Текст книги "Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в."

§ 3. Административно-территориальное устройство, органы управления и самоуправления

Будучи довольно обширным государством, Бухарский эмират делился на бекства (вилайеты), в свою очередь, состоявшие из амлякдарств, которые российские путешественники приравнивали, соответственно, к губерниям и уездам [А.П., 1908, с. 47; Будрин, 1871, с. 39; Галкин, 1894б, с. 26; Гартевельд, 1914, с. 108; Логофет, 1911а, с. 243; Нечаев, 1914, с. 73; Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 143–144]. Число бекств и амлякдарств постоянно менялось в зависимости от политических причин (например, завоевание или, наоборот, утрата территорий в составе эмирата) или по воле самих эмиров, которые могли увеличить число бекств по самым разным причинам, не слишком считаясь с целесообразностью таких решений. Так, в начале 1870-х годов из состава Чарджуйского бекства было выделено три новых – Кабаклинское, Бурдалыкское и Наразымское, что объяснялось военными нуждами. Дело в том что для защиты от набегов туркмен-йомудов в этом районе было решено построить три крепости, каждая из которых считалась городом, а городами и их округой должны были управлять отдельные начальники-беки. В результате местное население, насчитывавшее во всех новообразованных бекствах всего 6 тыс. дворов, должно было содержать трех беков и штат их многочисленных чиновников [Быков, 1884, с. 45].

Впрочем, административно-территориальное устройство эмирата складывалось довольно долго, и система «бекство – амлякдарство», по всей видимости, окончательно закрепилась не ранее второй половины XIX в. Например, Е.К. Мейендорф, побывавший в Бухаре в 1820 г., ничего не упоминает о беках и амлякдарах, а говорит, что эмират был разделен на 40 туменов[29]29
  Со времен Монгольской империи тумен (туман) являлся административно-территориальной единицей, с которой в случае войны могло быть выставлено 10 тыс. воинов (такое военное соединение также называлось туменом).


[Закрыть] [Мейендорф, 1975, с. 137]. Н.В. Ханыков, посетивший Бухару в 1841–1842 гг., также говорит о наместниках-хакимах, управлявших наиболее значительными городами эмирата [Ханыков, 1844, с. 5]. Многие области, которые в дальнейшем превратились в бекства, в 1820–1870-е годы были номинально или фактически независимыми от Бухары владениями – Гиссар, Куляб, Шахрисябз и др. [Кун, 1880, с. 205, 237; Маев, 1879б, с. 174–176; Мейендорф, 1975, с. 77, 79]. Окончательно территория Бухарского эмирата сформировалась в начале 1870-х годов при участии российских войск, которые обеспечили эмиру Музаффару (1860–1885) поддержку в покорении Восточной Бухары, составившей едва ли не половину территории всего государства[30]30
  Во второй половине 1870-х годов в состав Бухары вошли Дарваз и Каратегин, прежде признававшие вассалитет от эмира, а в 1890-е годы – и Западный Памир. Анализ сведений путешественников о статусе этих территорий будет рассмотрен ниже, в пятой главе.


[Закрыть]. В результате в начале XX в. Бухара делилась на 27 бекств [Логофет, 1911а, с. 240; Нечаев, 1914, с. 73].

Во главе каждого бекства стояли наместники-беки, назначавшиеся исключительно по воле эмира, однако все эти назначения все же можно разделить на три основные группы. В тех бекствах, которые ранее являлись независимыми государствами, поначалу иногда назначались представители бывших местных правящих династий или хотя бы местного населения.

Первоначально обычной практикой было назначение беков из числа правящих семейств соответствующих регионов: тем самым эмир надеялся обеспечить лояльность к себе со стороны знати областей, насильно присоединенных к его владениям при разных обстоятельствах (в том числе и при содействии русских войск на рубеже 1860–1870-х годов). Несмотря на то что должность бека формально не была наследственной (и во многих наместничествах эмиры устраивали «ротацию» каждые 2–3 года[31]31
  Как сообщает М.А. Варыгин, в Кулябском бекстве за 28 лет сменилось 19 наместников [Варыгин, 1916, с. 743]. С другой стороны, В.П. Панаев, ссылаясь на И.Л. Яворского, говорит о том, что некоторые беки могли пожизненно занимать свой пост [Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 145].


