давая покоя моей душе.

Неистовый дикий крик, крик, полный смертельного ужаса, огласил мрачное логовище.

– Скорее! Ползи к двери. Сейчас же вон отсюда, – услышал я сдавленный шепот Путилина.

Я пополз из-под кровати к двери.

– Не подходи, не подходи, исчадие ада!.. – охваченный ужасом, лепетал горбун.

Девушка-покойница все приближалась к горбуну-чудовищу.

– Слушай же, убийца! – загробным голосом говорила девушка. – Там, на колокольне, под большим колоколом, прикрытые тряпкой, лежат твои деньги. Я пришла к тебе с того света, чтобы сказать: поторопись туда скорее, ты свободно пройдешь на колокольню и заберешь эти проклятые деньги, за которые порешил меня такой страшной смертью.

Обезумевший от ужаса, горбун, сидевший к нам спиной, замер. Путилин быстро и тихо, толкнув меня вперед, открыл ногой дверь.

– Беги немедленно что есть силы! Спускайся по лестнице! К воротам!

Я несся что было духу. Оглянувшись, я увидел, что за мной следом летят Путилин и Х. Вдруг из логова горбуна вырвалась белая фигура и с ловкостью акробатки сбежала с лестницы.

– Поздравляю вас, барынька, с блестяще удачным дебютом! – услышал я голос Путилина.

На колокольне

Мы поднимались по узкой винтообразной лестнице Спасской колокольни. Я, еще не успевший прийти в себя после всего пережитого, заметил кое-где фигуры людей. Очевидно, мой гениальный друг заранее отдал известные распоряжения. Фигуры почтительно уступали нам дорогу, затем, после того как Путилин им что-то отрывисто шептал, быстро исчезали. Когда мы вошли на колокольню, было ровно два часа ночи.

– Ради бога, друг, зачем же мы оставили на свободе этого страшного горбуна? – обратился я, пораженный, к Путилину.

Путилин усмехнулся:

– Положим, дружище, он не на свободе. Он кончен, то есть пойман – за ним установлен надзор. А затем… Я хочу довести дело до конца. Знаешь, это моя страсть и моя лучшая награда. Позволь мне насладиться одним маленьким эффектом. Ну, блестящая дебютантка, пожалуйте сюда, за этот выступ! Я – здесь, вы – там!

Мы разместились. В первый раз в своей жизни я был на колокольне. Колокола висели большой темной массой. Вскоре выплыла луна и озарила все вокруг своим трепетным сиянием. Лунный свет заиграл на колоколах, и что-то таинственно-чудное было в этой картине, полной мистического настроения. На лестнице послышались шаги. Кто-то тяжело и хрипло дышал. Миг – и наверху появилась страшная, безобразная фигура горбуна. Озаренная лунным блеском, она, эта чудовищная фигура, казалась плодом больной, кошмарной фантазии. Боязливо озираясь по сторонам, страшный спрут-человек быстро направился к большому колоколу. Тихо ворча, он нагнулся и стал шарить своей лапой…

– Нету… нету… Вот так!.. Неужели ведьма проклятая надула?..

Огромный горб продолжал ползать под колоколом.

– Тряпка… где тряпка? А под ней мои денежки!.. – бормотал человек-зверь.

– Я помогу тебе, мой убийца!

С этими словами из места своего укрытия выступила девушка-труп, помощница Путилина. Горбун испустил жалобный крик. Его опять, как и там, в конуре, затрясло от ужаса. Но это продолжалось одну секунду. С бешеным воплем злобы страшное чудовище одним гигантским прыжком бросилось на мнимую Леночку и сжало ее в своих страшных объятиях.

– Проклятая дочь Вельзевула! Я отделаюсь от тебя! Я сброшу тебя во второй раз!..

Крик, полный страха и мольбы, прорезал тишину ночи.

– Спасите! Спасите!

– Доктор, скорее! – крикнул мне Путилин, бросаясь сам, как молния, к чудовищному горбуну.

