Текст книги "Перемирие"

Загляни на дно собственных глаз, сумей продраться сквозь завесу багрового дыма, сквозь крики и звон разрядов. Отчего ты не можешь простить сам себя? Ты убивал и тебя убивали, и тогда всё казалось единственно верным. Вспомни бойню, которой мир избежал… нет. Не избежал.

Война это ты, война в тебе. Какой смысл бежать от того, что стало твоей единственной стоящей частью.

Ты скрипишь зубами, тебе некогда. Какие-то праздные мысли… бред.

Раз-два, левой-правой. Перехватить поудобнее приклад, подтянуть ослабившуюся лямку. Жарко? Да, жарко. Отлежимся на том свете. Когда не будут бередить старые раны.

Оглядываясь короткими злыми движениями, ты начинаешь спускаться, ещё пару километров – и за скалами покажется вершина призрачной, туманной пирамиды. Они все там, они все там…

И твой личный враг – тоже там.

Ждёт.

«Внимание на левый фланг! Отходи, отходи!!!»

Вы ненавидите друг друга. Оба.

Не забывай.

Цепочка золотистых искорок мельтешила перед глазами. Огоньки перелетали с камня на камень, в их хаотичном танце билась жизнь – стремление вперёд, внутренняя сила, скрытая за хрупкостью защитных капсул. На секунду сержанту Селю показалось, это не враг там внизу, ловит в прицел его стылое сердце, а лёгкие пылинки роятся в тёплом вечернем воздухе. Чувства опасности не было. Страх остался где-то там, внизу, на оставленных позициях. В разреженном горном воздухе плыла апатия.

«Второй отряд выдвигается с юго-запада».

Сержант Сель снова укрылся в расщелине. Тут можно было удобно упереться спиной в сухой шершавый камень, расположить помигивающую зелёным штурмовую винтовку на коленях, откинуть голову, расслабленно слушать собственное дыхание.

«Первая группа начала подъём. Минус тридцать метров».

Ветер едва заметно шевелит отросшие волосы. Сколько они уже здесь? Сон урывками, еда, запиваемый дистиллятом эн-зэ. Иссечённые каменной пылью глаза, саднящие, слипающиеся. Выше, выше. Уцелевшая половина отряда оставила занимаемые позиции – воевать в полузасыпанной базальтовой норе у них не получилось. Только звенели в исступлении барабанные перепонки. А кумулятивные заряды рвались и рвались там, наверху.

«Ребята, я попробую пробиться левее, там есть хорошая позиция».

Когда окончательно затихла батарея на верхнем уровне, они впервые услышали яростный визг чужой горнопроходческой техники. Они никогда не успокоятся. Звено «черепах» всё-таки рванулось наружу. Сколько им оставалось до нашего укрытия, никто не знал, и выбора у штурмовиков не было.

«Сорок-пятьдесят единиц, легко перемещаются по гладким склонам до семидесяти градусов. Будьте осторожны».

Наверху их ждали. Сержант Сель не хотел пилотам такого конца, следить за огненным спектаклем не было сил, но и оторваться от трансляции не хватало воли. Плотным строем, чётко отработав на бомбометание – разрывающий черепную коробку звук прервался слитным рыком пакетных бомб – тяжёлые машины мгновенно перестроились для набора высоты, но отпущенные им секунды уже истекали.

«Почему они ждали ночи? Думают, что так проще нас взять?»

Сверкающие вихри – три пары неразличимо, бешено вращающихся боевых машин врага – намертво вцепились в хвост колонне, загоняя её навстречу второй группе, которая уже спешила захлопнуть смертельную ловушку. Мелькание деталей пейзажа, визг срывающихся на форсаж двигателей; сержант Сель, не отрываясь, следил за этим завораживающим танцем страха и ненависти. Под рокот изрыгающих огонь жерл, под яростные крики пилотов. Под хруст костей, вжатых в ложементы предельным ускорением.

«Ребят, они движутся сюда, отходить больше не могу. Конец связи. Прощайте».

«Прощай, Мэтно».

