Текст книги "Петля"

Свирин вытаращил глаза:

– За что?

– За твоё поведение. Да. Нельзя так с людьми. Он ведь обиделся.

– Что пьяный прибежал электричеством заниматься?

– Ну ведь он же помочь хотел, искренне. А ты его… Он нам сколько раз помогал. – Мама оглянулась на отца и дёрнула головой, как бы призывая его согласиться, и отец кивнул. – И Саша тоже. Что случится – мы к ним. И они ни разу не отказали. Коровы на задах городьбу опрокинули той весной – Саша на горбу два бревна принёс, сам вкопал. Воду не могли закачать – Беляков пришёл, закачал, мостки поправил. Культуры нет, а душа есть… Ты вот, сынок, приехал и уехал, а мы здесь, с ними, каждый божий день. И кроме них, нам обратиться не к кому. А мы будем их посылать…

Свирин всмотрелся в маму, в отца, перенёсшего несколько лет назад инсульт, и будто очнулся от долгого сна. Увидел, что это старые, обессилевшие и беззащитные люди.

Продолжавшийся четверть века период его поездок, чтоб с удовольствием покопаться на огороде, закончился.

Ты меня помнишь?

Все вокруг говорили, что у Сергея запутанная жизнь. Одни осуждали, другие сочувствовали; Сергей же не понимал ни тех ни других. Да, запутанная, но в молодости она и не должна быть другой – необходимо поплутать, чтоб набраться опыта, а потом уж, годам к тридцати, выйти на магистраль. Это лучше, чем сбиться с неё уже взрослым по году рождения, но младенцем в плане накопленного опыта, знаний об окружающем мире. Все эти разводы, шумные увольнения с работы со швырянием заявлений на начальницкий стол и прочие эпатажные поступки, психозы и истерики немолодых, не нагулявшихся в положенное время мужчин и женщин…

Об этом Сергей часто не то чтобы спорил, а разговаривал с друзьями – Славкой и Юлькой Седых. При каждой встрече обсуждали.

В их дружбе народная мудрость – что противоположности сходятся – подтверждалась буквально. Сергей вечно спешил, хватал впечатления, удовольствия, получал удары, переезжал с места на место, а Славка с Юлькой жили в родном городе, поженились после двух лет отношений, работали там, куда устроились, получив дипломы, распорядок их дней не менялся месяцами… Сергей, конечно, вслух об этом не заикался, но ожидал, что вот-вот кто-то из Седых не выдержит и сорвётся. И разлетится их семья, как камень – от внутреннего давления. Где-то он читал, что камни могут раскалываться, а то и взрываться без всякой видимой причины. Или минералы… Разница наверняка невелика, тем более для него, – он не геолог и не физик.

– Здоров! – кричал Сергей в трубку домашнего телефона. – Как оно? Живы-здоровы?

– А, привет, – отзывались Славка или Юлька, – вернулся из своей экспедиции? Приходи!

Периоды жизни не здесь сначала Сергей стал называть экспедициями, а потом и друзья. И этот звонок со стационарного телефона на стационарный стал своего рода традицией, знаком, что он снова рядом.

– Ну что, вернулся, наполнился своим опытом? – спрашивали Седых, когда, усевшись за праздничный стол, готовились выпить по первой. – Надеемся, теперь-то уж навсегда.

– Как знать, как знать.

Сергей оглядывал комнату, в которой почти ничего не менялось. Тот же советский сервант с посудой за стеклянными дверцами, тот же диван, тот же ковёр на стене, те же шторы, то же кресло перед телевизором. Телевизор, правда, другой – не фанерный ящик с выпуклым экраном, а чёрная плазма. Ещё вон столик в углу за сервантом, на столике компьютер… Но в целом обстановка была настолько знакомой, какой-то замороженной, что Сергея начинала крутить тоска.

– Вряд ли, – уточнял, повинуясь этой тоске. – Рано оседать и закапываться в донный песок.

– Почему в песок-то? Мы что, например, зарылись? – В голосе Славки слышалась обида, а Юлька добавляла:

– Очень интересная жизнь тут стала, и в школе – нагрузка, конечно, приличная, но ребята всё искупают, каждый новый класс умнее и умнее. И, понимаешь, когда ведёшь своих все семь лет, это такое… Не побоюсь этого слова – счастье.

