Текст книги "Казаки на «захолустном фронте». Казачьи войска России в условиях Закавказского театра Первой мировой войны. 1914—1918 гг."

Глава 2
Структура и организация казачьих формирований

2.1. Оперативная организация, состав и вооружение

В период Первой мировой войны оперативная организация казачьих частей и соединений сочетала в себе как признаки традиционного военного устройства казаков, так и признаки общевойсковой организации российской регулярной армии. Поэтому, с одной стороны, казачьи формирования сохранили в себе многое от эпохи XVIII–XIX вв., например сотенную систему, а с другой – впитали в себя организационные положения и правила, присущие армейским войскам, к примеру бригадное, дивизионное и корпусное управление.

Основу личного состава казачьих войск составляли так называемые казачьи чины. Они делились на: нижние, которые не входили в иерархию Табели о рангах Российской империи (казаки и урядники), и высшие, или классные, которые в эту систему входили: обер-офицеры – с XIII по VIII классы, штаб-офицеры – VII и VI, и генералы – с IV по I (казачий генералитет имел чины, общие с чинами генералитета армейского)¹³⁵. При этом все воинские чины Российской империи, а у казаков – только классные чины, по своему национальному происхождению разделялись на три категории: 1-я – великороссы, 2-я – малороссы и белорусы, и 3-я – все прочие национальности (инородцы)¹³⁶. Учившиеся в военных училищах казаки носили юнкерские звания – от низшего к высшему: юнкер 2-го специального класса, юнкер 1-го специального класса, вице-унтер-офицер, младший портупей-юнкер, старший портупей-юнкер, вице-вахмистр (вице-фельдфебель) и вахмистр (фельдфебель)¹³⁷.

Казаки-недворяне, дослужившиеся до XIII класса, получали почетное гражданство, выходцы же из инородцев – тарханное гражданство, до IX – дворянство личное, а до VI – дворянство потомственное¹³⁸. Также казачьи офицеры и генералы за определенные заслуги или знатность своего рода могли причисляться к Свите его императорского величества. В этом случае они, кроме своих воинских чинов, получали еще и военно-придворные (отменены 21 марта (3 апреля) 1917 г.): обер– и штаб-офицеры – Свиты его императорского величества флигель-адъютанта; генералы IV класса – Свиты его императорского величества генерал-майора; генералы III класса, полные генералы и генерал-фельдмаршалы – генерал-адъютанта Свиты его императорского величества¹³⁹.

Кроме казачьих чинов в казачьих формированиях служили: представители регулярной армии – солдаты, офицеры и те же генералы; военное духовенство – православные священники и церковники – церковные служки, а также если в части оказывалось более 500 человек иного вероисповедания, то и священники другой – соответствующей – религии; и военные чиновники, относившиеся к статским чинам: Военно-медицинского ведомства – медицинские и ветеринарные врачи (младшие и старшие) и медицинские и ветеринарные фельдшеры (младшие и старшие) и Артиллерийского ведомства – оружейные мастера (неклассные и классные)¹⁴⁰.

В 1915 г. в казачьих войсках стали появляться и гражданские чиновники, ведавшие войсковым делопроизводством. До того должности канцеляристов должны были по штату занимать только обер-офицеры. Однако в силу совмещения канцелярской работы со своими «боевыми обязанностями» в условиях тяжелой войны они не могли выполнять ее надлежащим образом, часто перекладывая все на писарей. Это приводило к ухудшению, а порой и запущенности качества ведения бумажных дел. В конце концов, не видя иного выхода, Верховное командование было вынуждено разрешить казачьим командирам на время военных действий принимать к себе на службу в канцелярии гражданских профессионалов¹⁴¹.

Помимо иерархического деления все воинские чины, казачьи и неказачьи, имели еще и разделение по виду и сущности своей службы. Так, нижние чины разделялись на строевых и нестроевых. К первым относились те, кто выполнял собственно боевые задачи, находясь на передовой (стрелки, пулеметчики, разведчики, трубачи и т. д.), ко вторым – те, кто обеспечивал и обслуживал нужды казачьих частей (кузнецы, писари, телеграфисты и т. д.). К ним же причислялась и обслуга высших чинов – денщики и вестовые: денщик полагался каждому врачу, священнику и чиновнику, а офицеру – еще и конный вестовой. Помимо этого, денщика из состава части имела право держать офицерская семья¹⁴².

