Текст книги "Сыщик Путилин (сборник)"
Автор книги: Роман Добрый
Жанр: Литература 19 века, Классика
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
ПОЦЕЛУЙ БРОНЗОВОЙ ДЕВЫ
Бурная исповедь
– Скромный служитель алтаря приветствует вас, сын мой. Исповедь – великое дело, – ласково проговорил упитанный, но подвижный ксендз[6]6
Ксендз – католический священник в польской церкви.
[Закрыть], настоятель N-ского варшавского костела, когда перед ним за исповедальными ширмами предстала высокая стройная фигура молодого красавца графа Болеслава Ржевусского, сына местного магната. – Облегчите свою душу чистосердечным покаянием.
– Я прихожу к вам в последний раз, отец мой, в последний раз… – несколько неуверенно начал молодой граф.
– Почему в последний раз?
– Потому что я люблю и собираюсь вскоре жениться.
– Но разве женатые не исповедуются, сын мой? – вырвалось удивленное восклицание у служителя католической церкви.
– Вы не дали мне докончить. Я люблю русскую, я собираюсь жениться на православной.
Лицо ксендза как-то сразу потемнело и сделалось угрюмо-суровым.
– Что ж… – усмехнулся он. – Таких случаев, как ни прискорбно это признавать, немало. Это дело вкуса и известного влечения. Но вы сами, конечно, останетесь добрым преданным сыном великой матери нашей, святой католической церкви?
Молодой граф с печалью отрицательно покачал головой.
– Нет… – твердо произнес он.
– Как?! Вы…
Ксендз-исповедник даже отшатнулся, отпрянул от молодого человека.
– Я перехожу в православие. Родители невесты ставят непременным условием нашего брака такой непростой для меня шаг, как смену вероисповедания, а именно переход из католичества в православие.
– И вы?.. – гневно, с металлом в голосе спросил один из верных слуг ордена Игнатия Лойолы.
– И я принял это условие, – ответ не заставил себя ждать.
Какие-то хриплые звуки вырвались из груди духовника-иезуита.
– Я… я не верю своим ушам… Я не хочу, не могу этому верить, вы шутите…
– На исповеди не шутят, отец мой… – серьезно ответил молодой граф.
– Вы, вы – единственный отпрыск высокочтимого рода Ржевусских, самых пламенных и верных католиков, переходите в иную, чужую веру?!
– Чужая вера? Что это за странное определение, отец мой? Разве Бог не един для всех своих чад? Разве существуют по отдельности Христос специально для православных и Христос – покровитель добрых католиков?
– Не смешивайте Господа с церковью! – в гневе прошептал исповедник.
– Вот именно я-то и не смешиваю, это делаете вы, растащившие Христа по разным алтарям разных церквей… – в тон ему ответил граф взволнованно.
– Берегитесь! Вы богохульствуете…
В глазах ксендза-фанатика разгорелось пламя безумия.
– Я? Вы ошибаетесь. Если бы я переходил в магометанство, в иудейство, я мог бы понять взрыв вашего негодования, вашей духовной скорби. Но я перехожу в ту же веру, которая высоко почитает Бога-Христа. Чем же вас так устрашает мое решение, отец мой?
– Вы переходите в веру тех, которые являются врагами нашего народа, наших отцов, матерей, сестер и братьев.
– Позвольте, отец мой, вы затрагиваете уже ту область, которая менее всего касается вопросов души, веры, религии: вы говорите о политике. Но разве это уместно здесь, в храме, на исповеди, перед святым распятием? Или католическое духовенство отлично совмещает в себе служение политическим интригам со служением Богу?
Лицо ксендза сделалось багрово-красным.
– Еще раз вас предупреждаю: берегитесь! Вы начинаете издеваться над священнослужителями католической церкви. Вы с ума сошли! О, я узнаю в этом проклятое влияние православных фанатиков… Сколько наставлений вы выслушали от их попов?..
