Текст книги "Сага о старом грузовике. Часть 1"

– А ну-ка, иди сюда! Давай тренируйся! Заодно и мышцы поднакачаешь.

Фёдор, сделав пару резких движений-рывков, выдохся моментально.

– Что, молодёжь, никак? Тоже мне – слесарь, – Пашка явно издевался над своим напарником.

– Да ты! Знаешь, кто ты после этого? – взвился тот, от возмущения выдернув даже кривой стáртер из проушины шкива коленвала.

– Ладно, не бухти, это я не со зла. Я же говорил, что немного контуженный. Смотри, как это делается, – и Пашка, снова вставив железку на место, начал осторожно прокручивать двигатель. – Кстати, девяносто процентов несчастных случаев на производстве происходят после фразы, мол, «Кто ж так делает? Смотри, как надо!»

– Ну ты и остряк однако, Романыч, – засмеялся Фёдор, когда до него дошёл смысл сказанного.

– Это точно. Баламут ещё тот, – совершенно неожиданно раздался у них за спиной весёлый и звонкий голосок. И как по команде, оба резко обернулись назад. Пашка расплылся в довольной улыбке, а Фёдор, смутившись, начал зачем-то поправлять свою грязную бейсболку.

– Здравствуйте, Мария Андреевна.

– Здравствуй, Федя. Как дела, мальчики? – Маша стояла, подбоченясь и загадочно улыбаясь, смотрела только на Пашку. Его напарник, суетливо схватившись опять за кривой, попытался вновь сделать ещё пару оборотов.

– Мы, это самое, как раз собирались его заводить.

– Значит, я вовремя.

В присутствии посторонних, да к тому же ещё и на работе, Пашка не рискнул подойти к Маше. Здесь она была работодателем, ну или как минимум клиентом.

– Ладно, Федя, хорош мучиться. Будем пробовать заводить, – Пашка решительно бросил на верстак ветошь, которой вытирал руки, и полез в кабину.

– Так зачем тогда это было нужно? – понять недоумение Фёдора было можно. Когда не знаешь для чего, а, главное, зачем, то любая работа может показаться бестолковой.

– А ты подумай! Что происходит с металлом при длительном бездействии? Правильно – либо ржавеет, либо окисляется. Так вот, чтобы поршневые кольца при резком рывке не осыпались, их нужно было сначала сдёрнуть потихоньку. Понял?

– Ну да, теперь понял. А ты, Романыч, того, – что он хотел этим сказать, для Пашки осталось загадкой, но явно какой-то комплимент.

– Ладно, поехали!

Момент первого запуска – всегда событие волнующее. Сначала не происходит ничего – противный механический скрежет стартера и утробное чавканье поршней. «Ну! Ну! Ну, давай же, милый, давай! Давай!». Порою на этом всё и заканчивается – просто садится аккумулятор, и приходиться либо ставить его снова на зарядку, или подключать пуско-зарядное устройство, а иногда двигатель начинает забавно чихать, выплёвывая в выхлопную трубу сгустки дыма. На этот раз, после нескольких чихов и громких выстрелов в глушитель, мотор коротко рыкнул и пошёл, набирая обороты и былую мощь.

– Ура-а-а! Заработало! – во весь голос закричал Фёдор, едва ли не перекрыв шум работающего двигателя.

У «медбрата» ко всему прочему оказался пробитым глушитель, вернее, не пробитым – он просто превратился от старости в труху и от большой температуры банально осыпался, рыча всё громче и громче по мере того, как разогревался мотор.

– Да, с таким глушителем ехать нельзя, – внезапно раздавшийся громкий голос начальника гаража, сквозь клубы дыма пытавшегося перекричать разодранную уже в клочья выхлопную трубу, заставил всех вздрогнуть и поумерить восторги. Только Маша повела себя как счастливый ребёнок, которому взрослые починили любимую игрушку:

– Дядь Лёш, Дядь Лёш, ты представляешь? Они его запустили! Теперь на нём можно ехать, – кинулась она ему навстречу, спеша поделиться своей радостью.

– Я бы на вашем месте, Мария Андреевна, не спешил так радоваться, – с неким сарказмом охладил её пыл Портос. Она поняла всё правильно.

– Простите, Алексей Иванович, – Маша смущённо обернулась на ребят. – Они вправду молодцы.

