Текст книги "Рыцари Порога: Путь к Порогу. Братство Порога. Время твари"

А в середине лета неожиданно объявился Лок. Охотник пришел не один.

* * *

Кай рубил дрова во дворе – он все чаще и чаще делал это вместо дряхлого Джека. А Сэм сидел на крыльце, с угрюмой задумчивостью ковыряя брезгливую нижнюю губу. Вдруг Сэм насторожился. А через несколько мгновений и Кай опустил топор, услышав дробный перестук конских копыт.

К «Золотой кобыле» приближался небольшой отряд всадников. Такое количество гостей было необычным для захолустной харчевни и, следовательно, сулило немалый барыш. Сэм шмыгнул к воротам, глянул в щель, охнул и опрометью кинулся в харчевню, откуда уже через минуту показался сам Карл в накинутой на плечи чистой белой рубахе, вытирая волосатые здоровенные ручищи передником.

– Чего стоишь?! – зашипел Сэм на Кая. – Отпирай!

Мальчик, бросив топор, кинулся к воротам, куда уже требовательно колотили в несколько кулаков. С трудом отбросил большой засов и поволок в сторону одну из створок ворот. За вторую створку взялся Сэм, которого отправил ему на помощь Жирный Карл.

Когда кони приезжих вступили во двор таверны, Сэм не смог удержаться от негромкого восклицания:

– Великие боги!..

А у Кая так и вообще не нашлось слов.

Первым въехал всадник на рослом скакуне, покрытом длинной попоной. Гордо вскинутая голова всадника увенчивалась остроугольным шлемом, спину покрывал желтый плащ с вышитой оскаленной львиной мордой. Щит с таким же гербом был приторочен к седлу. По обе стороны пояса воина висели в золоченых ножнах короткие мечи, а на груди сверкала походная кираса, плечи которой украшали пучки красно-желтых прядей, должно быть срезанных с гривы самого настоящего льва.

«Вот это рыцарь!.. – пролетела в голове Кая восхищенная мысль. – Наверное, не меньше чем граф. Да какой там граф! Барон! А то и – герцог. А может быть…»

Однако всадник, въехавший следом, оказался еще ослепительней первого. Был он облачен в сияющий боевой доспех, нисколько не запыленный. Плащ с гербом ниспадал с его плеч на конский круп. Длинный меч в узорчатых ножнах был приторочен поперек седла, массивная рукоять с навершием в виде зубастой башки виверны сияла на солнце, а шлем рыцаря являл собой нечто совсем невообразимое: будто отрубленную львиную голову облили толстым слоем самого настоящего золота и сильным колдовством придали невиданную прочность. Грубое бородатое лицо надменно смотрело прямо перед собой меж разверстых зубастых львиных челюстей.

«Если этот, который первый, герцог, значит, второй – не кто иной, как король!» – обалдело подумал Кай.

Следом вошла лошадь, убранная, пожалуй, красивее предыдущей. А на ней – у Кая от восторга аж защипало в глазах – сидел мальчик тех же лет, что и он. И на нем были самые настоящие доспехи, и на поясе висел в ножнах, оплетенных самыми настоящими золотыми нитями, самый настоящий меч, выкованный точно под рост мальчика. Шлема на его голове не было, и белокурые волосы, остриженные над бровями и ушами, сзади лежали длинными косицами. Не глядя по сторонам, мальчик твердо держал в руке поводья; челюсть его чуть подрагивала от напряжения, потому что он старательно выпячивал ее, очевидно, подражая бородатому рыцарю. Так не по-здешнему великолепно выглядел этот паренек, что Кай даже не почувствовал зависти. Разве можно завидовать сиянию полуденного солнца? Оно такое, какое есть, заливает живительным светом ничтожную землю, населенную людьми, которым никогда не суждено до него дотянуться. Даже Сэм разинул рот, глядя на юного всадника.

Во двор въехали еще двое. Были они вооружены и одеты попроще, и кони их к тому же были отягощены мешками с поклажей, а на каждом мешке красовался все тот же львиный герб. Позади последнего всадника криво сидел охотник Лок – обросший седой бородой и непривычно исхудавший.

– Вот, добрые господа, – проскрипел охотник, с трудом сползая с лошадиного крупа. – Как и обещал: лучшая харчевня в здешних местах.

