Текст книги "Всемирная история. Османская империя"

В 1537 году Рыжебородый захватил острова Патмос, Наксос, Эгину, разграбил Крит и совершил опустошительный рейд вдоль берегов Каламбрии. Активность пиратов парализовала морскую торговлю и настолько обеспокоила европейцев, что весной 1538 года понтификом Павлом III для борьбы с пиратами была созвана Священная лига. Корабли для охоты за Барбароссой прислали Испания, Республика Святого Марка, Генуя, Мальтийский орден и, конечно, Священная Римская империя. Громадный флот, превосходивший флот Рыжебородого более чем вдвое, вновь возглавил Андреа Дориа.

28 сентября 1538 года состоялось генеральное сражение. Умелые маневры Барбароссы и граничащая с саботажем пассивность Дориа привели к полному разгрому сил Священной лиги. Убедившись в победе османов, Дориа отступил, бросив союзников на произвол морских богов. Только ночь спасла их от полного уничтожения. Всего турки потопили 86 вражеских судов, еще 48 сожгли и 36 захватили, завладев при этом восьмью тысячами пленных. Барбаросса потерял всего 400 человек убитыми, вдвое больше его моряков получили ранения. Несколько османских галер были серьезно повреждены огнем тяжелых пушек генуэзского флагмана, но в целом Рыжебородый одержал почти «сухую» победу… Весь следующий год Хайреддин беспрепятственно грабил европейские владения и морские конвои в Ионическом и Эгейском морях, а в октябре 1540 года запуганная и обескровленная его рейдами Венеция согласилась на кабальный мир с османами, выплатив им огромную дань в 300 тысяч золотых дукатов и фактически уступив турецкому флоту Адриатику.

Потерпев неудачу на море, Священная лига вознамерилась удавить змея в его логове – в Алжире. Карательную экспедицию из 516 военных судов опять возглавил лично Карл V. Напрасно Андреа Дориа отговаривал императора выступать осенью, в сезон штормов. Собравший под свои знамена весь цвет европейского воинства – в этом походе участвовал и Эрнандо Кортес[27]27
  Испанский конкистадор, завоевавший Мексику и уничтоживший империю ацтеков, чьим золотом и серебром были оплачены военные авантюры Карла V в Северной Африке. Считается, что именно Кортес привез в Старый Свет ваниль и шоколад.


[Закрыть] – Габсбург не желал отступать. «Мы не можем проиграть, – заявил император. – Это решительно немыслимо». Уверенность императора в победе была столь непоколебимой, что его роскошный флагман более напоминал прогулочную яхту, чем боевой корабль. Карл взял на борт даже знатных дам и нескольких своих фавориток – поход явно представлялся ему парадом и демонстрацией мощи империи Габсбургов…

25 октября 1541 года корабли Священной лиги достигли цели похода. Сразу после высадки мрачные предсказания начали сбываться. Налетевший ураганный ветер терзал стоявший на рейде флот, а сильнейшие ливни и начавшееся наводнение сметали десант. Хуже всего было то, что дождь намочил порох. Оставшись без пушек и огнестрельного оружия, лучшие воины Старого Света отбивали внезапные контратаки турок и местных жителей лишь ценой больших потерь. Попытка вернуться на корабли обошлась им еще дороже. От полного уничтожения армию Карла V спасли лишь нежданно явившиеся к алжирским берегам сицилийцы. Однако катастрофа уже произошла. Полторы сотни затонувших кораблей, тысячи убитых, еще больше попавших в рабство…

Такой позор пошатнул авторитет «Божьего знаменосца», как называли в Европе императора Карла. Даже его подданные больше не верили в способность Габсбургов защитить свои берега от произвола берберийских пиратов. Рыжебородый не преминул воспользоваться смятением врага. В 1543–1544 годах Барбаросса участвовал во французском завоевании Ниццы и совершил прощальный рейд по итальянскому побережью. Великое множество взятых во время него пленников обрушило невольничий рынок настолько, что, по утверждению современника, за крепкого молодого раба «невозможно было выручить и луковицы».