– Я вижу. Ладно, так уж и быть… Сейчас я дам команду Михалычу, чтобы привёз новый глушитель – пусть поищет. Так, Паша, вы в коробке масло проверили?

– Конечно, Алексей Иваныч. Мы всё сделали как надо, – с чувством законной гордости и немного хвастливо ответил за него Фёдор.

– А ты не выпендривайся, коль не спрашивают, – с напускной суровостью повернулся к нему Портос, затем снова к Пашке. – Зайдёшь потом ко мне.

Пашке вспомнилось, как они с ребятами заводили свою «трёшку» после замены маслосъёмных колпачков. На современных – ну, скажем так, относительно современных – автомобилях подобная поломка приводит к резкому увеличению расхода масла в двигателе и густому белому дыму, тянущемуся роскошным хвостом вслед за машиной. Когда их «Жигуль» начал сильно дымить, Витькин отец сказал, что если они не хотят окончательно угробить его, то нужно срочно менять эти несчастные колпачки. Копеечная запчасть, казалось бы, а сколько было затрачено сил, нервов и матерных слов одному Богу известно.

– Значится так, Паша. Завтра с утра чтоб как штык был в восемь утра у Медведева, – Портос погасил в пепельнице сигарету и внимательно посмотрел на него. – Ты всё понял?

– Алексей Иваныч, да я ж, – жалобным голосом обиженного ребёнка попробовал возмутиться Пашка. – Мне же надо…

– Ты мне тут истерику-то не закатывай! Твои взаимоотношения с Машей меня, по большому счёту, не волнуют. Ты работаешь на государственном предприятии, и всякие там не хочу-не буду для тебя могут закончиться крупными неприятностями. Тебе всё понятно?

– Да куда уж яснее?… Опять, небось, дня на три, – обречённо вздохнул он.

– Не знаю. Сегодня с утра он звонил мне сам, лично. Ты, надеюсь, имеешь хоть немного представление о том, что он за человек. Когда звонит его зам или секретарша и просит машину, то это одно, а когда сам лично…

– Да знаю я его… Та ещё сволочь.

Если бы Пашка не имел права так говорить, то после таких слов начальник гаража как минимум сделал бы ему замечание, но Портос промолчал, видимо, в душе полностью с ним соглашаясь.

Начальник отдела продаж был на хорошем счету у вышестоящего руководства, но все подчинённые его жутко ненавидели. Выскочка, имеющая влиятельных родителей и неплохие знакомства, циник и ко всему прочему ещё и лицемер, но времена нынешние были настолько идиотскими, что приходилось терпеть – работа нужна была всем.

В коридоре его ждала Маша:

– Пашенька, что тебе сказал Алексей Иванович? – кинулась она навстречу, едва не повиснув у него на шее. – Он тебя отпустил?

– В смысле, куда отпустил? – сильно расстроенный после разговора с начальником, Пашка никак не мог сообразить, что она имела ввиду.

– Ну, он обещал выписать тебе командировку, чтобы мы смогли, вернее, ты смог перегнать «медбрата» ко мне в Новомосковск.

После того как Пашка рассказал ей кое-что интересное про эти грузовики, она иначе чем «медбрат» свой экземпляр и не называла.

– Нет, об этом даже речи не шло. Тут другая проблема нарисовалась, – Пашка сокрушённо вздохнул. – Понимаешь, Машуня… Как бы тебе это объяснить попроще?… То, что Портос…

– Подожди, как ты его сейчас назвал? – перебила она.

– Портос.

– Это почему же? За что вы его так прозвали? – Маша от недоумения даже по-детски приоткрыла рот.

– А то ты сама не понимаешь? – болезненно скривившись, довольно грубо съязвил Пашка. – Ты фамилию своего дяди Лёши знаешь?

– Ну да… Смирнитский Алексей Иванович.

– А фамилия актёра, сыгравшего роль Портоса в фильме «Три мушкетёра», какая?

– Ну, да, точно! Ха-ха-ха, – звонко засмеялась она. – Я об этом никогда в жизни даже не задумывалась. Ну, так что он сказал?

– Понимаешь, то, что он друг твоего отца – это всё понятно. И то, что он, по большому счёту, твой хороший знакомый – тоже понятно. Но он мой начальник, а я в этом случае человек подневольный. Так-то вот.

– Ты хочешь сказать, что он тебя не отпустил? – сердито насупилась Маша.