Пилоты штурмовиков за прошедшие недели на своей шкуре почувствовали – наши орудия почти не наносили противнику повреждения. Пока лишь укрепленная позиция в тылу позволяла уходить от лобовых столкновений. А ещё… противник слишком ценил свои жизни. Отступая при малейшей собственной ошибке, чужаки явно рассчитывали на долгую и спокойную осаду. Куда торопиться?

В тусклом разреженном воздухе сухим треском раздаются очереди. Потом снова тишина.

Однажды отправившийся на дежурный облёт беспилотный разведчик обнаружил за перевалом группу чужаков. Те занимались каким-то своим делом, не заметив рокота приближающихся «черепах». Чужаки не сумели укрыться, их патрули тоже опоздали прикрыть своих. С тех пор за них взялись всерьёз. И непременно положили бы всех в треклятой норе, если бы не тот последний, отчаянный бой.

Ни криков, ни осыпи каменной крошки, такой гулкой здесь, в скалах. Переговорник окончательно смолк. Сержант Сель сжал руками голову. Тишина жутко пугала. Он ждал, когда же она разорвётся грохотом смертоносных снарядов. А время всё тянулось.

Тогда, под скрип его зубов, под стон металла, под кровавые слёзы, строй «черепах» терял машину за машиной. Дождём оплавленных бронепластин, лавинами огня из перегретых реакторов, хламом обожжённой плоти обезумевший строй рвался вверх, в последнем усилии выскальзывая из цепких объятий свиста и мелькания. Они словно хотели оторваться от этих изломанных скал, сверкающих ледников и чёрных выжженных проплешин. Умчаться куда-то ввысь.

Сухое, едва слышное шипение. Что это?!

Зачем разворачивался перед его глазами весь этот отчаянный, надрывный, безумный спектакль? Зачем все эти смерти: часто и бестолково – наших, редко и от этого не менее драматично – чужие? Сержант Сель разобрался во всём только, когда упал занавес. Там, в мареве небесного свода, парил, распахнув стрекозиные крылья, едва заметный отсюда разведчик чужаков. Вот его дёрнуло, повело, изломало, расплескало по обзорному монитору единственной уцелевшей «черепахи». Да, командир звена ещё держался. «Уводи людей, сержант, у вас есть полчаса, пока они восстановят связь и получат свежую картинку». Сержант Сель с усилием оторвал себя от пульта, над которым уже нёсся навстречу скалам отчаянный пилот. Они действительно сумели уйти.

Толку. Сколько его людей оставалось в живых, сержант Сель не знал. Передвигаться группой было невозможно, а полевая связь в скалах почти не работала. Оставалось надеяться остаться незамеченными, поодиночке уйти через перевал, пробраться на восток.

В крайнем случае – дорого отдать свою жизнь. Чужаки превосходят нас в технике, но и они уязвимы. Надеяться на это – тоже оправдание своему воинскому званию. Сержант Сель уже по-настоящему бредил.

Его не беспокоили дурацкие мысли. На войне часто сходят с ума. Ночь, затмевающая сознание, ничуть не хуже чёрной волны тоски и отчаяния, что сводит мышцы, леденит пальцы, скручивает тебя в узел бессмысленной дрожи. Если нет выхода, можно его придумать.

Шипение стало отчётливее, обрело различимый рисунок. Узкая щель между камней не давала уловить направление звука, но это и не важно. Приближался один из чужаков.

Кажется, сержант Сель знал, кто это идёт.

– Не стреляй.

Бликующий экран окружал его фигуру, делая её почти такой же нереальной, как тот образ… к которому сержант Сель и правда привык. Будто ещё один мираж перед замутнённым усталостью сознанием.

– Опусти оружие на землю, – у него ещё хватало сил кем-то командовать? Начальство может гордиться доблестным сержантом Селем.

– Хорошо.

Металлический хомут юркой змейкой расплёлся, отпустил тонкое запястье. Небольшой аппарат с виду напоминал экзоскелетную перчатку, какими пользовались при ремонте тонкой аппаратуры. Что ж, человеческая плоть – достаточно нежная вещь, работать с ней нужно деликатно. Острые суставы в последний раз царапнули воздух, да и затихли на гладком камне недалеко от его норы. Дохлая металлическая ящерка.