В свою очередь, высшие чины тоже делились на два типа: строевых – относившихся к армейским кадрам, и штабных – входивших в корпус Генерального штаба. К последним относились не только офицеры и генералы, непосредственно служившие в самом Генеральном штабе, но и те из них, кто служил там ранее, а затем был направлен в иные военные или даже гражданские ведомства, а также в войска, так как все они числились в списках корпуса пожизненно¹⁴³.

Конский состав казачьих частей разделялся на верховой – ходивший под седлом у казаков и офицеров, обозный – обслуживающий колесный транспорт, вьючный – переносивший вьюки с грузом, и артиллерийский – тягловая сила артиллерийских орудий. При этом верховые лошади являлись собственностью казаков, а обозные, вьючные и артиллерийские были казенными¹⁴⁴.

Продвижение по военно-иерархической лестнице в казачьих войсках, как, впрочем, и во всей Российской императорской армии, было делом долгим и затянутым. Так, для получения чина приказного казаку необходимо было выслужить требуемый срок, а для урядничьего чина приказному, помимо выслуги лет, надо было обязательно пройти учебную сотню.

В то же время повышение в чинах значительно убыстрялось, если казак получал Георгиевский крест. Как предписывали правила, «награжденный… крестом 4-й степени автоматически переименовывался в звание приказного. Награжденный крестом 3-й степени – так же автоматически переименовывался в звание младшего урядника. Награжденный же золотым Георгиевским крестом 2-й степени переименовывался в подхорунжие». Однако нередко бывали случаи, когда из-за бюрократической проволочки или неразберихи в боевых условиях и за два Георгиевских креста казаков не производили в урядники¹⁴⁵.

Если говорить о казачьем офицерстве и генералитете, то здесь быстрое повышение в чинах являлось делом практически невозможным, в том числе и при наличии наград, ибо количество последних законодательно ограничивалось. Например, полковники и генералы, вне зависимости от степени своих заслуг, могли иметь лишь по три монарших благоволения, по одному ордену Святого Георгия и Святого Владимира и одно Георгиевское оружие.

Более того, даже если казак соответствовал всем требованиям, чтобы быть произведенным в следующий офицерский или генеральский чин, это не означало, что его тут же повысят. Наоборот, процесс производства был долгим и затянутым. Ведь оно «производилось только самим государем императором для всех родов оружия и объявлялось в Высочайшем приказе. Это, конечно, не значит, что сам император рассматривал наградные листы… Оценку, военный стаж офицера рассматривал и утверждал… непосредственный штаб (бригады, дивизии). Военное министерство… утверждало в окончательной форме, составляя приказ по Военному ведомству, который подписывался императором… Подобное производство в чины относилось и к военным врачам, и [к] военным чиновникам».

В итоге в мирное время для получения чина сотника хорунжему требовалось отслужить три года, а для получения чина подъесаула, есаула или войскового старшины необходимо было уже наличие вакансий. Иными словами: «Чтобы… казаку попасть в войсковые старшины… почти то же самое, что выиграть на трамвайный билет 200 тысяч»¹⁴⁶.

Исправил это почти безысходное положение приказ по Военному ведомству № 681 «Об ускоренном производстве в чины на фронте» от 11 (24) декабря 1915 г. Он постановлял: «Строевым офицерским чинам конницы и полевой артиллерии… предоставлять определенные преимущества при представлении к очередному воинскому званию». Вскоре этот приказ был распространен и на офицерский состав пехоты¹⁴⁷.

Теперь в кавалерии очередной воинский чин мог присваиваться войсковому старшине, есаулу и подъесаулу, если они в течение 16 месяцев находились на войне в должности: войсковой старшина – командира полка, помощника командира полка или командира сотни, есаул – помощника командира полка или начальника конно-пулеметной команды, подъесаул – командира сотни, начальника конно-саперной или конно-пулеметной команд. Сотник, хорунжий и прапорщик получали следующий чин независимо от имеющихся вакансий, если они пробыли на фронте в любых должностях не менее 12, 9 и 7 месяцев соответственно.

В артиллерии повышение в чине, независимо от имеющихся вакансий, полагалось войсковому старшине, пробывшему в действующей армии не менее 12 месяцев в должности командира артиллерийского дивизиона, есаулу – в должности командира батареи, подъесаулу – в должности старшего офицера батареи. У артиллерийских младших обер-офицеров, по сравнению с кавалерийскими, положенный срок пребывания на фронте немного увеличивался.