Они стояли посреди коридора – она, положив руки ему на плечи, а он ей – на талию, и прижавшись спиной к стене. В этот момент распахнулась дверь соседнего рядом с директорским кабинета, и оттуда вышла Анна Сергеевна:

– Пройти-то можно? Столпились тут посреди дороги…

Маша мгновенно убрала руки и развернулась на голос, точно так же как и Пашка, прижавшись к стене. Коридор был достаточно широк, чтобы можно было разойтись и вчетвером, но почему-то очень часто по жизни встречаются люди, которым на пути всегда что-то мешается. Плавно покачивая бёдрами, фигуристая шатенка медленно удалялась в сторону медпункта, а Пашка задумчиво смотрел ей вслед. Маша, перехватив этот взгляд, с чисто женской непосредственностью сердито выдала неожиданное резюме:

– Неужели она тебе нравится? Если что, то я этой стерве последние волосья повыдергаю, понял? – ревность в её исполнении выглядела настолько забавно, что Пашка чуть не рассмеялся, на мгновенье забыв о своих неприятностях.

– Нет, мы только на работе и сталкиваемся. За десять лет мы только здороваться научились.

– Это хорошо. Ну, так когда мы с тобой поедем?

– Куда? – Пашка реально никак не мог сообразить, что Маша от него хочет добиться.

– Что значит – куда? Ко мне домой. Может, я хочу тебя познакомить со своим отцом?

Почему-то именно упоминание об отце дало толчок к пониманию сути вопроса:

– А, нет, Машуня, извини. Портос отправляет меня в другую командировку.

– То есть, как это – в командировку? А как же я? Да я ж его сейчас! – и она рванулась в сторону кабинета начальника гаража.

Одним прыжком Пашка её догнал и бесцеремонно схватил за плечо:

– Стой, сумасшедшая! Куда ты полезла? Ты хочешь, чтобы меня с работы выгнали?

– Что значит – выгнали? Да я ему сейчас такой скандал устрою! Отпусти меня! – мгновение назад Маша была обиженным ребёнком – этакой маленькой девочкой, которой родители не купили в магазине конфет или вкусное мороженое, а потом моментально превратилась в злобную фурию, готовую любого разорвать в клочья. От подобного перевоплощения Пашка слегка опешил и решил не связываться с такой бешеной тётей:

– Ну-ну… Но я всё равно не советую – не поможет.

Чтобы прибыть к положенному сроку к заказчику, Пашке пришлось прийти на работу в шесть утра. Ну, что значит – пришлось? Он всегда вставал рано, и маме приходилось вставать раньше него, чтобы приготовить ему завтрак. Так они и жили вдвоём последние десять лет. Пашка уходил на работу, а Людмила Степановна завтракала сама и тоже шла на работу. Встречались они только поздно вечером, когда сын приходил домой после работы. Она дожидалась его всегда – во сколько бы он не заявился – и кормила его вкусным ужином. Она ложилась спать одна только в том случае, когда сын звонил и предупреждал заранее, что он либо в командировке, либо где-то с друзьями. В этот раз её Павлуша домой пришёл почему-то намного раньше, чем обычно, и на дежурный вопрос «Как у тебя дела?» ответил одним словом: «Нормально», а потом и вовсе ушёл в большую комнату смотреть телевизор. Чуяло материнское сердце, что случилось что-то, но с разговорами лезть к нему пока было нельзя. Сам всё расскажет рано или поздно. Если уж он сел смотреть телевизор, который он смотрел дай бог раз в два месяца, то лучше вообще было не подходить. За ужином мать осторожными вопросами всё-таки попыталась что-нибудь выяснить, но сын упрямо молчал, отделываясь односложными ответами, типа «да» или «нет». А после ужина так и вовсе ушёл в свою комнату.

Они с Машей поругались. Вернее, Маша сначала поссорилась с начальником гаража, то бишь с Алексеем Ивановичем, а после заявила, что у неё есть какие-то дела и просто ушла. Вышла за проходную, ничего не сказав, и пропала. Это потом уже, когда Пашка тоже собрался домой, Матвеич на выходе ему рассказал, что шла она вся в слезах и, выйдя за ворота, кому-то позвонила. «Ничего особо страшного не произошло», убеждал Пашка самого себя. Подумаешь, цаца какая, и вообще – кто она такая ему? Не сестра, не мать, да и не родственница даже. Попыхтит, поплачет, да и опять прибежит – никуда не денется. А если и не вернётся? Тоже не велика потеря, сколько их уже у него было! Но сон не шёл. Так полночи Пашка и промучился – то доказывая самому себе, что она ему никто, то вспоминая ночь на сеновале и кое-какие другие моменты.

