Текст книги "На ночь глядя"

– Да по вам и видно! Где ваш крестик? Или хотя бы полумесяц? Да что угодно, как вы вообще живёте?

– Как у Бога за пазухой, и спасибо, что поинтересовались. А вы читали Библию?

– Конечно!

– Я имею ввиду не перевод, а оригинал.

– Всякая Библия – оригинал! – Женщина вообще забыла, зачем пришла, найдя себе цель, чтоб вдоволь накричаться с утра, а вечером спокойно лечь спать, надравши горло. – И какое значение имеет перевод?!

– Огромное, но уже не важно. Мне с вами не интересно вести дальнейшую беседу. Помогите моему соседу и затем покиньте палату, пожалуйста.

Громкие вздохи медсестры, оставшиеся без словесного наполнения, быстро сошли на нет. Он будто сдался на полуслове, резко передумав вести спор, в котором явно разбирался лучше любого другого человека на этой планете. Может, кто-то уже слово в слово вёл с ним подобные разговоры и оставался всегда в дураках. Мне б тоже наскучило. Наверное.

Медсестра в этот раз действительно провела необходимые мне процедуры и вышла, зачем-то громко хлопнув дверью. Разве это не её работа? Или она до сих пор обижена, что ничего не ответила «гадкому» больному? Сам он тихо лежал на своей койке и еле слышно посвистывал, попадая в ноты с птицами снаружи. Некоторые из них, кажется, сели у подоконника, и звуки природы даже заглушали телевизор, который я зачем-то включил. Там опять ничего путного, каша из слов, картинок, людей. Я убрал всю громкость и просто оставил картинку. Так мне всегда было комфортнее, уж ничего с этим поделать не могу.

– Ты веришь в Бога? – спросил он, резко перестав свистеть. Птицы с окна взмыли в воздух, забрав с собой свои песни.

– Не знаю. Давно об этом не размышлял.

– Что мешает? Сейчас так много свободного времени, а ты не думаешь о нём?

– А что о нём думать? Он ничего не изменит.

– То есть ты в него веришь, но считаешь бессильным?

– Мне плевать, есть он или нет.

– Так ты…

– Не верю я, и всё тут. А зачем спрашиваешь? Ты сам разве не знаешь наверняка, есть он или нет?

– Я не встречался с ним. Может, мне просто не повезло, а может, Бога не существует.

Фраза повисла в воздухе вместе с ноткой лукавства. Мы с ним слишком далеки друг от друга, нас разделяют сотни лет и километры жизненного пути. Что бы ни говорил, я буду выглядеть в его глазах ребёнком, только что осмыслившим хотя бы своё существование, не говоря уж о том, кто я есть.

Я решился на вопрос, о котором думал с самого детства, воображая в самоволку, как он может ответить.

– Что ты видишь между смертью и новым рождением? Там есть…

– Бог? Вряд ли. Я вижу образы, старые воспоминания сливаются воедино, словно я досыпаю из кармана песок в пустыню. Бо́льшую часть своих перерождений не помню, но тоннель между жизнью и смертью всегда одинаков. Наверное, его и можно назвать Богом. Он же зачем-то существует, зачем-то заставляет меня снова появляться на свет?

– Заставляет, а ты не хочешь?

– Я бы хотел иметь хоть немного выбора. Но чаще всего оказывается, что будущая история для меня уже написана.

– А как же страх? И не боишься ничего?

– Нет, а без него и жизнь не та. Я уже не представляю, зачем рождаюсь последние несколько сотен лет. Мир меняется, а вот я – нет. Был бы Бог, мы бы с тобой не оказались на этом месте.

– В больнице?

– Ну да, и я бы не помнил, как убивал мамонтов камнями.

Это была шутка, скорее всего. Я хотел пустить смешок, но для вежливости, не более. Выглядело всё равно неловко, так что наигранный смех вряд ли бы сильно усугубил наступившее молчание. Детская волна наивности и любознательности как быстро нахлынула, так же быстро и отошла, и снова сухость лени накрыла мои мысли. Смысл мне всё это знать? Скоро я сам умру, больше никогда не появлюсь в этом мире, каким бы он ни стал в моё отсутствие. Мои опыт, знания и воспоминания были важны лишь для меня одного. Увы, теперь они абсолютно бесполезны.

– Здесь выпускают гулять?