Наша агентша трепетала в руках горбуна. Он высоко поднял ее в воздух и ринулся к перилам колокольни. Путилин первый с недюжинной силой схватил горбуна за шею, стараясь оттащить его от перил колокольни. Вот в это-то время некоторые случайно проезжавшие и проходившие в сей поздний час мимо церкви Спаса на Сенной и видели эту страшную картину: озаренный луной безобразный горбун стоял на колокольне, высоко держа в своих руках белую фигуру девушки, которую собирался сбросить со страшной высоты.

Я ударил по ногам горбуна. Он грохнулся навзничь, не выпуская, однако, из своих цепких объятий бедную агентшу, которая была уже в состоянии глубокого обморока.

– Сдавайся, мерзавец! – приставил Путилин блестящее дуло револьвера ко лбу урода. – Если сию секунду ты не выпустишь женщину, я раскрою твой безобразный череп.

Около лица горбуна появилось дуло и моего револьвера. Страшные лапы чудовища разжались и выпустили полузадушенное тело отважной агентши-дебютантки.

Урод горбун до суда и до допроса разбил себе голову в месте заключения в ту же ночь. При обыске его страшного логова в сундуке было найдено… триста сорок тысяч двести двадцать рублей и несколько копеек.

– Скажи, Иван Дмитриевич, – спросил я позже моего друга, – как тебе удалось напасть на верный след этого чудовищного преступления?..

– По нескольким волосам… – усмехнувшись, ответил Путилин.

– Как так?! – поразился я.

– А вот слушай. Ты помнишь, когда незнакомый мне горбун протиснулся к трупу девушки, прося дать ему возможность взглянуть на покойницу? Вид этого необычайного урода невольно привлек мое внимание. Я по привычке быстро-быстро оглядел его с ног до головы, и тут мой взор случайно упал на пуговицу его полурваной куртки. На пуговице, зацепившись, висела целая прядка длинных волос. Волосы эти были точно такого же цвета, что и волосы покойной.

В то время, когда я поднимал холст с лица покойницы, то незаметным и ловким движением сорвал локон с пуговицы. При вскрытии я сличил эти волосы. Они оказались тождественными. Если ты примешь во внимание, что я, узнав, что девушка разбилась со страшной высоты, поглядел на колокольню, а затем выяснил, что горбун – постоянный обитатель церковной паперти, то… то ты несколько оправдаешь мою смелую уголовно-сыскную гипотезу. Но это еще не все. Я выяснил, что горбун богат, кроме того, он пьяница и развратник. Тогда, мой друг, мне все стало ясно. Я выработал свою особенную линию, которую я называю мертвой хваткой.

– Что же тебе стало ясно? Как ты провел нить между горбуном и Леночкой?

– Чрезвычайно легко. Показания ее матери пролили свет на характер Леночки. Она безумно хотела разбогатеть. Ей грезились наряды, бриллианты, парадные выезды. Я узнал, что она работала на лавку, расположенную близ церкви Спаса. Разве удивительно, что она, прослышав про богатство и женолюбие горбуна, решила его пощипать? Сначала, пользуясь своей красотой, она вскружила безобразную голову чудовища. Это было время флирта. Овладев всецело умом и сердцем горбуна, она безбоязненно рискнула прийти в его логово. Там она отыскала и похитила эти сорок девять тысяч рублей. Горбун узнал об этом, и… любовь к золоту победила любовь к женской красоте. Он решил жестоко отомстить, что и сделал.

БЕЛЫЕ ГОЛУБИ И СИЗЫЕ ГОРЛИЦЫ

Исчезновение сына миллионера

Я сидел с моим другом Путилиным в его кабинете, и мы вели задушевную беседу о последних чудесных событиях в жизни криминального Петербурга. В дверь постучались, и на приглашение Путилина войти перед нами выросла фигура дежурного агента.

– Вас хочет видеть по не терпящему отлагательства делу купец Вахрушинский, ваше превосходительство… – доложил агент.

