Текст книги "Как научить ребёнка смотреть хорошее кино"
Автор книги: Роман Перельштейн
Жанр: Воспитание детей, Дом и Семья
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]
Пробуждённая душа всегда и везде дома
В пиксаровском фильме «Душа» есть примечательная сцена. Школьный учитель музыки, пианист Джо Гарднер, который всю жизнь мечтал играть джаз, выступает перед публикой. Зал рукоплещет, сомнений нет: взошла новая звезда. После своего феерического дебюта Джо и саксофонистка Доротея Уильямс, которая руководит квартетом, выходят на улицу. «Ну, а что у нас дальше?» – спрашивает Гарднер. «Соберёмся здесь снова завтра и всё повторим», – отвечает Доротея. Почему-то Гарднер опечален. «Что, что-то не так?» – спрашивает она. «Я ведь к этому дню шёл всю свою… правда, всю свою жизнь. Ждал другого чувства», – признаётся он. С пониманием улыбнувшись, Уильямс преподаёт герою урок: «Есть одна притча о наивной рыбке. Подплыла она к мудрой рыбке и говорит: “Как найти то, что зовут Океаном?” – “Океаном? – повторила та. – Ты в нём. Мы в нём живём”. – “Это?! – удивилась рыбка. – Это вода. А я хочу в Океан”».
Ещё одна модификация притчи о маленькой волне.
Полнометражная анимационная лента «Душа», снятая Питом Доктером и Кемпом Пауэрсом, заслуживает отдельного разговора. Я соглашусь с тем, что эта картина спорная. Сюжет не так уж и прост, изобразительный язык специфичен. Но есть в «Душе» нечто такое, что лично для меня представляет огромную ценность.
Упав в открытый люк, незадачливый музыкант Джо Гарднер отчаянно пытается балансировать между мирами. Господин в маленькой шляпе и больших очках ещё не там и уже не здесь, но в тоже время – и там, и здесь.
В подобной ситуации оказался Гарри Поттер, когда тёмный волшебник Волан-де-Морт почти убил его. Гарри обнаруживает себя в странном месте, похожем на вокзал «Кингс-Кросс». Там его встречает профессор Альбус Дамблдор. «Профессор, всё это на самом деле? Или это происходит лишь в моей голове?» И Дамблдор отвечает: «Конечно, в твоей голове, Гарри. Почему это должно значить, что всё это не на самом деле?» Точно так же могли бы ответить и Джо Гарднеру, задай он подобный вопрос.
Далее мы узнаём, что существует не только мир после жизни, именуемый «мир После», но и мир до жизни – «мир До». Причём в «мире До» имеются кураторы, которых зовут Джерри. Кто они? «Сосредоточение всех квантовых полей Вселенной». Если непонятно, то извините. Кто сказал, что нам всё будет понятно в этом мире, что уж говорить о «мире До»? А ведь именно в нём, согласно авторской задумке, формируются личности, перед тем как родиться. Не потому ли у одних и тех же пап и мам такие разные дети? И всё-таки я думаю, что ангелические существа, обведённые светящимся контуром и похожие на добрых тётушек и дядюшек, – это не какие-то там «квантовые поля». Джерри символизируют собой наше истинное сердце и просветлённый ум, между которыми нет разницы. Словом, попав на тот свет, Джо обнаруживает, что занавес жизни ещё не опущен, спектакль продолжается и ему уготована новая роль.
Наш герой берёт шефство над душой № 22, этаким неоновым шариком-липучкой, которая успела вывести из себя не только Коперника и Карла Юнга, но и саму мать Терезу. Все они искали призвание этой на редкость своенравной души. Однако так и не нашли. Не бесёнок ли перед нами, готовящийся облечься в человеческую плоть? Впрочем, не будем демонизировать 22-ю.
Конечно же, разбудить душу трудно. Маленькой волне пока ещё невдомёк, что она Океан. В переходном возрасте, а он может затянуться надолго, между детьми и родителями устанавливается баланс сил, напоминающий модель отношений между Джо и его подопечной. Душа № 22 ищет своё призвание. Вот и нам предстоит найти мелодию, которая пробудит душу нашего ребёнка. А впрочем, мелодия напоётся и сама. Наш ребёнок – «крепкий орешек», уж это точно. Но если в моей жизни есть то, что окрыляет меня, что отрывает от земли, как, например, музыка позволяет воспарить Джо Гарднеру, если есть то, что невероятно вдохновляет меня, то рано или поздно «орешек» расколется.
