Текст книги "Перемирие"

Рино продолжал что-то говорить, однако сбился, не понимая реакции хозяйки домика. Если бы она попросила его выйти, если бы она сказала ему что-то в резкой форме, он всё понял бы и удалился с максимально доступной для него скоростью, а тут… она не обращала на него видимого внимания. При этом мышцы ее лица, не выражая ни единой знакомой ему эмоции, странно сокращались. Да что там! Рино вдруг понял, что женщина вся буквально дергается, ее тело теперь сотрясала мелкая дрожь.

– Я, кажется, не вовремя… простите великодушно…

Вот теперь произошло то, над чем он потом думал не один час, сидя в тишине своей маленькой кухоньки.

– …храните тени…

Этот хрип вырвался из ее груди с таким невероятным усилием, словно не было у нее больше сил сдерживаться, будто незримая пружина, что гнула и корежила ее до того момента, отражая эту незримую борьбу на бледном лице, вдруг распрямилась. Ударила по сознанию. Смела всё наносное, что только способен человек создать блеклым своим рассудком. Ударило.

Он удивленно мигнул, когда расширенные от ужаса и гнева глаза оказались прямо перед его лицом. Женщина теперь была не просто бледной, это было неправильное слово. Могильная синева и вздувшиеся под кожей вены… Рино за всю свою жизнь не видел такого выражения на лице человека. Это было словно…

Его будто разбил паралич, пилот стоял посреди маленькой комнаты, а вокруг него кружила буря, каких не было в его жизни ни до того, ни после. Жаркое дыхание касалось его лица, обрывки чужих, ужасных мыслей хлестали по его чувствительной нервной системе, обдавая таким могильным холодом, что пробирало до костей. Лед и пламень. И этот крик… беззвучный крик жертвы, загнанной в угол.

Рино, окончательно потрясенный и сбитый с толку, почти уже сломленный, понял, что всё кончилось. «Свет, наконец-то!..» Женщина продолжала тихонько всхлипывать, но это уже ничего. Удалось припомнить, как его руки схватили бьющуюся в истерике фигурку, как ее лицо уткнулось ему в плечо, как потекли ледяным потоком по его жаркой коже слезы. Всё это было словно не с ним, а с кем-то еще, ощущение нереальности происходящего упрямо не покидало. «Да что же это такое?!!»

Но он продолжал вот так глупо стоять, готовый пинками гнать себя подальше отсюда и вместе с тем действительно сострадающий этой непонятной женщине. «Какое ужасное положение…»

Кончилось всё так же невнятно, как и началось. Тишина… Рино вдруг понял, что она спит. Ее теплое дыхание стало спокойным, а тело очень легким, он уж и не помнил, когда слышал последний всхлип.

«Бре-е-ед… Какой же, все-таки, бред!»

Вот такой – маленькое спящее хрупкое женское тело, повисшее у него на руках. Рино постарался поудобнее устроить ее в кресле, что стояло в этой же комнате, относить сейчас в спальню – нет ничего глупее. Пригодился клетчатый плед, нужно накрыть женщину, свернувшуюся калачиком на широком сидении, чтобы ей было тепло.

Выходя на крыльцо, он покачал головой.

не хотел мешать, но за это время был обрыв связи..

«Не сейчас!»

Ярость его была короткой и акцентированной. Как удар грозового разряда. Теперь можно стать и самим собой.

..ожидание..

Шаг в сторону: сон без названия

Она шла по тропе ровной походкой, слегка откинув голову назад, распрямив плечи и устремив уверенный взгляд прямо вперед – туда, где была расположена ее цель. Казалось, плавное скользящее движение, растянутое в пространстве-времени на многие парсеки-годы… Однажды начавшееся, оно было незыблемым, непоколебимым, то горячим на ощупь, как жерло вулкана, то обжигающе холодным, как космическая пустота. Оно было самодостаточным.

Но…

Сейчас… вот оно, подало голос! И, вроде бы, причина, ради которой она в путь пустилась, была вполне достижима, и, вроде бы, успевала она как раз вовремя, да только поселилась у нее с некоторых пор в голове какая-то необъяснимая сумятица… Даже толком не опишешь, будто что зудело в голове, подталкивая, напоминая… о чем? Она не знала.