Тогда же семидесятилетний Барбаросса совершил последний подвиг каждого настоящего пирата – взял в жены юную дочь губернатора Реджо, ослепительную красавицу Марию. Преклонный возраст, пресыщение победами и перемирие, заключенное между Османами и Габсбургами, побудили Барбароссу отойти от дел и провести последние годы на берегу. В Константинополе он вел роскошную жизнь, любимый и народом, и султаном – даже несмотря на то, что во всеуслышание похвалялся, будто бы по богатству и власти он является вторым после Сулеймана человеком в империи. Барбаросса умер 4 июля 1546 года и был похоронен в мавзолее, построенном для него самим Синаном[28]28
  Мимар Синан – один из величайших османских инженеров и архитекторов. Руководил возведением мечетей Сулеймание и Селимие. Его учениками построены Голубая мечеть и Тадж-Махал.


[Закрыть]. Целых три столетия после его смерти каждый османский корабль, покидавший бухту Золотого Рога, проходя мимо мавзолея, отдавал салют в честь Рыжебородого.

На годы жизни Хайреддина Барбароссы пришелся апогей могущества османского флота. Во многом благодаря удаче и свирепому нраву этого адмирала правители западных стран с ужасом и возмущением называли Черное и Средиземное моря «турецкими озерами». Два десятилетия преемникам Рыжебородого удавалось сохранять если и не реальное господство османского флота в регионе, то убедительную иллюзию такового. Адмиралы Тургут-реис и Пияле-паша завоевали для империи Триполи и временно возвратили османам Тунис, но им не хватало инициативы и напора Барбароссы. Впрочем, они действовали настолько успешно, что весной 1560 года испанцы попытались атаковать главную базу Тургут-реиса остров Джербу. В мае близ его берегов состоялось крупное морское сражение, в котором турецкие адмиралы всего за несколько часов нанесли объединенному христианскому флоту сокрушительное поражение. По разным оценкам коалиционные силы потеряли от 9 до 15 тысяч убитыми и еще 5 тысяч пленными. В назидание побежденным Тургут приказал соорудить из голов убитых испанских солдат пирамиду. Этот кошмарный памятник непримиримой «вражде иберов и берберов» простоял ни много ни мало три века, до 1846 года. Своей победой Тургут-реис наслаждался недолго. Во время Великой осады Мальты в июне 1565 года он и сам лишился головы.

Пияле-паша частично реабилитировался за неудачу на Мальте, поучаствовав в 1570 году в захвате Кипра. Потеря этого острова заставила европейцев на время забыть о собственных разногласиях и выступить против османов единым фронтом. По инициативе папы Пия V под сводами собора Святого Петра все участники переговоров провозгласили 25 мая 1571 года создание новой Священной лиги. Командовать объединенными силами поручили бастарду Карла V Хуану Австрийскому.

7 октября 1571 года в Патрасском заливе произошла Третья битва при Лепанто. Численно силы сторон были почти равны – и европейцы, и турки выставили по две с лишним сотни кораблей, – но при этом у союзников имелся перевес в численности абордажных команд, кроме того, у венецианцев было шесть прежде не виданных османами огромных тяжеловооруженных галеасов.

Основное сражение развернулись в центре построения флотов, вокруг флагманских судов Хуана Австрийского и Али-паши Муэдзинзаде. В конце концов превосходство христиан в живой силе сыграло свою роль – османский командующий был застрелен, а его голова, воздетая на пику, вызвала среди турецких моряков панику. Среди солдат, бившихся в тот день на скользких от воды и крови палубах, отличился и гениальный автор «Дон Кихота» Мигель де Сервантес Сааведра[29]29
  С османами Сервантеса связывает не только война. Легенда – или исторический анекдот – гласит, что однажды в Риме гениальному испанцу поручили встретить османского посла и показать «турецкому дикарю» все величие Вечного города. В это время, чтобы не ударить перед гостями в грязь лицом, власти спешно очищали улицы от асоциальных элементов – воров, нищих, проституток и т. п. К несчастью для Сервантеса, посол все же оказался свидетелем высылки за городскую стену арестованных «жриц любви». Сцена вышла безобразная: дюжие стражники бранью и тычками копий загоняли в зарешеченную повозку нескольких несчастных женщин. Как и положено дипломату, турок удержался от комментариев, лишь хмыкнул в усы. Но и того не стерпела гордая душа испанца. «Разве у вас в Константинополе нет проституток?!» – в гневе воскликнул Сервантес. «Да почему же нет? – ответил посол. – Есть, конечно. Но ведь мы и не называем нашу столицу Святым городом». На том закончилась дипломатическая карьера великого испанского писателя…


[Закрыть]. Невзирая на болезнь, будущий писатель дрался отважно и был трижды ранен: две пули попали в грудь, а одна – в левую руку, потерявшую из-за этого подвижность.