Если мы обратимся к символике яйца, то вспомним, что оно олицетворяет и мироздание, и бессмертие, и бог знает что ещё. Но мне очень нравится следующая метафора. Если яйцо разбивается снаружи, то это означает смерть, а если изнутри, то это знак жизни. В любом случае скорлупе не избежать распада.
Все мудрецы вторят друг другу: с волной, осознавшей, что она Океан, уже ничего не может случиться. Я уверен, что именно это мы должны оставить детям в наследство, а не нашу излишнюю тревожность, будь это тревога за них или за окружающий нас мир. Океанический покой позволяет действовать разумно в любой жизненной ситуации, потому что именно он раскрывает творческий потенциал наших детей. Изменить мир к лучшему может только человек счастливый, то есть умеющий радоваться тому, что есть, а значит, каждый день наполняющий тайным светом наш общий взгляд на вещи. Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что все изменения к лучшему, которые нам так необходимы, приложатся. Было бы к чему приложить. А изменения произойдут неминуемо. И на самом деле, несмотря ни на что, происходят каждый день. Вот только мы не всегда замечаем их.
Основная идея мультфильма «Душа» такова. Человек должен научиться чувствовать себя живым. По-настоящему живым. А это значит, что мы начинаем ощущать нашу океаническую связь друг с другом и такую особую связь с нашими детьми, которая больше уз крови. Но это предполагает нашу готовность на жертву. Иногда приходится жертвовать своей правотой. Все родители знают об этом. А иногда приходится жертвовать и чем-то гораздо большим, но только не душой. Если же мы придаём забвению наш внутренний мир, нашу душу и строим на этой жертве, как на фундаменте, счастье своего ребёнка, то подталкиваем его к тому же самому неверному выбору, и не просто подталкиваем, а программируем его своей превратно понятой жертвенностью.
В конце фильма Джо Гарднер получает шанс воспользоваться билетом в жизнь и вернуться в земной мир. Но душа № 22, которая, по сути, стала его ребёнком, его творением, в этом случае не воплотится, не займёт своего места среди живых. Волшебные условия вселенной фильма нарушать нельзя: двоим не спастись. То есть покинуть океанические глубины, я выражусь именно так, и обрести форму волны может только одно существо. Не без колебаний Джо уступает пропуск в жизнь душе, которая, наконец-то угадала своё призвание. Однако и Джо Гарднеру открылось его призвание. В чём оно? Да в том же, в чём наше призвание как родителей. В готовности пойти на жертву. Но уточним, чтобы не произошла подмена и мы не угодили в ловушку ложно понятой жертвенности. Принести себя в жертву – не значит поставить на себе крест. Принести себя в жертву – значит осознать, что для Океана не так уж и важно, останется ли он волной или сокроется в те глубины самого себя, благодаря которым возникают все волны. В жертву приносится переживание нашей отдельности. Жертва высвечивает нашу связь с источником Жизни.
«Я пойду с тобой», – подбадривает Гарднер готовую воплотиться душу. «Ты же сам знаешь, что нельзя», – отвечает 22-я. «Я знаю, но провожу хоть немного». И, взявшись за руки, они устремляются к голубой Земле. А ведь так мы и передаём жизнь своим детям. И что может быть прекрасней!
Подлинное искусство выводит отдельное «я» из состояния гипнотической зацикленности на своих страхах и тревогах. И современная компьютерная анимация способна на это не в меньшей мере, чем классическая литература, живопись или музыка.
