Текст книги "Стрела, монета, искра. Том III"

Искра

20 июня 1774 года

Фаунтерра – Бледный Луг – Фаунтерра

Как чувствует себя подсудимый перед объявлением приговора?

Вероятно, так. Он – она – лежит на спине, поминутно вздрагивая от боли. Судья – лысеющий старик, одетый в жилет и сюртук, несмотря на летний зной, – вдавливает сучковатые пальцы в живот подсудимой. То выше пупка, то ниже, то правее, то левее. Под правым ребром нажатие отзывается резкой болью, заставляя подсудимую морщиться. Судья давит вновь и вновь – предъявляет боль под ребром, как уничтожающую улику, и требует признания:

– Что чувствуете, миледи? Вот здесь – плохонько, да?

Ночная блуза подсудимой поднята аж до груди. Судья глядит сквозь пенсне на белый плоский животик, отчего девушка чувствует себя унизительно обнаженной и беззащитной. Впрочем, ничего другого ей, подсудимой, и не полагается. Она выдавливает признание:

– Больно… Здесь, под вашими пальцами, да…

– Какая боль? – уточняет судья и мечет пригоршню юридических терминов, малопонятных для подсудимой: – Режущая боль? Колющая? Тупая или острая? Пульсирующая или продолжительная?

– Иглы… – говорит подсудимая. – Как будто иглы.

– М-да, миледи… Дело понятное…

Она не может понять, почему судья медлит. Ведь он уже знает приговор! Зачем тянет время, почему не скажет напрямик? Пытка ожиданием – это часть приговора? Или судья хочет, чтобы она унизилась и стала умолять. Что ж, подсудимая вряд ли может позволить себе гордость.

– Что со мною, сударь? – спрашивает она.

Впервые судья отрывает взгляд от ее живота, сверкает ей в лицо холодными стекляшками пенсне:

– Миледи, вы страдаете печеночной хворью.

Сказав это, он умолкает с таким видом, будто краткою фразой выражена уже вся ее дальнейшая судьба. Зачем он издевается над нею? Ведь она – не закоренелый преступник, впервые за недолгую жизнь предстала перед судом. Откуда ей знать смысл подобных слов?

– Что это значит?.. – спрашивает она.

Судья отвечает многословно – работает на публику. В первом ряду зрительского зала – выскородная дама, северная графиня. Законник поворачивается к ней и принимается блистать ученым красноречием:

– Изволите видеть, ваша милость, в тело юной проникли болезнетворные миазмы и расположились в печенке – вот здесь. – Подсудимая вздрагивает, когда он тычет ей под ребро. – Теперь печень окутана хворью, как будто паутиной. Она вырабатывает излишек желчи, каковая и отравляет тело.

Подсудимая силится понять, но не слышит в речи судьи главного: что с нею будет? Какая судьба ждет впереди?

Графиня спрашивает – невпопад, не о главном:

– Какое лечение требуется?

Судья с радостью разворачивает ответ:

– Печеночная хворь весьма непроста, миледи. Поскольку не имеется прямого лекарственного доступа к пострадавшему органу, придется действовать опосредованно. Основою нашего лечения станет кровопускание. Вы понимаете, миледи, что кровь протекает через все органы тела. Она вымывает хворь из печени, но загрязняется сама. Нашею задачей будет убрать из тела как можно больше грязной крови, а для ее замещения пить утром и вечером красное вино. Помимо того, применим и травяные снадобья, как то…

Подсудимой хочется взвыть. Скажите наконец главное! Оставьте ваш птичий язык, ответьте на один-единственный вопрос!

– Я умру?

Судья снисходительно улыбается: что взять с наивной дурехи!

– Юная леди, ваше выздоровление в руках богов, а их деяния нельзя предсказать. Однако из медицинского опыта, каковой у меня, смею заметить, весьма велик, скажу следующее: при надлежащем уходе и точном следовании указаниям весьма вероятно, что хворь отступит через три дня после того, как вы совершенно ослабеете. Если же говорить полностью точно, то вы будете сперва опускаться в глубину хвори, затем проведете три дня в наихудшем состоянии, а потом пойдете на поправку ровно с той же скоростью, с какой прежде шли на убыль.

Приговор подразумевает всего лишь пытку, но не казнь? Подсудимая боится поверить, робко переспрашивает:

– Вы имеете в виду, что эта хворь не смертельна?