– Мне стыдно за вас, отец мой, – отчеканил молодой граф, – вы, слуга Господа милосердного, позволяете себе в святом месте предавать проклятию православных, наших братьев по вере, таких же христиан, таких же христианских священнослужителей, как и вы сами. О, подлый орден Игнатия Лойолы живуч! Вы оптом и в розницу торгу– ете Богом, вы остаетесь верны проклятому, вовсе не христианскому завету «цель оправдывает средства». И вы, собрат и сподвижник тех, кто посылал на костер сотни ни в чем не повинных христиан «для вящей славы Бога», действительно не брезгуете никакими средствами. Я не ребенок, отец мой… Мне отлично известны проделки католического духовенства, менее всего думающего о догмах христианского Евангелия. Прощайте. Я ухожу отсюда, примиренный с Богом, но не с вами. – И, поклонившись, граф повернулся, чтобы выйти из исповедальни.
Секунду ксендз-исповедник стоял пораженный, словно оглушенный… Потом он вздрогнул и резко крикнул:
– Стойте, граф! Я вас предупреждаю, что сегодня же сообщу об этом вашему отцу. Посмотрим, как он отнесется к вашему ренегатству.
– Вы сообщите? Но разве духовник имеет право рассказывать кому бы то ни было о том, что ему сообщил на исповеди прихожанин?
– Ради спасения погибающей души… для торжества церкви… – залепетал ксендз-иезуит.
Молодой граф рассмеялся:
– Ну разве я был не прав, когда только что сказал, что у вас цель оправдывает средства? Вы готовы стать клятвопреступником, дабы выслужиться перед вашим орденом, а заодно… и перед знатным, богатым магнатом. Salve te, padre![7]7
«Будьте здоровы, падре!» (лат.)
[Закрыть]
– Погодите… стойте! – исступленно схватил графа за руку верный прислужник католической церкви. – Я заклинаю вас именем Господа Бога нашего отказаться от своего безумного решения!
– Нет! – коротко и решительно ответил Ржевусский.
– Но вы об одном забыли, ведь наш милосердный Бог иногда очень сурово карает вероотступников. Знаете ли вы это, безумец? – пронесся по исповедальне угрожающий шепот ксендза-фанатика.
Глаза его зловеще сверкали. За этим безумным блеском, за этим почти змеиным шипением таилась молчаливая угроза.
– А-а… – отшатнулся от священника молодой граф. – Я вас понимаю, святой отец: вы угрожаете мне местью не Бога, но его служителей? Что ж, и этого я не боюсь… Работайте, старайтесь, но не забывайте, что теперь иное время – не Средние века, что ужасы, творившиеся святой инквизицией, отошли в область мрачных, отвратительных преданий. Прощайте!..
«Спасите графа!»
Перед Путилиным в его служебном кабинете сидел посетитель с дорожной сумкой через плечо. Это был красивый моложавый старик с манерами старого барина былых годов.
– Сколько же прошло уже дней со времени исчезновения молодого графа, господин Ракитин? – спросил посетителя Путилин.
– Около недели.
– А почему вы полагаете, что он исчез?
– Потому что никогда еще не бывало, чтобы он так долго не появлялся у нас в доме. Последнее время, когда он попросил руки моей единственной дочери и сделался ее женихом, он приезжал к нам каждый день.
– Скажите, пожалуйста, господин Ракитин, вы не узнавали о молодом человеке в замке графа Ржевусского, его отца?
– Нет, господин Путилин. Прошло вот уже несколько месяцев с тех пор, как мы прекратили знакомство домами.
– Для пользы дела мне необходимо знать причину этого разрыва.
– О, это не составляет никакой тайны… Причиной окончательного разрыва послужил резкий спор о России и «Крулевстве Польскием». Граф Сигизмунд Ржевусский, гордый, даже надменный магнат, высказал такую непримиримую ненависть ко всему русскому, что я не мог сдержаться и взорвался. Мы расстались врагами.
– Предполагаемый брак его сына с вашей дочерью, конечно, не мог вызвать сочувствия и согласия у старого графа?
– Безусловно. Я говорил об этом Болеславу, на что он ответил, что личное счастье ему дороже вздорных прихотей его отца.
– Не знаете ли вы, состоялось ли у него все-таки объяснение по этому поводу с отцом?
– Не знаю. До самого прощания при последнем нашем свидании он ничего об этом не говорил.
– Не можете ли вы рассказать мне что-нибудь о своей последней встрече с молодым графом?