Событие Вселенских масштабов! Она же не могла, не имела права!

Для нее существовала только цель, та светилась во тьме впереди, обдавая лицо прохладой нежного, как пух, ласкового солнечного ветра. Дорожка из этого света простиралась у ее ног, сколько хватало глаз, даря уверенность той, что была создана быть Избранной и, что главное, цель давала себя самое. Точное, абсолютное, и до ирреальности верное доказательство нужности и важности существования.

Тьма?..

Если бы не этот странный зуд… Она не помнила, чтобы раньше во время бесконечного пути бывало что-то подобное, всегда только твердость шага и гордость за свою стезю. Это как… это было… словно мрачное, бесформенное, клочковатое, иррегулярное пятно заслонило теплый фокус источника, истина больше не могла заполнить ее всю, без остатка, оставались потерянными какие-то клочки сознания, еще не достаточные, чтобы выковать конкретную мысль, но уже дающие о себе знать.

Так протекали долгие мгновения, на лезвии бритвы, меж двух граней. Если бы подольше… Да только наступил все же тот миг, когда не было уже сил терпеть, когда если что и осталось в голове, то лишь неуверенность, а сумрак… Он уплотнился, с удивлением выдавая в себе человеческие очертания. Тень шла по тропе ровной походкой, слегка откинув голову назад, распрямив плечи и устремив уверенный взгляд прямо вперед – туда, где была расположена ее цель.

Это было как удар. Отражение, собственное отражение, направлялось к ней, все больше и больше закрывая божественный свет впереди. Да божественный ли? Не кажутся ли тебе огромные перепончатые крылья чем-то знакомыми? И только мелькнула мысль, как мгновенно соприкоснулись две жаркие ладони, и разбили мир!

Тьма разлетелась на тысячи дрожащих в агонии осколков, рванулась к земле в отчаянном желании истаять, скрыться с глаз, подальше от ее гнева. Зря. Гнев пропал спустя лишний миг. Сам. Равно как гордость и сила. Осталась только дерзкая, острая, дикая неуверенность. Прикрыв веки, она вдруг отчетливо ощутила дрожь в коленях.

Тьма убралась, и теперь…

Хоть бы она это всё не видела. Как то было раньше.

Включили звук, а она, в отчаянии раскрыв глаза, рванула свое многострадальное, давным-давно позабытое, а теперь немудрено кричащее от ужаса тело вперед.

И пламя вселенского пожара билось вокруг нее, и крик толпы страждущих несся до самых небес, и не было пощады ни слабым, ни сильным! Пепел от пожарища сыпался на головы смертных, не задевая ее, истошный вопль бил в уши – без надежды получить ответ.

Так вот где она шла, отгороженная вечной тьмой, так вот кого она не слышала, углубившись в себя.

В невинном неведении живешь ты, Судьба!

Ведь точно. Не сошла бы она с пути, спасла бы. Всего шаг – и не было бы ничего этого. Миг назад все вошло бы в колею, так гарантировал свет. Сто раз жестокий и лживый, но единственный. Он хотя бы просто был… А теперь нет иной возможности, как просто бежать. Одну вещь она еще может попытаться сделать. Лишь одну. Ту, что стала важнее всего на свете.

Бег среди канонады. Грохот борьбы. И визг пламени. Слишком поздно она поняла, что уже всё.

Ребенок, ее плачущий младенец посреди пламени.

Ланн.

Он погиб.

Всё же.

От собственного дикого крика она проснулась.

«Какой странный сон», – подумала она. И уже спустя минуту всё забыла. Плохое всегда, поначалу, забывается. Если бы совсем позабыть…

..сбой в сети, не установленный источник возмущения..

..купирован..

..продолжаю поиск..

Она попыталась повернулась на спину, но только запуталась ногами в пледе и снова мгновенно заснула, тихонько вздохнув. Организм честно пытался справиться с тем, чем болел ее мозг. Ей нужен был отдых. Память не шутила.

