Текст книги "Фронтир. Избранный. Книга вторая"

Когда приказы сделаны, все возможности учтены, предварительная подготовка проведена, инструкции командирам прочитаны, и когда абсолютно нечего делать, тогда Капитаны снова могут стать обычными солдатами, ждущими, когда наступит время пойти в атаку.

Кенстриджа пулей вынесло из люка в холодный полумрак холла. В этом крыле Девятичасового пилона традиционно экономили на климатизаторах. Ради кого стараться? Ради него одного? Он потерпит. А так, запусти сюда забортный вакуум, местные обитатели не сразу заметят.

В отчётные дни, когда он и его горемычная команда собирались вместе на КБ «Сайриус», реже на «Инестраве-Шестом» или Новой базе СПК, и спешили привести свои традиционно запущенные дела хоть в какое-то подобие нормы, Кенстридж себя ненавидел сверх обычного. Себя и свою так называемую работу.

Инвестигейтор вообще – призвание не для слабых духом или стремящихся к особой мирской славе, но конкретно их, вычурно выражаясь, сфера интересов проникала в такие затхлые уголки человеческого сообщества, что иногда иначе как копанием в чужом грязном белье всё это называть не получалось.

У Галактики были свои тайны. Точнее, какие тайны, было бы желание, всё лежало и лежит на ладони, просто все спешат, наткнувшись на нечто подобное, скромно удалиться и поплотнее прикрыть за собой дверь. В иных уголках этого космического лабиринта попахивало. Чужой болью, смертью, кровью. Эти тайны смердели. И с ними приходилось разбираться Кенстриджу. Потому что Вечным не успеть всё самим. А потому он с ребятами продолжал разгребать, подшивать в дела и приносить всё это на доклад. Когда раз в полгода, когда раз в пару лет, а когда и чуть не помесячно мотаясь на «Сайриус» и обратно.

А ещё ему приходилось общаться с ними. Силовым узлом Галактики. И каждый раз клясть себя за человеческую слабость, за неумение хотя бы объяснить, не то чтобы заставить поверить в верность его мыслей насчёт всего этого.

И каждый раз его идеи оказывались давно пройденным этапом, съеденным вчера завтраком, переваренным и исторгнутым за ненадобностью.

От осознания этого становилось особенно тошно.

Так. Кенстридж встрепенулся, продолжая ругаться уже сквозь зубы. Нужно проветриться. Никуда сегодня не ходи, ничего пока не предпринимай. Тебя опять натыкали носом в собственную ущербность. Нет, сделали они это со всевозможным тактом, даже с любовью, и обязательно показали, как ценно его мнение, как они его обязательно примут во внимание, даже уже приняли. Нет, человек с Избранными должен общаться на равных. То есть издали, как социум с собственным отражением. Общими настроениями, коллективными страхами и массовыми устремлениями. С ними нельзя разговаривать вот так, напрямую. Так камень может пытаться беседовать с водопадом.

Нельзя, а приходится. Ну и к тьме всё это.

Было бы желание, они бы его поняли.

Транспортная лента в полном одиночестве уносила Кенстриджа в сторону центральных секторов, где было больше личного бессознательного и меньше коллективного сознательного. За вторым поворотом, когда гравитационный вектор стал почти равномерным, перестав выделывать чудеса с чувством горизонта, показались первые люди. На титанической искусственной конструкции, населённой миллиардами людей, оказываться вот так в одиночестве – было отдельным поводом для стресса. Да и воздух потеплел и перестал отдавать голым металлопластом.

Нет, правда, сегодня больше никаких дел. Сходим в дендрарий, выпьем там в «уличном» пищевом дворике чего-нибудь максимально полезного, какую-нибудь жутко диетическую органику с тонной витаминов, аминокислот и прочих микроэлементов, помашем рукой в зияющую между сверкающими пилонами пустоту, а потом пойдём топиться в ближайшем эко-пруду.

Кенстридж криво ухмыльнулся собственной дурацкой шутке. Даже шутить уже разучился, так скоро вконец человеческий облик потеряешь.

