Текст книги "Кто на Руси светлее всех. Современная авторская былина"

II

 
Ой вы Боги русские,
Боги вы славянские,
Божества иных земель
И заокеанские!
 

*

 
Еще слово льется ручейком-водицею,
Да ведь донушко ан камушком слагается.
Еще небо ткется воздушком эфирным-то,
Да ведь космос-бездна звездами сшивается.
Еще бог-мужчина ходит по Земле своей,
Да без женщины-богини Счастье не сбывается!
 

*

 
Ах прекрасная да разлюбезная-от
Маргарита Афанасьевна,
Ах она к Причастию Святому приуготовляется,
Как под видом хлеба и вина вкушение принять
Тело Самое ах Господа и Кровь Его, Иисуса же Христа,
Дабы сделаться причастницей ой той ли жизни ве-ечной.
Вот она постится, молится прилежно, со благоговением,
Вспоминает матушку, покойницу, и батюшку родного,
А он, батюшка, один в глухой деревне век свой коротает.
Вспоминает Маргарита Афанасьевна события житейские,
Школу, институт, подруг, друзей веселых энергичныих,
И успехи, и досады, неудачи, и грехи свои пред Богом.
Вспоминает и Андреюшку Таланова,
несчастного, заблудшего;
Как она, поддавшись страсти, слушалась лукавого,
Беззаконные распутства ведь творила,
нарушала волю Божию.
 

*

 
Как стоит да Маргарита Афанасьевна перед иконою,
Ах, перед иконою Спасителя ведь нашего
Иисуса же Христа.
Как молитвенное воздыхание о милосердии
и сострадании с усердием,
Ах, с усердием и с обращением ума
и сердца к безтелесному невидимому Духу,
К Богу вечному, неизменяемому,
всемогущему и вездесущему,
К Богу всеблагому и всеведущему,
вечному Творцу, Создателю, Владыке,
Ко Царю всеправедному, всеблаженному
и вседовольному она-от произносит:
– И во имя же Отца и Сына и Святого Духа!
Господи Иисусе наш Христе, Ты Сыне Божий,
Грешную меня помилуй, грешную меня помилуй!
По молитвам-тко Пречистой Твоей Матери Марии
Также всех угодников святых, помилуй меня грешную!
Слава Тебе, Боже Вседержитель наш,
Слава Тебе, слава!
– Царь Небесный, Утешитель, Дух всенаполняющий!
Ты Хранилище добра, Податель жизни,
Промыслитель истинный!
Ой приди же и вселись в меня,
очисть от всякой нечистоты,
И спаси и сохрани, Ты Милосердный, душу грешную!
Ты Отец на Небесах, и пусть благоговейно
имя Твое почитается,
Пусть и Царствие придет Твое и воля Твоя
на земле пребудет как на Небесах!
Хлеб насущный даждь, долги оставь
как ведь и я стараюсь всем прощать!
Не введи во искушение да от лукаваго от диавола избавь!
– Ты помилуй меня, Боже, по великой милости Твое-ей,
И по множеству щедрот Твоих
изгладь все беззакония мои!
Многократно беззакония мои омой,
очисти от грехов, Господь,
Ибо сознаю я согрешения свои, лукавое свершила
пред Твоими светлыми очами!
Так что праведен Ты в приговоре, чист в суде Твоем!
Вот покинула я отчий дом в надежде более
благополучной жизни-то,
Батюшку забыла, к матушке на кладбище не ведалась;
Господи, яви мне мудрость сердца Твоего!
Вот росла, училась, постигала мир
да не по заповедям Божиим,
По лукавым наущениям неверующих
и врагами нашего спасения обманутых!
И посты не соблюдала, не молилась
и не жаждала прощения;
В городе подруги все ой целомудрия лишенные и падшие,
Предающиеся блудной страсти ой безудержной,
в геенне пламенеющей,
Продающие свои тела за денежное
награждение-обеспечение мирское,
О душе никак не помнящие! О Тебе! Господь,
помилуй меня грешную!
Ах, ведь я такою же была, прости, о Боже, и спаси!
Клубы, бары и гостиницы, клиенты
и кумиры-лицемеры, скверномыслие,
Музыка зомбирующая,
придуманная для растления и подавления души,
Модная одежда, и косметика, и жесты,
и дурные непотребные привычки,
Также и наркотики психоделические,
и табак, и алкоголь, дурманящие,
В ад всенепременно направляющие…
Господи, спаси, Иисусе! Господи, спаси!
Господи, Ты окропи меня иссопом —
буду чистою Твоею благодатью!
Господи, омой меня – и буду я белее снега,
благостью спасенная!
Даждь же мне услышать радость и веселие с Тобою,
Господи Ты Боже мой!
 

