Текст книги "Сага о старом грузовике. Часть 1"

– С этого и начинать было нужно, Фёдор!

Когда слесарь вышел, Портос внимательно посмотрел на Пашку:

– Ты ей об этом рассказывал?

Тот молча кивнул.

– Тогда это кое-что объясняет, но час от ча́су не легче… Пошли! Да, кстати, иди пока переоденься, а то похож на… Бог знает на кого!

Но переодеться и привести себя в порядок он не успел – выйдя из кабинета начальника, он нос к носу столкнулся с Машей.

– Ты ещё не переоделся? Давай быстрее, а то там такси ждёт.

…Перед самой поездкой заболел Лёньчик. Ну надо же было такому случиться в самый неподходящий момент! Прихватил аппендицит. Почему эту дрянь не удаляют сразу же после рождения? Абсолютно бесполезный отросток, так ещё и у семидесяти процентов мужчин вызывает проблемы и осложнения. С Леонидом они дружили почти с детства, с первого класса, если точнее, но не суть. На самом деле с того самого времени он был в неё по уши влюблён. Об этом-то Маша знала точно – сначала догадывалась, а потом, как-то после одной из вечеринок, после изрядного подпития, он сам ей про это сказал. А вот она его – нет, не любила. После того как они провели вместе ночь перед самым уходом Леонида в армию, Маша решила для себя твёрдо и однозначно, что он ей не пара. В постели Лёня оказался куда как менее пафосным и героическим, нежели на словах – всё произошло настолько буднично и уныло, что девушка, вернее теперь уже женщина, почувствовала даже некую толику отвращения как к этому человеку, так и к сексу вообще. Если бы не девяностые, то они так и расстались бы на всю жизнь.

Когда грянула перестройка-перестрелка, многое изменившая в жизненном укладе простых людей, – кого-то отправившая в мир иной, а кого-то вознеся из грязи в князи – двадцатилетняя женщина решительно кинулась навстречу новым приключениям и новой жизни.

Андрей Проклов, профессиональный шофёр с многолетним стажем, оказался не у дел, и вместе со своим другом Алексеем Смирнитским прозябал в небольшом захолустном городке, если не в нищете, то в совершенно тоскливой безнадёжности, когда крупный бизнесмен, а-ля крутой бандит из Москвы, нанял друзей для перевозки и сопровождения особо ценного груза. Всё бы ничего, но во время пути, уже практически рядом с конечным пунктом, на небольшой караван, состоявший всего из четырёх авто, налетела другая банда не менее крутых «рыцарей удачи». Первая машина после выстрела из РПГ – ручного противотанкового гранатомёта – превратилась в лохмотья и, по задумке нападавших, должна была остановить весь кортеж, но Проклов-старший не растерялся и, только сильнее вцепившись в руль, рванул сквозь облако дыма, пламени и осколков вперёд, даже не притормозив под шквальным огнём автоматов. Когда они наконец, оторвавшись от погони, остановились в небольшом лесочке возле озера, выяснилось, что бизнесмен смертельно ранен. Также ранен был и Алексей. Но двести тысяч долларов и четыре килограмма алмазов остались целы и невредимы.

Друзья не совершили никакого уголовно наказуемого преступления – они просто дождались, когда их наниматель отдаст богу душу и, забрав ценный груз, отправились пешком восвояси. Оценивать их поступок с моральной точки зрения в то время не имело никакого смысла – им всего лишь дико повезло.

Утопив в озере машину вместе с незадачливым бизнесменом, друзья разделили доставшееся им наследство пополам и зажили вполне себе обеспеченной жизнью. Андрей, раздав долги, открыл несколько торговых точек в родном городе и стал едва ли не самым уважаемым человеком (ну, после мэра, конечно), а его друг уехал вместе с семьёй в Москву.

Первую свою машину Мария Андреевна продала, когда ей исполнилось двадцать, купив старенькую «Победу» ГАЗ-20М у своего соседа и отремонтировав её на отцовском автосервисе. С тех пор это занятие стало приносить не только неплохой доход, но и оказалось в итоге почти смыслом жизни – очень уж полюбила Маша старые авто. К девяносто седьмому году у неё уже образовалась великолепная коллекция ретро автомобилей и небольшой заводик по ремонту и реставрации оных.