– Зачем ты пришёл?

– Я не хочу твоей смерти.

– Если бы ты не хотел моей смерти, ты бы не допустил всего этого…

Сержант Сель переложил винтовку в другую руку – правая заметно затекла.

– Чего «этого»? Мы спасли жизни миллионам уже тогда, когда уничтожили ваши баллистические ракеты. Потом же – ты помнишь? – мы не нападали. Вы сами атаковали наш патруль. Вы уничтожили десятки наших в том бою, вы продолжаете пользоваться малейшей возможностью, чтобы продолжать сеять смерть. Что я мог не допустить?!

– Ты был моим другом. Ты не притворялся. Так?

– Да, ты же знаешь.

Сержант Сель хрипло откашлялся. Здесь становилось душно.

– Тогда зачем сюда пришёл? Я не хочу сдаваться, я не смогу так жить.

– Неужели ты был бы рад кому-то другому?

– Нет, другого я постарался бы убить.

Мелькание защитного кокона ахнуло и погасло. Чужак стоял перед сержантом Селем, такой нескладный теперь, будто изломанная кукла.

– Почему не меня? Вот он я.

– Причём тут ты… Ты думаешь, мне сложно попросту пустить самому себе заряд в висок?

– Тогда зачем это всё? Зачем смерти, зачем упорное нежелание понять, что мир вокруг гораздо шире?! Что ты хочешь от жизни прямо сейчас? Смерти? Стреляйся, лезь под наши излучатели. Жить хочешь? Лезь в горы, прячься…

Сержант Сель молчал. Если бы он сам знал, чего хочет… В душе гудела пустота. На дне которой тлела ненависть.

– Эта ваша пирамида… она давит, она не даёт дышать… Ты всё сказал, что хотел?

Чужак некоторое время молчал, глядя в пространство. Потом обронил едва слышно. Каким-то совсем уж безжизненным голосом:

– Я оставлю «глушилку». Она укроет тебя от наших сканнеров. Не попадись на глаза патрулям – если схватят, я больше ничего не смогу для тебя сделать.

Чужак повернулся и исчез, оставив на краю обрыва гладкий полированный кругляш размером с ладонь. А оружие своё забрал. Хорошо. Можно ли научиться бояться оружия? Наверное, нельзя.

Сержант Сель покачал головой, поднялся, опираясь на свободную руку, попытался было высунуться, найти взглядом удаляющуюся фигуру, но потом бросил это дело. Нужно дождаться темноты, потом пытаться искать путь через перевал.

Бежало время, сержант Сель тоже бежал от чего-то. Последних сил хватало лишь делить остатки сухпайка на длинные дни среди скал. Конденсатер едва вытягивал влагу из разреженного горного воздуха, чтобы не дать умереть от жажды. Постоянные патрули чужаков не оставляли времени отдохнуть.

Сержант Сель ходил и ходил кругами, пока не понял, что нужно возвращаться. На юг ему пути не было.

Обратная дорога привела его к оставленному форпосту. Удивительно, как иногда быстро бежит время, как легко даются шаги. Чёрная выжженная скала, щебнистые воронки, оплавленный остов батареи. Тел не было – видно, постарались чужаки. Исчезли и ящики с амуницией, что были оставлены при бегстве.

Да. Они бежали… наверное, стоило остаться? Хотя… кое-кто из ребят, верно, попал в плен. Будет жить, растить детей, что в этом плохого?

Сухпаёк чужаки не тронули. Полный вещмешок, запасные батареи давно разряженного силового экзоскелета. Сейчас бы «бэмээр»… мечтать не вредно. Сменные фильтры для оптики. Хорошо.

Почему оставили? Решили сделать подарок последнему, кто не сдался? или просто не сочли нужным мараться? Неправда. Они о нём не знают. И потому он сильнее их.

Сержант Сель покинул расположение второй раз.