[Закрыть]), сыновья таких чиновников, служа при дворе эмира, имели возможность снискать его милость и, соответственно, со временем рассчитывать на должности, занимавшиеся их отцами [Татаринов, 1867, с. 91; Яворский, 1882, с. 36]. Естественно, нередко такие главы региональной администрации не обладали необходимыми способностями для выполнения своих обязанностей, и фактически за них управляли их собственные чиновники. Так, например, при встрече посольства князя Витгенштейна в Кулябе все контакты с ним осуществлял местный юзбаши, объяснивший, что юный бек получил должность не за заслуги и способности, а исключительно в силу происхождения, и потому не может соответствующим образом принять российских послов [Крестовский, 1887, с. 157–158].

Впрочем, подобная политика не всегда была эффективна, и беки нередко меняли позицию в зависимости от политической ситуации в эмирате. Так, потомственный кулябский бек Сары-хан, несмотря на то что в свое время помог Музаффару подавить восстание правителя соседнего бекства и в награду получил широкую автономию в своих владениях, впоследствии поддержал восстание Катта-туры против отца, за что был арестован и отправлен в Бухару (правда, его преемником стал его собственный племянник). Гиссарский правитель Абдул-Керим также поднял восстание против Бухары [Маев, 1879б, с. 175–176, 216] (см. также: [Хамраев, с. 26–27]). Поэтому в конце XIX – начале XX в. наибольшее распространение получила практика назначения беков либо из членов правящего семейства, либо из представителей сановной знати, не имевшей связи с местным населением[32]32
  Власти старались не только беков, но и амлякдаров назначать не из числа местных жителей [Маев, 1879б, с. 184–185; Нечаев, 1914, с. 38].


[Закрыть].

Эмир Музаффар был единственным сыном эмира Насруллы, тогда как у него самого было множество сыновей, каждый из которых, как уже отмечалось выше, имел право на власть и, соответственно, видел в братьях конкурентов. Стремясь не допустить ссор между сыновьями и вовлечения их в придворные интриги, эмир большинство из них назначил беками – правителями областей эмирата. В частности, его второй по старшинству (после изгнанного Катта-туры) сын Сейид-Акрам-бек управлял бекством Гузар, самый любимый сын Сейид-Абдул-Ахад (впоследствии наследовавший трон Бухары) – бекством Кермине, Сейид-Абдул-Мумин – бекством Гиссар (при этом из-под его власти были выведены некоторые области прежнего Гиссара, отданные в управление другим сановникам) и т. д. [Стремоухов, 1875, с. 694; Маев, 1879б, с. 177, 183; Матвеев, 1883, с. 35; Яворский, 1882, с. 64].

В качестве беков сыновья хана не отличались по статусу от других правителей областей, которые не принадлежали к правящему роду. Сама Бухара с округой представляла собой «столичное» бекство, и функции бека в нем выполнял сам кушбеги [Стремоухов, 1975, с. 685; Маев, 1879а, с. 118]. Карши, формально считавшийся уделом наиболее вероятного наследника эмира, время от времени передавался и членам семейств придворных сановников. Так, в 1830-е годы им управлял сын кушбеги [Mohan Lal, 1846, р. 122], а в начале 1880-х – вышеупомянутый Астанакул, внук кушбеги Муллы-Мехмеди-бия [Крестовский, 1887, с. 224].

В последней четверти XIX в. владения эмиров за счет присоединения новых территорий оказались настолько обширными, что стало очевидно: осуществлять централизованное управление ими из одной только Бухары становится просто-напросто невозможно. Поэтому страна была фактически разделена на две части, во главе административной системы каждой из которых был поставлен собственный кушбеги: в западной – бухарский (тот самый, который являлся «премьер-министром» при эмире), в восточной – гиссарский[33]33
  Это преобразование в административном управлении Бухарского эмирата представляется весьма знаковым, поскольку, на наш взгляд, отражает сохранение тюрко-монгольских кочевых традиций даже в тот период, когда Бухара, казалось бы, полностью восприняла систему организации власти и управления по мусульманскому образцу. Разделение на две части – это традиционная система «крыльев», существовавшая еще в эпоху империи Чингис-хана и впоследствии постоянно использовавшаяся в государствах его потомков (см. подробнее: [Трепавлов, 2015, с. 142–149]).


[Закрыть]. Впервые этот пост был учрежден для Астанакул-бека – сводного брата эмира Музаффара, который управлял Гиссаром в течение двух десятилетий (1886–1906). В знак его особого положения ему в 1887 г. был пожалован давно забытый титул аталыка[34]34
  Г.Г. Лилиенталь приравнивает аталыка к «полному генералу» [Лилиенталь, 1894а, с. 315].


