Текст книги "Всемирная история. Османская империя"

Мехмед I Книжник. И даже смерть не освободит вас…

Преемником плененного в Ангорской битве Баязида I объявил себя его старший сын Сулейман[57]57
  Старший из остававшихся на тот момент в живых, Сулейман был вторым сыном Баязида.


[Закрыть]. Бросив отца посреди уже явно проигранного сражения, принц бежал с поля боя и тем самым обеспечил себе двойную фору: и перед посланными вдогонку войсками Тамерлана, и перед собственными братьями, в одночасье превратившимися в соперников в борьбе за трон. Во главе небольшого отряда Сулейман прибыл в Бурсу, лишь ненамного опережая погоню. Тем не менее принц успел собрать и вывезти из города султанскую походную казну. Деньги пришлись весьма кстати – генуэзцы, еще вчера почтительные союзники османов, не преминули нажиться на бедственном положении проигравшей стороны. Стоимость морской перевозки в европейскую часть османских владений взлетела до немыслимых высот. Мало того, когда к этому сверхприбыльному каботажному промыслу присоединились венецианцы и византийцы, многие турецкие сановники расплачивались за их услуги не деньгами, а жизнью: особо жадные или злопамятные капитаны просто выбрасывали ненавистных пассажиров за борт, чтобы побыстрее вернуться за новой порцией «добычи».

Сам Сулейман помимо платы золотом пообещал византийцам пойти на значительные политические уступки. Вслед за ним, несмотря на опасность и баснословные цены, в порты потянулась бесконечная череда беженцев, искавших спасения от бесчинств орд Тамерлана: «…побежали они как ослы, потеряв надежду на родину, положение, богатство и даже на спасение жизни, потому что их предводители ушли, и не осталось никого, оказывающего упорное сопротивление». По свидетельству византийских историков, Железный Хромец «до того опустошил покинутую страну, что не было слышно ни собачьего лая, ни петушиного крика, ни детского плача…» Многие районы Малой Азии обезлюдели. В считаные недели централизованное государство Османов перестало существовать.

В 1403 году Тамерлан покинул Анатолию. Перед уходом он в обмен на вассальные клятвы вернул формальную независимость бейликам Айдын, Гермиян и Караман, а также другим некогда самостоятельным владениям, покоренным неистовым Баязидом. Их прежние правители снова стали властвовать. Вотчину же османских принцев Тамерлан позаботился раздробить на несколько областей, возглавляемых сыновьями пленного султана. По сути, он стравил наследников между собой в борьбе за осколки отцовской державы и тем самым надолго обезопасил свой тыл.

В начавшейся погоне за троном Сулейман-паша вновь опередил братьев. Его посланцы первыми привезли ко двору Тамерлана не только богатые дары – чистокровных скакунов, редких птиц, «красных денег, отрезы китайского шелка и драгоценной парчи», – но и изъявление покорности старшего принца. «…Уповаю на милость повелителя, – сообщал Сулейман, – и опоясываюсь ремнем служения. Все, что он ни прикажет, приму от души».

В награду Сулейману достались в управление бывшие европейские владения османов и, в знак особой милости, украшенная жемчугом корона. Его братья тоже не остались без наделов: Иса получил земли на северо-западе Анатолии, включая бывшую столицу Бурсу, Мехмеду досталась Амасья и восточные районы бывшего османского государства. Другим принцам повезло меньше. Муса оказался «на воспитании», проще говоря, в почетном плену у правителя бейлика Гермиян. Мустафа сгинул безвестно… Одни говорили, будто он погиб в Ангорской битве, другие – что был увезен Тамерланом в Самарканд в качестве живого трофея. Византийский историк Лаоник Халкокондил сообщал о судьбе одного из младших сыновей Баязида, который не желал участвовать в неизбежной братоубийственной войне и бежал в Константинополь, где стал христианином, крестившись под именем Димитрий.