Жирный Карл отшвырнул передник на руки подбежавшей Лыбке и кинулся к первому всаднику. «Дурак, – беззвучно подосадовал Кай. – Неужели не видит, кто здесь главный?»

Но хозяин «Золотой кобылы», как выяснилось, в субординации разбирался прекрасно.

– Чего изволит ваш господин? – голосом сладким, каким никогда прежде не говорил, осведомился он у всадника.

– Выпить, – хрипло ответил всадник. – И пожрать. Мы едем в Крепость, хозяин. Знай, кого принимаешь в своей конуре!

Жирный Карл раскрыл рот.

«В Крепость? – механически отметил Кай. – Неужели?..»

– Приготовить постели? – с надеждой вопросил Карл. – С большой дороги не худо бы передохнуть. Роскоши здесь вы не найдете, но все, чем я обладаю, безоговорочно в ваших услугах. Приготовить постели? Путь до Крепости длинный…

Сэм тем временем, уловив почти незаметный знак отца, бросился закрывать ворота, за каковое преждевременное действие получил щелчок латной перчаткой от воина, въехавшего во двор последним.

Первый всадник оглянулся на второго.

– Успеем до города, – прогудел из-под своего диковинного шлема рыцарь. – Не ночевать же в этом гадюшнике. К тому же… – Он скользнул взглядом по глупо улыбающейся Лыбке. – Чую я, мне здесь будет скучновато. Выпить и пожрать! Мы ненадолго.

– Все понял, – активно закивал Карл, отчего его жирная шея залоснилась шевелящимися складками. – Все будет в лучшем виде! Желаете гномьих лакомств? Мне на днях завезли свежайших…

– Кошек?! – громыхнул первый воин, и вся кавалькада, за исключением мальчика, с готовностью заржала.

Жирный Карл шлепнул себя ладонями по груди и зашелся в безудержном хохоте.

– Добрые господа! – вытирая несуществующие слезы, проговорил он наконец. – Веселые господа! Нет, я имел в виду вовсе не кошек. Каменные грибы, которые даже липового меда слаще. Сам горный народец ценит их на вес золота! В нашей глухомани никто не способен оценить по достоинству этот деликатес, но я всегда держу дюжину про запас на тот случай, если меня вдруг посетят такие важные господа…

– А вино? – спросил первый воин, – Какое пойло у вас считается самым лучшим?

– Лучшее вино! – столь угодливо, сколь и уклончиво ответил Карл. – Для вас – все самое лучшее.

– Час, – определил рыцарь в львином шлеме. – Не больше.

Он сделал движение, будто собирался спрыгнуть с коня, но, конечно, не спрыгнул. Вместо него спешился первый воин. Умело и почтительно он принял закованную ногу господина в свои ладони, помог ему сойти на землю, умудрившись невесть откуда взявшейся тряпочкой наскоро протереть случайно запылившиеся участки доспеха. Мальчик в сверкающих доспехах дождался, пока и ему помогут спешиться. Потом все трое, ведомые пятившимся Карлом, направились в таверну.

Пара оставшихся рыцарей спешивалась долго и основательно. Спрыгнув с коней, они первым делом освободили животных от тяжеленных тюков, в которых что-то металлически звякало. Потом один из них поискал глазами среди державшихся по почтительном расстоянии слуг, и вперед неуклюже выпрыгнул Сэм.

– Позвольте, господин, – заговорил сын Жирного Карла тоже каким-то новым голосом, которого Кай у него никогда не слышал. – Я накормлю и напою коней. Протру сбрую и…

– Не вздумай расседлывать, – предупредил воин, опуская руку в кошель, притороченный к поясу.

Пока он рылся там, его товарищ быстро и деловито собрал с седел четырех коней притороченное оружие, не забыв щиты и седельные сумки, и, сгибаясь под этим добром, направился ко входу в харчевню. Сунувшихся ему помочь он молча наградил пинком.

– На-ка… – Воин швырнул Сэму монетку. – Если все будет хорошо, получишь еще столько же. Понял?

Сэм поймал монетку, как чайка неосторожно блеснувшую рыбешку, сложил руки на груди и истово посмотрел на своего благодетеля, словно пытаясь сказать, что скорее даст отрезать себе оба уха, чем допустит хотя бы одно незначительное упущение со своей стороны.