– Не знаю, – молниеносно ответил я, уже прибавив громкости на телевизоре. Там фильм про шпионов. – И не спрашивал даже.

– Не хочешь пройтись?

– Хмм. Пожалуй, да, можно. – Ответил я, не сразу вспомнив, что не могу даже сам себе задницу подтереть. А тут согласился выйти и самолично передвигать своё тело в пространстве.

– Как придёт доктор, так спрошу у него. Пожалуйста, составь мне сегодня копанию. Минут на двадцать, не более. Ладно?

– Хорошо.

Я представил себя на его месте. Хоть чуточку вообразил, будто для меня утрата двадцати минут совершенно не имеет цены, ведь впереди целая вечность. Я уважил его так, как хотел бы сам получить подобное от другого человека. Какая мне разница, если он прожил тысячу лет и ещё проживёт, и сегодня мы наравне прогуляемся вокруг больницы? Конечно, если доктор нас отпустит. Вряд ли кто-то посмеет отказать ему в таком случае. Наверное, главврач если что и лично принесёт завтрак, если его попросят. Ну да.

Моё согласие осталось без ответа. Или он кивнул мне, но из-за ширмы я не увидел. Он оставался там, спрятанный от моих глаз, и существовал для меня, получается, только благодаря моему всё ещё работающему слуху.

* * *

Завтрак мне показался вкуснее вчерашнего. Вроде бы та же овсяная каша с чуть поджаренным кусочком батона, но ощущается совершенно иначе. Во рту взорвались нотки, ударив в заскучавший мозг, и я словил себя на мысли, что очень давно не улыбался от того, что мне вкусна еда. Я думал попросить добавки, но до прихода медсестры запоздавшее чувство сытости меня настигло, и вышло лишь поблагодарить человека, принёсшего мне столь чудный завтрак. Солнце сегодня светит как-то ярче обычного, и я уже предвкушаю прогулку, хоть и совершенно не представляю, как это можно будет организовать.

Лечащий нас обоих, но больше уделяющий внимание моему соседу, врач навестил нас спустя пару часов после завтрака. Я успел задремать под чуть звучащий телевизор и вздрогнул, когда дверь в нашу палату отворилась. Доктор зашёл быстро, миновав мою койку и сразу спрятавшись за ширмой. Он почему-то шептал Диогу, и я не понимал, что от меня можно скрывать. Стало спокойнее, когда слова прозвучали в полный голос.

– Да, спасибо. И ещё кое-что, раз уж такой случай, – Диогу слегка сбавил тон, становясь похожим на ребёнка, выпрашивающего слишком дорогую игрушку у уставшего родителя, – можно мне сегодня прогуляться вокруг больницы? У вас тут такой красивый парк.

– Да, конечно. После полдника пришлю к вам санитаров, они помогут…

– И можно ли моему соседу к нам присоединиться?

Молчание заставило меня вспотеть. Я искренне возжелал в этот момент оказаться на улице в его компании. Секунды тянулись вяло, а я всё ждал ответа доктора, слишком долго обдумывающего ответ. Вряд ли он и правда решал, позволить или нет, но зачем-то выдерживал театральную паузу, прежде чем снова заговорить.

– Да, я что-нибудь придумаю. Григорий, вы сами-то хотите?

Мне показалось, что доктор попытался отговорить столь безобразной и поверхностной провокацией, прекрасно зная, что я никогда не выходил на улицу и даже не просился с того момента, как оказался в этих стенах. Наверное, он хотел бы не заморачиваться и впредь.

– Да, хочу подышать. А то у вас тут совсем душно. И каналов на телевизоре мало! Ладно хоть каша была с утра вкусная.

– Вот и отлично.

Доктор встал и подошёл к окну. Его силуэт за ширмой расплылся, почти слившись со светом снаружи. Тепло наполняло палату, солнце жарило как могло, словно понимая, что в последнее время мне всё сложнее согреться в своём же погибающем теле.

– Спасибо.

Диогу поблагодарил доктора, и тот сразу же вышел, не удостоив меня и взгляда. Интересно, о чём они там шептались? И если это касается его болезни, то к чему что-то держать в секрете? Мне совершенно плевать, что там у него. Со мной бы хоть пошушукался, сообщил, что и как с этим несчастным раком. Да померял бы хоть давление для приличия, в конце-то концов!