К сожалению, именно память – самая страшная болезнь, ее не излечишь.

Шаг третий: сомнения, разговоры

Рино аккуратно прикрыл за собой дверь, погода на улице была совсем не летняя, а напустить лужу на пол и сырость в комнаты совершенно не хотелось. Наморщив лоб, он некоторое время стоял под мерзостным моросящим дождем, пытаясь вспомнить, видел ли он во время посадки поблизости хоть какой-нибудь облачный фронт. Нет, положительно, отпускная лень зацепила-таки его. Возвращаться в дом и инициализировать установки регулирования климата… это казалось совершенно невыполнимым. Только на тестирование уйдет часа полтора собственного времени. А, ну его!

Рино отмахнулся от раздражения, было бы проблемы. И тут же, поворачивая на заботливо восстановленную к его приезду тропинку, что вилась посреди деревьев, вспомнил, к кому он направлялся. Да, вот это – большая проблема.

Любопытно всё складывалось. Рино даже не знал, как ее зовут, эту странную соседку. А всё произошедшее при их… знакомстве, оно просто не укладывалось в его голове, привыкшей к разумной четкости гвардейской жизни. Так уж получилось, не скажешь, что без должного применения его собственной воли, как будто все иррациональное и неразумное в странных взаимоотношениях между жителями Большой Галактики тихо и мирно оставалось за бортом его личного Т-Робота. А тут… Возвращаясь раз за разом к мысли, что невозможно тут ничего понять, его разум, тем не менее, почему-то стремился к памятным мгновеньям и поражался собственной слабости в попытках осмысления. Даже точной картины происшедшего не удалось сохранить… какие-то сплошные обрывки, осколки.

А было ли всё это на самом деле? Но нет, спасительная ниточка отрицания обрывалась на вахтенном журнале. Там сказано ясно – в доме он действительно был. Что же до обоснования или хоть какого-нибудь разумного объяснения…

«Храните тени», так она сказала. Что же она имела в виду?

И опять отброшено прочь бесполезное метание разума, слишком мало информации.

«Церебр, что ты там вчера говорил про обрыв?»

..вчера в 7.48.00,45 по бортовому времени произошел сбой в системе связи, после этого на протяжении всего времени пребывания на планете бортовыми системами регулярно фиксировались посторонние сигналы неизвестного происхождения..

«Сделай вывод сам, не надо каждый раз забрасывать меня не отфильтрованной информацией!»

..за пределами борта существует сложное сигма– или дзета-поле неизвестной природы, нехватка данных для полноценного анализа, прошу разрешения на запрос Планетарного инфо-центра Ню-Файри..

«Отмена». С него станется запустить спутник и, несмотря на расстояние, приняться связываться… Бортовой церебр, как и он сам до последнего времени, не знал сомнений.

В таких размышлениях Рино совершенно незаметно для себя добрался до самого дома «соседки». Оказывается, если не обращать специально внимание на сам процесс ходьбы при почти вчетверо меньшей гравитации, да еще забыть, что Т-Робота на нем нет, то перемещение по коряжистой лесной почве уже и не кажется таким жутким занятием.

Замерев на секунду у порога, Рино прислушался. Внутри было тихо. Тогда он громко постучал и, подождав для приличия пару секунд, вошел.

Женщина стояла у окна, рассеянно выводя на мокром от холода стекле какой-то рисунок. Что-то очень детское, зайчик-белочка, мальчик-девочка.

– Вы простите меня за то, что произошло вчера.

Она повернулась не сразу, словно не желая выходить из своего созерцательного состояния.

– А что такое было вчера?

Он был удивлен, ее голос был совсем не таким, каким он его воображал. Рино повертел головой по сторонам и счел за лучшее остаться стоять при входе, он лишь немого сменил позу на более, в его понимании, «уютную».

– Ну, я ворвался к вам в дом, вы были абсолютно правы, что…

– Права в чем?..