[Закрыть]. В результате он занял одно из высших мест в иерархии эмирата в целом: российские путешественники характеризовали его как третьего по значению сановника в эмирате и отмечали, что он позволял себе даже упрекать самого эмира Абдул-Ахада, своего племянника, за промахи в управлении [Лессар, 2002, с. 102–103; Лилиенталь, 1894а, с. 314–315] (см. также: [Хамраев, 1959, с. 29–30]).

Большинство же оставшихся бекств имело своеобразный «рейтинг» в зависимости от их размеров и уровня благосостояния, и назначение в них наместников зависело от того, как относился эмир к своим приближенным. Так, Самаркандское бекство считалось наиболее престижным и богатым[35]35
  До 1868 г., когда Самарканд был захвачен российскими войсками и вошел в состав Туркестанского края.


[Закрыть], Чарджуйское было больше и почетнее, чем Каракульское и т. д. [Зноско-Боровский, 1908, с. 196; Татаринов, 1867, с. 91]. В зависимости от того, насколько в милости был тот или иной аристократ, ему жаловалось бекство побольше или поменьше, побогаче или победнее. Время от времени эмир менял размеры бекств, чтобы обеспечить тому или иному своему наместнику определенный уровень доходов. Путешественники сообщают, что монарх в качестве наказания мог лишить прогневавшего его наместника права собирать налоги с местного населения и передать его другому, но при этом лишившийся доходов бек все равно должен был платить в эмирскую казну все необходимые налоги и подати. Так, на рубеже 1880–1890-х годов налоги с Гузарского бекства собирал наместник Шаарского бекства, а в Яр-Тепинском амлякдарстве, входившем в Яккабагское бекство – байсунский бек [Белявский, 1894, с. 108] (см. также: [Галкин, 1894б, с. 26, 28]).

В своих наместничествах беки являлись фактически независимыми правителями[36]36
  В.П. Панаев сравнивает их с удельными князьями [Олсуфьев, Панаев, 1899, с. 143–144].


[Закрыть], власть которых практически не контролировалась; некоторые (в частности, беки Шахрисябза, Гиссара, Куляба и Каратегина) в разное время даже осуществляли самостоятельные дипломатические сношения с иностранными властями и посланцами, в том числе и с русскими [Яворский, 1882, с. 37]. Тем не менее формально они действовали именем эмира и, принимая любое важное решение, писали «арз» (доклад, просьбу) на имя эмира и действовали лишь после получения официального ответа из его канцелярии [Маев, 1879а, с. 103].

Каждый бек имел собственный двор, по сути представлявший копию двора самого эмира: при нем имелись собственные мирахуры, есаул-баши (помощники), диван-беги (начальники канцелярии) и т. д. Подобно тому, как эмир назначал беков, сами они назначали амлякдаров – наместников мелких административно-территориальных единиц, включавших по нескольку селений; амлякдары должны были собирать подати и обеспечивать порядок в своих владениях [Галкин, 1894б, с. 27; Матвеев, 1883, с. 35]. Чаще всего на должности назначались родственники и ближайшие сподвижники беков, и лишь очень редко новый бек мог оставить на должности амлякдаров, назначенных его предшественником. В таких случаях амлякдарам требовалось приложить максимум усилий, чтобы сохранить должность, что обычно проявлялось во вручении новому наместнику крупной взятки. Так, один амлякдар, снятый с должности, бурно сокрушался, что за время пребывания на ней не успел возместить сумму, врученную им беку [Нечаев, 1914, с. 17].

В зависимости от отношения бека к назначавшемуся на должность амлякдарство могло быть и больше, и меньше: некоторые насчитывали около 1,6 тыс. жителей, другие – до 3 тыс. [Варыгин, 1916, с. 795; Стеткевич, 1894, с. 258; Федоров, 1894, с. 159–160]. Впрочем, на количество и размер амлякдарств могли влиять и другие факторы. Так, в Каракульском бекстве до установления российского протектората над Бухарой их было 12, а к началу 1880-х годов осталось всего 4 из-за запустения территорий и снижения доходов населения: вода Зеравшана, ранее питавшая этот регион, стала больше использоваться населением русского Самарканда и его округи [Архипов, 1884, с. 221].

