Текст книги "Ясно вижу"

К черту сантименты!

Следов насильственной смерти на теле Ирины Королевой не обнаружили. Михаил был прав: молодая женщина умерла от сердечного приступа, или, как говорят в таких случаях, «от разрыва сердца». Чего она могла так сильно испугаться здесь, в этом заброшенном коридоре, в перерыве между выполнением своих обычных обязанностей, никто сказать, разумеется, не мог. И лишь Михаил Некрасов немного пролил свет.

– Она была сильно взволнована с самого начала, – сказал он оперативникам, обследовавшим коридор. – Я это увидел сразу.

Мариша Садовская в стороне курила свои противные ментоловые сигареты. Весь коридор провонял дымом. Услышав последнее заявление экстрасенса, она стала прислушиваться.

– Что именно вы увидели? – спросил оперативник.

– Ну, как вам сказать… – Миша колебался. Менты, конечно, понимали, что находятся на съемочной площадке популярного шоу, но готовы ли они стать его участниками? Как им объяснить, что именно он увидел и почувствовал в тот момент, когда Ирина Королева появилась на сцене? Оперативник, молодой парень в кожаной куртке и джинсах, судя по выражению лица и некоторым внутренним предпосылкам, был лишен фантазии и вряд ли мог стать зрителем подобной программы. Сюда бы капитана Баранова с его святой верой в амулет с «водопроводной водой из Иерусалима»!

– Я некоторым образом психолог, – выкрутился Миша, – и могу видеть издалека. У нее был повышенный пульс, сильная потливость. Дрожали пальцы, срывался голос, и она постоянно оглядывалась. Ну, что еще…

– Достаточно, – сказал оперативник. Он был удивлен, но не более. – Зрение у вас прекрасное, молодой человек. Что-то конкретное можете сказать?

Михаил обиделся.

– Если вы дадите мне осмотреть труп, я скажу больше.

Оперативник опустил папку с листом бумаги, на который заносил показания.

– Еще раз, только медленнее.

– Я прошу дать мне возможность осмотреть труп. Я могу помочь.

Парень вздохнул, но ничего не сказал. Маришка Садовская затушила недокуренную сигарету в обрубке трубы, торчащей из стены, и поспешила на помощь.

– Можете ему поверить, командир, это наш контингент, поисковик. Он полчаса назад нашел карлика в ящике… Вы вообще смотрите наше шоу?

– Жена смотрит.

– Ну вот, позвоните жене и спросите.

– Не надо.

Старший лейтенант пригласил Мишу за собой.

«Куда я иду?» – подумал Михаил. Он только сейчас понял, что впервые в своей экстрасенсорной практике будет осматривать настоящий свежий труп. С давно умершими людьми, слетевшими с катушек, безумными или добрыми призраками он уже сталкивался, но над «парным мясом» еще не колдовал. Очевидно, сказалась сегодняшняя эйфория, в которой так или иначе пребывали все, кто добился хоть сколько-нибудь заметных успехов на шоу. Вот что делает с человеком свет телевизионных софитов и команда «пишем!».

Ирина Королева лежала у стены прямо под плакатом советских времен о вреде воровства. Вернее, изначально сидела, но в роковую минуту сползла на пол. Она замерла в позе телезрителя, прилегшего на диван для просмотра сериала.

– Господи, – не удержался Михаил.

Глаза женщины с лопнувшими капиллярами были открыты, полный ужаса взгляд был направлен в противоположную стену. Губы цвета протухшей в отключенном холодильнике курицы обнажали аккуратные зубки. Еще вчера эта женщина была полна жизни и здоровья и даже готовилась к чему-то грандиозному…

Михаил опустил голову и сделал несколько глубоких вдохов. Он не ожидал, что будет так скверно.

Справа неслышно подошла Садовская.

– Если разберетесь, я сделаю вас победителем шоу.

– Что?

Маришка посмотрела на него. Похоже, она успела всплакнуть. От «железной леди», какой она предстала на ознакомительной встрече, мало что осталось.

– Я говорю, найдите его… если тут кто-нибудь замешан, конечно… Забудьте, что я говорила про шоу.

Михаил кивнул: так-то лучше.