Перебравшись на «магистраль», он уселся в свободное кресло и принялся из его глубин насуплено приглядывать за окружающим кипением жизни. Вот солдатик разоделся в парадное – это он так в отпуск. Возвращаясь в расположение, обычно одеваются в буднее, и лицо делают волевое. Этот сидит, расхристанный, счастливый, соскучился по домашним.

А вот деловая барышня из типичных внепланетников. Голова коротко стрижена, кисти рук расслабленно брошены вдоль тела, глаза стеклянные, как неживые, что-то она там у себя в голове просматривает, или разговаривает с кем. Галактическая карьеристка ГИСа. Этим подавай побольше точек опоры, и они свернут столько миров, до скольких дотянутся, попутно повергнув к ногам восхищённого человечества всех старых колоссов на глиняных ногах. Купается в своей стихии. Однажды эти купания закончатся, как всегда, не в пользу пловца.

Интересно, а сам Кенстридж как выглядит со стороны? Что можно подумать об этой безумной шляпе, помятом костюме и бесконечной злобе в маленьких глазках, затравленно бегающих между прищуренных век? Впрочем, Кенстридж себе традиционно льстил. Скорее всего, он похож на подзаплуталого, слегла обалдевшего от окружающих грандиозных красот туриста с периферийной планетки. А злобу эту в его глазах могли разглядеть только самые ушлые из коллег да его сегодняшние визави. Он был зол на себя и он был зол на Галактику. Он был слишком глуп, она была слишком несправедлива. Традиционный, годами и десятилетиями сформированный комплекс инвестигейтора в его крайних проявлениях.

Если бы на его место была бы готова замена в хоть чуточку лучшей кондиции – он бы усвистал в отставку, только инверсионный след бы растаял. Но у других его ребяток дела были ещё хуже. А потому – сиди и трудись.

– Барышня, вы сейчас пропустите свою переборку.

Не выдержал, наблюдательный ты наш. Всегда одно и тоже.

Девица сперва ошарашено распахнула глаза, которые как-то разом стали живыми и даже симпатичными, потом открыла рот, потом всё-таки сориентировалась на местности и соскочила. Как раз, чтобы не пришлось с ней объясняться. Некоторые привыкшие во всём быть информированными люди странно реагировали на чужую осведомлённость.

Зачем тебе это надо, Кенстридж? Ну моталась бы потом она в обратную сторону ещё двадцать километров, вот персонально тебе до этого какое дело?

Будем считать это разминкой, чтобы не терять навыка.

Бредовое объяснение бредовому поведению.

Кенстридж окончательно махнул на всё рукой и принялся сосредоточенно лицезреть традиционно грандиозный, но вечно однообразный простор внутренних полостей периметральных направляющих «Сайриуса». Только преобладающие цвета от пилона к пилону меняются. Здесь царил технократический металл, всё поблёскивало, переливалось, беззвучно носилось и скользило, удачно оттеняемое той самой чернотой снаружи.

Отвратительно. Нет, созерцательности сегодня не добьёшься.

Пойдём и правда перекусим.

«Сайриус», как и всякая столетиями обживаемая КБ, успел пропитаться своеобразной сетью потайных местечек для знатоков и завсегдатаев. Или гостей знатоков и завсегдатаев, или просто любопытствующих, вечно сующих свой нос куда ни попадя. Впрочем, откуда человеку случайному знать, что вот здесь банальная автоматика разогревает или что там, нарезает всем желающим традиционное меню из усреднённой галактической «диетической карты», есть можно, но и только, особенно если ты только «снизу», как внепланетники традиционно именовали поверхность любого из сотен миров Галактики, но зато соседний закуток на границе фитозоны, ничем не отличимый от прежнего, окажется просто кладезем для гурмана.