Когда все четверо скрылись в дверях харчевни, Сэм шумно выдохнул и раззявил рот до ушей с видом человека, только что удачно завершившего сложнейшее задание. Потом торопливо раскрыл ладонь. Шарли и Сали поспешили к нему.

– Серебро! – донесся до Кая удивленный шепот одной из служанок. – Настоящее королевское серебро!

– Тише ты! – цыкнул на нее Сэм и обернулся к Каю. – А ты что стоишь? Оглох? Сказано: накормить, напоить, бока протереть. Под седлами посмотри, чтоб того… И вообще… смотри у меня! Быстро! Пошел!

Кай и пошел. Он все еще находился под впечатлением сияющей кавалькады. Если б ему сказали пойти и прыгнуть в пропасть, он бы и это выполнил, потому что мысли его были заняты сейчас совершенно другим. Великие боги, да что там пропасть! Он бы с радостью дал отсечь себе правую руку только за то, чтобы получить возможность хотя бы заговорить с юным всадником. А уж каким-то неведомым чудом оказаться на его месте… Об этом Кай даже думать не смел.

Взяв под уздцы первых двух коней, он направился к колодцу, рядом с которым была вкопана в землю длинная поилка. Сэм, прогнав служанок обратно в харчевню, прилип физиономией к окну.

Кай по очереди отвел коней к поилке. В ожидании, пока усталые животные напьются, он остановился посреди двора.

О какой Крепости говорил Жирный Карл? Неужто о Крепости Порога? Эти рыцари едут в Крепость? И парень, одних лет с ним, с Каем, – тоже?.. Он небось сын этого рыцаря. Они небось будут рука об руку сражаться с чудовищами, а потом сидеть рядом за одним столом, где безмолвные слуги наливают душистое вино в золоченые кубки. А может быть…

Неожиданная мысль о том, чтобы прямо вот сейчас попытаться увязаться за рыцарями к Порогу, заставила руки Кая задрожать. Полубезумным взглядом он обвел двор. И увидел Лока.

Лок! Он явился вместе с рыцарями! Уж он-то точно должен знать!

Некоторое время мальчик, чьи руки продолжали сноровисто обихаживать лошадей, глядел на седые волосы охотника, гладко собранные на затылке в маленький пучок, легкую и спутанную, будто пакля, серую бороду, наполовину закрывавшую исхудалое лицо, и пошитый из медвежьей шкуры костюм, который покрывали листики и веточки всех мастей так густо, что можно было подумать, будто Лок полдня провалялся в лесу, а теперь приехал к таверне «Золотая кобыла», не удосужившись отряхнуться. Впрочем, Лок всегда выглядел именно так. Говорят, какая-то лесная ведьма в обмен на неведомую услугу наложила заклятие на одежду Лока: лесной мусор, когда-то прилипший к его куртке и штанам, ни за что не отстанет – только если его спалить вместе с одеждой. Такой наряд позволял охотнику пробираться по лесу, не рискуя быть замеченным ни человечьим, ни звериным глазом. Между ног Лок поставил длинный лук, что-то внимательно разглядывая на его огловье, и, казалось, был так увлечен этим своим занятием, что на мальчика вовсе не обращал внимания. Кай кашлянул. Лок поднял голову.

Встретившись глазами с охотником, Кай поклонился. Лок кивнул. Мальчик криво улыбнулся, не зная, как начать разговор.

– Видал, какие? – проговорил вдруг охотник, пропуская между ловкими пальцами вощеную нить. – Зна-атные господа…

– Так и есть, господин Лок, – ответил Кай.

– Господин следопыт Лок, – важно поправил охотник.

– Господин следопыт Лок, – послушно повторил мальчик, припомнив, что Лок предпочитал называть себя не охотником, а следопытом.

Просто так, почти на равных, с Каем никто в Лысых Холмах или харчевне не разговаривал. Ну исключая, пожалуй, Танка. Кай давно привык к тому, что здесь он – чужак. Правда, и следопыт Лок не мог считаться взаправдашним деревенским. Большую часть времени он проводил в лесу, его и самого считали не совсем нормальным, и поговорить с живым человеком, хоть с каким, охотник был рад. Чего ж не покалякать изгою добровольному с изгоем вынужденным?