– Я могу подойти ближе? – спросил он у оперативников, которые в большом количестве сновали по коридору. Получив молчаливое одобрение, он сделал шаг вперед, присел на корточки перед телом. Вытянул руки ладонями вниз, начал играть пальцами. Закрыл глаза.

Все притихли. Даже скептически настроенный старший лейтенант отложил телефонный звонок и остановился неподалеку с зажатой в руке трубкой.

Михаил сидел около минуты, прислушиваясь к ощущениям. Поразительным открытием для него стало то, что он все еще чувствует Ирину как живого человека. Он даже открыл глаза, вгляделся в ее лицо.

– Она точно мертва?

– Не без этого, – фыркнул старлей.

Михаил вернулся к своему занятию. Ирина Королева действительно еще пульсировала в этом теле, будто пыталась вернуться, но это было уже не в ее власти. «Оставь, уходи, – мысленно произнес Миша. – Мне жаль, но все кончено»…

Ее ресницы дрогнули.

Миша едва не отпрянул с воплем.

– Что-то не так? – заинтересовался старлей.

– Нет, все в порядке. – Миша сделал глубокий вдох, задержал воздух и выдохнул. Все, хватит соплей.

– Запоминайте или записывайте. – Он принялся натирать левый висок. – Он пришел справа… вон оттуда… она увидела его издалека…

Старший лейтенант действительно принялся записывать.

– Он? – спросила Садовская. – Это был мужчина?

Михаил покачал головой.

– Не знаю… Я вижу только силуэт, поэтому и говорю «он». Точнее сказать не могу… Так, он идет медленно… Ирина не может разглядеть его отчетливо, как и я, но боится… очень сильно боится… так можно бояться только смерти, когда ты точно знаешь, что тебе конец… не иначе…

Старлей хмыкнул. Михаил не мог оставить это без ответа.

– Вам когда-нибудь приставляли пистолет к голове?

Тот ничего не ответил, но смутился.

– Вижу, что нет. Тогда дайте мне закончить.

Маришка Садовская беззвучно поаплодировала.

– В общем, она умерла до того, как к ней подошел этот человек. Он ее не трогал, но смертельно напугал… Кто-то еще заходил в коридор?

– Лешка Кузьмичев, наш звуковик, – пояснила Садовская. – Его уже допросили.

– Что он сказал?

– Ничего особенного, – подключился лейтенант. – Вышел покурить, ничего не видел и не слышал.

– Так и сказал? – удивилась Марина.

– Да. А что?

Вместо нее ответил Михаил, уже поднявшийся на ноги.

– Он не курит. Я угадал?

Марина кивнула. Кажется, она утомилась. До нее дошло, наконец, что именно произошло у них под носом, на съемочной площадке ее любимого проекта, и открытие не доставило ей большого удовольствия.

– Леша не курит. И не пьет. И матом не ругается.

– Что он мог здесь делать?

Она пожала плечами.

– Командир, не помешает допросить его еще раз.

– Посмотрим. Что вы можете сказать насчет ее смерти?

Михаил бросил еще один взгляд на тело.

– Физически ее не убивали. Во всяком случае, я не вижу никаких признаков контакта, который повлек бы смерть. Не знаю, можно ли считать убийством удачную попытку напугать до смерти. Есть в уголовном кодексе такие статьи?

– В нашем уголовном кодексе найдется все, – ухмыльнулся оперативник. – Ладно, спасибо за помощь.

Старший лейтенант начал отдавать своим парням новые распоряжения, а Михаил и Маришка вышли из коридора.

На съемочной площадке царил хаос. Всюду сновали взволнованные сотрудники телекомпании. У Михаила возникли ассоциации с антрактом в цирке, когда униформисты готовят манеж к выходу хищников.

– Что теперь будете делать? – спросил он.

Марина закурила новую сигарету, с мрачным удовольствием затянулась.

– Сами как думаете?

– Я-то думаю, что надо прекратить съемки и, может быть, даже свернуть шоу. Но вы ведь поступите иначе.

– Естественно. В программу вбухана чертова уйма денег, задействованы сотни людей, первый эфир уже через неделю. Можете меня распять, но матч состоится в любую погоду… и к черту сантименты.

Миша снисходительно улыбнулся.