Другим героем этого траурного для турок дня стал, пожалуй, самый выдающийся из наследников Хайреддина Барбароссы османский корсар-ренегат Улудж Али. В бою он командовал левым флангов султанского флота и оказался единственным капитаном, сумевшим удержаться на своих позициях и успешно противостоять вражеским атакам. Он пытался помочь эскадре Муэдзинзаде Али, нанеся удар по флангу построений Хуана Австрийского, но не успел спасти своего адмирала. Чтобы не оказаться в окружении коалиционных сил, Улудж Али принял решение выйти из боя. Однако, прежде чем окончательно ретироваться, пират в качестве утешительного приза взял на абордаж флагманскую галеру мальтийских рыцарей «Капитану» с орденским знаменем на борту.

Выведя из боя свои 40 галер, Улудж Али продолжил собирать уцелевших – а в Константинополь под его началом вернулось 87 кораблей. Другим не так повезло: в Третьей битве при Лепанто турки потеряли больше сотни своих судов и не менее 15 тысяч солдат и матросов – вот уж, действительно, Бог любит троицу… В столице Улудж Али встречали как героя. За спасение товарищей и захват штандарта Мальтийского ордена[30]30
  Этот трофей долгое время был выставлен в Айя-Софии.


[Закрыть] султан произвел пирата в капудан-паши и пожаловал почетным титулом Кылыч, то есть Меч.

Вместе с Пияле-пашой, назначенным вторым визирем, Кылыч Али-паша немедля принялся за восстановление, а заодно и модернизацию османского флота. По убеждению капудан-паши, обновленные эскадры следовало составлять из крупных, тяжеловооруженных кораблей по образцу поразивших турок венецианских галеасов. Ценой больших затрат и концентрации усилий империя всего за год сумела полностью восполнить военные потери в битве при Лепанто. Репутационные потери восстановить было непросто – по выражению Сервантеса, миф о непобедимости османов развеялся, как туман над водой. Кроме того, поскольку погибло много опытных моряков и капитанов, турецкий флот остался без квалифицированных кадров, заменить которые было попросту некем.

Впрочем, решительность и деятельный нрав нового капудан-паши частично компенсировали недостаток опытных командиров. В 1574 году Кылыч Али-паша расквитался с Хуаном Австрийским за Лепанто, выбив того из Туниса, где императорский бастард надеялся организовать собственное царство. Узнав об этом успехе своего фаворита, султан Селим II заявил венецианскому послу: «Да, у Лепанто вы отрезали нам бороду, но в Тунисе мы отрубили вам руку! Борода-то отрастет, а вот рука – никогда».

Султан ошибся – борода не отросла. Улудж Али умер 21 июня 1587 года, так и не успев реализовать ни один из своих грандиозных планов – ни по строительству Суэцкого канала, ни по завоевания Марокко. Спорадические успехи отдельных талантливых флотоводцев не могли компенсировать разраставшийся внутри империи кризис и все увеличивающееся отставание османов от потенциальных конкурентов и явных врагов в части материально-технической базы флота. Впрочем, даже в зените своей средиземноморской славы турки, потомки кочевников, не забывали старую поговорку о том, что Всевышний предназначил им земную твердь, а неверное море – неверным. Постигшая их вскоре череда поражений и стремительный упадок флота послужили печальным подтверждением народной мудрости.

Новый закон о мореходстве и грамотное переоснащение флота в конце XVII – начале XVIII веков ненадолго вернули туркам надежду на воскрешение былой славы и мощи, но катастрофа в Чесменской битве в 1770 году фатально замедлила развитие османских военно-морских сил. Следующую серьезную попытку восстановить флот полвека спустя предпринял султан Махмуд II – и вновь вмешательство европейской коалиции (Наваринское сражение в 1827 году) свело на нет все усилия турок.

В конце XIX века империя начала закупать у Англии новейшие корабли, в том числе и броненосцы. Османский флот стал третьим в мире по численности, но тотальная зависимость от иностранной промышленности и недостаток финансирования так и не позволили Порте вновь стать великой морской державой.