– Он приехал к нам к обеду. Как и всегда, был нежен с моей девочкой, но я заметил, что он пребывает в несколько взволнованном состоянии духа.
– Ого, он был взволнован? Вы не спрашивали его о причинах?
– Он сам со смехом бросил вскользь, что его страшно разозлил духовник.
– По какому случаю господин Ржевусский с ним встречался?
– Он отправился на исповедь. Затем, уезжая, Болеслав сказал мне, что ему хотелось бы ускорить свадьбу, обещал приехать на другой день, но – увы! – с тех пор мы его больше не видели. Мы все в отчаянии, господин Путилин. Горе моей дочурки не поддается описанию. Она все время твердит, что с женихом, наверно, случилось какое-нибудь несчастье. Откровенно говоря, у меня самого появляются тревожные мысли.
– Скажите, старый граф любит своего сына?
– Безусловно. Но, как однажды с горечью вырвалось у молодого человека, старый надменный магнат любит не его душу, не его сердце, а в нем – самого себя. Он, Болеслав, в глазах отца – единственный продолжатель знаменитого рода Ржевусских, он – блестящий представитель старинной польской фамилии, он тот, кем можно кичиться и бесконечно тешить этим свой шляхетский гонор. Если вам знакома поразительная спесь польских магнатов, их фанатизм, вам будет совершенно понятна любовь старого графа к своему сыну. И вот я решил обратиться к вам. Вы, только вы один, господин Путилин, можете пролить свет на загадочное исчезновение этого бедного молодого человека, которого я люблю как родного сына. Спасите его!
Путилин сидел, казалось, целиком погрузившись в свои мысли. Какая-то тревога читалась на его симпатичном и решительном лице.
– Не правда ли, ваше превосходительство, ведь вы не откажете нам с дочерью в нашей просьбе?
Путилин поднял голову:
– Я нахожусь в очень щекотливом положении, господин Ракитин: вмешиваться официально в это дело мне не просто неудобно – я на это даже не имею права. У меня нет никаких оснований для подобного вмешательства: во-первых, заявление об исчезновении молодого графа должно исходить от его отца, а не от постороннего, третьего лица, каким в данном случае являетесь вы, а во-вторых… в Варшаве имеется своя сыскная полиция.
– Значит, вы отказываетесь? – с отчаянием в голосе воскликнул старик.
Путилин опять задумался.
– Ну, ладно, хорошо. Я попытаюсь. Ваше дело меня очень заинтересовало.
– Слава богу! Как мне благодарить вас? – рванулся Ракитин к Путилину.
Путилин в Варшаве. В замке старого магната
Всю дорогу до Варшавы – мы ехали в отдельном купе первого класса – Иван Дмитриевич не спал. Он обложился со всех сторон целой библиотекой толстых фолиантов.
– Pater noster! Qui es in Coelum… Credo in aeternam vitam…[8]8
«Отче наш, иже еси на Небесех… Верую в вечную жизнь…» (лат.)
[Закрыть] – бормотал великий благороднейший сыщик.
– Что это, мой друг, никак ты на старости лет за изучение латыни принялся? – изумленно поинтересовался я у своего старинного приятеля поздним вечером.
– Спи, спи, милый доктор! – невозмутимо ответил он.
Вот и величавая пышная столица бывшего Крулевства Польска. Мы приехали в Варшаву в те достопамятные дни, когда она была охвачена глухими волнениями горожан. В роскошном номере отеля «Европейский», где мы остановились, Путилин принялся спешно переодеваться. Он облачился в безукоризненный длинный черный сюртук, надел орден на ленте.
– Что означает этот парад, Иван Дмитриевич? – спросил я не без удивления.
– Я отправляюсь с визитом, – последовал ответ.
Это был настоящий дворец – замок графа Сигизмунда Ржевусского. Немудрено, что в таких стенах аристократы Речи Посполитой чувствовали себя маленькими царьками.
Путилин очень долго ждал графа Ржевусского в великолепной, украшенной белыми колоннами приемной зале. Наконец в просторных переходах дворца гулко отозвался шум шагов, и в зал вошел старый магнат. Не подавая руки посетителю, лишь горделиво, слегка кивнув своей полуседой головой, он холодно спросил:
– Чему обязан вашим посещением, пан… пан… Путилин? – Он поднес визитную карточку знаменитого русского сыщика к самому своему носу, обидно-небрежно вчитываясь в текст, который был на ней напечатан.