Лёньчик, вернувшись из армии и поболтавшись по городу в поисках работы, подался в бандюки. Промышляли в основном рэкетом на федеральной трассе, да крышеванием мелких ларьков и магазинчиков. Однажды он, командуя пятёркой отмороженных подонков, остановил на дороге фургон, ехавший из Тулы. В кабине рядом с водителем сидела она – Маша. Чем бы закончилась их встреча – одному Богу известно, но на беду – или на счастье – почему-то именно в этот день сотрудники ФСБ проводили спецоперацию. В ловушку, поставленную оперативниками, угодила вся группа отморозков, кроме самого Леонида, поскольку Маша сказала, что это её знакомый. Зачем она спасла его – она так и не смогла толком объяснить как самой себе, так и отцу. Чувств никаких у неё к Леониду не было и в помине, но… Может, по старой дружбе, а может, нужен был человек, преданный ей душой и телом – вернее, не преданный, а повязанный долгом.

Сначала разыскивая, а потом покупая старые авто, Маша теперь всегда брала с собой Лёню как в качестве водителя, так и в качестве охранника.

Но в этот раз всё сложилось более чем неудачно – и экземпляр редкий, который в любой момент могли другие перехватить, и Леонид заболел. Если бы отец не попросил её навестить своего старого друга…

– Пошли-пошли, – тащила она упирающегося Павла за рукав. – Ну, давай, Пашенька! Я уже…

– Слушай, ты, – Пашка разозлился настолько, что чуть не потерял над собой контроль. – Ты машину ещё не посмотрела. Такси, наверное, лучше отпустить.

Маша внимательно посмотрела на Павла и отвернулась, чтобы скрыть выступившую на глазах предательскую влагу.

– Хорошо, Пашенька. Такси я сейчас отпущу.

Пока они лазили в смотровую яму, дважды в мастерскую заглядывал Матвеич. Пашка дал ей халат, который без спросу позаимствовал у электрика. Автоэлектрик – это не слесарь, у него-то работа почище будет, тем более что сам он уже ушёл домой.

– Вот, смотри. Масляный насос почти в идеальном состоянии. Судя по нагару на поршня́х, их либо уже меняли, либо чистили – и в том, и в другом случае это переборка двигателя. И похоже, что ремонтировали его не так давно, – здесь Пашка был в своей стихии.

– Ты, я смотрю, большой спец в этом деле, – её глаза в полутёмной мастерской как-то странно блестели. В них отражался и свет переноски, и что-то ещё, такое непонятное и завораживающее…

Смотровая яма шириной всего метр, и находиться в ней вдвоём в принципе тесновато. Работать – это ещё куда ни шло, а вот целоваться – в самый раз, даже несмотря на неприглядный антураж.

… Трусевич-старший жутко гордился своим сараем. Ни у кого в округе́ такого не было. Дощатое строение невообразимых размеров с различными пристройками выполняло массу самых разнообразных функций: в передней части находился некий гибрид бани и ванной комнаты – большая комната с печкой и душевой кабиной, где можно было вполне комфортно помыться, что в дачных условиях было весьма ценно; дальше, в середине, был непосредственно сам сарай – склад всевозможной садовой утвари и инструмента вперемешку со старой мебелью; а в дальнем торце, уже фактически возле забора, притулился дровяник – навес с двух или трёхлетним запасом дров. Они с Женькой между поленницами оборудовали себе небольшой уютный уголок, притащив туда пару телогреек, старое пальто и прожжённое в нескольких местах старое одеяло. Первая ночь любви прошла у них именно там. Жутко замёрзнув под утро, Женька категорически заявила, что на ночь она тут больше не останется ни под каким предлогом.

– Романыч, ты тута? – голос дежурного механика подействовал словно ушат холодной воды.

– Как же я его ненавижу, – прошептал Пашка, оторвавшись от губ Маши. – Вечно он появляется там, где его не ждут.

– Чего тебе, старый? – крикнул он уже во весь голос.

– Ты Марью Андревну не видал где? А то её Портос уже обыскался.