Здесь, в одиннадцатичасовом пилоне Кенстридж знал сразу три таких места, и со временем планировал поискать ещё. Удачно выбрал «магистраль», как будто заранее подгадывал, тут от терминала даже пешком – минут десять, не больше. Заведение именовалось для понимающих «Пасена», и подавали тут, помимо обычных банальностей (скривившись и пнув автомат-раздатчик) вроде картофельного пюре со свининой – блюда настоящие, приготовленные с пониманием, любовью и мастерством виртуоза. Форель под ягодным соусом, острые фаршированные блинчики сельтена под льяхуа, грудинку с бататом, лакуас для желающих попоститься и чича для желающих наоборот, приналечь после трудов тяжких. Забавно, что как раз пасену здесь не разливали, считалось, что «этот консервированный воздух» ничего хорошего не родит, хоть сколько разводи специальную бактерию. Впрочем, Кенстриджу таких пищевых изысков и не требовалось. Ему сейчас хотелось красоты визуальной.

Стоило грузной фигуре в дурацкой шляпе показаться между зелёных кущ, из своей каморки тут же высунул свой любопытный нос Моралес. Себя он считал чистопородным гуарани, не без основания, уж нос-то у него был настоящий, фактурный. И Кенстридж никогда не стал бы его переубеждать явными признаками скандинавских кровей. Антропология потерпит.

Моралес подскочил и захлопотал. Ему явно было скучно. Группа пилотов у дальней стойки хоть и глушила что-то сугубо правильное, но делала это так самозабвенно, что даже забывала между собой разговаривать, куда уж тут затесаться в компанию несчастному Моралесу. Парни, сразу было видно, кремень. Хуже. Базальт. Мучительно переживая профессиональный приступ любопытства, Кенстридж расцеловался с хозяином, запросив тут же сразу и всего.

Моралес в ответ покачал головой и предложил умерить аппетит, иначе «будешь кушать неразмороженным». Это был плохой вариант, так что пойдут маисовые лепёшки с брынзой, яичницей и льяхуа. И чича. Нет, всё-таки неси, будь так любезен.

У правильных местечек был один недостаток – к тебе моментально начинали лезть в душу, а лезть в душу к инвестигейтору – плохая примета для обоих.

– Так, Моралес, к вашему народу приходил Всеславный Че и сказал так – родина или смерть. «Длинный язык или смерть» – не говорил. Сядь лучше, полюбуемся на рассвет.

Предложение было заманчивым – «рассвет» на «Сайриусе» наступал каждые два часа, необычнайная редкость. Но отповедь возымела своё действие, хитрый индеец присел рядом и принялся высматривать, раз уж не дают выспрашивать.

Кенстридж чувствовал в нём коллегу, пусть и любителя. У «коллеги» был один большой жизненный плюс, он развлекался в своё удовольствие, ни разу в жизни не заполнял никаких формуляров и знать не знал, что кому-то вообще нужно сдавать отчёты.

Моралес же пока молча дожидался, пока уйдёт вторая стопка.

Чича была ровно такой теплоты, как любил Кенстридж, на два градуса ниже температуры тела. Хозяин знал и любил своё дело. Не грех бы и по третьей пропустить, но день сегодня долгий, зачем переводить продукт на бесполезные метаболиты.

– Как девочки?

Голос Моралеса был ласков, как елей. Психолог доморощенный.

– Которые?

Кенстридж страдальчески изогнул бровь.

– Младшенькие, – совсем уж расплылся Моралес.

Грузный инвестигейтор хмыкнул. А разведка у «индейца» на высоте. Кто ж его сдал, а?

– Пронюхал, значит. Во народ, хоть в другую Галактику улетай.

– Ты, давай, не уводи тему. Я тебе позволил надрызгаться почти что с утра, так что теперь твой ход.

– Ладно, ладно, не ворчи так. «Утро» моё уже почти двенадцать часов длится, так что имею полное право. А младшенькие, что младшенькие. Двойня у Ларки родилась, две девочки, но тут ты и сам всё знаешь, не ври. Я их даже ещё не видел, так что подробности – почтой, так и знай.

– Так что – ты теперь сразу дважды и трижды дед. Уже начал формулировать внутри себя старика, я смотрю. Глаза вон красные, злые. Твоя работа тебя в гроб сгонит, попомни моё слово.