Впрочем, поддержки византийцев искали и другие османские принцы. Иса объявил о дружбе с Византией, а Сулейман, при активном посредничестве венецианцев, и вовсе в 1403 году подписал с Константинополем мирный договор. В обмен на признание себя легитимным наследником султана Баязида он освободил империю от вассальной клятвы, необходимости выплачивать османам дань и возвратил византийцам Фессалоники, а также другие территории, включая три острова в Эгейском море – Скирос, Скиатос и Скопелос. Возвратившийся из Европы Мануил II почувствовал себя настолько уверенно, что осмелился разрушить построенную по требованию Баязида мечеть и изгнать из своей столицы навязанных ему десять лет назад мусульманских судий. В качестве гарантии своих мирных намерений Сулейман отправил в заложники к грекам своего младшего брата Касыма, а взамен получил в жены племянницу императора.

Казалось, для Византии это была не просто отсрочка приговора – шанс на спасение, возможность повернуть историю вспять! Но… Жадность и трагическая склонность недооценивать турецких «дикарей» – две главные причины того, что византийцы, генуэзцы и венецианцы собственными руками копали себе могилу. За золото перевозя турецких беженцев и ради сиюминутных политических уступок вмешиваясь в османские междоусобицы, они в итоге помогли вернуться к власти тем, кто их вскорости и погубит. Период слабости молодой династии Османов оказался короток – всего десять лет понадобилось одному из сыновей Баязида, чтобы избавиться от братьев и объединить под своей рукой бóльшую часть разрушенной империи отца.

Первым из борьбы выбыл Иса, чей надел оказался зажат между владениями Сулеймана и Мехмеда, как между молотом и наковальней. Недалеко от своей столицы Бурсы он был побежден Мехмедом в битве при Улубаде и бежал под защиту византийцев. При военной поддержке старшего из братьев Иса через год попытался вернуть себе власть, но после нескольких неудач вновь пустился в бега. В 1406 году сторонники Мехмеда настигли его в Эскишехире и задушили в общественных банях…

По примеру Сулеймана Мехмед не стал выступать против него открыто, а тоже снарядил для борьбы с соперником освобожденного из плена брата Мусу. Тот не упустил счастливого случая. Для начала он заручился поддержкой господаря Валахии Мирчи Старого, скрепив их тандем, как водится, женитьбой на дочери союзника. Ранней весной 1409 года возглавляемое Мусой заемное войско – османское от Мехмеда и валашское от тестя – заняло Галлиполи и одержало победу в нескольких малозначительных битвах. Однако уже в следующем году Сулейман с помощью имперских солдат разгромил войска брата в сражении неподалеку от Константинополя. Сербские князья отвернулись от Мусы, но обращение Сулеймана к византийцам, в свою очередь, отвратило от него многих сторонников.

Военачальники старого закала не видели в Сулеймане – инертном сибарите, что унаследовал от грозного родителя тягу к запретным удовольствиям, но не военные таланты, – достойного вождя. Другое дело Муса! В крутом нраве и амбициях младшего из принцев турецкая элита чувствовала дух первых Османов. К зиме 1411 года столичный двор окончательно охладел к своему мягкосердечному султану. 17 февраля Эдирне открыл перед Мусой ворота. Сулейман посреди ночи тайно покинул город в надежде добраться до Константинополя, но по дороге проводник выдал его жителям одной из деревень. Сомневаясь в том, что поступают правильно, селяне все же убили беглеца и послали его голову Мусе, который «наградил» их за чрезмерное усердие в полной мере – за пролитие крови одного из Османов деревня была сожжена, а все ее обитатели казнены…

Увы, Муса оказался похож на отца даже больше, чем того хотелось бы его сторонникам: жестокая и амбициозная, но не слишком дальновидная политика нового султана быстро свела на нет его недолгую популярность. Свое правление Муса начал с карательной экспедиции против неверных сербских союзников. При этом он запретил владетелям приграничных областей самостоятельно проводить рейды, тем самым лишив их привычного источника доходов. Армия роптала. Несмотря на это, целью следующего удара Муса избрал ни много ни мало сам Константинополь, под стенами которого турки появились в 1411 году. Впрочем, осада длилась недолго – по просьбе императора Мануила в игру наконец включился прибывший из Бурсы Мехмед.