– В высшей степени! – грозно вещает судья. Окуляры блещут, затеняя глаза. – В высшей степени смертельна, юная леди!

Подсудимая холодеет, даже графиня испуганно ахает. Судья удовлетворенно покачивает головой. Он дает себе время насладиться моментом, а затем проявляет снисхождение:

– Это если брать без учета влияния медицинского ухода. Но если же с требуемой регулярностью применить те процедуры и снадобья, какие я предпишу, то риск смертельного исхода сделается пренебрежимо минимальным.

Подсудимая переводит дух. Она помилована! В сердце вспыхивает столь пламенная радость, что девушке становится стыдно. Это низко – так дрожать за свою жизнь! Замирать от животного ужаса в ожидании приговора – недостойная трусость.

– Вы предписываете кровопускание, сударь?

– Конечно, юная леди! В нем – основа всего процесса.

Она осмелела настолько, что позволяет себе крохотное возражение:

– Раненые воины слабеют, когда теряют кровь. Правильно ли, сударь, совершать те действия, что приведут к потере сил?

Судья одаривает ее новой снисходительной улыбкой:

– А то как же, юная леди! В этом и смысл! Вам предстоит сперва ослабнуть, и лишь потом, когда хворь отступит, заново набраться сил. Из полнокровного и сильного тела хворь нипочем не уйдет. Она тянется к жизненным силам, будто мухи к патоке. Когда вы ослабеете – вот тогда появится возможность изгнать ее. Но учтите, что необходимы также снадобья и красное вино. Это весьма важное дополнение, и горе вам, если проигнорируете его, юная леди.

Графиня удовлетворенно кивает. Судья, почему-то взявший на себя роль палача, извлекает из саквояжа кожаный сверток, раскрывает, вынимает нож с треугольным лезвием. Служанка приносит таз и кувшин воды, судья-палач закатывает рукава и деловито омывает ладони.

– Приступим же к первому кровопусканию. Будем повторять их один раз в два дня, и так до тех пор, покуда хворь не достигнет своего дна. Дайте-ка вашу ручку, юная леди.

Подсудимая откидывается на подушку, верная своему решению: терпеть без малейшего стона. Ей по-прежнему стыдно за пережитый страх. Палач взмахом лезвия вскрывает ей запястье.

– Вот, взгляните, ваша милость, – обращается он к знатной зрительнице, пока кровь девушки струится в таз. – Изволите видеть, ваша дочь побелела лицом. Это верный знак, что мы на правильном пути: дурная кровь, что имеется в ее теле, отхлынула от кожи.

Графиня кивает, довольная объяснением.

– Простите, сударь, – осторожно спрашивает осужденная, – вы говорите, хворь обитает в печени. Не странно ли, что сперва у меня заболела голова, а лишь потом – печенка?

Старик склоняет голову и хмурится, не веря слуху. Пигалица рискнула оспорить приговор?!

– Неужели вы ставите под сомнение мои знания, юная леди? Я имею честь носить звание лекаря уже двадцать девять лет! Мне довелось лечить епископа города Маренго, благородного графа Блэкмора с его женою, и маркиза Эверглейд, и маркизу Фламерс, и…

– Сударь, простите, если обидела. Я лишь пытаюсь понять, как такое случилось, что хворь живет в печени, но заставляет страдать голову?

– Юная леди, – поджав губы, цедит судья, – печеночная хворь приводит к избытку желчи, а та, в свою очередь, нарушает все внутренние потоки и балансы, так что боль может возникнуть в любой части тела. Вот, полюбуйтесь-ка.

Он извлекает из саквояжа крохотное зеркальце и подносит к лицу девушки.

– Видите, юная леди, каков цвет кожи?

Подумать только! Прежде она не замечала этой вопиющей улики: под глазами вырисовались грязно-желтые треугольники.

– Цвет желчи. Вот вам сигнал, что источник напасти следует искать в печени. Если уж не верите мне, то поверьте собственным глазам, юная леди!

Этот цвет грязной выгоревшей бумаги напоминает подсудимой картину столь жуткую, что она вздрагивает. Полумертвая восковая старуха на грязном тюфяке. Осознание накрывает девушку ледяным дождем.

– Сударь, не скажете ли, как хворь могла попасть в тело? Передалась от другого больного, верно?