Надо же, заметил. Вот у кого талант пропадает. Хотя… нет, лучше уж пусть он свою форель жарит.

– В старики я себя записывать не спешу, уж пусть внуки извинят, а вот работа да. Я собственно так, мимо пробегал. Спешу дальше.

Моралес пожал плечами с достоинством странствующего философа.

– Давай-давай, спешун. Зачем заходил-то? Повидаться, небось, хотел, унылый ты брюзга.

Кенстридж стряхнул с рукава пару крошек и решительно поднялся.

– Спасибо за угощение, Моралес. Давай я к тебе завтра ещё загляну, только ближе к вечеру. Чтобы не торопиться, идёт?

Моралес в ответ промолчал, только похлопал по плечу со значением. Ладно, мол, иди, всё понятно, держись, с тебя не убудет, вон здоровый какой.

Да уж куда там с него убудет.

Кенстридж не спеша зашагал в направлении осевого узла. Так теперь ближе. Вскоре показалась лента, и скорость перемещения заметно увеличилась, пусть и почти против его воли. Нужно в номер. Да, уже нужно. Там тебя ждёт недоделанная со вчера работа. И как тебе ни хочется заняться чем-нибудь другим, ничего у тебя не выйдет.

Дома (а как же, конечно дома, в этом номере он провёл уже суммарно добрых десяток лет свой жизни) царил полумрак и пахло несвежим бельём. Зараза, забыл, уходя, активировать уборщиков. Ладно, это всё завтра.

Умыться, и за дело.

Впрочем, сразу приступить не дал перезвон коммуникационной виртпанели. Кенстридж поспешил придать лицу подобающее радостное выражение. Звонила Ларка, его средняя и, пожалуй, самая любимая дочь. Так уж получилось, что его отпрыски в уже втором поколении оказывались сплошь женского полу, и вот, их прибавилось ещё на две спяще-орущих единицы.

На развернувшейся вдоль стены эрвэ-панели послушно возникла рыжая довольная Ларкина физиономия. Запаздывание ретрансляционных станций на «Сайриусе» составляет почти десять секунд, так что она его ещё не видит. Кенстриджу всегда были интересны именно эти десять секунд. В этот момент он словно переносился обратно домой. Как будто стоишь рядом и выглядываешь незаметно из-за плеча, по которому рассыпались рыжие локоны.

– Во, я тебя застала!

И всё-таки она немного нахмурилась. Тьма подери, он начинает сдавать, раз становится для всех вокруг такой открытой книгой. Ларке явно не понравилось, как он выглядит. Ничего, вот ты столетие разменяешь, тогда посмотрим. И детей будешь рожать с совсем другим чувством, и на работу будешь смотреть иначе. Кенстридж всегда косо смотрел на слишком ранние матримониальные планы своих дочерей. Ну хоть старшая слушает его советов. Или делает вид.

– Привет, заяц, как мелкие?

Десять секунд на обмен информацией делали двустороннее общение похожим на обмен нотами протеста – пока дойдёт, вселенная уже сделала шаг, и все прежние слова уже бессмысленны.

– Мелкие дрыхнут, а вокруг не дышит целая толпа. Вырвалась из этого балагана, подумала, а вдруг ты там. Так что считай они передают тебе через меня привет.

– Скучаете по дедушке?

И снова мучительная пауза. Пройтись что ли по комнате.

– Да куда там скучаем, тут не скучать, тут кое-кого пристрелить хочется. Иногда лишних рук бывает слишком много. Но ты всё-таки постарайся побыстрее, да?

– Конечно, постараюсь.

Конечно, у него ничего не выйдет. Месяц, не раньше, а потом обратная трасса, ещё минимум две недели. Кенстридж никогда не собирался жить от своей семьи отдельной жизнью, но иначе у него не выходило. Галактика была огромна. Куда больше всей твоей жизни.

– Ну и молодец. Я тебе тут отправила всё, что Иги успел наснимать за эту неделю. Посмотри, тебе понравится. Малышки уже не такие страшненькие, щёчки с кулак.

