Текст книги "Любовь за деньги. П… роману с Бузовой"

Все в руках Ирины Санны

19 октября

Я постоянно думаю о том, справится ли Оля? Не предаст ли она меня? Может быть, она, пересказывая разговоры с Германовским, что-то недоговаривает? Любая недосказанность может привести к тому, что я сделаю неверный шаг и останусь в дураках. В шахматной партии, которую мы разыгрываем с продюсером, ставка слишком высока – это не только деньги. Мы разыгрываем мое будущее. И ключевым персонажем сейчас в нашей игре стала Оля. Слишком много я взвалил на ее плечи, а между тем она остается той самой наивной глупенькой Бузовой, которая пришла когда-то на проект в розовых спортивных штанишках. К сожалению, Оля управляемый персонаж, она слушает всех и лишь потом принимает решение, исходя из убедительности доводов, которые приводил тот или иной агитатор. В роли ораторов уже выступили Германовский, я, настало время выхода на сцену главного и самого влиятельного человека в жизни Ольги – ее мамы.

За три года отношений с Олей мне так и не удалось покорить Ирину Санну, хотя я старательно пытался это сделать. Свое недовольство Олиным выбором в мою пользу она выражала в течение всех трех лет наших отношений. Сначала весьма резко и даже грубо: «Оля, он тебе не подходит. С тобой должен быть красивый, высокий и умный мужчина». Потом писала мне письма, в которых пыталась настроить меня на правильное отношение к Оле, я называю их «Инструкция по эксплуатации Ольги Бузовой». В последнее время она стала относиться ко мне спокойнее, хотя ее неприязнь временами продолжала вырываться наружу: «Самый любимый мой мужчина на проекте – это Степан Меньщиков! Мы всей семьей от него в восторге! Рома, ты не обижайся, но ведь я не должна разделять симпатии моей дочери». Такие вещи Олина мама любит сказать в телевизионных интервью, доводя свое отношение ко мне до широкой аудитории.

Я понимаю, зачем она это делает, – Ирина Александровна жестким контролем личной жизни дочерей пытается избавить их от собственных ошибок, основная из которых – неудачный брак и развалившаяся семья. Но, авторитарно навязывая им свой опыт и мышление, она заставляет их проживать свою жизнь с теми же ошибками, а вовсе не их собственную. В итоге результат может быть тем же самым: несложившиеся отношения и отсутствие семьи.

Боюсь, что Олина мама распорядится сложившейся ситуацией не в мою пользу: «Вот посмотри, его выгнали с проекта! Не выплатили ему деньги! Он не работает. Я же говорила, что он тебе не подходит! Посмотри правде в глаза – он был хорош на проекте, когда защищал тебя и помогал затыкать рты ублюдкам. А сейчас он тебе зачем?»

Тоталитарно-феминистический строй, в который попадала Оля, приезжая домой, не давал мне покоя. Под давлением мамы она может поменять свое мнение на диаметрально противоположное и приехать с совершенно другим настроем. Тогда все пропало. Оля останется на проекте, Германовский создаст несколько тупиковых ситуаций для нее, из которых сам же поможет ей благополучно выбраться. Для Оли это будет неоценимая услуга, она расценит это как любовь продюсера, а он займет место любимого папы в ее сознании. Добрый папа, который защищает и подсказывает, как правильно себя вести на проекте. Со временем приведет ей нового красивого жеребца, который сделает Оле хорошо, а я останусь без денег, без девушки, без телевизора.

Надо срочно что-то делать. Мамин разговор с Олей нельзя пускать на самотек. Завтра с утра она будет в Петербурге. Оля говорила, что сразу с поезда едет на учебу без заезда домой, значит, поговорить с мамой не успеет. Разговор состоится вечером. Можно, конечно, ей звонить, это позволит мне постоянно быть в курсе перемены настроения, но контролировать их беседу я не смогу, к тому же Оля может приврать мне потом, чтобы не обидеть. Телефон не подходит. Нужен тесный контакт с Олей и мамой. Можно прямо сейчас написать Ирине Александровне письмо, в котором изложить свои октябрьские тезисы. Пустить соплю про то, как я устал один с телевизионными иродами бороться… не могу… надоело. Пусть забирают все себе, плакала совместная квартира и обещанная Оле машина. Как жаль, а я уже подбирал ее в салоне. Что поделать, без помощи опытного и умного человека, такого как Ирина Александровна, мне не справиться. Мамы любят утереть нос всем обиженным деткам, это может сработать. Единственный минус – эту крамольную маму словом не разжалобить. Ирина Санна ответит мне коротким и емким письмом: «Ты, Роман, парень неплохой, и помочь тебе рады, но свои трусы всегда к жопе ближе, чем чужие». Или вот так: «Насрал в свои трусы – носи! Нечего в чужие лезть!»