Беки и их подчиненные не получали жалования от эмира, поэтому кормились за счет собственных земельных владений и сборов в свою пользу с местного населения, естественно, нередко превышая полномочия по их взиманию. В их пользу шел поземельный налог – харадж, который они нередко по собственному усмотрению могли существенно повысить по сравнению с 1/10 доли, предусмотренной нормами шариата (до 1/5 или даже 1/4), поземельный (танапный) сбор, а в ряде бекств – также дорожные пошлины (с переправ, мостов и проч.) или специальные дополнительные сборы. Собирали эти налоги амлякдары и их специальные чиновники – даруги, причем никаких приборов для измерения полагавшейся для сдачи доли зерна и другой продукции у них не было, всё они определяли «на глаз», а если и ошибались – то всегда в свою пользу [Нечаев, 1914, с. 72; Стеткевич, 1894, с. 258]. Беки получали подарки от амлякдаров за назначение на должность, те, в свою очередь, от своих нукеров – телохранителей из числа местных жителей, которые помогали амлякдарам в сборе налогов и поддержании порядка в населенных пунктах [А.П., 1908, с. 49].

Основной задачей бека был сбор налогов в пользу казны эмира. Эти налоги состояли из торгового сбора, ушра и зякета [Ханыков, 1843, с. 115–116, 119]. Формально они составляли определенную долю от доходов населения, но рассчитать количество жителей в каждом бекстве не могли ни центральные власти, ни сами беки с амлякдарами, поэтому чаще всего беку при его назначении называлась фиксированная сумма (в зависимости от благосостояния бекства), которую он должен был ежегодно направлять в казну. Обычно такая сумма составляла от 5 до 10 лаков серебра[37]37
  Путешественники определяют 1 лак в 16 тыс. серебряных рублей.


[Закрыть] [Ржевуский, 1907, с. 226; Семенов, 1902, с. 979–980]. Кроме того, бек должен был также каждый год вручать эмиру «токсан тартук» – подарок, свидетельствовавший о верности и покорности бека монарху и состоявший из определенного количества лошадей с полной сбруей, связок халатов и ковров (по 9 штук в каждой) [Архипов, 1884, с. 188; Лессар, 2002, с. 105; Нечаев, 1914, с. 976–977]. Некоторые беки, стремясь снискать милость эмира, взимали и отправляли в Бухару больше налогов, чем требовалось, обещая подданным взять с них меньше в следующем году [Гаевский, 1924, с. 59].

Соответственно, если сумма доходов с бекства была существенно ниже установленной (даже если виной тому был неурожай, катаклизмы и т. п.), наместников ждали суровые наказания – от перевода в менее престижную область до смещения, конфискации имущества и тюремного заключения [Гаевский, 1924, с. 59; Гартевельд, 1914, с. 109; Семенов, 1902, с. 978]. Исключения делались в очень редких случаях. Так, в 1894 г. каршинский бек сдал в казну 1 800 тыс. таньга, а годом позже – всего 700 тыс., но ему дали «испытательный срок», поскольку он был лишь недавно назначен на должность [Литвинов, 1910а, с. 93].

Еще одной обязанностью беков и их подчиненных был прием и содержание эмира и его сопровождающих во время поездок по стране. Обычно с ним приезжали множество чиновников и солдат, сановников, а также иностранцев, находившихся под покровительством эмира (иногда – более тысячи человек) и «гостить» они могли по нескольку месяцев). Этот обычай был весьма разорителен для населения[38]38
  Единственный пример положительных последствий пребывания эмира в бекстве приводит капитан Архипов: эмир Музаффар пробыл в Шааре целый год, что привлекло туда многочисленных купцов и способствовало развитию городского хозяйства и торговли [Архипов, 1884, с. 174].


[Закрыть], поскольку беки и амлякдары содержали гостей, конечно, не за счет собственных средств, а вводили специальные дополнительные сборы в своих владениях [Арендаренко, 1974, с. 125; Матвеев, 1883, с. 35; Стремоухов, 1875, с. 682–683]. Ученый А.В. Нечаев (которого его местные сопровождающие представляли региональным властям как посланника эмира), остановившись в селении Кокойты, постарался избежать торжественного приема и, соответственно, поборов с жителей, но местный амлякдар заявил, что раз он – «гость эмира», то все расходы – «за счет эмира» [Нечаев, 1914, с. 37–38][39]39
  Сам путешественник прокомментировал действия амлякдара ироничной фразой: «Конституции здесь, слава Богу, нет».


[Закрыть].