– Вахрушинский?.. – удивленно поднял бровь Путилин. – Это кто же, не тот ли миллионер?

– Должно быть, он.

– Просите его войти.

Через секунду в кабинете появился высокий, тучный, кряжистый, как дуб, старик. Если бы густая шевелюра и длинная роскошная борода не были белы как лунь, его нельзя было бы назвать стариком – так свеж был румянец на его полных щеках, еще не тронутых морщинами, таким молодым блеском сверкали его красивые глаза. Одет посетитель был в очень длинный, из дорогого сукна сюртук и в лакированные высокие сапоги гармошкой. На шее его и на груди красовались регалии – несколько медалей и два креста-ордена.

«Какой великолепный образчик именитого, честного торгового человека!» – подумал я.

– Я к вам, ваше превосходительство… – взволнованно начал наш гость.

– Господин Вахрушинский?

– Так точно. Сила Федорович Вахрушинский, потомственный почетный гражданин, купец первой гильдии и кавалер…

– И очень щедрый благотворитель. Я много слышал о ваших крупных пожертвованиях на богоугодные дела, господин Вахрушинский. Прошу вас, садитесь. Чем могу служить?

Вахрушинский сел, при этом бросив на меня косой взгляд.

– Не беспокойтесь, господин Вахрушинский, – поймав этот взгляд, проговорил Путилин. – Это мой ближайший друг, доктор Z., прошу познакомиться. Он – мой верный спутник во многих темных и запутанных расследованиях. В его присутствии вы можете говорить совершенно спокойно и откровенно. Но если почему-либо вам нежелательно…

– Ах, нет, в таком случае очень рад, мне очень приятно! – пожал мне руку купец-миллионер.

Путилин выжидательно посмотрел на него.

– Такое дело у меня, ваше превосходительство, что и ума не приложу, как сказать. Горе на меня свалилось непосильное: сын мой единственный, наследник мой пропал!

Голос старика-красавца задрожал. Он судорожно схватился за красную ленту с медалью, словно она сдавливала его горло.

– Я вижу, – проговорил знаменитый сыщик, – что вы очень взволнованы. Очевидно, вам будет трудно связно рассказать мне о постигшем вас несчастье. Поэтому будьте добры, отвечайте подробно на мои вопросы.

– И верно… я сам не свой… – с болью в голосе проговорил именитый купец.

– Сколько лет вашему сыну? – начал допрос мой друг.

– Двадцать четыре.

– Холост или женат?

– Холост… хотя одно время был как бы на положении жениха.

– Когда исчез ваш сын? – продолжил свои расспросы знаменитый сыщик.

– Дней пять тому назад. Я сначала думал, что он вернется, мало ли, думаю, куда отлучился, а вчера старший приказчик вдруг передал мне письмо. Прочел – от него!

– Письмо с вами?

– Так точно. Вот оно. – И миллионер протянул Путилину листок и конверт из дешевой сероватой бумаги.

Вот что содержалось в послании:

«Дражайший мой родитель! Сколь мне ни прискорбно покидать вас, оставляя на старости лет одного, я, однако, делаю это, памятуя слова Священного Писания: «И оставивши дом свой и пойдешь за Мною». Знаю, как вы будете убиваться, но Господь в Сионе своем простит меня, а вас поддержит. Простите меня и за то еще, что захватил с собой те восемьдесят тысяч рублей, которые были у меня на руках от получки за поставки товара. Не на худое дело, а на Божье взял я эти деньги. Великое спасение уготовлю себе и вам. Меня не разыскивайте – не найдете, хоть я и неподалеку от вас жить буду. Буду денно и нощно молиться, чтобы и вы обратились на путь истинного спасения души. Любящий вас во Христе и Богородице сын ваш Димитрий».

Путилин задумчиво повертел записку в руках.

– Скажите, пожалуйста, вы не замечали каких-нибудь странностей в характере вашего сына?