В пехоте для присвоения очередного чина требовалось времени намного меньше, чем в коннице и артиллерии. Так, независимо от имевшихся вакансий, для производства прапорщика в хорунжие, а хорунжего – в сотники требовался срок в 4 месяца пребывания на фронте (в обоих случаях), сотника в подъесаулы – 6 месяцев. Чин войскового старшины есаулу можно было получить после года командования сотней, а войсковому старшине – полковника после года командования батальоном.

Подобное отличие в сроках производства в следующий чин в трех основных родах оружия объяснялось разной степенью опасности, которой, как считало Верховное главнокомандование, подвергался на войне личный состав. Так, артиллеристы, как правило не выдвигавшиеся на передний край, а потому не попадавшие под прямой ружейный и пулеметный огонь противника, потерь практически не имели. Кавалеристы, способные быстро уходить из-под вражеского огня, тоже не испытывали значительного урона. Пехотинцы же, постоянно находившиеся на передовой, напротив, теряли наибольшее число людей.

В то же время справедливости ради надо сказать, что на Кавказском фронте, по мнению самих фронтовиков, кавалерия рисковала куда больше, чем пехота, так как в ее задачи входило проведение постоянных разведок и рекогносцировок, весьма опасных для их участников.

Кроме выслуги «фронтовых месяцев», офицеры, до войскового старшины включительно, могли быть представлены к очередному воинскому чину независимо от имеющихся вакансий, если они были дважды ранены в боях и оставались в строю или оба раза возвращались по излечении в строй. В будущем, однако, это правило отменили, так как на фронте распространилась практика нарочного приобретения ранения для скорейшего продвижения по службе.

Приказ № 681 имел правовую силу со дня начала военных действий, то есть с 19 июля (1 августа) 1914 г., и предписывал исчислять следующее представление в чине «со дня старшинства» последнего чина. Такое положение привело к небольшому казусу, когда некоторые подъесаулы, произведенные в есаулы по положению мирного времени, теперь выслужили на производство в чин войскового старшины, а хорунжие, получившие старшинство в чине сотника с 19 июля (1 августа) 1914 г., к 19 июля (1 августа) 1916 г. уже выслужили право на производство в чин подъесаула.

В итоге получилось так, что «хорунжие со старшинством [1]912, [1]913 и 12 (25) июля [1]914 гг. становятся старше сотников 6 (19) августа [1]915 г., ибо первые получают чин подъесаула 19 июля (1 августа) [1]916 года, а названные сотники – только 6 (19) августа [1]916 г.».

Тем не менее, несмотря на имевшиеся недостатки приказа, он позволил молодым офицерам очень быстро продвинуться по служебной лестнице. По этому поводу Ф.И. Елисеев вспоминает: «Было немного странным нам, недавним хорунжим, стать 23 – 24-летними подъесаулами и иметь „самый красивый погон офицера с четырьмя золотыми звездочками“, который в мирное время достигался только к 30-летнему возрасту»¹⁴⁸.

Вакансии на командирские и начальственные должности были отдельными в каждом войске, то есть донским формированием мог командовать только донской офицер, сибирским – только сибирский офицер и т. д. Исключение здесь составляли Кавказские и, предположительно, Приамурские войска, в чьи части командиры назначались по общей вакансии, то есть кубанец мог командовать терским формированием, а терец, соответственно, кубанским.

В то же время на должности командиров и начальников казачьих частей и соединений могли назначаться не казаки, а офицеры регулярной армии – например, командиром 1-го Нерчинского полка Забайкальского казачьего войска был полковник, флигель-адъютант Свиты его императорского величества барон П.Н. Врангель. Помимо этого, в Кубанском и особенно Терском войсках значительную часть офицерских кадров составляли кавказские горцы, как христиане, так и мусульмане.

Командовать казачьими формированиями могли даже находившиеся на российской службе иностранцы, причем очень высокого ранга. Так, на Кавказском фронте командиром 1-й Кубанской казачьей батареи являлся персидский принц, войсковой старшина М.Б. Кули-Мирза, а командиром 9-го Кубанского пластунского батальона – персидский наследный принц, войсковой старшина, впоследствии полковник Аманулла-Мирза. Дабы в какой-то мере сблизить офицеров-неказаков с казаками, их нередко, по решению войсковых властей, приписывали к станицам тех казачьих войск, в частях которых они служили. Это почиталось за большой почет¹⁴⁹.