Щебет птиц тоже растворился в загустевшем воздухе маленькой палаты, оторвав меня от телевизора. Я буквально начал мечтать о том, чтобы покинуть больницу хотя бы на пол часика, представляя, как смаковал бы воображаемые запахи города вместо смрада больницы с её стонами и спиртом с хлоркой. Придуманный ветер развевал мои фантомные волосы, и я шёл сам, наслаждаясь каждым шагом. Босые ноги касались травы, а роса нежно щекотала загрубевшую кожу стоп. Я не придумывал места, а вспоминал свою настоящую жизнь, поднимал из памяти море. Вокруг него горы, спрятавшие свои верхушки в густых молочных облаках. Ветер там нежный, там пахнет деревьями и солёной водой, там приятно дышать полной грудью и закрывать глаза, ощущая себя единственным во всём мире. В моих воспоминаниях нет болезней, нет синяков и пролежней на спине, там нет медсестёр и твёрдой койки, там нет ширмы, ограждающей меня от солнца. Там был я когда-то, и хотел бы там остановиться навсегда. Слеза набухла в уголке глаза, и я испытал жалость к своей увядающей и столь короткой жизни. Ещё не всё посмотрел, не всё ощутил, и мне горестно, что шанса больше не представится…

Мои губы сжались, слеза всё-таки упала со щеки. Я быстро вытер её тощей рукой, задев пульт, лежащий на краю койки. Он упал и разбился, судя по звуку. Металлический звон подсказал, что вылетели батарейки. Мне не хватило сил, чтобы посмотреть, что там вообще произошло. Толстая морда какого-то придурка на экране меня заставила содрогнуться в рвотном позыве, и я еле успел нажать кнопку вызова медсестры, прежде чем залить блевотой разбившийся пульт.

Голова гудела и тряслась. Я понятия не имел, сколько времени прошло, прежде чем прибежала медсестра, сама чуть не вывернувшаяся наизнанку прямо на пороге. Он выставил её в коридор и попросил другую медсестру. Диогу мне что-то говорил, но его слова растворялись как звон, пропадающий в бракованном колоколе. Запахло овсяной кашей, вкус хлеба буквально застрял на языке. Мне противно его теперь ощущать. Нахуй ваши завтраки, это было отвратительно!

– Вырубите ящик!

От телевизора мне дурно. Как же он надоел, не могу уже. Диогу искал глазами пульт, прежде чем заметил его в луже свежей и вонючей блевотины. Он нажал кнопку прямо на телевизоре, и тот погас, ещё скрипя и посвистывая, добивая меня окончательно. Сукин сын из пластмассы и с говном внутри.

Прибежала другая медсестра, и я отключился, перед темнотой увидев, как и Диогу тут же свалился на пол, не получив помощи. Глухой удар об кафельный пол забрал и мой разум. Мы одновременно с ним провалились в небытие.

* * *

Не знаю, кто из нас очнулся первым. Я открыл глаза, застав себя же на глубоком вдохе с открытым ртом. Муха бы залетела – и не заметил бы. Я буквально подорвался на месте, поднявшись на руках, ведь забыл, что ослаб, и тело на автомате перенесло туда, куда нужно было мозгу – повыше к изголовью койки, поясницей на придурошную квадратную подушку.

Я глотнул воздуха и прокашлялся, изо рта вылетел кусочек чего-то съедобного, ну, или бывшего таковым. Оно отправилось на пол и заняло мои мысли, пока за ширмой не прозвучал такой же кашель.

– Как ты? – я спросил первым, словно хотел победить Диогу в соревнованиях по любезности, ведь тоже не прочь хоть в чём-нибудь оказаться лучше.

– Не знаю. Меня будто избили.

– Что с тобой случилось?

– Я выключил телевизор и тут же рухнул в обморок, прямо лбом об пол. Ах, бля, шишка такая здоровая.

Впервые от него услышал мат, и как-то даже приятно слуху стало, а то будто лежал в одной палате с напыщенным интеллектуалом. Не люблю таких. Выворачивает от них и без дрянной овсянки на завтрак.

– Доктор не приходил?

– Приходил. Ты ещё спал. Я уговорил его не отменять прогулку. Через пару часов за нами зайдут.

Я на секунду почувствовал расслабление, но потом понял, что остался ещё один вопрос, и весьма важный, кстати говоря.