Смеётся. Кенстридж, кажется, опять упускает что-то до ужаса важное. Но даже сам не понимает, что.

– Обязательно, прямо сегодня вечером покопаюсь в ваших завалах. Небось уже каждый пупырышек отэрвэграфировали, негодяи, не даёте детям спокойно разобраться, что это за бардак, куда их угораздило.

– Будто со мной иначе было! Ладно, я побегу, там уже какой-то писк, удачи, пап, пиши-вызывай.

– Меньше носись, ещё сама толком в себя не пришла. И маме своей привет от меня. Буду дома как можно скорее.

Когда изображение спустя положенных десять секунд послушно погасло, Кенстридж устало потёр руками лицо. И ведь день в день родила, как по заказу. Не спишешь собственное отсутствие на форс-мажор. Знал, когда? Знал. Полетел на «Сайриус»? Полетел. Тратишь тут время на чичу под разговоры? Тратишь.

Ну так и нечего себя жалеть. «Я с этой работой сойду с ума-а-а…» Не сойдёшь. А иначе – надо было оставаться дома.

Кенстридж любезно оскалился своему отражению и принялся вчерне приводить помещение в рабочий порядок. Вытолкать всю лишнюю мебель в прихожую, активировать дополнительные экраны, снова притушить свет, и пусть что-нибудь вполголоса попиликает.

Так, теперь он сам.

Следовые имплантанты привычно ударили по мозгам активаторами, побежала трассировка подключения к галактическим архивам, пальцы машинально хрустнули. На этом разминка окончена.

На главной панели плыли в воздухе буквы.

Рэдэрик Иоликс Маохар Ковальский иль Пентарра

Кандидат

Кодовое имя личного дела: «Небесный гость».

Кенстридж почти любил этого парня, в чём никогда бы не признался никому из своих ребят. И одновременно, каждый раз, когда он вновь и вновь возвращался к делу с этим безумным кодовым именем, ему становилось страшно. В чём он тоже никому и никогда бы не признался. Даже Первому, если бы тому вдруг пришла идея об этом Кенстриджа спросить.

Так, работаем.

В тот день я выбрался из ангарного купола лишь под утро. Короткие сутки не давали возможности как следует отдохнуть, и если не было дежурства в патруле или текущих работ по обслуживанию боевой техники, это не значило, что Капитанский Отряд забывал о тренировках, отработке полётных программ и прочем. Само положение КО в Легионе обязывало нас, руководящий состав, посещать разного рода собрания командования, получать инструктаж на советах у Капитанов, в общем, быть заваленными разного рода неизбежной рутиной, сопровождающей службу высшего комсостава Легиона, в который я входил по сущему бюрократическому недоразумению.

КО был выделенным соединением, назначенным на роль резерва командования, в обыденной сутолоке боя исполняя лишь тривиальную роль тактической единицы, приписанной к Капитанскому Манипулу, по сути телохранителей, призванных в бою удерживать врага на почтительном удалении. Это задавало тон жесточайшим требованиям к личному составу, но отнюдь не освобождало нас от всяких мелких забот, изводящих испокон веков обычные отряды.

Ну, а что до «ударности» подобного резерва… сотня среднетоннажных атмосферных штурмовиков «Баньши-21—7», пилоты, приученные обходиться без поддержки бронепехов, а потому ими не обременённые, могли в случае чего многое изменить на поле боя. Бронированный кулак, ставящий точку в раскинувшемся на сотни километров сражении.

Сознание всего этого тешило гордость, но головной боли отнюдь не уменьшало. Постоянные накачки, тренировки с другими подразделениями, мы трудились сутками напролёт, почти не имея свободной минуты.

Так проходила наша служба.

В тот день я освободился лишь в три утра по местному времени Базы, так что, только добравшись до каюты, сразу же увалился на матрас и предался в этой непринужденной позе самому большому своему увлечению – чтению книги (вы понимаете, настоящей, бумажной), сопряженному с поеданием хорошего, большого, истекающего соком, хотя и явно синтетического бифштекса, который по моей неформальной просьбе приготовил наш шеф-повар сержант Исидо из манипула «Циззер».

