Текст книги "Правопорядок в период глобального кризиса: трансформации, тенденции, угрозы"

Глава II
Глобальный кризис как новая историческая формация

…большая часть бедствий человека – дело его собственных рук.

Жан-Жак Руссо, «О естественном состоянии»

2.1. Всего лишь экономический кризис?

Процессы смены парадигм общественного развития всегда сначала не замечаются, недооцениваются, затем воспринимаются как нечто катастрофическое, рвущее привычный уклад и систему представлений, а в результате – ведут к новому облику социального порядка, воспринимаемому как естественный, единственно возможный и едва ли не как существовавший в таком виде всегда. Сегодня нам приходится очень часто сталкиваться с употреблением слова «кризис» применительно к самым разным сторонам жизни общества, и наиболее активное его использование, пожалуй, началось в 2008 году. Именно тогда в обиход стремительно вошло понятие «мировой экономический кризис», и именно с той поры нам очень часто приходится характеризовать как кризисные ситуации в хозяйственной, политической и культурной сферах. Возможно, ключ к исследуемой нами проблеме лежит именно в экономическом кризисе 2008 года? Так это или нет, ответ на этот вопрос невозможно дать, не прояснив для себя, чем был этот «кризис» и сколь серьёзно его влияние на современное состояние дел в мире.

Причины, последствия, особенности протекания мирового финансово-экономического кризиса 2008 года уже много раз и довольно-таки подробно рассматривались в научной и публицистической литературе последних лет, поэтому нет смысла углубляться в эти вопросы на страницах данной книги. Считается, что начало цепной реакции падения финансовых, а затем и товарных рынков по всему миру положили обвал рынка ипотечного кредитования в США в августе 2007 года, последовавшие за этим проблемы в банковском секторе США и Европы, прекращение деятельности крупнейших американских инвестиционных банков Bear Stearns, Lehman Brothers и Merrill Lynch. Уже к концу 2008 года обнаружились массовые проблемы в сбыте товаров, кризис охватил сферу производства и сектор услуг, в это время можно было наблюдать массовые увольнения работников и сокращения заработной платы[82]82
  Хронология развития мирового финансового кризиса. Справка // РИА Новости. 01.12.2008. URL: https://ria.ru/20081201/156202392.html (дата обращения: 27.02.2020); Афанасьева А. Н., Лунин И. А. Экономический кризис 2008 г. и его последствия в экономике России // Материалы V Международной студенческой электронной научной конференции «Студенческий научный форум». URL: http:// www.scienceforum.ru/2013/196/2163 (дата обращения: 27.02.2020).


[Закрыть]. Уменьшение доходов у населения привело к резкому сокращению платежеспособного спроса и, как следствие, к затяжной рецессии, длящейся до сих пор.

Не нужно быть гуру в экономической теории, чтобы понять: описанная цепь событий представляет собой лишь верхушку айсберга, видимую часть некой совокупности гораздо более глубоких и сложных проблем. Если задаться вопросом «Что стало причиной экономического кризиса 2008 года?» и дать наиболее простой ответ на него: «Непосредственной причиной, его запустившей, стало падение ипотечного рынка в США», – следующим вопросом должен стать вопрос о причинах кризиса рынка ипотеки, и так далее… Разматывая этот клубок, мы увидим, что проблемы, ставшие зримыми в 2007–2008 годах, зрели в течение весьма продолжительного времени и были подготовлены самой структурой экономических отношений, сформировавшейся после окончания Второй мировой войны.

Пользуясь материалами исследований современных экономистов, мы можем отметить, что начиная с 1980-х годов финансовый сектор экономики всё в большей степени отрывался от производства и торговли, становясь ареной самовозрастания фиктивного капитала[83]83
  Подробнее см.: Gowan P. Crisis in the Heartland: Consequences of the New Wall Street System // New Left Review. 2009. No. 55. P. 5–29; Husson M. Le capitalisme toxique // Inprecor. No. 541–542. URL: http://hussonet.free.fr/toxicap.pdf (дата обращения: 27.02.2020).