– А я как?

– В смысле? – Диогу привстал и даже ширму отодвинул, чтоб посмотреть на меня.

– А как я пойду? Я даже встать не могу с койки, не говоря уже о лестницах и ходьбе.

– Привезут кресло.

Он будто знал, что стоит опустить слово «инвалидное». Страшно его услышать, оно бы точно отвадило меня от любых лишних телодвижений кроме переключения каналов.

Я оглянулся вокруг – пульта опять нет. Ёб твою мать.

– Будет некомфортно. – Я промямлил сухими губами, слипшимися от вспенившейся слюны.

– Почему?

– Даже не знаю. Ощущение, что я какой-то… не знаю.

– Если хочешь, сам тебя покачу. А то санитары за спиной и без того как охранники в тюрьме будут, не хватало, так чтоб ещё и катили как калеку.

– Ты сидел в тюрьме?

Диогу усмехнулся и скрылся за ширмой. Его койка недовольно скрипнула, приняв на себя даже такое тощее тело, как у Диогу. Я понятия не имею, почему задал подобный вопрос. Это ничего не меняет – мой сосед за всю жизнь перепробовал, небось, всё, и тюрьма уж точно не побрезговала появиться в списке.

– Если тебе не будет трудно, то я позволю себя катить. – Я собрался с силами, прежде чем произнести вслух подобную мысль.

– Спасибо.

– За что?

Если б мог, я б тоже встал и отодвинул ширму, чтоб посмотреть на лицо моего собеседника, пока тот будет отвечать. Опять глупый вопрос, но мне правда интересно.

– За то, что позволишь быть рядом в такой момент.

Что-то с ним не то. Странный он какой-то. На прогулке, может, спрошу, что Диогу там наговорил доктор, решивший внезапно перейти на зашифрованный шёпот. Конспиратор хренов.

Без пульта ощущается какая-то слабость. И физическая, и моральная. Меня наказали будто за то, в чём и вины моей нет. Я попросил Диогу включить телевизор вручную. Он крякнул, вставая, и нажал кнопку. Экран загорелся нехотя, долго показывая лишь слегка просветлевшее, но пустое полотно пластмассовой коробки, висящей на стене. Диогу лёг обратно и совсем смолк, его жизнедеятельность утонула в громкости новостей. Что там? Да ничего нового, пусть воображаемые люди говорят о своих воображаемых проблемах.

Полдник был пресным. Ну, как есть пресным. Кефир и малюсенькая булка. Без изюма, без пудры, без крема. Со вкусом хлеба. Пришлось заставить себя проглотить, ведь завтрак слишком быстро вышел из меня, а обед я не осилил вообще.

Медсестра забрала подносы, и тут же в палату вошли два санитара, катя перед собой инвалидное кресло. Я уставился на него как на предмет искусства, суть которого мне никак не удаётся раскрыть. Диогу встал рядом со мной, протянув в мою сторону руку. Я принял её и попытался встать, сил хватило пока лишь на то, чтобы сесть на койке и свесить ноги вниз. Голова закружилась, и я отвёл взгляд от двух санитаров, всё время стоящих у входа и не двинувших и пальцем. Опустил сначала одну ногу, вдев стопу в один из тапок, о которых уже забыл. Их давным-давно принёс брат и сунул под койку. Я вдел вторую ногу и чуть приподнялся, опять же не без его помощи. Диогу практически подхватил меня за подмышки и усадил в кресло. Старые пролежни налились кровью, и ещё до моего приземления назрели жуткий зуд и мерзкий сладковатый запах.

– Увези меня отсюда, пожалуйста.

Диогу молча развернул кресло и выкатил меня в коридор. Санитары шли чуть поодаль. Перед нами расступались люди. Доктора, медсёстры, больные и просто посетители. Они смотрели на нас с Диогу попеременно, и я сначала боялся встречаться взглядами, а потом начал чуть ли не с вызовом пялиться каждому в глаза. И что все так уставились? Один мужчина катит другого, мы просто… друзья? Не вижу тут ничего постыдного.

