Текст книги "Руигат : Рождение. Прыжок. Схватка"

Иван вообще очень удивился, когда обнаружил эту самую Общественную благодарность, то есть выяснил, что отнюдь не все блага в этом мире общедоступны. Нет, жить так, как он жил эти две недели, мог каждый. Более того, любой человек имел право в весьма широких пределах варьировать свою внешность, получать в неограниченном количестве одежду (обувь тоже, но она здесь была не особенно популярна), а также быть обеспеченным почти абсолютным здоровьем и свободно путешествовать по всей Киоле. Но сверх этого начинались лимиты. Скажем, построить собственный дом обычный Деятельный Разумный мог только раз в десять лет, да и на размеры и набор материалов для строительства существовали некие ограничения. Что, впрочем, учитывая возможность с помощью личного климата и защитной сферы вполне комфортно существовать хоть на Северном полюсе, а также гигантское количество свободных помещений в общественных домах, многие из которых были настоящими дворцами вроде тех, где после революции в СССР стали устраивать санатории для трудящихся, никого особенно не напрягало. Такая же ситуация была и со средствами передвижения. Если желаешь иметь что-нибудь, кроме «ковша», с этим надобно потерпеть или неким образом получить право на личное увеличение доступной для всех минимальной доли Общественной благодарности. Этот подход заметно отличался от того, который, как рассказывал на политинформации приглашенный комиссаром полка лектор из Института марксизма-ленинизма, должен быть при коммунизме. То есть «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Впрочем, что местный пролетариат не готов жить при коммунизме, Ивану уже было понятно. По советским меркам народ на Киоле был обеспечен по самую макушку, то есть имел куда больше удовлетворенных потребностей, чем обычному советскому рабочему или колхознику могло помыслиться, а вот отдачи «от каждого по способностям» Иван тут что-то не наблюдал. Большинство киольцев предпочитали свои способности никак не демонстрировать. Ну, разве что в любовных делах… Так что подход местного ЦК, именуемого здесь Симпоисой, к распределению Общественной благодарности Иван вполне себе понимал и даже одобрял. В СССР же, эвон, тоже при социализме деньги пока не отменили.

Так вот, прикинув себе занятие, Иван отправился к «окну» и принялся активно искать в Сети сведения о том, как здесь строят. Ибо, как он подозревал, ставить избу где ни попадя на Киоле было нельзя. Как, впрочем, и на Земле.

Спустя полчаса Иван отодвинулся от «окна», задумчиво морща лоб. В принципе особых напрягов не предвиделось – все требования были вполне разумными. Сначала надобно разработать и выложить в Сеть проект, и если этот проект заинтересует общественный совет какого-нибудь поселения, оно выделит место под строительство. Либо, если такового поселения не найдется, ему могут дать участок где-нибудь вдали от поселений. Но в этом случае надо подождать несколько дней.

Вся закавыка была в том, что рисовать Иван не умел. Ну совершенно. Так что, даже если бы он накарябал нечто похожее на избу, вряд ли хоть кто-нибудь из увидевших рисунок, заинтересовался бы подобным проектом. И что делать?.. Он несколько минут просидел перед «окном», тупо пялясь в информационную сводку, выданную Сетью по его неуклюжим запросам, как вдруг на экране возникло милое девичье лицо.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Иван недоверчиво покосился на «помощницу». Как ему успели объяснить, девушка, что появилась в прошлый раз, когда он завис над «кубом», была визуализированной программой поиска, то есть этаким кино, нарисованным программой, управляющей «кубами», и, так сказать, вылезала автоматически через определенное время, если потребитель не делал заказа. Эта, скорее всего, была такой же. Однако деваться некуда, без помощи-то никак…

– Я… Мне нужно кое-что нарисовать, – нехотя отозвался он.

– Нарисовать? А что?

– Дом, – угрюмо буркнул Иван. Разговаривать с картинкой казалось ему донельзя глупым делом.