В казачьих войсках офицеры могли достаточно легко и без всяких образовательных или временных ограничений, по подаче ходатайства командованию, переходить из кавалерии в пехоту и обратно. Другое же дело обстояло с артиллерией, служба в которой имела свои принципиальные особенности.

Существовала следующая установка: «Офицеры других родов оружия и службы переводятся в артиллерию не позднее как через три года по окончании военно-учебного заведения… и не иначе как по отбытию года в прикомандировании установленного испытания. Однако во время настоящей войны, по особому ходатайству строевого начальства, допускались переводы в артиллерию в изъятие из приведенных выше требований…»

С 18 апреля (1 мая) 1916 г. в казачьей артиллерии действовали временные правила о назначении на командные должности в строю – командирами батарей и артиллерийских дивизионов. Они предписывали в Штабе Походного атамана при его императорском величестве содержать два списка боевых аттестаций по старшинству чинов: 1) есаулов и войсковых старшин, не командующих батареями, 2) войсковых старшин и полковников, командующих батареями не менее года или состоящих в управлениях артиллерийских дивизионов. Помимо казачьих офицеров, бывших в действующей армии, в них также включали казачьих офицеров: а) из резерва военных округов, выздоровевших после болезни или ранения на фронте, б) служащих в казачьих запасных артиллерийских частях и в) состоящих на учете военных округов, но признанных Походным атаманом при его императорском величестве, с согласия полевого генерал-инспектора артиллерии, годными к командованию батареями или дивизионами.

Пополняться оба списка должны были через штабы армий, в составе которых находились те или иные казачьи артиллерийские части: командиром батареи – по объявлении приказа о производстве подчиненного ему подъесаула в есаулы, командиром дивизиона – к 1 января или 1 июля (по старому стилю) каждого года о появлении в его подчинении новых штаб-офицеров. О появлявшихся изменениях в офицерских боевых аттестациях и о выбывших из строя по каким-либо причинам кандидатурах сообщалось срочно. При наличии вакансии на должность командира батареи (дивизиона) штаб соответствующей армии извещал об этом Штаб Походного атамана при его императорском величестве. Последний, с одобрения самого Походного атамана, подбирал нужного офицера и представлял его кандидатуру полевому генерал-инспектору артиллерии, и, если тот давал положительное заключение, данный офицер получал наконец свое назначение.

При выборе кандидата приоритет получали кавалеры ордена Святого Георгия. Учитывалось также и то, что есаул, состоявший в чине не менее семи лет, обязан был производиться в чин войскового старшины одновременно с назначением на должность командира батареи, а войсковой старшина, состоявший также в чине не менее семи лет, – в чин полковника одновременно с назначением на должность командира дивизиона.

Однако нередко в артиллерии забывали вовремя отослать необходимые сведения, из-за чего командные должности долго пустовали. В итоге это вынудило Походного атамана при его императорском величестве издать приказ с требованием всем временно исполняющим обязанности командиров батарей и дивизионов доносить в его штаб об убыли их предшественников.

Исключительные правила были введены и касательно офицеров-казаков, состоявших в корпусе Генерального штаба. Так, 24 сентября (7 октября) 1916 г. начальником Штаба Верховного главнокомандующего было приказано: «Полковников Генерального штаба, имеющих законное право на назначение командирами казачьих полков, разрешаю представлять к таковому назначению, по обстоятельствам военного времени, в обход старших их сверстников – офицеров Генерального штаба, идущих по пехотной и кавалерийской линиям».

Иногда из-за бумажной неразберихи, часто случавшейся во время войны, казачьи офицеры могли занимать сразу две командные (начальствующие) должности и в разных строевых частях. Например, полковник Э.А. Мистулов с 20 декабря 1916 г. (2 января 1917 г.) являлся одновременно и командиром 1-го Кавказского полка Кубанского войска, действовавшего на Кавказском фронте, и командиром 2-й бригады 2-й Кубанской казачьей дивизии, находившейся на Западном театре войны¹⁵⁰.