Очень небольшое число беков оставляли по себе добрую память среди населения управляемых ими областей. Так, хорошими, заботливыми правителями считались гиссарские беки Якуб-бек и Астанакул-кушбеги [Маев, 1879б, с. 177; Варыгин, 1916, с. 796; Литвинов, 1910б, с. 152]. Большинство же наместников вместе со своими подчиненными всячески притесняли и разоряли местное население, вызывая недовольство и жалобы. Российские путешественники неоднократно отмечали, что даже простые жители самых отдаленных провинций имели право и возможность пожаловаться эмиру на злоупотребления беков [Евреинов, 1888, с. 128; Мейендорф, 1975, с. 132]. Однако на практике жалобы весьма редко доходили до эмира – лишь в тех случаях, когда бухарский кушбеги или кто-то из других влиятельных придворных сановников считал нужным или выгодным для себя позволить довести ее до эмира [Семенов, 1902, с. 977–978]. Тем не менее примеры смещения беков по жалобам населения имели место – например, в 1870-х годах эмир Музаффар сместил беков Китаба, Яккобага и Ширабада, а в начале 1880-х – бека Кабадиана, повелев заковать его в цепи и посадить в яму за грабежи и притеснение местного населения. Впрочем, как отмечают сами же путешественники, которые эти примеры приводят, в большинстве случаев жалобы были лишь поводом для смещения, а причиной чаще всего являлось недовольство беком со стороны эмира или кушбеги. Если же эмир не считал нужным удовлетворять жалобу и смещать бека, то сами жалобщики испытывали на себе гнев бека [Гартевельд, 1914, с. 109; Маев, 1879б, с. 241; Семенов, 1902, с. 978; Стремоухов, 1875, с. 686–687].

В низовых административно-территориальных единицах Бухарского эмирата сочетались элементы регионального управления и местного самоуправления. В городах существовали своеобразные квартальные общины – махалли или гузары, образовавшиеся при той или иной мечети[40]40
  Поэтому русские путешественники соотносят их с приходами в России [Кун, 1880, с. 206].


[Закрыть]. В сельской местности низовыми единицами являлись кишлаки. Главами самоуправления были аксакалы, выбираемые из местного населения. Именно они взаимодействовали с представителями властей – беками и амлякдарами – и непосредственно собирали налоги со своих односельчан. Аксакалы также осуществляли и правоохранительные функции, следя за порядком в своих кишлаках. Они не являлись представителями власти и не получали жалованья, но беки ежегодно жаловали им по халату и вручали символическое вознаграждение, что служило своеобразным символом наличия у них властных полномочий [Архипов, 1884, с. 194; Будрин, 1871, с. 39; Кун, 1880, с. 228; Матвеев, 1883, с. 35; Энпе, с. 179].

Помимо аксакалов на местном уровне действовали еще несколько видов чиновников, статус которых не позволяет их однозначно отнести к представителям власти или самоуправления. Большей частью это были «отраслевые специалисты». Так, за сбор налогов с нескольких кишлаков отвечали серкеры, за порядком следили миршабы («полицейские начальники») со своими помощниками дабаши, распределение воды и уход за ирригационными сооружениями (арыками, каналами и проч.) контролировали мирабы. Все они также выбирались из местного населения, но утверждались в должностях беками. Соответственно, все они существовали за счет местного населения[41]41
  Например, в пользу мирабов был установлен специальный сбор, составляющий половину таньга с каждого дома [Кун, 1880, с. 229].


[Закрыть] и лишь серкеры в силу значимости своей деятельности получали дополнительное содержание от беков [Кун, 1880, с. 229; Ханыков, 1844, с. 5, 10, 14; Энпе, с. 178, 180].

Если опираться на данные бухарского делопроизводства, вся эта система предстает структурированной, четко регламентированной и эффективной. Однако наблюдения путешественников позволяют сделать вывод, что на практике она была весьма громоздкой и запутанной, и реальная компетенция представителей властей в значительной степени зависела от воли эмира, его расположения к тому или иному носителю власти. Отсутствие контроля со стороны центральных властей на местах стимулировало массовые злоупотребления, и беки с амлякдарами довольно быстро (за год-два) обогащались, с той же скоростью разоряя население [Диноэль, 1910, с. 189]. Неудивительно, что российские власти всячески критиковали систему и по мере укрепления своих позиций в эмирате старались внести изменения с целью ее модернизации.