Ничего не остается – надо ехать в Питер. Последний поезд в Северную столицу в 1:05. Сейчас 0:30. До вокзала ночью без пробок десять минут, десять минут на сборы. Должен успеть.

Питер

20 октября

До отправления поезда оставались считаные минуты, когда я влетел на вокзал и, сбивая зазевавшихся пассажиров, выбежал на перрон. Поезд еще стоял. В вагоны торопливо запрыгивали китайские туристы, почему-то русских я не увидел. Пришлось достать билет и сверить номер поезда с номером на электронном табло. 0:30 – все совпадало. В последний момент я легко оттолкнулся от перрона и заскочил в тамбур.

Поезд был хороший: аккуратные чистые вагоны, приветливая проводница в опрятном синем костюме и наглаженной оранжевой рубашке. Она меня узнала:

– Вы из «Д2»? Роман?

– Он самый. – Я пытался отдышаться. – Вот мой билет и паспорт.

– Что ж вы так из «Д2» ушли? Скучно без вас.

– Мне предложили съемки в Голливуде и многомиллионный контракт. Пришлось уйти. Извините, а где мое место?

– Вот тут, третье купе.

– Спасибо. Если вы не против, я загляну.

– Да, конечно, заглядывайте.

В купе была пара молодых китайцев. Выглядели они очень хорошо: девушка в кремовом элегантном пальто с бирюзовым шарфиком и парень в темно-коричневом блейзере с черными брюками. Аня Бузова, когда торговала в сувенирной лавке, часто рассказывала, что от китайцев очень сильно воняет, я принюхался: к моему удивлению, запах в купе был хороший. Молодой человек заботливо застилал места на верхнем ярусе, но делал это очень медленно. Девушка не сводила с него глаз, смотрела на его неспешные телодвижения так влюбленно и преданно, что даже не повернулась посмотреть на появившегося в дверях спутника, то есть на меня. Я улыбнулся и громко сказал «Хай!», хотел было добавить «Гитлер», но решил не пугать. Лишь тогда они оба повернулись ко мне и, улыбаясь с маленьким поклоном, ответили то же самое.

Поезд уже тронулся, а я после интенсивной пробежки по вокзалу все никак не мог успокоиться и ходил вперед-назад по узкому коридору. За окном смотреть было не на что: уродливые подмосковные здания, заборы, столбы, лес. Наконец мне уступили место в купе, влюбленные взяли полотенца, зубные щетки, пасту, вставили ноги в мягкие китайские тапки и пошли в туалет. Хм, такие милые. Даже по узкому коридору идут и держатся за руки. Так приятно на них смотреть! Я вспомнил Олю, а потом про то, что наши, не менее трепетные отношения на волоске от краха. Ко мне вернулась паника.

Я бесцеремонно разорвал упакованное белье, быстро застелил свою полку, сходил умылся и лег. Через минуту зашли мои китайские спутники. Они по-прежнему бережно держали друг друга за руки, мило ворковали что-то друг другу на своем языке. Потушили свет, одновременно по ступенькам забрались наверх, легли каждый на свою полку и снова взялись за руки. Это меня уже возмутило. А если у них руки затекут? Или просто захочется повернуться на бок? Долго они смогут вот так лежать на спине держать руки на весу? Прошло минут десять, они продолжали молча лежать, держась за руки. Ну это уже перебор. Я счел это идиотизмом, отвернулся к стенке и неспокойно уснул.

Проснувшись, я первым делом посмотрел вверх, на этих чрезмерно влюбленных, держатся ли они по-прежнему или нет. Они спокойно спали, отвернувшись в разные стороны. Руки все-таки затекли. Я так и думал, все рано или поздно заканчивается.