С 22-й всё будет хорошо. А вот господин в маленькой шляпе и больших очках снова обнаруживает себя на конвейере, уводящем в светящееся Ничто. За его спиной возникает Океан в лице коучей Семинара Душ. «От имени всех кураторов Джерри выражаю вам благодарность. Мы профессиональные вдохновители, но редко когда нас самих могут вдохновить», – говорит Океан, или собирательный образ непостижимого бытия. Океан вовсе не желал смерти Джо Гарднеру, но Океан сделал всё, чтобы Джо перестал существовать в качестве только волны. И – о чудо! – ему даётся второй шанс! Джерри шутит: «Надеюсь, впредь вы будете смотреть под ноги», – а затем спрашивает: «Уже знаете, чем займётесь? Чему посвятите жизнь?» – «Надо подумать», – озадачивается Гарднер и переступает порог то ли двух миров, то ли своего дома, из чего можно сделать вывод, что пробуждённая душа всегда и везде дома, а непроснувшаяся везде и всегда чужая. Никто её не ждёт, никто ей не рад. Продолжая отвечать на вопрос, чему он посвятит жизнь, герой заканчивает фразу так: «Надо подумать, но точно знаю, что каждый её миг я проживу сполна». Затем он вдыхает полной грудью, и мы начинаем всё видеть нашими сокровенными глазами. Розовый воздух, мягкие тени, закатные лучи на позеленевших от времени кирпичах, решётка входной двери с затейливым узором. И хотя Джо устремляет взгляд вверх, на подсвеченные облака или на небоскрёбы Нью-Йорка, смотрит он внутрь, а значит, на то, что нельзя увидеть глазами.
Современный учитель недвойственности обратился к ученику: «Встань». Тот поднялся. «А теперь шагни навстречу себе». Ученик замер. Именно в эту секунду и произошла встреча ученика с самим собой. Что-то подобное испытывает Гарднер. Джо стоит на крыльце и не может двинуться с места. Потому что отныне он – везде. Он – Океан.
Я почему-то уверен, что, посмотрев анимационную ленту студии Pixar Animation Studios, Леонид Николаевич сказал бы, что в этом фильме есть Бог. И я бы совершенно согласился с ним.
Переводные картинки
Кто нас учил смотреть хорошее кино? Наверное, сама жизнь. Она была лучше, чем кино. Но эта истина открывалась только в кинотеатре, при встрече с настоящим искусством, которое словно бы подсвечивало всё самое интересное в жизни.
В десять лет я вместе со своими друзьями Шуркой и Вовкой посмотрел «Конька-Горбунка». Не помню, когда я стал обращать внимание на имена режиссёров, но точно не в середине семидесятых. Советский мультфильм, снятый по сказке Петра Ершова режиссёром Ивановым-Вано, стал одним из самых важных событий детства. И на это имелось две причины. «Конёк-Горбунок» оказался ярким и прозрачным, как радуга над лиманом. Это во-первых. А во-вторых, мы слишком много пережили в этот день, особенно Шурка Кавун.
В моей памяти всё причудливо сплелось: вымысел и быль, кино и жизнь, радость и боль, и я уже не смогу отличить одно от другого. Жизнь порой крутила такое кино!..
Вовка и Шурка считали меня большим фантазёром. Они не верили, что я живу в Казани. В Одессе-маме про такой город никто не слыхал. Вот если бы я приехал на лето к бабушке из Ростова-папы или Сыктывкара, на худой конец, то моя репутация не пострадала бы. Так у меня и появился имидж, который приходилось поддерживать.
Я часто вспоминаю Одессу моего детства. Бабушкин двор из пепельно-розового ракушечника и тёплое солёное море; кинотеатр «Мир» и в квартале от него блошиный рынок, который мог тебя сделать самым счастливым или самым несчастным человеком на свете. Назывался рынок Староконным.
Стоит южному утру заштриховать жёлтыми шестигранными карандашами ночную свежесть улиц, как в торговых рядах закипает жизнь. И пока солнце цвета фруктового кваса не закатится за флигеля улицы Вегера, здесь будет чем поживиться. На главной барахолке Одессы можно купить всё – от породистого ньюфаундленда до рядового разъёма водопроводного крана. Как-то мне толкнули здесь «Педагогическую поэму» Макаренко, и я прочитал её залпом.
Кто не был на Староконном, тот не знает Одессы.
– Девочка, почём эта торба?
– Вы шо, будете брать?
– Нет, я пришла сюда играться.
– Десять рублей.
– Хм, вы знаете, что её не продадите?
– Я не девочка, милочка, и я уже продала одну такую.