– Как сказать? Особенного ничего. Тихий, скромный, вином не баловался, насчет женского пола до удивительности воздержан был. Любил книжки читать духовного, божественного содержания.

– В вашем доме появлялись странники и странницы?

– Когда жена-покойница была жива, она их принимала. С Афона, от разных монастырей. А после ее кончины я положил этому конец, потому что, скажу откровенно, не люблю я этих ханжей. Лукавые они праведники.

Купец-миллионер вдруг поднялся и чуть ли не в ноги поклонился Путилину.

– Ваше превосходительство! Господин Путилин! Явите божескую милость, разыщите моего сына! Подумайте, ведь он единственный у меня, ему, помирая, все дело передать хотел. Радовал он меня нравом своим примерным, денно и нощно благодарил я Создателя за него! Ничего не пожалею: озолочу агентов ваших, миллион пожертвую на богадельни, разыщите только его! Образумлю его, может, и переменится парень. Вы вон ведь орел какой! Каких только дел не раскрыли! Помогите же бедному отцу!.. К вам обращаюсь, не хочу дело предавать полицейской огласке… – И Вахрушинский нудно зарыдал тяжелым мужским рыданием.

– Голубчик… бросьте… не надо так отчаиваться… может быть, и отыщем вашего сына! – в чрезвычайном волнении проговорил Путилин. – Я сам, лично, приму участие в вашем деле. Вот что: сейчас я должен поехать к вам домой и тщательно осмотреть комнату вашего сына.

Лицо старика-красавца осветилось радостной, почти детской улыбкой.

– Лошадки мои меня тут дожидаются. Живо доставлю вас, благодетель, в мой домишко!..

Жирное пятно

Домишко Силы Федоровича Вахрушинского оказался настоящим дворцом. Мы прошли анфиладой роскошно убранных комнат, сверкающих позолотой. Миновав несколько коридоров и спустившись по маленькой лестнице, мы очутились в совсем ином царстве. Тут обстановка царила серенькая, мещанско-купеческая. Пахло постным маслом, щами.

– Это у вас черная половина? – спросил Путилин.

– Точно так, ваше превосходительство. А вот и комната сына моего.

В ту минуту, когда мы собирались войти в нее, дверь ее быстро распахнулась, и на пороге появилась фигура седого старичка.

– Ты что здесь делал, Прокл Онуфриевич? – спросил его Вахрушинский.

– Да горенку Дмитрия Силыча прибирал… – слегка дребезжащим высоким голосом ответил старик, бросив на нас удивленный взгляд голубоватых выцветших глаз, и быстро скрылся в темных закоулках коридора.

Комната молодого Вахрушинского отличалась поразительно скромным убранством. Простой дере– вянный стол, на котором аккуратной стопочкой, в порядке, лежали синие тетради. Над столом – такая же простенькая полочка, на ней – книги в темных переплетах. В углу – кровать, накрытая дешевым шерстяным одеялом. Иконы в углу, стул с продранной клеенкой – вот и вся обстановка.

– Ого, ваш сын – настоящий отшельник! – произнес Путилин, зорко оглядывая комнату-келью молодого миллионера.

– Господи, я ведь предлагал ему золото и всяческую роскошь. Не захотел! Ничего лишнего мне, говорит, не надо, папаша. От прихотей грех заводится.

Путилин принялся разглядывать книги, тетради. Вдруг, рассматривая одну из тетрадей, он быстро повернулся к почтенному купцу и спросил его:

– Скажите, пожалуйста, у вас по средам и пятницам подают постное?

– Да-с! – ответил удивленный Вахрушинский.

– Ну, а могу я узнать, что у вас, например, сегодня варили на горячее слугам и приказчикам?

Лицо негоцианта приняло чрезвычайно глупое выражение: оно попросту окаменело от удивления.

– Сейчас узнаю, ваше превосходительство! – только и смог пролепетать он, быстро выходя из комнаты.