Основным родом оружия в казачьих войсках традиционно являлась конница. По уровню решаемых ею боевых задач она, как и регулярная кавалерия, подразделялась на три вида: дивизионную, корпусную и фронтовую. Первый из них составляли отдельные и особые казачьи сотни, отдельные казачьи дивизионы и казачьи полки, входившие в состав кавалерийских дивизий, второй – отдельные казачьи полки и бригады, состоявшие при армейских корпусах, а третий – отдельные казачьи бригады и казачьи дивизии, подчинявшиеся непосредственно командованию фронтов или отдельных армий.

Такое оперативное деление казачьей кавалерии сохранялось практически всю войну, пока во второй половине 1917 г. высшее командование не начало проводить ее реорганизацию, отказываясь от вышеупомянутых трех составляющих. Решено было, путем соединения отдельных конных частей и укрупнения конных соединений, сформировать новую организацию кавалерии, разделив ее на два вида: фронтовую – обеспечивавшую успех на одном определенном фронте, и стратегическую – самостоятельно действовавшую в крупных стратегических операциях, решавших судьбу целой кампании. К первому относились казачьи отряды, отдельные казачьи полки, бригады и дивизии, а ко второму – казачьи корпуса, сформированные к концу участия России в Первой мировой войне¹⁵¹.

Высшим уровнем организационной формы казачьей кавалерии являлась казачья дивизия, а также приравненная к ней в оперативном отношении отдельная казачья бригада. Внешне эта приравненность выражалась в одинаковости названия главы того и другого соединения – начальник дивизии и начальник отдельной бригады. Кстати, это отличало последнего от главы бригады, входившей в дивизионные штаты, и именовавшегося командиром бригады.

Вообще, по способу вхождения в оперативную организационно-управленческую структуру войсковые, в том числе и казачьи, части, соединения и объединения разделялись на два типа: неотдельные и отдельные. К первым относились формирования, последовательно входившие в состав следующего уровня оперативной организации войск – сотня в полк, полк в бригаду, бригада в дивизию и т. д.; к последним – напротив, не входившие в состав следующего по порядку уровня, включаясь сразу в более высокий – сотня в бригаду, полк в дивизию, бригада в корпус и т. д.

При этом командиры отдельных войсковых формирований, в том числе казачьих, стояли на ранг выше равных им по званию командиров неотдельных. Означало это то, что, к примеру, командир отдельного батальона пользовался всеми правами командира полка в составе бригады, в том числе и самовольно производить казаков своей части до высшего унтер-офицерского чина – фельдфебеля или вахмистра, начальник отдельной бригады – правами начальника дивизии в составе корпуса и производством своих казаков до чина прапорщика – первого классного чина. Глава же отдельной армии, каковой до октября 1915 г. была и Кавказская, именовался не командующим, но главнокомандующим армией и мог награждать офицеров подчиненных ему частей и соединений боевыми орденами¹⁵².

«Стандартная» казачья дивизия состояла из двух бригад, по два казачьих полка в каждой, казачьего конно-артиллерийского дивизиона, включавшего в себя две казачьи батареи, и, в 1917 г., стрелкового дивизиона, а «стандартная» отдельная казачья бригада – из двух казачьих полков и казачьей батареи. Однако такой оперативно-организационный «стандарт» соблюдался слабо, ибо военная обстановка вносила свои коррективы. Так, казачью дивизию могли усилить одним, а иногда и двумя казачьими полками, подчинявшимися непосредственно ее командованию, – к примеру, 2-я и 5-я Кавказские в 1915 – первой половине 1916 г. С другой стороны, казачья дивизия, как, например, в декабре 1916 г. 1-я и 2-я Кавказские, могла состоять лишь из одной бригады и одного-двух отдельных казачьих полков¹⁵³. При этом в такой дивизии глава бригады именовался не командиром бригады, а бригадным командиром и пользовался командными правами в отношении всех дивизионных полков¹⁵⁴.

Также, в связи с острой нехваткой у казаков артиллерийских кадров и ресурсов, при все увеличивающемся количестве казачьих соединений, постоянно формируемых для Кавказского фронта, многие из них имели в своем составе весь или почти весь военный период лишь одну казачью батарею (3-я и 4-я Кубанские казачьи дивизии и др.), а то и вовсе не располагали собственной штатной артиллерией (Сводная Кубанская, 4-я Кавказская и 1-я Туркестанская казачьи дивизии, 1-я отдельная Донская, Отдельная Кубанская казачьи бригады). Несколько нестандартно здесь выглядит 3-я Кубанская казачья дивизия, которая имела в своем составе две полноценные батареи, но до конца войны так и не получила для них дивизионного управления.