[Закрыть]. Среди наиболее вероятных причин такого рода процессов указывают на вялотекущий кризис перепроизводства, наблюдавшийся с 70-х годов XX века и ставший следствием достижения пределов роста, открытых послевоенным экономическим бумом, а также на более конкретные проявления этого кризиса – сокращение нормы прибыли и замедление темпов роста мирового валового внутреннего продукта[84]84
  Вилонов Н. Социализм как историческая возможность // Левая политика. 2010. № 13 (14). С. 8–12.


[Закрыть]. Так или иначе, неблагоприятная рыночная конъюнктура заставила владельцев капитала сокращать издержки за счёт работников своих предприятий[85]85
  Помимо сокращения зарплат здесь уместно назвать переход к прекарным (т. е. нестандартным, неформальным) формам занятости, а также закрытие предприятий и их перенос в регионы с более дешёвой рабочей силой (оффшоризация).


[Закрыть](что само собой влекло ограничение платежеспособного спроса, а значит и проблемы с реализацией произведённых товаров) или искать для своих инвестиций новые точки приложения и новые области, которые могли бы дать большую прибыль с меньшими издержками. Так произошел масштабный отток капиталов из сферы производства. Ослабление промышленного сектора экономики в большинстве регионов мира начало оборачиваться полномасштабной деиндустриализацией[86]86
  Подробные данные см. в: Dasgupta S., Singh A. Manufacturing, Services and Premature De-Industrialisation in Developing Countries: A Kaldorian Empirical Analysis // Center for Business Research, University of Cambridge. Working Paper No. 327. June 2006. URL: https://www.academia.edu/4504400/Manufacturing_Services_and_ Premature_De-Industrialisation_in_Developing_Countries_A_Kaldorian_Empirical_ Analysis (дата обращения: 27.02.2020).


[Закрыть].

Новой сферой инвестиций, обещавшей высокие доходы, была избрана финансовая сфера и прежде всего – рынок ценных бумаг. Прибыль стала обеспечиваться в значительной мере за счёт биржевых спекуляций. Вложения в материальные активы, обладающие реальной и, как правило, вполне исчислимой социальной ценностью, уступили своё почётное место биржевым играм с ценными бумагами, зачастую выражающими не действительную стоимость того или иного предприятия, а мнения и ожидания участников рынка[87]87
  См. об этом: Мануйлов К. Е. Спекулятивные операции на финансовом рынке // Вестник МГИМО-Университета. 2013. № 6 (33). С. 141–148.


[Закрыть]. Следующим шагом был переход от спекуляций с ценными бумагами, непосредственно связанными с активами предприятий и выражающими долю участия держателей этих бумаг в капиталах компаний, к спекуляциям с так называемыми финансовыми деривативами, или производными финансовыми инструментами (фьючерсами, форвардными контрактами, валютными свопами, внебиржевыми опционами, различного рода индексными деривативами и т. д.), ничем и никак не обеспеченными. Имея функцию извлечения сверхприбылей посредством спекулятивных операций, деривативы сделали финансовый рынок неуправляемым, непредсказуемым и неустойчивым. Место реального заняло виртуальное.

Видимо, вполне можно согласиться с эмоциональным мнением одного российского мыслителя, писавшего:

«После 45-го года окончательно победила спекулятивная виртуальная экономика, которая базирует основную часть производимого продукта на чисто информационном базисе. Это фьючерсные сделки, это торговля ценными бумагами, это создание хай-тек компаний, что выпускают акции на несколько миллиардов долларов, а затем лопаются, потому что за ними ничего не стоит. И все эти сделки фактически проели реальные активы»[88]88
  Джемаль Г. Д. Дауд vs Джалут (Давид против Голиафа). М.: Изд-во «Социально-политическая мысль», 2010. С. 14.


[Закрыть].

Так или иначе, виртуализация капитала, его перетекание из промышленности в финансовый сектор, а также широко развивающиеся процессы деиндустриализации к 2000-м годам превратили кризис перепроизводства в структурный экономический кризис. В 2008 году пузырь инвестиционных ожиданий наконец лопнул, сделав зримыми многие проблемы мировой финансово-экономической системы. По некоторым оценкам, «на данном этапе развития экономики в глобальном хозяйстве сложилась ситуация, когда возможности рынков практически исчерпаны; производство ещё можно наращивать, средств на это у корпораций вполне достаточно, но получать прибыль становится всё сложнее»[89]89
  Афанасьева А. Н., Лунин И. А. Экономический кризис 2008 г. и его последствия в экономике России // Материалы V Международной студенческой электронной научной конференции «Студенческий научный форум». URL: http://www. sciencefbrum.ru/2013/196/2163 (дата обращения: 27.02.2020).