– Прости меня, Иван Дмитриевич, – начал я, подходя к своему другу, который быстро вырвал половину страницы из тетради, – что я в самом начале вмешиваюсь в твое расследование. Но скажи, ради бога, неужели горячее может играть какую-нибудь роль в деле поиска пропавшего единственного наследника и любимого сына миллионера?..

– Как всё – нет, а как частность – да… – усмехнулся мой гениальный друг.

– Сегодня варили щи, ваше-ство… – проговорил купец-миллионер, входя в комнату своего сына, исчезнувшего необъяснимым, таинственным образом.

– С грибами? – спросил Путилин.

– А… а откуда вы это знаете? – удивленно спросил Вахрушинский.

– Не о том речь, голубчик. Скажите, кто это сейчас, при нас, вышел из комнаты вашего сына? Это ваш старший приказчик?

– Вы воистину кудесник, ваше превосходительство! – вырвалось у старика купца восторженное восклицание. – Правду изволили сказать: это мой старший приказчик.

– Пригласите его сюда!

Путилин зажег свою лампу-фонарь, свой знаменитый потайной фонарь, и спрятал его в кармане. По дому уже растекались темные сумерки короткого зимнего дня.

– Скажите, пожалуйста, любезный Прокл Онуфриевич, – обратился Путилин к вошедшему старичку, – кто доставил вам письмо от исчезнувшего молодого хозяина Дмитрия Силыча?

– Да какой-то неизвестный не то мужик, не то парень. Сунул мне в руку – и давай деру!..

– Так-с… А вы лицо этого таинственного посланца не разглядели?

– А именно-с? – насторожившись, почтительно спросил тот.

– Он был с бородой или без бороды?

– Не приметил-с… – сказал старший приказчик.

Путилин быстро вытащил из кармана фонарь и направил луч света на лицо старого приказчика.

– И ни одного гнуса не заползало в дом в то время, когда вам, любезный, передавали письмо? – прогремел вдруг Путилин громовым голосом.

От неожиданности и я, и хозяин-миллионер вздрогнули и даже привстали со своих мест. Старший приказчик, седенький старичок, отпрянул от знаменитого сыщика.

– Виноват-с… Невдомек мне, о чем изволите спрашивать…

– Больше ничего… Ступайте, голубчик… – мягко ответил Путилин.

После этого Иван Дмитриевич долго сидел, задумавшись.

– Скажите, пожалуйста, господин Вахрушинский, вы вот давеча говорили мне, что сын ваш какое-то время считался почти женихом. Что это за история с его сватовством? Кто была его невеста?

– А вот, извольте видеть, как дело обстояло. Около года назад отправился сын мой по торговым делам на Волгу. Пробыл он там порядочно времени. Познакомился в Сызрани со вдовой купчихой-миллионершей Обольяниновой и с ее единственной дочерью красавицей Аглаей Тимофеевной. Вернулся. Сияет весь от радости. Поведал о знакомстве. Я сразу смекнул, в чем дело. Вскоре прибыли в Питер и Обольянинова с дочкой. Поехал я к ним, стал в доме бывать. Однажды сын меня и спрашивает: «Отец, дашь свое родительское согласие на мой брак с Аглаей Тимофеевной?» Дам, отвечаю, с радостью. Однако вдруг все дело круто изменилось: перестал сын бывать у волжской купчихи, стал темнее тучи. Вижу, тоска его так и терзает, душу не отпускает. Стал я допытываться о причине происходящего. Отмалчивается или на пустяки разговор переводит. А ночи почти все напролет ходит по комнатке этой, охает, вздыхает, то молиться начинает, то плачет. А теперь, как уже известно вашему превосходительству, и вовсе исчез…

– Скажите, с момента исчезновения вашего сына вы не бывали больше у волжской купчихи и ее дочки?

– Нет-с. Что мне у них делать?..

– У них есть какое-нибудь торговое дело?

– И не одно. И мануфактурное, и железное, и рыбное.