При таком положении вещей с казачьей артиллерией совершенно непонятно отношение высшего командования к этому вопросу, считавшего ненужным увеличение числа ее батарей. Так, 11 (24) июля 1916 г. «августейший главнокомандующий Кавказской армией (Николай Николаевич-млад-ший), после того как будет сформирована 3-я Терская казачья батарея, не встречает надобности в формировании для Кавказской армии еще новых конных батарей»¹⁵⁵.

Штат управления казачьей дивизии, утвержденный 16 (29) июля 1914 г. государем императором, состоял из начальника дивизии в чине генерал-лейтенанта, двух командиров бригад в чине генерал-майоров, штаба дивизии и управления дивизионного интенданта. Штаб дивизии включал в себя начальника штаба в чине штаб-офицера Генерального штаба, двух старших адъютантов (один из них – обер-офицер Генерального штаба, другой – обер-офицер казачьих войск) и дивизионного интенданта в чине штаб-офицера, а управление дивизионного интенданта – обер-офицера для поручений, делопроизводителя и дивизионного врача.

Кроме того, при управлении казачьей дивизии состояла команда штаба дивизии, набиравшаяся из ее полков: восемь писарей (трое – высшего оклада и пятеро – низшего оклада), два нестроевых младшего разряда для хозяйственных надобностей, восемь обозных, десять денщиков, десять вестовых для ухода за лошадьми офицеров и чиновников. Всего в управлении казачьей дивизии числилось 3 генерала, 2 штаб-офицера, 3 обер-офицера, 2 военных чиновника, 10 строевых и 28 нестроевых казаков, 58 лошадей (48 верховых, 9 обозных и запасная) и 8 повозок (двуколка начальника дивизии, 2 двуколки командиров бригад, 4 двуколки для возки имущества и парная повозка).

В управлениях дивизий, не входящих в корпуса, должно было иметь также, помимо вышеперечисленного: дивизионного контролера, а при нем писаря высшего оклада, денщика, казака для ухода за верховой лошадью, обозного, четырех верховых и одну обозную лошадей и двуколку для перевозки вещей.

Штат управления отдельной казачьей бригады состоял примерно из такого же числа людей и лошадей, что и штат управления казачьей дивизии. В нем отсутствовали лишь генерал-майоры – командиры бригад.

В ходе боевых действий состав дивизионного (бригадного) управления постепенно увеличивался. Так, 11 (24) марта 1916 г. в штаты казачьих дивизий, чьи полки не имели полковых священников, ввели дивизионного священника, церковника, денщика, строевую и обозную лошадей, а также церковную двуколку. 10 (23) июля такое же увеличение штатов сделали во 2-й отдельной Забайкальской, а 14 (27) ноября – в Отдельной Сибирской казачьих бригадах (в последнем случае священник был формально записан в штаты 1-го Сибирского казачьего полка, но должен был обслуживать и 2-й Сибирский). В итоге к концу войны управления казачьих соединений значительно разрослись – например, к августу 1917 г. штаб казачьей дивизии должен был состоять из 16 офицеров, 103 казаков и 141 лошадей¹⁵⁶.

В течение войны в казачьих дивизиях и отдельных казачьих бригадах, по ходатайствам их начальников, начали появляться дивизионные (бригадные) технические команды: связи, конно-пулеметные, конно-саперные и др. Как и в казачьих полках, эти команды поначалу носили нештатный характер, образуясь и обеспечиваясь силами входивших в данные соединения полков. Однако в дальнейшем их также стали вводить в штаты или заменять на штатные¹⁵⁷.

Так, 5 (18) октября 1915 г. была утверждена уже упоминавшаяся табель предметам телефонного имущества в кавалерийских частях на время военных действий, по которой в каждой кавалерийской и казачьей дивизии и отдельной бригаде полагалось иметь 3 полевых телефона. Однако организация табельных дивизионных и бригадных команд связи затянулась на очень долгий срок – в 1-й Кавказской и Сводной Кубанской казачьих дивизиях они не были созданы и к августу 1916 г., а в 3-й отдельной Забайкальской казачьей бригаде – даже к январю 1917 г.