– Да я понимаю, – соглашался Сергей, но соглашался, не зная того чувства, о каком говорила Юлька, – понимать понимаю, а вот самому влиться… Нет, ребята, я хочу, только не получается… Что ж, – поднимал рюмку, – за встречу!

Ели горячее, приготовленное хозяевами, закуски, купленные по пути гостем. Вспоминали прошлое, Сергей рассказывал о своей очередной экспедиции.

– Город из тех, что три перекрёстка, два светофора. Хотя симпатичный. Дома двухэтажные, с резьбой. Как у Симонова – «домотканый, деревянный…». Прихожу в школу, они все: «Наконец-то учитель истории будет! Мужчина к тому же!» А там всё стоит, работы ноль, огородами живут, и учителей некомплект лет уж двадцать… Посмотрели трудовую: «А что это у вас – год, три, и новое место?» – «Я не летун, – говорю, – но обстоятельства часто складываются так, что приходится менять место». Они кривятся: «Вы это в анкете не указывали. Знали бы, подумали…» Славян, – Сергей кивал на бутылку, – плескай… Поселяюсь в квартирке. Комната, кухонка, туалет даже с ванной – по их меркам, люкс. Обычно-то сортир на дворе, а мыться – в баню… Приступаю, в общем, к работе. С пятого по одиннадцатый. Первый месяц – отлично, а потом девчонки из седьмого класса как с ума сошли: болтают, с места встают, словно нет меня. Я и так, и этак, и под запись давать стал – один хрен. Главное, пацаны тихонько сидят, им-то интересно, а эти… Ну, давайте. – Чокнувшись и выпив, он продолжал: – Однажды оставил пацанов после урока, говорю: «Вы чего девчонок своих так распустили? Это ж жёны ваши будущие, они вот так всю жизнь будут, если сейчас их на место не поставите». А пацаны: «Да как их поставишь – они нас бьют». А там такие кобылы, как из одного помёта – толстые, высокие, чуть не с меня ростом. Родителей вызываю – родители тоже: «Ничего не можем сделать». На педсовете: «Не можем». Главное, другие классы нормально, а этот… До того дошло: однажды вскакиваю, собираюсь – а первый урок как раз у седьмого «б», – бегу в школу, а тут коров в стадо сгоняют. Это в апрель уже… «Почему, – думаю, – так поздно сгоняют?» Посмотрел на часы: половина седьмого. Тогда и понял: надо сваливать. Написал заявление, дотерпел до каникул. И вот – снова с вами.

– Ну уж, – Юлька шутливо морщилась, – не верю, что какие-то семиклассницы могли тебя выжить. Колись, что ещё было. Давай, давай.

Сергей для интриги увиливал, потом признавался:

– Было ещё… Женщина…

– Ну вот!

Он не считал себя бабником, не коллекционировал связи и романчики – влюблялся искренне. Часто женщины отвечали взаимностью, но прочных отношений не получалось…

– Колись, колись, дружок. – Юлька толкала его в плечо.

– Слав, плескай… В чём колоться? Ничего не было.

– Сам же говоришь – было.