– Юная леди, относительно передачи моровых болезней, таких как сизый мор, гирма или язвенница, нет единого понимания. Но в случае печеночной хвори дело совершенно ясное: носителем хвори являются миазмы – болезнетворный смрад, выдыхаемый одним человеком и вдыхаемый другим.

«Холодная тьма! Старуха – ее смрад был ужасен! Зловоние мертвеца! Неужели и я… – Подсудимая боится даже додумать мысль до конца. – Неужели и я… стану такой?!»

– Сударь, скажите… от печеночной хвори человек начинает… пахнуть?

– Когда хворь достигнет своего полного развития. Сейчас, юная леди, вы не источаете запаха, а значит, находиться подле вас вполне безопасно. Но когда дыхание сделается смрадным, я назначу вам носить маску, пропитанную луковой эссенцией. Без этого вы создадите опасность для леди-матери и всех домочадцев.

Он оканчивает экзекуцию и принимается бинтовать рану.

– Вот и все, юная леди. А вы боялись.

Девушка не боялась… по крайней мере, не кровопускания. Но она не спорит, все мысли заняты видением из богадельни. И своею собственной преступной глупостью. Лишь теперь она понимает, в чем провинилась, почему предстала перед судом! Грядущие пытки, унизительная слабость, отвратительные изменения в теле, что начнет желтеть и смердеть… Все – расплата за глупость. Зачем она пошла в госпиталь? Зачем сама?!

А ведь ее предупреждали: и графиня, и заботливый Итан… О, боги! Итан! Ведь и он мог заразиться!

– Не забывайте, ваша милость, – приговаривает старичок в пенсне, собирая инструменты, – утром и вечером юной леди следует принимать по чаше красного вина для очищения крови. Также требуются травяные снадобья – я пришлю их всенепременно. Полынь усмиряет печень и снижает количество желчи, а зверобой и ромашка противодействуют дурным миазмам. При каждой еде, непосредственно после питания.

Он обменивается еще парой фраз с графиней, получает оплату и уходит, бодро пришаркивая подошвами.

– Как твое самочувствие, дитя? – ласково спросила графиня, выслав служанку проводить лекаря.

– Я так глупа… – прошептала Мира. На глаза просились слезы.

– Отчего же? Ты не виновата, что захворала! Ведь слышала, что сказал лекарь: кто-то дыхнул на тебя – и дело сделано. Наверное, на этом представлении чудо-машины был хворый. Подлец! Необходимо ввести закон и жестоко наказывать любого, кто разносит свои миазмы!

Леди Сибил сказала еще много утешительных слов. На душе у Миры потеплело достаточно, чтобы отвлечься от мыслей о своей ничтожности.

– Миледи, вы так добры! Прошу, не сидите со мною. Не прощу себе, если вы тоже заразитесь.

– Не говори глупостей! Лекарь же сказал: сейчас это безопасно. Вот когда будет запах…

Миру передернуло от омерзения.

– Какая гадость!..

– Ну-ну! Мой муж-граф, знаешь ли, тоже не благоухает. Но ничего в этом мерзкого нет, такова уж природа естества.

Девушка даже усмехнулась.

– Если уж о том пошло, сам лекарь тоже не лишен… миазмов.

– Он стар, но хорош, – заверила графиня. – Один из лучших лекарей Фаунтерры. Уж не думаешь ли ты, что я привела бы к тебе шарлатана?

– Благодарю вас, миледи. Так много делаете для меня. А я приношу вам одни хлопоты.

– Пустое, – отмахнулась леди Сибил широким жестом, – все пустое! Не думай ни о чем, не забивай голову – и поправишься скорее. Мне следует идти, есть дела в городе. Элис принесет тебе вина, а потом ложись и спи – это самое лучшее.

– Конечно, миледи.

Графиня ушла, а служанка явилась с чашей вина. После кровопускания наступила слабость, Миру клонило в сон. Однако она ясно понимала: лечь спать – худшее, что можно сделать. После новых процедур она станет еще слабее. Если действовать, то прямо сейчас – позже попросту не хватит сил. А сделать кое-что нужно: довести до конца дело, за которое она заплатила так дорого.

– Элис, принесите перо и бумагу. И пришлите ко мне Вандена через четверть часа.

Получив в руки перо, Мира быстро вывела записку.