И вновь Мехмед использовал приемы врага против него же самого. Не добившись особого успеха на поле брани – в одном из сражений он даже получил ранение, – Мехмед наводнил Эдирне своими агентами, чьей целью было распространение слухов о процветании Бурсы и ее правителя. К лету 1413 года умелая пропаганда изрядно расшатала трон под Мусой, и 15 июня войска Мехмеда беспрепятственно высадились во Фракии. Раздираемая соперничеством между командирами, армия Мусы была совершенно деморализована. Еще до начала битвы глава анатолийских янычар Хасан Ага принялся убеждать телохранителей Мусы покинуть того ради службы действительно справедливому господину. Столичные янычары колебались, и, опасаясь повального дезертирства, султан лично повел своих людей в атаку. Наступление захлебнулось – первое же копье пронзило плечо Мусы, и он вынужден был повернуть коня назад. Вид окровавленного султана поверг его воинов в уныние. Вассалы Мусы один за другим переходили в лагерь его брата. Поле битвы осталось за Мехмедом. 5 июля 1413 года Муса был настигнут янычарами врага в Болгарии и после отчаянного сопротивления убит. Чтобы не проливать кровь экс-султана, янычары его задушили.

На этом завершилось османское междуцарствие и десятилетняя гражданская война, едва не сгубившая молодую империю. Последним всплеском смуты стало появление некоего человека, называвшего себя спасшимся из самаркандского плена принцем Мустафой. При поддержке венецианцев лже-Мустафа, как называют его турецкие историки, попытался поднять восстание в приграничных землях османов, но вскоре был обезврежен османскими войсками. По сообщению арабского писателя и историка ибн Арабшаха, «Мустафа исчез бесследно, из-за него около тридцати человек с таким именем были казнены». По другой версии, Мустафа попал в руки византийцев, которые использовали его как инструмент политического давления на нового султана. По соглашению с Константинополем Мехмед ежегодно выплачивал империи крупную сумму золотом в обмен на обещание, что Мустафа – подлинный или самозваный – никогда не покинет темницы на острове Лемнос.

Мехмед I, имевший титул Челеби, что означает «господин», воссоздал централизованное османское государство, за что его нередко называют «второй основатель империи». Другой немаловажной его заслугой было восстановление пошатнувшегося в глазах подданных престижа династии. Тела своих братьев Мехмед отправил в Бурсу, где их со всеми полагающимися почестями похоронили в семейной усыпальнице Османов, рядом с могилами их сиятельных предков.

Воцарение в Эдирне нового султана правители соседних европейских государств восприняли с явным облегчением. Несмотря на славу искусного воина – Мехмед лично участвовал в десятках кровавых схваток и за жизнь, проведенную преимущественно на войне, получил сорок два ранения, – османский владыка начал свое правление непривычно миролюбиво. За помощь в противостоянии с Мусой он обещал греческой знати безопасность и защиту. С Константинополем нового султана и вовсе связывали давние дружеские отношения. В разговоре с императорским послом Мехмед почтительно величал Мануила II «мой отец» и подтвердил свое расположение богатыми дарами, главным из которых стал возврат к некоторым пунктам договора 1403 года. Империя получила обратно завоеванные Мусой Фессалоники и контроль над небольшими прибрежными участками в юго-восточной Фракии.