– А я, парень, приболел, – сообщил Лок, натягивая лук. – Думал, и вовсе не встать мне. Лихоманка, парень… Поначалу-то оно вроде ничего было, только башка гудела да в грудях нехорошо. Кашлял. Хотел к Кагаре идти в деревню, да все что-то… Оно-то вона как было – по вечерам шибко трясся и видения всякие видел. Ну думал, утром-то уж как рассветет, и выйду. А поутру вроде перемогался, только ноги слабые были. А вечером все по новой. Ну и как-то к ночи слег, а утром так и не встал. Ослабел совсем. Только-только сил хватило из землянки выползти, снега в котелок набрать. Хорошо, лося завалил прямо перед тем, как морозы ударили. Да и грибов насушил. Дров-то я всегда загодя рублю на случай морозов. И ведь самая гадость-то – вроде недельку-другую отвалялся, трепать перестало, а слабость никуда не уходит. Нет сил никаких – и все тут. Только когда солнце греть начало…

Наверное, Лок еще долго распространялся бы о своей болезни, если б Кай, снова кашлянув, не перебил его учтиво:

– Господин следопыт Лок…

– Ага? – немедленно откликнулся охотник, польщенный верным обращением.

– А рыцари, которых вы в харчевню привели, они куда путь держат?

Лок положил лук к ногам, потянулся и усмехнулся.

– В Горную Крепость едут, поди-ка, – сказал он. – Это тебе не простые рубаки, баронские да графские псы. Я, слышь… – он огляделся и понизил голос, – у Черного ручья их заметил и через весь лес за ними шел. Кто ж его знает, что за люди. А у самой опушки вдруг последнего потерял. Прямо так вот раз – и нет его. Как так, думаю? И только, это самое, думать начал, как мне сзади кто-то стрелой арбалетной в спину ткнул. Я, слышь, чуть не обделался. Оказывается, этот, который сзади ехал, взял в сторону, отстал. Я решил, по нужде человеку понадобилось. Думал подождать его. Жду-жду, а он – на-ка! Арбалетом мне в спину. Это сэр Генри, у которого львиная башка на голове, меня да-авно уже углядел. И послал оруженосца проверить… Он – Горный рыцарь, вот он кто! Рыцарь Порога.

Понял, парень? Видал, у него на рукояти меча – голова виверны? Знаешь, что это за знак? То-то… Это знак Братства Порога. Ежели какой рыцарь к Братству не принадлежит и вдруг удумает себе такую же рукоять сделать – первый же рыцарь Порога обязан вызвать его на поединок. То есть, другими словами: кранты самозванцу, потому как против рыцаря Братства никто не выстоит. В Горную Крепость, значит, едут… А парнишка энтот – евонный сын. Или племяш? В общем, родня… Слыхал, его Эрлом кличут. Да… Знаешь, что это такое – Горная Крепость?

– Знаю, – выдохнул Кай. – И Горную Крепость знаю, и Северную…

– Северную? – удивился Лок. – Ишь ты!.. И я слыхал про Северную Крепость. Только сдается мне, нет такой Крепости. Может, в старину когда была, а сейчас одни сказки остались. Говорят, когда-то было три Крепости.

– Три?! – расширил глаза Кай.

– Ну. Три Порога, значит, и три Крепости. Порогов-то три было, так старые люди говорят. А сейчас только Горная Крепость Порога и осталась.

Кай некоторое время переваривал услышанное. Как это – нет Северной Крепости? Не может такого быть! Да врет он все, этот Лок. Сам ничего не знает. Не бывал нигде, кроме своей лесной чащобы, вот и не знает ничего. Вот господин Корнелий, тот точно знает. Знал…

– А как же… – внезапно охрипнув, спросил мальчик. – Если Порогов три, то и Крепостей должно быть три. Куда же еще одна Крепость подевалась?

Лок неохотно задумался.