Пауза. Та-а-ак…

– Ах, я, наконец, вспомнила! Вы вчера вечером приходили, сказали, что мой сосед… а дальше…

Пауза. Рино был так очевиден тот тупик, в который она была поставлена всем этим ненужным разговором, что он поспешил ее прервать.

– Да неважно!

– Да, действительно… Вы знаете, я только на прошлой неделе прибыла сюда из… ох, и не знала, что рядом кто-то есть, так что если что…

– Да ничего, не волнуйтесь, места полно, вы меня совсем не стесняете! Более того, я бы с удовольствием увидел вас как-нибудь у себя дома, вы ведь не откажетесь?

Она усадила его за стол, плавным и очень грациозным движением извлекла из шкафа посуду, налила туда какого-то напитка.

– Я люблю такие уединенные планеты… в них есть что-то неуловимо общее, в них всех. Они кажутся ужасно молодыми, только вчера раз! и появились. Пришли ниоткуда и идут в никуда, ни одному человеку еще не приходило в голову рассчитывать их траекторию, они никак не называются и ничего ни для кого не значат. Это просто красота, возникшая сама собой, палитра брошена на растерзание ветров – ан нет, получается такое, что ни одному художнику не дано сотворить.

– Вы знаете, а я наоборот… Дикая природа как самоцель… – он запнулся, не зная, как выразить. Свет, какие бредни бродят в голове. – Я, напротив, искал что-то такое… близкое. Всё то, что вы сказали, у меня дома само собой возведено в энную степень. Знаете… Он большой, мой дом, на нем есть место и разгулу стихий, и упорядоченности наших городов. А здесь… в Галактике такого не найти, здесь – «или-или», случилось так, я выбрал второе.

– Тогда я не вижу разницы, вопрос только в мотивировке, искать наиболее непохожее из похожих, или искать наименее непохожее из непохожих. А результат… Нашли-то мы одно и то же!

Рино посмотрел в окно на мокрый лес и согласился.

Почему они так сильно друг друга чувствуют? Такие разные, такие страшно далекие друг от друга… Два почти человека, два странных существа, покуда считающие друг друга обычными членами огромного Галактического общества. Они только гораздо позже сумеют сделать иной вывод. Каждый – на свой лад.

– Вам еще налить?

– Да, пожалуй, мне понравилось. Как вы это готовите?

Спустя полчаса такого неторопливого разговора Рино выяснил лишь одно – женщину звали Реанель, по остальным же пунктам в его скудном наборе информации продолжали зиять огромные дыры. Реанель сказала лишь, что «кажется, с кем-то вас перепутала». Выходило, что она даже толком не помнила вчерашний вечер, только всё повторяла, что неважно себя чувствовала.

Более того, на заданный словно вскользь вопрос о том, как она добралась до этой планеты, Реанель непринужденно ответила, что рейсовым лайнером. Рино и ухом не повел, хотя точно знал, что это заведомая чушь. Разговор продолжался еще долго, так и не принеся ответов, покуда Рино не вспомнил, что так и не проверил тот сбой в системе, о котором сообщал церебр. Пришлось откланяться.

Уже у порога она догнала его и снова попросила, как ему показалось, с некоторой растерянностью в голосе, приходить еще. Он честно пообещал.

«Церебр! Напомнить».

..есть!..

Рино сделал два шага во тьму и остановился, с трудом пытаясь осознать, что же ему делать дальше. Нет, действительно, та причина уйти, которую он на ходу придумал, оставалась не больше чем отговоркой. Его сознание впервые за очень долгое время осталось висеть в какой-то странной пустоте, отчего-то заполненной ледяным липким киселем, проникающим во все твои уголки, зудящим на коже, но не дающим ответов. Рино на ощупь отыскал во мгле шершавую колонну ствола, прислонился к ней спиной и, запрокинув голову, вдохнул сырой ночной воздух во всю глубину своих могучих легких. Листва вверху отчего-то разрывала свою густоту, становясь прозрачной кисеей, легко наброшенной на небесную вязь, мерно помигивающую согласно какому-то неуловимому ритму.