План предстоящей операции уже сидел у меня в голове, потому поспать бы всё равно не удалось, а так, лучший отдых – это любым способом постараться избежать затяжного ожидания.

В 5.38 по бортовому времени я оторвался от чтения, машинально сворачивая виртпанель с сигналом Второго Капитана: «Капитанский Отряд, по машинам, готовность минус ноль-тридцать-ноль».

Полчаса на сборы. Торопятся. Непохоже на них. Мотнув головой, обрубая налипшие за время пребывания в каюте техническое инфоканалы, я убрал книгу в шкаф и принялся одеваться.

Надевая биосьют, и без того особого удовольствия не испытываешь, а когда ещё и спешишь… Квазиживой экзокостюм биологической защиты мог полностью поддерживать жизнедеятельность и все естественные отправления организма на широчайшем промежутке внешних физических условий в течение нескольких недель, так что во время затяжных боёв, когда сутками не покидаешь штурмовик, можно не беспокоиться хотя бы о своём собственном теле. В принципе, он даже совершенно не стесняет движения, но надевать и снимать его было для меня сущим мучением.

Покидая каюту, я с содроганием ощущал, как биосьют пристраивается поудобнее на моем теле, но тут пищеклапан у меня за щекой решил за меня, что я нуждаюсь в глотке тоника, а в легкие уже поступал свежий, почти горный воздух, так что я в который раз благополучно смирился с этой второй кожей ярко-зеленого цвета.

Спустя пару мгновений лифт доставил меня к отсеку хранения «защитников» – тактических бронескафандров, расположенному в центре купола, отведенного КО. Махнув рукой ребятам и прикинув время – на всё оставалось около девятнадцати минут, я вскрыл капсулу своего «ар-эс» и не мешкая влез в его распахнутые внутренности. С мягким гудением внешние н-фазные плиты захлопнулись, отсекая меня от окружающей действительности, но сразу заработала серв-начинка, и тут же он растворился вокруг меня, не мешая обзору и коммуникации.

Я мог чувствовать заклёпки в полу, я мог видеть всё вокруг с куда большей четкостью, чем невооруженным взглядом, тут же получил через внешние интерфейсы «защитника» расширенный доступ к каналам связи, радарной сетке и тактическим информационным банкам. С почти кошачьей грацией тех самых белых тигров, именем которых мы называли наш Легион, я выскользнул из помещения под скат купола – здесь, в гигантском помещении, и размещались в боевой готовности наши штурмовики.

Не дожидаясь, когда мой серо-стальной «Баньши» выдвинет трап, я одним усилием экзоскелета запрыгнул наверх и принялся помещать свое бронированное седалище в предназначенное для него гнездо. Любой здравомыслящий человек ни за что не стал бы этого делать – в распахнувшейся «берлоге» были прекрасно различимы хищные жвалы захватов и терминальные линзы энерговодов, однако в штатном «ар-эс» особого комфорта не требовалось, наша задача – надёжно замуроваться в недрах собственного штурмовика, остальное брала на себя квантоптоэлектронная начинка бронескафандра и бортовой церебр «Баньши». Модифицированная следовая начинка десантника освобождала меня от необходимости совершать для управления всем массивом бортового оборудованиея физические действия, кроме, разве что, подтверждающих ключевые команды касаний сенспанелей, что располагались у меня под ладонями.

Пока монтажные серв-системы замуровывали меня в этом неуютном ложе, я принялся тестировать уже прогретые автоматикой системы. Кругом десантники Отряда готовились к старту, мерцали огни, гудели силовые экраны. Вся База на ногах. Из боковых проходов к нашим машинам двинулись бронепехи Второго Сектора, временно приписанные к Капитанскому Отряду – их требовалось согласно плану транспортировать до точки сброса. Если движения десантника в «защитнике», похожем на мой, были в достаточной степени точны, то бронепехи в своих насекомообразных чудовищах демонстрировали форменный балет, красота их движений завораживала.