*

 
– Господи Ты Боже наш Иисусе же Христе!
Как апостола святого Твоего Петра от уз освободивший,
От темницы Ты освободивший ах и безо всякого вреда!
Милостиво Ты прими моление сие смиренное
В оставление грехов раба ой Твоего
Андрея нунь Таланова,
Во темницу всаженного по делам его неправедным!
Ты всесильною десницею Твоею, Человеколюбец,
Ото всякого избави злого обстоятельства,
На свободу выведи Ты поскорее, Сердцеведче Боже наш!
– Ах Андреюшка любимый мой, несча-астный!
Виновата пред тобою я неправильным поступком-то!
Ох и нужно было бы остановить тебя,
не только же предупредить,
Защитить и отвратить от беззакония,
сломавшего тебе судьбу!
И как деньги добываешь ты, с какими темными
людьми общаешься,
Как страдаешь по неверию, и как душа твоя томится —
Знала все и… прогнала тебя в тот день я, испугала
Образами христианскими, рассказом о чертях ужасныих,
Тащащих в моем ли сновидении тебя
во пропасть страшную!
Я люблю тебя всем сердцем
и желаю поскорейшего да вызволения!
Я молю и Господа прошу, Он Милостив и Всемогущ…
Еще вдруг в душе да Маргариты Афанасьевны
заминочка произошла,
Еще вдруг да Маргарита Афанасьевна
мысль допустила, мысль сомнения,
Ой мысль неверия, мол, ведь засудят милого
на полную катушечку
За наркотические уголовные преступные деяния.
Скорёхонько она читает Символ веры:
«Ох, верую в единого Отца…».
Однако ж мысль не отступает, укрепляется во разуме,
Подобно клéщу глубоко в сознании укореняется.
Читает Маргарита Афанасьевна апостолу Фоме:
«…душу за Христа предáвший,
Пастбище Его удобривший своею кровию!».
Нет влияния молитвы, беспокоит
и томит неверие душевное.
И заволновалася она, засуетилась, закрестилась,
И поклонами себя усиленно запоклонила,
Свечку перед образом поставила очередную,
Стала вспоминать молитвы Богородице,
угодникам святым,
Мученикам, мученицам,
равно же апостольным, святителям.
Сотворила Иисусову молитву раз, другой,
Двенадцатый, двадцать четвертый, ой без остановочки,
На колени со слезами пáла, причитая:
«Господи Иисусе наш Христе, Ты Сыне Божий!
Грешную меня помилуй!
Грешную меня помилуй!!
Грешную меня помилуй!!!…»
В тое времечко да за спиною Маргариты Афанасьевны
Некое движение случилось, обстоятельство волшебное —
Тень не тень прошлись и шорох, скрип со скрежетом,
Ко всему дыхание тяжелое, присутствие живого человека.
Обернулась Маргарита Афанасьевна чрез левое плечо,
Вскрикнула, от неожиданности сердце приостановилось.
Видит пред собою будто бы
сошедшего с креста Иисуса, Бога нашего —
И венец терновый на головушке Его смире-енной,
И зияющая рана из-под ребер,
дыры от гвоздей в ладонях и стопах.
В грязной, окровавленной, разорванной одежде,
Бледный и худой, в кровоподтеках-синяках.
Взгляд Христа – переживание мучительное боли,
Но одновременно же осознанно направленный
на Маргариту Афанасьевну.
В энту да секундочку пронзил её вначале божий страх,
Испугалася, отпрянула назад – вот-вот лишится чувств.
Но, однако ж, овладев собою и перекрестившись,
Встала со колен и совершила шаг навстречу Богочеловеку.
– Господи! Достойна ли я, грешная,
чудесной Твоей милости?!
 