[Закрыть].

Но всё же почему так произошло? Был ли данный кризис неизбежен или он был вызван чьими-то неверными субъективными оценками и ошибочными действиями? Можно ли рассматривать кризис 2008 года в качестве одного из бесконечной череды экономических кризисов, которые время от времени потрясают мировую экономику, сменяясь новыми периодами роста и в конечном счёте укрепляя ее, т. е. был ли он всего лишь проявлением цикличности экономического развития? Вероятно, на эти вопросы лучше ответят экономисты. Нам же следует отметить нечто принципиально важное – быть может, дающее ключ к пониманию тех процессов, которые разворачиваюися сегодня у нас на глазах. Этот принципиально важный момент – деструкция, сопровождающая хозяйственную, внешнеполитическую и даже культурную сферы и фактически превратившаяся за два последних десятилетия в осознанную стратегию влиятельнейших в мире правящих кругов, сосредотачивающих в своих руках капитал и власть.

Это может показаться странным, но именно деструкция может считаться сегодня своеобразным принципом управления общественными процессами в глобальном масштабе[90]90
  Любопытно, что схожий вывод – правда, обусловленный иными методологическими посылками, – сделали авторы «Империи» (“Empire”), нашумевшего в своё время неомарксистского исследования современного миропорядка. Характеризуя феномен имперского суверенитета (т. е., по терминологии авторов, новой логики управления и подчинения, присущей эпохе постмодерна), Майкл Хардт и Антонио Негри указывают, что «имперское правление функционирует за счет разрушения», причём «разложение не является аберрацией имперского суверенитета, но самой его сущностью и modus operandi». Отмечается, в частности, что именно посредством разложения действует глобальная экономика постмодерна «и иначе действовать не может». См.: Хардт М., Негри А. Империя. М.: Праксис, 2004. С. 192.


[Закрыть], сопровождающим деятельность отдельных государств на международной арене, коммерческих корпораций в сфере бизнеса и даже пронизывающим собой современную философскую мысль. Она проявляет себя всюду – от кричащего эпатажа современного акционистского псевдоискусства, безумия взбесившихся одиночек до тщательно планируемых правительственных мероприятий.

Достаточно яркие иллюстрации применения деструкции в качестве управленческого принципа содержатся в исследовании канадской журналистки Наоми Кляйн (Naomi Klein). В своей книге «Доктрина шока»[91]91
  Кляйн Н. Доктрина шока. М.: «Добрая книга», 2011.


[Закрыть] она характеризует современную систему неолиберального капитализма как «капитализм катастроф», приводя многочисленные примеры перехода корпораций и отдельных связанных с ними государств (прежде всего, США) к использованию разрушения инфраструктуры, созданной предыдущими поколениями, в качестве средства наживы. Основной упор в данном исследовании делается на разоблачении паразитической природы определённой политико-экономической идеологии – идеологии свободного, ничем не стеснённого рынка. Среди приводимых Кляйн иллюстраций применения деструкции в управленческой практике и воплощения в жизнь «доктрины шока» – развал Советского Союза и гайдаровская программа приватизации в России в начале 1990-х годов, военное вторжение 2003 года в Ирак с после – дующим разрушением хозяйственной инфраструктуры этой страны и масштабным перераспределением госсобственности в пользу нескольких транснациональных компаний (далее также – ТНК), использование наводнения в Новом Орлеане (США, 2006 год) для замены системы муниципальных общедоступных школ частными школами и цунами на Шри-Ланке (2005 год) для расчистки побережья Аругам-Бей под строительство отелей.