Петербург встретил меня хорошей солнечной погодой, я посчитал, что это хороший знак для такого непростого дня. Втянул ноздрями холодный привокзальный воздух, пропитанный мазутом, и двинулся в город. Первым делом надо было позвонить Оле.

– Алле, Оленька, привет.

– Привет, котешенька.

– Я тебя не отрываю там ни от чего?

– Да нет. У нас как раз перерыв.

– Здорово.

– Что-то случилось?

– С чего ты взяла?

– Ты никогда так рано не звонишь.

– Да нет, ничего особенного. Звонил мне только что мой приятель из Петербурга, Тимур, ты его должна помнить.

– Да, помню, ну и что?

– Он хотел мне что-то передать. Хотел к тебе подъехать после учебы. Ты когда заканчиваешь?

– Пусть подъезжает в большой перерыв после второй пары, или нет, лучше после третей. В 14:25 я заканчиваю, думаю, что без пятнадцати три буду свободна.

– А адрес скажи, куда приезжать.

– «Василеостровская», Первая линия, дом двадцать шесть.

– Только ты сама обязательно встречай. Хорошо?

– Ладно.

– Ну все, целую. Пока.

– Пока.

Вот и чудесно. Сейчас полодиннадцатого, к 14:30 надо быть у нее на «Василеостровской». Есть время немного прогуляться.

Я вышел с Московского вокзала на Невский и пошел в сторону Адмиралтейства. Смотрел на здания, которые сияли отражающимся в окнах солнечным светом. Люди бежали мимо и не замечали торжества вокруг, а я замечал, и это выгодное отличие радовало меня и делало уникальным на фоне остальных. Я не спеша прошел дворец Строгановых, Аничков мост и дворец, римско-католический храм Святой Екатерины. Шел и смотрел на уходящий в небо Невский проспект. На фоне этих дворцов все мои проблемы казались мелочью и суетой, прахом у моря. От этой мысли мне становилось спокойнее, на место тревоги приходила нега. Я знал – мне хорошо, вот так одному, в чужом городе, на улице, которую не знаю, среди чужих прохожих. Всего этого вокруг меня было достаточно для того, чтобы быть счастливым. И не надо ничего более.

Я начал думать о том, что живу одним словом – надо. Мне, как и остальным, постоянно что-то надо: надо вернуть деньги, надо защитить свою девушку, надо не опоздать на работу, если она есть, или надо ее найти, если ее нет, надо сходить в магазин и купить сыр, надо выиграть приз, надо купить автомобиль, чтобы стоять в пробках, надо купить квартиру, чтобы надо было делать ремонт и покупать мебель, а потом надо будет жениться, завести детей – и вот так всегда надо-надо-надо до того самого момента, когда будет надо умирать. Всю жизнь надо! А кому это надо? Мне? Нет. Тогда зачем все это? Не знаю. Наверное, лучше говорить «хочу». Хочу жениться, хочу сыр и квартиру. В слове «хочу» нет такого долженствования, как в слове «надо». «Хочу» – в нем больше воли и свободы, а «надо» – это какое-то рабство. Если Ленин сказал «надо», комсомол ответил «есть». Видимо, я прав в своих размышлениях. Теперь буду говорить «хочу».

Так я дошел до канала Грибоедова, тут на углу есть одно кафе, мы часто в нем останавливаемся с Олей покушать. Место удобное, и кафе неплохое, к тому же у нас есть десятипроцентный дисконт. Я решил пообедать.

До встречи оставалось не так много времени, всего пара часов. Обед и дорога у меня займут час, оставшееся время я погуляю по ее университету. Мне очень интересно сравнить его с моими представлениями о нем.