– А пес его знает, – ответил он наконец. – Наше-то какое дело? Есть или нет. Чудищ-то, которые из-за Порогов лезут, в наших краях никогда и не видали. Значит, все хорошо. А нам и нечего рассуждать. Старые люди говорили: у того, кто мало знает, сон крепок. Понял, парень? Я тебе вот что скажу: я-то, почитай, уж седьмой десяток живу на этом свете. Про Северную Крепость от деда слышал сказки, когда сам мальцом был. А на Горный Порог рыцари нет-нет да проедут. Сам видал, своими глазами. Как и ты сегодня. В нашей-то жизни, как в ночном лесу: мало ли что услышишь да что причудится. Ежели всему верить, недолго и сбрендить. Верить нужно, парень, только своим глазам. Вот и думай!

Крайне довольный собственной глубокомудрой речью, старый охотник внушительно замолчал и снова взялся за лук, давая понять, что разговор окончен.

Кай поплелся к новой паре лошадей.

«В далеких Скалистых горах, – вдруг зазвучал у него в голове голос рыжего менестреля Корнелия, – в месте, называемом Перевалом, стоит неприступная Горная Крепость, куда его величество посылает самых лучших своих рыцарей, чтобы несли они тяжкую, но почетную службу. Чтобы защищали мир людей от диковинных и жутких тварей, время от времени показывающихся из-за Порога. Великая честь – вступить в Горный Орден…»

Мальчик остановился, сглотнул. И повернул к конюшне.

«Ведь в Горной Крепости тоже надо пол мести, еду готовить да дрова рубить, – думал Кай, снимая со стены скребок, – не аристократы ведь этим занимаются…»

Мысль показалась ему такой простой и неожиданно-прекрасной, что он рассмеялся вслух. Как же раньше это не пришло ему в голову?! Лок, все еще сидевший на бревне, удивленно посмотрел на мальчика.

Через час, а то и больше во двор вышел один из воинов – тот, что ехал последним.

– Готово? – щурясь на солнце, спросил он. И сам увидел, что все в порядке. – Ловко! – похвалил воин.

Как ни готовился Кай произнести эту фразу, у него все равно перехватило дыхание и сбилась речь.

– А можно… – просипел он, опустившись на колени и дотронувшись до кольчужного сапога.

Договаривать не пришлось. Видать, не первый мальчишка на случайном постоялом дворе задавал рыцарям Горного Ордена такой вопрос.

– А чего ж, – широко усмехнулся воин, – парень ты решительный. Нам такие нужны. Только вот… Знаешь ли ты, что такое Порог?

– Да! – почти выкрикнул мальчик, в ушах которого звенело.

– Чтобы сражаться с чудовищами, одной решительности маловато. Настоящая храбрость нужна.

– Да я… – задохнулся Кай. – Да мне…

– Верю, – прервал его воин и нарочито сурово нахмурился. – Но и храбрость – это еще не все. Сила нужна!

– Я сильный! – крикнул Кай.

– Ну-ка… – Воин заозирался, зачем-то подмигнул своему товарищу, вышедшему на крыльцо с тонкой щепочкой в зубах, и остановил взгляд на здоровенной плахе для рубки дров. – Подними эту дурынду и вытащи ее за ворота. Такое будет тебе испытание. Сможешь – возьмем тебя с собой. Не осилишь… не обессудь тогда.

Кай ринулся к плахе. Упал на колени, обхватил ее – длины рук не хватило для полного охвата – и поднатужился. Глаза его налились кровью, в висках запульсировало, но плаха как стояла, так и осталась стоять на месте. Может быть, чуть шевельнулась. Кай, не видя и не слыша ничего вокруг, надрывался до тех пор, пока не сообразил: плаха-то из-за собственной тяжести, должно быть, плотно впечаталась в утоптанную землю. Тогда он отпустил плаху, передохнул несколько мгновений и снова вцепился в нее. Теперь он сначала качнул тяжеленный деревянный пень взад-вперед, а когда почувствовал, что края плахи свободно отрываются от земли, напружинил ноги и рванулся кверху.

Мир тотчас потонул в каком-то странном гуле, больно ударившем мальчика по барабанным перепонкам, в глазах потемнело. Откуда-то издалека долетело исполненное изумления восклицание. Потом вспыхнула страшная боль в плечах и спине, и земля ушла из-под ног Кая.