Иначе сложились отношения восстановленной османской державы с Венецией – новый султан не собирался прощать торговой республике ни бесконечные интриги, препятствовавшие его воцарению, ни отказ помочь справиться с Мусой. Последней каплей стало проявление демонстративного неуважения венецианского легата из славного рода Дзено. В отличие от других послов, он не явился ко двору Мехмеда, чтобы по заведенному обычаю поздравить того с восшествием на престол. В 1415 году турецкий флот атаковал проданный Сулейманом Венеции остров Эвбея. Впрочем, это не была еще настоящая война, скорее послание, попытка хоть как-то реабилитироваться. Во времена Мехмеда I османам рано было оспаривать господство морской республики на воде. Лучшей демонстрацией подавляющего превосходства венецианцев стало унизительное поражение в абордажном бою при Дарданеллах. 27 мая 1416 года 10 галер под командованием талантливого адмирала Пьетро Лоредано захватили 25 турецких военных кораблей, а остальные пустили на дно. Эта победа принесла Венеции мир – но лишь до поры…

Увы, миролюбие султана не распространялось на его собственных подданных. Разрушительное нашествие Тамерлана и тяготы долгой гражданской войны в равной степени истощили и кошельки, и терпение податного населения османской державы. Наряду с этим обострилось противостояние султанского двора и анатолийских кочевников. Некогда бывшие опорой власти молодой османской династии и главной ударной силой ее войск, для централизованного бюрократического государства эти неуправляемые «бродяги и тунеядцы» были слишком непредсказуемы, а значит, нежеланны. Попытки чиновников любыми способами, в том числе и насильственными, склонить кочевников к оседлому образу жизни поставили племенную знать на грань прямой конфронтации с властью.

В конце концов политическая нестабильность и затянувшийся экономический кризис спровоцировали одно из самых значительных в истории Османской империи народных восстаний. Идеологической платформой мятежа стало еретическое учение чрезвычайно авторитетного в народе суффийского шейха Бедреддина Симави, которого некоторые историки называют «первым турецким социалистом». Популярность известного аскетизмом и принципиальность шейха пытался использовать еще принц Муса, назначивший Бедреддина кадиаскером – военным судьей. Мехмед I, напротив, отослал любимца толпы подальше от столицы, в Изник (бывшая Никея), смягчив, впрочем, ссылку внушительным ежемесячным содержанием в тысячу акче.

В изгнании шейх продолжил проповедовать не типичные для своего времени идеи социальной справедливости, равенства и братства всех людей независимо от их религиозной или сословной принадлежности. «Я такой же хозяин в твоем доме, как ты сам, а ты в моем хозяйствуешь, как в своем собственном. Все в наших домах общее, кроме женской половины», – заявлял он и убеждал крестьян в преимуществе совместного владения земельными наделами, скотом и средствами производства.

Весной 1416 года Бедреддин решил, что настал идеальный момент для претворения его революционных идей в жизнь: война с венецианцами была проиграна, анатолийские беи роптали, а султан занедужил и слег. Чтобы подтолкнуть народ к выступлению против властей, шейх разослал по стране своих доверенных мюридов[58]58
  Мюрид – в суфизме ученик, который покорил свою волю воле Аллаха и своего учителя (шейха).


[Закрыть]. Наибольшего успеха добились двое: дервиш Торлак Кемаль убедил взяться за оружие почти семь тысяч своих земляков, а бывший земледелец Берклюдже Мустафа привлек под знамена восстания около десяти тысяч измирских крестьян. Основные силы мятежников были сосредоточены в районе горы Стилярий. Успехи в первых же столкновениях с солдатами местного правителя вселили в сторонников Бедреддина уверенность в победе. Масштабы восстания ширились, оно грозило перекинуться на соседние области. Вскоре игнорировать эту проблему стало невозможно.