На лифте мы спустились на первый этаж. Отдельно от санитаров, к слову. Я уже и забыл, как выглядит вестибюль. Туда-сюда сновали человеческие тела, и мне стало некомфортно. Диогу словно прочитал мои мысли и ускорил шаг. Меня вдавило в спинку кресла от возросшей скорости, и я невольно улыбнулся, словно оказался на разогнавшейся качели. На улицу мы выскочили как пробка из бутылки, и по лестницам я скатился чуть ли не один, ведь Диогу на секунду отпустил моё кресло. Я до усёру перепугался, но это было запланировано, как он мне сказал. Было смешно и страшно, люблю, когда так.

– Санитары ещё не вышли. Наверное, лифт долго ждали. Куда поедем?

– Туда, – я указал пальцем на маленький парк рядом с больницей. Когда ещё оставались силы, я подходил к окну и рассматривал приходивших туда людей. Потом бросил это занятие, погрузившись в какую-то зависть и ревность. – Поехали к деревьям.

Диогу катил меня аккуратно по тонкой асфальтированной дорожке. Перед нами расступались люди, давая проезд, и я чувствовал себя важной персоной. У меня есть водитель и что-то вроде мигалки – в случае чего могу взвизгнуть, если кто-то осмелится встать у нас на пути. Мы остановились у скамейки. Диогу развернул меня к фонтанчику и сам грузно свалился на деревяшки.

– Ты тяжёлый.

– Не говори глупости, – я и правда немного обиделся. – Да и тебе не помешает немного размяться, а то совсем обленишься в больнице. Я уж знаю.

Я погрозил ему пальцем, совершенно забыв, что это телу его лет двадцать пять, а разуму – сотни тысяч. Передо мной будто сидел неопытный, наивный и глупый юноша, совершенно ещё не знавший ничего об окружающем мире. Научу я его, как быть взрослым, а то совершенно расслабится.

Санитары показались на горизонте. Они не спешили, даже увидев нас, и хорошо. Их надзирательский вид мне противен, пусть дадут хоть немного пространства. Тут так свободно дышится. Я выдохнул и скрючился в кресле как креветка, забыв, как держать тело в вертикальном положении. Ноги затекали, и приходилось поднимать их и двигать стопами, чтоб заставить очерствевшие мышцы немного пошевелиться.

– Николай Анатольевич дал нам сорок минут.

– Кто?

– Наш лечащий врач.

Я действительно забыл, как зовут доктора. И «лечащий» тоже совершенно сбило с толку.

– Думаешь, мало?

– Мне хватит, думаю. – Диогу запрокинул голову, словно разглядывал пустое синее небо, чуть задетое тонкими оранжевыми разводами заката. – А тебе?

– Тоже. Я до недавнего времени вообще не думал, что ещё выберусь на улицу, так что мне любого времени сейчас хватит.

– Ну да. Сигаретку бы сейчас.

– Ага.

Санитары встали чуть поодаль, будто спрятались в кустах. Я глядел на них с вызовом, как на проказников с соседней улицы. И чёрт бы с ними. У меня всего сорок минут? Я выдавлю из них всё расслабление, что смогу.

Диогу будто стал тише дышать. Я даже специально проследил за тем, как его грудь медленно, но вздымалась, пока её хозяин сидел будто с оторванной головой. Со своего кресла не видно лица Диогу, и поэтому холодок внезапного страха пробежался у меня по костлявой спине, когда тот заговорил.

– Это напомнило мне один случай. Я тогда жил в Париже и очень много пил. Я спал с женщинами, мужчинами, но чаще всего я спал на улице. Это было после войны в девятнадцатом веке, за который успел умереть раза четыре. По разным причинам, так уж получилось, что в то время никак не получалось по-настоящему ухватиться за существование. Я зачем-то каждый раз рождался во Франции. Четыре жизни подряд – со мной такого раньше не было…

Диогу взял паузу, и я отвлёкся на фонтан. Тонкие струйки мерно журчали, перемежаясь с шелестом листьев вокруг нас. На противоположной стороне, спрятавшись за фонтанчиком, сели мужчина и женщина. Ни на одном не было халатов. Женщина плакала, а мужчина обнимал её за плечи и утешал, постоянно прижимая свои губы к её уху, открытому из-под длинных рыжих волос. Диогу продолжил, прокашлявшись от хрипотцы в горле. Он словно терпел боль и рассказывал, как ему сейчас плохо, но другими словами.