Абрикосы с подрумяненным боком, фигурное мороженое на широкой палочке, стеклянный магазин «Игрушки». В то утро Вовчик наступал мне на пятки, и, когда я оглянулся, чтобы отвесить ему щелбан, увидел Шурку. Я и не знал, что он пришёл с матерью. Дымящая, как паровоз, тётя Света по кличке Вобла решила сдержать слово – купить попугайчика. Она даже новую блузку надела, чтобы не передумать. Всегда имея при себе сигареты, Светлана Андреевна умудрялась их ещё и стрелять. Воблой её называли только взрослые, но в тот день это право присвоили себе и дети. Курила Светлана Андреевна «Памир» и очень уважала мою бабушку, которая отдавала предпочтение «Беломорканалу». Мы сомневались, что тётя Света раскошелится и осчастливит Шурку. Пока она торговалась, окутывая всё живое клубами ядрёного дыма, мы с Вовкой пошли смотреть макаку.
Столо́вый мельхиор с гербами, крик павлина, пухлые запястья домохозяек, перетянутые авоськами до синевы. Торговцы живым товаром, до неприличия похожие на своих кошек и собак. Студенты-нумизматы; скороговоркой говорящие портнихи; специалисты по примусам; люди искусства с большими малярными кистями в тазах; пенсионеры, торгующие у туалета полиэтиленовыми крышками и электрическим хламом.
– Батя, почём выключатель?
– Три рубля.
– Работает?
– Нет.
– А который работает есть?
– Вот. Пять рублей…
Где же наша макака? Вместо неё наплывом пошли образы «Конька-Горбунка», очень напоминающие сводно́й рисунок.
Переводную картинку нужно было смочить водой, а затем скатать пальцем раскисшую промокашку. И тогда вспыхивала какая-то новорождённая первозданная реальность, тонкий слой которой дрожал, подобно слюде, но потом вдруг замирал и, высыхая, успевал пообещать счастье. Правда, жили картинки недолго. Они быстро трескались и рассыпались, но сам момент обещания счастья, а значит, и самого счастья, проскочить было нельзя.
Вот я впился глазами в Чудо-юдо кита. Страшный и смешной, он проглотил корабли и превратился в остров. Мужики пашут землю. Детвора собирает грибы. Бьющий из головы фонтан приспособили под водопровод. Бедняга весь покрыт пятистенками, а главная улица упирается в хвост. Потом по этой улице потешно будет драпать свинья. Мне безумно нравилось, как кит, позволив мирянам унести ноги и отпустив на волю струги с гребцами, отрясает с себя всё бренное. Избы летят вверх тормашками, море закипает, и печальный губастый великан скрывается в пучине. Идея разбить деревянный город на спине кита настолько поразила меня, что я решил получше узнать, кто такие архитекторы и чем они занимаются. Своей первой профессией я точно обязан «Коньку-Горбунку».
Этот фильм выходил в двух версиях – 1947 и 1975 годов. Так вот, в сюжете первой версии не было эпизода с китом. Царь-девица не требовала, чтобы ей достали со дна окияна её перстень. Лет через пять я пересмотрел шедевр Иванова-Вано и был сильно удивлён, не обнаружив в нём своей любимой сцены. Я решил, что она мне приснилась или я её придумал.
В детстве символические фигуры Иванушки-дурачка и Конька-Горбунка я принимал за чистую монету. Мне нравилось, что они неразлучны и что они меня не подведут. А ещё – что всё закончится хорошо. Своего мнения я так и не поменял. Может быть, только зорче вгляделся и увидел что-то ещё. Что именно?
Что Конёк-Горбунок одна из метафор Великого Океана жизни. Конёк-Горбунок, или Конёк-Единорог, напоминает своему хозяину о том, что всё происходит ради него – Ивана, а не с ним – с Иваном. То есть, всё делается во благо герою, для которого приказы царя становятся условием роста его души. Конёк – это и есть душа Ивана, которая не позволяет ему забываться. Конёк своим выразительным обликом придаёт форму не видимой обычными глазами, постоянно ускользающей связи всех душ с их Источником. На Руси эту нелёгкую ношу несли блаженные. Но и Конёк-Горбунок юродивый среди рода лошадиных. Конь, а уши ослиные, не верблюд, а горбат. Без Конька Иван и шагу не ступит. Почему? Чтобы не обогнать свою душу. Ей и предстоит, искупавшись в трёх котлах, воскреснуть, то есть вернуться в свой Источник.
Нашим детям не понять, что мы выросли на переводных картинках. А ещё у нас было слишком много времени. Мы тратили его на наши маленькие и большие беды. Мы, сказал я, хотя все неприятности в тот день достались Шурке Кавуну.