– Причина уехать была, а так – ничего. В том-то и дело, что ничего… В общем, влюбился в девушку, учитель биологии. Валентина. Молодая, одинокая, из местных. Года три назад пед окончила… Пьём? Пьём! – Кидал в себя содержимое маленькой рюмочки. – Уф!.. Такая, в общем, небесная особа, хоть и биолог. Ну и поплыл. Стал оказывать знаки внимания, цветы, провожать пытался. А она прямо как стена. По коридору идёт живая, улыбается, а меня увидит – и каменеет. «Валентина, – говорю, – почему вы так? Я ведь с самыми невинными предложениями. Давайте встретимся после работы, в ресторан или в кино хоть, как подростки». – «Я занята». И так неделя за неделей. Мне самому неловко, и вижу, что другие заметили… «Валя, ну почему?» Молчит. Потом – бац – директор меня зовёт, Людмила Викторовна. Такая тётенька лет пятидесяти, но крепкая, из тех, на кого время не действует. Очень эту напоминает, Светлану Михайловну из «Доживём до понедельника». Вхожу. «Присаживайтесь». Сел. «Я вижу, вы, Сергей Андреевич, неравнодушны к Валентине Фёдоровне. Не ошибаюсь?» – «Не ошибаетесь. А что здесь такого?» – «В общем-то, ничего. Рамки вы, кажется, не переходите. Но я должна вам сказать, что ничего вы не добьётесь». Мне интересно стало, и зло взяло, спрашиваю: «Почему не добьюсь?» – «Потому что у нас так не принято». – «Хм! А как принято?» – «У нас принято к избраннице относиться всерьёз, а не как к такой – на одну ночь, в общем». Я аж на стуле подскочил. Не от слов, а как она это сказала. С такой комсомольской сталью. В школе так отчитывали на собраниях, помните? «Я, – говорю, – отношусь к Валентине Фёдоровне вполне серьёзно. Зову её в ресторан, например». – «У нас порядочные люди в рестораны не ходят». – «Что, предлагаете сразу на домашний ужин позвать?» Ненавижу эти разговоры. А директриса так на меня смотрит: чего, типа, дурака корчишь? И говорит: «Серьёзные отношения выражаются в том, что вы готовы взять вашу избранницу замуж. Знаю, это теперь мало где принято, но мы здесь сохраняем традиции». Мощно, да?.. Ну, я, конечно: «Не исключаю такой вариант. Правда, для того, чтобы делать предложение, нужно все-таки узнать человека ближе, не правда ли?» Она: «Вы знакомы с Валентиной Фёдоровной уже три месяца, наверняка могли убедиться, какой она замечательный и чистый человек. В старину сватали зачастую почти незнакомых, и ничего, семьи были крепкими, многодетными. Не обязательно ходить по ресторанам». Ну тут уж я не выдержал: «А вам не кажется, Людмила Викторовна, что вы перегибаете палку? Я вам не школьник и не студент-практикант, а взрослый мужчина. И позвольте мне самому решать, как мне ухаживать за потенциальной невестой. Людям нужно по-настоящему узнать друг друга, понять, подходят они или нет. Четырнадцать процентов пар распадаются из-за того, что им не нравится запах друг друга. У нас, – говорю, – не девятнадцатый век и, слава богу, уже не социализм с профкомами, а свобода. Каждый вправе сам выбирать…» Как она взвилась! Как её понесло! И про свободу, про бездуховность, проституцию, наркоманию, мой цинизм… Ну, думаю, не выжить тебе, Серёга, в таком заповеднике. К Валентине любовь не то чтоб испарилась, а такой стала, как к инвалиду, что ли… А когда она узнала, что заявление подал, так на меня посмотрела. Я ей говорю: «Валентина, поехали отсюда. Найдём другой город, другую школу». Она прям с лица спала, шепчет: «Нет. Это моя родина». Ну, нет так нет. Уехал.

Подобные истории Сергей рассказывал каждый год, или через год, или раз в три года – дольше нигде не задерживался. Седых слушали с печальной усмешкой: «Эх, Серёжка, Серёжка». А он в душе жалел их.

Есть, конечно, поговорка – где родился, там и пригодился, – но она не для него. Люди делятся на тех, что сидят на одном месте, обустраивая своё гнездо или норку, возделывая почву вокруг, подстригая газон из поколения в поколение, и рвущихся прочь от гнёздышка или норки. Не будь этих вторых, планета была бы сплошным белым пятном.

Если принять теорию, что наши предки зародились в одном каком-то месте, то распространиться по Земле их заставило наверняка не перенаселение. Их тянула жажда постигать пространство. Вряд ли юкагиров на берег Ледовитого океана или рапануйцев на остров Пасхи загнали более сильные соседи – шли и плыли туда, скорее всего, по своей охоте, в поисках лучшей доли. Интересно, что, как недавно доказали учёные, через многие тысячи лет потомки выходцев из Африки потянулись из Европы и Азии на свою прародину – в район озера Чад, нынешнюю Эфиопию, – словно чтоб сообщить природе, что семя хомо сапиенс распространено повсеместно…

Сергей любил родной Екат, но через несколько дней уставал в нём. Начинал тосковать. Квартира, в которой знал каждую мелочь, мама, для которой он по-прежнему был несмышлёным мальчишкой, тополя во дворе, школа, где отучился все десять лет, гастроном, гаражи, стойки для бельевых верёвок, многократно покрашенные, и, если колупнуть эти синие-коричневые-зелёные-бордовые слои, дойдёшь до ржавого, уставшего металла. И сам начинаешь казаться себе уставшим, покрывающимся ржавчиной, и ищешь школу в каком-нибудь городке или посёлке, где ещё не бывал, куда требуется учитель истории или русского языка и литературы.