Глаза девушки удивленно расширились. И это было совсем не похоже на реакцию какой-то программы, так что Иван тут же рефлекторно улыбнулся в ответ:

– Ну да, дом, деревянный.

– Деревянный? – Девушка заинтересованно посмотрела на него. – А зачем?

– Ну, я хочу его построить, – начал пояснять Иван, – вручную…

– Да-а, – задумчиво протянула девушка, когда он закончил. – А вы уверены, что сможете его построить? Да еще вручную? Дерево вообще-то очень строгий материал и не терпит ошибок. Металл, пластик или бетонит можно восстановить, а дерево – нет. Уж можете мне поверить. Я много работала с деревом. Я – художница.

– Смогу, – уверенно заявил Иван и тут же обрадованно спросил: – А вы сами не сможете мне помочь?

– С удовольствием, – ответила девушка и улыбнулась так, что натруженный и вроде как полностью исчерпавший свои силы орган Ивана тут же отреагировал. Отчего молодой офицер слегка покраснел, хотя ему казалось, что за прошедшие две недели ничто связанное с «этим делом» его более в краску вогнать не способно, потому как он тут такого навидался и напробовался…

Как выяснилось позже, девушку звали Сантрейя и она время от времени подрабатывала в качестве консультанта в Сети. Ну, на случай, если пользователям потребуется помощь квалифицированного художника. Ее вызывали либо по прямому запросу, либо, если программа, проанализировав запросы пользователя, сама определяла, что ему не помешает помощь художника. В случае с Иваном произошло именно так… Обязанности консультанта были необременительными, а доля Общественной благодарности, положенная за это, – весьма значительной, что для Сантрейи было немаловажно, ибо как художница она была не слишком известна, а набор и объем материалов для творчества ей требовался довольно большой – последние несколько лет она активно экспериментировала с формами и материалами, среди которых встречались и такие экзотичные и редкие, как ртуть и золото.

Проект получился, на взгляд Ивана, весьма неплохим, во многом благодаря советам Сантрейи. Он-то запланировал обычную пятистенку, а художница довольно быстро убедила его сделать нечто вроде теремка – с высокой, крутой крышей, с башенкой вроде той, что они тогда сладили на доме потребсоюза в Рязани, с резным крыльцом. Иван поначалу испугался, что не справится, но когда проект был закончен, почувствовал, что у него аж руки зазудели, так захотелось взять топор, рубанок, снять тонкую душистую стружку… Но нужно было подождать.

На следующий день, едва он активировал личный терминал и зашел на страничку, посвященную его проекту, выплыло изображение Сентрейи с коротким текстом внизу: «Ийван, пожалуйста, свяжитесь со мной. У меня есть срочная информация для вас относительно вашего проекта».

Когда Иван торопливо ткнул пальцем в уголок голограммы, где мерцала иконка связи, у него дрожали руки.

Сантрейя ответила почти сразу.

– Ийван! – радостно воскликнула она. – Поздравляю! Я показала проект своим, и они захотели, чтобы вы построили этот дом в нашем поселении. Вы не против?

– Я… да… ну… Конечно, я согласен! – выпалил Иван. – А как к вам добраться?

– Вот, – она ловко кинула ему нечто вроде яркого шарика, завертевшегося в нижнем углу голоэкрана, – здесь координаты нашего поселения. Это небольшой поселок художников и скульпторов, все дома в котором мы строим сами. Мы специально держим его координаты в разделе личной тайны, потому что не хотим, чтобы его увидели до того, как строительство закончится. Мы уверены, что все будут просто поражены, когда мы наконец представим его Киоле!

Иван торопливо прикоснулся к шарику пальцем, и тот исчез, ознаменовав сим, что личный терминал загрузил координаты. Теперь надо было подняться на стоянку «ковшей» и ввести координаты в маршрутный блок. Поэтому он поспешно закончил разговор, вскочил и, подпрыгивая от нетерпения, ринулся к стоянке.