Дальше имело смысл постараться спуститься вниз, на дно ущелья, постепенно зараставшего лесом c востока. Здесь можно было легко укрыться от летучих «наблюдателей», здесь можно было, наконец, выспаться, отдохнуть, набраться сил. Днём идём, ночью спим, как в старые добрые времена. Умывшись холодной водой из ручья, как-то невольно снова становишься человеком. Нужно попытаться выйти к своим… «к своим». Кто ему сейчас «свой»? Где та грань, за которой можно ненавидеть всех и каждого, кто не был с тобой в этом бункере… кто не погиб с тобой. Сержант Сель не сразу осознал, что вот он как раз – выжил.

На четвёртый день неспешного пути на восток между деревьями запахло недавним пожаром. Посреди завала из обгоревших стволов чернел остов «черепахи». Стыло тянуло из разбитых батарей, горько пахло смазкой. Сержант Сель удивился. Не убрали. Так и оставили лежать здесь, на дне ненужного более никому пограничного ущелья. Или нет? Люк выворочен с корнем, зияет чернота кабины. Они были здесь, угу. А машину, что – металлолома этого сейчас полно. Спасибо, похоронили…

Сержант Сель наткнулся на неё у кромки нетронутого леса. Кисть. Левая. Чёрная от копоти, до сих пор сжимающая какую-то рукоять… что она тут делает?

Полоснуло по глазам – изломанные зубцы скал, водоворотом несущиеся тебе навстречу за плоскостью экрана – он боролся до конца.

С кем? Отчего? Зачем?

Ладно, командир, ты одержал победу за нас всех.

Сержант Сель осторожно отнёс изувеченный кусок плоти обратно к штурмовику. Будет могилой…

Могила. Весь этот бессмысленный бой – могила. Готов быть погребённым заживо?

Сержант Сель отвернулся, пошёл быстрее. Идти, так идти.

Выйти из полосы размежевания, постоянно патрулируемой чужаками, удалось только спустя два месяца. Несколько раз сержант Сель нос к носу сталкивался с патрулями, уже наполовину укомплектованными местной милицией. Приходилось пробираться едва заметными тропинками, вдали от больших дорог, перегороженных блокпостами. И чем дальше на равнину – тем меньше оставалось вокруг следов войны.

Люди ходили по магазинам, ездили загорать под кварцевые купола, смеялись… Выведать правду о минувшей (чёрт побери, минувшей!) войне удалось далеко не сразу. На юге, куда должен был направиться основной удар, между враждующими сторонами тоже появились космические пирамиды. Их было много, очень много. Говаривали, что одну из этих циклопических конструкций даже удалось уничтожить. Впрочем, большая часть войсковых подразделений сдалась ещё на марше, развернув свои колонны обратно. Кто-то из генералитета стрелялся. Что Узурпатор попытался подорвать заложенные под большими городами ядерные фугасы, сержант Сель уже и так знал. Но всё минуло. Кто-то просто переоделся в штатское и молча наблюдал за построением нового порядка. Кое-кто сердечно помогал чужакам делать их нелёгкое дело. Иные же сбивались в полуорганизованные стаи, кое-как вооружённые, не понимающие, за что бороться. С кем? – вопрос не нуждался в ответе. С этими мерзкими чужаками.

Сержант Сель не мог забыть страха и боли на том перевале. Чувство опустошённости одолевало его, не отпуская ни на секунду. Жить согласно новым правилам он не умел, жить по-старому ему не давали обстоятельства. Прибился к одному из отрядов «ополченцев», большей частью состоявшему из недоучившихся озлобленных подростков и не верящих ни во что отцов погибших в боях с чужаками. На тайных собраниях в основном помалкивал, с услышанными глупостями не спорил. Днём притворялся обычным дезертиром, которых вокруг и без него было предостаточно. Сержант Сель пытался научиться жить под гнётом пирамиды. Она висела в небе, напоминание об отступившей смерти.

Сержанту Селю было безразлично творящееся вокруг, даже участие в паре-тройке «боевых операций» не смогло вернуть его к реальности. Тогда на его глазах погибло несколько десятков «ополченцев». Выводя насмерть перепуганных людей из-под огня, он видел только пирамиду в небе над собой. Толку-то.