Между ларьком «Союзпечать» и магазином «Игрушки» – толпа. Одесситы обступили каштан. Вокруг дерева ходит тётя Света с рейкой от ящика. За нею плетётся Шурик. Подбородок впился в грудь. Шейный позвонок выпячен. Шурка – само раскаяние. Тётя Света время от времени зашвыривает рейку на дерево.
– Говорила я тебе, держи, морда, крепче, не зевай!
Невозмутимо и методично она мечет рейку. Покувыркавшись, та шваркается об асфальт. В толпе нездоровый смех.
– Чего встал, хоть за доской бегай! Я, что ли, попугая выпустила? Я, что ли?
Кавун, приколоченный к земле взглядами зевак и гневом Воблы, обнимает задрипанную сумку. Он не знает, что ему делать: гореть от стыда за мать или смеяться в знак солидарности с толпой. Психопатка тётя Света вырывает из его рук сумку и подходит к лыбящемуся солдату.
– Закурить не найдётся, служивый?
Она выпускает клуб дыма. Попеременно глядит то на дерево, то на сына. Теперь попугая сбивает Шура.
– Ни кидать не умеешь, ни птицу держать!
Тётя Света предательски и беззащитно улыбается, не менее беззащитно и предательски, чем это делал Шурка, когда в попугая целилась мать.
Жадно затянувшись, она затаптывает окурок. Затем, очень грубо ткнув в Шурика сумкой, продолжает развлекать публику. Кавун утирает слёзы. Закрывается от белого света бедовой сумкой матери.
Толпа острит:
– Созрел уже, сбивать пора.
Путаясь в редких, но хитрых ветвях, рейка с виноватым видом возвращается несолоно хлебавши.
– Сколько стоит-то он, сколько?
– Двенадцать рублей, тварь такая.
Рядом спорят:
– Да погибнет он, погибнет.
– Не погибнет, – нараспев протестует дядька в парусиновой шляпе.
– Да погибнет, говорю я вам!
Баба Слува, которая живёт под нами, подходит к дереву.
– Ты, наверное, Светка, себе думаешь, что я приехала изо Львова, чтобы ты этой финеркой разбила мне голову и чтобы я ходила потом в пулклиник, а дитё твоё надрывается, а тебе хоть бы хны! Ей хоть бы хны!
– Давай споймаю, хозяйка. Чем расплачиваться будешь?
– Натурой, – ощеривается тётя Света. Пожирая сына гневными маленькими глазами, она цедит сквозь зубы: – Тебя бы туда засадить, сволочь, и болтал бы ногами. Позоришь меня на весь город.
Мы с Вовчиком бессильны. Но он украдкой ёрничает:
– Улетели твои денежки, Вобла, улетели.
– Да цирк здесь не устраивайте. Попугай, велика птица! – басит грек Попандопало с макакой под мышкой.
На лице тёти Светы вспыхивают пятна:
– Бегай, гадёныш, бегай! Одна мать надрываться будет?!
Шурка ревёт белугой. В разрывах рубчатой листвы мелькает жёлтый попугайчик. Он крепко и смирно сидит на ветке. С любопытством беглец наблюдает за представлением.
Какой-то мужчина в годах вскарабкивается по стволу. В его движениях сквозит сонливость гиппопотама и проворность удава. Наступает мёртвая тишина. Искусный птицелов тянет руку к попугаю. Пронзительно вскрикивает макака, и жёлтенький перепархивает с каштана на козырёк, с козырька – на карниз магазина и, перемахнув мостовую, скрывается в бесстыжей зелени июля.
Мы облегчённо вздыхаем. Под каштаном остаются двое – тётя Света и Шура.
– Иди и без попугая не возвращайся.
Спохватившись, она вынимает из сумки кулёк с семенами.
– Иди продавай. Скажи, птица улетела. Понял, что мать говорит?
– Понял, – сжимает он кулёк.
Кавун перебирает на месте негнущимися ногами, затравленно косится на мать. Тупо уставившись в асфальт, она, как заведённая, повторяет:
– Иди, иди, говорю.
Шура почти не дышит.
Оставшись одна в кругу плевков и окурков, Светлана Андреевна вздыхает. Она бережно поправляет выбившуюся из-под заколки прядь, одёргивает блузку и сиплым голосом повторяет:
– Иди… ну, иди… ну давай.