До указанного места Иван добрался к полудню следующего дня, поскольку оно находилось на другом континенте. За время полета ему пришлось дважды спускаться на поверхность, чтобы отдохнуть и принять пищу, – маршрутный блок «ковша» настойчиво требовал этого от пассажира, а то бы он оказался на месте часов на семь раньше. Когда «ковш» выдал требование прервать полет в первый раз, молодой офицер вздумал было обмануть маршрутный блок, просто поменяв «ковш». Но, похоже, данные о маршруте и пассажирах хранились где-то в центральном архиве, или как это здесь называлось, потому что, когда он, наскоро ополоснувшись и отправив, так сказать, естественные надобности, умастился в другой «ковш» и загрузил маршрут, у него перед носом вспыхнула оранжевая надпись: «В передвижении отказано вследствие опасности истощения организма Деятельного разумного». Иван вылез из «ковша» очень разочарованным. Вот ведь перестраховщики! Когда после взрыва выгоничского Голубого моста они уходили от немецких егерей, вся группа за неделю выспала дай бог часов по восемь на нос. Причем в первый раз им удалось прикорнуть минут на тридцать только через двадцать девять часов непрерывного бега по зимнему лесу…

Первой, кого он увидел, когда выбрался из «ковша» в точке назначения, была Сантрейя. Иван радостно поздоровался с ней и поприветствовал белокурого гиганта с курчавой бородой, громогласно пожелавшего, чтобы боги послали ему удачу. Гигант оказался главой маленькой коммуны художников, скульпторов и архитекторов, возводивших новое поселение, которому предстояло в недалеком будущем поразить всю Киолу. После короткого представления гостя проводили к участку, где предстояло вырасти его «теремку». Иван быстренько огляделся и рысью поскакал к «шару», чтобы заказать себе топор, пилу, рубанок, долота, фуганок и так далее…

Вечером, когда он с помощью транспортно-погрузочного робота-многоножки уже выровнял площадку и положил нижние венцы, к нему подошла Сантрейя. Она была одета очень необычно для киолки – в какие-то длинные, струящиеся полупрозрачные ткани, доходившие до щиколоток, на голове у нее возлежал роскошный венок из множества цветов.

– Ийван, – негромко позвала она, а когда он, задержав руку с топором, которым вырубал в бревне паз под лапу, обернулся и замер, восхищенно глядя на нее, спросила, сияя глазами: – Нравится?

Иван молча кивнул – она действительно выглядела великолепно в этом наряде.

Девушка улыбнулась:

– Я рада. Я специально создала этот наряд. Мне кажется, он будет очень гармонично смотреться на фоне твоего дома. – И спросила: – А ты никому еще не обещал сегодняшнюю ночь?..

С тех пор они жили вместе. После первой же ночи Иван прописал Сантрейю в своем профиле постоянным партнером, что позволило ему вполне законно отказывать другим женщинам этой небольшой колонии, которых тоже привлекала его «природная незавершенность». Не то чтобы он воспылал такой уж сильной любовью к художнице, нет, просто у него уже руки дрожали от того, что он вот-вот наконец-то займется настоящим делом, а наличие постоянного партнера давало возможность не отвлекаться на предложения. Недосуг ему было, в общем… Он днями напролет самозабвенно работал топором, фуганком и долотом, и его «теремок» стремительно рос, быстро вознося вверх блестящие под жарким Тиороном золотистые стены. Иван уже вывел крышу под конек и сейчас настилал пол. Затем должна была настать очередь рам, после чего он собирался перебраться внутрь, потому что спать как дворовая собака, снаружи, ему уже порядком надоело, и уже после этого заняться крыльцом, а также наличниками и прочим украшательством. По всему выходило, еще недели три – и теремок засияет во всей своей красе. Ну, почти… Потому что украшательством Иван был намерен заниматься долго и вдумчиво.