Идея проникнуть в один из приграничных лагерей чужаков принадлежала не ему. Кто-то кому-то сказал, что есть незамеченная лазейка… Сержант Сель согласился идти. Сразу согласился. Этот лагерь был расположен в том самом ущелье. Совсем недалеко от памятной пещеры, перегороженной силовым экраном.

Других пирамид там быть не могло – с тех пор, как они появились, никто не замечал, чтобы эти махины перемещались.

Он же там, там.

Спит, ест, занимается своими каждодневными проблемами, пытается почаще вспоминать, потом снова – забыть насовсем. А сержант Сель… что с него взять, целей в жизни – не осталось. Единственным, за что ещё мог зацепиться его всклокоченный разум, была неугасимая, лютая ненависть.

Однажды она должны была найти себе выход.

Долгий сон кончался. Пора.

Усталость топит твой разум, ты устал от ожидания, от этих бесконечных дорог, от этого безумного неба. Ты хочешь закончить ваш заочный спор, начатый не здесь и не сейчас.

Ты видишь его. Он поднимается откуда-то снизу, серьёзный, озабоченный. Какие то мысли его гложут? Сейчас он заметит тебя, замершего у самой границы круга света. Твою измятую форму, твои усталые глаза. Твою старую потёртую винтовку. На нём снова не будет защитного кокона.

Впрочем, и ему, и тебе это будет не важно.

Вы встретились, чтобы услышать первый и последний выстрел в вашей маленькой войне.

Ты рад, эта пирамида в небе… она скоро перестанет давить. Исчезнет, унесётся в заоблачные дали. Оставит тебя в покое.

Ещё немного потерпи.

Иногда так бывает, что человек смотрит в лицо врага, а видит лишь собственное отражение.

Иногда так случается, что смотрит человек в зеркало, а отражаются в нём одни лишь вражьи лица.

Такие мгновения меняют человека.

Сержант Сель устал от этих игр.

Перед ним стоял чужак. Уже почти привычный в своём настоящем облике. Всё те же глубокие глаза. Тонкие запястья. И горькие складки в углах губ.

– Стой!

– Почему? Ты же пришёл меня убивать. С близкого расстояния это сделать удобнее.

– Не подходи, я выстрелю!

– Стреляй. Не бойся. Я сказал нашим, чтобы тебя не трогали, – чужак помолчал, опустил голову. – Я думал, что всё о тебе знаю. Я был неправ. Я так ничего в тебе и не понял, а успел сломать всё, к чему прикоснулся. Стреляй. Всё обойдётся. Так лучше… так лучше.

Друг, враг… кто есть кто? Человек не научен гадать такие загадки.

Для этого мало одной жизни, мало и двух.

В густом мареве воздуха раздался выстрел.

Сержант Сель упал и больше не поднялся.

Как сложилась потом судьба его ангела, мы не знаем.

Страх памяти

Моей сестре, которой у меня никогда не было. Улисс

Шаг первый: посадка

Вторая ветвь Галактики, внутренний сегмент Сектора Инторакса, Скопление Мира, незначительная, G класса звезда, окруженная целой россыпью небольших планеток, одна из которых была пригодна для существования кислородо-дышащих живых существ. Мирок тот был тих и спокоен, вот уже долгие тысячелетия поток галактической экспансии лился мимо его зеленых холмов и синих озер. Давным-давно планету слегка изменили по образу и подобию Старой Терры, но даже воспоминания о тех временах стерлись из памяти поколений… Тишина сотрясала эфир, молчание разрывало уши несуществующих жителей, планета некогда предназначалась для жизни, но досталась лишь спокойствию.

Редко-редко нарушалась эта тишина.

Рябь прошла по ткани Вселенной, обнажая изнанку пространства, всплеск буйствующих энергий породил черный болид, рванувший вниз по широтам планетарной системы к плоскости ее эклиптики, снижая набранную до перехода скорость. Сама чернота пространства, казалось, окончательно гасла на полированных боках космического снаряда, что вынырнул из пламени потупростраства. Когда зеленый лик планеты уже закрыл собой большую часть мерцающей тьмы Галактики, чернильная пленка угасла, словно истаяв в окружающей ее пустоте. Переход завершен, точка выхода перед Вами.