*

 
Поднял руку гость и Маргариту изумленную остановил,
Огляделся в стороны и сел без разрешенья
в кресло близстоящее,
Ногу на ногу забросил, улыбнулся странною,
глумливою улыбкой,
Горло он прочистил, кашлянул
и голосом утробным так заговорил:
– У нас в раю глу… авнейшем, у нас в раю светлейшем
Не любят лживеньких, не любят скромненьких!
Ужели все грехи свои ты перечислила, сестрица? Ха!
А как же самое ужасное постыдное
и истинное зло не назвала?
У Маргариты опустилось все, и подкосились ноженьки,
Упала ниц, затем в комочек сжалась
маленький, младенческий.
Не понимая, что творится с ней,
какая сила так её ударила-скрутила,
Не знала, что сказать и как сказать
на это поведение Христа…
Да и Христос ли? Не прельстилась ли? —
мелькнула мысль и в волнах боли потерялась.
А гость все продолжал бесцеремонно,
будто следователь на допросе:
– Ты вспомни! Разве же не ты во чреве
плод свой погубила?
Ты вспомни! Разве же не ты шла на аборт
такого месяца такого-то числа?
Легко достичь оргазма,
радоваться плотским наслаждениям-утехам,
Зато намного проще уничтожить
так некстати ведь зачатого ребеночка!
А у него, у мальчика, ко времени тому
уж складывались органы,
Не то, что голова и ручки-ножки, —
сердце запустилось! Божие дыхание!
А ты с Андреем-наркоманом
не без слез фальшивых, но решение да приняла:
К врачам на кресло гинекологическое —
пусть скребут, ножами режут на кусочки!
Кого ты здесь обманываешь, дура?
На кого надеешься, презренная?
И перед кем такой вот грех – детоубийство —
собиралась отмолить?
За мертворожденных и некрещеных есть
молитвы покаянные,
А за аборт-убийство собственного чада
не найдешь пред Богом и словечка!
В молитвословах ваших православных
нет тебе надежды на спасение!
Так посему гореть тебе во пекельном аду
оставшуюся вечность!
Ой Маргарита в комнате своей
да на полу крутилась-извивалась,
Ой дергалась она, кричала и стонала под словами
гостя страшного,
Пыталась оправдаться, вновь и вновь
раскаяться, остановить мучения,
Звала на помощь Господа Иисуса же Христа,
взывала к Божьей Матери,
И к Ангелу-Хранителю, к угодникам, к святым отцам…
Разверзлася под Маргаритой бездна
разумом непостижимая.
Из самой ентой бездны черной
выскочили демоны стремительно
И в образах зверей огромных, лающих,
рычащих, воющих, визжащих
Как насквозь пронзили Маргариту,
её душу захватили, закружили,
Смерчем потащили в черный бессознательный
и беспросветный ад.
Из последних сил взмолилась Маргарита Афанасьевна:
– Уж ты, гость незваный, имени не знаю твоего,
дай времени покаяться!
Не губи злодейски душу мою грешную,
позволь спастись, ох умоля-а-аю!
Отвечает существо за обликом Христа скрывающееся:
– У нас в аду глубокоем, у нас в аду горячием
Меня зовут то Дьяволом, то Сатаной, то Люцифером,
Иной раз Воландом, а то и – Мефистофель,
или – Вельзевул:
Да мало ли имен придумывает человечек страху своему!
Однако ж настоящее мне имя – Смертобог!
Я – Царь всей боли на Земле, хозяин Зла и Смерти!
Сейчас мы в царствие моё направимся с особой целью,
А чтобы снова испытала ты бесчестье и грехопаденье
Да в полном осознании, без обезболивающих средств!
Коль испытанье выдержишь – возможно,
помогу с твоею просьбою!
 