– Полагаю, сейчас я буду иметь удовольствие объяснить пану… пану Ржевусскому цель моего визита, – ответил ему в тон «пан» Путилин.
Это простое «пан Ржевусский» вместо «пан граф», по-видимому, было равносильно для старого магната удару хлыста. Огоньки гнева вспыхнули в его глазах. Он надменно откинул голову назад.
– Я не знаю пана Ржевусского, я знаю графа Ржевусского! – резко проговорил он с сильным акцентом.
– Равно как и я не знаю пана Путилина, а знаю его превосходительство господина Путилина, начальника петербургской сыскной полиции… – насмешливо ответил ему Иван Дмитриевич.
– Попрошу вас ближе к делу. Что вам угодно?
– Прежде всего сесть. Не знаю, как принято в Варшаве, но у нас в Петербурге я это любезно предлагаю каждому из моих гостей.
Магнат побагровел от неловкости и гнева.
– Прошу вас… – сделал он величественный жест рукой, точно феодальный герцог, принимающий своего ленивого вассала.
– Изволите видеть, граф, возвращаясь из-за границы и очутившись в Варшаве, я случайно узнал об исчезновении вашего сына, молодого графа Болеслава Ржевусского… – начал Путилин, не сводя пристального взгляда с лица старого магната.
– Случайно? Должен признать, что случайность играет большую роль в вашей профессии, – саркастически прервал его граф.
– Вы правы, в деле раскрытия массы преступлений и поимки негодяев случай – могущественный пособник правосудия.
– Ну-с?
– Узнав об этом, я решил проверить справедливость слухов и с этой целью явился к вам.
– Прошу извинить меня, но… для чего?
– Для того чтобы предложить вам свои услуги, в случае если эти слухи окажутся справедливыми.
Путилин почувствовал на себе острый, пронизывающий взгляд надменного поляка.
– Могу я узнать, ваше превосходительство, откуда до вас донесся слух об исчезновении моего сына, Болеслава Ржевусского?
– В зале первого класса вокзала до меня долетели обрывки разговора компании молодых людей, принадлежащих, по-видимому, к лучшему обществу Варшавы.
– Прошу извинить пана… пардон, генерала, но мне было бы любопытно узнать, отчего вы так заинтересовались участью пропавшего, как вы говорите, графа – моего сына.
– Если вам угодно, я скажу совершенно откровенно. Совсем недавно мне удалось спасти от смертельной опасности исчезнувшего таинственным образом сына петербургского купца-миллионера Вахрушинского.
– Я знаю об этом вашем блестящем розыске… – почему-то очень взволнованно проговорил старый граф.
– Тем лучше. Так вот, услышав об исчезновении вашего сына, я было подумал: а что, если и в данном случае мы имеем дело с каким-нибудь страшным тайным преступлением? Я поспешил приехать к вам, граф, и, признаюсь, ожидал с вашей стороны более любезного и сердечного приема. Прошу вас не забывать, что я действую совершенно бескорыстно.
Старый магнат взволнованно поднялся с золоченого кресла и принялся нервно ходить по залу. Видимо, какая-то упорная борьба происходила в душе этого гордого, даже надменного человека. Время от времени он останавливался, словно хотел подойти и что-то сказать своему непрошеному гостю, но нечто, какое-то нехорошее чувство, охватившее его душу, противилось этому.
Путилин сидел бесстрастно-спокойный, скрестив руки на груди. Вдруг старый граф круто остановился перед своим незваным гостем и хрипло произнес:
– Да, мой сын, мой единственный сын действительно бесследно исчез вот уже девять дней назад…
– И вы не тревожитесь из-за этого исчезновения, граф?
Горький смех, в котором зазвенели сарказм, гнев, обида, тревога, пронесся по роскошной зале замка старого графа.
– А, будь вы кто хотите – пан генерал, черт или святой, а я вам скажу, что я не тревожусь, потому как знаю, где находится мой сын!
Граф хрустнул пальцами.