«Милый Итан, я должна предупредить. В ближайшее время Вам следует обратиться к лекарю. Жуткая старуха в госпитале Терезы, как мне довелось выяснить, страдала печеночной хворью. Хворь могла передаться и Вам, потому прошу: немедленно примите меры. Простите за то, что не послушала Вас. Я была безнадежно глупа. Простите».

Затем принялась одеваться. Это оказалось нелегким делом: движения были замедленны, в глазах туманилось. Одеждой для этого случая Мира запаслась заблаговременно. Памятуя о том, чем обернулось появление дворянки в госпитале Терезы, приобрела коричневое платье, какие носят небогатые мещанки, деревянные башмаки, чепец и грубые чулки. Стоило видеть лицо лавочника, когда Мира примеряла все это, отложив в сторону свои шелка…

В дверь постучали.

– Миледи, вы меня звали?.. – спросил Ванден и с удивлением воззрился на ее наряд.

– Я прошу вашей помощи, сир. Мне следует побывать за городом, в местечке Бледный Луг – семь миль пути. Будьте добры, сопроводите меня.

– Миледи… – Ванден растерялся. – Говорят, вам нездоровится… похоже, так оно и есть. Стоит ли пускаться в дорогу?

– Стоит или нет – мое дело, не так ли? – отрезала Мира. – Можете помочь мне, сир, или отказать. Но я поеду в любом случае.

– Миледи, ваша матушка будет недовольна.

– Еще меньше радости ей доставит, если вы отпустите меня одну.

Ванден кивнул:

– Слушаюсь, миледи. Я велю подготовить экипаж.

Бледный Луг был почтовой станцией, разросшейся до размеров городишки. Сорок лет назад здесь была лишь конюшня, таверна и точка имперской курьерской службы. Некий предприимчивый купец сообразил, что можно подзаработать, построив рядом гостиницу. Жилье в столице дорого, а сама Фаунтерра, переполненная шумом и движением, многим внушает робость и тревогу. Для крестьян и приезжих мещан оказалось удобно и выгодно – остановиться в тихом уютном местечке осторонь столицы, днем наведываться в Фаунтерру по делам, а на ночлег возвращаться в Бледный Луг. Благо семь миль – не такое большое расстояние.

Примеру первого купчины последовал второй, а там и третий. К курьерской станции приросла пара улочек, заполненных гостиницами и кабаками. Затем выстроили церковь, она-то и закрепила за Бледным Лугом статус городка. Сейчас здесь жило около пятисот человек: они служили в гостиницах, занимались извозом, а также держали огороды, что пятнистым одеялом устилали земли вокруг городишки.

Все это Мира узнала от кучера – он был уроженцем Фаунтерры, а не северянином, как Ванден. Кучер и обнадежил ее:

– Найти леди в Бледном Лугу? Ничего нет проще! Леди и лорды не живут в Бледном Лугу, так что ваша дамочка будет приметна. Любого спросите – он вам скажет. К тому же, если она поселилась двадцать лет назад, то домов тогда было совсем немного. Узнайте, какие дома стоят с тех пор, – в одном из них ищите. Или дайте монетку – я сам порасспрошу.

И вот они стояли на центральной (и единственной) площади Бледного Луга под пекущим июльским солнцем. По одну сторону – та самая почтовая станция, по другую – церковь, прямо в середине площади – коновязь и поилка.

– Так я разузнаю насчет дома, миледи? Я это мигом.

– Да, прошу вас. – Мира протянула кучеру агатку, он шустро привязал коней и исчез.

Горстка горожан остановились рядом, с интересом поглядывая на экипаж: крупный, золоченый, разукрашенный медведями Нортвуда. А Мира еще пыталась одеться по-мещански! Пока они сидят в этой драгоценной телеге, ее маскировка немногого стоит.

– Начнем со станции, сир Ванден, – сказала девушка. – Наверняка там знают всех жителей городка.

В помещении почтовой точки находились смотритель и мальчишка-слуга. Вандена, с его северными чертами лица, опоясанного мечом и одетого в дублет, смотритель принял за курьера.

– Скажи свой номер и маршрут, служивый. Сдавай груз, иди поешь, а мелкий займется лошадьми.

– Я не курьер, – пожал плечами Ванден.