– Прямо уж к черту? Хотите знать мое мнение, Марина?

– Ну?

– Ваш цинизм наигранный. Не скрою, этот образ вам вполне идет как продюсеру и вообще как успешной молодой женщине, но под маской скрывается…

– Стоп! – сказала Маришка, бросая на пол недокуренную сигарету (она их теперь так и курила – по чуть-чуть, сразу вышвыривая окурок подальше). – Если мне понадобится психоаналитик, я вас позову, а сейчас меня волнуют более приземленные вещи.

– Например?

– Леша Кузьмичев. После допроса он отпросился домой, сказал, что плохо себя чувствует.

– Не исключено.

Они помолчали.

– Миш… кхм, ничего, что так? Не слишком фамильярно?

– Конечно. Можно и на «ты», если хотите.

– Нет, с этим пока повременим.

– Извольте. Я вас слушаю.

Она колебалась. Пожалуй, в эту минуту ее толстая продюсерская кожа ненадолго была сброшена, как шкура змеи.

– Миш, не уходите из шоу.

Он не ответил.

– Вы ведь скептически ко всему этому относитесь, верно?

– Угу.

– Тем не менее, я прошу вас задержаться. У меня такое ощущение, что с нами кто-то решил поиграть.

Михаил вскинул брови.

– Да-да, не удивляйтесь. Я пока ничего не могу сказать наверняка, но у меня плохие предчувствия…

– … и, судя по вашему статусу, предчувствия вас редко обманывают.

– Почти никогда. Так вы обещаете?

Миша оглядел зал. Униформисты по-прежнему сновали по ангару, ассистенты режиссера все так же кричали в свои миниатюрные рации.

Да, матч состоится в любую погоду, и к черту сантименты.

– Что могут обещать люди? – вздохнул экстрасенс. – Но я попробую.

Вечер Трудного Дня

Звукорежиссера проекта «Ясновидящий» Алексея Кузьмичева вырвало прямо в автобусе, как перепившего подростка. Ему было очень стыдно, тем более что ничего крепче кефира уже больше месяца он в рот не брал. Они с женой решили зачать ребеночка. Супруга по этому случаю обошла всех врачей, вместе они провели несколько оздоровительных процедур, включая серию болезненных уколов в задницу. Словом, все складывалось очень даже неплохо, и вдруг – «бееее!» у приличных людей на глазах.

Позже он понял, что именно с ним произошло, но в тот злополучный миг, когда немногочисленные пассажиры новенького «Хендэ», плохо скрывая отвращение, наблюдали винегретный фонтан на ступеньках перед дверью, у него было несколько версий. Во-первых, конечно, жара – и на улице, и в съемочном павильоне – от которой в эти дни деваться было просто некуда. Во-вторых, Мэрилин Мэнсон в наушниках; в прежние времена Лешка Кузьмичев получал от этого обаятельного упыря удовольствие, но сегодня одна из любимых его вещей, «Valentine’s Day», сработала как стакан пересоленной воды и два пальца в рот. Бееее! Ну, и в третьих, салон автобуса, впитавший пассажирский пот.

В целом – не пойми что.

Согнувшись пополам перед ступеньками задней двери, он с ужасом разглядывал результаты своего приступа. Теперь уже вряд ли кто-то рискнет подниматься по ним в салон. Пассажиры в машине притихли. Лешка настороженно прислушался к своим ощущениям – рванет еще раз, или это уже все? – потом осторожно поднял голову. Невольные зрители стали быстро отворачиваться.

Краска стыда обильно залила его лицо и шею.

– Простите, – ни к селу ни к городу выдавил он, хотя к тому моменту на него уже никто не смотрел. Он молил, чтобы быстрее случилась остановка. Дурацкий день какой-то сегодня… как и предыдущая ночь.

Он тогда долго не мог уснуть. Примерно в полночь они с молодой красавицей-женой закончили любить друг друга, оба в одинаковой степени блаженства упали на подушки, очень скоро заснули… и тут он почувствовал тяжесть в груди, словно кто-то навалился сверху, не давая вздохнуть. На сердце Алексей Кузьмичев никогда не жаловался, всю жизнь и питался правильно, и спортом занимался, и не пил, и не курил. Поэтому парень был сильно удивлен. Пару раз его придавило как следует, потом отпустило, но ощущения он запомнил.