Ехать от гаража до завода было в принципе не так далеко – минут сорок-пятьдесят, но у него в машине забарахлил карбюратор. Надо было бы вечером в нём поковыряться, но после бегства Маши настроения что-либо делать не было совсем. Потому, придя рано утром, Пашка первым делом полез под капот. К семи часам он пошёл опять переодеваться – в отдел продаж нужно было являться в чистом. И по этой причине тоже жутко не любил он такие заказы. То ли он где-то читал или кто рассказывал ему, но приходя туда он сразу же вспоминал, а потом целый день сиди как дура с вымытой шеей. Почему именно в восемь часов, Пашка так и не понял. Рабочий день в отделе продаж официально начинался в восемь тридцать – на самом деле большинство сотрудников подтягивались к рабочему месту дай бог если к девяти, а то и в начале десятого. Даже сам начальник приходил порой не раньше своих подчинённых. Но приказ есть приказ. Пашка всегда старался точно выполнять все распоряжения начальства. Он не считал Портоса своим командиром и мог в любой момент вступить с ним в полемику, плавно переходящую в отборную ругань, но если уж начальнику удавалось его уговорить, то он считал своим долгом всё сделать как должно. Если обещал, то делай, а не можешь, то так и скажи. Аккуратно заглянув в приёмную, Пашка с удивлением обнаружил, что секретарша Вика уже на месте. Вика, она же Виктория Ивановна, тоже не являла собой образец дисциплинированного работника, но сегодня что-то было не так. Кстати, она жутко ненавидела своё отчество и постоянно по этому поводу комплексовала. Ну, в принципе, да – Виктория Ивановна звучит как-то не очень. Когда Пашка об этом узнал – в смысле как её по батюшке кличут – тоже невольно улыбнулся. Её очаровательные ножки в этот раз особенно беззастенчиво выглядывали из-под короткой юбки во всей своей красоте и длине. Во время прежних посещений отдела она обычно сидела за столом, и Пашке приходилось либо вытягивать шею с неестественным поворотом, либо заходить сбоку, подавая на подпись транспортные накладные, но сейчас Вика сидела на стуле в торце стола, лихо закинув их одну на другую.

– Привет, Вик. Что у вас тут за аврал такой? – Пашка откровенно разглядывал её точёную фигурку. – Вон, даже тебе пришлось приходить ни свет ни заря.

– Здравствуй, Паша, – обычно она приветствовала его сухо, по-деловому, а сегодня… – Кофе будешь?

Вся Пашкина самоуверенная натура от такого явления встала на дыбы – прямо нонсенс какой-то. В углу приёмной стоял аккуратный столик с кофемашиной и принадлежностями. Увидев в первый раз подобный агрегат, Пашка был слегка в шоке. Он ненавидел этот напиток ещё со школы, когда в столовой вместо кофе подавали какую-то зеленовато-серо-коричневую бурду с отвратительным и мерзким запахом, но попробовав то, что готовили здесь, вернее варила эта чудо-техника, пришёл к выводу, что это вкусно.

– Надо срочно отвезти груз в торговые палаты. Знаешь, где это находится? – Вика, вскочив со стула, начала манипулировать с электрокофеваркой.

– Что-то не припоминаю… – дипломатично ответил Пашка.

– Ну, это в Кунцево, улица Ивана Франко. Вот, смотри, – она сунула ему в руки маленькую чашку и, покачивая бёдрами, процокала своими высокими каблуками к противоположной стене, где висела огромная карта Москвы. – Это где-то здесь.

И она, водя по карте тонким пальчиком с жемчужным маникюром, якобы ненароком коснулась Пашкиной руки своей грудью, затянутой в синий деловой костюм.

– А, ты уже прибыл, – голос начальника отдела вывел их обоих из транса. – Вика, сделай мне, пожалуйста, тоже кофе. Заходи, Павел Романович.