– Да здесь я, Пётр Матвеич, здесь! Куда мне пропадать-то? Мы с Павлом Романовичем машину осматриваем, что за сегодня успели сделать, – неожиданно отозвалась Маша, перед этим едва не подавившись от смеха. – Я сейчас подойду.

– Дык вот вы куды спрятались! А мы-то думаем – гдей-то наша Марья Андревна запропастилась? – и старик шустро засеменил прочь, исчезнув из проёма ворот.

…На следующую ночь Фенёк принесла ключи от душевого сарая. Старинный накладной замок, наверное, ещё довоенный, никак не хотел открываться. Пашка с ним провозился без малого минут десять. Когда же он всё-таки поддался, то тяжеленная железная дверь дико заскрипела на немазаных о́троду петлях. Пашка с Женькой со страху чуть не рванули оттуда во все лопатки. Внутри было темно и опять-таки же холодно. Печку топили в этом помещении только по выходным. Полночи они пытались согреться и всё остальное время издевались сами над собой, прислушиваясь к каждому шороху за стеной.

Выбравшись из-под машины, Маша ещё раз зачем-то заглянула внутрь фургона. Прежде чем забрать его из Михнево, они всё проверили. Григорий Иванович заранее выгреб оттуда все свои пожитки – в деревнях или на дачах, как правило, в каждом укромном месте со временем скапливается масса совершенно бесполезных вещей, с которыми тем не менее жалко расстаться. Прежний хозяин, забрав свои вещи, великодушно подарил им вместе с машиной новенький замочек, и даже с ключами. По бокам кузова, а также на верхней фаре-искателе горделиво красовался красный крест внутри белого круга – международный символ, при виде которого сразу становилась ясной принадлежность подобной техники. Единственно только что цвет хаки говорил, что на нём ездили военные медики. Краска местами вздулась и выпирала то тут, то там безобразными нарывами, готовыми вот-вот прорваться, а местами уже и слезла, оголив блестящий белый металл – хорошо, что «медбрат» был склёпан из алюминиевых листов. Если бы кузов был деревянным, то восстановить его было бы гораздо сложнее.

Маша сняла халат и вернула его Пашке:

– Иди переоденься. Я пока схожу к дяде Лёше, к Алексею Ивановичу. Что ты на меня так смотришь? Он друг моего отца. Они дружат с детства, и для меня он всю жизнь был дядей Лёшей. Понял? – почему-то раздражённо бросила она.

– Я, кстати, ещё ничего не сказал, – заметил Пашка и, грустно вздохнув, добавил. – Ну, я пошёл тогда.

– Иди. И постарайся не задерживаться. У нас мало времени.

– Что значит «мало времени»?

– А то и значит. Иди уже!

На втором этаже, под самой крышей, у них была раздевалка. В душном и тесном помещении в четыре ряда стояли около сотни старых облезлых металлических шкафчиков, в промежутках между рядами стояли такие же потрёпанные жизнью скамейки, и только возле единственного окна стоял широкий и массивный стол, сваренный из обрезков труб и четырехмиллиметрового листа железа. Здесь обитали в основном слесаря, такелажники и водители грузовиков, поскольку персональщики ездили в цивильных костюмах с галстуками и свои шикарные авто ставили в отдельные боксы.

… Когда-то очень-очень давно, ещё в той прошлой жизни, они с Еремеичем мечтали о чём-то подобном. Копаясь в грязном моторном отсеке старенькой «трёшки», они представляли себя важными джентльменами в цилиндрах и фраках.

– Прикинь, вылезаю я такой весь из себя из-за баранки «Роллс-Ройса»… Пальцы в перстнях, в зубах сигара… – мечтательно цедил сквозь зубы Витька, вытаскивая грязными пальцами изо рта скомканную гармошкой вонючую беломорину. – Нет, не так. Подруливает к подъезду шикарного особняка лимузин, подбегает швейцар в белых перчатках и, согнувшись, открывает заднюю дверцу. Оттуда вылезаю я весь такой из себя, – и, выпятив вперёд уже и тогда свой солидный живот, он враскоряку делает несколько шагов, имитируя, видимо, солидного господина. Ржали все, чуть не до слёз, особенно Маринка Яснова, у той вообще тушь с ресниц потекла.