– Отлично. Поскольку мне хотелось бы увидеть бывшую невесту вашего сына, то мы сейчас устроим вот что: вы меня отвезете к Обольяниновым и представите им как крупного петербургского промышленника. Доктора мы можем выдать за моего доверенного управляющего.

– Слушаю-с, ваше превосходительство! – живо ответил Вахрушинский.

Коленкоровый платок

– Это их собственный дом? – спросил Путилин, когда мы остановились перед великолепным каменным особняком близ церкви Иоанна Предтечи.

– Нет-с, это дом их тетки, петербургской богатейки.

Дверь нам открыла пожилая женщина с понурым видом, одетая во все черное.

– Здравствуйте, Анфисушка, дома ваши-то?

– Дома-с… – ответила женщина в черном. – Пожалуйте.

– Так вы скажите самой-то, что приехал, дескать, Сила Федорович с двумя промышленниками о деле поговорить.

Мы быстро разделись и вошли в залу. Тут не было той кричащей роскоши, что царила в доме у Вахрушинского, но, однако, обстановка казалась богатой. Не успели мы присесть, как дверь из какой-то соседней комнаты распахнулась, и вошла девушка. Очевидно, она не ожидала нас здесь увидеть, потому что громко вскрикнула от удивления и испуга.

Одета она была довольно необыкновенно. Длинный, светло-лилового цвета бархатный сарафан облегал ее роскошную, пышную фигуру. На груди сверкали ожерелья из всевозможных драгоценных камней. Руки были все в кольцах. На голове – простой коленкоровой белый платок, низко опущенный на лоб. Из-под него выглядывало красивое, удивительно красивое лицо. Особенно замечательны были глаза: огромные, черные, дерзко-властные.

– Простите, Аглая Тимофеевна, мы, кажется, вас напугали? – направился к ней Вахрушинский. – Неужели Анфисушка не предупредила? Мы к мамаше, по торговому делу. Позвольте представить вам незваных гостей.

Путилин, назвав меня и себя вымышленными купеческими фамилиями, низко и почтительно поклонился красавице в сарафане.

– Очень приятно… – раздался ее певучий голос.

Она все еще пребывала в сильном замешательстве. Путилин, удивительно ловко подражая купеческому говору и даже упирая на «о», стал сыпать кудреватые фразы. Я видел, что он не спускает пристального взора с лица красавицы, но главное – с белого коленкорового платка, покрывавшего ее голову.

– Эх, Аглая Тимофеевна, сразу видно-с, что вы с Волги-матушки, с нашей великой поилицы-кормилицы!

– Почему же это видно? – усмехнулась молодая Обольянинова.

– Да как же-с? Я и сам на Волге жил. Где в ином месте можно сыскать такую расчудесную красоту? Вы извините меня, я человек уж немолодой, комплиментом обидеть не могу. А потом и наряды-с: у нас теперь в Питере все норовят по-модному, а вы-с вот в боярском сарафане. Эх, да ежели бы к нему кокошничек вместо белого платочка…

Быстрым, как молния, движением девушка сорвала с головы коленкоровый платок. Я заметил, как сильно дрожат ее руки.

– Извините… я совсем забыла, что в утреннем наряде щеголяю…

Глаза ее сверкнули. Губы тронула тревожная усмешка. Женщина в черном, Анфисушка, явилась и доложила, что «сама» извиняется, что из-за недомогания не может нас принять.

– Ничего-с, в следующий раз заглянем! – проговорил Путилин.

Когда мы вышли, он обратился к Вахрушинскому:

– Вот что я вам скажу: дело ваше далеко не легкое. Однако надежды не теряйте. Помните только одно: вашего сына нужно как можно скорее отыскать. Он в серьезной опасности.

Возвращаясь к себе, Путилин был хмур и задумчив.

– Белый или черный… Черный или белый… Гм… – бормотал он себе под нос.

Я не проронил ни слова, потому что хорошо знал привычку моего гениального друга говорить с самим собой.