Позволим себе процитировать фрагмент из исследования Н. Кляйн, достаточно верно, на наш взгляд, выражающий суть нынешней деструктивной управленческой парадигмы применительно к хозяйственной сфере:

«Движение, которое в 1950-х создал Милтон Фридман, лучше рассматривать как стремление международного капитала завоевать приносящие огромный доход новые территории, на которых не действуют законы, чем восхищался Адам Смит, предтеча сегодняшних неолибералов. Изменилось только одно. Это не путешествие к “диким и варварским народам”, как называл их Смит, у которых отсутствуют западные законы (эта возможность уже закрыта), а системный демонтаж существующих законов и правил, чтобы восстановить первоначальное беззаконие. Колонизаторы прошлого получали неслыханные прибыли, приобретая, как называл их Смит, “бесхозные земли” за “безделушки”，тогда как сегодняшние транснациональные корпорации рассматривают правительственные программы, народные богатства и все, что еще не продано, как территорию, которую надо завоевать и освоить (курсив наш. – Р. Р.): почты, национальные парки, школы, систему социального обеспечения, службу борьбы с последствиями катастроф и все прочее, находящееся в руках государства. <…> То, что мы пережили за последние три десятилетия, – это капитализм, открывающий новые фронтиры с каждым новым кризисом, как только закон дает сбой»[92]92
  Там же. С. 316–317.


[Закрыть].

По логике Н. Кляйн, деструкция являет собой следствие определённой целенаправленной политической программы, вдохновляемой ложной неолиберальной утопией свободного рынка: таким образом, можем мы сделать вывод, в изрядной мере она может быть охарактеризована как плод заблуждения, ошибки, которым, однако, успешно пользуются отдельные корыстолюбцы. Кляйн во многом верно указывает на то, что демонтаж существующих законов и правил делает удобным обогащение немногих, однако не ставит вопроса о том, исчерпывается ли такая практика демонтажем норм и не возводится ли на месте этих норм принципиально новой и при этом достаточно устойчивой нормативной системы. На наш же взгляд, описываемые канадской журналисткой примеры сознательного использования разрушения (не важно – вызванного деятельностью человека или природной стихией) раскрывают гораздо более широкую тенденцию, значение которой не сводится к порочности одного определённого политэкономического учения. Скорее, эти примеры наглядно показывают тупик развития капитализма как особой исторической системы хозяйства и вместе с ним. тупик модели индустриального общества со всеми присущими ему характерными особенностями, важнейшей из которых, по справедливому мнению ряда исследователей, является то, что его движущими силами или императивами развития всегда (с самого начала его формирования, т. е. с XVIII века) выступали перманентное накопление производственных активов и рост объёмов производства, а также стремление к постоянной максимизации прибыли[93]93
  Описывая специфичность индустриального общества, французский историк Фернан Бродель отмечал, что экономики доиндустриальной эпохи производили значительную массу валового капитала, но капитал этот был недолговечен, в некоторых секторах «он таял, как снег на солнце» – т. е. имел место существенный разрыв между капиталом валовым и капиталом чистым: «Здесь присутствовала природная хрупкость, недолговечность объектов приложения труда – отсюда и нехватки, которые приходилось восполнять дополнительным количеством тяжелого труда» (Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм. XV–XVIII вв. Т. 2. Игры обмена. М.: Прогресс, 1988. С. 237). Только с переходом к индустриальной экономике стало возможным не только производство, но и постоянно растущее накопление капитала. Деньги ростовщиков пришли в промышленный сектор. Развитие технологий сделало возможным наращивание объемов производства, что гарантировало постоянное увеличение прибыли тех, кто вкладывал в это производство свои деньги. Но для этого было необходимо также постоянное расширение рынков. С исчерпанием возможностей для пространственного расширения возникла потребность в создании новых рынков товаров (отсюда, кстати, периодически лопающиеся «пузыри» Интернет-компаний). Именно поэтому разрушение ранее созданной инфраструктуры и паразитирование на ней позволяет вновь и вновь приносить прибыль немногим заинтересованным в этом – это, по сути, единственный сегодня обширный источник дохода, широкое поле возможностей.
  Здесь также уместно вспомнить слова французского философа Алена де Бенуа, писавшего: «Понятие постоянного экономического роста, которое сегодня кажется вполне естественным, на самом деле является современной идеей. На протяжении большей части истории оно было неизвестно человеческим обществам, которых заботило лишь собственное выживание, для чего они воспроизводили свои социальные структуры, незначительно улучшая при этом свои условия жизни. Сегодня же оно стало своеобразной догмой». В современном индустриальном обществе, замечает Бенуа, рост никогда не ставится под вопрос, напротив – он навязывается в качестве очевидной необходимости. Он является краеугольным камнем всех основных политико-философских концепций модерна, и прежде всего либерализма, где он связывается с ростом прибыли, поскольку, как справедливо замечает философ, «цель всякого предприятия – бесконечно повышать свою прибыль» (Бенуа А. де. Вперед, к прекращению роста! Эколого-философский трактат. М.: Институт Общегуманитарных Исследований, 2013. С. 58–59).