§ 4. Регулирование экономических отношений

Налоги, сборы и повинности

Налоговая система Бухарского эмирата, включавшая в себя как налоги, предусмотренные шариатом, так и вводимые непосредственно монархами (что было характерно для тюрко-монгольских государств), отличалась неопределенностью, а виды и ставки налогов и сборов зачастую зависели от воли самого эмира. Это объясняется тем, что в налоговой практике причудливым образом сочетались принципы мусульманского права (в котором круг налогов был строго ограничен) и тюрко-монгольских традиций (в соответствии с которыми правители сами могли вводить необходимые налоги и сборы). Именно поэтому представляют ценность записки путешественников, в которых нередко фиксируется, насколько вольно порой бухарские правители (как монархи, так и наместники в регионах) обращались с налогами, закрепленными в религиозных догматах.

Согласно шариату, основным налогом в эмирате являлся харадж – поземельный налог с мусульман, составлявший определенную часть урожая. Номинально он составлял от 1/10 до 1/5 от собранной продукции, однако поскольку его ставка не была формально закреплена, беки, собиравшие его в свою пользу, могли определять его по собственному усмотрению или по воле эмира, в результате чего ставка этого налога в разное время была «плавающей». Так, Л.Ф. Костенко сообщает, что во время его пребывания в эмирате в 1870 г. средняя ставка хараджа достигала 1/3 от урожая [Костенко, 1871, с. 95]. В начале XX в. она составляла 1/4 урожая [Нечаев, 1914, с. 71–72].

Ряд путешественников называют условия, от которых зависел размер хараджа. Так, в разных бекствах, в зависимости от их благосостояния и качества земли, харадж мог существенно различаться: с орошаемых земель бралось до 1/3 урожая, с неорошаемых же (в том числе и горных) – от 1/4 до 1/8 [Кун, 1880, с. 230; Стремоухов, 1875, с. 674–675]. Ставка хараджа также различалась и в зависимости от облагаемой им продукции: с зерна бралось 3/10, с садовых фруктов – от 10 до 18 таньга с 1 танапа, с дынь – 20 таньга с 30 танапов, с люцерны – 6 таньга с 1 танапа, с клевера – 5–6 таньга с танапа и т. д. [Васильев, 1894, с. 401; Лессар, 2002, с. 104; Ханыков, 1843, с. 119]. Наконец, в некоторых бекствах практиковалось обложение разным хараджем в зависимости от времени использования земли: с тех, кто владел дольше и, соответственно, имел более развитое хозяйство, бралась 1/5 урожая, с тех же, кто владел землей недавно – 1/10 [Архипов, 1884, с. 182].

Для определения размера хараджа весь урожай зерна и другой сельскохозяйственной продукции свозился в специальные амбары и запечатывался. Затем амлякдары его осматривали и определяли количество либо с помощью специальных мерных палочек, либо просто на глаз, хлопок же и кунжут вообще определялись еще до уборки – «на корню» [Гаевский, 1924. с. 64]. При этом зачастую эмир и беки требовали уплату налогов не в натуральной, а в денежной форме. Поэтому крестьянам приходилось продавать часть своего урожая по цене, определяемой либо самим эмиром в масштабе всего государства, либо же – подставным торговцам, направленным беками или амлякдарами по предлагаемой ими цене (которая была, по меньшей мере, на 10–15 % ниже рыночной) [Гаевский, 1924, с. 65; Гартевельд, 1914, с. 109]. В результате фактический размер доли продукции, шедшей на уплату налогов, становился еще больше, чем установленный в каждом конкретном бекстве.

Естественно, население всячески старалось преуменьшить действительное количество собранной продукции, скрыть ее от сборщиков налогов, чтобы не платить слишком много. Реальный размер урожая становился явным для амлякдаров лишь в тех случаях, когда крестьяне везли излишки на базар для продажи [Галкин, 1894а, с. 374].

Еще одним налогом, предусмотренным шариатом, был ушр, также взимавшийся с земледельцев. В отличие от хараджа, он был четко фиксированным и составлял «десятину», номинально шедшую на благотворительные нужды [Мейендорф, 1975, с. 138]. Однако зачастую эмиры заранее объявляли, что в текущем году ушр будет собираться в казну для последующего перераспределения [Ханыков, 1843, с. 115–116].

Наконец, третьим налогом, предусмотренным мусульманским правом, являлся зякет – налог со скота[42]42
  Ниже мы более подробно рассмотрим сообщения путешественников о зякете как торговом налоге, что также соответствует мусульманскому праву.


[Закрыть]. Как и харадж, он различался в зависимости от объекта налогообложения: с 5 верблюдов бралась 1 золотая тилля (или одна голова с 40), со 100 баранов – 1 голова[43]43
  Если количество баранов у владельца не достигало сотни, то бралась 1 голова с 40 [Гаевский, 1924. с. 61].