Проведя пару раз обувной щёткой по своим замызганным штиблетам, которые были куплены им сразу после прихода на гражданку, Пашка критически осмотрел себя в зеркало. Потом со злостью швырнул щётку обратно и ногой пнул дверцу шкафа – та от вопиющей обиды и несправедливости громко сказала «Не хочу!» и распахнулась обратно. Пашка пнул её ещё раз, и она опять не закрылась, после чего он грустно рассмеялся, аккуратно прикрыл створку ладонью и пошёл вниз.

Маша, уже в другом наряде, выглядела рядом с ним как… «Как Красавица и Чудовище» – почему-то пришло Пашке в голову сравнение. Теперь на ней была белая футболка в обтяжку – ну, может, не футболка (как называется такой тип женского гардероба Пашка просто не знал) – по краям рукавов и глубокого декольте обшитая кружевами. При её фигуре смотрелось обалденно. Кстати, ему никогда не нравились женщины с пышными формами. Хоть и твердил ему постоянно Еремеич, что хорошего человека должно быть много, ему всё равно рядом с ними было некомфортно. Так Витька и сам был далеко не худой. Разве что Маринку он терпел рядом с собой, и то постоянно называя её толстой. Если бы они не были друзьями с детства…

Выйдя за проходную автобазы, Маша взяла его за руку, отчего Пашка весь внутренне подобрался и превратился в сдавленную пружину. Пройдя метров сто по переулку в сторону шоссе, Пашка вдруг резко встрепенулся, отчего Маша от неожиданности выпустила его ладонь:

– Что случилось? Ты что-то забыл?

– Ну, да. Я хотел маме позвонить, а то она переживает. Я трое суток дома уже не был.

Пашка остановился и уже хотел было повернуть обратно, но Маша снова схватила его за рукав:

– Не надо! Возвращаться – очень плохая примета.

– Но мне очень нужно. Мама же там переживает, – Пашка действительно про неё забыл.

– Пошли-пошли! Из гостиницы позвонишь, с моего телефона.

Гостиница «Молодость» находилась где-то в получасе – минутах, может быть, сорока – неспешной ходьбы от Пашкиной работы. Кстати, на машине до того же места было ехать примерно столько же, и когда вчера вечером они туда заезжали, Пашка сам в этом убедился. Уже подходя ко входу, Пашка, всё это время напряжённо размышлявший, всё-таки спросил:

– Куда же ты тогда так торопилась?

– В смысле? – Маша встрепенулась, будто очнувшись от каких-то раздумий, и отпустила Пашкину ладонь.

– Ну, ты говорила, что у нас мало времени.

– Говорила, – словно эхом отозвалась Маша. – Теперь это уже не важно. Теперь, Пашенька, времени у нас с тобой вагон.

– И маленькая тележка, – смеясь, добавил Пашка.

– Чего? Не поняла – какая ещё тележка?

– Это я ещё с детства запомнил. Отец мой так говорил: если чего-то много – то это вагон; ежели очень много – то вагон и маленькая тележка.

– Понятно.

Они стояли возле подъезда и целовались. Пашка никогда не думал, что он сможет вот так, не отрываясь, в течении почти пятнадцати минут. Но отпустить друг друга они не могли. Входящие и выходящие постояльцы гостиницы, а также просто проходящие мимо прохожие смотрели на них кто с улыбкой, кто со смущением, кто-то отворачивался и торопился дальше, а кто-то смотрел во все глаза и никуда не спешил.

Гостиницы Пашка не любил. Мотаясь довольно часто по командировкам, ему приходилось ими пользоваться, но не любил он эти казённые номера – и всё тут! Может потому что не в пентхаусах и не в президентских апартаментах он останавливался – была бы койка на одну-две ночи, да пожрать где. Стандартный двухместный номер, куда привела его Маша, ничем не отличался от того, что видел он за свою послеармейскую карьеру шофёра. Кстати, его как-то один из клиентов, которому он перевозил мебель на дачу, спросил: «Чем отличается шофёр от, собственно говоря, водителя?». На что Пашка, слегка задумавшись, выдал свою версию: «Водитель – это тот, кто умеет только крутить баранку, нажимать на педали и дёргать за рычаги, а шофёр должен уметь, ко всему прочему, всё это ремонтировать, то есть водитель и слесарь в одном флаконе».