– А ты приготовишь сегодня что-нибудь свое? – промурлыкала Сантрейя, потеревшись грудью о его руку, на которой снова начали бугриться мускулы. А то за две недели пребывания в городе они изрядно одрябли, хотя вроде как работал он там довольно активно. Ну, по ночам-то…

– Непременно, – отозвался Иван. Местные выверты в пище ему успели надоесть довольно давно, так что он тут вовсю практиковал русскую кухню, которая пришлась по вкусу всей колонии художников. Особенно на ура пошли квас и окрошка – ну да при такой-то жаре. Но и блины, и борщ, и пельмени тоже были приняты местной компанией с воодушевлением. А на этот раз он решил в обед блеснуть перед приятелями настоящими дерунами.

День прошел плодотворно. Иван закончил с полом и с помощью робота вкопал столбы под крыльцо. А вечером выстругал брусья основы под широкую, удобную кровать, которую хотел установить в горенке под самой крышей. Кровать должна была выйти огромная, под стать тому ложу в доме Беноля. Им с Сантрейей на ней найдется где порезвиться…

После заката они всей толпой сидели у костра и ели настоящую печеную картошку (ну, то есть Иван сделал ее в «кубе» сырой, а уж запекли ее они самостоятельно) и рыбу, запеченную в глине. Народ довольно потешно давился косточками, но на лицах всех присутствующих было написано неописуемое удовольствие. А все потому, что вечером к русскому подошел Иауак, тот самый гигант с курчавой бородкой, который встречал его в день прибытия вместе с Сантрейей, и вежливо спросил, не может ли Иван придумать на сегодняшний вечер какое-нибудь неожиданное блюдо. Ну что-то совсем необычное. Потому что у них сегодня особенный вечер – они провожают Эминея, одного из своих товарищей, и хотели бы устроить нечто вроде званого вечера с угощением, а заказывать еду у мастеров вроде Тиэлу слишком накладно, тем более что у них в поселении имеется свой искусный кулинар, уже давно радующий их изысканными оригинальными блюдами… Вот Иван и надумал устроить не просто поедание какого-нибудь непривычного для окружающих блюда, а приготовление его. Но поскольку в кулинарных талантах творческой публики он сильно сомневался, решил ограничиться чем-нибудь максимально простым. А что может быть проще печеной картошки? Рыбу же он приготовил сам.

Когда все уже изрядно набили брюхо и лениво валялись вокруг костра, Иван благодушно поинтересовался у Сантрейи:

– А куда отправляется Эминей?

– О-о, – с восхищенным придыханием заговорила девушка, – Эминей – один из самых талантливых молодых художников, он прошел очень тяжелый и сложный конкурс и попал в число Избранных.

Иван несколько мгновений молча ожидал продолжения, но Сантрейя молчала, как будто она уже сказала все, что требуется. Тогда он спросил:

– А кто такие Избранные?

Сантрейя удивленно уставилась на него:

– Как… ты не интересовался Большой дискуссией?

Иван неопределенно пожал плечами.

– Как ты мог?! – едва ли не оскорбленно воскликнула девушка. – Каждый культурный и ответственный Деятельный разумный просто обязан был поучаствовать в Дискуссии и высказать свое мнение! Неужели тебя, человека, столь тонко чувствующего прекрасное, никак не затрагивает Потеря?

– Потеря? – Молодой офицер наморщил лоб. Вроде бы он где-то слышал это слово, причем произнесенное именно так, как бы с большой буквы… Потеря, потеря… Ах, ну да… – Подожди, ты имеешь в виду потерю Олы?

– Ну конечно!

– А что, наступает какая-то годовщина? – осторожно уточнил Иван. – Ну, конкурс какой-то творческий объявили? На памятник?

– Какой памятник?! – возмутилась Сантрейя. – Эминей как доказавший свой талант и настойчивость художник избран в число тех, кому даровано право вернуть нашей цивилизации ее прародину!