Ровно через час я уже стоял на 1-й линии у входа в дом номер 26. Это тот самый Санкт-Петербургский государственный университет, про который так любит говорить Оля. Здание не впечатляло. Я потянул на себя тяжелую, обшарпанную дверь и вошел в маленькое помещение со старым турникетом, без проблем прошел мимо вахтера, клюющего носом в журнал, и остановился перед старой широкой лестницей, ведущей наверх. В этом здании не было ничего, что радовало глаз. У меня есть несколько эпитетов, идеально подходящих для этого помещения: старое, затертое, мрачное и пыльное. В этот момент я был горд своим ТРТУ, в котором было намного уютнее. Я вспомнил аккуратные светлые стены коридоров и холлов, опоясанные деревянной доской, лавочки в сквере университета, зимний сад, оранжерею, продавщиц с пирожками. Там, в моем студенчестве, было очень уютно, в отличие от этого воспетого Бузовой места. Неожиданно пришла в голову крамольная мысль: наверно, все, что она так воспевает, вот такой же раздутый мыльный пузырь, как ее хваленый университет. Мое раздражение дополнили ржущие и тыкающие в меня пальцем студенты. Находиться тут более не было желания, и я немедленно вышел.

Через полчаса я стоял с веником из разноцветных хризантем (Оля их очень любит) у входа и старательно продумывал речь. Из дверей выходили студенты, девочки оглядывались, перешептывались, некоторые даже просили автограф. Мне было неловко от повышенного внимания, но я продолжал стоять, как солдатик в карауле у Виндзорского замка, не обращая ни на кого внимания, до тех пор, пока не появилась она.

– А… как… ты что тут делаешь? – пропищала Оля. Она расплылась в улыбке, засмеялась, закрыла руками рот, потом раскинула их в стороны и потрясла ими, будто обожгла пальцы. Она не могла договорить ни одну фразу, потому что вопросов, на которые она хотела получить ответы, было слишком много. Все признаки ее бесконтрольного поведения. Но она очень была рада сюрпризу. – Ты зачем… А как… Это что… Как… Это мне?

– Это тебе.

– Боже, котенок, так приятно! Ты что тут делаешь? Мы же только вчера с тобой виделись. Как пахнут!

– Сюрприз. У нас так много сложностей и так мало классных моментов, я решил себе и тебе устроить маленький праздник. Как раньше, помнишь? Сделать что-то нетрадиционное. Я знал, что моего приезда ты не ожидаешь, вот именно поэтому приехал.

– Так классно. Котешенька!!!

– Ну что, идем?

– А твой друг? Он же хотел тебе что-то передать.

– Друга не будет, я его придумал, чтобы узнать, когда ты освободишься.

– Так мило! Спосибки тебе! Очень приятно.

– Ну что, куда пойдем? Ты хочешь кушать? Может, в кафе?

– Я хочу кушать, но с букетом будет неудобно. Он такой большой! Давай сходим в кафе завтра, а сейчас поедем домой. Я думаю, мама и Аня будут рады тебя видеть. А заодно и поговорим все вместе. Мы с мамой еще не разговаривали. Она сегодня звонила и очень интересовалась тем, что происходит, но поговорить мы так с ней и не успели.

– Ну поехали домой. – Мы быстро поймали машину, сели, поехали.

– Вот видишь, как все складывается удачно.

– Да. А мамке позвоним?

– Зачем?

– Ну, чтобы она что-нибудь приготовила.

– Это же сюрприз.

– Я переживаю, у нас дома не убрано.

– А что так?

– В нашей комнате сейчас хозяйка Аня, она там устроила такой бардак, что я не могу разложить свои вещи, они так и лежат в чемоданах. Места мало, очень тесно.

– Что, хуже, чем в женской спальне проекта?

– Нет, не хуже, конечно, но все равно не убрано. Иногда мне даже свой ноутбук некуда поставить. Мы воюем с ней за любой клочок пространства.

– Она что, уже по тебе перестала скучать?

– Скучает, конечно, но, когда я приезжаю с проекта, она говорит мне: «Ну вот, опять приперлась!»

– Ты обижаешься?

– Я же знаю, что это у нее такой юмор. А еще у нас теперь Дольче.

– Дольче? – Мне было посрать на Дольче, но я сделал заинтересованное лицо.

– Это наша лапочка. Анютке ухажер подарил йоркширского терьера, девочку. Мы назвали ее Дольче.

– Дольче – это что, как «Dolce & Gabbana»?

– Да, как D&G. Собачку надо было назвать на букву Д, вот Аня и назвала.

– Потрясающая фантазия у Ани!