Наверное, он на какое-то мгновение лишился чувств. Когда же пришел в себя, то понял, что лежит верхом на опрокинутой плахе. Сильно ноют спина и руки, а из носа ползет что-то щекотное и теплой солью застывает на губах.

– Всего-то шажок сделал, – услышал мальчик сквозь звон в ушах и обернулся на голос.

Воин стоял, скрестив руки на груди. По губам его блуждала усмешка, но в глазах поблескивало удивление.

– Нет, парень, не тянешь, – покачал головой воин.

– Я сейчас… – прохрипел Кай. – Только дух переведу… Он сполз с плахи и, шатаясь, встал на ноги.

– Прекратить! – Этот резкий приказ остановил мальчика, когда он снова наклонился над непокорным пнем.

Воин оглянулся и мигом вытянул руки по швам. С крыльца медленно спускался рыцарь. Свой шлем, сделанный в виде львиной головы, он держал в левой руке у груди. Мальчик в доспехах стоял рядом с ним, чуть позади, но не заступая за спину рыцаря – будто равный. Рыцарь смотрел прямо на Кая, взгляд его был строгим и, как показалось мальчику, злым. И парнишка тоже смотрел на Кая. Но в его взгляде не было суровости. И надменности, с которой он въехал во двор «Золотой кобылы», тоже не было. А был – живой интерес.

– Прекратить! – повторил сэр Генри. – Опять? Я же запрещал! Что за ярмарочный балаган?! Седлать коней, живо!

Ратники бросились к скакунам. А сэр Генри, ожидая, пока они закончат работу, водрузил шлем на голову и – пугающий, громадный – направился прямо к мальчику. Кай даже невольно попятился.

– Как звать? – отрывисто вопросил рыцарь.

На крыльце появился Жирный Карл. Мигом уяснив для себя обстановку, он уставился на Кая и, беззвучно крича, ожесточенно зажестикулировал. Кай догадался опуститься на колени.

– К-кай, – только тогда ответил он.

– Сын? – не оборачиваясь, бросил рыцарь Порога через плечо. Как он, не видя, понял, кто стоит у него за спиной? Впрочем, Карл тоже не растерялся и ответил мгновенно:

– Нет, добрый господин. Сирота. На воспитание взятый. Из милосердия…

– Крестьянин? – снова спросил сэр Генри и сам себе ответил: – Вряд ли. Не похож… Что ж, Кай… Неважно, кем ты ступаешь на дорогу. Важно, кем заканчиваешь путь. Понял?

Хоть вопрос адресовался и не ему, Жирный Карл глубокомысленно нахмурился, а Кай, ничего не поняв, проглотил настойчиво рвущуюся из груди фразу о готовности предложить себя в качестве прислуги в Крепости. Рыцарь сделал знак ближайшему воину, тот с готовностью запустил руку в кошель, висящий на поясе, извлек оттуда монетку и, окликнув Кая, бросил монетку мальчику. Сэр Генри с помощью ратника сел на коня и первым во главе кавалькады выехал в ворота, у которых стояли красные от натуги Сэм и старый Джек. Юный всадник уже в воротах оглянулся на Кая, но мальчик этого не заметил.

Кай не сразу поднялся на ноги. Понимание того, что сам славный рыцарь Порога сэр Генри заговорил с ним, постепенно входило в его сознание и наполняло клокочущим ликованием. Он не заметил, как Сэм, подскочив, выхватил у него крохотную, похожую на рыбью чешуйку, серебряную монетку, которую мальчик так и держал на вытянутой ладони.

* * *

Следующие два дня Кай жил, переполненный щекочущей радостью, которая все не иссякала. Он даже не замечал, как сильно болят мышцы, которые он едва не надорвал, когда пытался поднять колоду. Как ему тяжело нагибаться. Как враскоряку он передвигается по двору и таверне. В груди у него, точно волшебный горшок из старой сказки, кипело нескончаемое счастье.

Служанки Сали и Шарли посмеивались над ним и стариком Джеком, который, очевидно вследствие угасания рассудка, воспринял развернувшуюся во дворе сцену по-своему и теперь каждый раз, встречая Кая, снимал шапку и кланялся в ноги. Лыбка, подзуживаемая Сэмом, глупо гоготала, а вот реакция самого сынка хозяина «Золотой кобылы» была довольно странной. Он отчего-то возненавидел мальчика еще больше: дважды поколотил его, придравшись к каким-то явно надуманным оплошностям, а к вечеру второго дня, заметив Кая, копавшегося в конюшне, неожиданно взъярился, влетел в конюшню, закрыл за собой дверь и, прижав мальчика в углу, жестоко надрал ему уши безо всякой на то причины.