В своё время мне тоже приходилось в таких бегать на полигонах, «скорлупа» этих парней кое в чём будет помощнее внешней брони наших штурмовиков и обладает впечатляющим вооружением, которого обычный «ар-эс» практически не имел. Кроме того, они были мастерами своего дела, в отличие от нас, постигавших науку управления скафандром лишь в качестве факультативного курса.

Универсальность подготовки – вещь замечательная, мы могли управлять истребителем, большинством малых типов кораблей Флота и так далее, но всё же досконально нас готовили исключительно для управления атмосферными штурмовиками – занятие, далёкое от тонкостей экипировки бронепехов. Каким образом эти парни настолько ювелирно управляются со своими четырехтонными монстрами, в голове не укладывалось.

Отвлёк меня требовательный сигнал развернувшейся виртпанели – «Баньши» сообщал об окончании тестирования и запуске всех систем. Перед лицевой пластиной скафандра захлопнулась основная броневая плита, сенсоры «защитника» тут же отключились, отдавая свою роль рецепторам штурмовика. Я пробежал по отчёту, отозвавшемуся перезвоном «зелёных» показателей, а сам тем временем связался со своим манипулом.

«Бета», готовность.

«Гамма» считает Отряд, я разбираюсь с пехотой. Сообщи пока о готовности Капитанам.

Голос Элиа Лукаса звучал, как всегда в таких случаях, глухо и обеспокоенно. Последуем его совету. Бортовые системы тут же принялись загружать порядок и траекторию выхода с Базы, и мне ничего не оставалось, как просто передать это дальше по цепочке – командирам звеньев.

Я сразу же включился в отрядный канал, сосредоточенно листая обновлённое боевое задание.

Отряд, полётная программа всем знакома, свежие обновления прочитаете на трассе. Просто следуем курсом, построение «звезда» под прикрытием ребят из Спецотряда. Движемся медленно и опрятно – не забирать в высоту и не пылить. Связь – только через НКП, самим требования не посылать – ждите, когда вас подцепят. Остальное позже.

Я глянул в угол своего поля зрения, где мигали цифры хронометра.

Мин-ноль-ноль-пятнадцать. Стартуем по сигналу Капитанов. Пехи, держитесь, взлетаем.

Мой сигнал готовности, переданный «наверх», был тут же обработан – замерцал запрос передачи управления на бортовой церебр одного из капитанских штурмовиков, который я и подтвердил касанием сенспанели, предварительно убедившись, что бронепехота за бортом готова к старту. К мягкой мелодии настроек, звучащей у меня в ушах, добавилась басовитая нота главного силового привода. «Баньши» неспеша приподнялся над стартовой площадкой. В поле зрения моментально возникла радарная сетка, все наши штурмовики работали в ходовом режиме, переливаясь строчкой значков трассировки. Парой секунд спустя главный церебр Базы уже аккуратно выводил нас из-под купола через главные ворота.

Оглянувшись, я тщательно проверил правильность идентификации ведомых машин – над каждой зазеленели соответственные маркеры над «паучком» вектора ходовой тяги. Меж тем Отряд уже развернулся на просторе, выстраиваясь, как и было приказано, в свою часть конструкции «звезда» по вектору курса. Мы выходили на маршевый режим.

Подобные затяжные перелёты через весь материк утомляют хуже любого патрулирования, пока вот так висишь меж небом и землёй, поневоле начинаешь излишне расслабляться. Некоторое время я рассматривал ландшафт, проплывающий за бортом, благо низкая скорость и маленькая высота этому способствовали, нечасто десанту удается бросить взгляд по сторонам не через интерфейсы систем наведения. Однако тишина и однообразие заснеженных просторов, лишь изредка сменявшиеся черными полями на местах недавних боестолкновений, еще не затянутых снегом, вскоре мне наскучили.

Я включился, было, в капитанский канал, но тот был занят – Капитаны что-то обсуждали с командующими Крыльев, так что я благоразумно не стал встревать, лишь послав персональный текстовый запрос в инфоузел, на что получил незамедлительный ответ: «На ваше усмотрение, проконсультируйтесь со Спецотрядом».