– Но мы здесь по почтовому делу, – быстро солгала Мира. С каждым днем в столице она все лучше овладевала этим навыком. – Везем послание для леди Лейлы Тальмир. Она живет здесь, в Бледном Лугу. Не укажете ли ее дом?

– Леди Тальмир?.. – Смотритель помял подбородок. – Ума не приложу, кто это.

– Как же! Она давно у вас – уже лет двадцать! Возрастом около сорока. Имя могла сменить.

– Что же это за леди, которая меняет имя? Чтобы вы знали, девушка, благородные никогда так не поступают. Имя – это их гордость.

Мира порадовалась, что смотритель принял ее за простолюдинку, а значит, бурое платье и уродливый чепец делали свое дело.

– Но все же, сударь, если положить, что леди Лейла все-таки сменила имя…

– То я все равно не знаю, о ком вы говорите. Нету здесь никаких леди, ясно? Тут селятся те, кому Фаунтерра не по карману, да еще купцы-домовладельцы.

Они вышли на улицу, и Ванден предложил:

– Идемте в церковь, миледи. Священник знает свою паству.

В храме застали только служку, который мыл полы.

– Святой отец у себя, не велено тревожить, – сказал паренек и с ненавистью поглядел на свое ведро. Гости были хорошим поводом отвлечься от унылого занятия. – А что вам от него?..

– Мы ищем одну даму, имеем к ней срочное дело.

– Святой отец не женат. Он, знаете ли, совсем дамочками не интересуется, только теми, что на иконах.

– Мы не жену его ищем, а прихожанку. Очень важное дело, прошу тебя!

– Ладно уж, идемте со мной, – паренек радостно отбросил тряпку, вытер ладони о штаны и подался вглубь церкви.

Через задние двери они вышли к домику священника, с тыльной стороны примыкавшему к храму. Служка потарабанил в двери и покричал:

– Отче, тут люди явились! Какие-то странные, вроде с Севера…

Ванден примерился дать ему тумака, Мира вовремя удержала. Распахнулось окошко, священник высунул голову, щурясь от яркого солнца. Вопреки ожиданиям, он был молод.

– Служба будет позже, при вечерней песне. А если хотите помолиться, то храм открыт.

– Отче, простите, – кротко сказала Мира, – мы не хотели вас тревожить, однако дело у нас срочное. Мы ищем даму по имени леди Лейла Тальмир. Прошу вас, отче, помогите нам.

От жары и слабости Мира едва держалась на ногах. Она позволила своему голосу дрогнуть, и это возымело действие. Молодой священник воскликнул:

– Вижу, вы устали с дороги, сударыня. Не хотите ли чаю?

– Я не смею утруждать вас. Укажите нам дом леди Лейлы – о большей помощи и не мечтаю.

Священник нахмурился:

– Сударыня, мне так жаль… Среди моих прихожан нет леди Лейлы. Но все-таки будьте моими гостями, зайдите на чашку чаю. Вам же нужен отдых, я вижу…

Дорога под палящим солнцем действительно нелегко далась Мире. Однако именно поэтому девушка не желала задерживаться: неизвестно, как долго еще она продержится на ногах и сохранит ясность мысли.

– Благодарю вас, отче. Вы очень добры, но я не могу. А может ли так быть, что вы видели леди Лейлу, но не знаете ее имени? Дама около сорока лет, благородного сословия…

– Милая барышня, если сюда и заезжают благородные, то не жалуют мою церквушку. – В голосе священника слышалась обида. – Дворяне предпочитают храмы Праматерей, а наша церковь носит имя Праотца Кристена. Высокородные леди не жалуют ее своим вниманием.

Да, верно… Праматеринская Церковь несет святое слово со всеми тонкостями и нюансами, за что ее и любят дворяне. Праотцовская упрощает и смыслы, и ритуалы – грубовато, но доступно для мужицких умов. Мира сама бы вспомнила об этом, если б не жара.

– Что ж, мы все-таки продолжим поиски. Прощайте, отче.

– Постойте, барышня, а как же чай?..

Проходя сквозь церковь, Мира бросила три агатки в чаши подаяния и задержалась у алтаря – перевести дух в тени.

А на площади их уже ожидал кучер.