Ему редко приходило в голову, что космос может быть таким странным. На Ню-Файри, сквозь тугую мембрану атмосферного слоя эти узоры были видны только графическими схемами приборов контроля, нет в этом ни души, ни жизни, если только поднять Т-Робот туда, в пустоту… Да и там, в общем-то, только гневливая ярость враз обнаженной Вселенной, кругом попросту творится нечто. И оно может существовать только независимо от тебя, являя собой жестокость всего того, что ждет Гвардейца вне пределов его собственного черепа. И вообще, что он, человек, лишенный от рождения самого разумения о «естественной среде», может думать об этом дереве, об этих звездах…

Уходить не хотелось. Хотелось поговорить, но только не так, как там, в доме, а именно побеседовать, когда фразы вплетаются друг в друга, уводя обоих собеседников вдаль, когда самые потаенные мысли могут быть прочитанными от единого движения мускула на лице. Рино еще с памятного первого посещения Галактики задался целью научиться понимать эту странную пластику, раз и навсегда ставшую для него если не главным, то уж точно достаточно коротким путем к пониманию странной штуки под названием «большое человечество». Вот и сейчас, уже совершенно отчетливо ощущая тихое дыхание на уровне груди, он продолжал вспоминать ее гримаски, думая про себя, что же на самом деле означал их невразумительный разговор, что хотели они друг другу сообщить, да так и не сумели…

– Вы не ушли… а как же ваши неполадки?

Голос доносился со странного направления. Рино с удивлением осознал, что он выше Реанель больше чем на две головы. Нависнув рушащейся башней над ее тенью, он произнес:

– А вы действительно полагаете, что их нет?

Реанель пожала плечами и отчего-то коснулась самыми кончиками пальцев его груди. Ему захотелось отодвинуться, но он перетерпел.

– Скажем так, я немного имею представление о том, кто вы и откуда сюда прибыли. Мне непонятно другое. Если вы действительно тот, кем кажетесь, то почему вместо того, чтобы со всевозможной скоростью двигаться в направлении означенной неисправности, замерли здесь подобно каменной глыбе и любуетесь звездами. И ещё. Откуда только у меня столь необычная осведомленность. Может, вы сможете ответить эти вопросы?

Она вскинула голову и умудрилась даже в такой темноте уцепиться за его сузившиеся в гневе зрачки.

Рино настолько вышел из себя, что даже не смог дослушать ее слова до конца. «Любуетесь!», – фыркнул он.

– А вы, вы, жительница Галактики, что мне можете сказать вы? Отчего вы не начинаете жалеть меня, отчего не шарахаетесь при возможности в сторону, дабы уберечь свою возвышенную утонченность от грубых прикосновений солдафона, тупой железяки, придатка собственной машины, не способного к чувствам? Или вы настолько хорошо теперь собой владеете, что в вас даже взыграла исследовательская жилка?

Реанель опустила взгляд и тихонько вздохнула.

– А знаете, как таких людей называют Вечные? Они их зовут Гостями или Детьми Третьей Эпохи…

Словно решившись на что-то, она взяла его за руку и повлекла за собой, бормоча словно самой себе:

– Расскажите всё, что сейчас несется в ваших мыслях, мне почему-то кажется, что впоследствии мы прекрасно поймем, такова ли я на самом деле, какой вы меня описали… поверьте, мне это самой интересно.

Шаг в сторону: испуганная тьмой

Если бы случайно и нашелся тот, кто спросил бы его об этом, Рино все равно не ответил бы. Не смог. Не сумел бы. Он всю жизнь прожил на планетах бушующих энергий, но отнюдь не бушующих страстей, как ему понять, что же это было такое. Та сцена, произошедшая при его знакомстве с соседкой, даже ее было не понять, куда уж тут-то…

Рино тогда точно спал – отладка непослушного модуля длилась около двадцати часов – занятие увлекательное, но сжирающее массу сил. Его привычно сморило прямо в агравитационной подвеске пилотского «кокона», так что недоуменно попискивающий церебр отключил системы связи и принялся, как обычно, ждать. Спал Рино ужасно беспокойно, не то догонял, не то убегал от кого-то, литые мышцы конвульсивно вздрагивали, на лице застыло совершенно необычное для него выражение беспокойства. Огромное сердце билось в бешеном ритме. Неконтролируемый поток информации, констатировали бортовые системы. Решение отключиться было правильным.