Султанский двор: правительство и кадровая политика

«Власть в османской державе принадлежит одному человеку. Султан правит один, и все подчиняются ему. Ему принадлежат все доходы, вся земля, все дома и все люди. Одним словом, он – господин, а все остальные – рабы», – докладывал императору Священной Римской империи один из его шпионов при султанском дворе.

Вседозволенность «счастливых повелителей» упиралась в единственное, но почти непреодолимое ограничение – шариатский закон, согласно которому источником любой власти является Бог. А потому преступать нормы исламского права не дозволялось даже султанам, ничье повеление не могло противоречить шариату. Разумеется, реальная жизнь весьма далека от черно-белого мира религиозных канонов, и султан как верховный правитель всегда мог, подобно Карлу IX[31]31
  Согласно расхожей легенде, чтобы обойти ограничение употреблять в пост мясо, Карл IX, угрожая оружием, заставил священника объявить еду на королевской тарелке рыбой.


[Закрыть], попытаться найти в череде запретов удобную лазейку или же обойти закон иным способом. Еще менее строгие ограничения накладывали на возможности османских владык дворцовый протокол и народные традиции.

В остальном же власть султана была абсолютной. Эта оценка подтверждается уже сводом законов Мехмеда II Завоевателя (Фатиха), в котором тот прямо указывает, что обе ветви власти – и светская, и религиозная – целиком и полностью находятся в руках султана. Именно при Мехмеде II начинает формироваться уклад дворцовой жизни, ее многочисленные ритуалы, а также административное устройство империи. При отце Завоевателя, Мураде II, османские султаны еще не приобрели того грозного, в чем-то и трагического, образа загадочного и недоступного смертным повелителя, «тени Аллаха на земле», к которому впоследствии пришел Фатих. Венгерский путешественник описывает Мурада II как весьма неприметного человека, ни одеждой, ни другими признаками не отличавшегося от собственной свиты: «Я видел его мельком, на похоронах, и если бы мне не указали прямо на него, я бы не признал в нем императора».

При Мехмеде II дворцовый церемониал сильно меняется под влиянием придворных обычаев византийских императоров, преемником которых Фатих объявил себя после захвата Константинополя. Свита султана значительно увеличилась, достигнув полутора-двух, а с учетом рабов – и всех пяти тысяч человек. Появилась своего рода «униформа»: в зависимости от занимаемого в дворцовой иерархии места каждый придворный носил одежду строго определенного кроя и цвета. Наиболее наглядно статус человека отражался его головным убором – форма и размер тюрбана говорили о положении своего хозяина красноречивее, чем дорогие материалы или украшения.

Сам султан почти перестал появляться на людях. Даже во время аудиенций он обычно скрывался от глаз подданных за непрозрачной ширмой или зарешеченным окошком, подчеркивая тем самым недосягаемость верховной власти для простых смертных. Чести регулярно лицезреть «счастливого повелителя» османов удостаивались лишь обитатели тщательно изолированных от окружающего мира чертогов султанских резиденций. Главная из них, дворец Топкапы, делилась на три неравные части. Первая, отделенная от городской суеты и невзгод внешней стеной, представляла собой технические помещения – казармы личной гвардии султана, жилища дворцовой прислуги, склады, конюшни и т. д. Вторая, наиболее оживленная, называлась Бирун и включала в себя канцелярию имперского правительства, хранилище державной казны и церемониальные залы для торжественных случаев. Эндерун, или внутренние покои, был самой закрытой частью дворцового комплекса, и появляться там дозволялось лишь ограниченному кругу лиц. В пределах Эндеруна находились личные покои султана, дворцовая школа для одаренных детей и располагавшийся особняком гарем.

Бирун обслуживали так называемые белые евнухи, глава которых, ак-ага, исполнял роль руководителя султанской администрации, управлял его фондами и обеспечивал соблюдение расписания. Без ведома ак-аги никто не мог получить аудиенцию у султана. Кроме того, глава белых евнухов отвечал за обучение в Эндеруне будущих руководящих кадров империи. Внутренние покои, в том числе и Дом блаженства, охраняли черные евнухи. Формально оставаясь рабами, начальники и тех и других евнухов благодаря прямому доступу к султану обладали немалым влиянием, часто сопоставимым с властью великих визирей и членов правительства.