– Миледи, я выведал кое-что. Извозчики знают всех, кто может заплатить за проезд. Про леди Лейлу не слыхали – видать, съехала уже. Но я узнал, что девятнадцать лет назад – точно после заговора – здесь поселилась одна купчиха. Приобрела дом вон там – в середине второй улицы. Зовется Дом с Плющом, а сама она – Грета Элоиза. Спросите ее, должна знать. Коли они с леди Лейлой в один год приехали, то непременно свели дружбу.

Дом с Плющом получил название благодаря буйным зарослям, оплетавшим арку над входом во двор. Среди плюща болталась деревянная вывеска: «Гостиный двор». Любопытно. Хозяева других гостиниц не уповали на грамотность постояльцев и вместо надписей вешали изображения кроватей и подушек. Здешние, выходит, решили выделиться.

Под аркой сидел на земле чумазый полуголый мальчонка. Лениво попросил монетку, Ванден переступил через него. Дорожка привела ко входу. Слева ютился огородик, справа под навесом стояли столы. Их было с полдюжины, но лишь за одним сидели люди: плюгавый мужичок и двое парней покрупнее.

– Миледи, позвольте выпить пива, – попросил Ванден. – Больно жарко.

Мира кивнула, они свернули под навес. Плюгавый проводил девушку сальным взглядом, а когда она поравнялась с ним, ущипнул за зад.

– Как вы смеете!

– Сядь со мной, круглая попка.

Ванден схватил его за волосы и впечатал рожей в стол. Двое остальных рванулись было, воин покачал головой и опустил руку на эфес. Парни утихли.

Мира с Ванденом сели подальше от них.

– Эй, барышня, мне бы пива.

Там, где навес примыкал к зданию, в стене имелось окно. Оно было раскрыто и выполняло роль стойки. По ту сторону окна стояла, упершись в подоконник, темноволосая женщина, а по эту – молодая девчонка в переднике и чепчике, здешняя служанка. Они вели меж собою перепалку громким шепотом. Слов было не разобрать, но голоса сочились ядом. Подводя итог спору, женщина махнула рукой в сторону Миры и рявкнула громче прежнего:

– Что застыла? Гости! Иди, работай!

Служанка фыркнула и с большой неохотой подошла к ним.

– Чего вам?

– Не больно ты любезна, – буркнул Ванден.

– Любезничать не нанималась. Так чего хотите?

– Пива принеси.

– Две кружки?

– Одну.

– Всего-то? Да уж.

Она ушла к стойке.

– Скверно идут дела у этой Греты Элоизы, – сказал воин.

– Почему так считаете?

– Служанка распоясалась – видать, давно ей не платили. Да и дом маловат для гостиницы.

Дом имел всего два этажа и был аккуратен, но скромен. Сколько комнат в таком поместится? Четыре? От силы шесть. Кабак вынесли на улицу, чтобы выгадать место внутри дома. А вон там, справа, уродливая дощатая пристройка – видимо, прибавили еще одну комнату. И огородик у парадного входа. Каждая монетка на счету…

– Здание не строилось под гостиницу, – догадалась Мира. – Это был ее собственный дом. Когда дела пошли плохо, стала сдавать комнаты.

Служанка принесла пиво.

– Полторы звездочки с вас.

– Сразу?

– Нет, в День Изобилия.

– Нахальная ты. Сказать бы хозяйке, чтобы проучила.

– Ой, умоляю! Вон она, хозяйка. Идите, жалуйтесь.

Мира сунула ей три звездочки.

– Твою хозяйку зовут Грета Элоиза?

– Ее и спросите.

Служанка отошла, уселась за стол к мужикам. Спустя минуту деланно и грубо захохотала. Мира присмотрелась к хозяйке. Худая женщина, волосы завязаны узлом на затылке, руки костлявы и морщинисты. Ворот блузы расстегнут, открывая шею: дряблая бледная кожа. Старость уже поймала эту даму в свои объятия – неестественно рано, ей вряд ли больше сорока. Впрочем, глаза женщины – огромные и карие – были дивно красивы. Такие же и у служанки…

– Сир Ванден, дела у них еще хуже, чем думаете. Служанка – дочь хозяйки.

Рыцарь хмыкнул. Мира собралась с духом и направилась к стойке. Хозяйка встретила ее хмурым взглядом исподлобья.

– Доброго вам здравия, сударыня.

– И тебе…

– Позвольте спросить. Знакома ли вам леди Лейла Тальмир?

– Не слыхала.