Казалось, будто он плывет среди бушующих иссиня-черных волн, плывет изо всех сил, с надрывом, с хрипом, рвущимся изо рта, с дрожью во всем теле. Он кого-то спасал… Доплыть, достигнуть вожделенной суши, и тогда та (он вдруг совершенно отчетливо понял, что это именно она), о ком он так неотрывно думал, будет спасена, избавится, наконец, от жути шторма, что бил в глаза и уши всю жизнь, всю долгую, красочную и такую чужую жизнь. Никогда раньше Рино не ощущал страха. Вернее думал, что ощущал. Не то это было, ох, не то… Не та чудовищная боль в груди, что захлестывает чувства, что топит сознание, утягивая его на дно клокочущей стихии. А волны ярились, огромные валы безумствовали, вновь и вновь отбрасывая его от вожделенного берега и осыпая вслед солнечными каплями брызг. Пресные воды плакали соленым…

Что может быть страшнее одиночества посреди праздника жизни, что может быть ужаснее холодного наблюдение там, где другие просто живут… Маленькое, так и не родившееся существо было призвано высшими силами вершить их непонятную волю. Жестокость и смерть стали твоей судьбой, ласковая моя, но даже это не смогло убить в тебе человека… как же нужно любить жизнь, чтобы стать в таком жутком мире личностью, способной сострадать, любить, жалеть. Этот взгляд, как я мог его не почувствовать в самый первый миг?!! При малейшей попытке моего слабого сознания поставить себя на твое место, сюда, за правое плечо, где уголок зрения уже не может ничего разобрать, где затаилась квинтэссенция вселенской скорби и небесной же ласки, оно, сознание, чувствует такой ужас, что тут же бежит, склоняясь под плетями солнечного ветра, бежит куда угодно, лишь бы уйти, забыть, постараться забыть…

И тут он, отчаявшийся, почти сломленный, выпал с вершины бессчетного гребня на сухой, шуршащий ласково и призывно песок. Распластав тело по внезапно обретенной тверди, такой желанной, но дотоле казавшейся недоступной, он зарыдал. Отчаянно, в голос! Так могут плакать только мужчины. И только от счастья. А ведь он в душе не верил, что доживет. Ведь так? Он поднял мокрое от слез лицо и посмотрел себе за спину.

Озеро. Маленькое, идеально круглое, уютное, отсюда этот океан страха и жестокой схватки со стихией выглядел блюдцем голубой воды посреди вечного рая. Где-то он такое уже видел, да только то было на другой планете, оно там упрятано за огромным горным кряжем, там тишина и спокойствие казались естественными, а это… Оно просто было таким теперь. Оно просто было таким всегда, нужно было только понять, что это так. Теперь, когда он доплыл, что такое былой чудовищный ураган, завывавший у него под черепом? Страх памяти – детский страх, Рино им переболел давным-давно. Стоит прижаться щекой к песку, как он затихает, затихает…

Давая успокоение телу и душе.

Посмотреть вперед он сумел не сразу, словно держало его что-то, не давало двигаться, грозя сломить волю. Но он оказался сильнее. Пески, девственно-чистые пески кругом. Ни морщинки, ни камешка, одно серебристо-желтое море. И едва заметная точка вдали.

Сердце бухнуло и снова понеслось вперед в бешеном скаче. До сих пор, при всех волнениях оно – как метроном, раз за разом повторяя ритм, ни сомнений, ни стонов, будто самоутверждаясь в этом спокойствии, отстраненности бытия. А теперь вот сдало. Сдалось.

Она стояла там, где все еще царил ураганный ветер, и искала, искала глазами что-то… Она искала его, такого далекого, но уже такого близкого. Он мог в этом поклясться.

Девочка моя…

Он вскинул свое тело навстречу цели, разбросав на ветру ослабевшие руки и глядя только вперед. Он не уступит ветру, не отвернется.