*

 
Как тут-то пуще прежнего пространство
смерчем разъярилося,
В крутящую с огромной скоростью
воронку превратилося,
И Смертобога, Маргариту, демонов-зверей-чертей
оно как закружило
И потащило, потащило за собою конусом-то остреньким,
Конусом да гибельным во царство
бессознательное, беспросветное.
Ай полетели же они вратами все
проторенными и широкими,
Ай коридорами бесчисленными
и тоннелями все длинными,
Еще проваливалися во шахточки зловонные,
Еще кидалися в пучины круговые адские.
Ой мчались, мчались, мчались сквозь слепую тьму,
Иную тьму пречерную,
сражающую одиночеством невыразимым,
Иную тьму ведь огненную, полыхающую жаром.
Неслися с ревом, визгом тошнотворным, беспощадным,
И вдруг остановились перед группою фантомов,
Кумиров детских, юношеских, ранее любимых.
Тут были пластиковая кукла с ручкою оторванной,
Невеста в белом платьице и в белых туфельках,
С обложки глянцевитой девушка красивая,
Певички и певцы эстрадные, в костюмах разноцветныих,
Актеры и актрисы будто бы сошедшие
с журналов модныих,
С известных кинофильмов, клипов, телепередач;
Тут чудом поразительным-то уместились
в коридоре и машины,
Всё тачки дорогие, также всё прилавки с бижутерией,
Валюта, банки, рестораны, золото и серебро,
Блестящие витрины магазинов и одежда, и косметика…
Вот демоны как по команде прекратили
вой и визг душесмертельный,
Слегка ослабили давление и расступились,
Маргарите облегчая-то страдания.
Ай Маргарита Афанасьевна в слезах да пала на коленочки,
Ай как она взмолилась, как запричитала,
к помощи взывая:
– Ой вы, всё образы-кумиры ненаглядные!
Мечты мои, стремления счастливые, блаженные!
Спасите же меня скорей от демонов-зверей ужасныих,
От Смертобога вы меня освободите! Помогите!
Кумиры-образы ей отвечали голосами-то скрыпучими:
– Да ай же Маргарита Афанасьевна любезная!
Как мы тебе поможем, как-от мы тебя спасем?
Ведь мы пустышки, фýфолки да мыльные всё пузырёчки!
Нет в нас любви, нет в нас тепла
и человеческого понимания!
Нет смысла в нас, как кроме
бесполезного-то времяпровождения!
Тут звери-демоны заржали и залаяли,
А Смертобог он дунул-плюнул на пустышечек,
Пустышечки-кумиры все полопалися и растаяли,
И не оставили-то от себя ведь ничегошеньки.
И вновь схватили Маргариту Афанасьевну,
скрутили демоны
Скорым-скоро да потащили, понесли,
Скорешенько помчали коридорами-туннелями,
Во шахточки проваливаясь да кидаясь во пучины адские,
Соквозь слепую тьму, соквозь огонь
и черноту всё черную.
Еще так долго ли они неслися, коротко ль,
Да вдруг опять остановились перед новым образом.
Из тьмы да проступали черточки знакомые ой Маргарите,
Знакомые да узнаваемые батюшки-отца родного.
Он батюшка стоит пред сворой чертовщинною,
он не пугается,