Она лгала: Мира успела поймать миг, когда зрачки женщины расширились.

– Сир Джон Корвис, сир Клайв Стагфорт. Эти имена вам также ни о чем не говорят, сударыня?

– Ни о чем.

В этот раз ничто не отразилось на лице.

– Сударыня, прошу вас, помогите мне. Я должна поговорить с Лейлой Тальмир.

– Нечем тебе помочь. Я ее не знаю. Ступай.

– Будьте добры, выслушайте. Сир Стагфорт был моим отцом. Он погиб в марте – убит. Я ищу тех, кто это сделал. Думаю, у отца и капитана Корвиса были общие враги.

– Твои заботы, сиротка. Меня это не касается. Не знаю этих людей.

Слишком жестко она резала и слишком быстро. Бледный Луг – крохотный городишко, люди в таких местах обычно разговорчивы. Мира навидалась гостиничных хозяев за месяц дороги из Нортвуда. Эта женщина была необычна, странно спешила избавиться от расспросов. Имелась причина…

– Миледи, помогите мне, – сказала Мира. – Мой отец – не единственная жертва, идет череда убийств. Вы можете спасти невинных людей, и даже самого…

– Оглохла, что ли? Я сказала: ничего не знаю. Убирайся!

Мира глубоким вдохом уняла раздражение. Боль в висках проснулась и принялась точить когти.

– Миледи, я не хочу ничего плохого и ничем вам не угрожаю…

– Еще чего не хватало! Думаешь, твой молодчик с зубочисткой меня напугает? Я крикну – полный двор слуг сбежится.

Вранье. В лучшем случае, кроме дочери хозяйки здесь был еще один слуга.

– Простите, миледи, если выразилась грубо. Выслушайте. Капитан Корвис погиб по вине герцога Альмеры. Герцог убил его. Неужели вы не хотите расквитаться?

Гримаса исказила лицо хозяйки, карие глаза налились злостью.

– Ну-ка теперь ты послушай, что скажу. Убирайся отсюда немедля, не то горько пожалеешь! Прекрати заливать мне уши этой мерзостью! Я не знаю ни про какие убийства и знать не желаю! Ты хорошо поняла?

Мира сжала пальцами виски. Медленно проговорила:

– Леди Лейла. Мужчина, которого вы любили, погиб на пыточном столе. Ему ломали кости и сдирали кожу, жгли каленым железом. Он умер в мучениях, которые сложно вообразить. Вы живете в жалком городишке, в нищете, боясь даже назваться собственным именем. Ваша дочь прислуживает всякому отребью. А виновник всего, герцог Айден Альмера, купается в славе и роскоши, выдает дочку замуж за императора!

– Убирайся прочь, – выдавила хозяйка, краснея от ярости. И с треском захлопнула ставни перед носом Миры.

Девушка помедлила, ошарашенная этой вспышкой. Сделала шаг назад, другой… согнулась от внезапной боли в печени, ахнула. Тошнота подступила к горлу, Мира сплюнула желчь, наполнившую рот. Ванден заметил и рванулся на помощь.

– Нет, сидите, у меня все… ох… хорошо. Я еще… не закончила.

Мира подняла глаза. Ставни на окне закрылись неплотно и оставили узкую щель. Хозяйка гостиницы выглядывала в нее. Мира заставила себя выпрямиться, вынула медяк, прицелилась и швырнула в щель. Изобразила на лице милейшую улыбку:

– Возьмите за вашу неоценимую помощь, добрая госпожа.

Она сделала два шага, когда ставни распахнулись, и хозяйка прошипела:

– Иди-ка сюда, мелкая дрянь. Зачем ты явилась? Потешаться надо мною? Каково – хороша ли забава? Ты, с твоими янмэйскими щечками, лукавыми глазенками, блестящими ноготками – думаешь, не вижу, кто ты такая?! Дочь сира Стагфорта? Врешь! Сир Стагфорт был эмилиевцем, а ты – из высшей знати! На твоем лбу это написано! Думаешь, можешь явиться сюда и втоптать меня в грязь, посмеяться над бедою, поковыряться в старых ранах?! Думаешь, весело – напоминать, как умер мой жених? А ты потеряла хоть кого-то? Переживала когда-нибудь смерть близкого человека?! Нет, не убегай, ответь!