[Закрыть].

Итак, современный кризис есть кризис индустриальной модели общества, но – повторим ещё раз – его нельзя рассматривать исключительно с экономической точки зрения, так же как нельзя видеть в характерном для этого кризиса использовании деструкции принцип, относящийся исключительно к управлению хозяйственными процессами. И сам описываемый нами кризис, в который, похоже, зашёл весь мир, и сопутствующие ему деструктивные практики, с одной стороны, имеют проявления в самых различных сферах жизни общества, а с другой стороны, их возникновение в тех или иных областях вовсе не обязательно имеет причины экономического характера. Общество – это всегда нечто целое. Политические институты, правопорядок, культура, господствующие морально-нравственные представления – всё это, безусловно, взаимосвязано и во всем этом отражаются особенности существующей системы хозяйства. Однако проблемы в экономической сфере точно так же обусловлены кризисными состояниями в политике и культуре. Зачастую невозможно доподлинно, не прибегая к упрощениям и аппроксимациям, установить причинные связи подобного рода. А то, что состояние кризиса и присущая ему деструкция, распространились практически во всех условно выделяемых нами секторах современного социума, несомненно. Для того чтобы убедиться в этом, достаточно лишь беглого взгляда.

2.2. Конец знакомого мира: глобальный кризис и его структура

В уже упомянутой в предисловии работе американского социолога И. Валлерстайна «Конец знакомого мира» (1999) приводится интересное провидческое замечание её автора относительно того времени, в которое мы сейчас живем.

«Мне представляется, – пишет Валлерстайн, – что [социум] первой половины XXI века по своей сложности, неустойчивости и вместе с тем открытости намного превзойдет все, виденное нами в веке XX-м»[94]94
  Валлерстайн И. Указ. соч. С. 5.


[Закрыть]. По мнению ученого, современная миро-система (т. е. современная модель общества, современный социальный порядок) «вступила в стадию завершающего кризиса и вряд ли будет существовать через пятьдесят лет». «…переходный период, – рассуждает Валлерстайн, – будет грозным временем потрясений, поскольку цена перехода крайне высока, его перспективы предельно неясны, а потенциал воздействия небольших изменений на итоговый результат исключительно велик»[95]95
  Там же. С. 5–6.


[Закрыть]. Маркерами, указывающими на состояние подступающего (или уже наступившего?) кризиса для Валлерстайна являются крах прежних идеологий, утрата доверия общества к ранее существовавшим экономическим моделям, подрыв легитимности современных государств в массовом сознании, а также кризис господствовавшей в XIX–XX веках научной картины мира и самой науки как организованного знания, но первый – и быть может, наиболее значимый – вывод, который делает учёный, состоит в том, что «прогресс, вопреки всем наставлениям Просвещения, вовсе не неизбежен».

«…я ожидаю серьезных потрясений, сопоставимых с теми, свидетелями которых мы были в 90-е годы, распространяющихся от босний и руанд нашего мира до более богатых (и, предположительно, более стабильных) регионов мира будущего (таких, как Соединенные Штаты)»[96]96
  Там же. С. 6.


[Закрыть],

– это более чем серьёзный диагноз нашего времени, исходящий из уст одного из наиболее уважаемых и востребованных сегодня мыслителей, из уст человека, которого вряд ли можно обвинить в пессимизме и фатализме.