Он хмуро смотрит ведь на доченьку свою ой Маргариту,
Качает он как будто головой неодобрительно, сурово,
Сурово, а во взгляде-то его несчастие
поблескивает горько.
А демоны как по команде прекратили вой
и визг душесмертельный,
Слегка ослабили давление и расступились,
Маргарите облегчая-то страдания.
Ай Маргарита Афанасьевна в слезах да пала на коленочки,
Ай как она взмолилась, как запричитала,
к помощи взывая:
– Ой ты, батюшка родимый, старенькой, любима-ай!
Обращаюся к тебе, я умоляю, дочь твоя несчастная!
Ты спаси меня скорей от демонов-зверей ужасныих,
И от Смертобога ты меня освободи! Ой помоги!
Батюшка-отец родной ей отвечал-то слабым голосом:
– Да ай же Маргарита незабвенная,
ты доченька любезная!
Как помогу тебе? Ведь отнялись у меня
ноженьки и рученьки,
Совсем стал старый и на группочке-то инвалидной я!
Ай некому водицы поднести, ай некому
и вывести на улицу-да погулять,
На улицу-да подышать-от свежим воздушком!
Тут звери-демоны заржали и залаяли,
А Смертобог хотел было он дунуть-плюнуть,
образ нунь развеять,
Да батюшка-отец как зыркнет супостату во глазища,
А сам он обернулся да и был таков внезапно же.
Заново схватили Маргариту Афанасьевну,
скрутили демоны
Скорым-скоро да потащили, понесли,
Скорешенько помчали коридорами-туннелями,
Во шахточки проваливаясь да кидаясь во пучины адские,
Соквозь слепую тьму, соквозь огонь
и черноту всё черную.
Еще так долго ли они неслися, коротко ль,
Вдруг образ новый преградил им нечестивый путь.
Из тьмы да проступали черточки знакомые ой Маргарите,
Знакомые да узнаваемые матушки родной, покойницы.
Вот матушка стоит пред сворой чертовщинною
и не пугается,
На Маргариту смотрит матушка родимая
со жалостью и болью,
Со жалостью и болью в сердце, а в глазах же
ой печаль-та безутешна.
И демоны как по команде прекратили вой
и визг душесмертельный,
Слегка ослабили давление и расступились,
Маргарите облегчая-то страдания.
Ай Маргарита Афанасьевна в слезах да пала на коленочки,
Ай как она взмолилась, как запричитала,
к помощи взывая:
– Ой ты, матушка родимая, покойная, люби-имая-а!
Обращаюся к тебе, я умоляю, дочь твоя несчастная!
Ты спаси меня скорей от демонов-зверей ужасныих,
И от Смертобога ты меня освободи! Ой помоги!
Матушка родная отвечает-от ей голосом загробныим:
– Да ай же Маргаритушка, ты доченька моя единственна!
Как же помогу тебе? Ведь заросла к могилке
узкая тропиночка!
А тяжелая камéнь-плита совсем уж
деревянный гробик придавила!
Ой не выручить тебя! Ой не подняться мне
из забытья из вечного!
Тут звери-демоны заржали и залаяли,
А Смертобог хотел было он дунуть-плюнуть,
образ нунь развеять,
Да матушка как хлопнет супостату по ноздрищам,
Сама вдруг обернулася, во тую же секунду такова была.
 