Конечно, он не молодел, но видел себя в зеркале каждый день – когда брился, умывался, – поэтому к себе, постепенно матереющему, привык. А вот мама, друзья и приятели юности, с которыми встречался спустя время, вызывали грусть. Не тем даже, что мама стареет и друзья из парней и девчат превращаются в дядь и тёть, а этим своим прозябанием на одном месте. Деятельным вроде, но всё равно прозябанием.

«И о чём они вспомнят потом, перед смертью? Что выделят из тех десятков лет, что были после школы, института? Ведь там будет одно: один и тот же дом, одна и та же дорога на работу, одна и та же работа, одни и те же люди вокруг. Жуть».

Сергей ёжился от этой перспективы и скорей, чтоб взбодриться, раскладывал свою послеинститутскую жизнь на этапы, выделял события.

В таком-то году был Туринск, а с такого-то по такой-то работал в Верхотурье, такой-то и такой-то провёл в Ирбите, а в таком-то его занесло в Кунгур… Там-то была Наталья, там-то – Ирина, а там-то по нему сохла Рая, но он никак не мог ответить взаимностью – не лежала душа, а вот к Валентине там-то лежала так, что не выдержал её каменной неприступности и уволился…

Да и для дружбы полезны периоды разлук. Работай он в одной школе, например, с Седых, наверняка бы давно друг другу осточертели, рассорились из-за какой-нибудь ерунды. А так – редкие телефонные звонки, ещё более редкие посиделки за накрытым столом дружбу только укрепляли. Тем более поговорить есть о чём: коллеги. Но – не сослуживцы.

Познакомились летом восемьдесят девятого на экзаменах в истфил их областного пединститута. Юлька была тоненькой, скромненькой, в старомодном платье в цветочек из лёгкой такой ткани; на площади перед центральным входом, где вечно гулял ветер, подол платья то и дело взлетал, и Юлька скорее хватала его, опускала под взглядами парней, успевших увидеть розовые продолговатые бёдра… Славка выглядел стопроцентным ботаником, только очков не хватало, всё время листал какие-то учебники и тетради, казалось, он-то один Юльку с её ногами и не замечает. А вот же, на первом курсе стали парой, на третьем поженились, и столько времени вместе.

Юлька успела поправиться, даже слишком, стала этакой сдобкой, со Славки сползла личина ботаника – превратился в мужичка, уверенного в себе, но чересчур: наверняка ведёт уроки по лекалу, мало читает новых материалов, строго пресекает вольнодумцев, требует порядка и дисциплины.

Сергей же, хоть, естественно, годы берут своё, остаётся прежним. Сухощавый, подвижный, сомневающийся, хватающийся за книги и публикации в интернете, выписывающий журнал «Дилетант», в джинсах, свитере или клетчатой рубашке навыпуск, с начёсом и прямым, по моде восьмидесятых, пробором… По крайней мере, ему хотелось верить, что он если и меняется, то не сильно.

Сдружился с Юлькой и Славкой не сразу. По сути, все пять лет оставались просто однокурсниками: здоровались, иногда выпивали вина в дешёвых кафешках после лекций, болтали, давали друг другу конспекты, если кто-то вдруг не был на лекции… В общем, таких, приятельствующих, было человек пятнадцать на курсе из двадцати с лишним. Остальные держались поодиночке – здоровались, прощались…

Дружба – именно дружба, а не приятельство – возникла позже.

В девяносто четвёртом году, когда выпускались из института (он уже успел стать педуниверситетом), система распределения на работу накрылась крышкой, да и вообще профессия учителя считалась лишней, смешной, позорной даже. Большинство ребят окончили институт ради дипломов – с дипломами, как им казалось, легче было войти в бизнес.