Наполовину разумная в самой своей сути, белесая ткань силовых направляющих втягивалась в излучатели, медленно, словно нехотя отдавая свою былую мощь. Но она уже отслужила, Пилот приказал ей исчезнуть. Такова судьба даже лучших созданий человеческого гения. Обнажилась сокрытая до тех пор гигантская человекообразная фигура, медленно дрейфующая на фоне неподвижных звезд. Т-Робот, легендарная модель 17_28 с хорошо различимыми лейтенантскими знаками различия у нагрудной планки. Стометровая концентрированная мощь Галактической Ню-Файринской Гвардии некоторое время неподвижно висела, распластавшись над верхними слоями атмосферы, не подавая признаков жизни, а затем плавно пошла на снижение, выискивая одному Пилоту известное место на теневой стороне планеты.

Лейтенант Корпуса Б планетарных войск ГНФГ Ринатрон Синтор Илиисан Саймон иль Альфа был пилотом экстракласса, прошедшим стажировку не только на Инестраве-Шестом, но и на самом Силиконе. Так что в его неполных пятьдесят лет он уже командовал Сквадом штурмовиков первого класса, что находились на страже оборонительных уровней Сектора Ню-Файри, и мог по праву гордиться тем положением, которое занимал в клановой структуре Галактики. Собственно, одним из преимуществ ранга был отпуск, предоставляемый ему раз в три стандартных года. То есть, в то время, как на Ню-Файри наступал сезон летних ливней, Рино оказывался оторванным от своих каждодневных обязанностей и тащился через бездну космоса в «Большую Галактику», то есть оказывался посреди океана себе подобных, тысячелетиями не покидавших ГС. Не скажешь, что все это отлынивание от службы ему сильно нравилось. Рино даже посылал по этому поводу петицию Совету – осталась она, надо полагать, подшитой к его личному делу, но ни к чему так и не привела. Хоть и родился он не на планете вечного жара и такой же неизменной стужи – не на Ню-Файри, однако и Альфа с самого момента ее вступления в Содружество была для Галактики не иначе как поставщиком кадров для элитных подразделений войск всех родов, какие только существовали в обширном списке КГС… Всё, что он мог вспомнить из своего детства – лишь серьезные лица наставников, готовивших его к ежедневному тяжелому труду на благо Содружества.

Излишне говорить, что все эти пресловутые отпуска были для него чем-то до невозможности странным. Помнится, тогда Капитан Итринса подозвал его, осмотрел придирчивым взглядом и сказал:

– Солдат, ты теперь достоин стать на ступеньку выше, можешь пойти на склад и получить лейтенантский ранец.

И всё, да только «солдат» помчался тогда к гигантским ангарам, слегка заниженным в их величии простецким наименованием «склад», со всей доступной его Т-Роботу скоростью. Ранец давал то, о чем мечтали все его сверстники, товарищи по Кадетскому Корпусу – Излучатель. Двухтонная серебристая башенка позволяла Пилоту перемещаться со своим гигантским Т-Роботом, ставшим ему, равно как и всем жителям Ню-Файривторым телом, на многие сотни парсеков безо всяких дополнительных технических средств. Ответственность, мощь, чувство гордости… Ранец принес ему всё это в избытке, но, кроме того, начались все эти отпуска… Действовала директива такой давности, что и припомнить никто не мог, какой именно, однако так велели Вечные, и никто не противился. Пришлось смириться и лейтенанту Рино, шли годы, и ему, хотя так и не привыкшему к разноголосице Галактики, начало нравиться пожить немного вблизи человечества. Это помогало, в конце концов, чувствовать, что под вечными звездами живут не только ученые и воины, веками, порой, не покидающие свои н-фазные тела стометрового роста, что Человечество может… должно быть частью и его жизни. Может и правы были те Вечные-основатели, что приписали командирам Гвардии возвращаться на месяц в Галактику! Вот только жить эти тридцать террианских суток среди шума мегаполисов… увольте.