*

 
Вот ринулися дальше черти-демоны
со Маргаритою и Смертобогом,
Ай полетели же они вратами
все проторенными и широкими,
Ай коридорами бесчисленными
и тоннелями все длинными,
Еще опять проваливалися во шахточки зловонные,
Еще опять кидалися в пучины круговые адские.
Ой мчались, мчались,
мчались сквозь слепую тьму зловещую,
Иную тьму пречерную,
пронзающую одиночеством невыразимым,
Иную тьму ведь огненную, полыхающую лютым жаром.
Неслися с ревом тошнотворным, беспощадным,
Под этот рев ой Маргарита Афанасьевна
задумалася крепко:
«Знать, Смертобог не так уж и силён, как представляется!
Не смог развеять образы он матушки
и батюшки родимыих,
Не смог, а значит – не такой уж он
и царь-хозяин в собственном-то царстве!
О Пресвятая Ты Владычица! Богоневеста дивная,
Пренепорочная!
Тебе молитву возношу, о Светоносная,
Пречистая Ты Богородица!
Царица Ангелов! Помилуй меня, грешную,
порочную и окаянную!
Едина Чистая, Благословенная, спаси и сохрани!
О Ты, Благая Мати Бога нашего!
И наказательница, обличительница грешников,
богоотступников!
Ум мой разсуетился суетою помышлений и безверия,
Забвение о Боге омрачило душу, падшую во тьму отчаянья
Рабы Твоей, о Пресвятая Дева, Матерь Божия!..
Благодарю! Благодарю Тебя за помощь во спасение,
Ах во спасение прибавившая мне ума!..»
И чем усердней Маргарита Афанасьевна
творит молитвочку,
Тем злее, агрессивней и крикливей
черти-демоны становятся,
Кусают и лягают, бьют и жалят, пеною исходят злобною,
Лишь Смертобог как будто бы невозмутимо ухмыляется.
Он словно насмехается, то ликом лже-Христа покажется,
То чертом с пятаком свиным,
с козлиными рогами и ослиными ушами,
То черепом безглазым в капюшоне,
с длинною косою на плече.
Проговорит он Смертобог надменно, громогласно:
– Эй, богородица! Вперед гляди!
Сюрприз тебе готовится!
Такой подарочек божественный,
что будешь ты меня благодарить всю жизнь!
Закончились тут коридоры и туннели,
Глубокие-то шахты, адские круги,
Поднялись горы камня серого,
Утесы крутобокие,
Вершины островерхие.
За скалами же распростерлось море дивное:
Пред Маргаритой море разлилось кровавое мясное,
Кровавое мясное с горизонтом ядовито-желтым
и с багровым небом,
С багровым небом в красно-черных тучах,
в молниях оранжевых, в протуберанцах.
Под небом море всё шевелится кусками мяса,
хрящиками, ручками и ножками,
Жилками и кожными ошметками,
разрубленными человечьими младенцами.
И месиво кровавое живое непрестанно
плачет детскими-то криками,
Плачет, стонет и визжит младенческими
душераздирающими голосами.
В ответ им вторят поднебесные протуберанцы,
Сверкающие огненными молниями,
Ѝскрами ссыпающими вниз.
Как только Смертобог и Маргарита с демонами
появились на скалистом берегу,
Один протуберанец вдруг отчаянно
взметнулся ввысь, заволновался,
Как будто собираясь и приготовляясь с силой,
и намереньем пылавший,
Сначала словно робко, но затем стремительней, быстрей
Он полетел навстречу Маргарите Афанасьевне.
Большеголовый, скрюченный, полуслепой,
С ножками и ручками короткими летел протуберанец,
Уродец-эмбрион, зародыш недосформированный,
А издали еще он прошептал такое слово: «Мама!».
Проговорит же Смертобог,
он к Маргарите обращаясь с лживой ласкою:
– Сестричка ты моя любимая, прелестная!
Есть у меня дела ну жутко очень важные,
А потому я отправляюсь тотчас во миры иные с миссией!
Тебя же, моя радость, оставляю
в обществе Личинки Человечьей,
Которая явилась результатом плотских-то
утех злосмысленных!
Ой, не благодари! А наслаждайся,
наслаждайся ты твореньем собственным!
И черти-демоны заржали и залаяли, завыли,
Заохали, заахали, заухали
и кашлем изошлись нечеловеческим,
Стремительно они как закружились,
завертелись, с ревом, с гоготом,
Взвихрили дьявольскую смерчу-то подобную воронку,
Все путы с Маргариты развязали, отцепили,
душу отпустили,
Да как помчались с бешеною скоростью
вослед-то Смертобогу,
Взлетевшему под небо, к горизонту
устремившемуся желто-ядовитому.
Ай Маргарита Афанасьевна упала
обессиленная на каменья серые,
Ай только и смогла же приподнять ведь голову,
Взглянуть на приближающийся эмбрион уродливый.
Личинка Человечья ближе, ближе подлетала,
И громче ее шепот раздавался над кровавым месивом:
«Мама! – звала Личинка Человечья. – Мамочка!!!»
И сердце Маргариты Афанасьевны
от боли сжалось нестерпимой,
А душу страхом и мучительным сознаньем,
и раскаяньем великим поглотило.
 