– Вы… вы знаете, где находится ваш сын?! – В сильнейшем изумлении Путилин даже привстал со своего места.
– Да, лучше, чем кто-либо, лучше, чем сыскная полиция всего мира.
– Вы простите меня, граф, но, ради бога, почему же вы не пытаетесь отыскать его, вызволить из плена, куда он попал по неосторожности или же по неосмотрительности? Еще раз повторяю: мои, может быть, нескромные вопросы продиктованы только чувством искреннего желания помочь вашей беде.
– Ха! – вырвалось у старого Ржевусского. – Вы спрашиваете, почему я не предпринимаю попыток спасти моего сына, мою гордость, мою единственную отраду в жизни? Извольте, я вам скажу откровенно: потому что это бесполезно, потому что этого плена мой сын сам желал и добивался.
– Я вас не понимаю, граф… – вырвалось у Путилина недоуменное признание.
Жилы напряглись на шее и висках старого магната.
– Его сгубила проклятая любовь! – с исступлением выпалил он. – Исчезновение Болеслава – дело рук негодяев Ракитиных. Это они, папаша с дочкой, спрятали моего сына, чтобы поскорее состряпать свадьбу!
– Что?! – переспросил изумленный сыщик.
Он провел рукой по лбу, словно стараясь привести мысли в порядок. Граф Ржевусский с удивлением поглядел на гостя.
– Что с вами? – почти с сочувствием произнес он.
– Вы… вы даете мне честное благородное слово графа Ржевусского, что все сказанное вами сейчас – святая правда?..
– Я никогда не лгал! – гордо ответил один из столпов варшавского высшего общества.
– В таком случае… я боюсь, что ваш сын или уже погиб, или на краю гибели.
– Во имя Пречистой Девы, что означают ваши слова?! Вы что-нибудь знаете?
Как изменилось это холодное, надменное лицо! Сколько истинной отцовской любви и страха за свое чадо вспыхнуло в глазах, которые совсем недавно метали молнии гнева!..
– Знаю. Слушайте, граф.
И Путилин, шаг за шагом, начал рассказывать ошеломленному графу о неожиданном визите к нему Ракитина, о том, как этот почтенный пожилой человек умолял его спасти молодого графа. Граф Сигизмунд Ржевусский смертельно побледнел. Пот выступил на его лбу.
– Это… это правда? – с трудом пробормотал он, дослушав рассказ великого русского сыщика, бескорыстно предложившего свою помощь.
– Истинная правда, граф.
Маленький золоченый столик, на который опирался магнат, упал на блестящий паркет зала.
– Так… так где же тогда мой сын, ваше превосходительство? – охваченный ужасом, прошептал он.
– Именно для того, чтобы узнать это, я и приехал к вам в Варшаву. Как видите, ваше сиятельство, моя профессия не всегда заслуживает такого обидно-пренебрежительного отношения, каким вы ее одарили.
Взволнованный граф подошел к начальнику петербургской сыскной полиции.
– Простите меня великодушно, ваше превосходительство. Вы, как умный человек, поймете те чувства, которые меня обуревали. Я категорически против этого брака. Кто может осудить меня за это? Разве не каждый отец относится любовно-ревниво к своему ребенку?
– Простите, граф, теперь нам некогда говорить об этом. Надо спасать вашего сына.
– Да-да! – рванулся польский магнат к своему необычному гостю и нечаянному спасителю. – Теперь я вас умоляю: спасите Болеслава! Я весь к вашим услугам. Не соблаговолите ли вы, милостивый государь, переехать из гостиницы в мой замок? Распоряжайтесь, генерал, как вам будет угодно.
– Благодарю вас, но как раз этого нам делать и не надо. Раз вам угодно, чтобы я спас вашего сына – если еще не поздно, – я попрошу вас держать мой приезд в Варшаву в полной тайне. Я буду являться к вам, когда мне потребуется. Наш пароль – «Pro Christo morior» – «умираю за Христа».
Путилин, сопровождаемый графом, направился к двери. В ту секунду, когда он взялся за дверную ручку, послышался голос:
– Libertas, serenissime?[9]9
«Свободны, ваша светлость?» (лат.)
[Закрыть]
– Amen! – ответил граф. – Аминь!