– Я тогда метался из стороны в сторону, бродил по Европе и искал, куда бы приткнуться, но нигде не находил даже временного пристанища. Что-то было не так, в тоннеле между перерождениями мелькали странные цветные всполохи, в то время как раньше это была просто тёмная труба. Я искал ответы, подсказки, что бы это могло быть, но всё оказалось зря. Однажды я очнулся в теле девочки где-то в глубинке Канады и постарался забыть, что было до того момента. Тогда и пришло полное разочарование в Боге. Точнее, в той концепции, что придумало человечество. А сам я, раз уж так вышло, его часть, пусть и слегка странная… ты слушаешь?

– Да, да, прости. Тебе показалось, что…

– Показалось, ты заснул. – Диогу посмеялся и поднял, наконец, голову. Его бледное лицо выглядело сейчас особенно тощим. Высокие скулы почти разрывали некогда смуглую кожу, и круги под бровями прятали чёрные красивые глаза. Его улыбка была страдальческой, и больше подавала сам факт смеха, чем представляла его наружность. Диогу выглядел очень и очень болезненно.

– Я слушал от начала и до конца, просто задумался внезапно… – пара по ту сторону фонтанчика ушла, и мы с Диогу снова остались вдвоём в маленьком парке, где из-за невысоких деревьев видно верхние этажи безобразно красивой белой больницы. – Ты так и не узнал, что это было? Ну, в той трубе?

– Неа, и с тех пор это не повторялось. Я забыл уже о попытках выяснить.

Повисла пауза. У меня не было часов, чтоб узнать, сколько у нас ещё времени. Санитары стояли там же, курили и о чём-то болтали меж собой. Громко смеялись порой, и мне даже стало интересно, что за анекдоты они там травят. Тоже бы послушать.

– Я однажды назначил свидание девушке, в которую был долгое время влюблён. Тайно влюблён, – я начал шёпотом, медленно набирая громкость голоса в уставшем горле. – До жути испугался, когда она согласилась. Вот честно, легче пережил бы отказ, чем согласие. Я суетился, выбирая место, сильно переживал и комкал слова. Она сочла это забавным, что ж, это к лучшему.

Диогу придвинулся ко мне, сильно согнувшись в спине. Его зеленоватые белки глаз засветились. Он явно волновался, и не понятно, почему. Диогу сжимал и разжимал вспотевшие кулаки, кусая губы почти до крови.

– Я нашёл недорогой ресторан. Даже не ресторан, а что-то между этим и столовой. Но хорошей столовой. Ай, к чёрту, неважно. Я предвкушал встречу целых три дня, даже купил заранее новые туфли, и это обошлось мне в месячную стипендию. Кстати, это было в студенческие годы! Так вот, я отложил все деньги, понимая, что потом буду питаться одним воздухом, если ни у кого не получится занять. У родителей попросил денег на ресторан. Они отказали, бабушка согласилась и дала пару тысяч. В то время это были огромные деньги, которые получилось вернуть только через пару лет после выпуска из института.

Я медленно терял нить истории, больше наслаждаясь тем, что с упоением рассказываю её. О чём она? Вспоминаю на ходу, будто и для меня самого концовка станет сюрпризом. Диогу был всё это время очень внимателен, порой кивая каждый раз, когда наши взгляды встречались. Он меня слушал по-настоящему, и я не смог не улыбнуться, сделав очередную паузу.

– Вот и настал тот день. Это был конец зимы, и снег уже начал таять. Раньше времени кстати, и это важно для истории, – резко вспомнилось, для чего вообще открыл рот, – я вышел заранее, потратив на выбор одежды не менее часа. Благо, вопрос с обувью уже решил на тот момент. Я побоялся ехать на автобусе, а то вдруг и замараю, помну пальто и рубаху под ней, да и насквозь пропахну вонью общественного транспорта. Поэтому решил пойти пешком, и это оказалась огромная ошибка. На одном из перекрёстков, рискнув перебежать на мигающий зелёный, я поскользнулся и плашмя угодил в растаявшую лужу у загудевших автомобилей. От их звона и рычащих двигателей я потерялся в пространстве и начала барахтаться в грязи, что только усугубило положение. Какой-то мужчина вытянул меня за рукав на тротуар.

Меня невольно прошиб смех, но он был по большей части горестным. Эти воспоминания казались мне чужими, и у меня словно нет никакого права ими распоряжаться. Я подождал, пока влажность глаз немного поутихнет, и посмотрел на Диогу. У него вспотело лицо, но выглядел он всё ещё заинтригованным. Он был прав в какой-то мере, история не закончилась, но главная деталь уже прозвучала.