Мысленно кивнув и пробормотав «есть, сорр», я связался с тем манипулом Спецотряда, машины которого, похожие на перевернутые блюдца, окружали сейчас КО вместе с капитанскими штурмовиками огромным тетраэдром.

Манипул «Кираса» Спецотряда, говорит КО. Насколько мы свободны в своих перемещениях?

Парни оказались на высоте – живо перестали трепаться о своём и отправили по каналу пакет предписаний, по которым мой бортовой церебр изобразил причудливо изгибающийся трёхмерный объект. Это сложного вида кроваво-красное марево было полем клоакинг-защиты, что создавалось машинами поддержки.

Можете маневрировать внутри этого объёма, но если кто-нибудь случайно высунется наружу – вас живьём съедят.

В конце фразы отчетливо скользнул сарказм, на который я ловиться не стал.

Принял.

Пользуясь новыми данными, мы с Элиа немного подкорректировали построение Отряда, переместив четвёртое Звено, несущее меньше других пехоты, под самую «крышу» разрешенного объема, то есть прямо над Капитанским Манипулом, всё-таки, несмотря на всю прогулочность конвоя, никто нашу обязанность защищать Капитанов не отменял. Ещё спустя некоторое время, после долгих препирательств с церебром, ведущим нас по курсу, нам разрешили перевести системы в боевое положение, после чего парни с азартом принялись за любимое дело – смену конфигурации вооружения.

«Баньши» – очень гибкая машина, блоки её сконструированы способными в полёте менять геометрическую конфигурацию в довольно широком диапазоне, позволяя проделывать с ними самые невероятные штуки. Я некоторое время спокойно размышлял над тем, что мне выбрать – излюбленную «ласточку», размещение с весьма широким углом поражения целей, или придумать на скорую руку что-нибудь более подходящее к данному моменту, но тут на связь вышел один из моих «пассажиров» и, злостно нарушая субординацию, принялся высказывать мне всё, что он обо мне думает. Я коротко извинился и передал остальным, чтобы не забывали про пехоту на броне.

Когда всё утряслось, и я успел проделать, что мог, с Отрядом, своей машиной и всем остальным, начали поступать свежие данные о полётной программе, так что я тут же углубился в изучение, краем уха вслушиваясь в то, как один из сержантов в общем канале травит байки. Боевой настрой нулевой. Мне это не нравилось – мы летели не в отпуск, а к линии фронта.

Прервав рассказчика, я сперва хотел парням сказать что-то бодрящее, потом плюнул, приказал всем спать, а сам вернулся к плану.

Спустя час уснул и я. Нужно беречь силы. Если что, автоматика нас разбудит.

Изолия Великая была миром, полным противоречий. Я её не любил, но, вместе с тем, улетая в который раз, почти сразу начинал по ней скучать. Странный мир. Космос знает, когда заселенный, он был одной из самых старых человеческих колоний в этом Секторе Галактики. Мир-подмостки. Мир-театр.

В периоды межсезонья, тянущееся порой годами, количество её жителей могло не достигать и пары миллионов. И вместе с тем – ажиотаж в остальное время, наплыв туристов, почитателей, галактических социологов и представителей множества Галактических Служб, переполненные залы Колизеев и Пантеонов. Брызги смеха и скрежет зубовный. Море эмоций. Огромное множество зданий всех немыслимых форм, размеров и расцветок, соперничающих порой по величине и великолепию с самим ирнским И-Сто, были разбросаны безо всякого смысла и цели по всем континентам, – вы бы ошиблись самым ужасным образом, если бы подумали, что это и есть знаменитые Двадцать Три изолийских Театра. Во-первых, вне всякой логики, их было гораздо больше, а во-вторых, это на самом деле музеи на потеху приезжим, а то и вовсе – самые обыкновенные, прозаические жилые дома местных жителей. Одни тут предпочитали жить в сотворённых собственными стараниями дворцах, другие – чуть не в соломенных хижинах.