И вот на обмывке этих самых дипломов Сергей, захмелевший от шампанского и водки, заявил, что едет в сельскую школу в Серовский район, один из самых отдалённых и бедных. И, помнится, образовавшуюся тишину после таких слов прервал именно Славка. Как-то очень серьёзно и взросло спросил:

– Это правда?

– Да, я словами не бросаюсь.

И через месяц действительно уехал. И отработал там два года.

После этого Юлька и Славка стали воспринимать Сергей сначала как героя – не только остался в профессии, но вдобавок и трудится бог весть где, – а потом, после двух-трёх смен мест работы, – как непутёвого сына, что ли.

Судьба очень долго не давала им ребёнка. Сергей, ругая себя за такие мысли, ждал, что вот-вот или Славка, или Юлька не выдержат и уйдут к другому человеку. К тому, кто ребёнка сделает… Иногда осторожно, прячась за шутливый тон, интересовался:

– Хотите ли наследников, господа?

Отвечала обычно Юлька. Прижималась к мужу мягким и спелым боком и говорила:

– Хотим. Не получается.

Потом следовали уточнения: оба здоровы, и группы крови с резус-фактором вроде подходящие, но вот – никак. Пробовали даже искусственное оплодотворение, денег заплатили. Бесполезно.

И всё же случилось: в тридцать четыре года Юлька забеременела. Для всех это было удивительно, даже пошли разговоры, что отец не Славка.

Сергей, слыша такое, отмахивался:

– Перестаньте. Радоваться надо. Добились ребята.

– Да ведь как? Ну три года замужем, ну пять, а тут после пятнадцати почти! Как в сказке какой-то.

– Бывает, всё в жизни бывает…

Родила Юлька в начале августа – Сергей как раз оказался дома, встречал её вместе со Славкой и их роднёй. Хлопнул пробкой шампанского, как на свадьбе…

На свет появилась девочка, которую назвали Надей.

– Ну, что-то вы без фантазии, – морщились близкие. – Надь сейчас каждая пятая. Могли б пооригинальней что-нибудь.

– Наденька, – отвечали Седых. – Она наша Надежда.

Сергей в те недели часто бывал у них. Стоял перед кроваткой, смотрел на младенца. Надя постоянно шевелила ногами и руками, словно делала какие-то гимнастические упражнения. Это было странно и страшновато.

– А что она так? – однажды спросил. – На ушу похоже.

– Мышцы разрабатывает, – ответил Славка и понизил голос: – Юля раньше времени ведь… на два месяца почти… кесарево пришлось делать.

Когда девочка пыталась смотреть на что-нибудь, зрачки у неё расползались в разные стороны. От этого тоже становилось не по себе, но тут Сергей знал: у новорождённых часто расфокусированный взгляд.

– Что, Сергунь, – говорила Юлька, – завидно? Давай тоже делай своих. Пора.

– Надо бы, – соглашался он, – надо…

А в душе уверенности не было – там была тишина. Или вообще пустота. И тогда, перед кроваткой, Сергей, кажется, впервые не понял ещё, а почувствовал, что, видимо, проскочил в своих экспедициях какую-то важную точку, необходимую зацепку, спасительный крючок.

«Да нет, что, – пытался возражать, – для мужика тридцать пять – это фигня. Пусть не всё впереди, но очень многое. Очень».

Вернулся в городок под названием Заводоуковск, где тогда работал, и стал подумывать о женитьбе. На примете здесь были две женщины. Не учительницы, слава богу. С одной отношения сложились отличные, на другую поглядывал. Хотя той влюблённости, что разгоралась раньше, не ощущал. И не мог сказать себе: вот с этой или с этой я буду счастлив всю жизнь. Нет, скорее всего, через два-три года снова потянет отсюда, и жена не удержит. И, наверное, даже ребёнок.