*

 
И наказание изведав адское, заплакала она,
заголосила, слезы проливая горькие:
– Ох, нет же мне прощения,
ребеночек ты мой родименько-ой!
Я низкое, бессовестное существо,
и мерзкое и самое ничтожное!
Ни кровью мне не смыть позор,
не искупить и вечными проклятьями!
Казни меня! Всю растерзай!
Сожги и пепла не оставь, даже пылинки во вселенной!!!
Она Личинка Человечья робко так над
Маргаритой Афанасьевной склонилась,
Короткую ручонку протянула и смахнула со щеки
ее горячую слезинку.
Взметнулась ввысь, вся трепеща,
и снова опустилась к женщине, лежащей на камнях,
И с нежностью желая прикоснуться, приласкаться,
С жаром, с нетерпением произнесла:
– Ах, мамочка моя! Как счастлив я,
что наконец-то ты нашлась!!!
Боялся я, что потерял тебя,
но вот моя исполнилась мечта заветная!
Ах, мама милая, прошу, не убивайся так,
не мучайся, пожалуйста!
Всё хорошо! Вот я – ребенок твой, вот ты —
моя родная мамочка!
Ведь ты меня искала, правда же?
И обо мне переживала, думала, страдала,
Но вот мы встретились, как ты того хотела, как и я мечтал!
От неожиданного голоска-то детского,
приветливого слова Маргарита успокоилась,
Приподнялась, рассматривая с удивлением зародыш,
в воздухе парящий.
Заглядывая то с испугом,
а то с любопытством в радостные глазки,
сморщенными веками полуприкрытые,
Разглядывая голову большую с редкими волосиками,
тельце мягкое, сутулое,
Ручки маленькие, ноженьки кривые,
кожу темно-розовую и покрытую местами
слизью тонкою.
Так жалко стало Маргарите своего ребеночка,
Такого некрасивого, такого беззащитного,
Что вдруг опять слезинки навернулись на глаза,
И голосом она дрожащим продолжала:
– Ох, чадо ж ты мое несчастное, кровиночка родна-ая!
Да как же ты меня простишь?
Я пред тобою виноватая безмерно и наве-ечно!..
Она Личинка Человечья
кружится в пространстве, мечется,
И то приблизится ведь к Маргарите,
то вдруг отдалится, и взволнованно произнесет:
– Ах, мамочка, не плачь, прошу, не плачь, пожалуйста!
Все будет хорошо, как обещали дядя Смертобог
и дядя Сердцебог!
Как я им благодарен! Ведь они мне помогли тебя найти!
А дядя Смертобог, он кажется всего лишь страшным,
а на самом деле,
Ты, мамочка, смотри, он мертвою водою зарастил
все мои части тела,
Которые плохие боги в твоем мире
инструментами разъединили.
А дядя Сердцебог мне сердце запустил живой водою,
И вот я жив, мама, смотри!
Теперь мы не расстанемся с тобою!
Ты меня любишь, знаю я! И я тебя люблю!
А дядя Сердцебог и дядя Смертобог
хорошие мне объяснили,
Что ты и папочка Андрей немножечко запутались
в той жизни,
Где боги птичек слушают,
цветочками любуются и радуются солнышку,
Где боги счастьем наслаждаются и счастье же творят
прекрасное!
Просто вам почему-то грустно стало оттого,
что я хотел на свет родиться,
И ты, мамочка, и папочка Андрей
безрадостную мысль подумали,
Как будто бы мешать вам стану солнышко любить
и птичек слушать…
Но дяденьки божественные мне сказали,
что мысли вы чужие думали, а не свои,
Что сердцем и душою вы хотели,
чтоб и я мог наслаждаться счастьем и любить,
Любить прекрасный, настоящий мир,
и вместе с вами делать этот мир счастливее!
Да, мамочка? Ведь правда же?
Скажи, пожалуйста, ведь правда же!
И ощущает Маргарита Афанасьевна,
как чувство материнское проснулось в ней,
Как захотелось и погладить, и прижать к себе
большеголового уродца,
Услышать его ближе сердца стук, дотронуться до тельца
слизистого, мягкого,
Поцеловать и лобик, носик сплющенный, крохотный
ротик шевелящийся.
Вот руку протянула Маргарита
и коснулась ручки его маленькой,
Ладошку с пальчиками во свою взяла
и шаг навстречу совершила.
Личинка Человечья задрожала вся, затрепетала,
Прижалась к маминому сердцу осторожно,
со благоговением,
Склонила голову к плечу и ручкой обхватила шею.
В едином чувстве нежности родимой
и жизнесвязующей замерли они,
На мгновенье позабыв о мире Смертобога дьявольском.
 