К Измиру, ставшему эпицентром мятежа, отправился сам великий визирь Баязид-паша. Хотя спешно собранные им войска значительно превосходили повстанцев численностью и выучкой, преодолеть упорное сопротивление вчерашних крестьян удалось не сразу. В генеральном сражении повстанцы потеряли восемь тысяч человек из десяти. Берклюдже Мустафа и другие лидеры мятежников попали в плен. В лучших традициях европейской инквизиции захваченных жестоко истязали, требуя покаяться и отказаться от ереси. После отказа Берклюдже Мустафы отречься его – ужасная насмешка над проповедуемым Бедреддином религиозным синкретизмом! – прибив к кресту, целый день возили по улицам и лишь после этого подвергли еще более мучительной казни.

Другому мюриду мятежного шейха, Торлак Кемалю, повезло больше. Его просто повесили – султан не желал портить отношения с могущественными дервишскими орденами. Увы, такое послабление было случаем исключительным. Приказ Мехмеда I выжечь в окрестностях Измира любые следы ереси Баязид-паша воспринял буквально. За малейшее подозрение в причастности к восстанию посланные им войска сжигали целые деревни и поголовно вырезали их жителей.

Сам Бедреддин в это время перебрался в Валахию, где рассчитывал заручиться поддержкой Мирчи Старого. Оказанные ему господарем почести не обманули шейха. Не медля ни дня, он переправился через Дунай и укрылся в чащах Дели Ормана («Дикого леса»), где объявил себя Махди (мессией) и начал вербовать сторонников. Бедреддин учел ошибки своих учеников и обращался теперь не к одному лишь простому народу, но и к местной знати, в особенности к бывшим сторонникам принца Мусы. Шейху удалось собрать несколько тысяч человек, но им недоставало фанатичной решимости измирских единомышленников, и в первом же сражении близ Стара-Загоры войска Баязида-паши наголову разбили повстанцев. Бедреддин опять ускользнул от погони, но ненадолго – новые адепты, разуверившись в победе движения, выдали шейха великому визирю…

Чтобы не превращать плененного шейха в мученика, Мехмед I не допустил бессудной казни смутьяна. Духовный трибунал во главе с авторитетным кади Хайдаром Гератским в декабре 1416 года приговорил Бедреддина к повешению на рыночной площади. Имущество казненного, однако, не конфисковали в пользу казны, а передали наследникам, как и его тело. Султан дозволил захоронить шейха со всеми соответствующими его сану почестями – Мехмед I Челеби умел проявить благородство по отношению к побежденным. Суровой кары избежали и многие знатные последователи Бедреддина. Один из них, Мехмед Шамсуддин Фенари, даже получил впоследствии титул шейх-уль-ислам[59]59
  В Османской империи «глава всех ученых» и второй человек в правительстве после визиря, также высший судья по религиозным вопросам.


[Закрыть]. Подобное «милосердие» объясняется традиционном для династии Османов подходом к кадровой политике: выгоднее купить верность вчерашнего противника назначением на высокую государственную должность, чем добивать уже поверженного врага, рискуя стать объектом мести его семьи и сторонников.

Весной 1421 года во время султанской охоты Мехмед I упал с лошади и получил серьезные травмы. После месяца тяжелой болезни придворные лекари были вынуждены констатировать, что полученные увечья вскорости сведут османского владыку в могилу… Перед Мехмедом встал вопрос о престолонаследии. Лаоник Халкокондил утверждал, что султан якобы намеревался разделить свое с таким трудом воссозданное государство между сыновьями: Мурад получил бы в управление европейскую часть империи, а Кучук Мустафа («младший» Мустафа) царствовал бы в Анатолии. Еще удивительнее сообщение историка Дуки о том, что Мехмед велел отослать младших принцев Юсуфа и Махмуда в Константинополь под защиту императора Мануила: то ли чтобы таким образом уберечь своего наследника Мурада от притязаний его дяди Мустафы, то ли, наоборот, в надежде спасти их от коварства старшего брата.