– Раздевайся, проходи, – Маша вела себя как-то немного странно, но Пашка, почти сразу догадавшийся, куда она его приведёт, решил для себя, что нужно сначала посмотреть что к чему, а потом уже действовать по обстоятельствам.

– Прямо так сразу? – его довольно злые шуточки бесили окружающих очень сильно. Но Маша, в отличии от других представительниц слабого пола, с которыми он общался, отпарировала не менее круто:

– А почему бы и нет? Собственно говоря, – она, уперев руки в бока, смотрела на него с вызовом и какой-то непонятной страстью, правда при этом слегка покраснев. – Ладно, проходи в комнату. Я скоро вернусь. Можешь пока сходить в душ.

– Спасибо, Мария Андреевна.

– Будешь издеваться – получишь в лоб. Вам всё понятно, Павел Романович?

– Куда уж яснее?…

– То-то же, – и, повернувшись к нему спиной, она исчезла за дверью.

Пашка никогда не был привередливым, а в армии он уж тем более научился не обращать внимания на мелкие бытовые неприятности и отсутствие комфорта. Для некоторых, к примеру, отсутствие душа или ванны было сродни катастрофе, другим же было необходимо изысканное и регулярное питание, ну и далее по списку. Ему все эти, как он их определял, «заскоки с претензиями» были абсолютно по барабану – в рестораны и кафе он ходил очень редко, поскольку не всегда позволяли финансы, а запах немытого тела его самого нисколько не смущал.

Но в данной ситуации – да, помыться было бы неплохо. И проведя на всякий случай экспресс-обзор по «роскошным апартаментам», что в отсутствии хозяйки было бы неприлично, если бы Пашка был чуть-чуть пощепетильнее, он отправился в ванную комнату.

В душе он проторчал довольно долго. На самом деле, сколько бы Пашка не выставлял себя этаким бомжеватым фаталистом, которому всё равно, как он выглядит и что про него подумают другие, водные процедуры он всё-таки любил, предпочитая приводить себя в порядок качественно и с удовольствием. Самое смешное, что принять ванну (то бишь просто поваляться в воде), изрядно сдобренную всякими шампунями и благовониями, расслабившись и балдея от удовольствия, он мечтал всю жизнь. Если бы эта мечта была бы хоть раз реализована, то и не была бы уже мечтой, а так – почему бы и не помечтать? Уже заканчивая обтирать себя полотенцем, он услышал лёгкое шуршание-пошкрябывание:

– Ты скоро?

Вместо ответа Пашка обмотал полотенце наподобие килта и дёрнул защёлку-шпингалет.

– Вот, я тебе купила, – стоя в проёме двери, Маша протянула ему упаковку с фирменным бритвенным станком и баллончик с пеной для бритья.

– Спасибо, – таких аксессуаров Пашка ещё никогда не видел.

Повернувшись к ней вполоборота, он протянул руку, из-за чего полотенце предательски развернулось и бесстыдно – а может быть и кокетливо – съехало на пол.

Пока он брился, Маша стояла в дверях и смотрела. Учитывая габариты помещения, она стояла в полуметре у него за спиной. Пашке даже казалось, что он слышит её дыхание. Всё это было бы дико возбуждающе. Он никогда не подозревал, что достаточно просто стоять и смотреть.

Потом на кухне они пили шампанское. Потом целовались. Пашка шампанское не любил, предпочитая что-нибудь более крепкое, но в этот раз оно достаточно сильно ударило в голову. Когда Маша забралась к нему на колени и обвила руками за шею, то сопротивляться у него не было ни сил, ни желания.