В связи с этим 3 (16) августа 1916 г. начальник Штаба Походного атамана при его императорском величестве ходатайствовал перед генерал-квартирмейстером при Верховном главнокомандующем о переводе в 1-ю Кавказскую и Сводную Кубанскую казачьи дивизии для налаживания связи мотоциклов из частей Северного и Западного фронтов, где связь и так весьма развита. Однако он получил отказ, обоснованный нежелательностью создания на Кавказе дивизионных мотоциклетных отделений «ввиду особенностей театра», тем более что одно такое отделение уже действовало на Кавказском фронте – в составе Кавказской кавалерийской дивизии.

В то же время в некоторых казачьих соединениях, действовавших в труднодоступных районах, вместо полевых телефонов формируются более совершенные искровые станции. Известно, например, что во 2-й отдельной Забайкальской казачьей бригаде они появились в марте 1916 г.¹⁵⁸

Что касается дивизионных (бригадных) конно-пулеметных команд, то таковую, набранную из казаков 1 – го Уманского полка Кубанского казачьего войска (3 офицера, 101 шашка и 8 пулеметов), уже в октябре 1914 г. имела в своем составе 1-я Кавказская казачья дивизия. К 15 (28) августа 1915 г. нештатная пулеметная команда (65 казаков и 4 пулемета) имелась в составе 2-й отдельной Забайкальской казачьей бригады.

Тем не менее внедрение в казачьих кавалерийских соединениях пулеметов проходило весьма медленно – и это несмотря на то, что вскоре были официально утверждены штаты конной четырехпулеметной команды, которую полагалось сформировать в каждой казачьей дивизии и отдельной бригаде. Так, к примеру, Сводная Кубанская казачья дивизия совершенно не имела пулеметного вооружения еще в мае 1916 г., а 3-я отдельная Забайкальская казачья бригада – даже к февралю 1917 г.

Однако к концу войны – на 1 (14) декабря 1917 г. – дивизионные (бригадные) конно-пулеметные команды находились в составе большинства казачьих соединений Кавказского фронта: 2-й и 3-й отдельных Забайкальских казачьих бригадах (4 и 6 пулеметов соответственно), 3-й Кубанской казачьей дивизии (6 пулеметов), а также в Отдельной Кубанской казачьей бригаде и 4-й Кубанской, 1-й и 4-й Кавказских казачьих дивизиях. В то же время 2-я Кавказская казачья дивизия и Отдельная Сибирская казачья бригада до окончания боевых действий на Кавказе так и не завели собственных конно-пулеметных команд¹⁵⁹.

По штату дивизионного управления от 16 (29) июля 1914 г. штатные конно-саперные команды полагалось содержать при штабе каждой казачьей дивизии и отдельной казачьей бригады. Однако начавшаяся вскоре война помешала вовремя обеспечить эти штаты, и многие кавалерийские соединения казаков воевали значительное время без собственных конных саперов.

Так, в 4-й Кавказской казачьей дивизии конно-саперная команда была создана лишь апрелю 1916 г. В это же время она только начала формироваться во 2-й отдельной Забайкальской казачьей бригаде. К маю 1916 г. саперы появились в 1-й отдельной Донской казачьей бригаде. Выделяется здесь Отдельная Сибирская казачья бригада, в которой к июлю того же года имелось, вдобавок к конно-саперной команде, еще и прожекторное отделение¹⁶⁰.

Таким образом, к концу войны силы «стандартной» казачьей дивизии состояли из 16–24 конных и 3 пеших сотен, 36 пулеметов и 12 конных или конно-горных орудий, – всего около 4,4–6,2 тыс. человек и 5,5 тыс. лошадей, а силы «стандартной» отдельной казачьей бригады – из 8—12 конных сотен, 20 пулеметов и 6 конных или конно-горных орудий – всего около 1,8–2,7 тыс. человек и 2,8 тыс. лошадей¹⁶¹.

Более высокой, чем казачьи дивизии, формой оперативной организации казачьих войск явились созданные осенью 1917 г. на Западном театре боевых действий казачьи корпуса, представлявшие собой стратегические кавалерийские объединения. На Кавказском же фронте создание последних не предусматривалось. Тем не менее подобным объединением являлся, по сути, существовавший во второй половине 1916 г. – начале 1917 г. 2-й отдельный Кавказский кавалерийский корпус, так как в него входили только казачьи соединения: 4-я Кавказская казачья дивизия и 2-я и 3-я отдельные Забайкальские казачьи бригады. В совокупности силы корпуса насчитывали примерно 48 конных сотен, 12 конных и конно-горных орудий и 16 пулеметов¹⁶².