*

 
А когда очнулись Маргарита Афанасьевна
с Личинкой Человечьей,
Увидели, что на скале они стоят высо-окой,
И что под ними море разливается кровавое мясное,
Кровавое мясное с горизонтом желто-ядови-итым,
Багровое над ними небо в красно-черных тучах,
в молниях оранжевых, в протуберанцах.
А море всё живое, всё шевелится кусками мяса,
хрящиками, ручками и ножками,
Жилками и кожными ошметками,
разрубленными человечьими младенцами.
И месиво кровавое подвижное ой непрестанно плачет
детскими-то криками,
Плачет, стонет и визжит младенческими
душераздирающими голосами.
В ответ им вторят поднебесные протуберанцы,
Сверкающие огненными молниями,
Искрами ссыпающими вниз.
Проговорит Личинка Человечья озабоченно:
– Мамочка родная, выслушай меня, пожалуйста!
Попросили боженьки, которые мне помогли тебя найти,
Дяденька он Смертобог и дяденька он Сердцебог,
Чтобы я провел, ну… как это… экс-кур-си-ю!
Три вселенных покажу тебе, загадочных три лепестка,
Энергию они в себе содержат злую, нехорошую,
Стремящуюся души погубить,
любовь и свет затмить собою,
Подчинить живущих на Земле всех богосозидателей.
Познание вселенных, мамочка, поможет тебе лучше стать,
Светлее и божественнее, радостнее и счастливее.
Необходимо лишь перед экскурсией твое согласие,
Его произнеси ты вслух и громко, и решительно.
Условие такое боженьки поставили,
Предупредили, что вселенные те темные, опасные,
И могут временные причинить тебе страдания…
А я ведь не хочу, чтоб ты страдала, мамочка!
Ай Маргарита Афанасьевна ребеночку-то отвечает:
– Да ай же ты, сыночек мой любимый, ненаглядный!
Ты очень добрый, ласковый!
Как раньше без тебя жила я, маялась?
И хоть не по своей здесь воле…
Грешную меня прости, родимый мой!..
Но что же делать остается мне,
как не последовать судьбе своей?
Веди меня, сыночек, через тернии к вселенным темным!
Какие б испытанья не случились новые, ужасные,
Надеюсь, Богородица Пречистая спасет нас от беды!
Она Личинка Человечья из объятий Маргаритиных
взметнулась ввысь,
Под багровым небом в красно-черных тучах сделалася
вновь протуберанцем,
Огненными молниями вниз, на месиво живое,
искрами ссыпая.
Покружилася вокруг себе подобных
птиц-зародышей лучистых,
Вместе же со стаей этой опустилась
к Маргарите Афанасьевне,
Отделилася от шара ослепительного
и в Личинку Человечью превратилась,
Вновь прижалась к маме, приласкалась
и проговорила радостно:
– Мамочка родная, милая!
Братики мои, сестрички нам помогут
до вселенных трех подняться!
Посмотри, как счастливы они,
что я тебя нашел, мамулечка!
Верю я, надеюсь, и они однажды мамочек родных найдут,
И не будут больше никогда ведь
никогда страдать и мучиться,
И переживать от брошенности, от ненужности своей!
Стая птиц-протуберанцев светится
и радужной пульсирует энергией,
Формы принимая то цветка земного,
а то бабочки пурпурной и глазастой,
Перед Маргаритою стараясь показаться
словно бы веселым беззаботным существом.
Вот вдруг стая потемнела,
посерела и сформировалась в скальную породу,
Сверху оставляя ровную
шероховатую площадку небольшую,
Подплыла к скале,
где находилась Маргарита Афанасьевна, и замерла.
Маргарита Афанасьевна с Личинкой Человечьей на руках
вперед шагнула,
И стая для удобства по краю площадочки
бордюрчик возвела,
И женщину с младенцем стала поднимать все выше, выше.