Рино приметил эту небольшую планету на третий год своих путешествий посреди межзвездной пыли и яркого света солнц Галактики Сайриус. Она приютилась под боком у основных трасс, но сама словно совершенно никакого интереса для ГИСа не представляла. Ну, что ж, на нет и суда нет, решил для себя Рино, раз и навсегда избрав тишину зеленого мирка в качестве своеобразного курорта, благо если что случится, то и собраться в обратную дорогу он сможет за считанные часы.

Перед его невидящими глазами мелькали сложнейшие пилотажные пакеты информации, ловкие пальцы скользили по сенспанелям, увлекая машину сквозь грозный рев рассекаемой атмосферы. Невидимая постороннему глазу тончайшая пленка эквипотенциалей силовой брони спокойно колебалась вокруг огромного торса, словно и не было этого рева адского пламени. Защита держала как влитая, температура за бортом была всего на полградуса больше средней Ню-Файринской. «Церебр, сажай нас!»

Почва безымянной планеты тяжко вздрогнула под неимоверной тяжестью, навалившейся на ее плечи. Полет окончился. Некоторое время Т-Робот ворочал шеей, водя головой слева направо, словно ожидая какого подвоха. Всё вокруг было мертво даже для тончайшего слуха машины, ставшей носителем разума Пилота на долгих три стандартных года.

Фигура склонилась к самой земле, словно сминаясь в комок, вспышка мертвенно-голубого света сообщила о том, что монтажный каркас отныне будет надежно держать многотонную громаду в своем плену, угасли один за другим внутри броневых пластин аккреторы, питающие робот.

Гигант уснул, а над холмами колоссальным надгробием теперь возвышалось жуткое чернильное яйцо, напоминающее любому стороннему человеку напряженно вглядывающийся во мрак космоса зрачок. Т-Робот мог ждать, это было одним из его талантов.

Когда-нибудь Пилот вернется.

Шаг второй: разрыв, девушка в доме

Лес на планете был, естественно, не такой, как на Ню-Файри. Рино привык к иным масштабам… там, далеко, в другой Галактике, гремели километровые шатры твердых, как скала, пилонов, огромных даже по сравнению с внушительным ростом Т-Робота. Там плыли по необъятным небесам чудесные облака клеток, невидимым копром вколачивающие в землю разряды молний. Там жизнь била ключом, там ощутимо жило сердце самой планеты, получившей возможность, которой не имел ни один иной мир.

Здесь же, чувствуя аромат прелой древесины, вдыхая напоенный смолой воздух, Рино впадал в какое-то странное состояние, будто в старинный храм входил, сам не понимая, что именно каждый раз на него так воздействует. Обыкновенная… Эта планета, казалось, несла на своем челе незримую вывеску: «Здесь нет ничего необыкновенного, здесь всё просто и наивно». Как может быть иначе?!! Хрупкость таких миров, их уют были непередаваемы. Он шел меж стволов, прислушиваясь к шорохам, и старался не спотыкаться. После лет, проведенных в агравитационном поле, когда твое тело тренируется лишь инжекторами, а питание осуществляется почти исключительно внутривенно – вот так, запросто, ногами ходить по голой земле, не ожидая шального энерговыброса от ближайшего растения. Знать, что вокруг – живительный кислород, а не всеразъедающий фтор пополам с водой… Его тело было достаточно тренированно, чтобы выдерживать даже страшную четырехкратную Ню-Файринскую силу тяжести, его нервная система могла неограниченно долго без особых последствий включаться в следовые цепи управления различной степени сложности, но всё это пасовало перед обычной террианской природой.

И тишиной.

«Странная легкость во всем теле, головокружение, заплетающиеся конечности, слуховые галлюцинации… Что бы сказал Капитан Итринса, если бы узнал? Хотя, может, за тем он меня и послал в Большую Галактику?» Что-то в этих мыслях было не так.

Слуховые галлюцинации?!!