Молодой офицер озадаченно смотрел на нее. Нет, у них на фронт тоже отправляли концертные бригады, ну там с артистами, певицами, чтецами всякими, но с какого боку тут может быть художник?

– Погоди-ка, я не совсем понял… – уже максимально осторожно начал он. – Что будет делать Эминей?

– Он с остальными Избранными отправится на Олу и потребует от наглых захватчиков очистить нашу прародину от своего мерзкого присутствия! – гордо выпалила Сантрейя.

Иван потерял дар речи. Эти люди хотели пойти к тем, кто бомбил их города, и потребовать чего-то от них? Нет, похоже, он совсем ничего не понял…

– А остальные Избранные откуда взялись?

Сантрейя уже просто пыхтела от возмущения:

– Ты что, издеваешься надо мной?! Оттуда, откуда и Эминей! Все творческие, научные и остальные сообщества Киолы проводили свои конкурсы, на которых отбирали самых достойных и талантливых, тех, в ком сильны воля и упорство, тех, кто заставит наглых захватчиков отдать то, что принадлежит нам по праву. И они непременно…

Иван молча сидел и слушал ее горячую речь, ошеломленный всем, что ему открылось. Эти наивные дети собирались пойти и что-то потребовать у фашистов. Господи, да те встретят их пулеметами! А затем еще заставят оставшихся в живых самостоятельно рыть могилы и сбрасывать в них трупы их же товарищей! Ну, перед тем, как добьют… Молодой офицер скрипнул зубами. Черт, здесь затевается новый Бабий Яр, а он, единственный… ладно, один из четверых, кто способен хотя бы не быть бараном на заклании, машет себе топориком, строя избенку и… всякие безмятежные планы. Нет, ну надо же быть таким идиотом!

Тут Сантрейя умолкла и испуганно уставилась на него.

– Ой… – тихо пискнула она.

– Что? – машинально отозвался Иван.

– У тебя сейчас такое лицо, словно ты… словно можешь… ну как будто… ну…

– Кого-нибудь убить? – внезапно раздался негромкий голос, прозвучавший за пределами круга, освещенного костром.

Сантрейя ахнула. Впрочем, не она одна. Возгласы удивления и страха полетели со всех сторон, а некоторые из тех, кто сидел у костра, вскочили на ноги. Потому что это был незнакомый им голос, а попасть сюда чужаку было совершенно невозможно – координаты поселения пока никто не знал…

Но Иван остался сидеть. Потому что ему этот голос был знаком. Он слышал его всего несколько раз, но сразу узнал.

– К сожалению, милая девушка, это так. Он это может, – произнес кореец, выходя на освещенное костром место. И он был не один…

Отто валялся на лежаке, закинув руки за голову, и тупо пялился в потолок. Судя по тому, что с тех пор как он попал в этот изолированный блок, пищу ему приносили уже более шестидесяти раз, он провел здесь не менее двадцати дней. Впрочем, может, и менее… или более – кто знает, сколько раз в сутки кормят в здешней тюрьме…