Мы действительно оказались в очень непростом временном промежутке. Становится всё очевиднее, что жить, как прежде, как привыкли, более невозможно, но всё ещё нет никакой ясности относительно того, в каком направлении идёт развитие, к чему движется мир. Такая неопределённость позволяет одним продолжать делать вид, что ничего существенно нового не происходит (хотя это даётся им всё труднее), других же, напротив, погружает в фаталистические и едва ли не апокалиптические мысли о конце времен. Но если «знакомый мир» меняется или уже изменился, значит, эти изменения могут быть как-то описаны, зафиксированы.

Каковы же симптомы нынешних тяжёлых времен? Действительно ли положение дел в отдельных странах и в мире в целом может быть охарактеризовано как кризис? И если это кризис, то каковы его масштабы? Ниже мы попытаемся составить схематичный (и с неизбежностью – упрощённый) набросок к описанию структуры кризисного состояния современного общества.

Если, как мы уже предположили выше, нынешний кризис выступает как кризис модели индустриального общества, а его характерной чертой является повсеместное использование деструктивных практик для управления социальными процессами, получения прибыли и даже для духовно-интеллектуального осмысления современного положения, то первым симптомом (элементом структуры) этого кризиса, безусловно, является распространение войны по всему земному шару. Конечно, вооружённые конфликты преследуют человечество на всём протяжении его истории, и прошлый век в этом отношении является едва ли не рекордсменом: потери среди солдат и мирного населения в двух мировых войнах пока значительно превосходят данные по числу жертв современных конфликтов. Другое дело, что изменились сами войны: они более не сводятся к противостоянию регулярных армий, а предполагают использование самого широкого арсенала средств – от террористических актов против мирного населения до распространения в обществе панических настроений и кибератак на компьютерные сети.

География современной войны обширна. Только за последние годы вооружённые конфликты расползлись по большей части мусульманского мира и даже затронули сравнительно благополучную Европу, имеется несколько очагов напряжённости в Азии. Если сгруппировать страны, в которых с начала 2000-х годов так или иначе имели место акты вооружённого противостояния, относящиеся к современным войнам, по регионам, картина будет выглядеть примерно следующим образом:

в Азии: Афганистан (перманентно), Бангладеш (2009, 2015), Бутан (2003–2004), Индонезия (перманентно с низкой интенсивностью c 2016 г.), Киргизстан (2010), Китай (перманентная напряжённость с низкой интенсивностью столкновений в Синьцзян-Уйгурском и Тибетском автономных районах), Мьянма (до 2012 г.), Непал (до 2006), Пакистан (2004 – н.в. на северо-западе страны), Таджикистан (20102015), Таиланд (2004 – н.в., юг страны), Филиппины (перманентно);

в Европе: Азербайджан (перманентно с низкой или средней интенсивностью по поводу спорных территорий Нагорного Карабаха), Армения (перманентно с низкой или средней интенсивностью по поводу спорных территорий), Бельгия (эпизодические террористические атаки), Германия (эпизодические террористические атаки, в т. ч. со значительным числом жертв), Грузия (2008), Великобритания (эпизодические террористические атаки, в т. ч. со значительным числом жертв), Испания (эпизодические террористические атаки, в т. ч. со значительным числом жертв), Македония (2001), Россия (перманентно – противостояние терроризму, в открытой форме: 2008, 2014 – н.в.), Турция (2012 – н.в.), Украина (2014 – н.в.), Франция (эпизодические террористические атаки, в т. ч. со значительным числом жертв);

на Ближнем Востоке и в Магрибе: Алжир (перманентно – противостояние между официальными властями и салафитскими группировками), Бахрейн (2014 – н.в.), Египет (2011 – н.в.), Израиль (перманентно), Ирак (2003 – н.в.), Иран (2004 – н.в.), Йемен (2015 – н.в.), Ливан (2007, 2008, 2014 – н.в., эпизодический характер), Ливия (2011 – н.в.), Саудовская Аравия (2011, 2015 – н.в.), Сирия (2011 – н.в.), Тунис (с 2012 г. противостояние салафитским группировкам с низкой и средней интенсивностью);