Днем на съемочной площадке он выполнял свою обычную работу – стиснув зубы, зажмурившись и мысленно проговаривая молитвы, которых он не знал, цеплял микрофоны к одежде экстрасенсов, как настоящих, так и мнимых (поди разбери на данном этапе, кто из них кто!), записывал интервью вместе с журналистками, таскал провода. Дважды при контакте с участниками он почувствовал себя скверно. Сначала некто под странным именем Рустам Имранович случайно задел его локтем во время настройки «жучка», и Лешку чуть не вывернуло наизнанку. Мужчина, кажется, этого даже не заметил, думал о своем и смотрел куда-то вдаль, поверх голов. А вот второй раз… Алексей помнил, что в глазах у него помутнело, картинка поплыла, словно при наведении линзы, а потом он ничего не помнил. Смутно – какой-то длинный коридор, маленькие пучки света, сырость, дурацкие звуки «плюк, плюк, плюк»…

Потом он пришел в себя, попросил партнеров подстраховать его на площадке, тут же покинул ангар и выпил в трейлере пол-литра теплой воды из пластиковой бутылки. Вскоре он узнал, что в подсобных помещениях нашли мертвую Ирину Королеву. На предварительном допросе он пробурчал что-то нечленораздельное, потому что ни черта не помнил и не хотел, чтобы его неуверенность и забывчивость были использованы против него, а потом сразу убежал, отпросившись у продюсера.

И вот вечером – рвота в рейсовом автобусе…

Остановка случилась очень скоро. Дверь машины с тихим шипением открылась, и Алексей пулей вылетел из салона, расталкивая локтями толпу. Вослед ему кто-то крикнул «Алкаш!», но он даже не сбавил скорости, хотя в обычной ситуации обязательно постарался бы внести ясность.

Он бежал домой. Ему хотелось скорее под холодный душ.

Экстрасенс Михаил Некрасов пришел домой рано. В институте он сегодня так и не появлялся, после испытаний отправился к себе. Он принял душ почти сразу, как только вошел в дом, – быстро разделся, бросил одежду на диван и нырнул под прохладную струю воды.

Пожалуй, до сего дня он никогда не переживал такую гамму чувств, никогда не испытывал столько ощущений сразу. Что-то похожее он чувствовал, когда после важной лекции в университете сразу вся группа студентов осаждала его стол, задавая извечные студенческие вопросы: «А когда можно принести?», «А сколько страниц?», «А поставьте автоматом», «А дайте…», «А где взять?…». Он вертел головой, едва успевая ухватить суть вопроса, не говоря уже о том, чтобы внятно ответить. Причем он реагировал даже не на вопросы, а на эмоциональный фон: студенты все разные, у каждого в голове, помимо учебы, куча всяких вещей – неудачный секс, поход в клуб, нехватка денег, дырка на колготках, болеющая мать… чего только не намешано в юных студенческих головах… и вот все это великолепие осаждает его после важной лекции, и он только успевает уворачиваться.

Сегодня – почти то же самое, такой же отчаянный штурм головы. Нужно было срочно от него избавиться, иначе ему не удастся уснуть, а завтра ждет полный рабочий день в университете.

Он даже не стал звонить своей возлюбленной студентке Ленке Хохловой, хотя и почувствовал, что она звонка его ждет – сидит в своей комнате под настольной лампой, читает какой-то журнал… или газету с цветными фотографиями… и ждет, ждет, ждет. Причем не для того, чтобы узнать, как прошел кастинг, а потому что соскучилась. Но не может он ей позвонить, потому что не сможет выдавить ни одного ласкового слова, хотя и вертятся они у него на языке. Не может он описать, какая каша томится у него внутри на медленном огне.

Спать, спать, спать. И, как говорила учительница химии в «Большой перемене», завтра, Ганжа, снова в бой.

Приняв душ, он только натянул трусы, скинул верхнюю одежду с дивана на пол и рухнул спать.

Последний отчетливый образ, который посетил его перед окончательным забытьем, являл собой самодовольное лицо профессора Саакяна.

«Чему ты радуешься опять?» – подумал Миша и уснул.