Мехмед I Челеби скончался 26 мая 1421 года, но даже смерть не освободила его от службы на благо государства. Дабы не спровоцировать новой гражданской войны, великий визирь приказал скрывать кончину султана до коронации срочно призванного из Амасьи принца Мурада. Путешествие наследника заняло долгие полтора месяца… В ожидании нового султана правительство решило успокоить встревоженную слухами армию пышным военным смотром. Труп Мехмеда I тщательно забальзамировали, облачили в парадный кафтан и высокий тюрбан. Целый день мертвый султан простоял у дворцового окна, якобы милостиво помахивая рукой маршировавшим мимо османским солдатам…

Мурад II. Человек, воспитавший Дракулу

Пока мертвый султан принимал в столице военный парад, над его осиротевшей державой замаячил по-настоящему кошмарный призрак еще не позабытой османами гражданской войны. Семнадцатилетний Мурад II, опоясанный мечом пророка в Бурсе, не обладал ни достаточным жизненным опытом, ни личным авторитетом, чтобы уверенно наследовать своему отцу. Неискушенностью юного султана не преминули воспользоваться византийцы. Напрасно Мануил II давал сыну такие наставления: «Монарху нашего времени подобает не смелость, но сдержанность и осторожность, сообразующаяся со средствами», а также указывал на то, что даже шаткий мир с турками предпочтительнее любых рискованных интриг.

Иоанн был полон амбиций и считал вмешательство Константинополя во внутренние дела воинственных соседей единственным средством улучшить положение Византии. По сообщению историка Дуки, престарелый император в конце концов устранился от решения этого вопроса. «Делай как хочешь, сын мой, – объявил он Иоанну, – ибо я дряхл и слаб и близок к смерти, а царство и дела его я передал тебе. Поступай как знаешь».

Справедливости ради следует отметить, что Иоанн хотя бы частично внял предупреждениям своего царственного родителя. Он постарался обезопасить империю, потребовав от османского правительства – якобы во исполнение последней воли Мехмеда I – прислать в Константинополь в качестве заложников двух младших сыновей покойного султана. В противном случае Иоанн VIII грозился выпустить из заключения дядю Мурада II, что неизбежно привело бы к новому этапу борьбы за власть внутри дома Османов. Когда же великий визирь турецкой державы Баязид-паша ответил недвусмысленным отказом: «Недостойно и несовместимо с законом Пророка, чтобы дети правоверного государя воспитывались гяурами!» – империя действительно освободила Дюзме-Мустафу[60]60
  То есть лже-Мустафу, как называет его турецкая историография.


[Закрыть], снабдив его войсками и золотом.

Самому Баязиду-паше его принципиальность стоила головы. Армия под его командованием встретила самозванца на пути к столице, но Мустафе удалось переманить правительственных солдат на свою сторону демонстрацией шрамов, якобы полученных им в Ангорской битве двадцать лет назад. Законность требований претендента поддержали и многие приграничные османские магнаты, в том числе весьма влиятельные потомки знаменитого Эвренос-бея. Не встретив особого сопротивления, Мустафа занял Эдирне, где начал издавать указы и чеканить собственную монету. Византийцы могли бы торжествовать, но… Радость Иоанна Палеолога от успешного воплощения его планов омрачил высокомерный отказ Мустафы оплатить помощь империи возвратом ей Галлипольского полуострова: «Все турки говорят, что наша надежда – на Галлиполи, и мы никак не можем отдать его». Возмущенные послания греков Дюзме-Мустафа попросту проигнорировал – чего стоит уже оказанная услуга?

В конце 1421 года этот авантюрист, окрыленный успехом, вторгся в Анатолию. Там, на исконно османских землях, удача покинула его. Никто из авторитетных племенных вождей, знававших Мустафу в прошлом, не спешил признавать в претенденте на трон сына Баязида. Отнять же у «племянника» власть силой Мустафа не сумел. Армии двух турецких султанов встретились к северо-западу от Бурсы, на реке Нилюфер, мост через которую загодя разрушили по приказу юного Мурада. Маневры его войска заставили самозванца поверить, что противник собирается обойти близлежащее озеро и ударить с фланга, но в действительности солдаты Мурада быстро восстановили переправу и атаковали с тыла. Мустафа не стал дожидаться разгрома и скрылся, преследуемый победителем буквально по пятам. Напрасно самозванец убеждал Галлипольский гарнизон воспрепятствовать высадке войск Мурада в Европе. Вчерашние союзники отвернулись от него и отреклись от всех своих заявлений – чего стоят посулы побежденного беглеца?