Быстрее молнии Путилин прикрыл рукой свой орден и, когда отворилась дверь и на ее пороге показалась фигура упитанного патера-ксендза, громко по-польски обратился к магнату:
– Имею высокое счастье откланяться вашему ясновельможному сиятельству…
Тайный трибунал святых отцов. Смертельный приговор
Мрачная сырая комната с низким сводчатым потолком тонула в полумраке. Эта тьма хорошо скрывала очертания каких-то странных, непонятных предметов: высокой лестницы, жерновов, жаровен, колодок. Чем-то бесконечно унылым, страшным веяло от обстановки этого помещения. Колеблющийся свет толстых свечей, вставленных в высокие подсвечники-канделябры, бросал багровые блики на каменные стены, на сводчатый потолок, с которого порой срывались капли воды и падали со стуком на каменные плиты пола.
За длинным столом, на котором и стояли канделябры со свечами, сидели семь человек в обычных сутанах. Все они были разного возраста, разного телосложения и роста, но всех их объединяло нечто характерное для членов одного из самых закрытых орденов католической церкви, иезуитов, – выражение на лицах.
– Итак, – начал сидевший в центре стола высокий худощавый человек в фиолетовой сутане с резко очерченным лицом, к которому остальные относились с особенным почтением, – сегодня нам предстоит, святые отцы, вынести окончательный приговор по делу молодого безумца. Вы, конечно, все осведомлены о причине нашего собрания в этом печальном, но необходимом для пользы святой церкви месте? Вам известно из тайного донесения, сделанного устно достопочтенным духовником графов Ржевусских о преступлении молодого графа? Да? Хорошо. Теперь, стало быть, мы можем перейти к совещанию. Я ставлю два вопроса: виновен ли этот помешанный в преступлении ad ferendam, то есть в таком, которое он собирается совершить, и если виновен, то к какому наказанию он за это должен быть приговорен? Ваши аргументы, святые отцы?
– Виновен!.. Виновен!.. Виновен!.. – послышались голоса.
– Более мотивированно! – отдал приказ его эминенция[10]10
Эминенция – почетный титул кардиналов.
[Закрыть].
– Переход в лоно проклятой православной церкви… Поношение святой католической, издевательства и насмешки над нами, скромными ее служителями. Это – maxima culpa [11]11
«Величайшая вина» (лат.).
[Закрыть], это – измена Христу.
– И, взвесив все это, какое наказание вы предлагаете?..
С минуту в комнате со сводчатым потолком царило молчание.
– Mors… Смерть! – погребальным звоном пронеслось по помещению, где заседал тайный трибунал святых отцов.
– Так. Но все это пока было contra… против обвиняемого. Не найдется ли голос и pro, за него?
– Прошу благословения святых отцов во главе с вами, ваша эминенция, но я все же склонен думать, что это наказание не соответствует преступлению, которое юноша собирается совершить, – сказал один престарелый служитель католического Христа.
– Как?! – в один голос воскликнули заседающие.
– Виноват, я неточно сформулировал свою мысль… – смутился старик. – Я хотел сказать, что тут молодость… любовь… легкомыслие… Кроме того, ради высокочтимого графа Сигизмунда Ржевусского нам бы следовало пощадить жизнь его единственного сына… Он оказывал столько услуг нашей святой церкви…
– Ваш ответ? – обратился к остальным святым отцам, членам совета, его эминенция.
– Отдавая должное любвеобильному сердцу моего собрата во Христе, я считаю, однако, необходимым резко разойтись с ним во мнениях, и вот по каким причинам… – послышался елейно-сладкий голос доносчика-предателя, исповедника N-ского костела. – Во-первых, в то политически смутное время, которое мы переживаем, нам нужны верные католики, а не перебежчики-ренегаты. Если сегодня ради прекрасных глаз женщины обвиняемый готов переменить веру религиозную, то… можете ли вы поручиться, святые отцы, что назавтра ради еще более прекрасной наружности какой-нибудь еретички он не променяет и свою политическую веру, свои мировоззрения? Где же наш политический патриотизм?
– Верно… верно… – прокатилось под мрачными сводами.