Хуже всего этим гадким Вечером Трудного Дня пришлось продюсеру реалити-шоу Маришке Садовской. Они с Женькой Ксенофонтовым ехали в трейлере обратно в студию, пили коньяк из пластиковых стаканов. На мониторах застыли кадры сегодняшних съемок – Михаил Некрасов и Людмила Кремер. Оба давали интервью после поисков карлика в ящиках. Оба, кстати, прошли испытание успешно.

– Что думаешь? – нарушил молчание Женя.

– Ерунду всякую, – буркнула Маришка. – Что я еще могу думать после такого? Есть опасение, что не дотянем мы этот сезон до счастливого финала.

– Почему?

Она кивнула на монитор с Людмилой Кремер.

– Не нравится мне эта тетка… да и не только мне. Вот только наш генеральный за нее просит, а все остальные так и будут на толчке после каждой съемки сидеть!

– Ты – сидишь?

Она не удержалась, прыснула со смеху. Женька все-таки иногда довольно удачно добавлял ложечку меда. За это она его время от времени и привечала.

Или он – ее?

– Жень, поехали ко мне.

Он не заставил себя упрашивать.

…Впрочем, любовью они сегодня не занимались. Уснули на кровати, даже не раздевшись. Женька перед сном успел подумать об Ирине Королевой и даже взгрустнуть немного. Нелепая смерть, странная… и сегодня половина съемочной группы «Ясновидящего» украдкой пускала слезы.

Из дневника Екатерины Соболевой

02 июля 2008

Привет, дневничок-старичок! А все не так уж и плохо, как мне казалось несколько дней назад. Каким-то чудом отпросилась на концерт «Чай вдвоем» в ночном клубе. Купила билет вчера, а концерт будет только через две недели. Как мне удалось упросить маму, до сих не очень понимаю. Может, она была не в духе? Ха-ха.

Конечно, клуб «Премьер», в котором пройдет этот концерт (а потом – дискотека! Ммм, я в восторге!), недалеко от нашего дома, всего в десяти минутах ходьбы пешком, но праздник этот закончится точно за полночь, и ночью эти десять минут пешком могут превратиться в настоящий родительский кошмар. Я, правда, себе плохо представляю, что такое родительский кошмар, но мама рассказывала, что фантазия иногда рисует такие жуткие картины, против которых все эти ужастики по телевизору – просто сказки Братьев Гримм. Но что-то все-таки подвинулось в ее голове, раз она разрешила и даже сказала, что папа после концерта заедет за мной на машине…

А прошедшей ночью, дорогой мой дневничок-старичок, я представляла себе… ой, тебе лучше не знать, что я представляла. Если бы узнали мои родоки, о чем их примерная доченька, которая тянет на золотую медаль, мечтает по ночам – ух, что бы было!!! Мамочка, небось, думает, что я божий одуванчик, какой была в детском саду…

Вот всегда думала, почему нельзя искренне обо всем поговорить? Почему нельзя взять за руку и сказать, как есть – на душе, на сердце, что болит, о ком скучаешь? Почему надо создавать вокруг себя какую-то завесу? Зачем этот туман? Почему нужно казаться кем-то другим, а не тем, кто ты есть? Неужели так проще?!…

Единственное, пожалуй, спасибо маме за то, что не позволила мне в свое время считать себя уродиной… я красивая… но несчастливая, потому что умная…

Ой, ладно, пока! Все, бай-бай, дорогой.

Баранов и амулет

Однажды капитану Баранову позвонили… и снова ввергли в пучину сомнений.

Впрочем, обо всем по порядку.

Валентин Баранов покинул органы внутренних дел после скандального дела о ликвидации двух мерзавцев, одного из которых звали Бубсень, другого – Вупсень22
  Подробности – в романе «Внимание, съемка!»


[Закрыть]. Дело было столь же идиотским, как и клички преступников. Впрочем, резонанс оно имело весьма нешуточный. Судьба Баранова была решена уже в тот момент, когда два его сотрудника на спецоперации в ночном клубе «Лагуна» получили ранения, причем один из парней едва выкарабкался.