Потом уже, после третьего рейса, где-то ближе к обеду, Пашка, наконец, смог немного прийти в себя. С каких это пор такая сволочь как начальник отдела продаж с ним стал так любезен – в кабинет пригласил, да по имени-отчеству обратился. Нет, мир реально сошёл с ума. А эта секретутка Вика? Либо здесь что-то нечисто с грузом, либо… Либо как-то замешан начальник гаража. Не к добру всё это, ох, не к добру. Эти мысли ненадолго отвлекли его от событий последних дней. Черт, ещё и Маша эта, будь оно неладно! Вот что прикажете теперь с ней делать? После войны, по известным причинам, общение с женщинами Пашке давалось с большим трудом, несмотря на всю его показную наглость и самоуверенность. Да он никогда и не был таким – просто жизненные обстоятельства заставили его стать таким.

Подъехав к воротам, Пашка как всегда посигналил своим фирменным сигналом. Восемь рейсов за один день! Знаете ли, слегка многовато. Но зато управились за один день. Дожидаясь, пока отъедет в сторону полотно ворот, он ещё успел подумать, что интересно было бы узнать, а где она – Маша или всё-таки Мария Андреевна? – может сейчас находиться? Сегодня дежурил Федосеич. Суровый и вечно угрюмый дядька – отставник, бывший вояка. Пашку он просто обожал, хотя старался никогда этого не показывать. При встрече с ним его физиономия перекашивалась (это только потом уже, намного позже, Пашка сообразил, что он так улыбается), и неторопливое, медлительное создание начинало почему-то суетиться. Ну не всё ж одному Старому здесь торчать – они работали с ним по графику два через два.

– Здорово, Федосеич! Всё путём? – протянул руку Пашка через открытое боковое стекло, вышедшему его встречать дежурному механику.

– Всё, да не всё… Есть одна проблема, – лицо старого служаки перекосилось вовсе уж в непонятной гримасе. Дмитрий Сергеевич Федосеев – отставной капитан, в шестьдесят девятом году воевавший во Вьетнаме – ушёл из армии по состоянию здоровья. Горящий напалм, бочки с которым сбрасывали американцы на сельву, не только обжёг ему лицо, но и душу.

– Что ещё за проблема? – недовольно пробурчал Пашка. Мол, «мне здесь ещё только неприятностей не хватало».

– А, вон, она сама бежит…

Только сейчас он заметил Машу. Добежав до машины, она лихо запрыгнула на подножку и, просунувшись в кабину, попыталась Пашку поцеловать.

– Эй, вы, сумасшедшие! Дайте ворота закрыть! – Федосеич смотрел на них настолько странно, что оба невольно вздрогнули. – Романыч, проехай чуть вперёд, я ворота закрою.

Он стоял в двух шагах от них и держал указательный палец на кнопке. Если бы Пашка не видел этого сам, он никогда бы не поверил – по лицу, изуродованному огнём и с совершенно неподвижной мимикой после многочисленных пластических операций этого далеко не молодого человека, текли слёзы.

Пашка поставил свою ласточку в ряд на место, которое никто и никогда не осмеливался занять без спроса, и наконец выбрался наружу. Маша соскочила с подножки раньше и, подняв оба больших пальца на вытянутых руках, вполне профессионально корректировала его манипуляции. Пашка отлично справился бы и сам, но смотреть на это действо без улыбки было сложно. Едва дождавшись, когда он выберется на свободное место, она повисла у него на шее и, прижавшись всем телом, прошептала:

– Прости меня, Пашенька!

Взявшись за руки, они минут через двадцать наконец добрались до проходной. Время было уже десятый час.

– А твоя мама ругаться на меня не будет? Я боюсь…

– Ты что, Машуня?! – Пашка от удивления чуть не поперхнулся. – Ты что, маленькая девочка что ли? Тебе сколько лет?

– Двадцать семь будет скоро, – Маша покраснела и, окончательно смутившись, действительно стала похожа на ребёнка.

– Маленькая ты моя, прямо крошечная, – Пашка рассмеялся и, обняв её за плечи, вдруг вскинулся. – Побежали! Вон, наш автобус выруливает.