Дом ученого он покинул первым. Сразу после того как ответил окончательным отказом на все увещевания этого типа со странным именем Беноль. Еврейское какое-то имя. А по виду – настоящий ариец! Но разве в арийские мозги могла прийти идея о сотрудничестве с неполноценными расами? Это ж надо было придумать – предложить немцу на равных сотрудничать с евреем и славянином! Да и азиат, хоть и был, судя по реакции американца, вроде бы союзником-японцем, с точки зрения единственно верной расовой теории тоже не вызывал энтузиазма – и не только своим внешним видом, но и маленьким ростом, а также общей субтильностью. Хотя, надо отдать ему должное, в бою он держался неплохо. Если уж быть честным с самим собой, только благодаря его помощи немец в схватке с русским сумел ограничиться всего лишь сломанной кистью. А то бы этот варвар, который хоть и был слегка ниже Отто, но заметно шире в плечах, вполне мог бы и задушить его. Настоящий монстр. Нет, майор Скорцени и сам был очень сильным человеком и частенько демонстрировал свою силу, задвигая гвоздь в стену нажатием пальца, или мог на спор согнуть монету в пять марок, но этот зверюга… Ну да они там, у себя, в дикой России, до сих пор с медведями борются ради развлечения. Или по необходимости. Ну, когда те забредают из дремучих лесов на улицы их небольших и не очень уютных (по сравнению с австрийскими и немецкими) городков… Нет, в больших городах русские уже почти достигли уровня европейской цивилизации – Отто успел повоевать на русском фронте и вынужден был признать, что его представления о русских как о полудиких варварах, время от времени выползающих из своих лесов и болот, чтобы пограбить цивилизованную Европу… ну там во время наполеоновской, Семилетней или последней, именуемой Великой, а теперь уже Первой мировой, войн, далеки от реальности. Но согласиться с тем, что славянин – ровня немцу или хотя бы какому-нибудь датчанину, даже французу, было выше его сил. Французы, конечно, тоже не принадлежат к арийскому типу, но все-таки европейцы… Однако, бойцы из русских знатные. Уже на четвертом году войны, когда они сумели, несмотря на все поражения и потери первого военного года, оттеснить доселе непобедимую немецкую армию к своим границам, а кое-где и перейти их, не признавать этого было нельзя. Безжалостные бойцы. Когда русские, невзирая на шквальный огонь и яростный минометный обстрел, поднимались в атаку, вопя свой древний монгольский боевой клич «Хур-ра-а-а!», у многих испытанных арийских воинов сердце давало сбой. Ибо если немцы останавливались, потеряв в атаке около четверти наличного состава, а скажем, те же американцы – всего лишь десятую часть, то русские продолжали рваться вперед, потеряв и две трети, и даже три четверти атакующих. И врывались-таки в окопы, навязывая безумную, отчаянную, рукопашную схватку. Впрочем, в подобной безжалостности был и свой чудовищный, непонятный гуманному европейскому разуму, но вполне осязаемый прагматизм. Потому что, пока немецкие солдаты в окопах разделывались с остервенело дерущейся горсткой добежавших, вторая волна русских преодолевала простреливаемое пространство практически без потерь и врывалась в окопы разъяренными фуриями как раз тогда, когда немцы заканчивали добивать остатки первой волны. С учетом того, что в этом случае дело решалось в первой же атаке, в среднем, пожалуй, потери выходили баш на баш. Но кем же надо быть, чтобы вот так яростно рваться вперед в первой волне, прекрасно зная, что никаких шансов уцелеть просто нет?..

Отто вздохнул. Что-то он слишком ударился в воспоминания, причем давние и по большей части не свои. Ведь на русском фронте он не был очень давно, да и когда был, отнюдь не находился в передовых окопах, если честно. А на западе все было со-овсем по-другому. Так что все эти страшные картины, всплывающие в его мозгу, скорее были результатом рассказов других офицеров, с которыми он лежал в госпитале или общался по службе. В его подразделениях служило много ветеранов, благодарящих судьбу за то, что она вырвала их из ада Восточного фронта. Во время дружеских пирушек они частенько живописали, каково это – драться с разозлившимися русскими… Впрочем, возможно, это была просто защитная реакция мозга на то, что пытались вытворять с ним чертовы тюремщики. Ну, или врачи, чтоб у них хвост отсох…