Мы подхватываем Шуру и тащим его сквозь ряды Староконного. До кинотеатра «Мир» рукой подать, и мы дуем к улице Перекопской победы…
Перекрестившись, Царь решил искупаться в кипятке, но это ему не помогло: старик сварился. А Ванюша с Царь-девицей входят в ворота Небесного Иерусалима.
Напоследок, высунувшись из ворот, Конёк подмигивает нам.
Мудрецы
С оригинальным отечественным мыслителем Григорием Померанцем и его супругой – поэтом Зинаидой Миркиной я близко сошёлся в конце нулевых годов. Это были белоснежно седые старики с пронзительно ясным взглядом на вещи. Заглянув на их философско-культурологический семинар «Работа любви», я остался с мудрецами навсегда. Они увидели во мне духовного сына и даже своего преемника. Они поверили в меня. И своей верой совершенно изменили меня.
Померанц покинул нас в 2013-м, Миркина – в 2018-м. Но их семинар продолжает свою работу, и его аудитория растёт. Поговорка «скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты» ещё справедливее в отношении ученика и его учителей. Всё лучшее в нас конечно же от наших драгоценных учителей.
Какие фильмы любили Померанц и Миркина? Если одним словом, то – глубокие. Григорий Соломонович часто обращался к картине Тарковского «Солярис». Он говорил, что наша душа – это не лужица, а залив Океана, который никогда не иссякнет. И даже если этот залив высохнет, Океан не исчезнет. Я знаю, что, когда он произносил это, перед его внутренним взором представал океан Соляриса, как пространство совести, которое находится в объятиях пространства любви.
Микробиолог Сарториус отказывает психологу Кельвину Крису в профессионализме. Крис переживает контакт со своей совестью, которая является ему в образе умершей жены, как главное событие всей своей жизни. Сарториус же считает подобное поведение неразумным. Отрицая существование жены Кельвина в материальном мире, микробиолог, по сути, и совесть причисляет к фантомам. В семье учёных, если допустить, что Сарториус и Снаут – старшие братья, герой Донатаса Баниониса выглядит Иванушкой-дурачком. Но его мудрость, связанная напрямую с мистическим переживанием, превосходит позитивизм науки. Бесконечно анализируя и расчленяя, наука убивает чувство священной цельности.
В конце картины мы видим, как Кельвин Крис опускается на колени перед своим отцом, то ли земным, то ли небесным. Блудный сын вернулся домой, душа вернулась в свой Источник и прикоснулась к вечной жизни. А вот как о том же самом говорила Зинаида Александровна: «Я умру, зная, что я бессмертна. Потому что самое главное во мне – вот то, что и выразить невозможно, – бессмертно. Моя смерть – это страдания, это смерть, и всё-таки это не смерть».
После ухода Померанца, мы стали видеться с Зинаидой Александровной чаще. Каждая неделя начиналась с нашей большой встречи, с долгой беседы под лампой. В начале осени и в конце весны сидели перед окном, выходившим на Юго-Западный лесопарк, и смотрели, как медленно гаснет небо. Часто в эти часы Миркина писала стихи. А потом читала их. И всё во мне переворачивалось. Расставаясь, мы уговаривались: «Доживём до понедельника».
Она любила этот фильм. Учитель истории Илья Семёнович Мельников выглядит белой вороной в педагогическом коллективе: он не такой, как все. Но именно Мельников помогает окрепнуть детским душам. Он ставит выстраданную правду «журавля» выше жизненной философии «синицы». Илья Семёнович порывается уйти из школы, потому что в душе он сам «журавль», но герой Тихонова не может обмануть доверия воспитанников и покинуть свой пост. Его «небо» – это его служение.
Как-то мы посмотрели картину Станислава Ростоцкого вместе, и Миркина с детской непосредственностью рассмеялась над сценой, в которой телевизионный ведущий рассуждает об электронной музыке. «Найдутся, вероятно, телезрители, которые скажут: машина не способна испытывать человеческие эмоции, а именно они составляют душу музыки. Но, во-первых, надо точно определить, что такое “человеческая эмоция”, “душа” и сам “человек”». «Неужели определит?» – иронично спрашивает Полина Андреевна, мать главного героя.