– Во-вторых, допустим, юноша раскается, будет просить о помиловании. Но… Откуда мы его выпустим? Это вы приняли в соображение? Разве это наше прибежище под Вислой, где мы тайно собираемся для укрепления веры и принятия важнейших решений, уже само по себе не должно составлять величайшего секрета для наших врагов? А если выпущенный безумец граф нас предаст?.. В таком случае для чего же было принимать лозунг «Unum est hoc iter ad mortem»?[12]12
«Это единственный путь к смерти» (лат.).
[Закрыть]
– Верно… верно! Смерть, смерть! – послышались теперь уже возбужденные голоса.
– Но какая?
– Я полагал бы… нам думается… Поцелуй Бронзовой Девы!
Тот, который заступился за обвиняемого, в ужасе закрыл лицо руками.
– Это чересчур жестоко… – еле слышно вылетело из-под капюшона.
– Приведите сюда обвиняемого! – бесстрастно отдал приказ старший из судей-священников.
Прошло несколько минут. Где-то послышался скрип двери, по каменным плитам коридора гулко разнесся звук приближающихся шагов, дверь в судилище распахнулась, и на пороге вырисовалась высокая стройная фигура молодого человека.
– Потрудитесь приблизиться к столу, граф Болеслав Ржевусский! – сурово проговорил иезуит в фиолетовой рясе.
Молодой человек гордо откинул голову назад. Глаза его сверкали бешеным огнем. Он сделал несколько шагов по направлению к своим судьям и резко спросил:
– Кто вы? На каком основании и по какому праву вы смеете мне приказывать? Честное слово, я начинаю думать, что имею дело с бандой каких-то негодяев.
– Вы слышите? – прошептал настоятель N-ского костела.
– Меня обманным образом – по подложной записке – заставляют явиться в пустынное место, хватают, везут и, точно преступника, заключают в каземат какого-то проклятого подземелья. Что вам от меня надо? Что означает вся эта подлая комедия? Если вам угодно денег, выкупа – извольте. Я вам их дам, подавитесь проклятым золотом, но потрудитесь немедленно выпустить меня на свободу!
– Вы спрашиваете, кто мы? Мы – тайный трибунал, блюдущий высшие интересы святой церкви… – еще более сурово проговорил его эминенция.
– Это что же такое – нечто вроде совета десяти великой святой инквизиции? – насмешливо спросил молодой граф.
Но, помимо воли, смертельная бледность покрыла его лицо.
– Вы можете богохульствовать: перед смертью у вас еще хватит времени раскаяться в ваших страшных грехах.
– Перед… смертью? – вздрогнул Ржевусский. – Вы шутите, святой отец?
– Увы, бедный безумец, мои уста еще никогда не произносили шуток. Мы обсудили ваше преступление. Оно ужасно: вы изрекли величайшую хулу на церковь. Нашим совместным решением вы приговариваетесь к смертной казни через поцелуй Бронзовой Девы. Вы обручитесь с ней на вечную жизнь.
– Что?! – воскликнул молодой человек и пошатнулся.
«Героическое» средство. Письмо к каштеляну N-ского костела
Я провел первую ночь в Варшаве отвратительно. Вы поймете причину, если я вам скажу, что Путилин, уехав вечером к графу Ржевусскому, вернулся только… в шесть часов утра! При виде его у меня вырвался вздох радости и облегчения. Мой гениальный друг скрупулезно посвятил меня во все детали своего визита к старому магнату, так что к концу его рассказа у меня возникло ощущение, что я лично при всем этом присутствовал.
– Милый мой доктор, скажу тебе откровенно, что случившееся явилось для меня полной неожиданностью – у меня ведь было нешуточное подозрение, что сам отец принимал участие в организации исчезновения молодого графа.
Лицо Путилина было угрюмо-сосредоточенным.
– И если прежде я только тревожился за жизнь молодого Ржевусского, то теперь совершенно уверен, что она висит на волоске. Это дело куда серьезнее дела об исчезновении сына миллионера Вахрушинского, даже с учетом «белых голубей» и «сизых горлиц».
– Как? Еще серьезнее? – забеспокоился я.
– Безусловно. Там, несмотря на весь ужас, который мог произойти с молодым человеком, он все-таки остался бы жив. А тут – смерть, и, наверно, мучительная.