Начиная с Мехмеда II, сформировавшего Диван[32]32
  Правительство государства, высший орган исполнительной, законодательной или законосовещательной власти в ряде исламских стран.


[Закрыть] и определившего протокол его работы, Османы отказывались от непосредственного председательства на заседаниях правительства, переложив эту функцию на плечи великих визирей. Султаны во время слушаний находились за специальной ширмой, откуда выносили окончательные решения, соглашаясь или отвергая рекомендации министров по рассматриваемым вопросам. В ведении Дивана были налоговая политика империи, вопросы финансового регулирования и контроль за соблюдением правил торговли, в том числе и международной. Помимо этого визири осуществляли дипломатическую деятельность, определяли основные направления внешней политики османской державы и следили за поддержанием стабильности и социального баланса внутри империи.

Один или два раза в неделю Диван представлял султану подробный отчет о своей работе. Символичен порядок, в котором высшие должностные лица империи приближались к султану. Первым шел представлявший армию – главную опору султанской власти – командир янычар, затем шариатские судьи и лишь после них – великий визирь. Однако, хотя он и не возглавлял процессию, но был вторым лицом в империи, главным представителем Османов и посредником между верховным правителем и народом. Главный министр обладал чрезвычайно широкими – вплоть до оперативного руководства войсками или вынесения приговоров разного рода преступникам – полномочиями и отчитывался лишь перед султаном. Разумеется, глава правительства нес за все, происходящее в империи, полную личную ответственность, но решения принимал, основываясь на результатах работы конкретных министров. Исключение составляла кадровая политика правительства – в конце концов, на возможности распределять ключевые должности государственного аппарата зиждилась немалая доля политического веса великого визиря.

При всех своих недостатках уникальная кадровая политика империи долгое время позволяла османской державе добиваться очевидного преимущества над более консервативными в этом вопросе соседями. Первые Османы обычно назначали на высшие посты государства людей либо благородного происхождения, либо имеющих заслуги перед империей, то есть кандидатов, изначально обладавших собственным политическим весом. Такой подход не мог не привести к усилению придворных группировок и, следовательно, ослаблению позиции султана. Чтобы укрепить свою власть, Мехмед Завоеватель первым из Османов доверил все высшие государственные посты, в том числе и печать великого визиря, безвестным, но абсолютно преданным ему людям. Впоследствии будущих сановников империи начали воспитывать в закрытой дворцовой школе, где учились дети, полученные Османами в качестве «кровной дани» – печально известному налогу девширме.

Как и при отборе в янычары, кандидатов на обучение в Энедруне подбирали, не отдавая предпочтения какому-либо народу или региону империи. Османам – по крайней мере в первые века существования империи – был совершенно чужд национализм[33]33
  Да и о каком национализме Османов можно говорить, если после столетий браков с женщинами со всех концов света в жилах последнего из них, по подсчетам генеалогов, оставалась лишь одна миллионная доля турецкой крови?


[Закрыть]. При дворе султана говорили на всех языках и наречиях империи, причем, по свидетельству европейских путешественников, «редко когда можно было услышать там беседу на турецком, ведь большинство султанских вельмож – ренегаты, сменившие веру отцов, но сохранившие их язык и обычаи». Делопроизводство долгое время осуществлялось на турецком, сербском или греческом – в зависимости от провинции.

Наследники Фатиха по достоинству оценили его гениальную идею – продвигать к вершинам власти не людей из имперского истеблишмента, а талантливых, специально обученных для государственной службы рабов. Так что лишь каждый третий или даже четвертый из великих визирей, назначенных на сей пост после завоевания Константинополя, был отпрыском знатной турецкой семьи. Остальные – греки, босняки, хорваты, венгры, сербы, итальянцы, армяне, абхазы, черкесы, грузины, крымские татары и чеченцы – были выпускниками Эндерунской школы, за что Диван нередко называли «невольничьим рынком».

Эндерун – интернат для элиты

В закрытую дворцовую школу подготовки управленческих кадров попадали юноши, набранные по девширме из семей христианских, преимущественно балканских народов, покоренных османами. Прежде чем мальчики попадали в столицу, их определяли в турецкие семьи на воспитание, там они осваивали язык завоевателей, приобщались к их религии и бытовой культуре. Затем юные невольники проходили службу в корпусе аджеми, откуда могли попасть в янычары. Самых смышленых новобранцев направляли на обучение в Эндерун.