Покинув дом ученого, майор Отто Скорцени целеустремленно двинулся вперед. Его непримиримость, кроме идеологической и эмоциональной составляющей, имела еще и тщательно скрываемую прагматическую. Дело в том, что Отто отметил в речи странного ученого один интересный пассаж, который тут же породил у немца надежду не только выйти из этого невообразимого приключения без потерь, но еще и… помочь рейху! Беноль сказал: «Мы не обладаем технологией переноса материальных тел на столь значительное расстояние, хотя, вероятно, могли бы ее разработать». Это означало, что хотя бы теоретически на Землю можно вернуться, причем не просто во плоти, а еще и прихватив с собой все эти фантастические технологии, что, несомненно, помогло бы фюреру не только удержать азиатские орды русских на границах рейха, но и вообще развернуть их вспять и погнать туда, где им самое место, – в глухие сибирские леса и дикие степи… Однако для этого необходимо было первым вступить в контакт с правительством планеты и убедить местных чиновников действовать в соответствии с его планом. По мысли майора Скорцени, шансы на успех у него были неплохими. Эти ребята хотят отбить захваченную врагами (в роли которых, несомненно, выступали коммунисты или евреи – судя по тому, как безжалостно были вбомблены в землю виденные на экране прекрасные города, совсем как мирные немецкие, уничтожаемые этой направляемой мировым еврейством союзной авиацией). Отлично! У старого солдата, к тому же обладающего не только опытом обычной полевой войны, но и проведения специальных операций в тылу врага, а также формирования и развертывания крупных воинских подразделений, есть чем поделиться. А когда киольцы с его помощью вернут себе желаемое – пусть уж постараются исполнить то, что требуется ему…

Правда, положение осложнялось тем, что в деле принятия на себя обязанности эффективной помощи в развертывании и оснащении вооруженных сил Киолы у него было как минимум три конкурента. Ну так и что ж? Значит, надо первым войти в доверие к руководству и представить этих конкурентов не заслуживающими доверия. Ну или сделать еще что-то подобное. В конце концов, настоящий ариец воспринимает все, что мешает ему исполнить свой долг перед рейхом и фюрером, как препятствие, которое необходимо преодолеть, доказав свою силу и волю, а не как глухую стену, способную послужить причиной для отказа от исполнения долга. Его надежды питало еще и то, что, судя по тем картинам на экране, большинство местного населения относилось именно к арийской расе…

До ближайшего города он добрался довольно быстро. И немедленно подошел к первой попавшейся девушке. Отвесив по-венски галантный поклон, Отто спросил:

– Фрейлейн, не могли бы вы подсказать мне, как я могу обратиться к властям?

Девушка удивленно взглянула на него, улыбнулась и ответила:

– Симпоиса находится в Иневере.

О том, что центральный орган правительства Киолы именуется Симпоисой, майор уже знал, но предполагал, что обратиться туда напрямую будет затруднительно. Попробовал бы кто-нибудь ввалиться в имперскую канцелярию – в лучшем случае его ждали бы разборки в гестапо или управлении безопасности, а в худшем его просто пристрелили бы на ступенях здания.

– Благодарю вас, фрейлейн, но мне бы хотелось для начала нанести визит в… – Тут Отто запнулся, поскольку понял, что не представляет, как здесь называют городской магистрат или нечто подобное.

– В совет поселения? – подсказала девушка и звонко рассмеялась. – А что это за смешное слово, которым ты меня называешь?

– Смешное слово?.. – переспросил Отто. – А, вы имеете в виду «фрейлейн»? Ну, так у меня дома уважительно обращаются к девушкам.

– А где это? – оживилась киолка. – Я бы хотела туда слетать. Наверное, у вас забавно… – Она окинула Отто заинтересованным взглядом. – Я что-то не вижу на тебе личного терминала. Ты что, «отстранившийся»?

Майор озадаченно уставился на девушку. Но та не стала ничего пояснять, только махнула рукой в сторону ближайшей террасы:

– Тогда сходи к «окну» и отыщи, где сейчас Тивлет. Так зовут главу совета поселения.

Отто посмотрел в том направлении, куда показала киолка. Терраса была широкой, просторной и располагалась в чрезвычайно живописном месте. Одна заковыка: там не было ни единого окна… Майор несколько минут недоуменно рассматривал террасу, а потом перевел взгляд на девушку, все это время пялившуюся на него ничуть не менее недоуменно.