– Да! А еще она у нас большая модница. Я с ней играю, завязываю бантики, кормлю и сплю с ней. Она ложится ко мне на подушку и сопит. Такая лапочка. Я ее очень люблю.

– Аня не ревнует?

– Нет, ей по фигу. Иногда возмущается, но не особо. – Мы быстро доехали до Черной речки, несколько раз повернули, и типовой дом пятидесятых годов с окнами на автобазу «нарисовался». Мы были на месте. Водитель денег не взял. Попросил расписаться для жены и ребенка.

– В подъезде все по-прежнему?

– Да все так же, аллея славы. Соседи очень недовольны тем, что пишут на стенах, тем более недавно сделали ремонт вскладчину. Это все написано уже после ремонта. – Все стены были изрисованы маркером, большинство наскальных надписей было посвящено «Д2».

– Я смотрю, мнения авторов разделились: «Бузова, ты лучшая!», «Бузова, ты тупая!», «Оля + Рома = любовь». Что-то тебя не очень любят земляки.

– Тебя тоже: «Рома – лысый карлик и лох!», «Оля, Стас лучше!», «Олечка, я тебя люблю!»

– Моя очередь? Вот смотри: «Роман самый реальный пацан в „Д2“!», «Бузова, ты лохушка!» – Читая послания фанатов, мы быстро поднялись на пятый этаж. Оля открыла дверь, и мы вошли – Разувайся, тапочки вот тут.

– Я помню! – Не успел я это сказать, как из кухни послышался голос Олиной мамы:

– Это кто там пришел?

– Мама, это я, а еще я привела одного мальчика.

– Ирина Санна, привет.

– Ромик! Привет! Вот это сюрприз! – Мы обнялись и поцеловались, как родственники. – Букет что, тоже мне? Ха-ха-ха!

– Такую женщину, как вы, Ирина Александровна, букетом хризантем не удивишь.

– Это точно! Это вот Оле можно хоть лютиков полевых подарить, и она будет светиться счастьем.

– У меня для вас, Ирина Александровна, другой подарок…

– Какой? Давай дари быстрее, не могу же я такая красивая без подарка остаться. Ха-ха!

– Вот бутылка отличного венгерского вина. Вы наверняка такого не пробовали. Это удивительная вещь!

– «Токайское самородни»! Как же, отлично знаю, это прекрасное вино!

– Ух ты, браво, а я думал, удивлю.

– Ну что ж ты, Роман, думаешь, что я всю жизнь только в зубах у клиентов ковыряюсь?

– По всей видимости, не только в зубах.

– Ну и шуточки у тебя! Просто среди моих друзей есть много очень интересных людей, они и не про такое расскажут.

– Так что уже пробовали?

– Нет, не переживай, ты правда удивил. Я только слышала, читала, а вот теперь наконец-то попробую. – Мама была явно довольна подарком, а мне импонировало, что подарок пришелся по вкусу и настроение у всех приподнятое. Еще бы не понравилось! Двести баксов за бутылку!

– А что в нем особенного? – Оля, как всегда, задала вопрос ради самого вопроса, а вовсе не потому, что хотела получить ответ, но мне было приятно блеснуть свежими познаниями.

– «Самородни» прессуется из гроздьев винограда, покрытых плесенью!

– Фу! Какой отстой!

– Оля! – Мама воспитательным тоном пыталась обратить на себя внимание. – Эти вина еще в XVIII веке завоевали всю Европу и получили похвалу от самого Людовика XIV!

– Не переживай. Вино очень вкусное, слаще твоего сливового!

– Ну тогда ладно, я тоже буду пить вино из плесени. – Оля поставила на стол три бокала.

– Да не из плесени! На ягоды действует специальный грибок, который растет только в Токае. Называется: «благородная плесень батрудис!»

– Благородная плесень? Прикольно. Мам, теперь я тебя так буду называть, – оживилась Оля.

– А мне тебя как?

– Никак, зови меня просто – Звезда!

– Размечталась. Щас! Ты договоришься, я напомню, как ты у меня в поликлинике полы мыла, звезда.

– Ну, это давно было.

– Так вот плесень, то есть батрудис, садится только на лучшие ягоды, питается их соком, а в них выделяет очень много сахара. Поэтому вино получается очень сладкое без добавления сахара.