Начальник Валентина, подполковник Воробей, давно точил на него зуб. Это был вздорный, склочный мужик, балансировавший на грани попадания в психушку или дальнейшего продвижения по службе. Многие сотрудники отдела гадали, куда его заберут раньше, справедливо полагая, что и в областном УВД, и в городском сосновом бору, окружавшем психиатрическую лечебницу, нужны талантливые мерзавцы. В результате, конечно, Воробей получил новый кабинет, но напоследок он все же успел дать Валентину Баранову пинка под зад.

– Стар ты стал, Валя, очень стар, – вещал он во время их последней интимной беседы, изображая расстроенного отца. – Я мог бы, конечно, замолвить за тебя словечко, но боюсь, что вновь осрамишь мое имя. Опять завалишь какую-нибудь операцию, и дай бог, чтобы обошлось без жертв в этот раз.

Баранов, не мигая, смотрел на портрет министра внутренних дел, висевший за спиной начальника, и мысленно задавал ему какие-то вопросы. В руке он вертел маленький пластмассовый предмет, похожий не то на авторучку, не то на зажигалку.

– Вот даже сейчас, – продолжал подполковник, – я тебе что-то говорю, говорю… я тут как штатная говорилка, понимаешь, а ты меня не слушаешь ни хера. Вот если бы ты ко мне хоть иногда прислушивался, не ходил бы до сих пор в капитанах. Сколько тебе лет-то, малахольный?

– Сорок два, – пробубнил Валентин.

– Сорок два… Молодой еще, а уже глупый. Эх…

Баранов положил руки на стол, давая понять, что слушать эту начальственную белиберду больше не желает, но так просто избавиться от Воробья никому в этом отделе еще не удавалось. Подполковник взмахом руки велел ему сидеть.

– Я тебе вот что скажу, старина: если ты и впредь будешь таким гордым или «независимым», как ты сам любишь говорить, то никогда не получишь даже майора, не говоря уже о следующих ступенях, если тебя, извини, вообще не разжалуют в постового. Ты помнишь, с чего ты начинал, мальчик мой?

Баранов молчал.

– Не помнишь… А я тебе мог бы напомнить, будь у меня побольше времени. Но уж ладно, пора собирать вещи и мне, и тебе…

Тут Валентин встрепенулся. Он полагал, что Воробей и в этот раз ограничится отеческим похлопыванием по плечу и сотрясанием своих сухоньких кулачков, но, очевидно, что-то произошло, пока он писал свои рапорты, отвечал на вопросы ребят из отдела внутренних расследований. «Что он на меня повесил? – пульсировала в голове неприятная мысль. – Взятки? Слив уголовных дел?»

– Что вы хотите сказать? – осторожно поинтересовался он.

Воробей приклеил на сморщенное лицо фирменную улыбку, и Валентин понял, что добрый, но чрезвычайно оскорбленный в своих лучших чувствах «отец» закончился и начался подполковник Воробей, подхалим и сволочь, каким его, собственно, знал весь район.

– Я ухожу, как вы знаете. Но я успел подписать приказ. Товарищ капитан, вы должны освободить кабинет в самое ближайшее время.

– Приказ? – обомлел Баранов.

– Совершенно верно. – И Воробей снова оскалился. – Мой приказ против вашего рапорта, который вы подали полгода назад. Можете считать меня злопамятной сукой, но счет у нас с вами равный, один-один. Честь имею.

Баранов перестал сопротивляться. Покидая гостеприимный кабинет начальника отдела, он успел бросить:

– Вот уж чего-чего, а чести у вас никогда не было, милейший.

Ответа он уже не услышал.

Он ушел из отдела, ушел из органов и почти ушел из профессии. Кто знает, если бы последняя беседа с начальством получилась иной, возможно, он не вел бы себя столь безрассудно, но лицо подполковника Воробья на одной линии с портретом министра внутренних дел произвели на него неизгладимое впечатление. «Боже, береги наших сограждан по вечерам в темных подворотнях», – подумал Валентин и хлопнул дверью.

Неделю он лежал на диване. Жена утром уходила на работу, вечером возвращалась, а он все лежал и лежал. Три дня она молчала, на четвертый не выдержала:

– Может, тебе попробовать вагоны разгружать? Хоть развеешься.

Он не ответил, повернулся к стене и зло засопел.