И побежал.

«Мы живем в мертвых скорлупах, оживающих только в нашем воображении. Мы движемся в несуществующих пространствах, мы безумно далеки не только от вас, но даже друг от друга, даже от самих себя. Стремленье скромно зайти в гости к собственному телу можно понять, только позабыв, как же оно на самом деле выглядит. Мы могущественны как никто из людей, мы сильнее тех, что человечество называло своими богами, но вместе с тем не ошибитесь, уяснив для себя, что Гвардия зачинает, вынашивает и рожает своих детей с помощью сложнейших, но все-таки механизмов. Не оттого, что мы слабее любим, не оттого, что мы не умеем уйти от навязанной нам действительности, не потому, что мы уже перестали быть тем, чем мы были когда-то… За каждым креслом-подвеской Пилота всегда стоит гостевое кресло, да вот оно пустует…

Попросту потому, что Гвардия занимается делом, которое сделать больше некому. Мы страшно заняты, чтобы позволить себе лишнее, но раз в несколько наших лет приходит мгновенье, когда нельзя терпеть, когда хочешь чуточку пожить. Это редкость, ценимая именно за то, что не каждый день. Не абы что и не абы как. Это как любовь, но только та любовь, которая до смерти. Ты приходишь в комнату, которая едва тебя вмещает, хрупкое убранство которой способно погибнуть от единого твоего неловкого движения, ты стоишь и готов разрыдаться. Стоишь пару секунд и уходишь туда, в мир фантомов и гневных всплесков энергий… Видишь, у нас тоже есть свои храмы, свои святилища духа человеческого, пусть у каждого свои, но не так ли все устроено и у вас?!!

Я там не был давным-давно, с тех пор, как регулярно стал посещать Большую Галактику… Великий Странник-Прародитель, как же долго!»

А маленькая обнаженная фигурка девочки с длинными развевающимися пепельными волосами и бездонно-голубыми глазами, беззащитная фигурка ангела всё ждала его. И улыбалась. Он здесь. Он – с ней. И этого ей было совершенно достаточно.

Несмотря ни на что…

Когда он упал перед ней на колени и прижался к ней мокрым от слез лицом, она просто обняла его своими тоненькими ручками и погладила ласково по коротко стриженой голове. Даря покой, даря успокоение. Быть может, она ему что-то говорила, но он не слышал, отчаянный ветер вырывал слова и уносил вдаль, а он всё прижимал детское тельце к себе, чувствовал теплую, нежную кожу и пытался успокоиться.

– Как я мог жить всё это время и не знать, что ты – есть?!!

Он не поднял голову и не попытался понять, слышит ли она его, он просто это сказал, так как должен был, пусть и не услышать ему ответа.

– Ты молодец. Ты сделал, что мог. Ты спас меня. Ты – мой спаситель.

Девочка моя…

Он схватил ее ладошку и прижал к своим губам жестом признательности и благоговения. А ведь они с ней как близнецы, почему-то пришло в голову.

Однажды прикоснувшись, он уже не мог отпустить ее ни на миг.

Но уже чувствовал, что найдя – теряет ее с неотвратимостью самого Времени.

– Да.

Она читала его мысли.

Нет, она просто подумала о том же.

Она кричала:

– Ты прав. Как всегда. Спасибо тебе за то, что ты меня отпускаешь. Нет слов, которые выразили бы тебе всю благодарность, но теперь ты останешься один.

Ведь ты и был один? Совсем…

Как спорить? Как спорить с самим собой?!! Он – в ней, но она уже не в нем.

Я – такой же, как и весь этот мир, беспощадный, горький, сильный и слабый, сострадающий и думающий, но только в меру толики способностей, временами шумный, а иногда тихий, почему же именно мне досталась эта доля, быть с тобой в этот, самый жуткий, твой последний миг, почему только сейчас я понял это? О, Ангел, где ты сейчас?!!

И тогда он осторожно посадил ее к себе на колени, долго и печально глядя в бездонно-голубые глаза, и зашептал напоследок, горячо и страстно:

– Не кричи так, прошу, если маленькие девочки в детстве так сильно кричат, то потом голос у них становится как у меня – грубый и жесткий…

И еще:

– Я люблю тебя, Ангел.