– Ну клево, молодец, что заучил! Давай пробовать! – подытожила Оля.

Я бережно открыл и разлил по бокалам. Мы сразу отпили, а Ирина Санна долго болтала вино в бокале, нюхала и лишь потом сделала глоток.

– Как вкусно!

– Спасибо, зятек. Что там у вас с Германовским, рассказывайте, а то Оля вчера позвонила и сказала, что разговор был неприятным, но так ничего и не рассказала.

– Много всего.

– Тебе деньги выплатили? – Ирина Александровна спросила явно переживая.

– Нет, и выплачивать не собираются.

– Думаю, заплатят, я о другом переживаю. Деньги – это мелочь по сравнению с тем авторитетом, который вы три года там зарабатывали как самая стабильная пара. Сейчас тебя нет, ребята усердно взялись за ваши отношения и старательно их топчут.

– Ну не все, а Меньщиков ваш любимый и Калганов. – ввернул я.

– Он уже давно не мой любимый. Степа стал таким противным, злым, завистливым, не понимаю, что на него нашло. Если раньше он был очаровательным, смешным, читал наизусть стихи, пел, то сейчас я просто его не узнаю. Он делает все, чтобы вас зацепить и унизить.

Оля, понимая, что в этом разговоре она лишняя, решила уйти с кухни.

– Я в комнату. Завтра тест по английскому, пойду готовиться. Вы, как наговоритесь, зовите меня.

– Хорошо. Так вот по поводу Степы, – продолжил я, – мне кажется, он делает то, что ему скажут. Были ситуации, когда мы с ним договаривались об одном, а после разговора с продюсером он сделал совершенно иначе. На вопрос, почему он нарушил договоренность, он отвечал: «Я буду целовать ту руку, которая меня кормит».

– Ты думаешь, что и в вашей ситуации он делает то, что ему велят?

– Думаю, да. Руководство сказало: задавить Бузову, вот он и выполняет приказ.

– А зачем это ему делать? Ведь зритель верит в то, что он хороший парень, а такими выпадами он только портит свой имидж.

– Степа не хочет снова работать ростовой куклой. Он очень боится оказаться в Москве без работы. Думаю, Германовский давно это понял и умело им управляет.

– Так долго продолжаться не может! – Олина мама действительно очень переживала за наши отношения, я это видел впервые. – Ты когда собираешься возвращаться туда?

– Когда вернут мои деньги.

– Это очень долго! Очень! За это время может случиться столько всего, что и от любви не останется и следа! – Мама была явно этим озабочена. У меня на душе стало легче.

– Если решат отдать раньше, я не вижу ни одной причины задерживаться там.

– А ты не боишься, что к тому времени, когда тебе все-таки решат выплатить деньги, Олю обольют такой грязью, что вам ни за что не отмыться? И о выигрыше дома речи быть не может!

– Когда я уходил, чувствовал, что дальше будет еще хуже. Предупредил Олю, что теперь она должна отстаивать честь наших отношений сама. Насколько успешно она будет это делать, настолько положительно будет настроен к нам зритель.

– Она не может это делать одна! Она не такая, как ты. Ей там очень тяжело одной! Она не может противостоять всему коллективу. Ты можешь, а она нет.

– Пусть учится.

– Она просто не может! Такова ее природа. Она не лидер. Больше всего я сейчас боюсь, что, пока тебя нет, ее опустят и выгонят.

– Хм. Ирина Александровна, поставьте себя на место продюсера, и многие вещи станут ясными. Основная его задача, чтобы зритель смотрел проект. Смотрите, какую он отличную развлекательную программу придумал: Третьяков уходит по непонятным причинам, Ольга его ждет, рыдает, а в это время на беззащитную блондинку, оставшуюся без молодого человека, нападают все кому не лень. Распространяются слухи о том, что она ему изменяет. Все сердобольные зрители с замиранием сердца будут на это смотреть и жалеть ее, а более скептичный зритель будет ждать, когда же она перестанет лгать и покажет свое истинное лицо. Вы представляете, сколько за это время ей пришлют СМС-советов? Всего этого говна: «Оля, ты молодец! Супер! Держись! Мы в тебя верим!» или «Бузова, ты лицемерная трусиха! Три года обещала уйти за Ромой и не ушла! Вали с проекта!» А это все деньги! Если бы вы знали, сколько канал ежедневно зарабатывает на СМС-сервисах, то мысль о том, что ее выгонят, даже в голову бы вам не приходила. Оля сейчас персонаж, на котором зарабатывают, а это значит, что ее никуда не отпустят. Я бы на их месте запер ее в периметре и не пускал даже на учебу. Но я не над этим думаю.