[Закрыть], со 100 коз – 1 таньга, с лошадей же он не взимался [Белявский, 1894, с. 106–107; Гейер, с. 13].

В дополнение к налогам, прямо предусмотренным шариатом, правители нередко вводили и дополнительные налоги, которые, впрочем, либо носили временный характер, либо распространялись не на все категории подданных. Так, например, наряду с хараджем, зависевшим от урожая, взимался танап (или танапный сбор), представлявший собой поземельный налог, зависевший от площади землевладения[44]44
  Некоторые беки объединяли два налога, соответственно, устанавливая более высокую ставку – например, в начале 1880-х годов в ряде бекств (Келифском, Черакчинском и др.) этот налог так и назывался «херадж танап» [Архипов, 1884, с. 176].


[Закрыть]. Эмир Музаффар в начале своего правления увеличил его ставку по сравнению с временами своих предшественников: при нем танапный сбор достигал 8 таньга с танапа, что соответствовало 1 руб. 20 коп. [Костенко, 1871, с. 94–95; Носович, 1898, с. 281; Стремоухов, 1875, с. 675]. Однако уже его преемник Абдул-Ахад практически отменил этот налог: в конце 1880-х годов его платили только туркмены-эрсари, ведшие полукочевое хозяйство [Галкин, 1894б, с. 17].

Кроме того, беки вводили еще и собственные временные и постоянные сборы, не предусмотренные ни мусульманским правом, ни указами-ярлыками эмиров. Так, например, в Шахрисябзе до его окончательного вхождения в состав эмирата взималась подушная подать «салык», составлявшая от 2 до 6 таньга [Кун, 1880, с. 230]. В других бекствах в начале 1890-х годов взимались пошлины базар-пул (за право продажи сельскохозяйственной продукции на рынке), диван-пул (вознаграждение сборщикам налогов и другим чиновникам), чабар-пул (на содержание джигитов-стражников) [Стеткевич, 1894, с. 258].

Наконец, к числу разовых или специальных сборов относились разного рода платежи за совершение властных действий. В первую очередь это касалось деятельности представителей судебной власти – самих беков, мусульманских судей-казиев, амлякдаров и проч. Так, при оформлении права на наследование в пользу казия взималось от 1/40 до 1/10 от стоимости наследуемого имущества. При заключении брака взималось 10 таньга при женитьбе на девушке и 5 таньга при женитьбе на вдове. За оформление официальных документов (договоры и проч.) и прикладывание к ним печати также взималось от 2 до 5 таньга. К этому же виду сборов можно отнести и штрафы, которые беки взимали за уклонение от несения повинностей – дакы-пул и др. [Кун, 1880, с. 229, 231; Стеткевич, 1894, с. 259].

К специальным сборам относились и своего рода дорожные пошлины – за паромы, переправы, мосты и проч. Их ставка различалась в зависимости от благосостояния того, кто пользовался этими транспортными коммуникациями: с каждого верблюда взималось при переправе 1,5 таньга, с лошади – 1, с осла – 1/4, с коровы – 60 медных пулов, с барана – 10–15 [Васильев, 1894, с. 400; Лессар, 2002, с. 105]. Порой сбор дорожных пошлин (как и многих других налогов) отдавался на откуп – так, например, в 1870-е годы три переправы на р. Амударье были отданы трем бухарским купцам, обязавшимся ежегодно вносить в казну 138 тыс. таньга [Стремоухов, 1875, с. 691]. Естественно, для беков, сборщиков и откупщиков эти пошлины являлись постоянным и значительным источником дохода. В связи с этим для региональных бухарских властей настоящей катастрофой стало проведение Среднеазиатской железной дороги в конце 1880-х годов: поскольку само полотно, мосты и проч. считались российской собственностью (эмир «уступил» их России), возможность взимания платы за переправу исчезла [Зноско-Боровский, 1908, с. 193–194].

Помимо налогов, бухарцы несли еще и ряд повинностей. Ежегодно крестьяне должны были заниматься ремонтом дорог и чисткой арыков, рытьем колодцев. Причем если починкой дорог они занимались вблизи от собственных кишлаков[45]45
  Поэтому беки чаще всего не следили за отбыванием этой повинности, а самим крестьянам хорошие дороги нужны не были, поскольку проехать верхом они могли по любой тропинке, а арбами на дальние расстояния ездили весьма редко [Галкин, 1894а, с. 381–382]. Да и средств переправы (паромов, лодок, каюков и проч.) было немного, они практически не ремонтировались, в связи с чем переправа могла занимать несколько часов [Гаевский, 1924, с. 51; Зноско-Боровский, 1908, с. 194].