– Мы встретились в ресторане. Девушка пришла первой. Она еле сдержала вскрик, закрыв рот рукой, когда увидела меня, пришедшего к ней на первое свидание в грязи. У меня половина лица словно была в военном камуфляже, и на ресепшене меня даже хотели прогнать, но я успел назвать столик. Половину отведённого времени на бронь мы с девушкой приводили меня в приличный вид. Потом быстро поели, чтоб освободить столик, и отправились гулять по вечернему городу. Это было лучшее время, тогда… Диогу?

Санитары заметили раньше меня, слишком увлечённого своими же речами. Они побросали сигареты и уже бежали в нашу сторону, пока мои костлявые руки впивались в подлокотники инвалидного кресла. Диогу медленно падал, склонив голову к земле. Я успел схватить его за волосы, прежде чем он коленями устремился вниз. На его спине оголились красные кровавые рубцы и вздувшиеся позвонки, вокруг которых взрывами и котлованами расположились тёмные синяки. У меня невольно открылся рот, и я испугался так, что не смог пошевелиться.

Санитары подняли Диогу и прямо руках оттащили ко входу в больницу, а я один сидел в парке и ждал хоть кого-то. Минут через десять обо мне, видимо, вспомнили, и уже другой санитар в нестиранной форме увёз меня в палату.

Путь обратно показался намного дольше. Это словно была другая больница, незнакомые мне стены, и люди все такие чужие, что мне захотелось раствориться на месте, рассеяться в воздухе словно лёгкий пшик духов. Меня катили неаккуратно, и каждый порог ощущался полосой препятствий, не обходившейся без болевых ощущений. Я начал стонать, и звуки эти терялись в гуле неприветливой больницы.

Меня быстро закатили в палату и уложили как куклу в кровать. Свет мне не включили, телевизор тоже. Пульт я попросить не успел. Про мой ужин забыли. На одной ноге остался тапок, а где второй – неизвестно. Ширма закрыла меня от света единственного фонаря, изредка проникавшего в эту комнату. Кажется, в туалете гремела вода, громко разбиваясь каждой каплей об керамику и превращаясь в мерное жуткое эхо.

Посвистывал сквозняк. Он тянулся тонкой струйкой, минуя ширму. Я хотел услышать голос, но его не было, я потянулся к одеялу, но не нашёл его. Закрыл глаза, попытавшись успокоиться. Моё тело требовало воздуха, а сердце выколачивало через рёбра путь наружу. Собственный запах изо рта отвратителен, и пришлось чуть задрать голову, чтобы вонь растворилась в наступившем холоде. Каким-то образом удалось уснуть, когда дрожь ещё обнимала моё тело.

* * *

Меня разбудила медсестра. Она вошла с подносом и улыбкой на лице, но с заплаканными глазами. Мне принесли апельсин и манную кашу. Люблю её. Кашу, не медсестру. Я невольно облизнулся, уже ощущая, как в голодный желудок будет опускаться вкусная еда.

Позавтракал быстро и чуть ли не рыгнул, но сдержался. Медсестра сидела всё это время на соседней койке, спрятанная за ширмой. Порой я слышал за своим чавканьем тихие стоны и всхлипы, но звяканье ложки об опустевшую тарелку совершенно скрыли чужую стыдобу.

– Я закончил, спасибо, очень вкусно.

Девушка медленно вышла из-за ширмы, слишком поздно решив, что стоит вытереть глаза. Она сделала это при мне – махнула тыльной стороной ладони по щекам, громко шмыгнув носом. Сначала медсестра вручила мне новый пульт, а затем забрала поднос и тут же вышла, спиной открыв дверь.

Когда меня оставили одного, но уже при свете дня, да ещё и сытого, я как-то повеселел. Расскажу Диогу, когда он… ох, ну да.

Я спешно включил телевизор, еле удержав пульт в трясущихся пальцах, и опять попал на новости.

– Поздравляю граждан России и жителей всего мира, – говорил по ту сторону экрана напыщенный молодой парень с зализанными набок волосами, пока за его спиной развевались незнакомые мне флаги, – сегодня новый день для НЕГО! В Австралии родилась красивая малышка с пятном на глазу…