Первые две базовые ступени обучения назывались Малой и Большой палатами. В них вчерашним аджеми преподавали турецкий, арабский, французский и персидский языки. На этом этапе все еще большое внимание уделялось спорту и военной подготовке. Отсеянные воспитанники направлялись в различные армейские подразделения, поэтому школьники обучались стрельбе из лука, основам фехтования, верховой езде, занимались борьбой, бегом, акробатикой. В течение всего срока пребывания в школе юноши изучали основы ислама.

Обучение на первых ступенях школы длилось несколько лет. Ученики содержались за счет султанской казны и время от времени получали от «счастливого повелителя» османов подарки по тому или иному поводу. Кроме того, всем ученикам Эндерунской школы выплачивалось ежедневное жалованье, размер которого напрямую зависел от успехов воспитанника в учебе. Достаточно способные к обучению юноши после первых двух ступеней переводились либо в Палату сокольничего (упразднена в 1675 году), либо в Военную палату. Обычно таких учеников набиралось сто с лишним человек. Отличившиеся в учебе становились старостами, они имели привилегию носить на поясе ножи.

Ученики Военной палаты занимались делами, на первый взгляд весьма далекими от военного ремесла: стиркой и правильным хранением одежды обитателей Эндеруна. Помимо этого они содержали в порядке вещи самого султана – его платья, головные уборы и молитвенные коврики. Со временем в палате начали обучать изящным искусствам. Юноши упражнялись в пении, игре на скрипке и других музыкальных инструментах. Многие из выпускников третьей ступени становились артистами, в том числе музыкантами знаменитых янычарских оркестров, поэтами, цирковыми борцами, а также цирюльниками и банщиками. Другие направлялись в сипахи. Это уже считалось очень хорошей карьеров для юношей, попавших к османам в качестве «кровной дани».

Однако главный приз ожидал тех, кто продолжил обучение. Самых прилежных учеников переводили на высшие ступени Эндерунской школы – в Палату эконома, Палату казначейства или же в Палату личных покоев. Помимо приобретения навыков конкретных профессий учащиеся последних трех этапов получали классическое образование, в программу которого входили история, география, математика, философия, каллиграфия, риторика и стихосложение. Выпускники трех старших палат, как правило, становились имперскими чиновниками, пусть даже и провинциальными. Три десятка учащихся Палаты эконома отвечали за питание султана и его гарема. Они пекли хлеб, готовили мясо, напитки, сладости, доставляли свежие фрукты и рыбу. Также эти учащиеся занимались изготовлением свечей для дворцовых чертогов и столичных мечетей. Проявившие себя должным образом ученики поднимались на следующую, предпоследнюю ступень обучения.

Казначейскую палату возглавлял один из самых влиятельных придворных – главный казначей. Его подопечные изучали ремесла, необходимые для обеспечения нужд дворца и лично султана: изготовление оружия, обработку кожи, работу по дереву и т. д. Выпускники этой палаты направлялись на офицерские должности в кавалерию или оставались в качестве работников дворцовых служб.

Самые одаренные и удачливые воспитанники Эндерунской школы достигали последней, седьмой ступени – Особой палаты, или, как ее еще называли, Палаты личных покоев. Прошедшие в ней обучение прислуживали непосредственно султану в качестве оруженосцев, камердинеров, пажей и конюших. Ученикам Особой палаты доверяли охрану и обслуживание так называемого Хранилища священных реликвий. Там юноши вытирали пыль с султанских Коранов, начищали металлические рамы, подметали полы, разбрызгивали розовую воду и воскуряли благовония. Окончание Особой палаты гарантировало счастливчикам попадание на головокружительно высокую ступеньку имперской бюрократической иерархии.

В отличие от других учебных заведений, в Эндерунской школе упор делался не на преподавание теоретических дисциплин, необходимых ученым и философам, а на обретение навыков административной и политической деятельности, позволявших выпускникам сразу приступать к государственной службе. В качестве кузницы правительственных кадров Эндерун продержался до начала XIX века, после чего предпочтение начали отдавать кандидатам, получившим образование европейского образца.