Рино точно знал, что никаких галлюцинаций у него быть не может. Ни при каких обстоятельствах. От того места, где он стоял, до старого его домика было не меньше километра, так что никакие звуки уж точно до него долететь не могли, пусть уборочные аппараты вконец разладились за его отсутствие, пусть хоть весь дом рухнул, да на таком расстоянии… Что же за звуки, шаг за шагом становящиеся всё громче, он слышит впереди?

Он остановился под раскидистым вязом, особенно мягко шелестевшим своей листвой. На секунду он просто замер, подставив лицо встречному ветерку. Соберемся с мыслями…

«Здесь кто-то поселился, кто-то другой». Вот и всё объяснение.

На пустой планете, точнехонько рядом с его логовом? И именно сейчас? Невероятно. Однако стремительный рывок во тьму навстречу звукам – единственно верный метод разобраться, что же на самом деле происходит. Сделал то, что и должен был. Под сенью дуба, огромного по местным меркам, но самого рядового по меркам Рино, стоял аккуратный белый домик из тонкого пластика на н-фазном каркасе. Такой поднять-сложить за пару часов можно, самое оно для туристов…

..разрыв.. разрыв.. попытка соединения..

…решивших поселиться в глуши тихого мирка. «А пристроились рядом со старым жильем, чтоб боязно по ночам не было. Чуть что – хороший человек поможет. Кто его знает, а вдруг в округе какой зверь водится». Другое дело, что его-то здесь не было в то время, когда «туристы» появились. Неужели они не удосужились узнать, а дома ли в действительности тот, подле которого они так мило пристроились? Получается снова, что они-то здесь случайно! Тогда странно то…

..касание!..

«Стоп. Просто войди и спроси».

Рино усилием прекратил всякие попытки своего тела беззвучно красться – только этого нам не хватало – и прямиком направился к тускло светящейся в полумраке двери.

Дом, самый обыкновенный дом с тускло блестевшей крышей и голубой непрозрачной входной дверью. Она открывалась внутрь, поворачиваясь на петлях. Она была прикрыта, но весьма неплотно. Между ней и проемом оставалось небольшая щель, едва заметным скрипом оповещая окрестности о силе налетавшего из-за деревьев ветерка.

Предположения успевали благополучно сбываться. Продолжали раздаваться шорохи и стуки, внутри кто-то ходил по дому, небрежно двигая по полу мелкие предметы, когда Рино подошел к самому дому, над ним в воздухе зажглось розовое гало подсветки, реагируя на его темную фигуру. Не переставали нестись мысли…

А в доме что-то разбили. Звон стекла пронесся в неподвижном воздухе, как выстрел. Рино и не придал бы этому звону значения, если бы не враз оборвавшиеся вслед за этим звуки. Совсем. Как не было. Дом словно в единый миг вымер. Обмерший воздух доносил только пустоту, возникшую раз и, казалось, навсегда. Умертвие…

Входить почему-то сразу расхотелось.

Он тихонько постучал, подождал секунду. И вошел. Словно ему оставалось что-то еще… выбор, он – штука сложная.

Комната была типовая для такого рода строений – столик, пара стульев, кресло в углу, кое-какие мелкие предметы обстановки только пытались создать видимость уюта, походность меблировки сочилась изо всех щелей. Вот плед в мелкую клетку, накинутый на кресло, вот малюсенькие чашечки, сложенные почему-то в сложную фигуру на крышке комода, стоящего в углу символом невероятной устойчивости всего на свете.

Женщина сидела за столом, разглядывая платок, который держала в руках. Светлые, почти абсолютно, волосы, чувственный рот, бледное лицо, хрупкое телосложение, длинные тонкие пальцы. Закушенные чуть не до крови губы. Он не привык видеть женщин такими. Все его знакомые женского пола были в первую очередь бойцами, «солдатами в юбке», культура его мира рождала только такие характеры. А тут… в непосредственной близи… она казалась такой беззащитной.

Рино откашлялся, пытаясь привлечь к себе внимание, однако женщина только подняла глаза на секунду, глянула словно сквозь него и снова принялась разглядывать скомканный клочок ткани.

– Извините, что нарушил ваше уединение… так уж получилось, что я ваш сосед по этой планете, было бы не вежливо с моей стороны не посетить… по прибытии.