Шаг четвертый: встреча посреди страха

Рино проснулся в каком-то странном возбуждении. Еще не открыв мозг рецепторам Т-Робота, он почувствовал, как его колотит. Сна он не помнил, но оставалось впечатление, что это состояние исходит оттуда, со дна неведомой никому пропасти неосознанного. Запомнились только странные глаза, глядевшие на него откуда-то сверху. И тут же вспомнилась Реанель. Она и тот взор, они были каким-то образом связаны. Беспокойство усилилось так резко, что он, тут же, не взирая на протесты церебра, полностью сорвал связь, торопясь сделать то, что ему подсказывало подсознание – убраться прочь от этого двухсотметрового склепа, одетого в броню из силовых полей. Впервые в жизни он тяготился тем, что и было самой его жизнью.

Ему было тяжко в этом мире следа.

Под сенью леса царило всё то же спокойствие шелеста, лишь редкий комочек живого существа пересекал спокойный воздух. Но каким неуместным казалось теперь ему это спокойствие…

..Пилот! опасность!!! назад!.. обрыв.. поиск..

Рино не слышал, как не слышал многое до этого. Когда-то, давно, еще на Альфе, сказал ему наставник: «…мужчина тем и отличается от просто солдата, что он не нуждается в оправдании, он не скрывает смысл поступков за словами Долг и Честь, он просто поступает так, чтобы эти слова не потеряли свой смысл». Приказ – всегда оправдание. Отвечать за дела свои – вот в чем могущество, вот в чем сила, а не в груде умного железа, оно может лишь подкрепить то, что ты уже имеешь.

Растет беспокойство, но он продолжает гасить реакции тренированного тела. Идти размеренно – так сложно. И он все смотрел, смотрел прямо вперед, словно знал. Словно ждал.

Реанель бежала ему навстречу. Вновь рыдая. Снова в слезах. Бежала, не замечая стегающие по лицу ветви, не глядя под ноги. Да видела ли она хоть что-нибудь вокруг себя?!! Завидев вдали ее фигуру, Рино тотчас остановился, будто опасаясь, что она так и промчится мимо, будет бежать, бежать куда-то… пока не упадет. На этот раз все стало так просто представить.

Она снова билась страданием о его грудь, а он снова пытался ее успокоить. Но, вместе с тем, стал появляться в бушующей эмоции какой-то привкус… обреченности, что ли. И еще. Она теперь четко сознавала, что он – это он, Гвардеец Ринатрон Саймон, Пилот Ню-Файринской Гвардии Космо-флота Галактики Сайриус. Никто другой.

– Рино, он прилетел!!! Что мне делать, слышишь, я не могу, не могу так! Почему всё так страшно?!!

Хоть что-то почти разумное. Похоже, начала успокаиваться. Сколько же гнулась эта чудовищная пружина, чтобы в один момент начать так корежить человека?

– Кто это – он?

Она не обращала на этот яркий взор ровным счетом никакого внимания. Ее кулачки сжимали его куртку, стараясь приблизить к себе его безжизненное лицо, разглядеть в этих глазах разум.

– Я сегодня вспомнила, как мы встретились. Извини меня, Рино, но я тогда не могла ничего с собой поделать, ты… ты словно на счастье здесь очутился, я бы с ума сошла в одиночестве. А теперь… О, Галактика, он прилетел, сам сюда прилетел, я уже чувствую его рядом… совсем рядом…

Рино продолжал ничего не понимать, но ходу ее мыслей не мешал. Пусть выговорится, успокоится – сама все расскажет. Только подумал и погладил ее по голове. Реанель потянулась навстречу ласке, как бездомный зверек, всем телом, каждой клеточкой. Кулачки безвольно разжались.

– Я так не могу больше, Рино, у меня такой хаос в голове… ты можешь себе представить, как раз за разом вспоминаешь что-то, не помня, что это было, но каждый раз чувствуешь себя последней тварью…