– А над чем?

– Я думаю, как этой сложившейся ситуацией выгодно воспользоваться? Я с вами согласен в том, что Олю будут унижать и втаптывать в грязь до последнего.

– Я все время думаю о ее слабой нервной системе, – вдумчиво сказала мама. – Она и так расшатана, а сейчас стало еще хуже. Она стала чаще мне грубить, психует по мелочам, иногда даже кричит. Я не знаю, что станет с моим ребенком через полгода! Если честно, я боюсь.

– Вот и я о том же. У меня есть одна мысль, и с Олей мы уже вчера поговорили. Мне нужен ваш совет.

– Да. – Мама была вся во внимании.

– Мне кажется, что сейчас, наоборот, ситуация подходящая для Олиного ухода.

– Почему?

– Это проще простого. Оля сейчас главный козел отпущения, на нее сыплют все шишки и будут продолжать сыпать, потому что на ней зарабатывают. Дашко говорила, что Оля поступила как предатель и не ушла за своим любимым. Дальше будет еще хуже, а, чем чаще это будут повторять, тем больше в это будут верить зрители. Поэтому уходить ей надо, чтобы сохранить за собой имидж женщины, преданной одному мужчине.

– Ну тут позиция спорная, потому что тебя не выгнали. Ты ушел сам и оставил Олю сидеть и ждать тебя на проекте.

– В этих деталях разбираться никто не будет. Когда срок Олиного одиночества будет измеряться месяцами, то у зрителя невольно будет появляться вопрос, что она там делает. Она и любовь не строит, и не уходит за любимым. Но это не единственный повод для ухода.

– Какой есть еще?

– Деньги.

– Какие же тут деньги, если она уходит?

– Вы меня не понимаете.

– Не понимаю.

– Сейчас объясню. Я вам уже объяснил, что сейчас Оля центральный персонаж, как сюжетной линии, так и денежной.

– Так.

– Если еще взять во внимание предстоящий розыгрыш квартиры, думаю, что наше участие смогло бы существенно пополнить денежные сборы при голосовании.

– Не думаю, что квартира достанется вам.

– Да я не о выигрыше говорю. С нами сборы от голосования будут больше, чем без нас! Верно?

– Да.

– Так вот, я уверен в том, что канал и продюсер сделают все возможное, лишь бы Оля осталась, а потом к ней перед розыгрышем квартиры вернут меня. Если все пойдет так, как они задумали, есть вероятность, что после розыгрыша квартиры избавятся от нас обоих. И могут сделать это так же, как и со мной, то есть слить и не заплатить.

– Что-то я не пойму, а как это предотвратить?

– Очень просто. Сейчас именно та ситуация, когда это можно сделать. Оля собирается и уходит. Ей назначают переговоры, на которые прихожу и я в том числе. В качестве условий мы озвучиваем ежемесячную зарплату в пять штук и возврат моих денег, которые задолжали.

– То есть ты предлагаешь собрать вещи и уйти, но после удачно проведенных переговоров вернуться?

– Именно!

– А тебе не кажется, что вы и так уже слишком часто уходили? Со стороны выглядит как очередная попытка шантажа. Никто не поверит.

– Почему?!

– Если бы вы с Олей изъявили желание уйти впервые, то этот ход имел бы успех. А так организаторы подумают, что Оля опять поплачет, погрозится и успокоится.

– Я согласен, Оле не надо выставлять напоказ свой уход. Это надо сделать тихо, кулуарно, ни в коем случае не в кадре.

– Не поверят.

– Поверят. Уже поверили. Перед отъездом Оли с поляны у нее был очень неприятный разговор с продюсером. Он был сильно против ее решения уйти и использовал в разговоре все возможные уловки, лишь бы переубедить ее.