– Ах ты… молодой господинчик… – хрипел Сэм, усердствуя, – ах ты… Я т-тебе покажу!..

Впрочем, даже это происшествие не могло испортить Каю настроение. Он только недоумевал, с чего это Сэм вдруг удумал дразнить его «господинчиком». Но на следующий день после экзекуции внезапно понял: сын Жирного Карла в мутном и мелком, словно лужа, своем сознании почему-то связал воедино Кая и сиятельного юного всадника. Будто углядел в них что-то общее… и это его жутко обозлило.

На третий день, чуть свет получив от Жирного Карла наказ отправляться в лес, Кай обвязал вокруг пояса плетенную из конского волоса бечеву, закинул на плечо мешок, в котором бултыхалась тыквенная фляга с водой и кукурузная лепешка, и вышел во двор. Привычно оглядевшись по сторонам, Кай не заметил поблизости Сэма, пересек двор и вышел за ворота.

Несмотря на раннее время, солнце уже припекало ощутимо. Кай быстро свернул с проезжей дороги и прошел лугом до Вялого ручья, в это время года уже давно пересохшего. Дальше начиналась холмистая долина, в центре которой лежала деревня, а к северу от долины темнел лес. Срезая путь, мальчик быстро взбежал на пологий холм и на минутку остановился. Вон она – деревня Лысые Холмы, скопище темных хижин, прижавшихся друг к другу, как жмутся овцы холодным осенним днем. Над хижинами тянутся в светлое небо тонкие полоски дыма. Как-то там Бабаня и Лар? Сейчас уже Кай вспоминал о стариках с легкой грустью, как о взаправдашних родных людях. Как-то там кузнец Танк? Вот кого надо обязательно навестить и рассказать ему сногсшибательную новость. Интересно, что на это скажет Танк?

Улыбнувшись, Кай скатился с холма, взбежал на другой и, спустившись с него, быстро отыскал тропинку, ведущую к лесу.

«А что? – думал он, шагая по тропинке. – Пожалуй, сегодня и забегу к Танку, только с ловлей покончу поскорее…»

На самой опушке росли лопухи. Огромные в этом году лопухи вымахали – под их широкими, как воинские щиты, листьями можно было спрятать отряд человек в десять. Сейчас из-под лопушиных щитов чадил синеватый едкий дымок дурноглаза – его-то и почуял Кай. И остановился.

Сам Кай дурноглаз никогда не курил, но накурившихся видеть доводилось. Мутноглазые, они без причины хохочут, несут всякую чушь и способны на самые дикие поступки, до которых и пьяный не додумается. Мужики в деревне редко баловались этим дурманом – разве уж самые распрегорькие пьяницы, и то не часто, а только тогда, когда самогона не могли достать. Молодые парни, те иногда курили, в большинстве случаев – чтобы побахвалиться перед сверстниками.

Кай пригнулся и, двигаясь тихо, не задев ни одной веточки, ни одного листа (вспомнилась лесная наука Танка), прокрался в глубь лопуховых зарослей. Когда отчетливо стали слышны голоса, он чуть приподнял голову. Увидев сидящих в кружок людей, Кай вздрогнул, но тотчас неслышно усмехнулся.

Это была знакомая ему компания: Гилль, Арк и близнецы. Спиной к Каю сидел еще кто-то, крупнее пацанов – должно быть, парень из деревни.

«Далеко забрались, – подумал Кай. – Стало быть, опасаются, как бы родители дурного запаха не учуяли…»

В то время, пока жил в «Золотой кобыле», Кай не раз видел деревенских мальчишек. Иногда кто-то из них забегал в харчевню по родительским поручениям: купить что-нибудь, а то и взять в долг монетку-другую или, наоборот, долг отдать. Жирный Карл, человек предприимчивый, помимо того что содержал харчевню, еще и занимался ремеслом ростовщика. Пацаны поддерживали с Сэмом подобострастно-дружеские отношения, это Кай тоже замечал, а Гилль – тот держал себя с сыном Карла чуть ли не ровней.