Лёжа под простынёй и закинув руки на затылок, Пашка, не шевелясь, смотрел в одну точку на потолке. На груди у него лежала очаровательная головка Маши, и её длинные волосы рассыпались везде. Она спала, а Пашка даже не мог сомкнуть глаз. Звуки, которые Маша издавала во сне, никак не способствовали крепкому и здоровому сну окружающих. Сколько ни пытался он вспомнить какой-либо из способов борьбы с таким недостатком, ничего конкретного на ум так и не приходило. Несколько раз он пытался её разбудить, но через какое-то время, вновь уснув, она опять начинала храпеть. Несколько раз он переворачивал её на другой бок и на другую сторону кровати – всё было тщетно. В конце концов он просто решил дождаться утра, поскольку всё равно на работу идти было надо. Ещё раз перевернувшись, Маша, не открывая глаз и, видимо, не просыпаясь, устроилась со всеми удобствами, плотно прижавшись к Пашке и затянув новую песню. Немного потише, правда, но всё равно бесконечную. Когда сил всё это слушать уже не осталось совсем, Пашка решил пойти на кухню покурить. Разомкнув Машины объятия, он взял в ладони её лицо и крепко, насколько хватило дыхания, поцеловал. Уже сделав два шага в сторону двери на кухню, он недоумённо остановился – в комнате стояла тишина.

Глава 3
Ехали на тройке с бубенцами…

На работу они пошли вместе и снова держась за руки. Пашка был в абсолютной прострации. По большей части, на самом деле, из-за того, что не выспался, но и женская ладошка в его руке тоже кое-что значила.

Уже поздно вечером он всё-таки вспомнил, что нужно позвонить маме. Пришлось немного соврать, что его отправили в срочную командировку. Хотя матери он не врал никогда – другое дело, что не всё и не обо всём рассказывал.

Своим друзьям он частенько любил немного приврать, рассказывая порою совершенно невероятные истории, и слушали они его просто раскрыв рты. Но они-то знали точно, что всё это придумано. Кстати, именно за это Пашку и любили – за его умение рассказывать. Его никто не обзывал брехуном, никто никогда не смеялся над ним, потому что считали его другом – ему просто-напросто верили, хотя прекрасно знали, что он всё напридумывал. Всё изменила армия и проклятая война в Афганистане.

Дойдя до проходной автобазы, Маша остановилась и, вытянувшись во весь свой небольшой рост, заглянула Павлу в лицо:

– Пашенька, мне нужно отлучиться по делам. Ты уж тут сам, ладно? – это было так мило, что у Пашки чуть слёзы не навернулись на глаза.

– Да ну что ты! Ты же ведь на работу. Кстати, сегодня уже всё будет готово. Мы с Фёдором постараемся.

Сегодня на ней снова была та же короткая белая юбка и та же самая блузка, что и при первой их встрече.

– Спасибо, Паша, – и, закинув руки ему на шею, она приподнялась на цыпочки.

С трудом оторвавшись от губ Маши, он пошёл на территорию. Первым, кто ему повстречался был старик Пахомов:

– Здорово, Пал Романыч! – механик протянул руку. – Я энто гляжу, что у тебя жизня-то налаживается!

– Да не знаю я ещё пока сам, Матвеич, – пожимая старику руку, почему-то смутился Пашка.

– Налаживается-налаживается! Я же вижу.

– Чего ты там видишь? – попытался разозлиться Пашка, но Матвеич ему не дал.

– Кады женщина смотрит так, то энто уже всё – крантец.

– Ты, что, видел, как мы целовались? – догадался он.

– А то! Ежели цельных пять минут вы посреди дороги стояли, – старик улыбался, но не ехидно, как обычно, с издёвкой, а как-то ласково, словно дед при виде любимого внучка.

– Ладно, Матвеич. Пошёл я переодеваться. И ты, это самое… Особо не трепись никому.

– Хорошо, Романыч, не буду.

В коридоре ему навстречу попалась Анюта, то бишь Анна Сергеевна:

– Здравствуй, Паша, – она вывернула из-за угла настолько неожиданно, что они буквально столкнулись в узком проходе.

– Чего? – не сразу сообразил Пашка, приходя в себя после столкновения.

– Доброе утро, говорю. Ты бы хоть по сторонам-то смотрел бы иногда, – смеясь, пожурила она Павла нормальным голосом и вполне доброжелательно. Отчего тот окончательно впал в ступор.

– А… Здравствуй, Анюта. Ты сегодня шикарно смотришься, – он бы ни в жизнь не сделал комплимент этой стерве, если бы не утреннее прощание с Машей.