Померанц и Миркина всегда брали под подозрение любителей точных определений. Григорий Соломонович писал в одном из своих эссе: «Целостной истиной можно быть, но её нельзя высказать».
Зинаиде Александровне очень нравилась картина Фрэнка Дарабонта «Зелёная миля». Великан Джон поначалу производит впечатление умственно неполноценного. Но Джон Коффи чудотворец. Ему дана сила спасать всех живых существ, если ещё не поздно, однако спасти самого себя он не может. «Я устал, босс!» – признаётся Джон своему другу Полу Эджкомбу. Джон устал чувствовать всю боль мира и видеть всё то зло, что люди причиняют друг другу. Он каждый день всходит на свою Голгофу. Вряд ли электрический стул что-то добавит к той боли, которую он испытал. Божий человек Джон страдает не за свои грехи, а за грехи тех людей, от которых он не отделён. Сердце большого Джона нигде не заканчивается. В конце фильма Джон Коффи возвращается в свет, из которого он пришёл и которым никогда не переставал быть.
Вот и Миркина не была отделена ни от одной души. А ведь в этом и состоит «работа любви». И это был главный урок, который она и Григорий Соломонович преподали мне.
В своей духовной автобиографии Померанц сравнивает себя с героем андерсеновской сказки «Гадкий утёнок». Вот почему его книга, выдержавшая не одно издание, называется «Записки гадкого утёнка». Но философ признаётся, что так и не стал лебедем. Хотя гадкий утёнок может почувствовать в себе лебединость. Он несёт за своими плечами неразвернувшиеся лебединые крылья. Конечно же, Померанц эти крылья разворачивал, полёт его духа завораживал, но сам Григорий Соломонович никогда себе этого в заслугу не ставил.
Вот и в образе гадкого утёнка есть что-то от героя русской сказки Иванушки-дурачка. Сначала над ним все смеются. Ни он сам, ни окружающие не воспринимают его всерьёз. Он диковинка на птичьем дворе. Однако в его душе дремлет добрый молодец, живёт своей тайной жизнью «лебединость». К образу Иванушки-дурачка мы будем возвращаться не раз. Впереди нас ждёт довольно большой разговор, связанный с этим типом героя.
Я учился у наших мудрецов смотреть на мир их глазами. И неважно, на что ты смотришь, с чем имеешь дело. Фильм это или книга, закат или сосна. Благодаря любви к людям, которым ты безгранично доверяешь, у тебя появляется свой взгляд на вещи.
Зинаида Александровна всегда с придыханием говорила о картине, на которую я, наверное, и внимания не обратил бы. Речь идёт о советском фильме «Матрос Чижик», снятом в 1955 году режиссёром Владимиром Брауном. Но как-то мы посмотрели этот фильм вместе, и я был поражён его прозрачностью, акварельностью и глубиной. Сколько же искр вспыхнуло в глазах Зинаиды Александровны! Как же мгновенно откликалась её душа! Когда смотришь глазами человека, которого ты любишь, сразу открывается суть всех вещей.
«Матрос Чижик» снят в канун хрущёвской оттепели. Этот фильм словно бы предвещает её. В нём содержится огромный заряд надежды. Федос Чижик определён в денщики, но заботиться ему придётся о маленьком сыне капитана Лузгина. Ещё совсем недавно Федос служил под началом Лузгина на корвете «Витязь». Барчук Шурка в Чижике души не чает. Старый матрос платит мальчику тем же, и оба учат друг друга доброте. А что может быть нужнее? Когда Шурка заболевает воспалением лёгких, Федос выхаживает его. Они подобны двум ангелам, заброшенным в безумный и несправедливый мир, но именно на них этот мир и держится. Служивый, который в одном лице и нянька, и наставник, и защитник, нам ещё встретится, когда мы будем говорить о картине «Белое солнце пустыни»: под начало товарища Сухова поступают не только освобождённые женщины Востока, но и красноармеец Петруха. Матрос Чижик ищет правду и готов за неё пострадать, однако маленький Шурка связывает его судьбу со своей судьбой и гасит огонь возмущения в душе матроса, возжигая огонь любви.
Когда мы смотрим вместе с нашими детьми или с нашими учителями хорошие фильмы, мы сами становимся и учителями, и детьми.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?