– Прости, Иван Дмитриевич, но я не вполне тебя понимаю. Ты говоришь об опасности, угрожающей молодому графу, с такой уверенностью, будто знаешь, где он находится.
– Да, я это знаю.
– Как?! Ты это знаешь?!
– Еще раз повторяю: знаю. Знаю так же, как уже на второй день розысков знал, где находился молодой Вахрушинский.
– Так, ради бога, объясни, в чем же дело?
– В том, чтобы найти способ проникнуть туда, где он находится.
– Разве это так трудно?
– Необычайно трудно. Не забывай, что не всегда приходится иметь дело с наивными сектантами-изуверами из простонародья или же из мещан или мелких купцов. Случается нарываться и на дьяволов в шелковых одеяниях.
Я, каюсь, только хлопал глазами в изумлении.
– Всю эту ночь я их выслеживал.
– Кого – этих дьяволов?
– Да. Я заметил, что эту компанию охватило необычайное волнение: они, кажется, приготовляются к какому-то кровавому каннибальскому пиру. В поисках путеводных нитей, ведущих к этой банде, я чуть было не утонул в этой проклятой Висле… Однако я еле держусь на ногах. Пойду посплю часа два, а затем мне придется прибегнуть к радикальному, но чрезвычайно опасному средству.
– Ты думаешь обратиться к содействию властей? – осторожно поинтересовался я.
Мой друг усмехнулся, отрицательно покачав головой.
– Нет, доктор, это было бы самое нежелательное. Этим воспользуешься ты, если… если со мной случится несчастье.
И Путилин поехал во дворец Сигизмунда Ржевусского с условленным паролем «Pro Christo morior».
– Ну что? – взволнованно спросил граф. – Но, боже мой, что с вами, ваше превосходительство? Вас не узнать… вы ли это?
Перед магнатом стоял человек с круглым одутловатым лицом без бакенбард.
– Мои бакенбарды до времени спрятаны, граф… – усмехнулся гениальный русский сыщик. – Дело, однако, не в них, а в вашем сыне.
– Вы узнали что-нибудь? – Граф побледнел. – Но где же он? Что с ним?..
– Да, кое-что мне узнать удалось. Ваш сын находится в смертельной опасности. Но время не терпит. Сейчас вы должны кое-что предпринять.
– Я?! – настороженно спросил несчастный отец.
– Да. Садитесь и пишите письмо.
– Кому? – пролепетал совершенно сбитый с толку, а еще недавно такой надменный магнат.
– Сейчас вы это узнаете. Прошу написать, ваше сиятельство, следующее: «Любезнейший падре Бенедикт! Чувствуя себя очень скверно, прошу вас немедленно посетить меня. Граф С. Ржевусский».
– Боже мой, я ничего не понимаю! Зачем мне приглашать настоятеля N-ского костела?
– Вы желаете спасти своего сына? – резко проговорил Путилин, глядя графу в глаза.
– О! – только и вырвалось у охваченного смятением Сигизмунда Ржевусского.
– В таком случае я попрошу вас беспрекословно выполнять мои распоряжения, – жестко и требовательно сказал начальник петербургской сыскной полиции.
– Но что я буду с ним делать?!
– Вы, разыгрывая из себя больного, настойчиво попросите его остаться во дворце и провести с вами всю эту ночь… во всяком случае до тех пор, пока я не приеду к вам с визитом.
– А… а если он не согласится, ссылаясь на свою чрезвычайную занятость?
– Тогда вы употребите насилие, то есть попросту не выпустите его из здания, даже если для этого вам потребуется вмешательство всех ваших слуг.
– Помилуйте, господин Путилин, вы требуете невозможного! – воскликнул испуганно граф. – Ведь это скандал, преступление, разбой. Какое я имею право творить насилие над человеком, да к тому же еще над духовным лицом?
– В случае чего ответственность я беру на себя. Впрочем, если вам не угодно прибегнуть к моей помощи, мне остается только покинуть вас.
– Хорошо! – в крайнем отчаянии махнул рукой старый граф.
…Через час перед дворцом Ржевусских остановилась карета, из которой вышел католический священник. Прошло минут сорок – и он снова покинул здание.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.