– Ладно уж, иди работай. Ты, кстати, на линию сегодня выезжать не собираешься? – уже в своей обычной манере проскрипела она, но покраснела при этом знатно. Залилась краской так, что аж шея и плечи до самых грудей покраснели, будто ровным загаром покрылись.

– Пока нет. Я сегодня на ремонте. Ты же видела в боксе тот старый грузовик.

– Ну, да, видела. Ты к Таньке потом всё равно сходи, – опустив глаза в пол, промямлила Анюта и, развернувшись, прошмыгнула к себе в кабинет.

«Нет, реально мир сегодня сошёл с ума», думал Пашка поднимаясь в раздевалку. «Сначала Старый, теперь вот Анна Сергеевна… Они что, реально что ли рехнулись? Нет, это не к добру! А к медсестре мне лучше сегодня не ходить как минимум до обеда».

Федька был уже на рабочем месте:

– Доброе утро, Пал Романыч. Я вот уже всё подготовил, – жизнерадостно сообщил он, едва Пашка появился в мастерской.

– Федя, мы же с тобой договорились, что ты больше не будешь называть меня на «вы» и по имени-отчеству, – у него уже не осталось совсем никакого желания с кем бы то ни было ругаться, но этот чудик его уже достал. – Ладно, показывай, что ты здесь натворил.

– Вот, смотрите. То есть, смотри! Здесь и здесь я поставил новые хомуты – старые пришлось срезать. Пётр Матвеич сказал, что можно на проволоку прикрутить, а я … Целый час потратил, пока подобрал по размеру! – раскрасневшись словно ученик на экзамене, Федька точно стал похож на мальчишку.

– Не понял… Так во сколько же ты сюда припёрся? – удивлённо воззрился на него Пашка и тут же осёкся, едва не покраснев. «Сам-то ты, друг, на сколько опоздал?»

– Я в шесть тридцать был уже здесь.

– Зачем? Тебе, что, не спится? – про себя Пашка только ухмыльнулся. Сам был таким же.

– Да нет. Я вчера ушёл пораньше, а сегодня решил, что нужно отработать, – начал объяснять Фёдор.

– Молодец! Но оправдываться не надо – пришёл и пришёл. Кстати, ты, когда патрубки натягивал, солидолом их помазал?

– Конечно! Вы – то есть, ты – сам же меня учил.

– Добро. Тогда сейчас перекур, а потом будем ставить головку блока.

Затягивая болты динамометрическим ключом, Пашка попутно всё разъяснял Фёдору:

– Вот смотри: их здесь двенадцать штук; начинаешь с середины – хочешь справа, хочешь слева – без разницы; а потом через один по диагонали.

– Это чтобы головка равномерно прижималась к блоку? Я правильно понял? – Федька как мог старался помогать и всё запомнить.

– Именно. Чем более равномерно затянешь, тем меньше шансов на пробой.

Когда у тебя такой напарник – работать одно удовольствие. Пашка опять почему-то вспомнил, как они с Еремеичем и с Пломбой возились со своей старенькой «трёшкой». Витькин отец фактически отдал им на растерзание этот многострадальный аппарат. Хоть и не было у ребят, у Пашки с Витькой и Серёжки, в силу возраста водительских прав, но по окрестным дачным посёлкам гоняли они довольно лихо. Олег-то за руль не садился в принципе – пробовал, но не получалось. Видимо, не дано было от природы. Помогать ремонтировать – помогал, а ездить – никак.

– Слушай, а ты взаправду в Афгане был? – Федькин вопрос был столь неожиданным, что Пашка чуть не уронил динамометр вниз, в смотровую яму.

– Был, Федя, был я там. Едва ноги унёс живым… Кстати, кто тебе об этом сказал?

– Никто, – покраснев словно девушка, мгновенно отреагировал Фёдор и тут же, окончательно смутившись, начал сбивчиво рассказать. – Ты понимаешь, я тут случайно услышал, как Алексей Иванович разговаривал с Матвеичем…

– То есть ты банально подслушивал? – зачем-то съязвил Пашка.

– Нет-нет, что ты! Я никогда в жизни! Они разговаривали так громко, что…

– Ладно, проехали. Так о чём они говорили? – якобы извинившись, Пашка слегка напрягся, кое-что сопоставив.