Ночью ему приснился сон. Впрочем, не сон даже, а почти реальное видение, одно из тех, что посещали его во время своеобразных сеансов медитации: он перебирал в руках свой таинственный амулет, смотрел вдаль и видел… да он много чего видел, обо всем не расскажешь даже жене, не говоря уже о друзьях и сослуживцах!

Словом, в ночь с четвертого на пятый день апатии ему привиделся тот парень, с которым они пересекались на деле Виктора Вавилова и двух зеленых гусениц. Звали парнишку, кажется, Миша, и фамилия у него была еще такая знаменитая, писательская. Они сидели с ним в летнем кафе и пили пиво. Точнее, светлое чешское пил только Валентин, а Мишка посасывал кофе из маленькой-маленькой чашки (в ней напитка-то было на одну затяжку ноздрёй, а он еще делал вид, что получает удовольствие, чудак). Парень что-то говорил, шевеля губами, как таракан, но ни услышать его, ни понять по выражению лица было совершенно невозможно. Баранов так и сидел перед ним, полностью соответствуя своей фамилии. Потом парень исчез, а Валентин проснулся.

Он обнаружил себя лежащим на полу под диваном в гостиной. В спальне горел свет – жена легла без него и теперь, видимо, читала журнал. Валентин сходил на кухню, выпил воды, умылся и отправился к супруге.

Вскоре он забыл об этом видении. Появились новые занятия, новые заботы и переживания. Валентину предложили работу в детективно-охранном агентстве. Его бывший сослуживец довольно успешно вел частное дело, и как только по узким кругам знакомых побежал слух – «Сыскаря Баранова слили, совсем спятили!» – приятель тут же принял его, тепленького, в свои объятия.

Валентин курировал работу служб безопасности сразу в нескольких крупных коммерческих учреждениях. Уходил рано утром, слопав пару бутербродов, возвращался затемно. Жена и десятилетняя дочь до поры до времени помалкивали, ибо муж и папа снова был в боевой форме и приносил домой стопки интересных разноцветных бумажек. Баранов с удовлетворением обнаружил, что по вечерам ему снова хочется выпить чаю со сливками и закусить его парой шоколадных конфет. Обычно при больших нервных перегрузках он этого не делал и за короткий промежуток времени мог значительно потерять в весе, но если дядя Валя снова ест конфеты – значит, жизнь налаживается…

И вот, наконец, раздался тот самый телефонный звонок, придавший его жизни странный оттенок.

– Здравствуйте, это Валентин Баранов, если не ошибаюсь.

Абонент не спрашивал, он утверждал.

– Да, Баранов… Слушаю.

– Михаил Некрасов беспокоит. Помните такого?

Валентин промолчал. В желудке что-то заворочалось, словно зародыш Чужого. Ему показалось даже, что сейчас его рубашка разорвется и из пуза вылезет мерзкое слепое чудовище на длиной шее.

– Я вас помню. Не скажу, что меня это сильно радует.

– Вы потеряли работу после того неудачного дела, верно? – нажимал Михаил.

– Ну, дело как дело, не такое уж совсем… Ээ, Миш, ты меня извини, я очень занят. Если у тебя что-то важное, давай пошустрее, но если дело ждет, то лучше перезвони позже. Годится такой вариант?

Миша нисколько не смутился.

– Валентин, нам обязательно нужно встретиться. Сегодня в восемь вечера…

– Миш, извини, что повторяюсь…

Но экстрасенс не дал ему ни секунды на препирательства:

– Валентин, это важно для вас в первую очередь. Мне не хотелось говорить об этом по телефону, но… видите ли, ваша карьера в компании, в которой вы сейчас трудитесь, продлится недолго. Если не хотите снова оказаться у разбитого корыта через месяц-полтора, примите мое предложение и приходите сегодня в восемь вечера в кафе напротив здания областной телерадиокомпании. Там есть небольшая кафешка на первом этаже жилого дома, не помню названия, но вы не перепутаете. Там готовят хороший кофе.

Судя по голосу, Миша улыбнулся. А Валентин обильно потел.

«Точно, во сне это было не летнее кафе, – подумал он, – это было закрытое помещение. Он пил кофе из маленькой чашки, а я – светлое пиво».