После уроков уходил к железнодорожной станции, садился на скамейку, смотрел на пролетающие по Транссибу поезда с табличками на вагонах «Омск – Москва», «Москва – Тюмень», «Абакан – Москва», «Москва – Владивосток», и тоска сжимала нутро всё сильней и сильней. Огромная страна, непомерные расстояния, миллионы людей, а ему суждено побывать лишь в нескольких точках, узнать от силы тысячу-другую человек, из которых память удержит разве что две-три сотни…

Этот учебный год дался ему тяжело. Несколько раз приезжал на родину, был особенно нежен с мамой, которая скучала одна и заметно старела, подолгу сидел у Седых, качал на руках Надю. Та уже научилась гулюкать и впервые засмеялась от шутки Сергея.

– Ух ты-ы! – поразилась Юлька. – Да ты волшебник… Надюш, дядя Серёжа волшебник?

И та, будто отвечая, ухватила Сергея за щёку, потрепала…

В юности он был уверен: сейчас время летит, а потом, с годами, станет замедляться, дни растянутся, будет когда почитать толстые сложные книги, подумать, ответить на скопившиеся в душе вопросы. Сейчас, пока молодой, нужно скорее жить, потом же – анализировать прожитое.

Оказалось, не так. Скорость всё увеличивалась, как-то раскручивалась, и, даже сидя часами на стуле, не двигаясь, Сергей ощущал её, эту скорость. Ощущал физически: вот он замер, а на самом деле несётся вперёд. И вокруг всё несётся вместе с ним, сидящим на стуле, и в голове тоже. Мысли не то чтобы путаются, мельтешат – это было бы понятно и объяснимо, – нет, они мчатся так же ровно, гладко, словно автомобиль по прямой, без кочек и выбоин на дороге… Впрочем, и мыслями это было сложно назвать: начиналось с какой-нибудь конкретной проблемы или воспоминания, а через несколько минут оставалось лишь ощущение скорости под черепом. Не тяжёлой, без давления и боли, а наоборот, приятной такой скорости, стирающей детали, мелочи, нюансы…

С мамой Сергей созванивался часто, узнавал о здоровье, говорил тёплые, ласковые слова, терпеливо выслушивал её советы, какие мамы обычно дают сыновьям-подросткам… Он был её единственным ребёнком, с отцом они разошлись, когда Сергею исполнилось двенадцать, – он запомнил, что из счастливой пары мама и папа вдруг стали врагами, несколько раз без крика, но очень зло поругались, папа собрал чемодан, с которым они прошлым летом ездили на море, и ушёл. Навсегда. Присылал денежные переводы, но сам больше никогда не появлялся.

Сергей спрашивал и тогда, и немного повзрослев, почему так случилось, мама пожимала плечами: «Устали друг от друга». Он не верил. «У папы другая женщина появилась, поэтому?» Мама возмущалась: «Нет! Не было у него никого. Просто устали. Бывает так – устали. И всё».

Добравшись до пятидесяти пяти лет, мама не стала держаться за работу – сразу вышла на пенсию. И вскоре, во время очередного телефонного разговора, спросила:

– Я тут решила квартирантку взять, студентку, мне рекомендовали. Ты не против? Ты и так почти не бываешь…

Сергей подавился от возмущения – ответить, даже продохнуть не мог. Как это, в его комнату чужого человека, а он… Но, пока восстанавливал дыхание, решил согласиться:

– Хорошо, поселяй. У меня здесь, кажется, всё прочно. – Он тогда работал уже не в Заводоуковске, а ещё дальше от дома, в Тобольске, город ему нравился, но насчёт прочности сочинил, для мамы. – Поселяй, конечно, не так скучно будет.

– Да? Ну спасибо, сынок. – Мама то ли обрадовалась, то ли оскорбилась его согласию – по голосу невозможно было понять.

Наверняка, как он догадался потом, заговорила о квартирантке, чтобы сын понял: ей невмоготу одной, пора ему возвращаться, укореняться дома, заводить семью. А он – хорошо, поселяй.

Она и поселила.

Квартира у них была удобная. Двухкомнатка хоть и в хрущёвке, но не малогабаритная. Довольно большая прихожая, прямо – кухня, тоже не пятачок, а скорее столовая, чем собственно кухня, – там умещался большой стол человек на шесть. Налево и направо от прихожей – две комнаты одного размера, метров по пятнадцать квадратных. При желании можно не встречаться сутками, что иногда и бывало, когда мама чувствовала, что своим вниманием Сергею она слишком уж досаждает.