– Скажи, пожалуйста, – вдруг громко обратился он ко мне, – тебе никогда не приходила мысль, что черный ворон может обратиться в белого голубя?

Я уставился на Путилина во все глаза:

– Бог с тобой, Иван Дмитриевич: ты задаешь такие диковинные вопросы…

Путилин – московский гастролер

На другой день, часов около четырех, ко мне приехал Путилин. В руках он держал чемодан, под шубой я заметил перекинутый через плечо ремень дорожной сумки.

– Я не мог предупредить тебя раньше, потому что был по горло занят. Если тебе улыбается мысль совершить со мной одно путешествие…

– Куда?

– В Москву. Но поторопись. До отхода поезда остается совсем немного времени.

Я наскоро уложил чемодан, и через час мы уже сидели в купе первого класса. Утомительно долгой дорогой (тогда поезда ходили куда медленнее, чем теперь) Путилин не сомкнул глаз. Просыпаясь, я заставал его за просматриванием каких-то бумаг-донесений. Откинувшись на спинку дивана, он что-то бормотал себе под нос, словно заучивая необходимое наизусть.

– Ты бы отдохнул, Иван Дмитриевич… – несколько раз обращался я к нему.

– Некогда, голубчик! Надо зубрить особую тарабарщину.

– Скажи, мы едем по тому таинственному делу об исчезновении сына купца?

– Да. Ах, кстати, я забыл тебе сказать, что сегодня по этой же дороге, но несколько раньше нас, проследовали знакомые тебе лица.

– Кто именно? – удивился я.

– Старший приказчик Вахрушинского и красавица в бархатном сарафане с белым платочком на голове.

– Как? Откуда ты это узнал?

Путилин расхохотался:

– Прости, но ты говоришь глупости! Ты вот называешь меня русским Лекоком. Какой же я был бы Лекок, если бы не знал того, что мне следует знать?

– И какова же причина их столь внезапного отъезда?

– У первого – желание как можно скорее спасти от опасности своего молодого хозяина, у второй… как бы тебе получше объяснить?.. Ну, загладить свой промах с белым коленкоровым платочком, что ли…

– Стало быть, этот приказчик будет помогать тебе в деле розыска молодого Вахрушинского?

– О да! И очень… – серьезно проговорил мой гениальный друг, этот великий русский сыщик. – А теперь не мешай мне, спи.

Сквозь полудрему, овладевшую мной из-за мерного покачивания поезда, до меня доносилось бормотание Путилина:

– По пиво духовное… По источника нетления…

«Что за чертовщину несет мой знаменитый друг?!» – неотвязно преследовала меня докучливая мысль.

Подъезжая к самой Москве, Путилин мне сказал:

– Из многих дел, свидетелем которых ты был, это – одно из наиболее опасных. Если меня не разорвут в клочья, я окончательно уверую в свою счастливую звезду.

К моему удивлению, лишь только поезд подошел к платформе, как мы увидели направлявшегося нам навстречу Х., любимого агента знаменитого сыщика. Путилин о чем-то отрывисто его спросил, и мы все вместе тронулись в гостиницу для приезжих, оказавшуюся чрезвычайно грязным заведением и находившуюся на одной из окраин тогдашней патриархальной Москвы.

– Почему тебе пришла фантазия остановиться в этом вертепе? – спросил я Путилина.

– Так надо… – ответил он.

Несмотря на то что уже наступил вечер, мой друг отправился куда-то в сопровождении агента Х. и вернулся далеко за полночь. Поздним вечером второго дня нашего пребывания в Москве (в течение всего этого времени Путилин почти не бывал дома) он вытащил чемодан и, порывшись в нем, достал из него какое-то странное облачение.

– Необходимо, доктор, немного преобразиться. Сегодня мне предстоит нанести весьма важный визит.

– Мне? – спросил я с легким укором. – Но отчего же не нам?