Этот незнакомый парень, насасывая глиняную трубку, что-то говорил. А пацаны, раскрыв рты, слушали. Какие-то удивительно знакомые нотки сквозили в голосе парня, и когда Кай вдруг понял, где он слышал этот голос, то снова вздрогнул – на этот раз сильнее, чем в предыдущий.

Парень обернулся на шорох. Кай едва успел нырнуть в лопухи, но бросить взгляд на лицо парня все же смог. Точно, это он!..

– Вот так, братва, – сказал Сэм. – Только чу – ни слова никому!

Голос Сэма был едва узнаваем. Он чуть ли не шипел, будто удавка хриплой ненависти накрепко перехватила ему горло. Сын Жирного Карла был заметно опьянен дурноглазом, он раскачивался из стороны в сторону и время от времени встряхивал головой, будто отгоняя муху.

– …Я этой суке и говорю: давай, мол, по-хорошему, не выеживайся, мол! – вел дальше свой рассказ Сэм. – А она так смотрит на меня, будто я козявка какая-то, и портки мокрые в руках держит. Я ей говорю: серебром заплачу! Никогда городскую не пробовал, тут и серебра не жалко… Вот честно, пацаны, – может, и заплатил бы, коли она по-доброму согласилась. А она вдруг раз – и этими портками мне по морде! И так… прямо как графиня какая: пошел вон, щенок!.. Ну время раннее, никого нет, да и место там глухое, у ручья… Короче, размахнулся я и врезал ей в грудя… Вы еще малые, не знаете – ежели бабу разок прищучить пожестче, то она потом шелковая будет. Вон Лыбка-то. Поначалу брыкалась, а как кровь ей пустил первый раз, так потом слова поперек не говорила. Правда, надоела скоро. Дура она и воняет еще.

Каю вдруг показалось, что мир вокруг него чернеет, как небо за несколько минут до сильной грозы. Голова закружилась. Он попробовал вдохнуть, но воздух не шел в грудь, будто горло и ноздри плотно забились деревянными стружками.

– …А она как заорет, сука эта! Я ей еще – прямо в харю. Она повалилась. Я на нее прыгнул – и башкой о камень, чтобы не дрыгалась. А она все ногами меня отпихивает и вопит. Пришлось еще… поучить. Как кровь полилась, я малость в ум вошел. Ну сами посудите: шалава городская, дрянь, отребье, голодранка, а ставит из себя. К тому же мог услышать кто, потом хлопот не оберешься. Ну она затихла… Платье я на ней разодрал… Эх и кожа у нее, пацаны! Они ж там, в городе, говорят, особой глиной моются, чтобы кожа не шершавела. Белая кожа! Гладкая, как… как… ну как вот у телочка новорожденного. И вся она мягкая такая – куда там Лыбке. Да и вообще деревенским. Те или толстые, вроде бурдюка с водой на ощупь, или жилистые, как курицы старые, а эта… Ровно цыпленочка щупаешь!.. До вечера бы с нее не слезал, да издали голоса стали раздаваться. Какая-то сволочь рядом проходила. Я и убег. Я ж не думал, что она такая дохлая окажется. Вон Лыбке раз кувшин о голову раскокал, а ей хоть бы хны. Ржет, дура! А эта вот… Убег я, говорю. Но, кажется, кто-то видел меня. Папаша, как слух пошел, сразу меня к себе затащил и первым делом за ухи… Куда деваться, сознался я. Ну он – к Маралу-старосте. Тот Наги позвал. Покумекали они, что делать-то, чтоб наружу не вышло: за такие фокусы ведь и плетьми засечь могут, ежели, конечно, графские люди узнают. И порешили: кто больше всех рот раскрывал, серебром тот рот заткнули. А старикам ейным тоже сунули сколько надо. И этого щенка… – Сэм грязно выругался, – вонючку подзаборную, мохнорылого ушлепка, к себе в харчевню взяли. Так Наги велел. Чтобы, говорит, Нэла на деревню не прогневалась и черную саранчу на урожай не наслала…

Чернота сгустилась. И полностью поглотила весь мир, и самого Кая в придачу.