Мира приблизилась, заговорила тихо и ровно, стараясь не замечать боли:

– Меня зовут Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, леди Стагфорт. Мой отец, сир Клайв Стагфорт рода Эмилии, сделал предложение Джемме Алессандре Гортензии, троюродной сестре владыки по материнской линии. Они заключили помолвку за месяц до Шутовского заговора, а после суда вынужденно бежали на Север. Там мать умерла от чахотки. Я немногое помню об этом, тогда мне исполнилось всего три года. Зато хорошо помню, как погиб отец: получил арбалетный болт в висок, острие вышло сквозь левый глаз. Он упал в пяти шагах от меня. Я удовлетворила ваше любопытство, леди Лейла?

Хозяйка гостиницы покачала головой.

– Твой отец говорил, что помолвлен, но не сказал, с кем. Он предлагал мне ехать на Север, в Предлесье. Говорил, там буду в большей безопасности. Что я забыла на Севере? Родилась в Фаунтерре, моя душа здесь…

– Понимаю вас, миледи.

– Ты думаешь, этот подонок Альмера убил сира Клайва?

– Не уверена, миледи, – призналась Мира.

– Тогда зачем тебе старые кости? Какое твое дело до того, что было между Джоном и Айденом?

– Если я узнаю, что сделал Айден тогда, двадцать лет назад, то смогу понять, виновен ли он сейчас. Если он способен на убийство…

– Любой лорд способен на убийство. И ты будешь. Такая порода.

Девушка раскрыла рот, леди Лейла вскинула руку.

– Не перебивай. Джон знал какую-то тайну герцога. Он виделся с Айденом за месяц до смерти и стал сам не свой. Узнал о герцоге нечто, а может быть, они вместе узнали. С тех пор Джон не знал покоя. Это была тайна из тех, за которые убивают без колебаний. Джон молчал со мною, но я чувствовала. Сложно было не ощутить… Я допытывалась. «Герцог скрывает ради дочери», – вот все, что сказал Джон. Скрывает ради дочери. Затем Айден вызвал к себе, и Джон заподозрил, что его ждет. В последний день мы…

Леди Лейла сбилась, на миг застыла, прикрыв глаза. Решительно мотнула головой:

– Тебе это не нужно.

– Миледи, вы можете…

– Того и боюсь, что могу. Тебе эти сопли ни к чему. Айден убил Джона, поскольку тот знал тайну. Это все, что есть для тебя. Прочее – только мое.

– В чем состояла тайна?

– Джон не сказал. Если б сказал, Айден нашел бы меня.

– Джон узнал тайну месяцем раньше?

– Верно.

– Откуда?

– Не знаю.

– Герцог скрывает ради дочери? Это точная фраза?

– Да, слово в слово.

– Не знаю, как вас благодарить, миледи.

– Никак. Ступай и дай мне снова забыть.

– Я могу вам помочь?

– Не смей даже заикнуться о деньгах!

– Конечно, миледи.

– Ступай.

Мира пошла к столу, где ждал ее встревоженный воин. Леди Тальмир сказала вслед:

– Если Айден Альмера падет… просила бы тебя написать мне, но я и так узнаю. У нас почтовый городок, новости приходят быстро.

– Я напишу, миледи.

Едва они прошли арку с плющом, Мира вцепилась в руку Вандена.

– Поддержите меня, боюсь упасть.

– О, боги! Что с вами, миледи?

– Ничего страшного, пройдет… Только помогите забраться в экипаж.

Она скорчилась на заднем сиденье, пытаясь изогнуться, чтобы раскаленные иглы не так глубоко впивались в печень. Солнце сжигало платье и кожу, но, несмотря на это, Миру бил озноб. Ванден, бледный от волнения, все повторял:

– Что с вами? Свернем с дороги, миледи. Найдем лекаря. Что с вами, миледи?

– Просто не обращайте внимания, – отвечала Мира. – Это скоро пройдет… Правда, пройдет.

Болезнь набирала сил. Прежде приступы боли занимали минуты, этот же продлился больше часа. Хворь скрутила ее и выжала, как прачка – стираное белье. Мира ничего не знала о пытках, но если они чем-то похожи на болезнь печени, то неудивительно, что Корвис выдал тайну заговора…

Позже она услышала, будто сквозь туман, слова кучера:

– Облака слетаются. Под вечер будет ливень!