– Было бы неплохо, чтобы так получилось. – Я видел в глазах у Ирины Александровны блеск и чувствовал, как уровень моего адреналина в крови повышается, меня куражило от мысли, что можно выставить свои условия этим засранцам, и они будут обязаны их выполнить!

– Есть еще один аргумент, который поможет обеспечить успех операции.

– Ты уже говоришь как террорист, и меня это пугает!

– Когда у людей отбирают последнее или единственное, надо быть готовым к тому, что люди пойдут на крайности.

– Так что за последний убедительный аргумент?

– В прошлую пятницу у Оли была съемка для рекламной кампании канала. Баннеры будут развешены по всем городам уже на следующей неделе. Производство этих баннеров идет сейчас. Понимаете, о чем я?

– Ну-ну, продолжай.

– Как вы понимаете, производство и печать рекламной продукции дело недешевое. Их только по Москве надо развесить сотню тысяч, а по всем городам больше трех миллионов. Если она уйдет, получится, что баннеры надо будет переделывать, и миллионы рублей пойдут на ветер. Может быть, еще поэтому Германовский так на нее давит и не хочет, чтобы она уходила именно сейчас.

– Возможно, ты прав. Хотя баннеры можно и не переделывать.

– А вам не кажется, что канал будет рекламировать лицо, которое на канале не работает? Да в общем-то дело даже не в этом. Это просто еще одна причина, по которой им невыгодно, чтобы Оля именно сейчас уходила. Надо действовать сейчас решительно и твердо!

– Ух ты как распалился! – с улыбкой заметила Олина мама. Я и вправду был на взводе.

– Завтра, во вторник, звоним на проект и заказываем машину для вывоза вещей из периметра на субботу. Для холдинга это будет предупредительный сигнал, в среду звоним и говорим, что отказываемся продлять контракт. Это последний сигнал. Я думаю, что Николай Алексеевич в течение двух дней позвонит Оле, а она по телефону подтвердит свое намерение уйти и выдвинет условия, при которых возможно дальнейшее участие в проекте, что-то вроде: «Во избежание неуплат в будущем хотелось бы деньги получать не после ухода с проекта, а раз в месяц». Также попросит выплатить мне все заработанные деньги за все время нахождения в шоу. Я думаю, что до пятницы они уже решат этот вопрос и назначат переговоры на субботу, то есть в тот день, когда Оля приедет в Москву забирать свои вещи. В субботу мы все вместе встретимся и поговорим. Итогом этого разговора все останутся довольны. Я получу свои деньги, Оля застрахует себя от неуплат в будущем, канал получит Ольгу в свое распоряжение для рекламы, а проект – козу отпущения.

– Ну что сказать, план хорош, и, может быть, он сработает. Только если бы выполнял его ты, я бы не сомневалась в успехе, а Оля может наделать ошибок.

– Для этого на переговорах в субботу буду я, и Оле будет нечего бояться. Она во время разговоров с Германовским должна сказать, что мое участие на переговорах в субботу обязательно, поскольку речь пойдет о наших совместных интересах.

– Ну ясно. Я бы, конечно, должна взять паузу для того, чтобы обдумать твое предложение. Но я слишком давно хотела, чтобы вы ушли оттуда и начали свою настоящую жизнь за периметром. Я согласна!

– Ура! – От моего крика Оля, сидевшая в соседней комнате, оживилась:

– Вы чего там кричите?

– Оленька, иди сюда, мы посвятим тебя в секретный план.

– Иду. А как план называется – Благородная плесень?

– Ну, если хочешь, давай назовем его именно так.

Я подробно пересказал все Оле и попросил ее повторить все дословно. Она посопротивлялась немного, но, поняв, что это очень важно, повторила все в точности. Сомневаться в том, что план имеет большие шансы на успех, не приходилось. Да и Оля с мамой были настроены решительно, и это меня успокаивало. Приятно осознавать, что три года, которые я пытался породниться с Бузовыми, не прошли даром и в этот сложный момент они, как настоящие родственники, на моей стороне и готовы побороться вместе со мной за то, чтобы в итоге сказать: все удалось!