[Закрыть], то на чистку ирригационных сооружений, для которой требовалось значительное количество работников, их могли отправлять и в другие местности [Гаевский, 1924, с. 67; Кун, 1880, с. 231; Маев, 1881, с. 169]. Если через селение проезжали эмиры, сановники или иностранные дипломаты, местные жители должны были предоставлять им провиант и фураж, а в необходимых случаях – собственных лошадей и арбы [Стремоухов, 1875, с. 637]. Некоторые беки, не ограничиваясь этими повинностями, также постоянно привлекали определенное количество жителей подчиненных им кишлаков для работы в их собственных владениях [Кун, 1880, с. 231].

Таким образом, при суммировании всех налогов и сборов подданные бухарских эмиров нередко должны были расставаться с 3/4 своего урожая, что, конечно же, не усиливало их любви и верности к эмирам и, напротив, заставляло поддерживать идею вхождения Бухары в состав Российской империи, где, как они могли убедиться на примере населения Туркестанского края, налогов было меньше, и ставки их были более четко фиксированными.

Торговые отношения

По наблюдению священника Будрина, посетившего эмират в 1820 г., бухарские власти лишь собирали торговые пошлины, а самим торговцам никоим образом не покровительствовали и не защищали их интересы [Будрин, 1871, с. 32].

В самом деле, эмиры и высшие сановники уделяли весьма пристальное внимание сбору торговой пошлины – зякета, который, согласно мусульманскому праву, должен был составлять 1/40 от стоимости товаров, предназначенных для продажи. Взимался зякет специальными чиновниками-зякетчи, находившимися в ведении кушбеги, т. е. шел непосредственно в казну эмира, а не на содержание беков и других региональных чиновников. Для взимания зякета купцы перед началом торговли должны были завезти товары на специальные склады при караван-сараях, куда являлись затем эмирские сборщики (иногда – даже сам кушбеши или главный зякетчи лично), оценивали товар и взимали пошлину, после чего разрешалось вести товары на базар. Если товары привозились поздно вечером, то чиновники являлись с утра, а ночью склад охранялся приставами, следившими, чтобы торговцы не попытались укрыть часть товаров для уменьшения суммы зякета [Вамбери, 2003, с. 134; Крестовский, 1887, с. 286].

Позднее власти стали практиковать многократное взимание зякета с иностранных торговцев. Так, путешественники отмечают, что в 1870–1880-е годы существовал ряд специальных постов на р. Амударье, в Ташкургане и в самой Бухаре, на которых взимали зякет с ввозимых в эмират товаров и иного имущества [Le Messurier, 1889, р. 178] (см. также: [Энпе, с. 183]).

Помимо зякета, торговцы были вынуждены тратиться на оплату вышеупомянутого склада для своих товаров при караван-сарае, где они должны были ожидать оценки для оплаты торгового сбора. Характерно, что и эти караван-сараи отдавались на откуп арендаторам, которые могли назначать любую плату за пользование складами [Стремоухов, 1875, с. 663].

Со скота, который бухарцы гнали на продажу в Афганистан и Индию, собирали особый налог – бадж (также сохранившийся еще со времен средневековых тюрко-монгольских государств): он составлял 2–3 таньга с каждого верблюда; 0,5 таньга с лошади; 1/4 – с осла и 10–15 медных пулов с барана. Любопытно, что собирали его в одном только Денаусском бекстве, граничившем с этими странами [Лессар, 2002, с. 104].

Наконец, существовал еще один весьма специфический налог в торговой сфере – аминана, который взимался за пользование торговыми местами на базарах. Он был введен в свое время эмиром Музаффаром специально для войны с «неверными» русскими, однако был сохранен после установления протектората Российской империи над Бухарой. Его ставка различалась в зависимости от товаров: с каждых двух батманов[46]46
  Батман являлся весовой единицей, составлявшей в разное время от 8 до 16 пудов, т. е. 128 кг.


[Закрыть] хлопка – 11,5 таньга; с 1 батмана шерсти – 6–7 таньга; с каракуля – 2 % стоимости; с чая, индиго, кисеи – 1/160 стоимости; с верблюда – 2 таньга; с лошади – 1; с осла – 40 медных пулов; с барана – 24 пула [Гаевский, 1924, с. 66; Клемм, 1888, с. 5; Лессар, 2002, с. 103] (см. также: [Семенов, 1929, с. 48–51]).