– Извините, фрейлейн, но я не вижу никакого окна…

Девушка прыснула:

– Нет, если у вас там все такие забавные, как ты, туда непременно нужно слетать! Идем. – Она ухватила его за руку и потащила к террасе.

Там киолка подошла к ближайшей глухой стене, располагавшейся в тылу террасы, и ткнула в нее ладошкой. Стена… загорелась! Во всяком случае, Отто так показалось в первый момент. Он даже слегка отшатнулся, но быстро понял, что это не огонь. Просто на стене зажегся экран (Отто оглянулся, тщетно разыскивая киноустановку), на самом деле чем-то напоминающий окно, в котором появилось яркое цветное изображение. Киолка прикоснулась к яркому значку, тот завертелся, и через мгновение экран полностью сменил изображение, выдав вместо яркой картинки нечто вроде листа личного дела – с такими майор изрядно поработал, когда разворачивал спецлагерь «Ораниенбург» в подразделении «Фриденталь». Да, пришлось тогда повозиться, так как численность личного состава увеличилась в три раза… На экране был портрет довольно молодого мужчины, сбоку шли строчки текста. Правда, их содержание для официального документа было фривольным, а то и неприличным. Потом изображение мужчины исчезло и появилось следующее, еще одно, опять… а затем все они пропали и возникло что-то напоминающее карту или, скорее, аэрофотоснимок, только цветной и очень четкий.

– Ага… сейчас в Ядре, – буркнула девчонка себе под нос и, бросив на майора испытующий взгляд, уверенно заявила: – Где Ядро, ты тоже не знаешь.

– Нет, – мотнул головой Отто.

– Тогда пошли.

Встреча с главой совета поселения стала для майора Скорцени настоящим испытанием. Во-первых, вопреки увиденному на экране, Тивлет оказалась женщиной. Но это было еще ничего, потому что, во-вторых, она оказалась чернокожей. Увидев ее, Отто даже притормозил, но только на мгновение, так что шедшая впереди девушка ничего не заметила. Она подошла к этой черномазой и весело поздоровалась:

– Привет, Тивлет, этот забавный парень тебя ищет.

– Меня? – Чернокожая в присутствии двух арийцев вела себя просто вызывающе свободно. Но, как гласила одна из немногих русских пословиц, что Отто услышал во время своего не очень долгого пребывания на Восточном фронте (его приятель Вилли был недоучившимся студентом-лингвистом и увлеченно собирал пословицы и поговорки на языке, «который обречен на вымирание»), – со своим уставом в чужой монастырь ходить не следует. Ну как-то так… Поэтому он стиснул зубы, изобразил вежливую улыбку и произнес самым светским тоном:

– Да, фрейлейн, я бы хотел встретиться с вашим руководством.

Обе женщины недоуменно переглянулись, затем чернокожая произнесла:

– Вы уже встретились. В этом поселении высшее руководство – я.

Отто снова растянул губы в нарочитой улыбке:

– Я уже понял это, фрейлейн, но я хотел бы просить вас представить меня вышестоящим руководителям.

Чернокожая снова смерила его недоуменным взглядом:

– Но тогда почему вы пришли ко мне, а не отправились сразу в Симпоису? Если вам нужны самые главные, то все они там. Я же отвечаю только перед людьми моего поселения. И кстати, что это за странное слово, которым вы меня все время называете?

– Это у него дома так уважительно называют женщин, Тивлет, – пояснила девушка. И добавила: – Я же тебе сказала, что он забавный. Видишь, он даже обращается к нам во внешней форме, на «вы», хотя разговаривает лицом к лицу. Я собираюсь слетать посмотреть на его поселение.

Во время этого монолога Отто привел свои мысли в порядок и, снова улыбнувшись, осторожно поинтересовался:

– Значит, вы рекомендуете мне обратиться прямо в Симпоису?

– Ну да, – кивнула чернокожая, – если у тебя, конечно, есть, что им сказать. Когда эти важные индюки считают, что их отвлекают по пустякам, они страшно сердятся.