И вот теперь, по крайней мере на некоторое время, он лишился родного жилья. С музыкальным центром, дисками, книгами, вроде как бесполезными, но необходимыми безделушками типа коллекции игрушечных индейцев на полке…

«Это правильно, правильно, – убеждал себя. – Мама правильно решила. Надо определяться, взрослеть».

Убеждал и одновременно усмехался таким словам: как-то незаметно, не успев по-настоящему повзрослеть, он стал стареть. Сам чувствовал себя стареющим. И опыта особого не набрался…

Почти весь отпускной июль просидел в Тобольске. Свободное время старался употребить на посещение музеев, кремля, изучение истории города. Начал писать очерк о Марии Хлоповой, выбранной в жёны первым царём из Романовых Михаилом Фёдоровичем, а потом, под давлением матери, которая Марию невзлюбила, отправленной сюда, в Тобольск, с формулировкой «к царской радости непрочна».

Судьба девушки увлекла, тем более, как стало ясно Сергею во время сбора материалов, царь её по-настоящему любил и пытался позднее всё же на ней жениться… Но – не сел за компьютер один раз, другой и вскоре очерк забросил.

В конце месяца не выдержал и сорвался в Екат.

Ну не то чтобы прямо так взял и сорвался – мама сообщила, что квартирантка на пять дней уезжает к своим в Новую Лялю. На этот раз намёк Сергей понял сразу, купил билет на поезд и через десять часов был дома.

Конечно, навестил Седых. Их дочке шёл уже пятый год, и из почти бесполого пупсика, какой он видел её прошлым летом, она стала настоящей девочкой.

– Надюш, дядю Серёжу узнала? – спросил Славка.

– Узнала.

Сергей не поверил:

– Правда?

Она в ответ обняла его и как-то по-взрослому посмотрела.

– Так, – засуетился Сергей, – я тут муксуна привёз, груздей солёных…

Потом по традиции было застолье, особенно праздничное потому, что Сергей убеждал друзей: в Тобольске он надолго, всё ему нравится, ученики отличные, интересуются историей, много читают, и женщина есть, дело к свадьбе идёт… Обманывал, конечно, но сам пытался поверить своим словам.

– Давай, давай, – поддерживали Юлька и Славка, в последнее время, после появления Нади, с особенным чувством – дескать, ты сам не представляешь, какое тебя счастье ждёт в семейной жизни.

– Дам, ребята, – кивал Сергей, – дам, не волнуйтесь.

Надя слезла со своего стула, перебралась на диван, где сидел он, а потом к нему на колени.

– Я тебя люблю, дядя Серёжа, – сказала отчётливо, поставив ударение на «я», и следом, как когда-то, потрепала по щеке. И прилегла головой ему на грудь.

– Вот так вот, – Сергей хмыкнул, не зная, как реагировать.

– Да, ребёнок чувствует, кому любовь необходима, – отозвался Славка, а Юлька велела дочери:

– Пересядь, не мешай есть дяде Серёже.

– Ты на мне женись, – продолжала Надя, не слушая маму. – У меня комната, и игрушек много, и телевизор.

Взрослые посмеялись, Сергей погладил девочку и спустил с колен на диван. Но чувствовал на себе её взгляд, и это беспокоило.

Перед отъездом он ещё раз заходил к Седых, но коротко, попрощаться, и снова Надя смотрела на него странно, горячо.

А дальше началась для Сергея новая жизнь.

Нет, не сразу началась, со случайности, которой не придал значения, а потом случайность эта потянула за собой большие перемены.

Встретил в «Одноклассниках», куда недавно вступил, своего институтского приятеля Жеку – учился на два курса младше. Оказалось, Жека теперь работает в одной газовой компании, вернее, в компании по транспортировке газа. Живёт в городе Комсомольский в Ханты-Мансийском округе.

«Возглавляю пресс-службу, – писал Жека. – Всё ништяк. А ты как-чего?»

Сергей поначалу отвечал тоже бодро, а потом признался: «На самом-то деле хреново. Учитель-кочевник. Сейчас в Тобольске третий год, зарплата – одному хватает, а если семья…»

То, что Сергей работает в обычной школе простым учителем, Жеку изумило: «Ты ж крутым чуваком был. Я думал, в бизнесе или на худой конец в какой частной гимназии. Ну ты даёшь!»