Пока Мурад II на генуэзских кораблях переправлялся через пролив, Мустафа добрался до Эдирне и даже успел вывезти оттуда султанскую казну, но был схвачен по дороге в Валахию и повешен, словно обычный преступник. Способом казни законный султан Мурад II подчеркнул, что самозванец не имеет к династии Османов ни малейшего отношения… Разобравшись с «дядей», юный правитель обратил свой гнев на его сторонников. В первую очередь – на Византию.

10 июня 1422 года десятитысячный турецкий авангард появился под стенами Константинополя. В короткие сроки османы огородили имперскую столицу частоколом и приступили к строительству передвижных осадных башен – с обитыми железом колесами, с толстыми свинцовыми крышами и подъемными мостами они представляли собой серьезную угрозу городским укреплениям. Еще более пугающим новшеством стала впервые примененная турками осадная артиллерия, которую обслуживали наемные германские канониры. Вступать с перепуганным императором Иоанном VIII в переговоры султан отказался, заявив, что собирается покарать его за злые умыслы и беспричинную враждебность к законному повелителю османов. В качестве подтверждения серьезности своих намерений он повелел заковать греческих апокрисиариев[61]61
  Дипломатическая должность в Византийской империи, посланник.


[Закрыть], среди которых был и Димитрий Кантакузин, главный архитектор византийской интриги с Мустафой, в цепи.

И сановники, и простые жители вдруг «увидели себя на краю гибели». Оборонять город на стены поднялись даже женщины и подростки. Сам виновник осады Иоанн Палеолог был в первых рядах защитников у Романовых ворот. Штурм начался 24 августа после полудня – именно в этот день суфий Мирсаит предрек туркам победу – и продолжался до конца дня. Лаоник Халкокондил утверждал, что на стороне османов бился валашский господарь Влад II, отец Влада Цепеша, более известного как Дракула… По легенде, город спасло чудо. В небе, над летящими стрелами и пушечными ядрами, сражающие узрели лик Богородицы, вселивший в защитников отвагу, а в сердца османов – ужас. В действительности от осады Константинополь избавили вести о мятеже тринадцатилетнего брата Мурада II, «младшего» Мустафы. Византийские источники традиционно приписывают эту неприятность изворотливости политики Палеологов, но на самом деле заслуга в этом принадлежит амбициозному «Великому Караману».

Мятежники обложили Бурсу, но переброска войск от Константинополя вынудила их отступиться. Положение осложнялось тем, что претензии «младшего» Мустафы поддерживали все больше анатолийских бейликов. Неизвестно, во что вылилось бы противостояние братьев, если бы не предательство Ильяс-паши, визиря принца Мустафы. В 1423 году, после ожесточенного сражения близ Изника, Мустафа попал в руки старшего брата и по его приказу был задушен тетивой от лука… К 1426 году Мурад II, чье право на власть больше никому не казалось сомнительным, окончательно вернул в состав османской державы все малоазийские бейлики: Айдын, Гермиян, Ментеше, Теке и прочие – кроме Карамана, находившегося под покровительством Шахруха, сына Тамерлана.

На европейском фронте в это время дела шли не менее успешно. В 1423 году османский полководец Турхан-бей подступил к Фессалоникам. Не имея возможности помочь городу, империя спешно продала его за 50 тысяч золотых Республике Святого Марка[62]62
  Одно из названий Светлейшей Республики Венеция.