– Так вы придете?

– А у меня есть выбор?

– Уже нет, – хмыкнул Миша.

Все оставшееся до встречи время Баранов отчаянно пытался убедить себя, что выбор есть всегда – даже у человека, приговоренного к казни через повешение (например, он может умереть красиво, как герой, или обосраться прямо на эшафоте под ногами у палача), но результаты этого сеанса аутотренинга оказались плачевными: он понял, что никуда не денется и пойдет на эту встречу, как кролик на съедение к удаву. Подобные ощущения его немало беспокоили, ибо еще месяц-полтора назад публика вроде журналиста Виктора Вавилова и этого загадочного парнишки были у капитана уголовного розыска, что называется, «во где!»… а теперь его самого словно вели на заклание.

В восемь пятнадцать он сидел в назначенном месте. Это был маленький уютный зал с шестью двухместными столиками и барной стойкой. В меню – кофе, чипсы, колбаса, пиво и даже пельмени с майонезом. Все очень мило, и вечернее солнце приятно переливается на стене с пейзажами в золоченых рамках, и почему-то неожиданно комфортно, хотя Валентин совсем не хотел сюда приходить и даже чего-то боялся…

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – сказал Михаил, постучав ложечкой по блюдцу. – Лучше думайте над моим предложением. Вы думаете?

– Я думаю, Миш, думаю. И меня, честно говоря, терзают смутные сомнения.

– Можете их озвучить?

Валентин глотнул пива, посмотрел в окно. Он знал, что после второй кружки вечер перестанет быть томным, а потому нужно заканчивать дело как можно скорее.

– Все это вилами на воде писано, – произнес он. – Я мент, хоть и бывший, и меня в первую очередь интересуют факты, на основании которых можно построить какую-то более-менее внятную версию. А то, о чем говоришь ты, замешано на какой-то чертовщине. Не смотрю я этот долбаный телевизор и уж тем более подобные шоу, и не верю я ничему, что мне там могут показать.

– А мне?

Баранов опустил глаза в кружку.

– Мне вы тоже не верите, капитан?

Баранов пожал плечами.

– Понятно. – Михаил вздохнул. Придется устроить небольшой аттракцион. Он не очень любил такие моменты, но иначе никого не убедишь. – Дайте-ка мне эту штуку.

– Какую? – якобы не понял Валентин.

– Ту, которую вы мацаете с утра до вечера. Амулет ваш. Вон он у вас в левой руке зажат.

Баранов покраснел до корней волос и инстинктивно сжал амулет еще сильнее. Сейчас он, пожалуй, готов был рассердиться. Не тронь эти вещи, хотелось ему крикнуть, и не смей смеяться над этим!!!

Но он промолчал.

– Хорошо, можете оставить себе, – согласился Миша. – Поверьте, я не собираюсь над вами смеяться, я просто покажу, что вы ошибаетесь, считая это цирком… Нет, ну, конечно, – он кивнул в сторону здания телекомпании, – в какой-то степени там действительно чистое шапито, телевизионное шоу, предназначенное для собирания зрительской аудитории, но есть вещи, которые придется принять.

Он сделал паузу, прикоснулся пальцами к левому виску, потом начал говорить:

– Женщине лет пятьдесят… она поймала вас за руку, вы не успели увернуться и очень скоро развесили уши как зомбированный… она рассказала о семейных проблемах и продала вам эту штуку за… ну, за довольно немалые деньги… С тех пор вы с этим предметом не расстаетесь, он везде и всегда с вами… вы верите в его чудодейственную силу и он вам помогает… но знаете…

Валентин напрягся, покраснел еще сильнее, но Михаил не собирался его жалеть.

– В этой капсуле – обычная водопроводная вода, – сказал он, придвинувшись к собеседнику поближе, почти на расстояние дыхания. – Сама по себе она не имеет никакой практической ценности и не обладает магической силой. Вся его сила – исключительно у вас в голове. Это сила веры. Будете смеяться, товарищ Валентин, но вы тоже немного экстрасенс, и именно поэтому мне нужны вы, как бывший мент и как человек, способный поверить в то, что происходит в этом телевизионном цирке. А происходят там, я вам скажу, странные вещи.