Недели две после этого от Жеки не было сообщений – Сергей решил, что с таким неудачником тому, наверно, и переписываться позорно. Совсем приуныл, и дело, каким занимался больше пятнадцати лет, и само здание школы, старенькое и бедное, и город, тоже старенький, несмотря на торчащие тут и там новостройки, сонный и тихий, стали казаться тюрьмой, каторгой, на которую он отправил себя добровольно. Ещё и осень с низким небом, ветром, колючим и едким, и почерневшим Иртышом…

Утром поднимался через великую силу, кряхтя и ругаясь, с отвращением брился, оттягивая лишнюю кожу под щеками, впихивал в себя завтрак и брёл на уроки…

Жека написал, и письмо было волшебным: «У нас тут освобождается место, низовое, правда, но тем не менее. Надо готовить пресс-релизы, материалы для корпоративной газеты, ещё разное. Не пыльно, да и не особо сложно. Хочешь попробовать?» И следом ещё: «Помню тебя в институте. Ты для меня был примером. Честно. Мы уже люди немолодые, нужно подумать о будущем. В школе у тебя будущего нет по-любому».

Целый день потом Сергей находился в состоянии, будто заболел. Гриппом или ещё каким вирусом. Вокруг колыхалось и плыло, голова очугунела, звуки сделались резкими, от них тошнило, запахи били прямо в мозг – даже мел сделался вонючим… Пришёл на квартиру и сразу, не проверяя тетради с самостоятельной работой, не выпив чаю, даже не раздевшись, зарылся в постель и уснул.

Проснулся ночью свежим, крепким, как в юности. Оглядел комнатку, за два года не ставшую домом, неуютную, казённую, соскочил с кровати и написал Жеке: «С удовольствием! Когда приезжать?» Жека, словно всё это время дежурил у компьютера, ответил тут же: «В понедельник».

Увольняться Сергей не стал. Наврал директору с завучем, что возникли семейные проблемы, срочно нужно побывать дома.

– Надолго?

– Неделя.

Директор полистала журнал с учебным планом на первую четверть, вздохнула.

– Что ж, не можем не пойти вам навстречу, Сергей Андреевич. Только… Ну, вы сами понимаете – мы на вас надеемся. Заменить вас некому.

Сергей покивал, а когда его отпустили, побежал к себе, стал искать в компьютере лучший способ добраться до Комсомольского. Судя по карте, они с Тобольском находились чуть ли не по соседству, и «Яндекс» подтверждал: «по прямой 442 км». Если ехать по автомобильной дороге, то уже под девятьсот километров, к тому же автобусного сообщения нет. Самолёты тоже не летают. Оставался поезд с пересадкой как раз в родном Екатеринбурге… Решил ехать поездом.

Купил билеты, собрал сумку самых необходимых вещей. По дороге на вокзал отдал ключи от квартиры соседке – «на всякий случай». В вагоне сразу занял верхнюю полку, и накатило такое хорошее состояние, будто он снова двадцатидвухлетний и едет туда, где его ждёт счастье. Наверняка ждёт.

Маме ничего не сообщал, а перекантоваться часть ночи решил у Седых. Квартира трёхкомнатная, в зале диван. Попросился, они согласились. Добрался в третьем часу, возле двери позвонил Славке на мобильный.

– Чего вдруг примчался? – спросил он, впуская.

– Да тут бумагу одну срочно оформить…

– Завтра ж воскресенье.

– Теперь можно… теперь они и по воскресеньям работают.

– Устраивайся. Диван застелен.

– Спасибо, друг, я тихо.

Из своей комнаты вышла Надя.

– А ты что? – в голосе Славки послышалась досада. – Спи давай.

Сергей помахал ей, поздоровался полушёпотом:

– Привет, красавица.

– Здравствуйте… А вы к нам?

– К вам, но ненадолго.

– А вы…

– Ложись спать, – перебил её Славка. – Сейчас ещё мама проснется, задаст нам. Давай, дочь, иди. И дяде Серёже пора, он устал с дороги.