в Чёрной Африке: Буркина-Фасо (c 2010 г. перманентное противостояние салафитским группировкам), Бурунди (до 2005 г.), Джибути (2008), Камерун (2006–2009, 2017 – н.в.), Кения (2011–2012), Конго (до 2002, 2004–2008, 2012–2013, 2013 – н.в.), Кот-д’Ивуар (2002–2007, 2011), Мавритания (с 2010 г. перманентное противостояние салафитским группировкам), Мали (2012 – н.в.), Мозамбик (2013 – н.в.) Нигер (с 2010 г. противостояние салафитским группировкам), Нигерия (2011 – н.в., эпизодически), Руанда (2000), Сенегал (с 2010 г. противостояние салафитским группировкам), Сомали (2006 – н.в.), Союз Коморских Островов (2008), Судан (2003 – н.в.), Центральноафриканская республика (2012 – н.в.), Уганда (2000, 2016), Чад (2005–2010, 2012 – н.в.), Эритрея (2008), Южный Судан (2012, 2013 – н.в.);

на Американском континенте: Колумбия (до 2016 – война с партизанами FARC-EP), Мексика (2006 – н.в.), Парагвай (2005 – н.в., с низкой интенсивностью), Соединённые Штаты Америки (2001 – н.в., низкая интенсивность[97]97
  США участвуют во многих современных вооружённых конфликтах, но делают это преимущественно на чужой территории: в Афганистане, Ираке, Сирии и т. д.


[Закрыть]).

Безусловно, имеются различия в характере, продолжительности и интенсивности актов вооружённого противостояния в указанных странах. В некоторых из них осуществляются крупномасштабные войсковые операции, сопровождающиеся артиллерийскими обстрелами, захватом населённых пунктов, авиационными бомбардировками территории – такие операции зачастую требуют всеобщей военной мобилизации. В некоторых же имеют место лишь отдельные атаки, отдельные акты вооружённой борьбы. Большинство вооружённых конфликтов последних лет – войны, вырастающие из внутренних конфликтов, хотя сегодня ни один из них не ограничивается лишь рамками одного государства, вовлекая в поле противостояния множество государств и негосударственных акторов. Как отмечают М. Хардт и А. Негри, современные войны «разворачиваются внутри глобальной системы, ею обусловлены и, в свою очередь, на нее воздействуют», следовательно, «ни одну локальную войну нельзя рассматривать изолированно, нужно видеть в ней часть грандиозного сочетания обстоятельств, в той или иной степени связанную и с другими зонами боевых действий, и с районами, где в данное время они не ведутся»[98]98
  Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи. М.: Культурная революция, 2006. С. 14.


[Закрыть].

Новые войны, которые мы можем наблюдать, более не ведутся по формам; цель в них преобладает над выбором оптимальных средств. Особенностью большинства таких конфликтов является широкое участие в них негосударственных организаций: различных оппозиционных движений, религиозных и политических организаций, криминальных группировок. Война более не имеет чётких пространственных границ. Она может вестись в пределах одного государства, а затем распространиться на территории соседних государств. Удары могут наноситься отовсюду, кем угодно и по кому угодно: все чаще непосредственными объектами атак становятся мирные жители, вообще не имеющие отношения к сути противостояния. Ещё в начале 90-х годов XX столетия израильский военный историк Мартин ван Кревельд (Martin van Creveld) предсказывал, что в новой войне, свидетелями которой мы сегодня становимся, стирается различие между вооружёнными силами и гражданским населением, а государство лишается своей монополии на вооружённое насилие в пользу организаций иного типа[99]99
  ван Кревельд М. Трансформация войны. М.: Альпина Бизнес Букс, 2005. С. 290, 291.


[Закрыть].

Не будет преувеличением сказать, что современная война[100]100
  Более подробно данной темы мы коснёмся в последующих главах.


[Закрыть] – это гражданская война в мировых масштабах; война, от которой всё сложнее укрыться, и её следствием является состояние всеобщей и перманентной незащищенности, постоянного риска. Таким образом, война в том или ином виде, либо непосредственная опасность вооружённого кровопролития в наши дни являются реальностью практически для любой страны. Сама мирная жизнь, будучи наполнена страхом, постоянным ожиданием угрозы, чрезвычайными мерами на случай атаки изнутри и извне, становится всё менее отличимой от военного времени.