… Маша открыла глаза и некоторое время просто смотрела в потолок, прочно привязывая своё сознание к реальности. Вчера она приехала на такси к воротам автобазы уже где-то около семи. Раньше не получилось – Светлана, её школьная подруга, слегка обалдела от внезапного визита и долго не хотела её отпускать. На самом деле, если бы она знала, что Пашка приедет так поздно, они бы могли подольше поболтать со Светкой. Потом, когда он всё-таки уговорил её пойти познакомиться с мамой, она впала в некое подобие транса – мало того, что, когда Паша собрался звонить маме, она забыла, что у неё есть свой телефон, так ещё они поехали на автобусе, хотя мелькнула у неё мысль, что проще было бы вызвать такси. Оказавшись же в чужой квартире в обществе незнакомой пожилой женщины, она вообще чуть не выпала в осадок от смущения. И когда уже далеко за полночь они, наконец-то наговорившись, собрались расходиться, она неожиданно легко согласилась остаться здесь переночевать. Паша готов был её провожать до самой гостиницы, но Людмила Степановна настаивала, и отказать такой женщине было невозможно – этот тёплый и добрый взгляд был словно приказ, и не выполнить его казалось преступлением, если вообще не кощунством. В большой комнате ей постелили на диване. Посмотрев на свои миниатюрные золотые часики, она со вздохом повернулась на бок – надо вставать, хоть и было время ещё только без десяти шесть. Тем более что спать уже не хотелось. Более чем скромная обстановка вокруг навевала на некоторые размышления. Ну да, она, Маша, сама так решила – если её роскошный особняк, вернее отцовский – не суть важно, в конечном итоге всё равно её – не шёл ни в какое сравнение с этой… с этим…, то и сам Паша, если честно, тоже не принц. Но ведь она не всегда была богатой и состоятельной.

В соседней комнате послышалось лёгкое движение, а потом и в коридоре – это проснулся Паша, её Паша. Точно пора вставать. Вчера поздно вечером, вернее уже сегодня ночью, он придумал один интересный вариант. Всё просто до безобразия – ну или гениально. Он возьмёт отпуск – отпуск законный, так сказать, или за свой счёт – неважно, да в конце-то концов просто с десяток отгулов.! Он говорил, что у него накопилось их столько, что можно полгода не работать. Тогда они сядут в кабину «медбрата» и поедут – поедут к ней домой, в Новомосковск. Она никогда не любила Москву. В детстве – да, хотелось перебраться сюда жутко, а потом… Потом всё изменилось в девяностые. Почему-то вдруг вспомнилась песня – старинный цыганский романс: «Ехали на тройке с бубенцами, а вдали мелькали огоньки. Мне б теперь, соколики, за вами, душу бы развеять от тоски!» Совершенно удивительная мелодия, а уж слова хватают почему-то прямо за сердце. Однажды она услышала её в ночном ресторане и с тех пор каждый раз, когда становилось грустно или нужно было принимать решение, эти строки вспоминались сами собой.

– Доброе утро, Мария Андреевна. Как спалось? – голос Людмилы Степановны прервал ход её мыслей. «Черт! Ведь хотела же встать пораньше, чтобы не беспокоить хозяев!»

– Доброе утро, Людмила Степановна. Спалось отлично.! Давно уже так не получалось. У вас тут так хорошо – тихо, уютно, – самое главное, что она нисколечко не врала.

Невозможно себе представить, что уют и покой может находиться на девятом этаже в московской квартире, посреди обшарпанного и захолустного индустриального района, но в большинстве случаев такие ощущения зависят не от места, а от состояния души.

За завтраком Людмила Степановна участливо пожалела Машу:

– Что, Машенька, тяжеловато, наверное, так рано вставать?

– Да что вы, Людмила Степановна! Я всегда так встаю. Кто рано встаёт, тому бог подаёт – так бабушка моя ещё говорила, – Маша старалась не смотреть ни на Павла, ни на его маму. Очень уж ей было почему-то неудобно, но Пашка был как всегда в своём репертуаре:

– Кто рано встаёт – тот не высыпается… Особенно я…

– Павлуша, ну сколько можно? – и Людмила Степановна укоризненно покачала головой.

Зато Маша звонко рассмеялась и толкнула Пашку в плечо, отчего тот чуть не разлил на стол горячий чай. От одной только фразы всей её стеснительности как ни бывало:

– Да ну тебя, баламут! Людмила Степановна, можно я его немножко поучу?

– Конечно можно, доченька, – и она встала, якобы чтобы подать полотенце. На самом деле она отвернулась, чтобы скрыть выступившие на глазах слёзы. «Ну наконец-то, дождалась!»