[Закрыть]. В том же году константинопольские послы прибыли в Эфес в почти тщетной надежде убедить Мурада II заключить мирный договор. После продолжительных раздумий молодой султан все же согласился, но на унизительных и суровых для Византии условиях. За империей оставалась лишь небольшая территория и несколько городов – Анхиал, Деркос и Месемврия. Иоанн VIII, еще недавно собиравшийся манипулировать османскими принцами по своему усмотрению, признал себя вассалом Мурада и обязался выплачивать огромную дань – 300 тысяч золотых монет ежегодно. Чтобы покрыть дефицит бюджета, императору пришлось распродать последние фамильные драгоценности…

Тяжелое положение Константинополя и удачный рейд Турхан-бея на Балканах напомнили европейским соседям о реальности османской угрозы. В ставку султана устремились обеспокоенные послы из Византии, Валахии, Сербии, Трапезунда, Генуи и даже от родосских рыцарей. Не принял Мурад лишь венецианцев… Когда в марте 1430 года османы захватили принадлежавшие республике Фессалоники, султан позаботился уведомить Иоанна, что «не тронул бы этого города, будь он в руках ромеев, но не может допустить венецианцев между ним и греками». Однако жителей Фессалоник Мурад от расправы уберег. Заключенный со Светлейшей Республикой мирный договор гарантировал ее гражданам право свободного морского сообщения и торговли во всех подконтрольных туркам землях, но обязывал за османское терпение выплату ежегодной дани в размере 100 тысяч монет.

В 1431 году турки взяли город Янину, возобновились набеги газиев на приграничные территории венгров, особенно участившиеся после смерти в декабре 1437 года императора Священной Римской империи и венгерского короля Сигизмунда. В середине 30-х годов османы подавили антитурецкие выступления в Албании, Валахии и части сербских земель. Мурад II тем временем занимался модернизацией и реформированием армии. В первую очередь он позаботился о своевременном пополнении рядов янычар и развитии артиллерии – «бог войны» играл на полях сражений все бóльшую роль, всего за одно поколение превратившись из пугающей диковины в важнейший фактор, изменивший правила ратного дела.

К началу нового десятилетия противостояние султаната и Венгрии из агрессивной дипломатии и мелких приграничных провокаций переросло в полномасштабные военные действия. Успешная операция против хорошо укрепленной новой столицы Сербской деспотии[63]63
  Государство, существовавшее на Балканском полуострове в XV–XVI вв.; последнее сербское государство, вошедшее в состав Османской империи.


[Закрыть] города Смедерево воодушевила турок продолжить наступление и осадить Белград. В конце апреля 1440 года под его стенами появилось войско во главе с Мурадом II и Али-беем, правителем санджака[64]64
  Санджак – административная единица, соответствует округу.


[Закрыть] и военачальником рода Эвренос-оглу. Гарнизон недооценил численность османов, приняв турецкий авангард за очередной – совсем уж дерзкий! – набег и вышел навстречу противнику, но после короткой схватки вынужден был искать спасения в крепости.

Мощные белградские фортификации и в особенности наличие у обороняющихся пищалей превратили осаду в позиционную войну. Напротив городских стен османы возвели собственные укрепления, с которых бомбардировали город. Пока артиллерия пыталась пробить для пехоты брешь, турецкие саперы копали тоннели, в которых развернулась настоящая подземная война. В конце концов защитникам крепости удалось подорвать и засыпать османский подкоп. Полугодовая осада завершилась решающим штурмом и с суши, и с реки. Ценой больших потерь туркам удалось засыпать несколько участков крепостного рва и подвести осадные башни вплотную к городским стенам. Зазвучали сигнальные горны, и, расталкивая друг друга, янычары ринулись на лестницы. Причиной такого рвения было обещание Мурада II пожаловать титул бея тому, кто первым установит на стене Белграда османское знамя. Сам Али-бей бился в первых рядах, надеясь этим подвигом заслужить благосклонность султана и поднять свой престиж в глазах простых солдат.