– Увы, мой друг, на этот раз я никого не могу взять с собой туда, куда собираюсь. Дай бог, чтобы хотя бы мне одному удалось туда проникнуть!

– Стоило мне тогда понапрасну тащиться в Москву… – недовольно проворчал я.

– Не говори так. Ты и мой милый Х. – вы можете мне оказать существенную помощь. Слушайте. Пока я окончательно не убедился в правильности своего предположения, я по многим соображениям не хочу обращаться за содействием к моим московским коллегам. Вдруг знаменитый гастролер оскандалится! Конфуз выйдет… Я оставлю вас неподалеку от того места, куда постараюсь проникнуть. У меня есть сигнальный свисток с очень резким звуком. Если вы его услышите, можете с револьверами наизготовку немедленно бросаться ко мне на помощь. Кстати, голубчик Х., вот вам приблизительный план.

И Путилин подал агенту листок бумаги, на котором было что-то начертано.

Перед тем как надеть пальто, в каких обыкновенно ходят мещане, Путилин облачился… в белый плащ-хитон с изображением красных чертей.

– Это что такое? – попятился я от него.

– Мантия Антихриста, любезный доктор! – тихо рассмеялся Путилин. – Кто знает! Быть может, она избавит меня от необходимости прибегать к револьверу. Последнее было бы весьма нежелательно. Ну, а теперь в путь!

Была половина двенадцатого, когда мы покинули нашу затрапезную гостиницу и углубились в глухие улицы и переулки этой удаленной от центра московской слободы. Темень стояла страшная. Не было видно ни зги. Улицы были совершенно безлюдны. Только время от времени откуда-то из-за заборов доносились злобный неистовый лай и вой цепных собак. Вскоре мой отважный друг замедлил шаг.

– С минуты на минуту мы подойдем к нужному месту.

Перед нами, на левой стороне улицы, черной массой высился дом, за ним тянулся ряд построек. Все это скопление сооружений было обнесено высоким дощатым забором.

– Ну-с, господа, я встану здесь, у ворот. Вы переходите на другую сторону. Вы помните, Х., тот забор, окружающий пустырь, который мы с вами вчера осматривали?

– Еще бы, Иван Дмитриевич! – с готовностью ответил агент.

– Ну, так вы с доктором за ним и притаитесь.

Время тянулось медленно. Где-то послышался крик первых петухов. Почти одновременно с их криком на пустынной улице стали вырисовываться темные силуэты людей. Они крадучись, боязливо подходили к воротам таинственного дома, в котором не светилось ни малейшего огонька.

Поскольку, господа, я люблю рассказывать связно и последовательно, то позвольте мне теперь продолжить историю со слов самого великого сыщика – Ивана Дмитриевича Путилина. Вот что он поведал мне о своем смертельно опасном посещении этого таинственного дома.

В страшном «Сионе» – мантия Антихриста

Я, рассказывал он, зорко вглядывался в ночную тьму. Лишь только я увидел приближающихся людей, как сейчас же трижды постучал в ворота.

– Кто там? – раздался тихий голос.

– Человек божий… – так же тихо ответил я.

– А куда путь держишь?

– К самому батюшке Христу.

– А почто?

– По пиво духовное, по источник нетления.

– А сердце раскрыто?

– Любовь в нем живет.

– Милость и покров. Входи, миленький!

Ворота, или, вернее, калитка в воротах распахнулась, и я быстро направился внутрь, пробираясь по узким переходам в особую пристройку к нижнему этажу, выдвинувшуюся своими тремя стенами во двор и представлявшую из себя нечто вроде жилого летнего помещения. Тут, занимая почти все пространство пристройки, был навален всевозможный домашний скарб.

Услышав за собой шаги, я спрятался за ткацким станком. Мимо меня прошел высокий детина. Подойдя к углу, он быстро поднял крышку люка и скрылся в нем. Через минуту молодец вылез оттуда.

– Еще никого из деток там нет… – довольно громко пробормотал он, выходя из пристройки.