– Наш Алексей Иванович просто класс – никогда не думал, что можно так сильно отругать обычными словами.

– Ты же говорил, что они кричали друг на друга? – опять зачем-то встрял Пашка.

– Так Матвеич уже не слышит ни черта. Так вот, начальник наш деду и говорит, мол, «Что ты с ним всё время собачишься? Человек войну прошёл, орден получил, можно сказать – герой! А ты с ним так, будто он бомж какой».

– Понятно теперь, почему он со мной здороваться стал. Ладно, переживём. Пошли покурим, – задумчиво протянул Пашка, вытирая ветошью руки.

– Ты же знаешь, Романыч, что я бросил, – Федька опять смутился.

– Ах, ну да. Я запамятовал… Ты тогда ещё говорил. Молодец! А у меня не получается.

Пристроившись на лавочке рядом с Павлом, Фёдор долго молчал. У того уже сигарета почти закончилась. Видно было, что хочет что-то спросить парень, да не решается. Когда Пашка уже хотел его немного подтолкнуть, он решился:

– Слушай… Можешь мне орден свой показать? Я, это самое… Ни разу в жизни не видел.

– Серьёзно? – смеясь, удивился Пашка. Фёдор молча кивнул, пытаясь справиться со своими эмоциями. – Ладно, пошли, покажу.

– Так ты, что, его на работе держишь? – от удивления у него слегка отвисла нижняя челюсть.

– А чего ему дома-то валяться? Рот закрой, а то кишки простудишь, – толкнул Пашка в плечо своего напарника.

И медаль «За Отвагу», и орден Боевого Красного Знамени действительно лежали у него в шкафчике здесь, в раздевалке. В жестяной коробке из-под импортного печенья, завернутые в чистую тряпочку. Там же лежали и наградные удостоверения. Движение воинов-интернационалистов, как общественная организация, только-только набирало силу, но вступать в него Пашке не хотелось однозначно. Со своими сослуживцами он больше никогда не встречался, да и вообще уже не вспоминал о тех временах очень давно. Может и надо было бы, да лень-матушка вперёд него родилась – так мама про него говорила. На самом деле жилось ему намного проще, не выпячивая свои прошлые заслуги.

Когда всё было готово, настала очередь наконец заводить двигатель. Сей процесс после длительного застоя всегда дело муторное, и тут уж не угадаешь – то ли чихнёт пару раз, да и пойдёт как по маслу, весело и звонко, а то заартачится, и сколько его ни крути – толку не будет. Для начала пришлось поменять аккумулятор, поскольку, вытащив из ниши под сидением что-то такое непотребное, заросшее зелёно-белыми кристаллами, сразу стало ясно, что это нечто придётся выбросить. Портос, увидев в каком плачевном состоянии оно находится, дал распоряжение выдать со склада новый. Как только принесли новый аккумулятор и подсоединили клеммы, Фёдор, включив зажигание, уже хотел было запустить стартер, но Пашка успел схватить его за руку:

– Не вздумай!

– Почему, Пал Романыч? – Федька даже опешил от неожиданности.

– Ну, во-первых, ты всё равно не сумеешь. А, во-вторых, сначала надо кривым покрутить.

– То есть как это – я не сумею? – тоном обиженного ребёнка попытался наехать Фёдор. – Ты что думаешь, что я совсем?

– Ладно, не суетись под клиентом. Ты когда-нибудь двигатель с ноги заводил, с прямого стáртера? – смеясь, спросил Пашка.

– Нет, не приходилось. А что значит «с ноги»? – удивление молодого слесаря было столь естественным, что Пашка даже расхохотался. Молодым людям нынешнего поколения этого было не понять ни под каким предлогом.

Пашка принёс из своей машины заводную ручку. На старых советских автомобилях эта гнутая железка входила в обязательный комплект инструмента и была жизненно необходимой в дороге вещью. Это сейчас, если у тебя сдох аккумулятор, то по-другому завести машину у тебя не получится, а раньше это была обычная практика, и в автошколах даже сдавали экзамен по умению пользоваться кривым стартером. Навалившись всем телом на рычаг, Пашка с трудом сделал один оборот, а потом позвал Фёдора: